Текст книги "Сестры-близнецы, или Суд чести"
Автор книги: Мария Фагиаш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)
Совершенно случайно Николасу удалось отыскать подходящую квартиру. Он обедал с одним из своих знакомых в ресторанчике на берегу Шпрее и во время прогулки натолкнулся на симпатичный двухэтажный дом с садом, на воротах которого висело объявление: СДАЕТСЯ КВАРТИРА. Дом принадлежал одной вдове, которая жила на первом этаже и хотела сдать квартиру исключительно кому-нибудь из числа чиновников. О даме она и слышать не хотела. Николасу удалось ее уговорить, уплатив деньги за три месяца вперед. Относительно Алексы он заверил, что о посещениях мужчин, за исключением его, не может быть и речи, оргии устраиваться не будут, а до девяти часов утра и после десяти часов вечера – никакой музыки.
После завершения работ на Тетловканале на этом участке Шпрее практически прекратилось движение судов. На противоположном берегу располагался Альт-Моабит, чьи густонаселенные трущобы были недавно заменены на кварталы новых домов, виллы с хорошо озелененными улицами и парком. С балкона Алексе была видна вилла семейства Борзиг, а на левом берегу Шпрее замок Бельвью. Парк Тиргартен с его широкими променадами, зелеными лужайками и деревьями был совсем неподалеку, и Алекса сказала Николасу, что она заранее радуется долгим прогулкам в тенистых аллеях.
После переезда в новую квартиру с лица Алексы исчезло затравленное выражение. В карточке регистрации она указала свою девичью фамилию, а в качестве последнего адреса вымышленную улицу в Кенигсберге. На вопрос Николаса, нужно ли это и сейчас, она только пожала плечами. Хотя она и сказала, что заранее рада прогулкам в Тиргартене, выходила она редко и прогуливалась только на другом берегу Шпрее. Племянница хозяйки Мария приходила по утрам и помогала Алексе по хозяйству.
Николас и Алекса обедали дома или в каком-нибудь приличном ресторане в окрестности. Выходя из дома, Алекса всегда надевала плотную черную траурную вуаль, за которой, казалось, она хотела укрыться. Желание спрятаться, утаить что-то сокровенное делали для Николаса далеко не полной радость снова быть с ней вместе.
Несколько дней спустя, после того как Алекса поселилась в этом доме на берегу, Николас, к собственному удивлению, сказал, что, по его мнению, было бы неплохо им пожениться. Он был поражен, что она вдруг стала горячо возражать. Когда офицер собирается жениться, о его будущей жене собирается обычная информация, объяснила она. При этом люди, проводящие расследование, конечно же, могут удивиться, что она спустя такое короткое время после смерти Ганса Гюнтера снова собралась замуж. Лучше все-таки немного подождать.
– А разве то, что ты живешь в грехе, не производит также плохое впечатление? – спросил Николас.
– Нет, пока об этом никто не знает. А к тому же меня еще и обвинят, что я сорвала твою помолвку.
– И между прочим – не без основания, должен сказать, – ответил он с циничной улыбкой.
Николас собирался написать Франциске сразу же, как только в его жизни снова появилась Алекса. Несколько раз он начинал писать, но рвал письма снова и снова. И, ясно понимая, что все, что он ей должен сказать, будет выглядеть ужасным, в какую бы прекрасную форму это ни облечь, – он решил подождать. Непонятное поведение Алексы также давало повод пока не рвать окончательно с Франциской. Поэтому он слал ей короткие, ничего не говорящие письма.
Николас ненавидел себя за это лицемерие.
Он проводил сейчас почти все ночи у Алексы. Раньше он страдал, что не может завладеть полностью ее телом и душой, а сейчас она отдавалась ему с такой страстью, которая убеждала его, что их связывает не только наслаждение, но и любовь.
В посольстве заметили, что теперь Каради принимал приглашения только тогда, когда этого нельзя было избежать, и что он полностью отошел от жизни в обществе. Но виной этому была не одна только Алекса. Два года жизни в Берлине на многое открыли ему глаза. У него была возможность рассмотреть вблизи прусское военное государство, и то, что он увидел, встревожило его. Он, который был дружен с князем Ойленбургом, был свидетелем того, как этого бывшего задушевного друга кайзера предвзятые судьи превращали в морально прокаженного. По таким откровениям у Каради складываюсь вызывающее ужас представление о морали, царящей в стране-союзнике, от которой зависело будущее его собственной страны. Он прежде никогда не чувствовал за собой каких-то обязательств, а теперь у него появилось чувство ответственности за то, в каком состоянии его поколение передаст этот мир следующему поколению.
Алекса выглядела день ото дня спокойней. И квартира, и ее маленькое хозяйство доставляли ей радость. Когда однажды Николас пришел из посольства немного раньше, он застал ее за примеркой костюма, который показался ему удивительно знакомым; он спросил портниху, откуда она взяла этот фасон. Не успела Алекса вмешаться, как портниха поведала, что образцом служила фотография, которую ей дала госпожа. Она достала фото, и он узнал один из снимков Беаты, сделанных во время свадебного путешествия.
– Скажи, ради всего святого, почему тебе пришло в голову сшить именно такой костюм? – спросил он, когда они остались одни.
– Потому что именно он мне нравится, – сказала она.
– Меня не покидает чувство в последнее время, что ты изменила прическу и причесываешься, как Беата.
Ее реакция удивила его: она побледнела, в глазах стояли слезы.
– Неужели ты не понимаешь? Мне что, нужно объяснить?
– Вообще-то ты меня однажды оставила, потому что я во сне произнес имя Беаты.
Алексу сильно задело, что он напомнил об этом. Он обнял ее.
– Но сейчас я люблю именно тебя, и прошлое не имеет к этому никакого отношения. Теперь ты – моя жизнь, моя любовь…
Она робко спросила:
– Значит, ты не хочешь, чтобы я носила этот костюм?
Он удивленно посмотрел на нее.
– Какой костюм?
– Который я примеряла.
– Носи, пожалуйста, если он тебе нравится. – Но через мгновение передумал. – Нет, честно говоря, мне не понравится, если ты будешь его носить. Я слишком нормальный человек, чтобы находить удовольствие в таких играх фантазии.
Она, на секунду задумавшись о чем-то, посмотрела на него.
– Да, ты очень даже нормальный человек. – Это прозвучало так, как если бы она сделала приятное для себя открытие. – Я постараюсь стать такой же, как ты, – нормальной и доброй.
– Пожалуйста, будь сама собой.
Она задумчиво смотрела на Шпрее. Какой-то буксир тащил баржу с углем против течения, на палубе у него с лаем бегала маленькая черная собака. Прогулочный пароход обогнал их.
Когда однажды Мария доложила ей, что какой-то обер-лейтенант хочет поговорить с ней, Алексе не нужно было спрашивать его имя; она только на мгновение задумалась, не отправить ли его. Но тут же поняла, что теперь от Ранке ей не спрятаться. Если он пришел сейчас, он придет и снова, возможно, в неподходящее время.
– Предложите ему присесть, я сейчас приду.
Ранке стоял у окна, разглядывая Шпрее. Услышав, что она вошла, он резко повернулся. Его оцепеневший взгляд блеклых глаз со стеклянной оболочкой пробудил самые плохие предчувствия.
– Ты уехала из Алленштайна, не сказав ни единого слова, за шесть недель я не получил от тебя ни одного письма, даже почтовой открытки. – Он выпалил это хриплым голосом, обиженным и возмущенным тоном. – Ты разве не понимаешь, что сводишь меня с ума?
– Мы же с тобой договаривались какое-то время не переписываться, – устало промолвила она. – Но ты слова своего не сдержал.
– Мы вообще об этом не договаривались, и, между прочим, шесть недель это не какое-то время. И все это было до того, как арестовали Дмовски.
– Но он же не преступник.
Ранке откинул назад голову и глухо рассмеялся.
– Это что, шутка? Его приговорят, тут не о чем говорить. – Он схватил ее за плечо. – Ты спряталась от меня, спряталась умышленно. Целую неделю я потратил, чтобы найти тебя.
Алексе стало ясно, что надо менять тактику. Если она даст понять, что боится его, то подыграет ему. Она решила перейти в нападение.
– Конечно я от тебя спряталась, и причем для твоего же блага, потому что ты идиот. Мы с тобой договорились, что не будем видеться, пока есть опасность, а ты, ты притащился уже на утро после убийства в дом, как тот убийца, которого тянет на место преступления. Конечно я спряталась от тебя, но только потому, что не хочу, чтобы ты погубил свою жизнь и мою тоже.
В его глазах сверкнул торжествующий огонек.
– Ты лжешь!
– Я боялась! Я не хочу, чтобы мне из-за тебя отрубили голову.
– Из-за меня? Погоди-ка. Не делай вид, как будто ты здесь ни при чем. Я не имел ничего против Годенхаузена, кроме того что он был женат на тебе. Не я хотел, чтобы он умер, а ты. Ты говорила, что он не дает тебе развода и его нужно убить. – Внезапно, без всякого перехода он разрыдался. – Я люблю тебя! Я сделал это ради тебя и сделал бы это снова!
– Не кричи, ради бога! – Алекса с опаской пошла к двери и выглянула. Мария не подслушивала, и Алекса, слегка успокоившись, вернулась. – Когда ты приехал в Берлин?
– В прошлый четверг. Я попросил отпуск, якобы навестить мою больную мать.
– Она действительно больна?
– Нет, она даже не знает, что я здесь. У меня отпуск всего на одну неделю, а целых пять дней я потратил, чтобы тебя найти.
Значит, еще два дня, подумала она. Я должна поддерживать в нем хорошее настроение и не допустить, чтобы он узнал о Николасе.
– Как же ты меня нашел?
– Сначала я отправился к фрау фон Цедлитц. Она вообще не хотела меня принимать. Но я был настойчив и узнал наконец от нее, что ты в Высоких горах. Название отеля она не знала, и я отправился ближайшим поездом в Вармбрунн. В списке приезжих я твоего имени не нашел, потом прошел все отели и наконец узнал в полиции, что ты в Вармбрунне не регистрировалась. Тогда я вернулся в Берлин, и твоя тетка сказала мне, что тебя видели в «Кайзерхофе». У портье выведать ничего не удалось, но один паж узнал тебя по фотографии, которая была у меня. Тогда я нанял детектива разыскать тебя и дал ему фамилии всех твоих знакомых, в том числе и твоего бывшего зятя, графа Каради. Его-то сегодня и проводил детектив до этой квартиры. Он пробыл здесь два часа, а после того, как он ушел, ты гуляла по берегу реки.
Значит, Ранке не только выследил ее, но и знает о Николасе.
– С чем тебя и поздравляю, – сказала она с горечью. – Ты переплюнул самого Шерлока Холмса. Если бы полиция следила за тобой, сейчас должен был раздаться звонок и нас бы пришли арестовать.
Ранке нервно расхаживал по комнате взад и вперед. Алекса отметила, как он исхудал и какой у него измученный вид.
– Ты преувеличиваешь, – возразил он. – Никто нас не подозревает. У них есть преступник.
– Который невиновен.
– Это им неизвестно. Они будут его судить и приговорят.
– И отрубят ему голову.
– Возможно, в качестве помилования ему заменят казнь на расстрел.
– Помилования!
– Или он получит пожизненный срок. Но это в случае, если он сознается.
В ней нарастала ненависть к Ранке.
– В чем он должен признаться? Он же невиновен.
– Ну, это дело капитана Ивеса. Он знает, как поступить в таком случае.
Часы в гостиной показывали около шести.
– Ты не должен оставаться здесь больше ни минуты, Отто. Достаточно того, что горничная тебя видела.
– Ах, ты все-таки ждешь кого-то?
– В принципе нет, но вполне возможно, что кто-нибудь и придет.
– Граф Каради?
Она попыталась оставаться спокойной.
– Почему это пришло тебе в голову?
– Вообще-то он был здесь в полдень.
– Я приглашала его к обеду, он навещает меня изредка. В конце концов, он был женат на моей сестре. – Она начинала нервничать. – Пожалуйста, Отто, будь благоразумным и уходи.
– Но только с тобой.
С неожиданной резкостью он притянул ее к себе так, что она застонала. Его руки сжали ее тисками, холодные влажные губы осыпали ее лицо поцелуями.
– Ты делаешь мне больно.
Он отпустил ее.
– Я люблю тебя, я не могу жить без тебя. С той поры, как ты уехала, жизнь превратилась в ад. Но теперь, когда я тебя нашел, я тебя больше не отпущу. Я уйду только с тобой.
– Но куда? Не думаешь же ты взять меня с собой в Алленштайн?
– Я живу у вокзала, в гостинице «Балтийский двор». Там мы сможем быть вместе.
Алекса задумалась. Через два дня он должен будет вернуться в Алленштайн. Два дня надо будет удерживать его там. Это сумасшедший, который уже убил однажды и способен убить еще раз.
– Хорошо, Отто, я поеду с тобой в отель. Или лучше я пойду вслед за тобой. Не нужно, чтобы горничная или кто-нибудь еще видели, как мы выходим из дома. – Она знала, что девушка уже ушла, – после того, как она все приберет на кухне, ей разрешалось уйти. – Возьми у вокзала Бельвю закрытый экипаж и жди меня там. Я буду через десять минут.
Он достал часы.
– Почему только через десять минут?
– О господи, мне же надо переодеться! Это займет не меньше четверти часа.
– Ну хорошо, пятнадцать минут, и ни минуты дольше.
Алекса в спешке переоделась и оставила Николасу записку, что встретила подругу по гимназии и отправилась с ней в кондитерскую; к вечеру собирается вернуться. Он, конечно, будет сильно удивлен: после того как она неделями избегала всех знакомых, вдруг для какой-то школьной подруги делает исключение!
День был жарким, чувствовалось приближение грозы. С запада надвигались свинцовые тучи, уже на горизонте проблескивали молнии и слышны были отдаленные раскаты грома. Несмотря на то что вокзал Бельвю был рядом, она добралась туда без сил. Ранке ожидал с экипажем на углу Брюкеналлее. Он вышел и помог ей сесть в экипаж.
– Ты опоздала на пять минут, – сказал он с упреком.
– Я на тебя ужасно зла, – сказала она, как только экипаж тронулся. – Ты что, забыл, о чем я тебя просила? Ты должен был терпеливо ждать. Но нет, ты мчишься за мной в Берлин и выслеживаешь с детективами. Что ты им вообще рассказал?
– Они вообще ни о чем не спрашивали. А что, собственно, плохого в том, что офицер просит помочь найти вдову своего товарища?
– Ничего, кроме того, что как раз этот офицер и сделал ее вдовой.
Отель, который по внешнему виду явно нуждался в ремонте, располагался в узкой улочке. Когда-то красные дорожки на лестницах был вытерты и стали серыми. Портье в нарукавниках взял пять марок, которые сунул ему Ранке, и на этом формальности были закончены. Лифт в принципе отсутствовал. Номер Ранке располагался на пятом этаже.
– Почему ты поселился в таком сомнительном отеле? – спросила Алекса, придя в себя.
– Обычно я останавливаюсь у моей матери. Этот отель мне рекомендовал майор Брауш; говорят, здесь останавливаются в отпуске наши молодые офицеры. Во-первых, он дешевый, и, кроме того, можно без проблем приводить в номер проституток.
– Я просто в восторге.
Алекса разделась, но это не принесло никакого облегчения. Она буквально обливалась потом. Одна мысль снова испытывать его ласки вызывала в ней отвращение, как и в самом начале их отношений. Но она должна уступать во всем, это, в конце концов, цена за то, что она сможет еще до наступления темноты покинуть эту пыльную, отвратительную комнату.
Она пообещала Ранке прийти завтра и провести с ним весь день. Еще тридцать шесть часов, и он должен будет вернуться на службу в Алленштайн. Главное, чтобы у него до этого времени не возникло никаких подозрений. А там она навсегда покинет Германию.
К счастью, Николас на следующий день был приглашен на завтрак к принцу Иоахиму Альбрехту, на чисто мужское мероприятие, которое должно было затянуться почти до вечера. Так что к ужину в домик на берегу Николас успеть никак не мог.
Этот день, который Алекса для себя назвала как прощальный подарок Ранке, прошел без особых неприятностей. До обеда они провели время в номере, а обедать отправились в недавно открывшийся ресторан на Августштрассе, после чего вернулись в отель. Ночью прошла долгожданная гроза, которая смыла пыль со стен и крыш и принесла в город легкий аромат дальних лесов и лугов. В комнате стало гораздо легче дышать, и Алекса чувствовала себя лучше. Но когда Ранке, вопреки договоренности, предложил ей поужинать с ним и остаться на ночь, у них возникла ссора.
– Я отправляюсь домой, и причем сию минуту, – закричала она. – И я запрещаю тебе идти за мной и шпионить! Раз и навсегда! – И уже спокойнее: – Я сдам тебя первому же полицейскому, если ты не оставишь меня в покое. Ты все время твердишь, что это я тебя уговорила застрелить Ганса Гюнтера. Но это неправда. Я этого никогда не хотела. Никогда!
Он отступил на шаг и внимательно посмотрел на нее.
– Ты лгунья, проклятая лгунья, вот ты кто, – глухо сказал он.
– Допустим, мы болтали об этом, но это была только игра!
– Лгунья.
– Ты никогда не говорил, что действительно сделаешь это. Если бы ты сказал, что заберешься в дом и просто застрелишь его, как какой-то убийца, я бы этого никогда не допустила.
Он скептически покачал головой.
– Предложение вызвать его на дуэль без свидетелей исходило от тебя. Надеюсь, это-то ты помнишь?
– И ты считаешь, что это дуэль – стрелять в спину ничего не подозревающему человеку?
– Я не стрелял ему в спину. Он был вооружен. Я разбудил его и сказал, чтобы он достал свой револьвер и что мы будем драться на дуэли за тебя. Он стал хохотать как безумный, когда я это сказал. Он принял все за превосходную шутку. Он сказал, что я мог бы получить тебя в любой момент. Поэтому я выстрелил. Если бы он не смеялся, он был бы жив и сейчас.
– Другими словами: ты вел себя как джентльмен, – с издевкой сказала Алекса. Ее прическа распустилась, и она завязала волосы в узел. – Я медленно схожу с ума, – прошептала она тихо.
– Что ты сказала?
– Ничего особенного. – Затем она быстро надела шляпку и заколола ее шпилькой. – А сейчас я ухожу. Ты можешь мне время от времени посылать открытки, но ни в коем случае не письма. Так, как пишут случайной знакомой. Когда Дмовски будет осужден и опасность минует, мы увидимся снова.
– Где?
– Там будет видно. Кто знает, что может случиться? Опасность еще не миновала. – Внезапно она помрачнела. – Ты думаешь, его приговорят к смерти?
Ранке насмешливо скривился.
– На это остается только надеяться. Тогда у тебя больше не будет повода прятаться от меня.
– Не забывай, что я все еще в трауре, и есть определенные условности, которые нужно соблюдать. Не забывай об этом. – Она направилась к двери. – Прощай, Отто.
Ледяной, бездушный тон его голоса заставил ее вздрогнуть.
– Ты меня не любишь, ведь так? Я думаю, ты никогда меня не любила.
– Отто, не надо снова об этом. Мне нужно идти. Я и так уже опаздываю.
– Я только спросил, любишь ты меня или нет. Простого «да» или «нет» мне будет достаточно.
Она была уже у двери.
– Да. Теперь ты доволен? – Алекса нажала на ручку и с ужасом заметила, что дверь закрыта и ключа в замке нет. Когда он вынул ключ из двери, явно замыслив ее не выпускать, она не заметила. – Что это значит? Это шутка? Выпусти меня, или я закричу!
– Кричи сколько хочешь, – невозмутимо ответил он.
Ее охватил страх. Внешне он выглядел спокойным, но Алекса слышала в его безучастном, холодном тоне угрозу. На секунду у нее мелькнула мысль, есть ли у него при себе револьвер. Снаружи кобуры не было, но на стуле, рядом с Ранке, стоял маленький чемодан. Перед ее глазами возникли заголовки газет: ТРУПЫ В ОТЕЛЕ. ОФИЦЕР АРТИЛЛЕРИИ И НЕИЗВЕСТНАЯ ЖЕНЩИНА НАЙДЕНЫ МЕРТВЫМИ НА ВОКЗАЛЕ ШТЕТТИНЕР.
– Отпусти меня, – закричала она дрожащим голосом.
– Только тогда, когда ты поймешь, что я от тебя никогда не откажусь. Мне сдается, что ты задумала что-то другое.
– Ты ошибаешься. «Боже милостивый, помоги мне выбраться отсюда», – взмолилась про себя Алекса.
– Вот так-то лучше. Но если ты и задумала что-то, это ничего не изменит, я люблю тебя и скорее умру, чем откажусь от тебя.
Ранке показал на комод, на котором рядом с его портмоне и портсигаром лежал ключ от комнаты. Алекса схватила его и, пытаясь трясущимися пальцами вставить в замок, уронила. Не успела она нагнуться, как Ранке уже поднял его и открыл дверь. Прежде чем выпустить ее, он страстно ее обнял.
Когда она возвратилась домой, Николас уже сидел в салоне и читал вечернюю газету.
– Ты сегодня рано освободился, – воскликнула она, прекрасно зная, что это не так; она хотела помешать ему спросить, откуда она вернулась так поздно.
Он внимательно разглядывал ее.
– Тебе нездоровится? – Он погладил ее по щеке. – У тебя нет температуры?
День, проведенный с Ранке, наверняка не прошел бесследно.
– С чего это тебе пришло в голову? У меня что, вид больной? – спросила она как можно равнодушней.
Николас протянул ей газету.
– Ты уже видела это?
Алекса не поняла, что он имел в виду, и Николас показал ей официальное сообщение на третьей странице. Из Алленштайна сообщалось, что военный суд под председательством полковника Пауля Зайферта, командира Шестого драгунского полка, приговорил драгуна Яна Дмовски, обвиняемого в убийстве своего командира, майора барона Ганса Гюнтера фон Годенхаузена, к двадцати годам каторжной тюрьмы. Обвиняемый не был приговорен к смертной казни, так как он не сознался в преступлении, и приговор основывался на косвенных уликах.
Алекса снова и снова читала сообщение, пока газета не выпала из ее дрожащих пальцев. При первом чтении она тихо вскрикнула, но сейчас она уставилась на Николаса широко раскрытыми глазами, беззвучно шевеля губами. Когда она заговорила, слова, полные отчаяния, звучали как мольба.
– Николас, уедем из Берлина, я больше не могу, я здесь повешусь!
– Алекса, успокойся! Его бы не осудили, если бы не было убедительных доказательств. – Он решил, что причиной ее расстройства было то, что осудили человека, который, как она считала, был невиновен. – Допустим, что ты права и он действительно не преступник, но нужно верить, что правда рано или поздно, как это часто бывает, выплывет наружу.
Алексу бил озноб.
– Боже мой!
– Если ты убеждена в невиновности этого человека, попробуем найти пути, как ему помочь. Можно было бы нанять опытного адвоката и добиться нового расследования…
– Нет, пожалуйста! Ничего не делай! Ни в коем случае!
Ее бурная реакция вызвала у него смутное подозрение, что тут что-то не так.
– Я хотел бы тебе помочь, но смогу это только в том случае, если ты мне скажешь, что тебя так угнетает. Правду.
Вся красная от волнения, она ответила:
– Я тебе ясно сказала, что меня угнетает: все здесь! Берлин, эта ужасная страна. Ничего, кроме несчастья, я здесь не видела. – Она отвернулась и пошла к двери.
– Куда ты?
– В мою комнату. Я хочу переодеться и принять ванну, забраться в постель и больше сегодня не вставать. Сходи куда-нибудь поужинать. У меня ничего сегодня в рот не полезет.
Николасу бросилось в глаза, что один и тот же нескладный молодой человек в одном и том же скверно сидящем на нем сером костюме стоит, прислонившись к тому же фонарному столбу, что и накануне. Костюм – вот что привлекло его внимание. Он был новым и придавал хозяину, – который безмолвно стоял, абсолютно равнодушный ко всему, что происходило вокруг, – вид манекена в витрине. Николас обратил также внимание, что человек ежедневно прогуливался по берегу.
Когда спустя три дня человек по-прежнему был там, это показалось Николасу еще более странным. Человек не делал ни малейшей попытки прятаться, стало быть, он не был ни детективом, ни преступником. И все-таки его присутствие действовало Николасу на нервы, и он сам не мог объяснить почему. Хотя он точно знал, что никогда его не встречал, у него было странное чувство, что тот уделяет ему особое внимание. Пару раз он был полон решимости попытаться заговорить с ним, но всякий раз что-то его удерживало. Человек не проявлял ни враждебности, ни любопытства, он не следовал за Николасом по пятам.
Алекса несколько последних дней не выходила из дома, ссылаясь на простуду. Она большую часть времени проводила в постели, вставая только к ужину, когда Николас возвращался из посольства. У него возникла абсурдная мысль, что между затворничеством Алексы и присутствием незнакомца есть какая-то связь.
Если стоять, немного склонившись, достаточно далеко от углового окна салона, можно увидеть часть берега реки. Так Николас и сделал после того, как он снял фуражку и шпагу. Человек стоял, как и прежде, в той же позе у фонарного столба, как будто он к нему прирос.
– Подойди-ка сюда, я хочу тебе кое-что показать, – позвал он Алексу.
Она подошла к окну, оставаясь, однако, за гардиной.
– Что там?
– Посмотри на того молодого человека. Уже несколько дней он шатается возле дома. Хотелось бы знать, что он замышляет. Если ты выглянешь из окна, ты сможешь увидеть его у столба.
Алекса промолчала. Когда он обернулся, то увидел, что она отступила от окна.
– Я не могу, – ответила она. – У меня от высоты кружится голова.
Николас понял, что молодой человек не был для Алексы чужим, более того, она знала, что он следит за домом, вероятно, она с ним даже говорила. В сильном волнении он схватил ее за плечи и заставил посмотреть на него.
– Кто это?
Алекса побледнела.
– Кто это… – Она начала заикаться. – Ты имеешь в виду человека там… там на улице? Откуда же мне знать? Я его никогда не видела.
– Ну так посмотри. Он все еще там. – И Николас с силой увлек ее к окну.
Испуганная его неожиданной горячностью, она послушно выглянула из окна, и в этот момент человек взглянул наверх. Николас, все еще крепко держа Алексу, понял по выражению его лица, что он видел Алексу.
Она отпрянула назад, как будто его взгляд обжег ее.
– Значит, ты его знаешь? – спросил Николас.
Она глубоко вздохнула.
– Может быть, это… наверное, один обер-лейтенант из Алленштайна. Его фамилия Ранке.
– Что значит «может быть»? Это он или это не он?
– Я никогда не видела его в штатском. Мужчины в форме выглядят совсем по-другому.
– Предположим, что это тот самый Ранке. Что за причины у него шпионить за тобой?
Она пожала плечами.
– Понятия не имею. В Алленштайне его считали чудаком. – Внезапно она возмутилась. – Ты не мог бы оставить меня в покое? Перестань надоедать мне. Ранке бывал у нас дома в Алленштайне. Может быть, я нравилась ему, как и многим другим молодым офицерам. А теперь, когда я стала вдовой и, стало быть, свободной, он полагает, наверное… Так что, пожалуйста, не обращай на него внимания. Если мы не будем его замечать, он в конце концов исчезнет.
Николас понял, что она сказала ему половину правды, если не солгала вообще. Он почувствовал к ней то же отчуждение, которое она и раньше вызывала в нем своими капризами и внезапными сменами настроения.
– Надеюсь, ты не ждешь всерьез, что я не буду его замечать после того, как я узнал, что он здесь из-за тебя? Что же, мне ждать, когда он вломится сюда или начнет приставать к тебе на улице?
– Ну, этого он никогда не сделает. Я же сказала тебе, он немного чудаковат, но безобиден.
Николас направился к двери.
– Я хочу прямо сейчас убедиться, насколько он безобиден.
Она кинулась за ним и повисла на его руке.
– Пожалуйста, я прошу тебя, не поступай так опрометчиво!
Николас был уже в прихожей и прикреплял шпагу.
– Ты же говоришь, что он безобиден. А если он не таков, я с ним разберусь лучше, чем ты.
Алекса все еще висела у него на руке, когда он уже стоял у двери.
– Не верь ничему, что он будет говорить, – умоляла она. – Он непредсказуем, он патологический лжец.
– Мне не надо ничего рассказывать. Если здесь кто-то и будет говорить, так это я.
Он довольно грубо освободился от нее и вышел. Еще пять минут назад он видел Ранке из окна комнаты Алексы, но, когда он вышел на улицу, человек исчез. Николас поднялся в квартиру. Алекса, бледная и дрожащая, ждала его у двери.
– Что случилось? – затаив дыхание, спросила она.
– Ничего. Парень исчез, но это вовсе не означает, что он не появится снова. Расскажи мне о нем, и по возможности правду. Я поставлю его на место и прекращу этот театр.
Она без слов последовала за ним в салон, где он заставил ее сесть напротив.
– Я прошу в последний раз, Алекса, сказать мне правду. Когда ты тогда пришла ко мне, ты от кого-то или от чего-то бежала, и все еще бежишь. Это тот самый обер-лейтенант Ранке, от которого ты бежишь? – Алекса продолжала молчать, но он не отступал. – Что было между ним и тобой? Ты спала с ним? Есть ли какая-то связь между ним и этим Дмовски?
Последний вопрос заставил ее заговорить.
– Нет! Они вообще не знали друг друга!
Ответ звучал искренне, но не избавил Николаса от подозрения, что между Ранке и Дмовски есть какая-то связь.
– Не задавай мне сейчас никаких загадок, Алекса! Скажи наконец правду.
Ответ, который он получил, снова вызвал в нем раздражение, он видел в нем очередную ложь, с помощью которой она пыталась избавиться от его расспросов. Только позднее ему стало ясно, что здесь шла речь о первых признаках ее ухода в темную и полную тайн бездну. Алекса сказала:
– Прекрати меня мучить, Ники. Что я должна тебе рассказать? Теперь я убеждена, что я ошибалась и что я никогда в жизни не видела этого человека.
Вконец озадаченный, он смотрел на нее.
– Но ты ведь только что…
Она прервала его на полуслове:
– Мне наплевать, что я сказала. И не пытайся меня запутать. Я абсолютно точно знаю, что я никогда этого человека не встречала.
