Текст книги "Белая река. Гримерша"
Автор книги: Мария Королева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
ДАША
Да, он был сумасшедшим, этот Лешка Суздальцев. За это Даша его и любила. Однажды (это произошло, когда она только закончила курсы гримеров) он сказал ей:
– Слушай, я тут решил разыграть одного cвоего приятеля. Мне нужна женская одежда.
– Ты что, девушкой переоденешься? – хихикнула Даша. – Не знаю, чем тебе и помочь. У тебя размер больше моего.
– Ничего. Тащи свою самую свободную блузку, мне она как раз будет в обтяжку, сексуально получится, – подмигнул он, – да, и лифчик тащи, мы его ватой набьем. И босоножки.
– У меня тридцать восьмой размер ноги, – деликатно напомнила она.
– Ничего, неси те, что без задников. Ну подумаешь, пятка будет немного свисать. Да, а еще мне надо накраситься. Доставай свой грим.
– Ты меня путаешь, – нежно сказала она.
– Это ты меня пугаешь, – заявил Суздальцев, – ты же гример, профессионал. А вдруг тебе когда-нибудь придется работать в шоу трансвеститов? Это сейчас очень модно. Вот заодно и потренируешься.
– Надеюсь, что не придется, – пробормотала она, вынимая из ящика стола коробочки с румянами и тональным кремом.
Как же это все-таки странно – красить любимое мужское лицо! Вообще Даша сделала для себя удивительное открытие: если хочешь запомнить человека навсегда, если хочешь узнать каждую его черточку – надо попробовать его накрасить. Гример – это одушевленный фотоальбом, в котором покоятся сотни снимков. Есть среди них и совсем старые фотографии – строгие лица на плотном зеленоватом картоне, а есть и свежие – сочные и яркие.
Даша, например, никогда не замечала, что у Суздальцева немного неровная кожа – вся в каких-то микроскопических бугорках и ямочках. И потом, он всегда казался ей почти ребенком, и вдруг она заметила несколько тонких морщинок возле его глаз.
Она гладила Лешкино лицо подушечками пальцев, она нежно и осторожно вбивала в его кожу мягкий тональный крем. На лоб и подбородок следует положить более светлый грим, на скулы и крылья носа – темный. Ни в коем случае не забыть слегка, припудрить веки – чтобы создать эффект «светлого» взгляда. Подчеркнуть линию губ мягким карандашиком натурального цвета. Черты менялись под ее рукой, словно податливая глина на гончарном круге.
– Постой, а как же глаза! – вдруг возмутился Суздальцев, мельком увидев себя в крошечном зеркальце пудреницы, – я хочу, чтобы глаза были яркими. Побольше синих теней, зеленых, серебряных!
– Ты будешь похож ни Бенни Хилла, – предупредила она.
– Обожаю Бенни Хила, – paссмеялась Лешка.
Его веки были мягкими и теплыми, как кожа новорожденного котенка. А губы слегка обветрились – и Даше пришлось густо намазать их специальным бальзамом. На лбу два упрямых бугорка. Небольшой белый шрамик под бровью.
Она с удивлением смотрела в Лешкино запрокинутое лицо и понимала, что он совсем не такой, каким она представляла его в самом начале знакомства. Нет, он не мальчик, не задорный прогульщик.
Никогда раньше она не замечала его морщинок. По морщинкам можно сказать о человеке все. Лешкины морщинки «улыбались».
– Ты словно совершаешь какой-то обряд, – он вдруг открыл глаза и серьезно посмотрел на Дашу, – я думал, что макияж – это куда проще!
– Я и в самом деле совершаю обряд, – улыбнулась Даша, – обряд узнавания. Я узнаю твое лицо, знакомлюсь с ним.
– Надо же, а я полагал, что мы знакомы достаточно близко. – Он ущипнул ее за талию.
– Да, я тоже так думала. Мои глаза знакомы с тобой, мои губы тоже с тобой знакомы. А теперь позволь представить тебя моим пальцам, – неловко пошутила она.
А Суздальцев неожиданно смутился. И это тоже было открытием. Даша думала, что такие, как Даша, не смущаются никогда. Они идут по жизни с высоко поднятой головой, они рождаются капитанами, и никакой конфуз не может заставить их покраснеть.
Он ничего не ответил. Он закрыл глаза. А она прикасалась к его щекам кончиками пальцев. Она его красила? Нет, вряд ли. Ее глаза тоже были закрытыми, да и тональный крем неожиданно кончился. Какое удивительное откровение! Оказывается, чтобы близко познакомиться с человеком, надо просто ощупать его лицо. Нежно, не пропуская ни одной самой мелкой черточки.
Наверное, все гримеры могли бы работать личными психоаналитиками своих клиентов.
– Даша, я больше не могу, – вдруг сказал он, обнимая ее за талию, – хватит, не пойдем мы разыгрывать моего приятеля. Останемся здесь. Вдвоем.
Так они и сделали. Весь день провалялись в постели. Ели бутерброды с засохшим сыром (единственное, что нашлось в его холодильнике), смотрели какую-то дурацкую музыкальную передачу по телевизору и болтали – непринужденно, ни о чем.
– Громова, принеси мне кофе с молоком! Я в тридцать пятом номере!
– Даша, долго еще тебя ждать? У меня подол у платья оторвался, надо пришить!
– Громова, все кассеты пронумерованы? Тащи их сюда, проверим.
– Громова, у меня сценарий разлетелся по чистикам. Помоги собрать.
– Гример! Где этот чертов гример?!
Даша поднесла ладони к горящим вискам. А она-то, наивная, собиралась отдохнуть в адыгейских горах, покрыться ровным шоколадным загаром, расслабиться вдалеке от городской суеты. Если так будет продолжаться и дальше, она вернется в Москву не загорелой красоткой, а бледно-зеленой неврастиничкой.
Но, несмотря ни на что, новая работа ей нравилась – никогда раньше она не чувствовала себя такой незаменимой.
Даше приходилось вставать раньше всех – в половине шестого.
– Это продлится недолго, – успокоила ее Алла, – просто в первые дни пребывания здесь актеры по-московскому бледны. Потом они, разумеется, загорят, а ведь мы снимаем сцены в разбивку. Понимаешь?
– Не совсем, – призналась Даша.
– Ну как же. Вот в самую первую очередь мы снимаем сцену самоубийства главной героини, так? А ведь это сцена из самого конца фильма. Получается, что в начхте она будет бледной, в середине – загорелой, а в конце – опять бледной. Что из этого следует?
– Что?
– Ну, ты и рохля, – рассердилась Алла. – Из этого следует то, что ты должна гримировать их так, чтобы они выглядели загорелыми всегда!
Поэтому Даша и поднималась в такую рань – ведь на грим для каждого актера она тратила почти часа. Накрасить человека так, чтобы он выглядел загорелым, несложно, с этим справится любой стажер мосфильмовских курсов. Но это довольно кропотливая работа, ведь приходится гримировать не только лицо, но и все тело. К слову сказать, театральный грим для тела с эффектом тропического загара пах отвратительно. Когда в первый съемочный день загримированная Маша Кравченко появилась на съемочной площадке, Алла Белая брезгливо поморщилась:
– Чем это пахнет? Маша, ты что, ела чеснок?! У нас же сегодня есть сиена с поцелуями!
Однако через несколько дней все к противному амбре привыкли.
Даше удалось узнать много нового о каждом члене съемочной группы. Нет, она не вела ни с кем задушевных бесед, она не подслушивала чужих разговоров в «курилке» и не внимала ядовитым сплетням. Лучшие Дашины шпионы – это кончики ее пальцев. Она просто работала с людьми – она красила их лица.
Маша Кравченко. У нее «спокойный» лоб, гладкий и высокий. Лоб человека, который летает во сне. Лоб знатной леди с европейской гравюры эпохи Средневековья. Хотя, средневековые красотки, кажется, сбривали волосы у основания лба, чтобы тот выглядел высоким и гладким. А Маше досталось такое «богатство» от природы. Такой лоб бывает у людей уверенных в себе, слегка флегматичных. А возле губ Маши – озорные ямочки, словно у пятилетней девочки. У нее удивительно правильные черты. Да, природа создала Марию Кравченко по всем канонам классической красоты.
Обычно не очень привлекательные женщины ненавидят красавиц. Или, во всяком случае, не слишком им симпатизируют. А вот Даша Громова стала лучше относиться к своей бывшей однокласснице, с тех пор как ее пальцы познакомились с Машиным лицом.
Однажды Даша даже не удержалась от искреннего комплимента:
– Маша, знаешь, почему ты могла бы стать знаменитой актрисой? – спросила она.
– Почему? – насторожилась Маша. Она, как и все красавицы, подозрительно относилась к женской лести.
– Потому что твоя красота позитивна, – улыбнулась Даша.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, вот ты, например, любишь красивых жен-шин?
– Мне все равно, – пожала плечами Машка.
– Врешь!
– С чего ты взяла?
– Я вот большинство из них терпеть не могу!
Маша рассмеялась:
– Надо же, а я и не знала, что ты такая злючка. Так я не поняла, ты меня, считаешь недостаточно красивой, что ли?
– Нет, дурочка. Просто я вглядываюсь в женские черты более пристально, у меня профессиональный взгляд, взгляд не просто женщины, а гримерши. И я точно знаю, что есть два типа красоты – позитивная и негативная. Вот Джоан Коллинз тебе нравится? Или Анджелина Джоли?
– Да ну, – поморщилась Машка, – сплошные амбиции. Даже не понимаю, почему они стали звездами.
– А Мерилин Монро? Клаудиа Шиффер?
– Здесь все ясно, – улыбнулась Кравченко, – Мерилин Монро одно время была моим кумиром. Я даже повесила ее фотографию над своей кроватью. А Клаудиа Шиффер вообще прелесть.
– Но Джоана Коллинз гораздо красивее Мерилин Монро. У Джоан Коллинз тонкое, породистое лицо, а Мерилин проще. Просто Монро – такая легкая, улыбчивая, как шампанское. Мужчины се хотят, а женщины с ней не соперничают. Знаешь почему?
– Почему? – тупо повторила Маша.
– Да потому, что они хотят быть на нее похожими! Есть женщины, которым завидуют, а есть женщины, которых копируют. Ты – из последних. К счастью.
– Ну, спасибо, – смутилась Машка, – хотя, вот уж нс думала, что ты так серьезно относишься к своей профессии…
Максим Медник. Его надо бы поставить в Пушкинском музее рядом со статуей Давида – тогда все посетители забыли бы о каменном изваянии и смотрели бы только на Медника. Классическая красота. Нереально зеленые, русалочьи глаза (Даша сначала подозревала, что он носит цветные контактные линзы, но выяснилось, что нет). Широкие брови. Прямой, аккуратный нос. Полные, темные губы. Подбородок, который принято называть волевым. Должно быть, женщин парализует эта совершенная красота. Должно быть, они ходят за Максимом Медником, словно крысы за волшебной дудочкой.
Даша прикасалась к лицу Максима особенно осторожно, словно он был сделан из венецианского стекла. А что поделаешь – такие данные невозможно не уважать… И, тем не менее, ей совсем не нравился Максим – и это было удивительно. Англичане считают, что безупречный костюм – это безвкусица, моветон. Во внешнем виде настоящего джентльмена должна быть хоть одна погрешность – небрежно повязанный шейный платок или расстегнутая верхняя пуговица на клубном джемпере. То же самое относится и к внешности – совершенство отталкивает. Даша словно оживший манекен красила, безумно дорогой, красивый, но все же безжизненно-резиновый.
– Даша, ты так нежно прикасаешься к моему лицу, – однажды сказал он, когда она пудрила его заблестевший нос между дублями, – у тебя даже выражение лица меняется, когда ты смотришь на меня. Я это ценю.
– Ты ошибаешься, – мягко возразила Даша, – я на всех так смотрю. На самом деле только сейчас я со всеми вами знакомлюсь.
– И все-таки меня не обманешь, – лукаво подмигнул он, – слишком я опытный!..
Гриша Савин. Между прочим, Даша иногда называла его Гришенькой, – разумеется, когда они были наедине. Больше всего ей нравилось работать именно с Гришиным лицом. Правда, пудрить Савина было достаточно сложно – его лицо все время находилось в движении. Гриша улыбался, посмеивался, травил анекдоты, округлял глаза, заговорщицки Даше подмигивал. Наверное, из него получился бы замечательный комический актер – у Гриши была более богатая мимика, чем у самого Джима Керри.
Даша обычно долго работала над лицом Гриши Савина. Гораздо дольше, чем над лицом Маши Кравченко, хотя загримировать мужчину гораздо проще, чем женщину. Женщине-актрисе надо накрасить глаза, уложить волосы и подвести губы, особенно если она играет «фамм фаталь». А мужчина может обойтись тональным кремом и рассыпчатой пудрой. Даша размазывала по Гришкиным щекам легкий крем, она нарочно медлила, подольше массировала каждую складочку. Со стороны эта сценка смотрелась довольно банально – девушка-гример пудрит актера перед съемкой. Но кто бы только знал, что чувствовала Даша, склоняясь над его лицом! Кто бы только догадался! В такие моменты по Дашиным жилам гуляли горячие волны адреналина, она чувствовала себя пилотом гоночного авто в первые секунды после старта. Иногда Даша нервно оглядывалась по сторонам – неужели никто ничего не замечает?
Вокруг нее суетились люди. Осветители мрачно спорили о том, с какой стороны лучше расположить контурный свет. Алла Белая нервно перебирала отснятые кассеты. Максим Медник, как всегда, изучал свою драгоценную физиономию в зеркальце с двойным увеличением, а в его руках поблескивали – кто бы мог подумать! – щипчики для бровей! Никто не обращал на Дашу внимания. Никто из них не замечал, что рядом происходит нечто интимное, сокровенное. Даша Громова нежно ласкает Гришино лицо. И никто об этом не догадывается. Даже сам Григорий. К сожалению.
Алла Белая. Сначала Даше показалось, что природа одарила Аллу холодной красотой. Белая была леди – от безупречно уложенной челки до кончиков гелиевых ногтей. Как Марлен Дитрих или Вивьен Ли. Она была похожа на фотомодель начала века – тогда фотографам позировали исключительно знатные, холеные дамы.
Но однажды Алла позвала Дашу.
– Передайте кто-нибудь гримерше, чтобы подошла ко мне, – небрежно сообщила она, хотя Даша в этот момент находилась в нескольких метрах от самой Аллы.
Даша, конечно, поспешила к строгой режиссерше.
– Милая, я забила в гостинице косметичку, – Алла выплюнула колечко сигаретного дыма – колечко полетело прямо в Дашино лицо, – мне кажется, что у меня нос блестит и тушь потекла. Не могла бы ты это… отремонтировать?
– Конечно-конечно, – засуетилась Даша, – вам только тушь или тени тоже положить? У меня есть великолепные золотые румяна. Сейчас это очень модно.
Алла посмотрела на нее как Ив Сен-Лоран посмотрел бы на абитуриента курсов кройки и шитья.
– Милая, я же не хочу выглядеть как панельная девка. Только тушь.
Даша обиделась, но промолчала – с начальством не спорят. Она взяла пушистую кисточку для пудры. Приблизилась к Аллиному лицу и удивленно замерла.
Надо же, а Алла Белая, оказывается, совсем не красавица. Далеко нс красавица. Просто она ежедневно гримируется, – наверное, часами просиживает перед зеркалом, бедняжка. На крыльях ее носа – коричневый тональный крем. Если его смыть, выяснится, что нос Аллы крупноват и широковат. Губы ее выглядят по-модному полными и сексуальными только тогда, когда на них лежит блестящая помада. Брови тщательно выщипаны. Глаза умело и почти незаметно подведены.
Даша усмехнулась, представив себе холеную Аллу без макияжа. Наверное, никто из съемочной группы ни за что и не узнал бы режиссершу. И в этот же момент она с удивлением поняла, что естественная Алла нравится ей самой куда больше, чем искусно нарисованная. Пусть она не Синди Кроуфорд и далеко не Одри Хепберн. Зато ее внешность мягкая и русская, как у васнецовской Аленушки. Вот если бы отрастить Алле русую косу до пояса…
Снимали сцену знакомства главных героев. По сценарию должен был идти дождь. А в день съемки, как назло, выглянуло солнышко.
– Проблем-то, – улыбнулась похорошевшая на природе Машка Кравченко, – просто снимем сегодня другую сцену, а эту – когда на самом деле пойдет дождь. Или вообще сегодня можно устроить выходной – позагораем, погода-то классная!
– Это замечательно, что ты уже все придумала, – холодно улыбнулась Алла, – но я тебя разочарую. Мы будем снимать по плану. Сцену знакомства снимаем сегодня, так что всем переодеться.
– А дождь? – поинтересовался Медник.
– Ну наверняка у кого-нибудь в деревне найдется большая лейка. Постараемся обойтись крупными планами, – беспечно улыбнулась Алла.
Десятилитровая лейка действительно нашлась, – правда, предварительно Даше пришлось обежать половину деревни. Зато она познакомилась почти со всеми аборигенами. Оказывается, жители Гузерипля живо интересовались кинематографом и охотно сплетничали о Дашиных коллегах.
– А вот эта, тощая такая, неужели она тоже актриса? – поинтересовалась загорелая бабенка лет тридцати пяти, та самая, которая в итоге и дала Даше лейку.
– Да. Она играет у нас главную роль. Ее зовут Мария Кравченко, – объяснила девушка.
– Но она же тощая! – возмутилась баба. – Да я и то лучше!
Даша вежливо улыбнулась и ушла, унося с собою лейку.
Алла Белая обрадовалась Дашиной добыче – лейку моментально наполнили чуть подогретой на костре водой и вновь вручили Даше.
– Зачем она мне? – удивилась женщина.
– А кто, как ты думаешь, будет поливать Машку и Макса водой? Я, что ли? – процедила Алла.
Даша послушно взялась за прохладную ручку – между прочим, лейка оказалась нс такой уж и тяжелой – на первый взгляд. Правда, уже через десять минут рука, удерживающая предмет огородного инвентаря, безнадежно затекла – девушке показалось, что миллионы микроскопических жал терзают ее немеющую конечность.
– Давайте снимать дубли хотя бы через перерыв. Я больше не могу ее держать! – взмолилась Даша.
– Тебе за это деньги платят, – отрезала Алла, – никто и не обещал, что будет легко!
Но никто, с другой стороны, и не предупреждал, что будет так трудно. В тот день было снято четырнадцать дублей злополучной сцены. Из них всего пять удачных, а в остальном – как всегда: то Медник забывал свой текст, то Кравченко начинала визжать, что вода в лейке слишком холодная.
А главная проблема – макияж! Под «дождем» грим, любовно наложенный Дашей, таял, словно шоколадное мороженое на июльском солнцепеке. Конечно, в Дашином арсенале была специальная водостойкая косметика – такой пользуются девушки, занимающиеся синхронным плаванием. Но спортсменок зритель видит мельком и издалека, а Машино лицо снималось крупным планом! Поэтому каждые пятнадцать минут Даша заставляла Кравченко садиться на раскладной стульчик. Маша раздраженно вздыхала, имитируя поведение капризных кинозвезд. А Дашина кисточка порхала над ее лицом. Припудрить нос, обновить контур губ, расчесать слипшиеся реснички – и обратно, на съемочную площадку. Впереди следующий дубль.
А на другое утро Даша с трудом смогла оторвать от кровати измученную руку – это непривычные к физической работе мышцы отреагировали на мучительные «упражнения» с лейкой.
А ведь с момента их приезда в крошечный отель «Энектур» прошло всего несколько дней! Что же будет дальше, если уже сейчас се буквально разрывают на части? Но так или иначе, роптать бесполезно.
Время бежало, словно олимпийский чемпион на тренировке. Каждое утро Даша выходила из отеля пораньше и спускалась к реке. Мутноватая вода завораживала, мучительно хотелось снять одежду и окунуться в нее с головой, но Даша понимала, что делать этого нельзя – слишком холодно, да и течение быстрое, может увести. Здесь, наедине с рекой, Даша могла просидеть целый час; да она бы и дольше просидела, если бы ей нс надо было работать. О чем она думала? О Суздальцеве. О несостоявшемся великом путешественнике. О Грише Савине. И его невесте Маше Кравченко.
Она давно заметила, что на природе все чувства обостряются. Когда живешь в обычном городском панельном доме на третьем этаже, бегаешь, спеша, по тротуарам, спускаешься в подземку – словом, когда ты живешь в деловом ритме, чувства притупляются. Не волнуешься особенно, не грустишь. Словно твоя тоска – это попугай, который живет в клетке, накрытой черным платком. А здесь, в Гузерипле, кто-то сбросил платок с клетки, и Даша затосковала.
Сначала ей казалось, что она оплакивает Суздальцева, вернее, их безвременно погибшие отношения, но потом Даша поняла, догадалась: нет, Суздальцев ни при чем. Все дело в одиночестве. Она, Даша Громова, одинока. Всегда была одинокой. И, видимо, навсегда такой и останется.
Однажды утром, сразу после завтрака, Даша, как обычно, спустилась к реке. Она уже давно облюбовала себе местечко для сентиментальных размышлений и никогда ему не изменяла. Огромный, поросший буро-зеленым мхом камень, стоящий наполовину в воде; сидя на нем, так хорошо мечтается.
Подойдя к заветному местечку, она вдруг с удивлением заметила, что камень занят. На любимом Дашином булыжнике сидела Алла Белая – выпрямив спину и свесив ноги в сторону реки. Шикарные, дорогие брюки режиссерши сейчас были закатаны до колен, шелковая рубашка небрежно завязана на поясе.
Даша в нерешительности остановилась. Тихонечко уйти или вежливо поздороваться? Ее размышления прервала сама Алла – она вдруг резко обернулась, словно почувствовав на себе чужой внимательный взгляд.
– Что такое? Следишь, что ли, за мной?
Даша пожалели, что ей не удалось незаметно скрыться. Алла ВЫ>выглядела рассерженной.
– Нет, просто….. это мой любимый камень… Я здесь каждый день сижу. Сразу после завтрака, с половины восьмого до восьми.
– Понятно, – Алла слабо улыбнулась, – это вообще очень забавно.
– Почемy? – удивилась Даша.
– Потому что это и мой любимый камень тоже. Я здесь тоже сижу каждый день. Тоже с половины седьмого до семи. Сейчас вот задержалась немного.
– Ну ладно, я тогда пойду. Не буду вам мешать. В конце концов, ничего удивительного в этом нет, ведь этот камень здесь объективно самый красивый.
– Ладно уж, присаживайся. Я скоро уйду. Ведь это я заняла камень в твое время.
Даша удивленно улыбнулась. Надо же, оказывается, и Алла Белая может быть обаятельной и милой.
– Ну как тебе здесь? – вежливо спросила Алла.
– Очень хорошо, – поспешила убедить ее Даша, – и коллектив мне нравится, и работа интересная. В общем, спасибо вам большое, что меня приняли. Вы не пожалеете об этом. Уж я постараюсь.
– Ты не поняла, – Алла нахмурилась, – я не имела в виду работу. Я спрашиваю. Вообще.
– Я… меня все устраивает, – растерялась Даша, – красивая река.
– Понятно, – Алла четким, рассчитанным движением поднялась на ноги, – ладно, не буду тебя отвлекать. Твоя очередь!
Время бежало.
Бежала и Даша Громова – бежала по гостиничным этажам, выполняя мелкие поручения.
В тот день она вернулась в свой номер только к часу ночи. Посмотрела на себя в зеркало и ужаснулась: усталая, бледная кожа, мешки под воспаленными глазами, вокруг потрескавшихся губ размазалась жирная помада. На курсах гримеров их учили «реанимировать» усталое лицо. Все очень просто: необходим кубик льда, салфетка, смоченная в горячей воле, и увлажняющий крем. Протереть щеки и лоб сначала мокрой салфеткой, затем обжигающим ледком. Кончиками пальцев вбить в кожу щедрую порцию крема. В глаза закапать специальное лекарство – визин. После этих манипуляций помятая физиономия перестает напоминать осетрину второй свежести и начинает походить на привычное взгляду лицо.
Но всем известно – ничто так не красит любую женщину, как многочасовой здоровый сон. «Наконец-то все от меня отстали», – подумала девушка, доставая из чемодана уютную байковую ночную рубашку.
Гостиничная постель встретила ее негостеприимно ледяными жесткими простынями. Спать моментально расхотелось. Зубы отбивали бодрый военный марш, мурашки саднящими волнами гуляли по окоченевшим рукам и ногам. Мучительно хотелось закутаться в шерстяной свитер, закутаться – и предаться мазохистским воспоминаниям, например о пресловутом Суздальцеве. Но ведь для этого придется вылезать из-под одеяла и доставать из шкафа чемодан.
В дверь постучали.
«Не буду открывать! – решила Даша, – совсем обнаглели, я не нанималась работать ночью!»
– Даша, немедленно открой! – Взволнованный мужской голос показался ей знакомым.
Да это же Гриша Савин!!!
Даша откинула одеяло и, как током подброшенная, подпрыгнула на кровати. Есть люди, ради которых она с удовольствием покинет среди ночи мерзлую казенную постель. И Григорий Савин – в их числе.
Девушка метнулась к двери, но тут же в панике остановилась. На ней надета старенькая ночная рубашка, ее лицо не накрашено! Что делать?! Суздальцев не любил видеть ее в халате, делал замечания, если она встречала его ненакрашенной и непричесанной. А однажды он подарил ей домашние тапочки – из белого пушистого меха, на изящных тоненьких каблучках. Да в таких туфельках вышагивать бы по пятиэтажному коттеджу с сауной и бассейном – а не по типовой московской квартирке. Красиво, конечно, но непрактично – ну как в таких белоснежных туфлях можно выйти к мусоропроводу?! А уж когда она увидела ценник! Да за такие деньги можно было купить импортные нарядные туфли!
– Леш, пусть это будут выходные тапочки. У меня совесть не позволит носить их каждый день!
– Нет, – его мягкие губы упрямо изогнулись, – нет, это именно будут тапочки на каждый день! Потому что они обязывают… как бы это сказать… отлично выглядеть!
– А что, я, по-твоему, не отлично выгляжу?! – расстроилась Даша. – Я и брови выщипала, как ты сказал, и губы крашу каждый день…
– Ты прекрасно выглядишь, Дашук, но тебе не хватает шика! – Он потрепал ее по щеке, нежным жестом обращая обидные по содержанию слова в милую шутку. – И вот я дарю тебе первую шикарную вещь! Эти тапочки можно надевать только на ножки с педикюром, вместе с ними не напялишь убогий халат! Дашук, мы еще сделаем из тебя настоящую леди!
На самом деле его слова ничего не значили – просто на тот момент у своевольного Алексея Суздальцева было такое настроение – он хотел видеть рядом с собою холеную леди. Позже он уговаривал Дашу одеться в стиле хиппи и заплести волосы в африканские косички, а еще позже с горящими глазами объяснял, как ему нравятся лысые женщины в ботинках на грубой подошве.
Похоже, Гриша Савин не такой. Он тоже напоминает молодого Есенина, но на этом его сходство с Суздальцевым заканчивается. Он более предсказуемый и логичный, в нем нет порыва, нет истерики, он такой простой и домашний, не любит ярко-красную губную помаду.
И, тем не менее, ее дорожная сумка летит на пол, а Даша ползает на коленях среди раскиданных вещей.
– Дашка! – орал Савин. – Ты что там, оглохла, что ли?! Скорее открывай!
– Сейчас, сейчас, накину что-нибудь, а то я прямо из душа! – прокричала девушка, напяливая симпатичный свитер апельсинового цвета и кокетливые зеленые бриджи. Последний штрих – покрыть ресницы ярко-синей удлиняющей тушью.
Ну вот, теперь и, правда, можно открыть дверь. Кто знает, может, Григорий ищет в ее одиноком номере романтики? И если так, он ее, безусловно, найдет. В конце концов, она взрослая женщина. Не красавица, но и явно не урод. Хватит ей страдать по призраку давно ушедшего из ее жизни Суздальцева! Пора распахнуть внутренние окна навстречу новым впечатлениям.
Даша открыла дверь.
– Дашка? – Он влетел в комнату, плотно прикрыл за собой дверь и плюхнулся на диван. – О, ты опять оделась как светофор! Неужели у тебя нет каких-нибудь нормальных вещей – черных, коричневых?
– Ты пришел прочитать мне парочку нотаций на сон грядущий?
– А, ладно, – спохватился мужчина, – у меня к тебе важное дело.
– Слушаю!
– У тебя случайно нет какого-нибудь сильного успокоительного? Валиума, димедрола, трамала? В таблетках, ампулах, и чем угодно?
Женщина похолодела. Неужели наркоман?
– А зачем? – осторожно поинтересовалась она. Хотя и так понятно, что валиум нужен ему не для красоты и не для работы.
– Это не для меня, – Гриша нахмурился, и Даша внезапно поняла, что не такой уж он и молодой. Возле глаз пляшут тоненькие морщинки, уголки губ вяло опущены вниз, – ты ведь никому не расскажешь? Это для Машки. У нее опять истерика.
– Что значит – опять истерика? Маша не похожа на истеричку, я ее с детства знаю.
– Я, представь себе, тоже, – выпалил он.
– Ты же говорил, что учился с ней во ВГИКе! – возмутилась девушка.
– Ага, а ты поверила. Мне на самом деле, Даша, уже почти сорок лет.
– Да ты что?! – выдохнула она. – Я-то думала, тебе нет и тридцати! Ты так классно выглядишь, честное слово, я бы не подумала…
Он не отреагировал на ее незамысловатые комплименты.
– Я с Машкой познакомился, когда ей было четырнадцать. С тех пор мы и живем вместе.
– Четырнадцать?! Но ведь это девятый класс! Я прекрасно помню Машку, она была такая скромная, болезненная… Сейчас ее не узнать.
– Вот именно, болезненная, – вздохнул мужчина, – а ты хоть знаешь, чем именно она болела?
– Ну вроде она лежала в больнице с Каким-то гастритом, я уж не помню точно, столько лет прошло.
– Вот именно, не помнишь. – Григорий нахмурился. Сейчас он выглядел даже старше своих почти сорока. – В дурке она лежала. Двенадцать paз.
– Где?
– В дурке! Дурдом, психушка, палата номер шесть, слыхала про такую?
– Но… Как же… Если человек двенадцать раз побывал… в дурке, как ты выражаешься, то он должен быть законченным психом. Транквилизаторы, сильные успокоительные… А Машка смотрится вполне… адекватной.
– Да кем ты себя вообразила? – разозлился актер, и Даша тотчас пожалела о сорвавшихся словах. – Что ты в этом понимаешь? Она же не в отделении для буйных лежала… Хотя, чувствуется, скоро загремит и туда. – Мужчина вздохнул. – Дашка, выпить у тебя есть?
– Выпить? – удивилась девушка, – но ты же должен бежать туда, раз у Машки истерика. Димедрол, кстати, у меня есть, и фенозепам возьми – он сильнее.
– Давай. Ты прости меня, что я сюда ночью ввалился… Просто Машка – это мой крест по жизни. Влюбился в свое время в легкомысленную девятиклассницу, а теперь вынужден нянчиться с истеричной теткой.
– Расскажи, – прошептала девушка, коснувшись его горячей ладони. Похоже, Гриша Савин искал в ее номере отнюдь не романтики, а срочной психологической помощи. Что ж, Даше не привыкать выступать в роли жилетки.
– Рассказать? – Он встряхнул головой и удивленно посмотрел на неё, не узнавая. Кто это? Что он здесь делает? Он спал и в лунатическом бреду пришел в чей-то номер?
– Ты что? – Дашу напугал этот тяжелый замерший взгляд. Перед ней сидел не живой человек, не сосуд с теплой кровью и мерно бьющимся сердцем, а талантливый портрет – стоишь перед ним, и становится жутко под немигающим взглядом нарисованных глаз.
– Хорошо, – неожиданно согласился нарисованный актер, – только схожу к Машке, отдам ей фенозепам. И тут же вернусь.
Он убежал, захватив с собой целую пачку таблеток. Даша спешно прибралась в номере – аккуратно застелила кровать, убрала со cтульев скомканную одежду.
Все это, конечно, очень странно. Просто в голове не укладывается. Маша Кравченко – сумасшедшая? Даша вспомнила тот день, когда она впервые гримировала Машу. Тогда лицо Кравченко показалось ей спокойным и улыбчивым. Сумасшедшие выглядят по-другому. У них напряженные морщинки, между бровями и пустота в глазах. Или это стереотип? Неужели она ошиблась? Вообще, хорошие гримеры ошибаются редко. Все они могли бы при случае стать физиономистами.
