Текст книги "Маша Орлова. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Мария Чурсина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 39 страниц)

В окно снова застучал дождь, он поливал разбитую дорогу, превращая её в грязное месиво. Сабрина задумчиво смотрела на старую яблоню за окном – на её ветках уселись галки. Краем глаза она видела, как Маша ковыряет грязное пятно на джинсах.

Вскоре ей это занятие надоело, и Маша вынула из кармана телефон. Уныло пискнули кнопки. Судя по выражению её лица, связи так и не было.

– Пойду, поищу, где ловит. Может, всё‑таки до ребят дозвонюсь. Нужно всё‑таки выяснить, кто такая эта Судья, – вздохнула она.

* * *

Их госпиталь переводили глубже в тыл, хотя Диане всегда казалось, что дальше отступать некуда. Раненых увезли ещё затемно, она – одна из немногих – осталась в опустевшем здании, чтобы собрать документы. Машина за ними должна была приехать к обеду, но задерживалась, а чуть позже в небе зажглись красные и жёлтые огни.

– Паршиво. Наверняка же подбили машину, – пробормотала тётка Капа и быстро захромала вниз по лестнице, на ходу звеня ключами.

Диана задержалась на улице, разглядывая далёкие пока что вспышки. Город словно вымер весь. Ничего не осталось от соседних домов.

К вечеру стало ясно, что за ними никто не приедет. Вспышки стали ближе, и теперь даже через закрытые окна слышалось змеиное шипение искр, осыпающихся на асфальт, а чуть позже к ним добавилось гудение самолётов.

Потом пришли они. Диана видела их через мутное стекло процедурной. Их было десять, вряд ли больше. Все в одинаковых тёмных одеждах, в двухцветных плащах, как будто рассечённых пополам. В полном молчании они разошлись, создав на разбитой дороге правильную девятилучевую звезду. Один замер в центре.

Диана наблюдала за всем этим не в силах шевельнуться, хотя разум её вопил, что нужно бежать, бежать, пока хватит сил. Сердце бешено колотилось.

В бледном закатном небе появились чёрные кресты самолётов. Они кружили, как птицы‑падальщики, над разрушенным городом, но ближе к госпиталю не подлетали, словно их отделяла невидимая стена.

Диана оторвалась от окна. Взмокшие ладони скользнули по подоконнику. Она ещё видела, как тот маг, который стоял в центре девятилучевой звезды, обернулся и посмотрел прямо на неё. Она узнала Ано.

Потом Диана бежала. Не разбирая толком, куда бежит, она заблудилась в коридорах, по которым раньше могла пройти с закрытыми глазами. Она тыкалась в запертые двери, проклиная тётку Капу за то, что даже сейчас, покидая этот дом насовсем, та не смогла пренебречь своими принципами.

Грохнули первые взрывы, сотрясшие стены госпиталя. Застонал каждый камень, вздрагивали оконные стёкла – самолёты прорвались через невидимую стену и теперь были как раз над ними.

Она не могла видеть, что там происходит. Стены заходили ходуном, с потолка посыпалась белая крошка. Диана вырвалась и что было сил рванула к лестнице вниз. Она надеялась, что эта лестница ведёт в убежище, но ошиблась. Лестница закончилась огрызком полуподвального коридора с запертой дверью морга в самом его конце.

Тяжёлая металлическая дверь не поддавалась. Диана забилась в угол, не отрывая взгляда от лестницы. Пыль стояла в воздухе, не давая рассмотреть, что творится этажом выше. Вскоре свет померк везде.

Всю ночь шёл бой. От гула и грохота она почти оглохла. От пыли почти не могла дышать.

Утром Диана выбралась из подвала. Глазам стало больно от тусклого света. Она оказалась единственной выжившей – настоящее убежище было разрушено, как и весь госпиталь, только тот отросток коридора, в котором пряталась она, каким‑то чудом уцелел. По развалинам кирпичных стен ползал красный рассвет. Кое‑где догорали унылые трясущиеся огоньки.

Она прошла несколько шагов, то и дело спотыкаясь и проваливаясь, различила мёртвое тело среди обломков. Отвернулась. Пришлось долго бродить среди обломков, проваливаясь и спотыкаясь, чтобы найти его. Тоскливо выл ветер, и Диане хотелось завыть вместе с ним.

Она нашла его среди обломков, лежащего на спине. Лицо, припорошённое снегом, стало хмурым и неподвижным. Его ноги придавил большой обломок стены. Крови Диана не увидела, но решила, что он мёртв. Нельзя пролежать полночи под обломком стены, на морозе, и выжить. И снег не таял на его лице.

Она присела рядом, не зная, что делать теперь. Смахнула с его лица снег. Ано вдруг дёрнулся, открыл мутные глаза.

– Ты? Ты здесь? Я думал, ты ушла.

Его рука вдруг с отчаянной силой вцепилась ей в запястье. Диана вздрогнула.

– Не ушла. И это даже хорошо. Я увидела теперь, какой ты на самом деле.

Он слабо улыбнулся.

– И какой же?

– Такой же, как они все. Ты чудовище.

– Почему ты судишь меня? С чего ты взяла, что имеешь право судить?

– Потому что я вижу. – Диана махнула рукой, указывая на взрытый асфальт и вывороченные фонарные столбы. – Какие ещё нужны доказательства?

– Судья, – произнёс он едва слышно, скривил губы в усмешке и умер.

Через месяц, как и предсказывал Ано, закончилась война.

* * *

Маша вздрогнула и отрыла глаза. Ощущения вернулись постепенно: неровная бревенчатая стена за спиной, шорох ветра под дырявой крышей. Покачивалась ветка, которая проникала внутрь дома через пустой оконный проём. Снаружи было сумрачно, и вдалеке приглушённо гавкали собаки.

Когда Маша пришла сюда, небо над деревней всё ещё было светло‑серым. Сколько же времени она здесь пробыла? Она дёрнула рукав ветровки, чтобы посмотреть на часы: поздновато. Сабрина наверняка будет волноваться: Маша сказала ей, что уходит на полчаса, не больше, а сама бродила по деревне до вечера.

И обиднее всего, что впустую. В обгоревшем доме жил пугливый и безобидный фантом, в заброшенном сарае на восточной окраине – крошечный домовой дух, вот и всё. Ничего интересного, а тем более опасного она не нашла. А ведь это была неплохая версия – оголодавшая сущность выпивает жизни из людей. Отличное решение загадки. Одно маленькое «но» – такая сущность ни за что не осталась бы незамеченной.

Маша выбралась из заброшенного дома, осторожно переступая через прогнившие половицы. Кое‑где между ними проросли чертополох и полынь. А вокруг дома всё заполонил одичавший малинник. Маша исцарапала все руки, пока пробиралась к дому, а лицо ей спас только глубокий капюшон ветровки.

С неба опять посыпался дождь вперемешку с обрывками листьев. Она спрятала руки в длинных рукавах и оглядела деревню. Кое‑где уже светились жёлтые квадратики окон. Нужно было возвращаться домой, но с пустыми руками – обидно. Маша обернулась к тёмной роще, за которой начиналось кладбище, вздохнула и решилась.

Это было нехорошее кладбище: слишком много провалившихся могил, слишком много раздвоенных деревьев, которые прорастали сквозь мёртвых. Прислушиваться к ним было неприятно. Маша решила, что пройдёт кладбище по длинной диагонали, а потом вернётся, обойдя по краю. Так будет сложнее заблудиться. Большой трапецевидный памятник маячил в просвете между деревьями.

Она пыталась идти быстрее, но в узких проходах между оградами вряд ли можно развить приличную скорость. Время от времени приходилось замирать и прислушиваться. Неприятно стонали кладбищенские деревья, от этого тупая боль рождалась в затылке. Они мешали слышать остальное. На пятый или шестой раз Маша открыла глаза и не увидела большого памятника.

Стало темнее. Она огляделась: просвета нигде не было, как будто небо стало одного цвета с лесом. Вынула телефон – голубоватое свечение вырвало из сумрака облезлое надгробие с выцветшей фотографией. Имя под ней ничего не говорило Маше – значит, утром она здесь не проходила.

Подавив в себе панику, она сунула телефон в карман и снова прислушалась: кладбище молчало. Нужно было идти хоть куда‑то, главное – не стоять на месте, и Маша начала медленно пробираться вперёд.

Безопаснее было бы пойти с Сабриной, но тогда – Маша знала – она совсем ничего не услышит. Сабрина обладала прекрасным свойством распугивать всё не‑живое вокруг себя в радиусе километра. Отличная способность для того, кто любит гулять по ночным кладбищам.

Поплутав между оградками ещё, Маша снова достала телефон: связи не было, чего уж тут ожидать, но она всё‑таки набрала номер. Телефон издевательски пиликнул и сбросил вызов.

Она опять прислушалась и вдруг на самом пределе ощутила тяжёлые шаги. Кто‑то приближался к ней, уверенно и неторопливо. Стоны деревьев затихали. Странное ощущение – она никак не могла разобраться, человек ней идёт или нет, но шаги приближались очень быстро, а значит, на самом деле к ней, хотя Маша давно выключила бесполезный телефон и стояла, не шевелясь и почти не дыша.

– Где эта, вторая… Маша, да?

Сабрина, мирно дремавшая в углу кухни, приоткрыла один глаз. Глянула в окно – сумрачно. Темнело здесь очень быстро, здесь, можно сказать, и не рассветало вовсе, просто хмурое утро переходило в серый вечер. Жёлтая лампочка освещала основательную фигуру Судьи. Так стояла посреди комнаты, уперев руки в бока, и от этого казалась ещё больше.

– Маша на кладбище, – лениво сообщила Сабрина, снова закрывая глаза.

– На кладбище? – с выражением сдержанного раздражения выдавила Судья.

– Ну да. Она там по телефону разговаривает.

Судья потопталась на пустой холодной кухне и, судя по звукам, ушла. Сабрина всё‑таки задремала, но неясное беспокойство заставило её открыть глаза и убрать ноги с соседней табуретки. За окном не то, что стемнело, там едва можно было рассмотреть старую яблоню. Небо затянулось тяжёлыми беспросветными тучами.

– Который час? – крикнула Сабрина, в соседнюю комнату. Её собственный телефон конфисковала Маша, чтобы выяснить, ловит ли тот лучше, а наручных часов она не носила отродясь.

– Шесть почти, – отозвалась Гала, после чего послышался грохот.

Сабрина вскочила на ноги. Два, а Маша ушла в два, после того, как пару часов поблуждала по деревне, поела вчерашней картошки и, забившись в угол, начертила несколько кособоких схем. Они до сих пор валялись в углу стола.

Что ей там делать, четыре часа на кладбище?

Сабрина сорвала с гвоздя в прихожей свой дождевик, проверила пистолет на поясе и выскочила из дома. Моросил противный дождь, и местные жители успели попрятаться по домам, не гавкали из подворотен даже собаки.

Покрутившись на месте, Сабрина вспомнила, в какую сторону они шли утром, туда и направилась. Шлёпать по грязи пришлось долго, прежде чем вдалеке показались знакомые развалины и пёстрый кустарник. И ещё покосившиеся кресты на фоне тёмных зарослей – безрадостное зрелище.

Ей никто не попался на встречу. Одно только радовало – дождь смыл горький запах дыма. Но было тихо, только шуршала листва, и поскрипывало вдалеке дерево. Было тихо, и это тревожило Сабрину больше всего.

Если бы через кладбище шла Маша, треск сучьев и припоминания демонов были бы слышны на всю округу. Хорошо, не на всю, но Сабрина точно различила бы их. Она снова осмотрелась, но в сумраке непогоды только покачивались ветки деревьев.

Пришлось идти, искать узкие проходы между оградками и пачкать руки облупившейся краской. Облезлые портреты и даты на надгробиях не были различимы. Из‑под ног иногда выскакивали с натужным шорохом мыши.

На горизонте замаячил большой памятник в форме трапеции, когда Сабрина поняла, что Маши тут нет. Но на всякий случай она добралась до края кладбища, послушала журчание ручья, нашла пресловутую кучу жжёной листвы и убедилась, что шла сюда зря. Возможно, Маша ушла в западную часть кладбища – там старые кресты тянулись, насколько хватало взгляда, и прятались в густом подлеске. Но там искать было бесполезно: пройдут в трёх шагах друг от друга и даже не заметят.

– Где её носит, – прошипела Сабрина сквозь зубы, щурясь на памятник. В полумраке оказалось сложно различить отдельные черты, но она разглядела четыре овальных портрета в ряд.

Она вернулась в деревню по тропинке, которая виляла вдоль ручья, заглянула в дом – Машиной куртки в прихожей не было. Сабрина вдохнула домашнего тепла и снова вышла на улицу, под зарядивший с новой силой дождь.

Она уже в который раз обругала сама себя за то, что поддалась на её уговоры и не пошла следом. Особенно после сообщения Судьи, что на неё кинулся бродячий демон. Не стоило бродить по тёмному кладбищу в одиночку.

Тяжело вздыхая, она снова вышла на дорогу. Тревога уже не просто беспокоила – царапала кошачьими когтями изнутри и на ухо нашёптывала страшные вещи. Сабрина направилась в противоположную сторону, к ручью, что на другом краю деревни. Вчера‑то они обошли её всю.

Только у самой окраины она разглядела в подступающих ранних сумерках две фигуры, бредущие по обочине. По интонациям, разносящимся далеко по округе, Сабрина поняла, что одна из них – точно принадлежит Маше. Та размахивала руками, что‑то увлечённо объясняя спутнику. Отдельных фраз Сабрина не разобрала.

Она подлетела к парочке, никакого внимания не обратив на второго, и схватила Машу за руки.

– Где ты гуляешь? Я тебя обыскалась.

Дышать стало чуть легче.

– Прости, – виновато улыбнулась та. Её руки были холодными, но на щеках играл румянец. – Я правда немного заблудилась. Представляешь, пошла в другую сторону от ручья. А там болота. Хорошо, что встретила Рока, он помог мне выйти к деревне.

Только тут Сабрина обернулась на её спутника. Мужчина старательно отводил взгляд, делая вид, что их разговоры его волнуют мало. Он был высоким и, как многие здесь, одевался просто и тепло: из‑под просторной куртки выгладывал ворот толстого свитера.

– А, спасибо, – суховато кивнула ему Сабрина.

– Да, мы пойдём, – снова улыбнулась Маша, оборачиваясь к Року.

Тот лишь кивнул и зашагал обратно, спокойный – как будто каждый день ловил на болотах потерявшихся следователей и возвращал их домой.

– Довольно странный тип, – призналась Маша, когда они отошли на приличное расстояние. Она пыталась согреть руки, втянув кисти в рукава, но, видно, всё равно не получалось, потому что голос её подрагивал.

– Ты дозвонилась кому‑нибудь? – Сабрина взяла её за локоть и повлекла в сторону дома. Кажется, Маша слишком увлеклась своими размышлениями, чтобы ориентироваться в переплетении улиц и переулков.

– Кажется, да. Правда, постоянные помехи, разговаривать было невозможно. Но я послала сообщение, фотографию одной закорючки из дома Комиссара. – Она говорила без остановки, значит, волновалась. И теребила край рукава. – Теперь нужно почаще на кладбище появляться, чтобы ответ поймать.

– Теперь я пойду с тобой, – невесело отозвалась Сабрина.

Она кожей ощутила чужое присутствие. Осторожно обернулась: чутьё не подвело. Несмотря на дождь, у одного из заборов на лавочке сидела старушка. В сером мареве было не понять, куда она смотрит, но Сабрина различила положение её рук – бабуля словно поглаживала кошку, сидящую у неё на коленях.

– Всё, хватит на сегодня, – буркнула Сабрина и потянула Машу за локоть. – Домой, нарисуешь ещё пару схем. А побродим завтра.

Вечером – хоть было всего шесть часов, но все дружно называли хмурый сумрак за окном именно вечером – Маша снова копалась в своих бумагах, перебирала схемы и водила по ним ручкой. Ручка изредка плевалась чёрными чернилами, оставляла на листах кляксы, и Маша тут же превращала их в смешных человечков.

Сабрина медленно перемешивала сахар в давно остывшем чае. Пить не хотелось, но ей нужно было хоть чем‑то занять руки. Сабрина не скучала, нет. Просто то, что Маша вырисовывала на листах бумаги, она пыталась уложить в голове и прочувствовать.

Она вспоминала слова Маши о том, что иногда убийцы даже вызывают врачей для своих жертв. Потом – Судью, которая полоскала в ручье глубокую рану. Что ей делать рано утром на кладбище, как только не жечь труп чёрной собачонки? Любопытный ритуал на смерть. Любопытно, зачем Судье убивать своих же соседей.

В дверь методично стучали. На крыльцо уже дважды выходила Гала, грозила в темноту кулаком и открывала дверь, чтобы крикнуть обидное:

– Пшёл отсюда! Давай‑давай! – Приняв необычайно суровый вид, она снова захлопнула дверь.

Маша оторвалась от своих бумаг и проследила за тем, как Гала идёт из прихожей в комнаты, по‑генеральски чеканя шаг.

Оказалось, что стены и окна не особенно хорошо защищают от внешнего мира. Снова постучали – теперь уже в кухонное окно. Сабрина глянула мельком: в самом углу окна, среди голых малиновых прутьев виднелось жалобное лицо Комиссара. Сухие стариковские губы подрагивали от обиды.

– Ну Гала, ну пятьдесят грамм. Не могу, помираю!

Она вбежала на кухню.

– Нет у меня! – воинственно выкрикнула Гала и задёрнула штору, которой хватило ровно до половины окна.

Комиссар медленно переместился к незашторенной части.

– Знаю, что у тебя есть. На донышке осталось, наверное. Ну хоть капельку. Я огурчиком закушу.

– Даже не проси.

– Слушай, – Маша потеребила Сабрину за рукав свитера. Не обращать внимания на перепалку было сложно, и Маша жмурилась, когда особенно громко возмущалась Гала или страдальчески тянул свою песню Комиссар. – Странно. Я этого Рока вообще в переписи не найду. А Судья сказала, что тут все должны быть.

На кухне зажглась тусклая жёлтая лампочка. Гала предусмотрительно задёрнула шторы полностью, как только они заявили о желании включить на кухне свет.

«Вдруг заглянет ещё кто‑нибудь», – таинственно прошептала она и смутилась от скептического взгляда Сабрины. А Маша зябко повела плечами.

– Брось, – вздохнула Сабрина, вертя в руках видавшую виды чайную ложку. – Может, он тебе неполное имя сказал. И на самом деле он Эроик какой‑нибудь. Мало ли полукровки притащили нечеловеческих имён после войны.

Маша почесала ручкой в затылке, потом спохватилась, что чешет пишущим кончиком и принялась вслепую оттирать с кожи чернила.

– Да нет, я вроде бы всех отметила, кого нашла вчера и позавчера. Его здесь точно нет. Надо будет у Судьи спросить. И ещё этот Комиссар. Вот нигде точно не указано, сколько он тут живёт. Вообще многие говорят, что он пришёл в деревню лет двадцать назад. Или двадцать пять. А кто‑то с пеной у рта твердит, что он тут всю жизнь живёт. Вот и как это всё понимать?

Она подняла голову: словно в ответ на её слова хлопнула входная дверь, и в прихожей послышались шаги. Потом приглушённое ворчание, и на кухню заглянула Судья.

Её пальто было насквозь мокрым, с волос капало, а на лице поселилось такое выражение, словно это Сабрина с Машей вызвали дождь, чтобы ей навредить.

– Сидите? – хмуро уточнила Судья. – Ну сидите, сидите. А там, между прочим, ещё человек умер. Вы вообще как считаете, хорошо работаете, да?

Маша вскочила так резко, что вздрогнула даже Судья. Бросив всё, чем только что занималась, в художественном беспорядке, она побежала в прихожую и принялась натягивать кроссовки.

– Где? Кто это? Врачей уже позвали?

Сабрина неторопливо подошла и привалилась к косяку. Дождевик и сапоги – надевать недолго, а лицо Судьи показалось ей очень занимательным. На нём сменилось сразу несколько выражений – от удивления и до привычной раздражённости. Она потопала по полу, будто сбивая с ботинок грязь.

– Без вас проблем по горло! Тут ещё показывай, кто, куда. Ладно. Одевайся быстро, – буркнула она, ни на кого не глядя.

Сабрина оторвалась от косяка и протянула руку за дождевиком.

Они вышли из дома и отправились влево – от кладбища, значит, в противоположную сторону. Всю дорогу Маша и Судья шагали чуть впереди, обсуждая умершую. Маша спрашивала, часто оборачиваясь на собеседницу, Судья отвечала вяло, односложно.

Сунув руки в карманы дождевика, Сабрина шла позади шагов на пять них и оглядывалась. На положенном месте бабушки с котом не нашлось, и от этого даже захотелось с облегчением вздохнуть. Впрочем, мало ли сумасшедших в глухой деревеньке.

Дом, к которому они свернули, изнутри светился таким же бледно‑жёлтым маревом, как и кухня Судьи. Из‑за того, что первая комната была едва ли больше грузового лифта в каком‑нибудь городском доме, казалось, что она до отказа забита людьми. Не раздеваясь, Сабрина осталась у дверей – с мертвецом тут было кому разобраться и без неё.

Пахло приторно, по‑больничному. Из угла слышался тихий полувой‑полуплач, Сабрина глянула туда, но увидела только пёструю шторку, отделяющую от общей комнаты небольшое пространство.

Рем и его коллега хлопотали у размётанной белой постели. Кто там лежал, Сабрина не увидела, но Маша подошла ближе и, потыкав себе в подбородок ручкой, которую так и не выпустила из рук, принялась что‑то вполголоса спрашивать. Рем вдруг обернулся и, увидав Сабрину, улыбнулся ей и подмигнул. Маша тут же потащила его за рукав – ты чего, мол, не отвечаешь.

Сабрина про себя усмехнулась. Мимо неё, дыша тяжело, как пароход, проплыла Судья. На мгновение замерла, окинула Сабрину взглядом, как будто собиралась ещё что‑нибудь проворчать. Но не стала. Сабрина всё‑таки не Маша, от неё и в ответ пару ласковых слов получить можно. Судья пошла дальше. Вскоре хлопнула дверь.

– Ну что, совсем никаких признаков? – слишком уж громко всплеснула руками Маша. На неё все обернулись, и седой дедушка, сидящий за столом у окна, глухо закашлялся в кулак.

Прикрыв глаза, Сабрина слушала плач, разговоры и покашливания, пока к ней не подошла Маша. Блокнот в её руках был весь исписан, вот только никакого удовольствия она от этого не испытывала. Перебрала загнутые уголки и проворчала, не глядя на Сабрину:

– Опять! Врачи говорят, что похоже на инфекцию. Лихорадка, рвота, слабость. Но почему‑то никто не заражается. И, во‑первых, врачи у нас, – она бросила беглый взгляд на рыжего Рема, – не профессора, прямо скажем. Во‑вторых, мало ли какую заразу можно на болотах подцепить. А вот родственники клянутся, она никуда не ходила, ничего особенного не ела. Если в семье больше никто не болен, значит, это не может называться эпидемией.

Сабрина поднялась на цыпочки и увидела, наконец, убитую. Или умершую. На белых простынях лежала нестарая, в общем‑то, женщина, бледная и худая, и смерть уже навела на неё чёрные тени, но жутко больной она не выглядела.

– Закрою я это дело, ко всем демонам! – снова слишком громко возмутилась Маша. Старик за столом закашлялся с новой силой. – Что мне с ними делать?

Она притихла, покусала губы и рассказала, глядя в сторону, на старый сервант с поблекшими от пыли стёклами:

– Правда, умерла как‑то странно. Вчера вечером всё хорошо было, а утром тоже ничего, но, говорят, уставшей выглядела. А под вечер слегла. И так быстро на тот свет отправилась. Я не медик, конечно…

– К вечеру? – переспросила Сабрина и, подумав, взяла её за локоть.

Улица встретила их промозглым дыханием ветра и ледяным дождём. Маша поёжилась и, по привычке, втянула руки в рукава до самых кончиков пальцев. Из рукавов дождевика теперь выглядывала только вездесущая ручка, которой Маша постукивала то по стене дома, то по деревьям.

Они обошли вокруг дома раз, шлёпая по размокшей земле, вернулись за фонариком и обошли снова.

– Ты что, думаешь, к ним ночью кто‑то пролез? – поинтересовалась Маша, рассматривая заляпанную грязью и дождём стену под окном. Естественно, следов длинных когтей или ожогов от огненных заклинаний там не было.

– Ну, это единственное, что пришло мне в голову.

– Знаешь, ты права. – Маша посветила фонариком выше. Размокшие рамы чуть выступали, казалось, что подцепить и открыть их – проще некуда. Она попыталась – и ничего не вышло. Рамы держались, как приколоченные. – Если это и правда убийство, то маг должен был хоть посмотреть ей в лицо. Я уже не говорю, что прикоснуться… На расстоянии наслать такое очень сложно. М‑да.

Она щёлкнула кнопкой фонарика и сунула руки в карман. Заборы вокруг каждого дома стояли такие, что выдержали бы, наверное, и нападение пары‑другой волков. Представить лезущего через них мага Сабрина не могла. Воображение всегда было её слабым местом.

Они вернулись в дом, снова вдохнули запах грязного белья и чужих жизней. Сабрина осталась подпирать дверь – не видела смысла проходить в комнату, – а Маша вынула блокнот и отправилась на охоту.

Она вернулась довольно быстро, недоумённо скривилась и кивнула Сабрине на выход.

– Спросила, кто к ним сегодня заходил вообще. Сказали, что Комиссар, он часто ходит по деревне и просит ну… опохмелиться. И потом, она сама ходила к Алине. У них вот коза заболела, хотели попросить какое‑нибудь средство. Впрочем, Алина не дала. Ещё Судья с каким‑то делом. Выходит, всего трое.

Сабрина кивнула и толкнула дверь. Она поддалась тяжело, ухнуло что‑то в подполе.

– Зачем Судье, Алине или Комиссару убивать людей?

Почесав ручкой в затылке, Маша кивнула своим мыслям и шагнула на крыльцо.

– Вот этого я не знаю. Пойдёшь со мной на кладбище? Может быть, связь появится.

– На кладбище? – возмутилась Сабрина, она‑то уже приготовилась вернуться на тёплую кухню и съесть приготовленный ужин, а после него можно было сразу завалиться спать – под шорох дождя спится очень хорошо. – Ты с ума сошла, там же темно, и развезло небось так, что не пролезть.

Вместо ответа Маша достала из кармана фонарик и направила его луч себе на лицо. Улыбнулась. Гримаса вышла жуткой.

Маша сидела на приземистой оградке и покачивала скрещенными ногами. Отсюда не видно было огоньков деревни, фонарик она отключила, чтобы глаза привыкли к темноте, а свет – голубоватый, призрачный – давал только экран мобильного. Он же и освещал сосредоточенное лицо Маши.

Сабрина побродила по склону, каждый раз старательно обходя дотлевшую кучу листьев, и прислушалась к шороху ветвей и журчанию ручья. Ни одного постороннего звука – хорошо. Вот демон нёсся бы так, что его стало бы слышно за километр. Тупое животное.

Человек стал бы подкрадываться тихо, но его бы Сабрина тоже заметила. Шуршали бы листья под ногами. И по кладбищу просто так не пройдёшь – или в оградку врежешься, или застрянешь между.

– Ну что, пришёл ответ?

Маша отрицательно качнула головой.

Вздохнув, Сабрина зашагала обратно – к большому трапециевидному памятнику, снова сощурилась, стараясь рассмотреть портреты в овальных фарфоровых рамках.

– Слушай, – негромко позвала её Маша, опуская руки на колени. Телефон задумался и перестал светиться. – Я вспомнила. Мне такой странный сон приснился сегодня.

Сабрина хмыкнула: кладбище – чем не место для пересказывания кошмаров.

– Снилось, как будто бы я умерла. И как будто меня закапывают в землю. Но я сама словно наблюдаю это со стороны. Стою и хочу сказать, мол, да вы что, вот же я, чего вы плачете. А все плачут. И мне не страшно, что я умерла, а просто не по себе. – Она резко замолчала и передёрнула плечами.

– Кошмар, – выдохнула Сабрина. Она не считала себя пугливой, но рассказы о смерти на фоне крестов и серого неба, под звуки дождя и её приводили в тягостное настроение. Хотя откуда бы Сабрине знать о снах. Она очень редко видела их. Почти никогда.

Она хотела добавить, что всё это – действие свежего воздуха, но, возвращая их в реальность, пискнул мобильный телефон, и Маша поднесла его к лицу, озарив себя голубоватым светом.

– Я же говорила, что придёт сообщение, – рассеянно пробормотала она, тыча в кнопки непослушными от холода пальцами. – Всё, пойдём, дома спокойно прочитаем.

* * *

Горело красиво. Арас издалека наблюдал, как пылает дом на окраине деревни. Огонь лизал изнутри каменные стены, подсвечивал оранжевым ночное небо. Ветер рассыпал искры. Оставалось только надеяться, что пожар не перекинется на другие дома.

На улицу уже выбегали испуганные соседи, кто в чём – беда выдернула их из постелей. Кто‑то уже чертил на земле руну вызова дождя. Корявенько выходило, правда, и с неба посыпали редкие капли. Арас не стал ждать, чем всё закончится.

Он поправил на плече дорожный мешок, посильнее надвинул на лоб шапку и зашагал прочь от деревни. Ночной лес – не лучшее место для прогулок, но от дорог Арас пытался держаться подальше. Если утром его станут искать, то именно на дорогах.

Он прикинул, что если поторопится, дня через три будет в Илле, оттуда рукой подать до Олерика, а там уже куча порталов – иди, куда душа пожелает. Благо, денег у него теперь было достаточно, хватило бы даже на жизнь в большом городе.

Арас пришёл в эту деревню позавчера. Она была так далека от столицы, что дыхание войны почти не коснулось здешних обитателей – их опрятных домиков и цветастых нарядов. Услышав, что к ним прибыл гонец императора, они высыпали на улицу, не дожидаясь даже призывов старосты.

Камзол с золотыми пуговицами и эполетами произвёл впечатление – женщины таращились, мужчины цокали языками и вполголоса переговаривались. Грамота с печалью и вензелем впечатлила их ещё больше.

Зал совета – как претензионно называлась эта комнатка, уставленная длинными лавками, – очень быстро заполнился до отказа. Мальчишка, оказавшийся в первом ряду, ел вишни, плюя косточки себе на ладонь.

Арас влез на сооружение, напоминающее кафедру.

– Лорды и леди!… Дорогие друзья!

С задних рядов послышались сдавленные смешки.

– Как всем вам известно, в то время как мы живём сытой и спокойной жизнью, наши доблестные войны сражаются с вероломными захватчиками. Благословенная цель – защитить нашу мирную жизнь и свободу. Но силы страны уже на исходе. Кто же должен протянуть руку помощи? Мы должны протянуть руку помощи, и мы ее протянем.

Кое‑кто уже догадался, в чём тут суть дела, и неуютно заёрзал на своём месте. Менее догадливые сельчане загалдели все разом, стараясь вызнать, как идут дела в столице, а не пора ли уже заканчивать с военными действиями и не предсказали ли маги академии засуху этим летом.

С предпоследнего ряда поднялся приземистый мужичок и прокричал, пытаясь переголосить общий гул:

– Почему это мы должны им помогать? Нам война не нужна. Они там себе воюют, вот пусть сами себе и помогают. А нам наши деньги не лишние.

На него зашикали, но без особой уверенности. Арас выдержал долгую паузу, глядя прямо перед собой.

– Ваши слова ударили меня в самое сердце. Я очень рад, что те, кто защищает нашу родную страну в боях, не может вас слышать. Превосходно! Выходит, вам было бы безразлично, если бы солдаты противника добрались сюда, сожгли дома, растоптали посевы, а вас погнали в рабство?

Говоривший смутился, но попробовал защититься.

– Так… А чего сразу в рабство? Жили бы, как и живём, мало ли, кто там в столице на троне сидит.

Сосед потянул его за рукав, заставляя сесть. Мальчишка, который жевал вишни, смотрел на Араса, открыв измазанный в тёмно‑красном соке рот.

Всё шло как обычно – в каждой деревеньке Арасу попадались такие буяны, в некоторых – даже несколько, только вот тех, кто смотрел на него во все глаза, было несравнимо больше. Заученная речь лилась легко и свободно.

Чуть позже Арас со старостой, который лично вызвался помочь императорскому послу, прошлись по деревне, собирая добровольные пожертвования. Нельзя было сказать, что сельчане легко расставались с деньгами, кое‑кто даже пытался сдать вместо взноса курицу или вязанку лука. Здесь, кажется, с деньгами было вообще не густо – ели то, что сами вырастили, а если чего не было – менялись с соседями, натуральным, так сказать, образом.