Текст книги "Там тебя никто не ждёт (СИ)"
Автор книги: Мария Сакрытина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)
Сакрытина Мария
Там тебя никто не ждёт
Глава 1
– И запомните: вас там никто не ждёт! – потрясая указкой, повторил профессор. – Никто!
– Заладил! – простонала Таня, отбрасывая ручку.
Я зевнула и врубила музыку погромче. Плеер голосом Мари из Roxette советовал слушать своё сердце. Я прислушалась. Сердце желало поездку в Париж и новый айфон. Мда.
А ещё сердце страдало от жуткого, кошмарного предательства Никиты из Бауманки. Не то чтобы нас связывала большая любовь, но у него был такой симпатичный Ниссан... А теперь он катает какую-то рыжую заучку. "Ты блондинка, а она – умная", – заявил на прощание Никита, прежде чем получил сумкой по лбу. Блондинка!..
И потому сердце жаждало мести. Немедленной и жестокой. Симпатичной такой мести, непременно при деньгах и на машине. А то вторую неделю на метро езжу! Предки почему-то на машину не раскошеливаются...
– Представьте: когда вы вступите во взрослый мир, – пробился сквозь музыку голос препода, – и будете искать работу...
Да кому нужна его работа!.. На втором-то курсе.
Зевая, я в который раз оглядела плавающую в сонном мареве аудиторию. Впереди, рядом пониже, Никита – наш отличник – всё-таки рухнул на парту. Понимаю: когда ещё спать ботанику, как не во время таких вот рассуждений "за жизнь"?
Слева Алиса с Таней склонились над свежим номером "Космополитена" и дружно что-то обсуждают, закатывая глаза и вздыхая.
Я придвинулась ближе.
– Что там у вас?
Таня повела плечом, открывая обзор.
О-о-о, блин, снова французский! Да-да, мы учимся в ин.язе, на французском факультете, и любая литература у нас обязательно на французском, и все преподы непременно его знают. А уж как модно говорить на "языке любви" во время перерывов... Бр!
Да, у меня с французским не очень. Ну, не то, чтобы совсем не очень, но... Обязательный для поступления английский я знаю лучше. Хотя статью в журнале с горем пополам, конечно, пойму – основную мысль, точнее. Здесь, в графе что-то вроде "холостяк месяца" рассказывали про некоего Эдмунда, двадцати лет, младшего сына известного во Франции бизнесмена. Из очевидных достоинств выше упомянутый Эдмунд имел... так-так-так... виллу в Ницце, гоночную машину (и вроде бы не одну), кучу денег и пачку телохранителей, почему-то запрещающих "холостяка" фотографировать. Из-за этого на странице напротив красовалось нечто размытое, сильно смахивающее на фоторобота. Хм. Ну и что? Уж с виллой в Ницце и гоночными машинами он просто обязан быть красавчиком!
Я со вздохом отвернулась.
– Ну как? – хихикнула Алиса, поднимая голову от журнала.
Я выключила плеер и пожала плечами с видом "где он, а где мы".
Алиса хмыкнула и хитро прищурилась.
– А ты в курсе, что он через месяц к нам приедет?
Плеер довольно громко грохнулся о парту. Я скорчила умильную рожицу поморщившемуся преподу ("Так о чём я? А, так вот, чтобы подняться по карьерной лестнице мне потребовалось...").
– Шутишь?
– Да ладно, Кать, ты что, правда, не знала? – прощебетала Таня, тоже отрываясь от журнала. – К нам посол из Франции снова с визитом заедет. Точнее, не к нам, а к ректору, но нам его, конечно, тоже покажут.
У-у-у! Покажут? В прошлые разы по целых три часа показывали! Насмотрелись до отвалу – я даже поспать в кресле успела, пока он с "приветственной речью дорогому университету" выступал.
– И Э-э-эдмунд тоже... будет, – мечтательно улыбаясь, протянула подруга. – Представляешь, раньше он вообще никуда не ездил, а тут к нам... впервые... м-м-м!
М-м-м! Учиться он у нас, что ли, решил? Или – ха-ха! – невесту высматривает?
Я перевела взгляд на Алису. Та пожала плечами.
– А что? Правда. Не заметила, у нас охрану увеличили?
– Юные леди, у вас тоже есть, что сказать? – вклинился в беседу препод.
Алиса фыркнула и как ни в чём не бывало уткнулась в журнал. Я врубила плеер. Таня, самая серьёзная из нас, улыбаясь, приготовилась записывать.
Вздохнув, профессор продолжил – на этот раз, для разнообразия, лекцию.
Покачиваясь над тетрадкой от недосыпа, я смотрела на расплывчатые нестройные буковки.
Через месяц, значит?
***
– Вам, девчонкам, только принца подавай, – обиженно буркнул Ромка, пытаясь вклиниться между мной и Таней.
Я открыла пудреницу, в который раз скептично поглядела на отражение. Нет, а что? Симпатичная я, да! Все говорят: "Миловидная". Ну, когда я спрашиваю. А со специально наведённым макияжем так и вовсе хороша! Что, зря всё утро в салоне сидела? Лекции прогуляла.
Впрочем, не я одна. По всему университету царило просто небывалое оживление. Никогда ещё посла так тепло у нас не ждали. Причём одни девочки. Мальчиков, как обычно, наблюдался недобор – в основном все с нашего факультета, да переводчики. Ну, с этими всё понятно, завкафы пригнали. Социологов, вон, их дядя Образец и вовсе взашей притащил – сама видела.
Зато девочки – отовсюду. И что-то мне подсказывает: рассчитанного на сто с лишним мест актового зала всем не хватит. И именно поэтому мы с Таней дежурим здесь уже час – у окошечка, на подоконнике. Удобно. Жарко только – в нашем универе вечно летом духота. Напротив Алиса с кем-то из немок мается. Девочки – в боевой окраске на тропе войны – вооружились телефонами. Ой, чувствую, Ютюб после этого приёма взорвётся.
А, самое забавное: девочки осаждают актовый зал, а универ осаждают журналисты. С камерами, фотоаппаратами, блокнотами и криками. Из окна куда ни глянь – армия штурмует родной ин.яз. И наша охрана – цари и боги, студенческая притча во языцех – возвышается над всем этим столпотворением. Кого хочу – пропускаю, а ты рожей не вышел – не пропущу... Я после обеда внутрь с трудом попала, прямо-таки с боем. Еле доказала, что студак у меня не поддельный и я честное слово тут учусь. Вообще, ничего удивительного – журналисты пробовали нагло лгать, что они тоже местные студенты. Ну-ну. Я себя просто королевой почувствовала, когда один из преподов меня через пропускной пункт проводил, а журналюги снаружи остались. (Преподу я потом врала, что с утра стою, в универ попасть не могу).
Занятия сегодня, считай, отменили. Парни и так редко ходят, а тут все девчонки побежали краситься-причёсываться, соседние салоны красоты взяли штурмом, в "Кофе-хаусе" через дорогу и вовсе студенческое столпотворение. (Ну да там привыкли. Я на секунду заглянула – чизкейк купить, ко мне нервный официант тут же подлетел: "У вас что, уже сессия?") В общем, в аудиториях почти никого, а главное – и преподы сбежать порываются. Таня рассказала, что англичанка включила очень странное кино (но на английском) и сбежала. Подозреваю, в тот салон, что через дорогу. Очень зря – туда за две недели все наши записались. С француженкой две пары обсуждали Э-э-эдмунда. Периодически по-русски – дублировали, если кто не понимает. Только на истории языка преподша как ни в чём не бывало выдала упражнения и заставила делать. Бр! В такой-то день! Таня меня потом нашла и мы вместе к актовому залу помчались – окно отвоёвывать. Я с подругой чизкейком поделилась, она со мной – кофе. Мда, знаменитости стоят жертв. Например, пропуска обеда.
– А чем тебе принц не нравится? – буркнула Таня, глядя в зеркальце.
– Угу, – Ромка со вздохом уселся на пол. – Богатый, француз. Блин, девчонки, да вы его даже не видели!
– И что? – фыркнула я.
Нет, серьёзно! Видели, не видели – что такого? Я, может, с детства принцессой быть хочу! А замуж за богача – вообще мечта любой девушки. Ой, вот не надо носом крутить "не в деньгах счастье". Не лицемерьте. Мечта, мечта. Я, конечно, понимаю, что вряд ли мне повезёт и всё такое. Но надеяться-то можно? А мечтать как сладко!
Ромка приуныл.
– А если я тебя в субботу на свидание позову, пойдёшь? – буркнул он какое-то время спустя.
Таня только носик сморщила. Я закрыла пудреницу.
Хм, на безрыбье оно, как говорится, и рак рыба. Но... Не настолько.
– Не-а.
– Я ж говорю – глупые, – ничуть не обидевшись, фыркнул Ромка. – А Лена, вон, пойдёт.
– Так ты тут гарем собираешь?! – воскликнула Таня. – А ну... пшёл отсюда, султан недоделанный!
– Если б я был султан, я б имел трёх жён! – завопил Ромка, отбиваясь сумкой с единственной тетрадкой-блоком. – И тройной красотой...
– Я тебе покажу красоту! – пыхтела Таня, вертясь вокруг парня, но не отходя, впрочем, от окна.
А я выглянула наружу. Толпа журналистов росла как на дрожжах. Они уже заполнили весь дворик перед университетом и теперь кучковались в переулке.
Бедный посол.
Кстати, по Остоженке выруливал целый картеж иномарок.
– Тань! Иди сюда! Быстро!
Подруга бросилась к окну, таща за собой Ромку на буксире.
– Чего? Чего там?!
Я потянулась показать и – звяк! – пудреница от Герлен (моя мечта целых две недели!) красиво полетела в открытое окно.
– Кать, ты чего? – изумилась подруга, когда я, выдав забористый мат (ой, извините, обсценную лексику), метнулась к выходу из коридора. – Катя!
Да я на эту пудреницу у отца целую неделю деньги выпрашивала! А потом искала во всех Рив Гошах и Летуалях! Это же лимитированная коллекция! Да я же себя не прощу, если кто-то из этих, с микрофонами, её сейчас растопчет. Или хуже того – присвоит! Мою! Пудреницу! От Герлен! Не-е-ет!
В общем, я понимаю, что это было глупо. Но это я сейчас понимаю. А тогда – летела, как оглашённая. У главного входа был ад, так что я бросилась к курилке во внутреннем дворике, а оттуда к калитке, обычно закрытой. Но сейчас через неё кто-то из преподов проводил парочку журналистов. Я со свистом пролетела мимо и, лихо расталкивая всех, кто попадался под руку, кинулась к переулку – окно туда выходит.
И самое интересное: я нашла пудреницу. Да, у кого-то под ногами поползала (прощай чулки, и мини-юбка... хотя нет, мини-юбке-то что?). И увидела: моя малышка от Герлен прямо на оцепленной проезжей части, куда я, не замечая никого, и пролезла.
Ну конечно же, где-то в этот момент ко мне кинулась охрана, а в переулок вылетела белая Ломбарджини. Я, точно заяц перед удавом, застыла, глядя, как красиво (в моём восприятии – жутко медленно, с громким "хрясь!") колёса переехали... мою пудреницу. Я, можно сказать, остолбенела от такого варварства и несправедливости!
А очнулась, когда колёса непосредственно приблизились.
Завизжали тормоза, завизжала я, ещё разок "хрякнула" пудреница (наверное, под задними колёсами), на меня дохнуло жаром, перед глазами потемнело. А в голове мелькнуло жутко обидное: "Я ещё слишком молода, чтобы умирать!". Нет, серьёзно – восемнадцать лет! Да это ж не возраст! У меня же ещё вся жизнь впереди.
Была.
А вообще, это довольно иронично – умирать под колёсами белого Ломбарджини. Всё равно, что под копытами белого коня того самого принца.
Впрочем, со сказками мне всегда не везло.
Глава 2
Сначала был холод. Затем – сырость. Даже нет: сы-ы-ырость! После – запах. Помоечный. Или туалетный. А может, всё вместе. Дальше – мысль: "Так вот он какой – тот свет". И, наконец: "А как там моя пудреница?".
Наверное, пудреницы попадают в рай, потому что рядом моей малышки не обнаружилось, а Небесами я назвать это не смогла бы, даже очень сильно стукнувшись головой. Впрочем, на ад в моём представлении это тоже не походило. Больше на подворотню какого-то европейского города. Да хоть Стокгольма – там у них тоже есть такие узенькие улочки с теснящимися невысокими домами. Правда, в Стокгольме чисто. А тут – ма-а-амочки...
Лужа расплылась, куда хватало глаз (недалеко, пока я голову не подняла). И в ней этак красиво плавало... всё. Мусор, помои пенились, доски какие-то гнили (наверное, мостки). Пахло всё это оду... оше... кошмарно.
Что ж они в аду-то не убираются?
А самое главное: я в этом уже вся. Наверное, достаточно сказать, что стоило с грехом пополам подняться, и с меня потекло: с волос, розовой мини-юбки (уже цвета детской неожиданности), вышитых рукавов платья...
...! (цензура) ...! (снова цензура)...! (ну, вы поняли?) Я вчера пол маминой зарплаты в салоне оставила! Чтобы угодить в лужу?!
И пахла я совсем не духами от Герлен.
А уж какие ошеломительные впечатления испытала!
Нет, серьёзно, зачем делать тривиальные котлы с чертями? Дайте моднице лужу, вываляйте её там, как свинюшку, и отправьте к честному народу хрюкать! Куда уж хуже-то?
Я как раз вытаскивала из волос остатки чьего-то обеда (супа, судя по обилию зелени), когда мне на голову вылили ещё... хотя, кажется, это был ночной горшок.
Это точно ад. Определённо.
А пока я растерянно пыталась утереться, ещё и визгливо что-то крикнули. Три раза. Я замерла, чувствуя, как по телу побежали мурашки. (Посидите в мокром платье на ветру, у вас и не то побежит. Учитывая помои-то.)
Язык.
Язык не был русским.
Медленно, не особенно хорошо соображая и только трясясь от холода, я поплелась по луже (прощайте алые туфельки на шпильке) к просвету между домами.
Зря я это сделала. Лучше бы в подворотне сидела, честное слово. И лучше бы мне и правда всего не видеть.
Площадь, показавшаяся громадной, кучки навоза кое-где, собственно, лошади, его оставляющие, телеги и моросящее дождём серое небо.
Что это?!
Не в силах больше стоять, я упала на колени.
Люди в маскарадных костюмах. Лошади. Певучий язык, абсолютно – абсолютно, чёрт возьми! – мне непонятный.
Господи... Где я?
Одна из проходящих мимо женщин – тоже в маскарадном платье – вдруг споткнулась и, резко побледнев, обернулась. Практически сразу же её окружили четверо мужчин в чём-то похожем на латы. Только не с ног до головы, как у нас рыцарей рисует, а в этих... э-э-э... кирасах? Ну, пластины такие на груди. И... ну... как каски. Зелёные.
Женщина завопила.
Я непроизвольно сжалась, скорчившись у стены.
А мужчины, выдав пару фраз – довольно грубо – попытались женщину поднять. Та заорала, как резаная и... мамочки... вдруг начала с остервенением биться головой о землю. То есть о камни – площадь именно ими (в отличие от мостовой) была выложена.
Вокруг стали собираться зеваки. Ни один не попытался остановить женщину или помочь мужчинам. Они просто смотрели, периодически обмениваясь репликами.
Мужчины между тем всё-таки схватили голосящую, рвущуюся женщину и потащили к моей подворотне. Дело у них плохо продвигалось – женщина не просто вопила, она то и дело порывалась врезать "каскам", вырывалась, дёргалась, точно муха в паутине. Странно, но у "мухи" получилось, она бросилась к моей подворотне, когда оттуда, обдав грязью из знакомой лужи, вылетела телега. Мужчины, кинувшиеся было за женщиной, успели шарахнуться в сторону. Зеваки тоже. А вот женщина угодила прямо под колёса-копыта.
Я судорожно прижала руки к ушам, заглушая крик. А когда осмелилась посмотреть, увидела, как женщина, с окровавленными ногами, на локтях ползёт прочь от бросившихся к ней "касок".
Наверное, в этот момент я и завопила.
Не знаю. Не помню. Может, я и вовсе не кричала. Только вся эта толпа зевак вдруг повернулась ко мне и перебросилась парой реплик. В их центре вдруг возникли двое этих... в латах и касках.
Один из них указал на меня.
***
С трудом помню, что происходило потом – но, кажется, я оббегала весь город (если это мерзкое, грязное, серое поселение можно назвать таким громким словом). Знакомиться поближе с местными стражами порядка (или местной мафией – здесь, похоже, один чёрт) не хотелось совершенно. Мне хватило зрелища несчастной, которую двое из них куда-то всё-таки утащили.
Я спряталась за грудой отбросов где-то очень далеко от той злополучной площади и боялась вдохнуть. За мной давно никто не гнался, но даже выползти наружу было страшно. Хотя куча смердела – и ещё как.
Ноги представляли собой синяк, сочащийся кровью – бежала я босиком, скинув шпильки ещё в самом начале. А вы побегайте на шпильках! Надолго вас хватит, ну-ну. Эх, жаль не догадалась бросить их в этих... с касками. Глядишь, может, попала бы?
Я действительно с трудом помню, что было дальше. Память – забавная штука, всё очень страшное отсекает. А мне было страшно. Холодно – до полной бесчувственности, мокро, голодно (несмотря на мерзкий запах гниющего мусора). Помню, с неба всё время моросил дождь – прямо как у нас в Москве осенью. Я вжималась в сырую грязную стену, а мимо постоянно кто-то шлёпал по склизкой дороге (здесь она в отличие от площади камнями покрыта не была).
Наверное, я забрела в трущобы. Ну, мне так казалось. Дома здесь стояли не то каменные, не то деревянные, а местами и то и другое, покосившиеся, с дырами в стенах (щелями, что ли, для кондиционирования?). А жители – всё те же странно одетые мужчины и женщины – не имели привычки закрывать двери. При желании можно было рассмотреть, как они обедают (ужинают?), молятся (не уверена, но очень похоже), готовятся ко сну.
К вечеру улочку, где я спряталась, буквально заполонили компании пьянчужек, горланящих песни, выясняющих отношения (поверьте, не нужно знание языка, чтобы понять их крики), валяющихся в помоях, не дойдя каких-то пять шагов до дома...
Я тряслась от страха быть замеченной. И от холода. Не уверена, от чего больше.
А ещё это саднящее чувство пустоты, когда не знаешь, ни куда идти, ни где переночевать. Господи, а я-то воображала, что представляю, каково это – быть несчастной! Фиг! Несчастье – это куча мусора, я в ней, и ни-че-го впереди. В лучшем случае. В худшем... ладно, не буду.
Мой случай оказался средним.
Посреди ночи меня вырвал из полудрёмы лай.
Не знаю, так или нет, но эта собака, на мой предвзятый взгляд могла посоперничать с приснопамятной рода Баскервилей. Глаза у неё горели, шерсть дыбилась и ростом она точно превышала среднестатистического ротвейлера.
А за ней этак ещё десяток таких же. И все ко мне. Точнее, кажется, к моей куче мусора, потому что догонять они меня почти не стали. Так, ещё только улочек пять.
А вот где я свалилась в следующий раз, точно не скажу. Здесь в воспоминаниях очередной провал – помню только, как привидением скиталась по городу, кутаясь в найденный где-то дырявый платок (сильно дырявый, ага), не чувствовала себя от холода, боролась с головной болью, ноющими болячками на ногах и руках, першением в горле и начавшимся насморком. Дико хотелось есть. Ещё сильнее – выпить чашку горячего молока с мёдом. Я мечтала о ней, как о манне небесной – кто бы подал.
Ага, дождевой водой, оказывается, тоже можно напиться...
Не знаю, прошёл день, или два, а может и месяц... или даже год.
Помню, как упала в руинах какого-то пересохшего фонтанчика. А ещё помню, как вдруг стих шум на улочке, в которой я оказалась. И такие же бродяжки поплелись-поползли прятаться. Помню, тоже пыталась (инстинкт самосохранения ещё работал), но места мне, конечно, не нашлось. Из подворотни я вылетела как раз обратно к фонтанчику.
А потом началось это.
Это сначала слышалось как перестук копыт. Потом как их же чваканье. А после появился ужас. Нет, вот так – Ужас.
Я всё никак не понимала, чего ещё-то боюсь, но тряслась, как проклятая, и на этот раз вовсе не от холода. Скорчилась на дне фонтанчика, прилипла к остаткам стенок, сжалась, почти не дыша.
А они ехали мимо, эти, на вороных конях. Чвакали. Высокие фигуры в плащах и надвинутых на лица капюшонах. Ну вылитые ролевики, честное слово! Вот только Ужас исходил от них – и я закрыла глаза, стараясь сделаться незаметней, вообще исчезнуть, если только возможно.
Ха-ха. Копыта зачавкали рядом с моим убежищем. Остановились. Я ясно понимала, что открой сейчас глаза – увижу этого, под капюшоном, в деталях.
Что-то не хотелось.
Ужас достиг апогея, когда копыта зачавкали снова – в обратную сторону. Скоро затихли совсем, а я всё продолжала, скорчившись, лежать, обнимая колени руками и тихонько поскуливая от страха. Сколько так провалялась – не знаю, но звук приближающихся на этот раз шагов чуть не свёл с ума окончательно. Правда, вместо того, чтобы вскочить и бежать, я только сильнее сжалась. В голове билась мысль: "Ну и пусть. Не могу больше. Хватит".
Шаги замерли. Какое-то время единственным звуком был шум дождя, тихо шелестящего по камням бывшей фонтанной чаши.
И я чуть не пропустила миг, когда раздался голос. Приятный мужской голос с вопросительной интонацией:
– Ki es toue?
Для меня он прозвучал музыкой.
Голос продолжал говорить, что-то спрашивать – знать бы, что. Я же, наконец, осмелилась повернуть голову.
Сквозь слёзы (или дождевые капли?) на ресницах проступал медленно, очень медленно, невыносимо медленно образ...
Кажется, я всё-таки свихнулась от страха. А может, давно уже свихнулась – ещё там, под колёсами?
Или это и правда ад?
Тогда что здесь делает ангел?
Странно одетый, без крыльев, с лицом того принца, о котором я грезила по ночам. И застывшей в зелёных, красивых глазах жалостью.
Я сразу же вспомнила, как выгляжу. И возжелала, по крайней мере, провалиться сквозь землю.
Как обычно кто-то сверху пропустил желание мимо ушей.
Золотоволосый "принц" снова что-то спросил. Опять не дождался ответа. И, поколебавшись, протянул мне руку.
Вот этот момент запечатлелся в моей памяти очень отчётливо. Рука в тёмно-бордовой перчатке, украшенной золотистыми узорами у запястья. Замысловатая вышивка – тоже золотом, – в которой я не сразу узнала гарцующих единорогов (таких, как на гербах рисуют), и каёмочка самых настоящих французских лилий на швах.
Мои руки были по локоть в грязи – остальное закрывали обрывки рукавов, которые тоже впору было выжимать. Причём отнюдь не от дождевой водички. И я даже представить не могла, как коснусь в ответ этой перчатки и – о, боже мой – оставлю на ней жирные серые следы.
Юноша снова что-то сказал – на этот раз тоном понастойчивее:
– N'aОe peor.
Я приподнялась на локтях, вглядываясь в его лицо.
Надо же – несколько дней в скотском состоянии ещё не вышибли из меня стыд и желание сгинуть подальше, лишь бы меня такой не видели. Особенно он. Такой красивый и холёный.
Поймав мой взгляд, юноша на мгновение замер. Потом улыбнулся – красивейшая из всех улыбок, какие я когда-либо видела. У меня даже дыхание перехватило, пока сидела и, как дура, пялилась на это золотоволосое чудо – ну просто... нет, правда... принц из сказки.
А ещё помню: теряя, наконец, сознание (кажется, больше от голода, чем-таки от страха), думала, что вот такое – принц, спасающий нищенку – бывает только в сказках.
Нет, серьёзно – я на его месте ни за что бы не стала себе такой помогать.
А значит, он мне всё-таки мерещится.
Рука в тёмно-бордовой, богато украшенной перчатке сжала мою ладонь, серую от грязи.
И потянула наверх.
Глава 3
Просыпалась я долго и мучительно. Балансировала между туманной дрёмой и серо-красным забытьём. Очень болела голова – я даже сквозь сон её чувствовала. А ещё – горло, и что-то в груди безумно мешало дышать.
Мне постоянно слышались голоса: визгливые женские и уже знакомый мужской, после которого, точно по заказу, появлялся мой "принц", красивый, как картинка. Снова и снова я окуналась в его изумрудные глаза – и всё это, конечно, сильно смахивало на сон.
А ещё были колокола – чистый серебряный перезвон и гулкий, монументальный "бом" намертво врезались в память. Наверное, я бредила. И треск костра – его не должно же быть? А ещё – непонятный язык, звучащий на удивление знакомо. Я различала отдельные слова, и они напоминали латынь.
Зачем кому-то разговаривать на латыни рядом со мной?
-...In nomine Patris, et Filii, et Spiritus sancti...
Голос тоже был знакомым. Я уже слышала его, тогда, у фонтана. Тот светловолосый юноша-видение. Наверное, я окончательно помешалась, если моё видение заговорило на латыни. Да как бегло!
-... MisereАtur tui omnМpotens Deus...
И свет, странно колеблющийся, точно от свечи.
Отвернувшись, я уткнулась носом в подушку и заснула снова – по-настоящему, без всякой латыни и колоколов.
Я надеялась, что проснусь дома. Пусть даже мама и станет сердиться, что я сняла с карточки пол её зарплаты. Плевать. Зато дома – и не надо больше скитаться невесть где в грязи и холоде.
Я ворочалась на мягких простынях и опять не могла вынырнуть из сна.
Иногда мне почему-то чудилась музыка. Кажется, флейта.
Голоса, мелодия, образ принца – всё это красиво переплеталось, путалось в моём сне, точно в паутине. Так что, наконец, очнувшись, я ничуть не удивилась окружающей обстановке, не вполне уверенная, что всё это – реально.
Сумрак. Причём сумрак необычный, а какой-то просвечивающий, что ли? Точно туман, когда глаза протрёшь и...
Я протёрла.
Мда... Так вот он какой – балдахин изнутри! Я его видела как-то в музее. В Лувре, если ничего не путаю. Там есть покои этого... Наполеона Третьего? Неважно – кровать с балдахином там имеется, правда, лежать на ней нельзя. А ещё она богаче. У моей же кровати не имелось никаких золотых кисточек и финтифлюшек вроде резьбы и позолоты. Внутри, по крайней мере.
С любопытством естествоиспытателя, дорвавшегося до музейной ценности, я подёргала занавески (что за ткань такая мягонькая?) и осторожно выглянула в комнату.
Первым в глаза бросился камин. Не мог не броситься – очень большой. Чуть не в полстены высотой – точно дыра с огнём. Ага, вход в ад. Но краси-и-и-ивый – как на картинках, где всякие штуки под готику.
И неподалеку этак величественно – ворох соломы. Блин, ну нельзя же так, а? Вся эстетика насмарку.
Я огляделась. Так... И куда я, спрашивается, попала?
Пол щедро усыпан засохшими (или засушенными?) цветами. Очень щедро. Я бы ещё могла решить, что тут букет рассыпали или, там, гербарий, но не с таким количеством "сена". При этом запах в комнате стоял настолько пряный, что в носу тут же засвербело. Чёрт возьми, у меня же аллергия на сушёную траву!
Я наморщила нос и, шмыгая, продолжила осмотр.
Из мебели в комнате больше ничего не нашлось. Ну, не считать же мебелью громадный сундук и охапку соломы, застеленной тканью типа коврик?
В довершение – стены здесь были каменные. Местами – сырые и зелёные.
И окно с другой стороны кровати (когда я, наконец, туда перекатилась – громадная!). Без стёкол. Зато с решёткой.
Мда... Между прочим, дует. Хоть бы чем занавесили, что ли?
Скрипнула дверь. Нет, не так – скри-и-ипнула. Тут такая дверь – будто это замок и местные к осаде готовятся. Так сказать, последнее убежище короля, хе-хе.
Я поскорее задёрнула занавески и улеглась. Но сквозь щель всё же разглядела, как в комнату вошёл мой давешний "принц".
И сразу же почувствовала, что на мне ну абсолютно, вообще ничего не надето.
Мамочки!
Ага... Пустая комната (давайте называть вещи своими именами), громадная кровать, я без одежды. Связь я уловила мгновенно, и золотоволосый красавчик из категории "принц" немедленно переместился в категорию "извращенец".
Натянув одеяло чуть не на нос, я настороженно наблюдала за незнакомцем в щёлочку. А он, глянув мимоходом в мою сторону (я затаила дыхание), подошёл к сундуку, открыл и принялся... раздеваться.
Та-а-ак... Куда я там попала-то?
Первыми в недра сундука полетели перчатки. Не знакомые тёмно-бордовые, а зелёные, под цвет его глаз, наверное. Но тоже с золотой каймой и вышивкой. Дальше – весьма странного (я бы даже сказала – смешного) вида шапочка. Ну, вроде той, которую понтифики носят. Ни тогда, ни сейчас не вспомню, как называется – но этот золотоволосый на понтифика был похож, как я на... архиерея, ха-ха!
Шапочка, кстати, не белая и не красная, а, как и перчатки, зелёная. И тоже с золотой каёмочкой. Предназначена, наверное, чтобы греть самое ценное – мозг. А ещё точнее – макушку, потому что ни на что больше она бы не натянулась.
Дальше юноша через голову стащил... э-э-э... ну, такая штука, которую в моём любимом "Ромео и Джульетте" восьмидесятого года выпуска все мужчины носят. Ну, вроде короткой туники, только эта была длиннее. Получилось вроде платья с поясом. Ага, и с рукавами, узкими и длинными.
На юноше остались неширокие (красные, ха-ха!) брюки и рубашка, а я мысленно сравнила его с капустой. Ну в самом деле, не удивлюсь, если под костюмчиком у него ещё одно платьишко прячется. Или даже два.
На этом бесплатный стриптиз не закончился, а как-то... прервался. Только я приникла к щёлочке, сделав её чуть-чуть пошире... и облом.
В общем, юноша вдруг замер. А потом медленно обернулся.
А тут я, приподнявшись, на локтях, у щёлочки.
Смех у золотоволосого незнакомца оказался таким же красивым, как и голос. Я их тут же и сравнила, стоило ему что-то произнести-пробормотать, всё ещё улыбаясь.
Зато когда он отдёрнул занавеску (полог?), стало не до романтики. Я чуть не с головой нырнула под одеяло. Только тронь, чудо симпатичное, я тебе... я...
А трогать меня, судя по всему, никто не собирался. Высказавшись (не понимаю я, не по-ни-ма-ю – слишком быстро и, кажется, снова по латыни), юноша прошуршал к двери. Та скрипнула... и стало тихо.
Я осторожно высунула нос, огляделась.
Что происходит? Не по-ни-маю...
Оставшись одна, я уселась на кровати и снова принялась осматриваться. В комнате ничего не изменилось – кроме открытой крышки сундука.
Тогда я уставилась в окно.
За окном покачивали ветвями деревья. Где-то в их кронах купалось закатное солнце, расцвечивая небо золотом. Ещё приятно пахло не то жасмином, не то розой, и тихо вздыхал где-то неподалёку ручеёк.
Ничего такой садик, в общем.
Так... А что если этот "принц"... взаправду принц? Комнатка у него, честно говоря, так себе, но если вдуматься... Нет, я помню-помню, это всё мой бред, может, даже предсмертный. Но! А ну как это сказка, а я у принца в гостях? Мой же бред, в конце концов. А в сказке героиня всегда помучаться вначале должна. Вон, Золушка сколько страдала! И заслужила же... Чем я хуже?
Дверь снова скрипнула, я на всякий случай зарылась в одеяло. Только вместо золотоволосого юноши в комнату ввалилась (точно, именно так) орава полуголых девиц болезненно-не выспавшегося вида. Вся эта орава замерла перед кроватью – только чтобы обменяться шепотками и смешками... кажется, по поводу меня.
На принцесс дамочки что-то не катили.
– Привет, – протянула я. Ну и что если не поймут. По тону разберутся! – Что-то потеряли?
Дамочки зашептались оживлённее. А одна, наверное, самая смелая, шагнула к кровати.
Нет, я не буйная. Просто денька два (или три?) провела в трущобах. Нет, я приёмами борьбы не владею. Но если кто-то сейчас же, сию минуту не прекратит теребить мои волосы – своих у этой дуры вовсе не останется!
