Текст книги "Сестры-близнецы, или Суд чести"
Автор книги: Мария Фагиаш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)
– Я пришел несколько минут назад, господин полковник, чтобы выразить мои соболезнования и предложить госпоже баронессе свою помощь.
– А откуда вы узнали, что здесь нужно выражать соболезнования? – спросил аудитор. – Кстати, мы вообще еще не знакомы. Капитан Ивес.
– Обер-лейтенант фон Ранке. – Он чопорно поклонился, щелкнул каблуками и потряс протянутую руку.
– Сообщение было передано по телефону.
– И кто же передал это сообщение?
– Я полагаю, кто-то из драгун полка Годенхаузена.
– А кто принимал сообщение?
– Я. Я случайно оказался в бюро командира.
– Находился ли в то время, когда поступил звонок, майор Брауш в бюро?
– Нет, господин капитан. Он как раз вышел.
Полковник внимательно слушал, не сводя с Ранке испытующего взгляда. Затем он обратился к аудитору.
– Давайте не будем отвлекаться, капитан Ивес. Вы хотели поговорить с баронессой. Господин Ранке позже в любое время будет в вашем распоряжении. Но сейчас мы могли бы поговорить с вами наедине, баронесса? – Алекса оценила тактичность полковника, который не приказал просто Ранке выйти, а предоставил ей, хозяйке дома, возможность отправить его.
– Я благодарю вас за участие, господин фон Ранке, – сказала она. Он по-прежнему стоял «смирно», поскольку никто не сказал ему «вольно». Она протянула ему руку, но тут же отняла ее, едва он успел к ней склониться. – Прощайте, господин обер-лейтенант. – Это прозвучало холодно и бесповоротно. Он переменился в лице от этого тона, но поклонился и покинул комнату.
В дверях Ранке почти столкнулся с фрейлейн Буссе, которая внесла бутылку шнапса и стаканы. Она была уже полностью в трауре с соответствующим выражением на лице. Глаза были заплаканы, не хватало только вдовьей вуали. Алекса отпустила ее и наполнила четыре стакана. Офицеры с благодарностью выпили, врач воздержался.
– Простите, но я должен идти, – сказал он полковнику. – Конечно, если я больше здесь не нужен.
– В данный момент нет, – сказал Зайферт.
После ухода доктора наступило долгое тягостное молчание. Алекса присела на диван, трое мужчин расположились напротив. Сердце ее по-прежнему неистово колотилось, но одновременно ее стало охватывать какое-то оцепенение. Если бы только она смогла плакать, наверное, не было бы той тяжести, которая камнем сдавила грудь, отчего даже дышать было трудно.
– Мой муж действительно был застрелен? Вам уже что-то удалось выяснить?
Полковник обратился к аудитору.
– Ответьте вы, пожалуйста. Вы здесь, так сказать, лицо нейтральное. Я лично высоко ценил умершего, он был превосходный офицер, один из лучших в полку, если не самый лучший. Эта бессмысленная смерть не укладывается у меня в голове.
Аудитор Ивес поднялся и встал перед Алексой, скрестив руки на груди, широко расставив ноги. «Наверняка так он стоит в роли обвинителя перед военным судом», – подумала Алекса.
– Насколько я смог установить, смерть наступила рано утром. В майора попали две пули – одна в грудь ниже левого соска и находится все еще в теле, вторая ниже правого плеча и прошла навылет. По мнению доктора Брюка, уже первый выстрел был смертельным, и, хотя я не специалист, я с ним согласен. Окончательную ясность внесет только вскрытие.
«Если бы он только говорил потише», – подумала Алекса. Но аудитор говорил громко, в привычной приказной манере, и каждое его слово било по ее барабанным перепонкам.
– Стреляли два раза? – спросила она. – Я вообще ни одного выстрела не слышала.
– В этом я не сомневаюсь. Когда мы подняли убитого, мы нашли вот это под ним. – Он достал из кармана маленький браунинг и показал его Алексе. – Вы знаете это оружие?
Алекса знала этот браунинг, но не могла решить, признаваться ли в этом.
– Мне кажется… – начала она.
– Вы знаете его? – настаивал аудитор.
Она решилась сказать правду.
– Думаю, да. Пистолет похож на тот, который муж хранил в пистолетном футляре. Он из этого оружия?.. – она не смогла договорить «был убит?».
– Нет. Вначале мы так и подумали. И поэтому решили, что речь идет о самоубийстве. Между прочим, а вам такое предположение не приходило в голову?
Она кивнула.
– Да, в какой-то момент я…
– Но при внимательном рассмотрении мы отказались от этой версии, – продолжал аудитор. – Уже положение тела делало ее маловероятной, а потом мы нашли выпущенную пулю в обивке кресла у письменного стола. Она оказалась большего калибра, чем у браунинга, из которого вообще не производилось выстрела. Наша версия состоит в том, что ваш супруг заметил забравшегося в дом преступника, взял пистолет и прошел в кабинет, но там с короткой дистанции был застрелен прежде, чем мог выстрелить сам.
Алекса, чтобы избежать взглядов мужчин, закрыла лицо руками.
– Но кто… почему… у него вообще не было врагов!
– У нас пока нет никаких зацепок. Представляется, что убийца пробрался в дом через окно в прихожей. Окно было открыто, а клумба внизу истоптана. Складывается впечатление, что все вещи на своих местах, как в кабинете, так и в спальне. Значит, ограбление не было мотивом убийства. Вы оказали бы нам помощь, если бы основательно осмотрели все в обоих помещениях и сказали нам, действительно ли ничего не пропало. Если мы не требуем от вас чересчур многого, – добавил по-рыцарски полковник.
– Нет, вовсе нет. Если вы хотите, я могла бы сделать это прямо сейчас.
– Одну минуту, – задержал ее капитан Ивес. – До этого я хотел бы опросить всех, кто в то время находился в доме.
Алекса позвонила и попросила фрейлейн Буссе собрать весь персонал, включая Ержи, конюха. Вскоре все собрались, подавленные случившимся. Хозяин дома был убит… Поскольку в момент убийства все они находились в доме, стало быть, все были под подозрением. Им казалось, что это просто написано на лице аудитора, который одного за другим спрашивал, как и где он провел ночь. То, что они могли сказать, вряд ли представляло какую-то ценность для следствия: все отправились спать, как обычно, и, только когда майор не позвонил за своим завтраком, они встревожились. Одна только фрейлейн Буссе могла подробно рассказать о промежутке времени между десятью часами вечера и пятью часами утра, и о своих предчувствиях, когда не последовало обычного звонка от майора. Все остальные отвечали односложно. Аудитору пришлось приложить усилия, чтобы что-то из них вытянуть.
– С вашего позволения, баронесса, – обратился он к Алексе. – Мы хотели бы осмотреть дом. Слабо верится, что из пяти обитателей дома никто не слышал двух выстрелов.
– Никто из шести. Я вообще-то тоже была дома, – сообщила Алекса.
Капитан пропустил ее слова мимо ушей, но в его тоне появились жесткие нотки, когда он приказал персоналу оставаться в комнате и никуда не отлучаться, так как у него еще есть к ним вопросы.
Алекса чувствовала все возрастающую антипатию к капитану. Был ли это страх? В конце концов, убитый был его товарищем, а никакого сочувствия с его стороны не было заметно. Должен же он видеть, что она держится из последних сил.
– Я охотно проведу вас по дому, – сказала она, демонстративно обращаясь к полковнику.
– Вы хотите это сделать сами? Может быть, лучше кто-нибудь из персонала? – предупредительно спросил полковник. – Вы мужественная женщина, сударыня. Я хотел бы вам предложить помощь моей супруги, если вы не возражаете. Может быть, первое время лучше бы вам побыть у нас? Моя жена была бы…
– Я глубоко вам признательна, господин полковник, вы очень добры, но я хотела бы оставаться здесь. А что касается обыска в доме, так, насколько я знаю, это неизбежно. Давайте же начнем.
До сих пор она, кажется, не сделала ни одного неверного шага. Возможно, при таких трагических обстоятельствах со стороны могло показаться, что она слишком хорошо владеет собой, но что поделаешь, если слез, которых от нее ожидали, попросту не было.
Она провела трех офицеров по всем комнатам и наконец в свою спальню. Они проверяли толщину стен и пытались выяснить, на каком удалении можно было бы расслышать крики о помощи. Затем все вернулись в салон. Капитан Ивес стал задавать те же вопросы, что и прежде, но не получил ничего нового для следствия. Он отпустил всех, еще раз строго предупредив: никому не покидать дом и не разговаривать ни с кем, включая охрану в саду и во дворе. После этого они с полковником Зайфертом ушли, чтобы распорядиться об отправке тела в гарнизонный госпиталь, где должны были произвести вскрытие. Капитан Дразецки остался, позднее к нему присоединились лейтенанты Хайнрих и Стоклазка, прикомандированные к военному судье Первого армейского корпуса. Они должны были основательно обыскать дом – возможно, обнаружится где-то исчезнувшее орудие убийства, – просмотреть бумаги и корреспонденцию убитого.
Все это продолжалось до конца дня с перерывом на обед, который Алекса распорядилась приготовить для офицеров. То, что ее приглашение было принято, свидетельствовало о том, что на нее не упало подозрение. Сама она не обедала с ними, а попросила подать ей наверх чай с бутербродами. Только в пять часов, когда безуспешные поиски были прекращены, тело увезли и в доме наконец воцарилась тишина, Алекса впала в беспокойный, полный кошмарных сновидений сон.
Во сне она видела себя в кабинете мужа. На полу, вытянувшись, лежал не он, а Николас. Когда она склонилась над ним, то увидела у него на лбу между глазами маленькое темное пятно, как у индийских женщин. Она потрогала пятно – это была запекшаяся кровь. Сознание того, что он мертв, наполнило ее невыносимой печалью. Помещение тем временем превратилось в какую-то лужайку. Николас стоял привязанный к дереву в окружении каких-то мужчин. Алекса умоляла оставить его в живых, они же выхватили из карманов огромные револьверы и открыли по нему стрельбу. Ей показалось, что среди стрелявших она узнала Ганса Гюнтера. Николас выглядел теперь не как человек, а как те соломенные куклы с размалеванными физиономиями, которые используются в качестве мишеней на стрельбах.
Внезапно она увидела себя в парке Сан-Суси возле больших фонтанов, где поздней весной расцветали привезенные из Голландии тюльпаны. Навстречу ей, живой и здоровый, шел Николас. Радость пронзила ее острой болью, она полетела ему навстречу, помяла тюльпаны, прыгая через наполненные водой чаши фонтанов. Вне себя от счастья она бросилась обнимать его, покрывая лицо поцелуями. «Ты жив! Ты жив! Слава богу, ты жив!» – кричала она и в этот миг была разбужена фрейлейн Буссе, которая трясла ее за плечо.
– Простите, госпожа баронесса, пришел капитан Ивес. Он хочет с вами поговорить.
Алекса поднялась – сна как не бывало. Ей все еще казалось, что она чувствует прикосновение щек Николаса.
– Кто там? – спросила она.
– Аудитор, который был сегодня. Простите меня, что я вас должна была разбудить. Вы говорили во сне, когда я вошла.
Алекса побледнела.
– И что же я говорила?
Фрейлейн залилась слезами.
– Вы сказали: «Слава богу, ты жив!» У вас был такой счастливый голос! Вам приснился ваш муж, что он живой, бедная вы наша госпожа, мне лучше было бы вас не будить. – И она снова принялась рыдать.
Причиной этого бурного проявления чувств было, конечно, еще и раскаяние. С самого раннего утра она украдкой наблюдала за Алексой, пытаясь обнаружить на ее лице и в ее поведении что-нибудь подозрительное. Конечно, она не считала Алексу соучастницей, но от фрейлейн Буссе не ускользнуло недостаточно глубокое, на ее взгляд, переживание Алексой такой утраты. Но то, что она сейчас услыхала, сразу же убедило фрейлейн в том, что Алекса глубоко скорбит, и сердце фрейлейн Буссе наполнилось состраданием.
– Что же он хочет?
– Я не знаю. Я сказала, что баронесса отдыхает, и бог свидетель, она в этом нуждается! Но он настоял, чтобы я вас разбудила. – И после некоторого растерянного молчания она покаянно добавила: – Он уже довольно давно здесь.
– И что же он делает?
– Задает вопросы. Девушкам и Иоханну. – И, запнувшись: – И мне.
Алекса сказала себе, что приход аудитора – вовсе не повод для особого беспокойства. Но в глубине сердца она понимала, что пытается себя обмануть. Ее руки дрожали, она вынуждена была просить фрейлейн Буссе застегнуть себе сапожки. Одевшись и причесав волосы, она взяла себя в руки и смогла довольно твердыми шагами спуститься по лестнице.
Капитан Ивес извинился за беспокойство. Своим гнусавым скрипучим голосом он сообщил ей, что генерал Хамман желает, чтобы это преступление было раскрыто еще до того, как о нем пронюхает пресса и использует это как повод для новых клеветнических измышлений об армии.
– Что тут можно измышлять? – удивленно спросила Алекса. – Мой муж внезапно обнаружил грабителя и был…
– Все верно. Только это был совсем не грабитель. Эти подонки редко используют оружие иностранного производства вроде браунинга или ремингтона. Убийца затеял ссору с вашим мужем, это должен быть кто-то из круга его знакомых, причем тот, кто хорошо знал расположение дома. – Ивес ждал реакции Алексы, а так как она молчала, он продолжил: – Если меня правильно информировали, ваш муж недавно изменил свой привычный распорядок сна.
– Что вы имеете в виду?
– Почему ваш муж перебрался из спальни, которую он делил с вами, вниз в кабинет?
К этому вопросу Алекса была готова с самого начала.
– Мы договорились, что так будет не надолго. В последнее время я плохо спала, засыпала часто только под утро. Потом весь день была разбитой и раздражительной, и мой муж пожелал на какое-то время перебраться вниз.
– Значит, это было его предложение? Разве такое временное решение не слишком накладно? Новые шторы, ковры, свежие обои на стенах…
– Кабинет мы собирались использовать позже как комнату для гостей.
– Комнату для гостей, в которую можно попасть только через рабочую комнату хозяина? Ну хорошо. А правда ли, что у вас незадолго до этого была ссора с мужем?
– Ну, вряд ли это можно было назвать ссорой. – Капитан Ивес казался ей похожим на того сыщика из детективных романов с продолжениями, который неминуемо под конец разоблачает преступника. Значит, нужно быть начеку.
– Если я вас правильно понял, именно вы были инициатором переезда майора вниз.
Она попыталась скрыть страх под наигранным возмущением.
– Что вы хотите этим сказать, господин капитан? Что я удалила моего мужа из спальни, чтобы его внизу…
– Не торопитесь, – перебил он ее. – Скажите, а после этого переезда поддерживали ли вы супружеские отношения с вашим мужем?
Алекса взорвалась от возмущения.
– Что вы себе позволяете!
Он невозмутимо продолжал.
– В присутствии генерала фон Цедлитца и его супруги между вами и вашим мужем произошел конфликт. О чем шла речь?
– Спросите лучше прислугу. Они вам скажут все, что вы хотите услышать. Видимо, они уже были чересчур словоохотливы. Тут вам нужно с ними иметь дело, а не со мной.
Капитан Ивес вставил в глаз монокль и стал рассматривать Алексу как под рентгеном.
– Баронесса, я ищу убийцу майора фон Годенхаузена. На этой фазе следствия под подозрением находятся все, его подчиненные, слуги, его знакомые, вы и обер-лейтенант фон Ранке.
У Алексы перехватило дыхание.
– При чем здесь обер-лейтенант фон Ранке?
– В последнее время он постоянно сопровождал вас. Возможно, он за вами и ухаживал. Это сентиментальный, чрезвычайно неуравновешенный молодой человек, который…
В салоне было довольно тепло, но Алексу обдало холодом.
– Неуравновешеный, возможно, но уж никак не убийца! – воскликнула она. – Боже мой, мы вместе выезжали на лошадях, мой муж не хотел ни в коем случае, чтобы я ездила одна. Я совсем неважная наездница, в Потсдаме я много раз падала с лошади…
– Я не утверждаю, что он убийца, я только говорю, что и он под подозрением. У него, например, нет алиби на известное время. Он был якобы дома, в постели. Но это может утверждать каждый.
Значит, Ранке уже допрашивали. Сколько же он выдержит, спросила она себя.
– Я выезжала и с другими офицерами. Я танцевала с другими, и даже флиртовала, если вам это интересно. Вы можете их всех допросить. Всех, кто переступал порог нашего дома. А начать вам лучше всего с генерала Хаммана.
Все это не произвело на капитана никакого впечатления.
– Вы, очевидно не понимаете, сударыня, – проскрипел он гнусавым голосом. – Убит один из наших офицеров, хладнокровно убит. Представляется, что мотив убийства носит личный характер, и речь, стало быть, идет о личном конфликте, а если один из офицеров вовлечен в скандал, то тень падает на всю армию, значит…
Она поймала его на слове.
– Скандал? Значит, быть убитым – это скандал?
– Дело должно быть расследовано прежде, чем пресса узнает об этом.
– Вы полагаете, это должно в определенной степени остаться в семье?
– Совершенно верно.
– Вы, наверное, забыли, что я тоже принадлежу к этой семье. И что в тот же день, как только… – Внезапно из ее глаз хлынули слезы, которых у нее до сих пор не было. – Вы что, не видите, что я держусь из последних сил?
Ошеломленный этим взрывом чувств, капитан занервничал. Возможно, он и в самом деле зашел слишком далеко? Но признать свою ошибку он тоже не хотел.
– Я исполняю свой долг, баронесса, – прогнусавил он. – У вашего мужа были враги?
– Нет, насколько мне известно. – Она встала. – Мы непременно должны сейчас продолжать? Я совершенно без сил. – И снова в ее глазах показались слезы.
«Этим она дала мне возможность для достойного отступления», – подумал он. – Простите меня за то, что я докучал вам. Все это требует мой долг. Если вам что-то вспомнится, что может быть важным для следствия, дайте нам непременно знать.
Она пообещала, и капитан ушел. Сразу же после этого появились жены полковника Зайферта и капитана Дразецки. Фрау Зайферт уже известила портниху, чтобы она сняла с Алексы мерку для траурного платья.
Для подготовки к похоронам ждали только известий от семейства фон Цедлитц, которым сообщили о случившемся по телеграфу. Полагали, что после отпевания в Алленштайне тело Ганса Гюнтера будет похоронено в фамильном склепе в Шивельбайне, в Померании.
Фрау Зайферт еще раз повторила приглашение пожить какое-то время у нее, но Алекса отказалась. И еще потому, добавила она, чтобы показать пример прислуге, они наверняка боятся ночевать в доме. Охрана до сих пор не снята, следовательно, убийца не отважится снова проникнуть в дом.
Не прошло и суток, как Гюнтер был мертв, а Алекса уже почувствовала, что положение вдовы будет для нее нелегким испытанием. Впереди предстоял еще один допрос у капитана Ивеса, и, если она на нем не сломается, за этим последует встреча с дядей и теткой. От тетки она не ожидала ничего хорошего, кроме подозрений и упреков. Затем похороны. Любопытные люди. Речи у могилы. Бесконечные банальные выражения соболезнования. А после этого? Что потом?
Ганс Гюнтер не имел привычки держать ее в курсе финансовых дел. Был ли он богат или только обеспечен, как его товарищи, она не знала. Составлял ли он завещание? И что в нем содержится, если оно есть? Как быть с прислугой, с домом и лошадьми? Должна ли она оставаться в Алленштайне или перебираться в Берлин?
Алекса плохо спала, просыпалась от звуков в доме и шума деревьев. Дважды ей казалось, что она слышит шаги на лестнице, и ее бросало в дрожь. Она боялась не мертвых, а живых. Ранке, в этом она не сомневалась, был не вполне нормален, но от подозрений в сумасшествии будет отбиваться, чего бы это ему ни стоило. Он способен перехитрить охрану, так же, как и в прошлую ночь, проникнуть в дом, даже невзирая на опасность быть схваченным. Но она не теряла надежды, что его допрос аудитором послужит ему предостережением и он не станет больше рисковать.
Первая половина дня прошла без неприятностей. Привозили платья для примерки, офицеры делали визиты соболезнования, в том числе и генерал Хамман. Около середины дня пришел лейтенант Стоклазка с поручением военного судьи узнать, не пропало ли что-нибудь из ценностей. На это Алекса отвечала, что она основательно еще не проверяла, но ей кажется, что все на месте.
Вскоре после обеда к дому подкатил экипаж. Звонок у входной двери заставил ее вздрогнуть, как, впрочем, и каждый звонок в этот день. Она открыла дверь сама. Как она и опасалась, на пороге стоял капитан Ивес, сопровождаемый на этот раз лейтенантом Стоклазкой.
– Не кажется ли вам, что половина девятого не подходящее время для визита, господин капитан? – резко спросила Алекса. Ее антипатия к нему оказалась сильнее страха.
– Несомненно. Только я надеялся, что нас в порядке исключения простят. – При этом он улыбался с успокаивающей сердечностью. – Можно нам войти?
Его предупредительные манеры раздражали Алексу еще больше, чем прежняя заносчивость. «Ранке признался, – молнией пронзила ее мысль. – И поэтому так победоносно сияет аудитор». Весь день она опасалась чего-то подобного и размышляла, что должна отвечать на обвинения в соучастии, не зная толком, что именно рассказал Ранке.
– Ну так заходите в дом, – сказала она, стараясь держаться спокойно… – Не могу же я, в самом деле, отправить вас назад.
Аудитор по-прежнему сиял.
– Мы принесли добрую весть. Конечно, если можно так выразиться в столь трагический момент.
Тут наконец появилась Бона, чтобы открыть дверь. Алекса распорядилась принести коньяк и стаканы и пошла впереди всех в салон.
– Итак, господин капитан?
– Мы поймали его.
– Кого?
– Убийцу вашего супруга.
У Алексы перехватило горло. Голос аудитора, казалось, доносился издалека.
– Человек, которого вы знаете. И поэтому мы позволили себе заехать к вам, хотя сейчас и слишком поздно. Но есть некоторые неясности, которые только вы можете разъяснить, госпожа баронесса.
«Он когда-нибудь дойдет до сути, этот садист», – подумала она и спросила: – И кто же это?
Капитан вставил моноколь в левый глаз.
– Драгун Дмовски, – объявил он, чеканя каждый звук.
Она непонимающе смотрела на него.
– Нет! – было единственное, что вырвалось у нее.
– Он, и никто другой.
Вместо облегчения ей пришло на ум, что готовится какая-то западня.
– Вы не можете принимать это всерьез, господин капитан, – сказала она.
– Напротив. У меня нет ни малейшего сомнения, баронесса. Во вторник вечером солдаты из караула замка видели его идущим в направлении площади парадов. Затем в час пятнадцать его видела смена, которая заступает ровно в два часа. Он выходил из ворот вашего сада.
– И они уверены, что это действительно был Дмовски? В такую темную ночь?
– Один из караульных замка хорошо знает его, он из той же деревни, что и Дмовски. Двое других узнали его на очной ставке.
«Конечно, они видели Дмовски, – сказала себе Алекса. – Несомненно, он тайно посещал Ганса Гюнтера и возвращался назад в казарму. Не в первый раз приходил он на тайное свидание в дом. Вот объяснение тому, что Ганс Гюнтер вдруг согласился перебраться из спальни вниз».
– У этого парня на совести больше, чем одно убийство, – продолжал капитан. – Известно, что он часто после отбоя самовольно покидал казарму. Наверняка на его совести ограбления, во всяком случае, мы нашли у него драгоценности, часы, кольцо и золотую цепочку. Я полагаю, он пытался ограбить ваш дом, но был застигнут на месте преступления вашим мужем. А когда он увидел, что его узнали, стал стрелять. Все очень просто.
Алекса снова остро почувствовала старую неприязнь к Дмовски, его издевательский взгляд, скабрезную ухмылку, когда она дала ему пощечину. Но потом ей пришла в голову отрезвляющая мысль, что Дмовски обвиняют в преступлении, которое он не совершал.
– Разве только если вы не ошибаетесь. Я убеждена, что вы арестовали не того человека. Он мог быть бессовестным, наглым и нахальным, но он никакой не убийца…
Капитан внимательно взглянул на нее.
– Дмовски утверждает, что ваш супруг убрал его из денщиков по вашему требованию. Вы не желали больше терпеть его в доме.
Алекса была ошеломлена.
– Он так и сказал?
Лейтенант пришел аудитору на помощь.
– Он сказал, что, как бы он ни старался, вы, баронесса, всегда к чему-нибудь придирались и добились, что он вылетел из дома. Это дословно.
– Я действительно была им недовольна, он был нагл и не ставил меня ни во что. Вот и все.
Казалось, что аудитор был расстроен из-за того, что Алекса не пришла в восторг от ареста драгуна Дмовски, и принялся молча расхаживать по комнате.
– Он утверждает также, что вы настояли убрать его из дома, потому что он не… ну… не отвечал на ваши авансы. Вы якобы проявляли слабость по отношению к нему, а когда он отказался…
– Это бессовестная ложь! – возмущенно перебила его Алекса.
– Он полагает, что вы опасались того, что он все расскажет вашему мужу.
– Что расскажет?
Ей пришло в голову, что аудитор умышленно переворачивает показания Дмовски, чтобы услышать от нее нечто изобличающее ее мужа.
– Вы по-прежнему твердо убеждены, что он невиновен?
– Что значит «невиновен»? Он лжец, но никакой не убийца.
Капитан Ивес покачал головой.
– Вы меня удивляете, баронесса.
«Нужно быть осторожней. Если она будет настаивать на том, что Дмовски не может быть убийцей, аудитор в конце концов может отказаться от этой версии и начать искать другого подозреваемого. А уж тут он неминуемо выйдет на Ранке». – Поэтому она проигнорировала его замечание.
– Доказательств вполне достаточно для осуждения Дмовски, – сказал наконец аудитор. – Двое свидетелей видели, как он покинул место преступления. Кроме того, мы нашли у него драгоценности и деньги. Хотя вы и утверждаете, что из дома ничего не пропало, но я попрошу вас все-таки взглянуть на эти вещи. Может, что-то из них принадлежало вашему супругу.
Конечно, Алекса охотно подтвердила бы, что Дмовски украл эти вещи, но она знала, что Ганс Гюнтер подарил их. Почему Дмовски не сказал этого и не снял с себя хотя бы обвинение в убийстве с целью ограбления? И почему аудитор не хочет глубже вдаваться в природу отношений между майором и его денщиком? Он наверняка в курсе показаний против Годенхаузена и кирасира Боллхардта и капрала Зоммера на первом процессе Мольтке; он на самом деле это упустил или сделал это умышленно? Неужели все обвинители военных судов такие же тупые или предвзятые, как капитан Ивес? Тогда действительно у Фемиды повязка на глазах.
– Я охотно взгляну на вещи, если вы считаете это нужным, – сказала Алекса, встала и протянула, прощаясь, руку капитану Ивесу. Он галантно поклонился и поднес ее руку к губам.
– Еще одна просьба, баронесса. Не смогли бы мы в связи с этим провести очную ставку с Дмовски?
Выдержка на секунду оставила ее.
– Зачем? – спросила она и тут же пожалела, что это прозвучало слишком резко.
– Мы хотели бы узнать больше и о назначении Дмовски денщиком майора, и об его увольнении. По сравнению со службой в казарме жизнь денщика в доме намного привлекательней, и может оказаться, что тут не ограбление было главной целью, а скорее месть.
– Ну, господин капитан, мне кажется это слишком натянутым.
– Мадам, мы не можем передать это дело в военный суд, пока не примем во внимание все варианты и не изучим все как следует.
Алекса должна была уступить, и скорее, затем чтобы они наконец убрались. И без этого она буквально шла по тонкому льду и не могла больше рисковать. В итоге она пообещала на следующее утро прийти в кабинет аудитора.
Когда наконец посетители ушли, Алекса прошла в сад. Охрана по-прежнему стояла у задних и передних ворот, и это успокоило ее. Она надеялась, что Ранке наконец взялся за ум и не наделает больше глупостей. Знает ли он уже о том, что преступником считают Дмовски? Надо надеяться, что еще не знает, и было бы неплохо, если бы он узнал об этом только тогда, когда она осуществит свои ближайшие планы на будущее.
Алекса попросила заказать экипаж с закрытым верхом на восемь часов утра, чтобы избежать любопытствующих взглядов. До штаба дивизии было добрых двадцать минут езды вдоль берега Алле, мимо резиденции епископа, ботанического сада, кавалерийских казарм и учебного плаца. С востока веяло свежим ветром, белоснежные облака гордо проплывали по голубому небосклону. По прогулочной дороге на другом берегу реки скакала группа всадников, дамы в черных амазонках, стройные мужчины, застывшие в своих седлах, как оловянные солдатики. Как ей хотелось так же беззаботно скакать с ними!
Лейтенант Стоклазка уже поджидал у ворот. Он проводил ее через казарменный двор в кабинет аудитора.
Капитан Ивес преувеличенно горячо поблагодарил ее за готовность оказать содействие и достал из ящика стола маленькую шкатулку. В ней лежали золотые часы с тяжелой цепочкой, кольцо с печаткой, заколка для галстука и пачка банкнот. Алексе сообщили, что все это было найдено в соломенном тюфяке Дмовски.
– Вы узнаете что-нибудь из этих вещей? – спросил аудитор.
Алекса узнала кольцо и заколку, часы ей были незнакомы. Кольцо было изготовлено из массивного золота и наверняка больше ста лет принадлежало семейству Годснхаузенов. Печатка на нем была неизвестного происхождения. Ганс Гюнтер как-то сказал ей, что его прадед запечатывал им письма, которые он посылал во время войны с Наполеоном своей жене.
Она подумала, прежде чем ответить.
– Нет, ничего. – Конечно, Ганс Гюнтер подарил Дмовски кольцо, так же как и другие вещи, да и деньги тоже. Скажи она «да», и петля на шее драгуна затянется, и это будет тот самый мотив для убийства, который так необходим капитану Ивесу. – Я не могу припомнить, чтобы что-то из этих вещей видела раньше, – добавила она, чтобы избежать какого-то другого толкования своих слов.
Капитан выглядел совершенно ошеломленным.
– Это в высшей степени странно, баронесса. Часы и цепочка были куплены в Кенигсберге вашим супругом у ювелира Херберта, и не далее как десятого марта этого года. Имеется копия счета. Вы уверены, что вы никогда раньше не видели эти часы?
На этот раз Алексе не было нужды лгать.
– Я знаю это совершенно определенно.
Аудитор и лейтенант Стоклазка обменялись взглядами.
– Значит, вы не знали, что он приобрел часы. Часто ли случалось, что ваш супруг делал серьезные приобретения, не ставя вас в известность?
– В данном случае это именно так. – На мгновение ее расстроило, что Ганс Гюнтер был так щедр к Дмовски. Она получала от него подарки к Рождеству и ко дню рождения. В последний раз он к тому же позабыл о подарке.
Капитан Ивес приказал привести Дмовски. По-видимому, его держали не в камере полка, а уже доставили в это здание, так как начальник караула ввел его буквально через несколько минут. На нем был мундир, но он был без фуражки. Увидев Алексу, он покраснел и бросил на нее мрачный взгляд.
– Ну как, хорошо выспался, Дмовски? – спросил капитан Ивес с омерзительной любезностью, но не получил никакого ответа. – Вы обдумали еще раз, в какое положение вы себя загнали?
Дмовски уставился на капитана, но не промолвил ни слова.
– Вы готовы дать показания?
