Текст книги "Земля любви, земля надежды. Расставания и встречи"

Автор книги: Мария Леонора Соареш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Глава 15

Художник брел не спеша по улице, поглядывая на прохожих, отмечая наметанным взглядом яркие, необычные лица в толпе. Он старался как-то приучить себя к произошедшей в его жизни перемене. Мало-помалу мысли его потекли по другому руслу. Он представил себе, что в просторном доме Эзекиела атмосфера сейчас куда мучительней. Любящие родители не могут не переживать за свое дитя. Он и сам переживал за Камилию, да и за Тони тоже, потому что этот талантливый и душевно ранимый мальчик сам нуждался в опеке и вряд ли мог стать опорой и добытчиком денег для семейных нужд. А поскольку оба птенца очень нуждались в помощи родителей, то и брак этот в глазах Эзекиела и Ципоры должен быть хотя бы законным. Вот к какому выводу пришел художник, когда забрел на набережную и залюбовался морем. На море он мог смотреть всегда, в любое время суток, неведомо, сколько времени, поэтому перспектива времяпрепровождения на свежем воздухе на самом деле не слишком пугала его. А вот что касается птенцов?.. Великолепная мысль осенила его! Он вспомнил о своем друге Пелегрини, сильно попивавшем актере, карьера которого из-за этого злосчастного порока не сложилась. Агостино направился к нему. Дома он Пелегрини не застал и направился в пансион Мариузы – пристанище студенческой молодежи, не гнушавшейся стариками актерами и музыкантами.

Население этого пансиона, который открыла дона Мариуза, оставшись вдовой, было весьма пестро, в нем жили и студенты-юристы, и студенты-медики, и студенты-певцы. Пелегрини частенько захаживал к ним, и они все вместе с шутками и песнями пропускали по стаканчику красного вина, до которого был так охоч актер.

Но студенты, которых он застал, португалец Жозе Мануэл и Маркус, ничего не знали о приятеле Агостино, он давно у них не появлялся.

– Может, запил, – предположил Жозе Мануэл, и оказался недалеко от истины.

Не прошло и часа, как Агостино отыскал своего друга Пелегрини в ближайшем кабачке и уселся с ним рядом за столиком. Приятели пропустили по стаканчику, и Агостино спросил:

– Ты по-прежнему играешь в театре?

– Случается, – уклончиво ответил тот.

– А священника ты смог бы сыграть? – спросил Агостино.

– Нет ничего легче, – самодовольно ответил Пелегрини.

– Не на сцене, а в жизни, – продолжил Агостино. Слегка захмелевший Пелегрини мгновенно протрезвел.

– Это похоже на авантюру, – сказал он. – Ты задумал ограбление?

– Я задумал помочь несчастным влюбленным. Хочу, чтобы ты соединил их навек.

– Ты думаешь, у меня получится? – меланхолически спросил Пелегрини.

– А почему бы и нет? – столь же меланхолически ответил Агостино. – Сутану ты возьмешь в костюмерной, а после церемонии венчания мы с тобой отпразднуем свадьбу в каком-нибудь кабачке.

Это предложение показалось Пелегрини куда соблазнительнее предыдущего.

– Я мог бы попробовать, – сказал он задумчиво, – единственное, что меня останавливает: я никогда не произносил проповедей.

– У тебя будет время подготовиться, – успокоил его Агостино.

Они выпили за успех предприятия и разошлись.

Вернувшись домой, Агостино нашел на столе вкусный ужин – Камилия оказалась чудесной хозяйкой. Агостино насмешливо улыбнулся: выходит я недаром желаю им семейного счастья!

На следующий день он рассказал своим подопечным о знакомом священнике, который согласен их обвенчать и ради этого придет к ним в дом.

– Тони бросился жать Агостино руку, благодаря его. Камилия счастливо улыбалась.

После завтрака она отправилась домой успокаивать Ципору и приглашать ее на свою свадьбу.

– Не беспокойся, мамочка, я очень счастлива, – сказала она. – Нам с Тони пришлось спать на одной, очень узкой кровати, но он крепко меня обнял, и я спала, как ангел.

– Ты и вправду ангел, – растроганно сказала Ципора.

– Нас завтра обвенчает католический священник, я хотела бы, чтобы и ты, и папа благословили меня, – продолжала Камилия.

– Я благословляю тебя, доченька, – растроганно сказала Ципора, – и непременно приду к тебе на венчание, хотя оно и будет не по нашему обряду.

Камилия и не подозревала, какое ее ждет торжество. Перед церемонией венчания мастерская преобразилась – в ней появился алтарь, а в углу за ширмой Камилию ждала сеньора с подвенечным платьем. Камилия в жизни не видела такой прелести! И надо сказать, что невеста, одетая в это платье, была тоже прелесть как хороша!

Ципора, увидев Тони и Камилию у алтаря, невольно прослезилась, такими они были красивыми. Агостино подал падре кольца, и церемония началась.

Священник соединил руки брачущихся и проговорил:

– Перед нами двое молодых, желающих пожениться, получив благословение нашей Святой церкви, Тони – католик, Камилия – иудейка, но оба они – дети Господа, Бог един, Он – властелин мира и хозяин наших судеб. Ты соблюдаешь Божьи заповеди, Камилия?

– Соблюдаю, падре, – ответила взволнованная невеста.

– А ты, Тони? – обратился он к жениху.

– Соблюдаю, – ответил Тони.

– Вы любите друг друга? – задал следующий вопрос падре.

– Да, – хором ответили жених и невеста.

– И это важнее всего, не правда ли? – провозгласил священник. – Все было предопределено: Господь спас Тони из океанских волн, а хлеб и кров на новой для Тони земле дали ему родители Камилии, еще не зная, что открывают двери своего дома для большой любви, которая соединит их дочь и вновь прибывшего гостя.

При этих словах Ципора вновь прослезилась.

– Как законный посланник Господа я задам вам главный вопрос: согласен ли ты взять в жены эту девушку, Тони, и жить с ней в богатстве и бедности, в горе и радости, не разлучась ни в жизни, ни в смерти?

– Согласен, – ответил, Тони.

– Тебе, Камилия, я задаю тот же вопрос, – обратился Пелегрини к невесте.

– Согласна, – ответила Камилия.

И Ципора прослезилась в третий раз, все больше проникаясь торжественностью церемонии.

После того как падре объявил Тони и Камилию мужем и женой и надел им кольца, Ципора подошла и благословила обоих. Камилия была счастлива. Счастлив был и Агостиио: венчание удалось на славу! Он от души благодарил падре и потом пошел его проводить.

– Сегодня я дома ночевать не буду, – сказал он молодым на прощанье.

Но, занятые друг другом, они, похоже, ничего не услышали.

Растроганная Ципора рассказала о венчании мужу:

– У католиков замечательное венчание, почти такое же, как у нас, поэтому я теперь спокойна за нашу Камилию.

– Неужели наша дочь приняла католическую веру? – возмущенно спросил Эзекиел.

– Ничего она не принимала, и какое это имеет значение? – спросила Ципора. – Наша дочь теперь замужем, и хорошо бы ты тоже ее поздравил.

– Я поздравлю ее тогда, когда она выйдет замуж по нашему обряду, – насупился Эзекиел.

Ципора не стала настаивать, она знала, что мужа ее не сдвинешь с места словами, но сердце его полно любовью к дочери, а любовь способна двигать горы.

Прошло несколько дней, и Ципора рассказала мужу, что Камилия счастлива со своим Тони, но только, кажется, голодает, и кровать у них очень узкая, и в доме повернуться негде.

– Может, сходишь к нашей доченьке и позовешь ее к нам жить? – заключила она.

– Сходи сама и позови! – буркнул Эзекиел, успевший страшно соскучиться по своей любимой доченьке.

Глава 16

Школа, школа, школа для детей, школа для взрослых – только и слышал вокруг себя Винченцо. Его дети – Марселло и Катэрина, словно с ума сошли, помешались на этой школе. Сам Винченцо едва мог написать свое имя и прекрасно понимал, что Марселло не помешает выучиться грамоте, но – подумать только! – учиться задумала и его дочь!

– Выбрось из головы эти глупости! – заявил рассерженный отец. – Твое место у плиты…

– И на раскаленном солнце с мотыгой в руках, – не менее сердито отвечала Катэрина. – Ты забыл, что мы уже не наемные рабочие, папа! Чем мы хуже сеньора Маурисиу и сеньорины Беатрисы? Мы такие же, как они. Наша фазенда ничуть не меньше их фазенды!

Винченцо почесал в затылке, такая мысль не приходила ему в голову. Он по-прежнему чувствовал себя крестьянином, обыкновенным крестьянином, каким родился, каким был всегда. А он, оказывается, стал теперь фазендейро, кофейным бароном! Неудержимый смех завладел им. Он смеялся, смеялся до слез, и, глядя на мужа, стала робко улыбаться и Констанция.

– Значит, ты решила стать барышней-белоручкой? – спросил он дочь, вытирая навернувшиеся на глаза слезы.

– Да! – гордо ответила Катэрина.

– А может, ты все-таки выйдешь замуж за Гаэтано? – спросил ее отец.

Вертя про себя так и этак предложение сына своего компаньона, Винченцо мало-помалу привык к нему и даже увидел в нем некую выгоду: земля и в самом деле станет общей, делить ее не будет необходимости, так почему бы Катэрине и не выйти за этого парня?

– Гаэтано, – продолжил он…

– …Здоров, как бык, – хором произнесли брат и сестра любимую фразу самого Гаэтано, которой он начинал и заканчивал все свои рассказы.

– А быкам место в хлеву, – закончила Катэрина.

– На твоем месте я бы так не гордился, – буркнул Винченцо. – За спесь наказывают, да еще как! Может, земли у нас теперь и не меньше, чем у соседей, да только денег нет. И взяться им неоткуда. За кофе дают бросовую цену, лучше выбросить его, чем по такой продавать.

– Нет цены ни на фасоль, ни на кукурузу, – подхватил Марселло. – А уж как мы надрывались, чтобы получить урожай!

– Вот я и не хочу больше надрываться, раз все равно это ни к чему не ведет, – заявила Катэрина. – Я хочу обучиться грамоте и найти себе денежную работу! Я прекрасно понимаю, что такое деньги.

Винченцо изумили рассуждения дочери. Ему такое и в голову бы не пришло. Кто знает, может, его детей и вправду ждет иная судьба и не стоит мешать им искать свою дорогу?

– Ну так можно мне идти завтра в школу или нет? – спросила Катэрина, поняв, что сопротивление отца почти или совсем сломлено.

– Мы с матерью еще посоветуемся, – уклончиво ответил Винченцо.

Катэрина облегченно вздохнула, этот ответ можно было считать согласием, отец так говорил всегда, когда не хотел, чтобы дети считали, что он сдался слишком быстро.

* * *

Катэрина и Марселло были, наверное, самыми преданными и самыми внимательными учениками. Они глаз не спускали со своих учителей, и те рассказывали все только им. Впрочем, не одни они слушали Маурисиу как завороженные. О чем он только не рассказывал! О том, как белые впервые появились на этом континенте, что было на нем до появления европейцев и что стало после их появления… Рассказывал о неграх и индейцах, рассказывал историю разных ремесел, и все это было необыкновенно интересно его ученикам, потому что среди них были потомки и негров, и индейцев, были и тележники, и колесники.

Загрубелые пальцы с трудом держали ручку, непривычные к умственной работе мозги поворачивались со скрипом, но желание и усердие были лучшими смазочными маслами, и дело шло, пусть не всегда легко и гладко, но зато неуклонно.

Гордая Катэрина очень скоро научилась и читать, и писать, Марселло научился читать тоже быстро, зато письмо давалось ему с большим трудом. Может быть, потому, что ему было необыкновенно приятно, когда сеньорина учительница подходила к нему, наклонялась над его тетрадкой и, взяв его руку с зажатым пером, сама водила ее по строке? Марселло с нетерпением ждал именно этого мига, он наслаждался им и готов был всегда писать как курица лапой, лишь бы Беатриса подходила к нему и стояла рядом с ним.

– Она похожа на фею из волшебной сказки, – повторял он с нежностью сестре, когда они шли домой из школы.

– Но если ты слишком долго будешь топтаться на месте, ты огорчишь ее, – очень трезво рассудила Катэрина. – Она сочтет тебя тупицей, а тупицы не вызывают симпатии.

Марселло всерьез взволновался, не прослыл ли он уже. тупицей в глазах Беатрисы?

– Не думаю, – успокоила его Катэрина – У многих дела еще хуже, чем у тебя, и она ни на кого не сердится.

– Она – ангел, – растроганно шептал Марселло.

То же самое твердил про себя Маурисиу, думая о Катэрине. Красавица итальянка не покидала его мыслей, с каждым днем он все больше и больше подпадал под ее обаяние. Катэрина чувствовала магнетизм его взглядов, и ухаживания толстяка Гаэтано стали вовсе для нее нестерпимыми. А Гаэтано распалялся все больше и больше. Он жаждал подвигов, он хотел покорить девушку своей могучей силой. Но Катэрина и не смотрела на него. Подобное пренебрежение было для туповатого силача очень и очень обидным. В его сердце таилась уже не только любовь, но и злоба. А Катэрина смеялась над ним тем безудержней, чем нежнее становились обращенные на нее взоры Маурисиу.

Вернувшись домой после занятий, Катэрина споткнулась о мешки с фасолью, сваленные возле самой кухни. Уставшие мужчины не отнесли их накануне в сарай, оставив эту работу на другой день.

– Я вмиг их перетаскаю, – заявил Гаэтано, – я и не такие таскал, я же здоров, как бык!

Констанция одобрительно кивнула, и Гаэтано взвалил на себя сразу два мешка, но, как видно, перенапрягся и от перенапряжения с громким звуком испортил воздух. Что стало с Катэриной! Она расхохоталась и вышла. Гаэтано понял, что женихом ему не быть никогда! Вслед за Катэриной расхохотались и остальные.

Горькая обида захлестнула Гаэтано, он не простил этого смеха семейству Винченцо. Обида горела в нем как ожог, не давала ни пить, ни есть. Во всех своих несчастьях он обвинил школу и учителя Маурисиу, который забил голову Катэрине всякими глупостями. До того как Катэрина пошла в школу, она была рада тому, что Гаэтано машет рядом с ней мотыгой и они вдвое быстрее обрабатывают делянку!

Интуитивно Гаэтано чувствовал, что Маурисиу – его соперник, его враг! Он решил разделаться с этим жалким сопляком – белоручкой!

Вечером Гаэтано бродил возле школы. Он жаждал крови, представлял себе, как валяется в пыли ненавистный Маурисиу, а он молотит его своими тяжеленными кулаками.

Наконец учитель показался на пороге. Гаэтано подскочил к нему и приготовился нанести сокрушительный удар, не оставить от соперника и мокрого места. Но к своему величайшему изумлению, оказался лежащим в пыли на дороге. Он ничего не понял, поднялся и вновь, как разъяренный бык, ринулся на обидчика. Но опять оказался лежащим в пыли и на этот раз даже не смог подняться.

Ученики-работники с изумлением смотрели на учителя. Они не сомневались, что во много раз сильнее его, поэтому готовы были броситься ему на помощь и поколотить напавшего на него недоумка. Но учитель справился сам. Расправа хилого на вид Маурисиу с огромным Гаэтано поразила всех. Они стояли и смотрели на него с великим недоумением.

– Я занимался в Париже боксом, – скромно объяснил Маурисиу. – И довольно успешно.

Больше он ничего не сказал, взял сестру под руку и повел к экипажу.

Катэрина смотрела на него как на божество.

А Гаэтано? Гаэтано был окончательно уничтожен. Теперь он хотел только одного: навсегда уехать из этих мест, где натерпелся столько позора. Одна мысль о том, что он должен будет встретиться с Катэриной, свидетельницей его позора, была ему нестерпима. По дороге домой в голове у него всплыли слова, сказанные когда-то Марселло о том, что богатая соседка предлагала им за фазенду огромную сумму денег.

– Они же мошенники! – возмутился про себя Гаэтано. – Они ни слова не сказали об этом предложении нам, своим компаньонам!

Всю обиду и возмущение он выложил своему отцу Адолфо.

– Они выделили тебе какие-то гроши за фасоль, и это все, что ты имеешь, заплатив немалую сумму денег и позволив этому Винченцо хозяйничать на своей земле и жить бароном на этой фазенде!

– Ты раздумал жениться на Катэрине? – поинтересовался Адолфо.

– Раздумал, – злобно заявил Гаэтано.

– Ну что ж, тогда я съезжу к сеньоре Франсиске и узнаю, что она там предлагала.

У Адолфо разгорелись глаза, когда он услышал, что может получить вдвое больше, чем вложил в эту землю. Он уже понял, что плохо вложил свой капитал, что на фасоли и кукурузе ничего не заработаешь. И вот ему представился шанс исправить допущенный промах.

Поутру он отправился к сеньоре Франсиске и сообщил, что только сейчас до него дошло известие о ее предложении купить имение и он решил узнать более конкретно, какую цену она предлагает.

Франсиска не подала виду, насколько обрадовал ее этот утренний визит. Для ее неприязни к семейству Винченцо было очень много причин, и причины эти только прибавлялись. Она уже слышать не могла о школе, которую организовали ее дети. Ей не нравилось, что они занимались с детьми, но их занятия со взрослыми нравились ей еще меньше. Материнское сердце обмануть было нельзя, Франсиска чувствовала, что сын ее увлекся преподаванием не только из бескорыстных соображений, – кроме убеждений, у него существовал еще и личный интерес. Она прекрасно разглядела красотку итальянку и мечтала выдворить всех итальянцев из этих мест куда подальше. Особенно Винченцо со всем его семейством. И вот первая ласточка. Франсиска была довольна.

– Адолфо Бардини, – представился гость хозяйке.

– Чем обязана? – поинтересовалась она.

– Это правда, что вы предложили пятьсот тысяч за фазенду, которую мы купили у кофейного барона? – спросил он.

– Мое предложение не вызвало ни малейшего интереса, – холодно отозвалась Франсиска.

– Я им очень заинтересовался, – тут же ответил Адолфо. – Мне принадлежит треть этой фазенды.

– Если вы согласны ее продать, я ее куплю, – так же холодно заявила Франсиска, но в душе она мстительно улыбалась, представляя себе последствия: реакцию Винченцо, а главное, то, что очень скоро она возьмет его в ежовые рукавицы.

– Земля, правда, не поделена, – начал Адолфо.

«Тем лучше, – чуть было не выпалила Франсиска, – я поделю ее так, что Винченцо не обрадуется».

– Меня это не беспокоит, – произнесла она. – Вы продадите мне свою часть фазенды, и я договорюсь с вашими компаньонами.

– Если вы заплатите мне сто восемьдесят тысяч рейсов, моя часть – ваша, – с поклоном отозвался Адолфо.

Через неделю в присутствии нотариуса мы оформим сделку, – завершила разговор Франсиска.

Адолфо вылетел из усадьбы как на крыльях, он и не думал, что его ждет такая удача.

«Теперь можно навестить Винченцо», – подумал он и улыбнулся.

Винченцо обрадовался Адолфо и приготовился по-приятельски посидеть с ним за бутылкой вина. Ему хотелось загладить вчерашнюю неловкость, наверняка бедняга Гаэтано обиделся. После первого же стаканчика вина Адолфо огорошил хозяина новостью:

– Меня разыскали люди доны Франсиски, она предлагает мне за мою долю сто восемьдесят тысяч рейсов. Если у тебя они есть, то покупай, за тобой первым право покупки.

Винченцо поперхнулся вином, услышав слова Адолфо.

– Ты же понимаешь, что у меня нет ни рейса, – отозвался он. – Неужели ты продашь свою долю?

– Я же не дурак отказываться от таких денег, когда в стране голод и безработица. Сейчас многое идет за бесценок. Можно купить землю и подальше, там она дешевле. С деньгами все можно, друг ты мой любезный.

Винченцо сидел как пришибленный, он не ожидал такого подвоха от своего компаньона, тот резал его без ножа, и возразить ему было нечего.

Адолфо поспешил попрощаться, а Винченцо налил себе еще стакан вина.

– Ну, Катэрина, дорого мне обходятся твои капризы! – произнес он вслух.

Сказать-то сказал, но дочь не винил. Он прекрасно понимал, что Гаэтано и его дочь не пара. Может, будь он прозорливее, то бы понял раньше, что они с Адолфо не компаньоны?..

Глава 17

Джулиано остался один в своем большом просторном доме. С отъездом дочери и внука он сразу как-то сдал, постарел. Почти два года он боролся за то, чтобы дочь его была счастлива, чтобы она вышла замуж за достойного состоятельного человека. Он ждал, что после того, как это свершится, он наконец почувствует себя счастливым и это чувство довольства и благополучия уже не оставит его до конца дней. Но к своему удивлению, чувствовал только усталость и апатию.

– Мария вышла замуж за моего друга Мартино, – повторял он себе, – они счастливы.

И ждал, что тоже почувствует дуновение счастья, но не чувствовал ровно ничего. Как потерянный бродил он по своему дому и множество мелочей напоминали ему о том, что в этом доме еще недавно кипела жизнь. Как ни странно, он все чаще вспоминал свою тещу, сожалея, что выгнал старуху из дома. По каким дорогам скитается теперь эта сумасшедшая упрямица?

Единственный, кто мог, словно по волшебству, влить в его душу восторг и наполнить усталое тело жизнью, был дуче. Стоило Джулиано услышать очередную зажигательную речь диктатора, как жизнь для него вновь исполнялась смысла, глаза горели и, расхаживая крупными шагами по кабинету, он размышлял, чем на старости лет может быть полезен отечеству.

Джулиано стал даже захаживать вечерами в трактир, он сидел за столиком с бутылкой вина и слушал бесконечные жалобы трактирщика Луиджи, сыновья которого бросили его, уехав неизвестно куда.

– Я и знать не знаю, где они и как устроились, – печалился трактирщик. – Письма приходят редко то из одного места, то из другого. Вместо того, чтобы жить одной большой семьей и помогать отцу, поехали на край света искать счастья и богатства.

Джулиано, слушая Луиджи, вновь и вновь повторял себе, что избавил свою Марию от несчастья. Он с содроганием представлял как она год за годом могла бы сидеть и ждать, а жизнь проходила бы мимо. В любви или без любви люди должны проживать свою жизнь, исполнять долг перед родиной, жить на своей земле и рожать детей. Таково было непоколебимое убеждение сеньора Джулиано, и жалобы трактирщика только утверждали его в собственной правоте. Он свысока смотрел на тощего Дженаро, дела которого шли все хуже и хуже. У него, похоже, совсем не осталось учеников, и они с женой влачили жалкое существование. Несчастья окружающих придавали сил Джулиано, он возвращался в свой дом бодрее, чем уходил из него, но пустота дома вновь высасывала его силы.

Мария присылала ему слуг с новостями, но сама не ехала, была занята младенцем. Джулиано собрался и сам навестил молодых. Погостил несколько дней и остался доволен: дочь похорошела, Мартино помолодел, внук вырос.

Домой он вернулся успокоенным, с чувством, что выполнил свой отцовский долг. В жаркий полдень, слушая по радио речь своего любимого дуче, Джулиано умер.

Марии тут же сообщили о смерти отца, и она приехала с мужем и ребенком. После похорон припала к мужу и зарыдала, горюя, что осталась на свете одна. Муж обнял ее, чувствуя, что смерть тестя сблизила их, и на глаза его тоже навернулись слезы, он потерял в Джулиано близкого друга.

Они провели несколько дней в Чивите, разбираясь с делами, оставленными Джулиано. Мартино, возвращаясь после утренней службы из церкви, удивился царящему в трактире оживлению. Луиджи зазывал всех прохожих:

– Бесплатно, сегодня у меня все бесплатно! – выкрикивал он. – Пейте вино за мое здоровье и желайте мне удачи! Отправляюсь в дальние края искать своих сыновей!

Люди с удивлением останавливались. Кое-кто заходил и выпивал стаканчик, желая проститься с добряком Луиджи, который остался на старости лет один и не захотел умирать в одиночестве. Но за первым стаканчиком следовал второй, и к вечеру вся Чивита была в подпитии, а винный погреб Луиджи пуст. Трактирщик устроил себе проводы, которые запомнились всем и надолго. Много лет спустя жители вспоминали, как уезжал к сыновьям Луиджи.

А по свежим следам все обсуждали, правильно или неправильно поступил Луиджи, оставив насиженное место и пустившись навстречу неизвестности. Каждый высказывал свое суждение, равнодушных не было.

– Поедем и мы к нашему сыну, – предложила Роза, накрыв скудный ужин.

– У меня нет сына, – привычно отозвался Дженаро.

– Грех тебе говорить так, – так же привычно отозвалась Роза. – Я так скучаю без Тони!

– После того как ушел мой последний ученик, – мрачно начал Дженаро, – я понял, что пора уезжать из Чивиты.

– Вот, оказывается, как, – покачала головой Роза. – А помнится, ты говорил, что умрешь в Чивите.

– Я не имел в виду, что умру тут от голода, – так же мрачно проговорил Дженаро, вставая из-за стола.

Роза пожала плечами, не она была виновата в том, что им нечего есть.

– Я бы уехала в Бразилию, – повторила она. У нее появилась надежда, что она все-таки уговорит мужа.

– Хочешь в Бразилию, поезжай одна, – заявил Дженаро. – Я тебе мешать не буду.

– И поеду, – с внезапной решимостью заявила Роза.

– Скатертью дорожка, – буркнул Дженаро и стал подниматься наверх в спальню.

А Роза с печалью смотрела ему вслед.

– Может быть, ты хочешь пожить в Чивите? – спросил Мартино Марию. – Мы могли бы пожить тут столько, сколько ты сочтешь нужным.

– Нет, нет, – торопливо отозвалась Мария, – я не хочу сидеть и вспоминать былое. Мне так это больно!

– Даже мне больно, – произнес Мартино, – но иногда нужно все оплакать, все выплакать, и тогда становится легче.

«Мне никогда не станет легче», – готова была уже сказать Мария, но не сказала.

– Поедем лучше домой, – попросила она. И от ее слов у Мартино потеплело на душе.