Текст книги "Земля любви, земля надежды. Расставания и встречи"
Автор книги: Мария Леонора Соареш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)
Глава 30
Печальное известие получил Тони из Италии; от сердечного приступа умерла его мать. Дженаро написал об этом скупо, в нескольких строках – но все же написал, забыв былые распри!
Тони стало нестерпимо жаль старика, и он написал ему ответное письмо, в котором уговаривал Дженаро не сидеть одиноко в осиротевшем доме, а ехать к сыну в Бразилию.
Тони не мог знать, что этому письму суждено разминуться с его отцом на встречных курсах, поскольку Дженаро к тому времени уже успел заколотить свой дом и отправиться на пароходе в Бразилию.
– Мне тут больше делать нечего, Розинела, – бормотал он на могиле жены перед отъездом. – Или туда, в Сан-Паулу, или – к тебе, Роза! Но ты хотела, чтобы мы уехали к нашему сыну, поэтому я постараюсь исполнить твою волю.
Незадолго до отъезда Дженаро его навестила Мария.
– Мы виделись с сеньорой Розой в церкви за несколько дней до ее смерти. Я была там с сыном, и она все-таки успела посмотреть на своего внука. А теперь я хочу и вам его показать. Вот он какой, смотрите! Сынок, это твой дедушка! Он скоро поедет к твоему папе и передаст ему от нас привет.
– Ты же сама говорила, что отец твоего ребенка – фашист. Мы так и написали Тони.
– Это неправда, и вы не могли ему это написать, – огорчилась Мария. – Посмотрите на мальчика. Он же похож на Тони и… на вас!
– Но ты же все равно теперь жена того проклятого фашиста, и твой сын носит его фамилию, значит, это не мой внук!
Мария печально покачала головой:
– Да, я жена Мартино. Так распорядилась судьба. Но я всегда любила и люблю Тони, и мой малыш – его сын!
– Пусть даже так, – смягчился Дженаро. – Но у Тони там тоже есть семья, возможно, скоро появятся дети, и я считаю, ему не надо знать, что в Италии у него есть сын, который носит фамилию фашиста. Никогда я ему этого не скажу!
Отправляясь в Бразилию, Дженаро взял первое попавшееся письмо Тони из небольшой стопки писем, которые бережно хранила Роза, и теперь, добравшись до Сан-Паулу, пришел по тому адресу, который был указан на конверте, – в бывшую мастерскую Агостино.
Однако сына он там не нашел, поскольку к тому времени жизнь Тони во многом изменилась. Купив пробную партию кубков, он так и не продал ни одного и вынужден был распрощаться с этой затеей. А Эзекиел стал перестраивать помещение мастерской под магазин и даже успел нанять новых швей и продавцов – так, к нему на работу устроились Соледат и Маноло.
Дженаро не повезло дважды: во-первых, он взял с собой не тот адрес, по которому теперь проживал его сын, а во-вторых, пришел в бывшую мастерскую в тот момент, когда там работали только маляры, ничего не знавшие о Тони.
– Да, – сказали они Дженаро, – мы слышали, что здесь раньше будто бы работал какой-то художник. Но он уехал из Бразилии, а дом у него купил один торговец, но мы его тоже не знаем, нас прислал сюда делать ремонт наш начальник.
Дженаро опечалился. Где же теперь искать сына? Куда идти? Сан-Паулу город огромный, это не Чивита, где все друг друга знают…
День близился к концу, Дженаро устал с дороги, ему надо было найти место для ночлега.
И он вошел в пансион доны Мариузы, где ему любезно предоставили комнату на одном этаже со студентами – друзьями Жозе Мануэла.
Студенты поначалу восприняли Дженаро с опаской: какой-то странный угрюмый старик, на лице которого постоянно написано недовольство. Но когда они узнали от Мариузы его печальную историю, то сами стали помогать Дженаро в поисках сына.
Поиски эти пока были безуспешными, но Дженаро привязался к молодым людям и однажды, желая сделать для них что-то приятное, сел за пианино, стоявшее в гостиной пансиона, и заиграл те самые мелодии, которые когда-то строго запрещал играть сыну.
– Мы и не знали, что вы такой классный пианист! – сказал ему Маркус.
– Это же моя профессия, – пояснил Дженаро. – Я всю жизнь провел за инструментом.
– Так вы и сейчас могли бы зарабатывать игрой на фортепьяно, – подсказал ему Маркус. – А то я слышал, что у вас уже кончаются деньги.
– Да, это так, – нахмурился Дженаро. – Скоро мне будет нечем платить за ночлег. Но во времена кризиса пианисты никому не нужны. Я уже заходил в музыкальный магазин тут неподалеку, предлагал свои услуги. Мне разрешили поиграть там на рояле и даже немного денег за это заплатили, но сказали, что у них уже есть постоянный пианист.
– Ну вот видите, не все так плохо, как вам представляется, – сказал Маркус. – Выходит, пианисты еще кое-где нужны. Значит, просто надо искать.
И вскоре он, смущаясь и переминаясь с ноги на ногу, предложил Дженаро поработать пианистом в… публичном доме!
– Я понимаю, это может вас шокировать, – говорил он, – но за неимением другой работы можно и там какое-то время поиграть, не правда ли?
– Да я уже готов работать где угодно, – обреченно махнул рукой Дженаро.
Маркус обрадовался:
– Вы не волнуйтесь, вам не надо будет окунаться в, скажем так, своеобразную жизнь этого заведения. Рояль стоит в холле, куда приходят клиенты. Вы будете видеть только их и, собственно, для них и будете играть. Кстати, большинство из них – вполне респектабельные люди.
– А ты что, часто там бываешь? – не смог скрыть своего осуждения Дженаро.
Маркус залился краской:
– Нет, просто у меня там работает знакомая девушка, Жустини.
Позже Мариуза рассказала Дженаро о трагической любви Маркуса к проститутке Жустини. А заодно рассказала и о романтической любви другого своего постояльца – Жозе Мануэла.
– Представляете, сеньор Дженаро, – говорила она, – из-за этой девушки он переселился с бедный квартал, стал работать грузчиком, хотя отец у него – крупный промышленник в Рио. Он приезжает сюда, ищет сына, как вы, а я вынуждена скрывать от него правду, потому что Жозе Мануэл меня об этом просил.
– Но это же так жестоко! – возмутился Дженаро. – Отец страдает, его нельзя держать в неведении!
– Я тоже так считаю, – вздохнула Мариуза, – но Жозе Мануэл боится, что сеньор Антониу силой увезет его домой, в Рио. А он не хочет расставаться с любимой девушкой!
– Ну и пусть не расстается, если не хочет. Отец тоже сможет это понять. Я уверен, – сказал Дженаро. – Этот сеньор Антониу сейчас здесь, в Сан-Паулу? Я сам ему все расскажу!
– Нет-нет, не надо, – испугалась Мариуза. – Я никогда не лезу в личную жизнь своих постояльцев, за это они и ценят мой пансион. Да и сеньора Антониу сейчас здесь нет, он уехал в Рио.
Дженаро стал работать пианистом в публичном доме, у него появились деньги, и настроение его заметно улучшилось. Но незнакомый ему сеньор Антониу, этот несчастный отец, не давал покоя Дженаро. И он, расспрашивая Маркуса о любимой девушке Жозе Мануэла, выспросил, где она живет и как ее зовут. А когда отец Жозе Мануэла снова приехал в пансион, Дженаро сообщил ему все эти сведения.
– Я тоже ищу своего сына, и мне понятно ваше состояние, – пояснил он мотивы своего неоднозначного поступка. – Хочется надеяться, что когда-нибудь и мне кто-то вот так же поможет найти моего Тони.
В пансионе, где жила Нина, тоже произошло много перемен. Прежде всего она поняла, что ей очень нравится Жозе Мануэл, и он теперь был на седьмом небе от счастья. Правда, времени на общение с Ниной у него было мало, поскольку он продолжал работать грузчиком и учебы в университете тоже не бросал.
О притязаниях Умберту Нина рассказала Жозе Мануэлу все, без утайки, и он решил сам по-мужски поговорить с соперником, если тот еще раз посмеет заявиться к Нине домой.
И такой случай Жозе Мануэлу вскоре представился.
Зная, что днем Нина не бывает дома, Умберту заехал к ней вечером, и предложение у него на сей раз было вполне приличным:
– Я приехал, чтобы пригласить тебя обратно на фабрику, – сказал он Нине. – Там освободился станок.
Разговор этот происходил в комнате Нины, где присутствовала также и Мадалена. Опасаясь, что дочь может ответить отказом, она поспешила опередить Нину:
– Спасибо, сеньор Умберту, вы к нам так добры! Нина обязательно пойдет работать к вам на фабрику. Правда, дочка? Нина еще не успела ничего ответить, как в комнату ворвался Жозе Мануэл и без всяких объяснений стал выталкивать оттуда Умберту:
– А ну убирайся отсюда! И забудь дорогу в этот дом! Умберту и не подумал следовать его приказу.
– Кто это такой? – спросил он. – Нина, скажи, что этот хулиган тут делает?
– Нина, помолчи, – скомандовал Жозе Мануэл. – Я сам ему все объясню.
Мадалена тем временем подняла крик:
– Сам убирайся отсюда, голодранец! Или я вызову полицию! Сеньор Умберту предлагает Нине хорошую работу на фабрике! А что ей можешь предложить ты?
Она встала между мужчинами, пытаясь заслонить собой Умберту и поколачивая своими мощными кулаками прачки не желавшего отступать Жозе Мануэла.
Нина попробовала перекричать Мадалену:
– Перестаньте! Дайте мне сказать хоть слово! Все разом умокли, и она продолжила: – Я не собираюсь возвращаться к вам на фабрику, сеньор Умберту. И прошу вас больше не приезжать сюда. А тебе, Жозе Мануэл, спасибо. Такой защиты мне всегда не хватало.
– Теперь она у тебя будет всегда, – пообещал он и, обернувшись к Умберту, добавил: – Надеюсь, ты все понял? Если еще раз сунешься к Нине, будешь иметь дело со мной!
Умберту вынужден был уйти ни с чем.
А на следующий день к Нине пришла Эулалия, которая теперь работала на фабрике под покровительством Силвии, и сообщила неожиданную новость:
– Сеньора Силвия хочет с тобой познакомиться и предложить тебе хорошую работу. Я рассказала ей все о тебе. Ты уж прости, и о ключах от квартиры тоже…
– Зачем? – огорчилась Нина. – Ей же больно слышать подобные вещи! И потом, я ведь не взяла эти проклятые ключи.
– Я ей так и сказала. Поэтому она сразу прониклась к тебе симпатией и у нее возникла идея насчет хорошей работы для тебя.
– Я только вчера отказалась идти туда из-за Умберту, – сказала Нина. – Нет, и к Силвии я не пойду.
– Ты забываешь, что фабрика принадлежит не ему, а ей. Силвия там хозяйка! Я вот работаю у нее, и Умберту ко мне не пристает. Пойдем, тебе же нужна работа! – уговаривала ее Эулалия.
Нина заколебалась:
– Разве что отнесу ей эти ключи…
– Нет! Не смей! – вклинилась в их разговор Мадалена. – Сеньор Умберту дал эти ключи мне, и я их сохраню! Мало ли как может обернуться жизнь? Может, мы с тобой еще туда и переедем.
– Кстати, эта квартира тоже принадлежит Силвии, она сама мне сказала, – внесла ясность Эулалия.
– Ну тогда я просто обязана вернуть ей эти ключи, – приняла окончательное решение Нина.
Она пошла к Силвии, и та предложила ей работать на фабрике администратором с достаточно широкими полномочиями. Нина согласилась, и теперь ей только оставалось объясниться с Жозе Мануэлом, которому наверняка будет непонятна такая непоследовательность Нины. По дороге домой она обдумывала аргументы, с помощью которых надеялась убедить Жозе Мануэла в правильности своего решения. Должен же он ей поверить, что она пошла туда не из-за Умберту!
А между тем во двор пансиона, где жила Нина, въехал роскошный «мерседес» – это сеньор Антониу с подачи Дженаро добрался наконец до своего сына.
Выйдя из автомобиля, он спросил у Мадалены, развешивавшей во дворе белье, не знает ли она, в какой комнате живет Жозе Мануэл.
Мадалена очень удивилась: зачем такому важному сеньору понадобилась эта голь перекатная? Что у них может быть общего? Возможно, Жозе Мануэл интересует этого господина как грузчик?
– А, этот голодранец? – бросила она с пренебрежением. – Знаю! Он живет в пятнадцатой комнате на втором этаже. Вы хотите нанять его как грузчика?
Сеньор Антониу вынужден был осадить ее.
– Мой сын не голодранец, – сказал он строго. – А за подсказку спасибо.
Мадалена с изумлением смотрела, как грузный сеньор Антониу взбирается по хлипкой деревянной лестнице на террасу второго этажа, и не могла поверить, что все это происходит наяву. Жозе Мануэл – сын богатого сеньора?! Бред какой-то! Может, незаконнорожденный сын?
Сеньор Антониу тем временем спустился вниз, не застав Жозе Мануэла дома. И поскольку во дворе, кроме Мадалены, никого не было, вновь подошел к ней.
– Простите, а вы не знаете, в какое время его можно застать дома?
– Приезжайте вечером, – охотно ответила Мадалена. – Когда рынок закрывается, он и приходит домой. А это правда ваш сын?
– Да, – раздраженно ответил Антониу. – Может, вы знаете, и на каком рынке он работает?
– Нет, к сожалению, не знаю, – развела руками Мадалена. – Зато я могу передать ему, что вы приезжали.
– Не надо, прошу вас! – отказался от такой услуги Антониу. – А то он, чего доброго, и отсюда сбежит. А я должен увезти его домой.
«Ну вот, – с огорчением подумала Мадалена, – как только выяснилось, что этот голодранец на самом деле богат, так его тут же хотят увезти. Надо предупредить Нину, пусть не зевает!»
И, едва Нина вернулась домой, Мадалена принялась наставлять ее на путь истинный:
– Он, конечно, с большими странностями, этот Жозе Мануэл: таскать на себе мешки и бочки – при таком богатом отце! Но ты не упускай его! Ты должна опередить этого сеньора и сказать Жозе Мануэлу, что любишь его. Он в тебе души не чает, я же вижу. Вот пусть и увезет тебя с собой на «мерседесе»!
– Мама, я слышать не хочу об этом лжеце! – сердилась Нина. – Зачем он водил меня за нос, зачем разыгрывал комедию?
– Не знаю. Я же говорю, что он малость с прибабахом. Но тебе же он до сих пор нравился! Так в чем же дело? Главное, что отец от него не отказывается. Ты бы видела, на какой шикарной машине он сюда приезжал! Сеньору Умберту такая и не снилась!
– Мама, помолчи! – взмолилась Нина. – Тебе бы только выдать меня за богача. А какой он человек – не важно.
– Нет, ты не права, – продолжала спорить с ней Мадалена. – Я как раз считаю, что вы с Жозе Мануэлом очень подходите друг другу. Он сдуру в грузчики подался, а ты у меня тоже ненормальная, если отказываешься от богатства.
Они долго спорили, но так и не пришли к соглашению.
А потом Нине пришлось еще и выдержать трудный разговор с Жозе Мануэлом, который наотрез отказался ехать вместе с отцом и, проводив его, пришел объясниться с Ниной.
– Теперь ты уже все знаешь, и мне больше незачем скрывать, что я поселился здесь из-за тебя. И грузчиком стал только потому, что ты не любишь богатых. Прости. Хотел тебе понравиться…
– Я почти влюбилась в тебя, – призналась Нина. – Но ты своей чудовищной ложью убил то чувство, что зарождалось во мне! Уходи, я не хочу тебя видеть.
– Но все еще можно поправить, – не отступал Жозе Мануэл. – Мой отец вовсе не эксплуататор, как ты думаешь. Этот капитал он заработал собственным горбом. Работал на плантации, выращивал кофе. А когда в стране разразился кризис – занялся хлебопечением и преуспел в этом деле. Теперь у него целая сеть пекарен…
– Дальше можешь не рассказывать, и так все ясно, – прервала его Нина.
– Нет уж, ты послушай, потому что я не сказал самого главного. Мой отец всегда заботился о своих рабочих. Они имеют хорошие заработки, он оплачивает им отпуска, выдает пособия по болезни, а женщинам – по беременности. При каждой фабрике есть детские ясли, где кормящие матери могут оставлять своих младенцев с нянями, а для детей постарше – садики…
Он так увлекся, что не заметил перемену в настроении Нины, которая теперь слушала его с огромным интересом.
– Неужели это правда? – спросила она. – У нас на фабрике ничего подобного не было.
– Если не веришь, можешь съездить со мной в Рио и увидеть все собственными глазами.
– Да, мне бы очень хотелось на это посмотреть, – сказала она, к большой радости Жозе Мануэла. – Знаешь, сегодня сеньора Силвия, хозяйка ткацкой фабрики, предложила мне работать там администратором. И я думаю, вот бы нам завести такие же порядки, как у твоего отца! Сеньора Силвия мне очень понравилась, она тоже не похожа на эксплуататоршу. Мне кажется, она согласится облегчить труд ткачих. Я, во всяком случае, буду настаивать на этом…
Глава 31
С возвращением домой Маурисиу Франсиска могла бы успокоиться, но не тут-то было! Маурисиу каждый день бегал на свидания с Катэриной и требовал, чтобы мать приняла ее в своем доме как законную невестку.
Франсиске это так надоело, что она однажды сказала сыну:
– Знаешь, мне было спокойнее, когда ты жил у этих грязных итальянцев. Может, ты переселишься к ним снова, если тебя так околдовала та мерзавка?
– Мама, не смей дурно отзываться о моей жене! – ответил Маурисиу. – И не надейся, что я снова уйду из этого дома. Идти мне некуда. К тестю я больше не вернусь.
– Но может, ты съездишь в Европу, развеешься, отвлечешься от этого кошмара? И Беатрису с собой возьмешь, а то она тоже в последнее время захандрила.
– Нет, мама, и в Европу я не поеду, и в Азию, и в другие части света. Не могу я путешествовать и развлекаться, когда у меня тут беременная жена. Я должен как-то уговорить тебя, чтобы ты наконец смирилась с моим выбором, приняла Катэрину, и чтобы она смогла спокойно родить здесь твоего внука.
– Это не мой внук. Пусть о нем заботится Винченцо! Я даже не уверена в том, что ты имеешь какое-то отношение к этому ребенку. Твоя итальянка могла зачать его от кого угодно, а тебя потом уже окрутила.
– Мама, перестань! Это невыносимо! – первым не выдерживал Маурисиу и уходил в свою комнату.
Иногда, правда, случалось и наоборот – у Франсиски сдавали нервы, и она уходила от Маурисиу, не в силах слушать его бесконечные требования впустить в их дом Катэрину.
Так они и жили: кто кого переупрямит.
А тем временем в стране разразился очередной кризис, закупочные цены на кофе упали до предельной отметки, президент Варгас вновь распорядился сжигать запасы кофе, чтобы хоть немного поднять цены на него и получить хоть какие-то малые деньги в казну.
В связи с кризисом производители кофе несли огромные убытки, а многие и вовсе становились банкротами. Некоторые из них отчаивались настолько, что добровольно сводили счеты с жизнью.
На грани разорения оказались и Винченцо с Фариной. Тот год выдался урожайным, они собрали со своей не такой уж и большой плантации столько кофе, что для него пришлось строить два новых амбара, однако продать его был невозможно, он лежал на фазенде мертвым капиталом.
В этом ряду не составила исключения и Франсиска, ей тоже не удалось продать ни зернышка из нового урожая кофе. Из-за этого она была удручена, подавлена, однако и теперь не отказывалась от своих давних намерений завладеть теми кофейными плантациями, что принадлежали Винченцо и Фарине.
– Я тебя не понимаю, мама, – сказала ей однажды Беатриса. – Кофе сейчас ничего не стоит, мы терпим убытки, так зачем же тебе нужны еще и кофейные плантации тех двух итальянцев?
– Потому что я их ненавижу, особенно этого фигляра Фарину! Он тут изображал передо мной богача, блефовал, предлагая мне большие деньги за мою фазенду!.. А теперь где он? Тоже, наверно, доедает последние крохи, потому что нет у него никаких денег! И я сейчас просто обязана использовать эту ситуацию, чтобы прижать его к ногтю вместе с его компаньоном Винченцо!
– Мама, я говорю о кофе, – напомнила ей Беатриса, – а ты об итальянцах. При чем тут они?
– Притом, что цена на кофе когда-нибудь снова вырастет, а эти проклятые итальянцы всегда останутся такими же мерзкими, как теперь.
– Твоя неприязнь к ним не знает границ, – с досадой заметила Беатриса. – Ты готова бороться с ними даже себе в ущерб. Допустим, ты купишь у них эту фазенду, потратишь последние деньги, а ведь мы и сами можем разориться, как многие другие плантаторы!
– Нет, с нами этого не произойдет, – уверенно заявила Франсиска, и ее глаза сверкнули отраженным блеском тех золотых монет, что хранились в тайнике. – Если надо будет, я сама устрою грандиозный костер из кофейных зерен!
После этого разговора с матерью Беатриса спросила у Маурисиу:
– Тебе не кажется, что у нашей мамы помутился рассудок от ненависти к итальянцам?
– Мне сама эта ненависть кажется патологической, – с горечью ответил он. – Я ищу и не нахожу ей объяснения. Это ведь началось не тогда, когда я женился на Катэрине, а гораздо раньше. Так в чем же тут причина?
– Не знаю, – вздохнула Беатриса. – Но мне очень жаль нашу маму. Она так несчастна!
– Она делает несчастными других! Я из-за нее не могу привести в свой дом жену, а ты вынуждена тайком встречаться с Марселло.
– Я? – залилась краской Беатриса, но Маурисиу попытался снять возникшую неловкость:
– Да успокойся ты, я на него давно не сержусь. Он был не в себе из-за разрыва с тобой, а тут еще и я подлил масла в огонь. Сам виноват, сорвался. А о ваших тайных встречах мне известно от Катэрины. Ты что, все-таки любишь его?
– Я не знаю, любовь ли это, но быть в ссоре с ним для меня невыносимо, – призналась Беатриса. – Я должна видеть его каждый день, иначе мне все становится немило.
– Но выходить за него замуж было бы, на мой взгляд, безумием, – высказал свое мнение Маурисиу. – Ты ведь жила в их доме и знаешь, какие там порядки. Даже я их не выдержал!
– Я не думаю о замужестве. Пусть все идет, как идет. Вот только бы мама не узнала, что я встречаюсь с Марселло. Мне даже представить страшно, что будет тогда!..
Говоря это, Беатриса и не предполагала, что самое страшное, чего она так боялась, случится очень скоро, буквально на следующий день.
Утро того дня было солнечным и не предвещало никаких грозовых потрясений. Франсиска, как обычно, отправилась на свои плантации, и кто же мог знать, что ей вздумается завернуть также и на соседнюю фазенду, где у нее был тот самый, спорный, участок земли!
Ехала она туда в воинственном настроении, собираясь предпринять очередную, и на сей раз беспощадную, атаку на Винченцо и Фарину. А чтобы еще более взбодрить себя, Франсиска подстегнула лошадь, и та понеслась бойкой рысью, доставляя удовольствие своей хозяйке. Встречный ветерок развевал волосы Франсиски, и она в тот момент была похожа на грациозную амазонку, бесстрашно рвущуюся в бой.
Дорога, по которой ехала Франсиска, пролегала в ложбине между холмами, поросшими густой травой и мелким кустарником. Но вот вдали замаячила «вражеская» кофейная роща, и Франсиска пришпорила лошадь, намереваясь осмотреться вокруг и приготовиться к решающему броску на противника.
Однако то, что она увидела, заставило ее круто изменить план действия: вместо того чтобы ехать к Винченцо и Фарине, Франсиска поскакала вслед за Беатрисой и Марселло, которые, не замечая ее, в обнимку шли по дороге, а потом свернули к кофейной роще и скрылись из виду.
Отыскать любовников в зарослях кофейных деревьев было непросто, но праведный гнев Франсиски вывел ее к месту их тайного свидания. Они миловались, лежа в траве, и лошадь, несшая на себе разъяренную амазонку, едва не налетела на них со всего разбега.
Не помня себя от гнева, Франсиска принялась стегать Марселло плеткой, от которой он пытался увернуться, прячась за стволами деревьев.
– Я убью тебя! – кричала Франсиска. – Подонок! Мразь! Вонючее отродье!
Она могла бы и правда забить его до смерти, если бы не упала, споткнувшись о пенек. Это помогло Марселло убежать от нее на безопасное расстояние, и Франсиска не стала гнаться за ним на лошади – ей нужно было еще как следует разобраться с собственной дочерью.
Когда она вернулась к Беатрисе, та была уже одета и застегнута на все пуговицы, но это не могло спасти ее от материнского гнева. Франсиска и на нее замахнулась плеткой, однако Беатриса не стала убегать и прятаться за деревьями. Ее страх перед матерью внезапно исчез, и она, смело глядя в глаза Франсиски, сказала:
– Не надо, мама. У тебя нет на это права. Я уже взрослая женщина и могу сама решать, кого мне любить, а кого нет.
– Соплячка ты, а не женщина! – выкрикнула Франсиска, однако плетку все же опустила.
– Нет, мама, я – женщина. Во всех смыслах этого слова, – пошла еще дальше Беатриса. – Да ты сама все видела и поняла…
– Я поняла, что эти поганые итальянцы вознамерились извести всю мою семью, – сказала Франсиска. – Они одурманили тебя и Маурисиу, чтобы уничтожить в конце концов меня.
– Мама, ты слишком преувеличиваешь значение своей персоны, – возразила Беатриса. – Поверь, мы с Марселло вовсе не думали о тебе, когда полюбили друг друга.
– Боже мой! Опять любовь? Это просто какое-то издевательство надо мной, – упавшим голосом произнесла Франсиска, почувствовав полное свое бессилие. – Пока я обдумывала, как покончить с этими подлыми итальяшками, они зашли с тыла и ударили по моим детям со всех своих орудий! Теперь я должна думать не о них, а о вас.
– По-моему, это правильное решение, – позволила себе заметить Беатриса. – Если ты будешь думать о нас, тебе станут понятны и наши чувства, и наши привязанности.
– Нет, не надейся! – отрезала Франсиска. – Я буду защищать вас другим способом: отправляю вас в Европу, подальше от этих мерзких людишек.
– В Европу? А куда именно? Может быть, в Италию? – съязвила Беатриса. – Нет, мама, я никуда отсюда не поеду. И Маурисиу, насколько мне известно, тоже не поедет.
– Тогда я отправляю вас в Сан-Паулу, а сама буду сражаться с Винченцо и Фариной до тех пор, пока не изгоню их с этих земель!
На следующий день она действительно уехала в Сан-Паулу, собираясь подготовить там дом для Беатрисы, а заодно и подыскать ей жениха. Франсиска наконец поняла, что Беатриса, живя на фазенде, попросту не видит достойных порядочных мужчин, в которых она могла бы влюбиться. Их там нет. Вокруг одни итальянцы!
Маурисиу же, воспользовавшись отъездом матери, едва ли не силой притащил Катэрину в свой дом, чтобы она там успела пообвыкнуть до возвращения свекрови. Он обещал всячески защищать ее от нападок Франсиски и был уверен, что та в конце концов смирится с пребыванием в этом доме невестки и внука.
– У меня есть законное право на часть этого дома, и я не намерен его никому уступать, – пояснял он Катэрине. – Конечно, поначалу тебе будет здесь трудно жить, но ты потерпи, пожалуйста. Мы должны быть вместе, у нас скоро родится ребенок. Я хочу, чтобы он появился на свет в нормальной семье и в своем фамильном доме.
Катэрина согласилась потерпеть, понимая, что у нее нет другого выхода, и с достоинством выдержала первый, самый страшный, скандал, который устроила Франсиска по возвращении домой. Она ни разу не ответила свекрови, промолчала, хотя та и выгоняла ее вместе с Маурисиу, и оскорбляла всячески. Катэрина только цепко держалась за руку Маурисиу, всем своим видом давая понять Франсиске, что они теперь одно целое, их нельзя отделить друг от друга, и, если муж считает, что должен жить здесь, то и она, жена, будет жить рядом с ним, чего бы ей это ни стоило.
Маурисиу тоже проявил завидную твердость, отстаивая интересы своей молодой семьи и защищая жену-итальянку.
Не ожидавшая получить такой мощный отпор, Франсиска в какой-то момент растерялась, потом разозлилась на себя из-за того, что ей никак не удавалось взять верх над взбунтовавшимся сыном, и наконец сдалась, попытавшись, правда, сохранить лицо.
– Не могу же я выгнать тебя отсюда силой, – сказала она сыну. – И если уж ты привел в мой дом итальянку, то я могу рассматривать ее только в качестве прислуги. Она будет делать все: стирать, гладить, стряпать, мыть пол и прочее. А если не сможет – я подвешу ее на дереве, как подвешивали когда-то провинившихся черных рабынь!
– Мама, ты забываешься, Катэрина – не рабыня. Она моя жена! – строго сказал Маурисиу.
– Еще не так давно итальянских иммигранток у нас приравнивали к черным рабыням, которые после освобождения от рабства гуляли со своими бывшими хозяевами и рожали от них детей! Итальянки ничем не отличаются от негров! Такие же распутницы и грязнули! – не унималась Франсиска, и Маурисиу снова вынужден был ее прервать.
– К счастью, рабство в нашей стране отменено, – сказал он. – И что бы ты ни думала об итальянцах, а Катэрина не будет здесь прислугой! Она моя жена. Сеньора. Госпожа!
– Тогда убирайтесь оба! Или я превращу вашу жизнь в ад! – заявила Франсиска.
Выяснение отношений, таким образом, зашло в тупик, и выход из него неожиданно предложила Катэрина.
– Мне кажется, ты не совсем прав, я могла бы выполнять посильную работу по дому, – сказала она, обращаясь к Маурисиу, но имея в виду прежде всего Франсиску. – Я умею вкусно готовить, ты это знаешь, да и просто не привыкла сидеть без дела.
Маурисиу замялся, не зная, что ответить, и тут Катэрина единственный раз за все время этой беспощадной схватки не удержалась, уколола-таки Франсиску.
– Ты не беспокойся, – вновь сказала она якобы только Маурисиу, – я справлюсь, твоей маме не придется подвешивать меня на дереве!
Франсиска предпочла промолчать, понимая, что надо соглашаться на компромисс, иначе дело может дойти до драки.
На том их противостояние и завершилось, хотя все понимали, что это был лишь первый раунд и вся борьба еще впереди.
Франсиска не могла смириться с поражением и, промаявшись без сна всю ночь, придумала, как следует вести себя с Катэриной, чтобы одержать над ней полную, безоговорочную победу: «Я все же превращу ее жизнь в ад, и она сама отсюда сбежит!»
Наутро Франсиска, осуществляя свой план, сказала Катэрине, что та может заниматься только стиркой и уборкой комнат.
– А в кухню я тебе запрещаю входить, – добавила она строго. – Там у нас стерильная чистота. Я не хочу, чтобы ты прикасалась к посуде, и тем более к продуктам!
Катэрина и это стерпела.
Несколько дней ей удавалось избегать стычек с Франсиской благодаря тому, что та отказалась садиться за обеденный стол вместе с Катэриной. Это был ошибочный ход со стороны Франсиски, она сама потом пожалела, что лишила себя возможности поскорее довести Катэрину до отчаяния.
За обедом это сделать проще: наверняка итальянка не умеет пользоваться столовыми приборами, и тут ее можно было бы жалить и травить до полного уничтожения.
И все же Франсиска ухитрялась находить поводы для придирок и откровенной травли, медленно, но верно подвигая Катэрину к капитуляции. Маурисиу, правда, всякий раз вставал на защиту жены, однако это не намного облегчало жизнь Катэрины в доме свекрови. Терпение ее постепенно иссякало и однажды кончилось совсем. Произошло это даже раньше, чем предполагала Франсиска. А поводом для рокового скандала стали пресловутые итальянские макароны, которые так любила поносить Франсиска.
В ее доме макароны вообще никогда не употреблялись в пищу, так как она считала их продуктом исключительно итальянским, и значит, не пригодным для еды.
А Катэрина за несколько дней, проведенных в доме Франсиски, соскучилась по макаронам и попросила кухарку приготовить их. Та ответила, что не умеет готовить это блюдо, и тогда Катэрина в нарушение приказа сама встала у плиты, отварила макароны, да еще и приготовила к ним томатный соус.
Она надеялась все это съесть вместе с Маурисиу до той поры, как Франсиска вернется домой, а та, конечно же, вернулась раньше обычного и застала Катэрину на месте преступления, то есть на кухне.
