Текст книги "Земля любви, земля надежды. Расставания и встречи"

Автор книги: Мария Леонора Соареш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Понимая, что закон на стороне Маурисиу и крыть ей нечем, Франсиска закричала в бессильной злобе:

– Иди в суд, иди! Нанимай адвокатов, судись со мной! Но знай: пока я жива, ты от меня ничего не получишь! Ты вообще ни на что не имеешь права, потому что ты незаконнорожденный!

Маурисиу остолбенел, услышав о себе такое.

– Что ты сказала! Повтори, – произнес он глухо, задыхаясь от волнения.

Франсиска же продолжала неистовствовать:

– Пожалуйста! Я могу не только повторить, но и представить документальные доказательства, если дело дойдет до суда!

– А ты представь их мне сейчас! Зачем же дожидаться суда? – поймал ее на слове Маурисиу, и Франсиска лишь теперь спохватилась, поняв, что в пылу гнева сказала лишнее.

– Я не намерена больше с тобой объясняться, убирайся прочь из моего дома, наглец! – закричала она, сознательно форсируя голос и срываясь на фальцет. – И не смей никогда появляться здесь!

Она демонстративно покинула гостиную, а Маурисиу, прежде чем уйти, попросил Беатрису выяснить у матери, что же она имела в виду, когда сказала, что он незаконнорожденный.

Беатрису тоже это волновало, и она, выждав, пока мать немного успокоится, потребовала у нее объяснений.

– Не придавай этому значения, – устало ответила Франсиска. – Просто он довел меня до безумия, я не владела собой от злости и огорчения. Вот и выпалила, имея в виду, что он мне больше не сын.

– Но ты говорила о каких-то документальных доказательствах, – напомнила ей Беатриса.

– Это я уже по инерции говорила, со злости. Не могла же я допустить, чтобы он со мной судился. Такого позора я бы точно не пережила!

– Но может, ты и впрямь выделишь Маурисиу его долю? Должен же он жить на какие-то средства…

– Нет, это исключено, – твердо ответила Франсиска. – Я буду стоять на своем и добьюсь того, что он вернется сюда один, без итальянки и ее отродья!

Объяснение, полученное Беатрисой от матери, внешне всех успокоило, но внутренне каждый считал, что у этой случайной проговорки должна быть другая – тайная – причина, и пытался до нее докопаться.

Так, Беатриса стала выспрашивать у Жулии, не слышала ли та от кого-либо, что у Марсилиу есть незаконнорожденные дети. Жулия в ответ испуганно мотала головой.

– Нет-нет, я ничего не слышала, ничего не знаю! И ты не сомневайся. Маурисиу – сын дона Марсилиу, это точно.

А Маурисиу тем временем пристально изучал свое свидетельство о рождении, выискивая там какую-либо юридическую закавыку или хотя бы банальную подчистку. Но документ был в полном порядке, придраться не к чему. И Маурисиу в сердцах отбросил его.

– Не хочу больше гадать на кофейной гуще! – сказал он Катэрине. – Даже если я их приемный сын или кто-то из родителей прижил меня на стороне, вне брака, все равно это теперь не имеет никакого значения. Вот он, официальный документ, где четко написано, что я сын Марсилиу и Франсиски ди Андради. То есть сын своего отца, который завещал мне часть семейного капитала. И, значит, у меня есть все права на этот капитал!

– Ну так иди в суд, в чем же дело? – сказала Катэрина, не понимая, что же теперь может останавливать Маурисиу.

И он попытался объяснить ей причину своего промедления;

– Думаешь, так легко затевать судебную тяжбу с собственной матерью? Ты поставь себя на мое место. Это же все равно как если бы ты судилась с доной Констанцией.

Катэрина вошутилась:

– Ну ты и сравнил! Моя мать не выгоняла меня из дома и не отбирала последний кусок хлеба. Наоборот, она отдает нам все, что у нее есть, и кормит нас обоих! А твоя…

– Прошу тебя, не говори больше ничего, а то мы серьезно поссоримся, – остановил ее Маурисиу. – И никогда не попрекай меня куском хлеба! Пойми, я не могу сейчас судиться с матерью, потому что надеюсь еще все уладить путем переговоров. Ей ведь тоже не хочется доводить дело до суда, к чему ей такой позор! А пока она упорствует, я действительно возьму в руки мотыгу или лопату и, уж как сумею, буду отрабатывать свой хлеб!

Он был так уязвлен, что и впрямь схватил лопату и пошел разгребать кучу навоза, с непривычки набивая кровавые мозоли на своих изнеженных руках.

Увидев, как неуклюже зять управляется с лопатой, Винченцо выплеснул свое раздражение на Катэрину:

– Ты можешь объяснить, что означает этот цирк? Твой муженек вздумал потешать людей? Что ж, он достиг своей цели: Фарина вон за живот держится от смеха. А мне вовсе не смешно!

– Папа, на тебя не угодишь, – вступилась за мужа Катэрина. – То ты его бездельником обзываешь, то циркачом. Пусть Маурисиу работает как умеет!

– А он что, уже не собирается отвоевывать свою долю наследства, если взялся за лопату?

– Почему? Собирается! Только не хочет идти в суд. И я его понимаю: на это сложно решиться. Какой бы гадиной ни была Железная Рука, для Маурисиу она прежде всего мать!

– Как ты его, однако, защищаешь! Молодец! – одобрительно покачал головой Винченцо, хотя и не разделял мнения дочери. – Судиться с матерью, конечно, последнее дело, но я думаю, Маурисиу просто боится, что на суде выплывет вся правда и его признают незаконнорожденным.

– Папа, и ты уже все знаешь? – расстроилась Катэрина. – Я же просила маму держать язык за зубами! Больше ничего не стану ей рассказывать!

– Да как же она могла молчать, если мы выдавали тебя за отпрыска богатой сеньоры, а он оказался вообще невесть чьим сыном?

– Папа, это недоразумение, у Маурисиу есть документ, где черным по белому написано, что он – сын Франсиски и ее покойного мужа!

– Нет, в этой семейке явно что-то нечисто, – остался при своем мнении Винченцо. – Франсиска Железная Рука не могла ляпнуть это просто так, по глупости. Значит, там наверняка есть какая-то тайна.

Глава 29

О досадной оговорке или, может быть, проговорке было известно не только Винченцо, но и Фарине, поскольку он был в курсе всех семейных проблем своего друга.

Так же, как и Винченцо, Фарина полагал, что дыма без огня не бывает, но в то же время считал неразумным раздувать этот огонь в сложившейся ситуации.

– Маурисиу правильно рассудил, – сказал он Винченцо. – Не стоит ему сейчас доводить отношения с матерью до суда, а то как бы не стало еще хуже. Эту дамочку надо брать не угрозами, а терпением и лаской!

– А мне кажется, ты либо преувеличиваешь свои возможности, либо недооцениваешь эту стерву, – заключил Винченцо. – Ты был уверен, что запросто выкупишь у нее пай Адолфо, однако же воз и ныне там…

– Так я же сам морочу ей голову, – усмехнулся Фарина. – Подлавливаю ее будто бы случайно на фазенде, бурно приветствую, не скуплюсь на комплименты, от которых она вся трепещет, и раскланиваюсь, так и не поговорив о деле.

– Ну и чего ты сможешь так добиться? Она тебя возненавидит, и все.

– Нет, она в меня влюбится!

– Ну допустим, и что дальше? От большой любви к тебе продаст пай Адолфо?

– А если я сделаю ход конем и женюсь на ней? – поделился своими. наполеоновскими планами Фарина. – Тогда мы с тобой станем родственниками и полюбовно, без вражды и скандалов, объединим нашу фазенду с фазендой очаровательной Франсиски!

– Не называй ее так при мне, – взмолился Винченцо, по-прежнему скептически воспринимая затею Фарины. – Ты скоро и сам убедишься, что это не женщина, а танк с непробиваемой броней. Она раздавит тебя, как того клопа, о которых ты тут недавно вспоминал.

Фарина от души рассмеялся:

– Ну, это ты, брат, хватил!.. Во-первых, я не клоп, меня так просто не раздавишь, а во-вторых, и она не танк. Слабовата! Не та мощь. Если продолжить твое сравнение и попытаться измерить ее в лошадиных силах, то выйдет, что она всего лишь строптивая необъезженная кобылка!

Винченцо не стал с ним спорить. Кто знает, может, Фарине, опытному ловеласу, и удастся все-таки укротить эту мерзкую зарвавшуюся бабенку. Пусть, по крайней мере, попытается.

И Фарина вновь отправился на фазенду Франсиски.

По утрам она, как правило, объезжала свои плантации, и в прошлый раз Фарина оказался в невыгодном положении рядом с ней: он был пешим, а она говорила с ним свысока, восседая верхом на лошади.

Поэтому сейчас он подождал ее возвращения домой прямо у конюшни и, едва она спешилась, вырос перед ней как из-под земли.

Франсиска отпрянула, увидев его, и даже кобыла, которую она держала под уздцы, фыркнула и слегка дернулась.

– Что вы делаете в моем дворе? – с явным недовольством спросила Франсиска.

– Ничего, – улыбнулся Фарина, демонстративно пожирая ее глазами. – Я просто любовался вашей фазендой.

– Ну раз уж вы здесь, то давайте поговорим о деле, – строго сказала Франсиска.

И опять Фарина счел необходимым уклониться от делового разговора:

– Мне больше нравится любоваться красотой фазенды и… вашей красотой!

Франсиска нахмурилась:

– Я не люблю комплименты.

– Это не комплимент, – клятвенно заверил ее Фарина, для пущей убедительности прижав ладонь к груди. – Я действительно очарован вашей красотой!

– Мы собирались поговорить о деле, – напомнила ему Франсиска.

– А может, в другой раз? – озорно щурясь, уставился на нее Фарина, словно говорил: «Вам ведь тоже гораздо больше нравится говорить на предложенную мной тему».

Он предполагал еще некоторое время покуражиться, вгоняя Франсиску в трепет и смущение, но она резко пресекла этот любовный танец распустившего перья Фарины:

– Хорошо, поговорим завтра. В восемь утра.

Не прощаясь, она повернулась к нему спиной и повела лошадь в конюшню. А Фарина остался верен себе:

– Красивая кобылка! – произнес он ей вслед таким тоном, что невозможно было понять, о ком идет речь – о лошади или о самой Франсиске.

«Мерзкий пакостник! Хулиган!» – выругалась про себя Франсиска в ответ на его озорную выходку.

На следующий день Фарина ровно в восемь вошел в гостиную Франсиски, и она, не давая ему завладеть инициативой, сделала упреждающий ход:

– Итак, поговорим о деле. Я уплатила сеньору Адолфо за его пай сто восемьдесят тысяч рейсов. А вы сколько хотите?

Фарина, как в прошлый раз, покосился на портрет Марсилиу, потом пренебрежительно махнул рукой: дескать, пусть смотрит, он мне уже не конкурент, и лишь после этого ответил Франсиске:

– Я уже предлагал вам: сами назовите цену, и я ее удвою.

– Вы издеваетесь надо мной? Я предлагаю вам продать свой пай!

– А я предлагаю вам продать пай Адолфо, причем за весьма приличные деньги.

– И они у вас действительно есть? – язвительно спросила Франсиска, уверенная в том, что Фарина просто блефует.

– Есть. И вы в этом убедитесь, как только мы ударим по рукам! Соглашайтесь!

– Моя фазенда не продается.

– Наша с Винченцо – тоже. Но я хочу купить у вас не всю фазенду, а только ту часть, которая прежде принадлежала Адолфо. За любую сумму, какую вы назовете.

Франсиска возмущенно покачала головой.

– Я вижу, вы пришли сюда, чтобы покуражиться, а не поговорить о деле.

– Я пришел, чтобы повидать вас! – подобострастно глядя ей в глаза, выпалил Фарина и, приблизившись на неприлично близкое расстояние, с жаром зашептал Франсиске в самое ухо: – Вы богиня! Я от вас без ума!

Франсиска оцепенела, и Фарина тут же коснулся губами мочки ее уха.

Она резко отскочила в сторону, словно ужаленная.

– Что вы себе позволяете? Это дерзость! – зашипела она.

– Нет, это страсть! – с придыханием произнес Фарина, вновь очутившись рядом с ней и пытаясь ее облапить.

– Жулия! – в испуге закричала Франсиска. – Проводи сеньора!

Жулия тотчас же вошла в гостиную, а Фарина, прежде чем выйти, окинул Франсиску беззастенчиво плотоядным взором и произнес восхищенно:

– Богиня!..

Жулия тихонько прыснула у него за спиной. После ухода Фарины Франсиска приказала всем слугам впредь не впускать его даже на порог. Дома Винченцо упрекнул компаньона:

– Ну и чего ты добился? Теперь она уж точно не станет иметь с тобой дела и ни за какие деньги не продаст пай Адолфо.

– Конечно, не продаст. Я с первого раза это понял, как только ее увидел, – обезоружил его своим ответом Фарина.

– А что же ты мне голову морочил? – рассердился Винченцо.

Фарина ответил, сохраняя невозмутимость:

– Ничуть не морочил. Я честно предлагал ей заключить со мной сделку. Но главное – я влюблял ее в себя.

– И что, влюбил?

– Да. Ее прелестное ушко до сих пор пылает от моего поцелуя, и, по мере того как она будет вспоминать это сладостное мгновение, в ней будет крепнуть желание снова повторить его. Да-да, она теперь будет грезить обо мне в своих дамских фантазиях! Ты не сомневайся, друг Винченцо, я хорошо знаю женщин. Сегодня я многое сделал для укрощения строптивой и могу со спокойным сердцем взять длительную паузу.

– Это как? – не понял Винченцо. – Перестанешь к ней ходить?

– Да, представь себе! Эта дамочка будет ждать меня, чтобы показать, как я ей не нужен, а я дождусь, когда она сама станет искать ко мне дорожку!

Винченцо не слишком верил в успех компаньона, однако его устраивало то, что Фарина своими хитроумными ухаживаниями все же сумел отвлечь внимание Франсиски от борьбы за треть урожая, которую она прежде так стремилась взыскать с Винченцо.

Конечно, этому, наверняка временному, затишью немало поспособствовал и Маурисиу, женившись на Катэрине. С его уходом из дома Франсиска затаилась, не решаясь на открытую вражду. И надо благодарить Бога за эту передышку.

Так рассуждал Винченцо, не зная, какую мину заложил в его и без того взрывоопасные отношения в Франсиской проныра Марселло, успевший переспать с девственницей Беатрисой.

А вскрылось это случайно: Маурисиу застукал юную парочку в кустах точно так же, как когда-то Винченцо застукал его самого с Катэриной. Правда, этих двоих Маурисиу увидел в тот момент, когда они всего лишь целовались, лежа в траве, и все пуговицы на их одежках были застегнуты. Поэтому он и не мог с уверенностью сказать, как далеко продвинулись отношения его сестры с Марселло.

С его появлением любовники сразу же разбежались в разные стороны, и Маурисиу вынужден был пойти в дом матери, чтобы увидеться там с сестрой и, если еще не поздно, предостеречь ее от безрассудного шага, чреватого бедой.

Однако поговорить с Беатрисой ему не удалось: им помешала Франсиска, сразу же заявившая, что Маурисиу тут делать нечего.

– Я пришел не к тебе, а к Беатрисе, и не уйду отсюда, пока не поговорю с ней, – воспротивился он.

– Я не запрещаю тебе видеться с сестрой, только общайтесь где-нибудь в другом месте.

– Но это же мой дом!

– Он может стать снова твоим, если ты вернешься сюда один, без итальянки. А сейчас уходи!

У Маурисиу не было сил спорить с матерью, и он обратился к сестре:

– Пойдем поговорим в другом месте.

Но Беатриса не ждала ничего хорошего от этого разговора и потому сказала:

– Давай поговорим завтра. Сегодня я устала. Франсиску насторожил ее ответ, и она, дождавшись ухода Маурисиу, принялась допрашивать Беатрису:

– Зачем он приходил? О чем собирался говорить с тобой?

– Откуда я знаю? Ты же не дала ему возможности сказать то, что он хотел, – уворачивалась от ответа Беатриса, но Франсиска ей не верила:

– Нет, ты знаешь, зачем он приходил. И я должна это знать!

Под таким напором Беатрисе не оставалось ничего иного, кроме лжи во спасение:

– Маурисиу хотел, чтобы я походатайствовала за него перед тобой. Он хочет переселиться сюда с Катэриной. А я-то знаю, что ты к этому не готова.

– Что значит «не готова»? – возмутилась Франсиска. – Я никогда, запомни, никогда не позволю этой грязной итальянке ступить на порог моего дома! И Маурисиу от меня ничего не получит, если будет жить с ней. Все свое состояние я перепишу на твое имя.

– А как же твой внук, мама? Он же ни в чем не виноват.

– Мне не нужны внуки с итальянской кровью! – отрезала Франсиска.

И тут Беатриса впервые подумала, что и сама может оказаться в такой же ситуации, как Катэрина. Похолодев от ужаса, она спросила:

– А если бы я ждала ребенка от итальянца? Что бы ты сделала?

– Я бы молила Бога, чтобы ты умерла при родах, – с предельной жестокостью ответила Франсиска, не оставив Беатрисе никаких шансов на возможный брак с Марселло.

А тем временем в семье Марселло разгорелся страшный скандал, который он сам же и спровоцировал, сообщив матери:

– Учитель застал меня с его сестрой. Теперь я должен на ней жениться!

Констанция едва удержалась на ногах от такого заявления.

– Как это «застал»? Что вы делали? Почему ты должен жениться? Это наш зять тебя заставляет?

– Да нет же, просто у нас это уже случилось, – ответил на все вопросы сразу Марселло.

– Что значит «это»? – продолжала допытываться Констанция, все еще надеясь, что произошло недоразумение и речь идет всего лишь о невинных поцелуях.

Но Марселло не оставил ей никаких надежд:

– С нами случилось то же, что у Катэрины с учителем!

– Боже мой! – всплеснула руками Констанция. – И сестра нашего зятя тоже беременна?!

– Нет, – отрицательно помотал головой Марселло и тут же добавил: – Пока нет. Но я все равно должен на ней жениться.

– Винченцо! Винченцо! – заголосила Констанция. – Иди сюда, убей этого мерзавца!

Объяснение с отцом вышло не менее сумбурным, чем с матерью, и уж точно более эмоциональным, поскольку Винченцо не поскупился вывалить на сынка все самые отборные ругательства, какие только знал.

Марселло же терпеливо выслушал все это и робко заметил в свое оправдание:

– Но я ее не принуждал, она сама сказала, что не надо бояться любви.

– Ах, она сама?.. – замахнулся на него Винченцо и, влепив Марселло весьма ощутимую затрещину, вновь обрушил на него поток ругательств.

Когда же он наконец умолк, обессиленно откинув голову на спинку стула, Марселло как ни в чем не бывало спросил:

– Так я женюсь на Беатрисе? Ты не против? Мои дети тоже станут богатыми наследниками.

У Винченцо уже кончился весь запас ругательств, и он всего лишь проворчал усталым голосом:

– Да, с этой семейкой разбогатеешь! Посмотри на богачку Катэрину, та же учась ждет и тебя.

– Ну и пусть, я не гонюсь за богатством, – совсем осмелел Марселло. – Я просто люблю учительницу и не могу без нее жить. Скажи, ты пойдешь со мной к Франсиске просить руки Беатрисы? Если откажешься – я сам пойду!

– Беатриса может и отказать тебе, – подала голос Катэрина.

– Это почему же? – взвился Марселло.

– Потому что ты рядом с ней выглядишь болваном. Ей нужен другой, образованный парень.

Марселло задохнулся от негодования, но тут на его защиту неожиданно встала Констанция:

– А ты как выглядишь рядом с учителем? Помолчала бы!

– Ладно, хватит! – сказал свое веское слово Винченцо. – Раз уж набедокурил, то придется отвечать за это безобразие. А то как я посмотрю в глаза моему зятю, когда он придет домой?

– А как он смотрел в твои глаза, когда ты застукал его с Катэриной? – снова вмешалась Констанция.

– Но он женился на нашей распутнице, – возразил Винченцо, – и Марселло придется сделать то же самое. Вот только согласится ли Железная Рука выдать свою образованную дочку за итальянца, да еще и такого шельмеца, как наш Марселло?

– Тут и гадать нечего: не согласится, – сказала Катэрина.

– Ну это уже пусть она решает. А нам все равно придется к ней идти.

Фарина, до той поры молчавший, не преминул дать приятелю совет, на которые он был большой мастак:

– Я бы на твоем месте не говорил о предстоящем сватовстве с таким обреченным видом. Ты, друг Винченцо, забываешь, что это не твоя дочка вляпалась, а ее, богатой вдовы. Поэтому у тебя есть все основания идти туда не с понурой головой, а диктовать Франсиске жесткие условия. Пусть дает в качестве приданого треть своей фазенды!

– А что, и правда, пусть дает! – подхватил Марселло, но Винченцо велел ему помолчать и ответил Фарине:

– Вот я возьму тебя с собой, ты ей сам это и скажешь, договорились? А я против такого приданого не буду возражать.

Фарина расхохотался, по достоинству оценив мрачный юмор Винченцо, а затем, приняв серьезный вид, дал еще один мудрый совет:

– А самое разумное, на мой взгляд, решение: вообще не, ходить к Франсиске и сделать вид, будто ничего не происходит. Это же не твоя, а ее дочка шастает по кустам с молодым пронырой, который своего не упустит. Вот ты и жди, пока Железная Франсиска сама не приползет к тебе на коленях и не станет умолять, чтобы твой сын взял в жены ее распутную дочку!

– Перестаньте! Я не позволю так говорить о Беатрисе! – вспылил Марселло. – Вы ее не знаете! Она чистая и благородная девушка!

– Да знаем мы ее, не кипятись, – осадил его Винченцо. – Лучше прислушайся к сеньору Фарине. По-моему, он говорит дело. Нам не стоит торопиться со свадьбой. Никакого приданого мы от Франсиски не получим, это ясно, только взвалим себе на шею еще одного нахлебника.

– Ну и не надо мне вашего благословения! – чуть не плача от обиды, закричал Марселло. – Я сам сейчас пойду к Железной Франсиске и попрошу у нее руки Беатрисы!

С этими словами он выбежал из дома и помчался к своей возлюбленной.

Увидев Марселло у себя в доме, Беатриса испугалась.

– Зачем ты сюда пришел? Не дай бог, мама тебя увидит! Уходи, пожалуйста!

– Но я как раз к ней и пришел. Я хочу просить у нее твоей руки. Мы с тобой должны пожениться!

– Нет, уходи, не надо говорить с моей мамой! Я не хочу. Уходи.

– Как? Ты не хочешь выходить за меня замуж? – опешил Марселло.

– Не хочу. Уходи, пожалуйста, пока мама тебя не увидела.

– Но как же ты можешь?.. После того, что с нами случилось…

– Ничего с нами не случилось! Уходи.

– Но я ведь сделал тебя женщиной, я обязан жениться!

– Замолчи! – истерично выкрикнула Беатриса. – Я родилась женщиной, понял? Оставь меня. Ты должен уйти из моей жизни!

У Марселло из глаз покатились крупные слезы, и он спросил жалобно:

– Я тебе совсем не нужен?

– Нужен. Но ты должен уйти, – ответила Беатриса.

Выбежав из ее дома, Марселло упал наземь и долго рыдал, зарывшись лицом в траву.

А на подступах к отцовскому дому его встретил Маурисиу и сказал:

– Оставь мою сестру в покое. Не обижайся, но ей нужен другой мужчина. А ты ей ничего не должен.

Он не знал, что Беатриса накануне сама отвергла Марселло, и потому не был готов к реакции, последовавшей на его слова. А Марселло, еще не успевший оправиться от предательства Беатрисы, выплеснул всю свою обиду и весь свой гнев на ее брата, который, как выяснилось, был с ней заодно.

– Ей нужен другой мужчина, да? – заорал на весь двор Марселло. – А нужна ли она ему? Вряд ли он захочет на ней жениться, когда узнает, что я уже лишил ее девственности!

– Ах ты, подлец! – замахнулся на него Маурисиу, но Марселло сумел увернуться от удара и стремглав понесся к дому, крича на бегу:

– А ты бездельник и приживал! Тебя терпят в нашем доме и дают тебе кусок хлеба только потому, что ты спишь с моей сестрой!

Маурисиу догнал его у самого порога и, применив боксерский прием, нанес мощный удар в челюсть.

Марселло истошно завопил, вся его родня высыпала во двор, замыкающим был Фарина, но он не принимал участия в последовавшем затем скандале.

Марселло тоже выбыл из строя – он мог только мычать, но не говорить, так как Маурисиу своротил ему челюсть.

Остальные члены семьи Винченцо, включая и зятя, поносили друг друга, не стесняясь в выражениях и не задумываясь о возможных последствиях. Все взаимные обиды и претензии, копившиеся еще с той поры, как стало известно о беременности Катэрины, теперь были высказаны, и кончилось это тем, что Маурисиу покинул дом тестя.

– Я не могу жить среди людей, которые меня презирают и унижают, – сказал он. – Даже ты, Катэрина, встала на сторону брата, не разобравшись, за что я его ударил.

– Если бы ты его просто ударил, а ты свернул ему челюсть! – возразила она.

– Я больше не собираюсь это обсуждать, – сказал Маурисиу. – Если ты меня еще любишь, то собирайся, и пойдем отсюда.

– Куда?! Ты хочешь повести меня к своей матери, чтобы она там надо мной поиздевалась? Я же для нее только «грязная итальянка». Она выставит меня вон, и тебя вместе со мной. Нет, я туда не пойду.

– Но у меня нет другого дома и другой матери!

– У тебя вообще ничего нет, потому что мать от тебя отказалась и выгнала из дома! А другого дома ты не нажил!

– Ну это я уже слышал. От твоего брата и от сеньора Винченцо. «Нахлебник и приживал»! Нет, уж лучше терпеть упреки родной матери, чем выслушивать такие оскорбления в доме тестя! – сказал Маурисиу и ушел не оглядываясь.

А Катэрина забилась в рыданиях.