Текст книги "Маша Орлова. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Мария Чурсина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 39 страниц)

Маша ещё покопалась в сумке и бросила Вете связку брелоков на большом кольце: пластиковая летучая мышь, деревянный шахматный конь, крошечный стилизованный кинжал.

– Держите пока, вам нужнее. Это будет защищать вас, пока я жива. Вернёте, когда сможете.

Хлопнула входная дверь. Вета крутила в пальцах связку потёртых брелоков. Хуже всех выглядела летучая мышь: одна пластиковая лапа отвалилась совсем, клыки погнулись и пожелтели.

* * *

Ровно в полночь в комнату вошла Сабрина. Маша подняла голову от собственных исписанных тетрадок. Чернильные крючки расплылись перед глазами.

– А тебе чего не спится?

Сабрина по‑турецки села на кровать, медленная, как кошка, и такая же гибкая. Сидеть вот так и наблюдать за Машей она могла бы сколько угодно. До утра, если потребуется.

– Антонио сказал присмотреть за тобой.

Маша озадаченно почесала за ухом остриём карандаша.

– А за мной‑то зачем?

– Как это, зачем? Ты ведь дочка Веры, а Вера вызвала фантом. Судя по тому, что говорят о её одноклассниках, их дети погибают. Антонио сказал, так фантом добирается до родителей – убивает детей, чтобы родители стали уязвимее. Поэтому ты в опасности.

Маша хмыкнула. В окно к ним заглядывала обкусанная облаками луна, жёлтая, как фонари на набережной. Маша ощутила голыми плечами ночной ветер, покосилась на плед, но вставать и идти за ним было лень.

– Не беспокойся, я не собираюсь прыгать из окна. Да тут всего‑то второй этаж.

Сабрина не шевельнулась и, кажется, даже не моргнула.

– Ладно, сиди, я не против. Что на самом деле плохо, так это то, что у меня нет ни одной идеи, как хотя бы смягчить нападение второго фантома. Я уже не говорю, чтобы уничтожить его. Наверное, после неудачи поисковиков, это невозможно. У нас ещё не таких методов. И всё, что я могу сказать о нём – он обожает высоту, крыши и небоскрёбы. Наверное, искать его следовало бы на самой высокой крыше города.

Она с таким же успехом могла бы разговаривать сама с собой. Маша поднялась и закрыла окно. Отчего‑то подползающая к самому подоконнику ночь вызывала теперь в ней острую тревогу. Впрочем, с чего бы, интересно? Дом она защитила куда лучше, чем квартиру Веты.

Эту защиту Маша строила годами. Эфемерная безопасность большого города не могла её обмануть. Когда‑то давно Маша на собственной коже ощутила всю хрупкость окружающего мира. Она знала, что такое сущности, многих она знала даже лично.

Теперь: кирпичная крошка под порогами, символы на окнах она рисовала прозрачным маркером каждую вторую пятницу месяца. Над входной дверью висела безобидная, на первый взгляд, безделушка: вышитая крестом собака. Конечно, были и тряпичные куклы: всего четыре, по четырём углам дома. И самое главное: никто не сможет войти, если хозяин дома действительно воспротивится этому. Маша знала, что это значит: воспротивиться по‑настоящему. Но для этого она не должна была спать, потому что спящий не может сопротивляться.

Возвращаться к тетрадкам не хотелось. От яркого света резало глаза – Маша приглушила настольную лампу и легла на край кровати.

– Всего пять минут, и я вернусь к работе.

– Ну да, – вздохнула Сабрина. То ли сарказм, то ли сожаление. Она провела рукой по Машиным волосам. – Бедная ты моя.

В ночном небе по одному гасли отражения фонарей.

Маша заснула и очень скоро ощутила, как её накрывают пледом. В бледном свете лампы она открывала глаза: присутствие рядом Сабрины явственно ощущалось, она и правда лежала рядом, глядя на Машу. Было же сказано – присмотреть.

В шесть утра улицы были пусты, в открытые окна пели птицы.

– Куклы были разорваны.

– Значит, ты спала, когда она ушла? – повторил Антон.

– Я не спала, – в третий раз повторила Сабрина, спокойно и даже холодно, но не верить ей он почему‑то не решился. – Я клянусь, что я ни секунды не спала. У меня был приказ охранять её.

– Тогда как Маша ушла?

Между ними повисла тишина. Вета, сидящая на полу под окном, опустила лицо в раскрытые ладони. Бессонная ночь туманом стояла в голове. Вете то хотелось рассмеяться из‑за какой‑нибудь совершеннейшей глупости, то – зарыдать, обхватив руками спящий тут же Город.

Антон взял со стола мобильный, слепо потыкался в кнопки. Сабрина стояла напротив него, в дверном проёме, сжимая и разжимая кулаки.

– Она не отвечает.

– Я… нет. – Он выбрал, наконец, какой‑то номер, нажал на вызов и отвернулся к стене, как будто боялся, что Сабрина прочитает на его лице что‑нибудь эдакое. – Дежурный?

Они молча ждали, когда Антон закончит выслушивать отчёт пол мучительной минуты, или даже целую минуту. Потом он хлопнул крышкой мобильного и сунул его в задний карман джинсов.

– Плохая новость. Примерно в час ночи умерла ещё одна девочка из класса. – Он быстро глянул на Вету, но ей было всё равно, ничто уже не заставляло сердце зайтись. – Анна. Её охраняли поисковики, но, кажется, не очень‑то качественно охраняли.

– Как она погибла? – перебила его тяжёлым вздохом Сабрина.

– Бросилась с крыши. Причём уехала от своего дома в противоположный конец города. Как будто специально, чтобы не остановили. Как будто специально, нашла здание повыше.

Сабрина закрыла глаза, открыла. В её лице ничего не поменялось. Вереница цветастых браслетов перепуталась на запястьях. Город встрепенулся под рукой Веты. Она успокаивающе коснулась его.

– Он не убьёт Машу, – сказал, наконец, Антон и под испытывающим взглядом Сабрины добавил: – Пока что она – единственная, кому более или менее удалось выйти с ним на связь. Скорее всего, он воспользуется ею, чтобы установить контакт с нами.

– Ты так уверен, – протянула она. Взгляд был тяжёлым, смертельно тяжёлым, неясно, как вообще Антон выдерживал его. – Или есть хоть один шанс из ста, что в следующий раз дежурный доложит тебе об ещё одном самоубийстве?

Город снова дёрнулся под рукой Веты. Её пальцы напряглись, а внутри сжался холодный ком. Она его не опустит. Защиты чёрных символов, нарисованных на обоях, призрачны и эфемерны, но пока что они работали, и Вета не выйдет отсюда, зная, что Город за пределами квартиры может пострадать.

– Успокойся. – Антон так и стоял напротив, зажав телефон в руке. – Мы всё равно не узнаем, где она.

– Я предполагаю, где она. – Сабрина стрельнула глазами в сторону Веты. – И думаю, что вы тоже предполагаете, просто боитесь сознаться. Не хотите уходить отсюда, из‑под защиты символов. Не хотите оставлять её. Великолепно работаете, товарищ майор.

Больше она ничего не сказала, хотя взгляд стал ещё смертоубийственнее. Антон сделал вид, что не прочитал откровенной угрозы в её взгляде.

– Хорошо, и где же?

Вете жутко было от того, какой неподвижной стала Сабрина. Она говорила, но, кажется, почти не шевелила губами. Лицо закаменело в выражении холодной отстранённости.

– Судя по всему, второй фантом обожает крыши. Значит, прятаться он будет на самой высокой крыше в городе. Разве это не ясно? А самое высокое здание в городе – бизнес‑центр Консул на проспекте Рождественского, помните его наверняка.

Город под пальцами Веты взвился, обжигая её ладонь холодным дыханием. Она до скрипа сжала зубы.

«Ты останешься здесь».

Антон щёлкнул крышкой телефона. Решился:

– Ну хорошо, поехали. – Он повернулся к Вете. – Ты оставайся в квартире, так безопаснее.

Она собиралась сказать ему, что с радостью так и сделает, но Город уже просыпался. Холод под её рукой сделался невыносимым. Он поднялся вверх и впервые – по собственному желанию – стал видимым для всех. Высокий человекоподобный силуэт – ростом под самый потолок, – он казался сшитым из мешковины и старых лоскутков, сотканным из слишком густого тумана и дыма. Вместо лица была смятая материя, вместо рук и ног – полые отростки реальности.

– Я поеду с вами, – обречённо сказала Вета. – Мы поедем.

Автоматические двери бизнес‑центра застряли в неопределённом положении. Антон протиснулся между не до конца съехавшимися створками и предъявил выскочившему охраннику удостоверение.

– Центр, открывайте.

– Наконец‑то вы приехали! Всё утро звоню в дежурную часть, а мне говорят, что все оперативники сейчас заняты. У нас тут такое творится, что бежать хочется.

Сабрина без усилий прошла мимо заклинивших створок следом за Антоном. Вета ещё постояла на открытом воздухе, воображая, что видит чистое небо в последний раз, и Город потянул её внутрь.

В просторном холле было пусто и тревожно. Лысеющий охранник, крест‑накрест перечёркнутый оружейными ремнями, махнул рукой в сторону пропускных терминалов.

– Это началось примерно в четыре утра. Электричество выключили, я звонил на подстанцию – там ничего понять не могут. Вместо воды из кранов хлещет какая‑то чёрная дрянь. Запах болота. И ещё это… слышите? Слышите, да?

По пустым коридорам разнёсся жуткий скрежет металла об металл, долгий, переходящий с одной ноты на другую, жуткий и говорящий. Вета вздрогнула.

– Скрипач, – чётко выговорила Сабрина, развернулась и ушла в сторону шахты лифта.

– Не работает, – крикнул ей вслед охранник.

– Ключи от выхода на крышу, – потребовал Антон.

– У старшего по смене.

На двадцатый этаж они пришли чуть запыхавшись: Антон и старший по смене, бряцающий связкой магнитных ключей. Сабрина уже ждала их там, у металлической двери, намертво впаянной в проём. Вета с охранником отстали на три этажа.

Начальник охраны бессмысленно подёргал за ручку, попробовал зачем‑то все ключи – один за другим. Дверь стояла намертво. Он развёл руками. Город рванулся туда, но Вета отчаянным усилием удержала его.

– Чёрт знает, что такое, – пробормотал охранник у неё над ухом.

Начальник смены глянул в их сторону и, кажется, заметил Город, потому что лицо его стало озадаченным, потом – побледнело почти до синевы.

И тут захрипела система громкой связи – одновременно и громко, на всех этажах. Хрип смешался с металлическими ударами и почти живым знакомым голосом сказал:

– Мне нужна хозяйка города. Я буду говорить с ней.

Ветер ударил в огромные окна, и на секунду Вете почудилось, что здание с бешеной скоростью несётся вниз и вот‑вот рухнет поперёк трассы.

– Где здесь пульт управления громкой связью? – обернулся к ним Антон. До сих пор он внимательно изучал дверь.

Пульт управления нашёлся на шестнадцатом этаже. Антон включил микрофон, потрогал его пальцем и только потом пропустил к нему Вету.

– Я здесь, – сказала она чужим голосом, разнёсшимся по всему зданию. Город стоял у неё за плечом, непривычно материальный, сгусток утреннего тумана с росчерками пасмурного неба.

– Ты поднимешься ко мне, – произнёс Скрипач голосом Маши. – Но сначала брось амулеты в окно.

На всех этажах разом захрипело, и через пелену потустороннего шума прорвался её настоящий голос:

– Не надо, не отдавай амулеты.

Отражения Сабрины и Антона в тёмном стекле переглянулись. Вета достала из кармана платья связку брелоков, умилительно бесполезных на вид. Единственное окно в комнате со щелчком открылось, и утро захотело пробраться вовнутрь, но наткнулось на стену из глухого протеста.

Вета бросила вниз связку и не дождалась звука от удара об асфальт. Может быть, туман внизу просто проглотил её последнюю защиту. Проглотил и тут же начал переваривать.

Антон взял её за локоть, Вета походя дёрнулась и легко увернулась от следующего прикосновения.

– Я всё сделала.

– Поднимайся, – произнесла Маша, наполнив всё здание эхом от своего голоса. Последняя нота дрогнула и неуловимо изменилась: – Уходите отсюда. Уходите.

Вета повернулась к двери – Антон преградил ей дорогу.

– Пусть он идёт. А ты останься. Это их конфликт, а не твой.

Она выдохнула, потому что мгновение не знала, что ему ответить.

– Антон. Ты ничего не понимаешь. И двадцать пять лет назад ничего не понимал. Знаешь, почему я выбрала его, а не тебя? Потому что ты умеешь любить только самого себя. А он любит меня. И я люблю его. Я его не оставлю.

Он выпустил её руку и сам отошёл в сторону.

– Прости меня.

Она ничего не ответила. Под четырьмя внимательными взглядами Вета зашагала по лестнице вверх. Город шёл не сзади – теперь он шёл вровень с ней, и даже опережал на полшага.

Чахоточно‑бледный рассвет, занявшийся над соседними высотками, так и не расцвёл в полную силу. Сабрина сидела на подоконнике распахнутого окна, покачивала ногой и смотрела вниз. Ватное одеяло тумана только сильнее сгустилось.

Было тихо. Тихо, как бывает в шесть утра в городе, и даже ещё тише.

– За что ты просил прощения?

Охранник, забившийся в угол, поднял голову, но быстро уловил, что Сабрина обращается не к нему. Она говорила с Антонио – а тот стоял у стены, ткнувшись в неё лбом, и даже не шевелился.

– Так за что? – повторила Сабрина, выждав положенное количество секунд.

Он наконец обернулся. Буркнул:

– Не свались.

Вернулся измотанный начальник смены. От него пахло чёрной водой и болотом, а лицо влажно блестело. Умыться он что ли пытался из‑под неработающего крана.

– Там дверь открылась. Я не стал заходить.

Сабрина мгновенно слетела с подоконника. Она первой оказалась на лестнице, первой – у двери, в которую теперь влетал тонкий хвостик сквозняка. Крыша здания точно грибами поросла шахтами вентиляции и усиками громоотводов. Влажное покрытие было цвета предрассветного неба. Или, может, небо было цвета покрытия.

Маша нашлась у одной из шахт – сидела там, привалившись спиной к влажной стене, тяжело дышала.

– Как ты?

Хватаясь за горло, Маша глянула на неё. Выдавила из себя улыбку.

– Жива, и на том спасибо.

Подоспевший Антонио по‑деловому осведомился:

– Врач нужен?

Можно было подумать, что это не он стоял, ткнувшись лбом в стену.

– Переживу как‑нибудь. Ненавижу высотки. Терпеть не могу крыши. Терпеть не могу высоту, – пожаловалась Маша и встала, опираясь на руку Сабрины.

Поднималось из‑за облаков жёлтое солнце. Крыша блестела в его свете, совершенно пустая крыша: ни пятнышка крови, ни следа от каблука. Видимо, ему хотелось задать Маше один единственный вопрос: что здесь произошло, но он не задавал. Боялся услышать ответ что ли.

Туман схлынул, как море. Когда они спустились на первый этаж, в здании включился вдруг свет, уверенно загудели лифты в шахтах. Из тумана, как из‑за рухнувшей стены выступили боевые машины поисковиков, похожие на передвижные метеостанции, и люди в форме. Откуда‑то из‑за их спин выступила Вера, но ближе не подошла.

– Она ушла, – сказала Маша, ни к кому не обращаясь: поисковики были слишком далеко, Антонио демонстративно не слушал, а Сабрина и так поняла.

* * *

Когда Антонио вошёл в комнату отдыха, Маша сидела в углу, уставившись в стену. По плечам вниз тянулись тонкие проводки наушников. Она покачивала ногой – словно бы в такт музыке. Антонио окликнул её – не обернулась.

Он достал телефон и очень вовремя, потому что он зазвонил сам.

Пока Антонио молчал и слушал, Маша перестала качать ногой. В оконном стекле он отражался во весь рост – и как напряжённо поджимает губы, и как стреляет глазами в её сторону: заметила или нет. Она заметила, только виду подавать не хотела. Она собиралась послушать, о чём он говорит.

– Она отказывается рассказывать. Говорит, что не помнит. Нет, Вету не нашли. Никаких зацепок. Вчера вечером… не знаю, может, просто совпадение. – Голос прозвучал глухо. Маша убрала руку с подлокотника и поправила наушник. Музыка в нём давно уже не играла, наушник был её щитом, прочной защитой от внешнего мира. Иногда достаточно было просто намекнуть, что она имеется. – Мне на подоконник прилетел жёлтый кленовый лист. Откуда ему взяться посреди лета?

Он быстро глянул в её сторону: в отражении Маша поймала этот взгляд, но не обернулась.

Разговор кончился, и Антонио в оконном стекле нерешительно застыл. Потом всё‑таки подошёл и коснулся её плеча.

– Что? – поинтересовалась Маша преувеличено громко, словно бы из‑за грохота музыки не слышала собственного голоса. Выдернула один наушник и уставилась на Антонио.

– Ты не заснула тут? Иди домой что ли. Всё уже кончилось.

Маша молчала секунд десять, ждала, пока он скажет что‑нибудь ещё, но Антонио молчал и не уходил.

– А говорить мы не будем?

Он улыбнулся – ждал, значит.

– Пойдём в мой кабинет. У меня есть кофе с ванилью. Хочешь?

Маша с тяжелым вздохом – «ну так уж и быть, тащи свой кофе» – поднялась из кресла.

Антонио включил чайник, прикрыл распахнутое настежь окно – слишком уж шумел проспект внизу – и сел. Маша устроилась напротив, удобно подогнув под себя ноги. Возвращаться сейчас домой – всё равно ведь застрянешь в пробке и простишь час на выезде из центра. Так что спешить ей некуда, можно подождать, когда закипит вода в чайнике и послушать молчание Антонио.

– Так, значит, всё началось, когда вы расстались?

Он просто кивнул.

– Да. Она переехала, порвала все контакты. После этого я попытался найти Вету, но узнал, что фантом города давно поселился у неё за плечом. Это серьёзный соперник, знаешь ли. Тут уж вряд ли что‑то можно поделать.

Щёлкнул кнопкой чайник, и Антонио очень удобно спрятался от Машиного взгляда. Ушёл наливать кофе. Маша втянула рождественский запах ванили, и ей сделалось спокойнее. Как будто она даже готова его простить.

– И тогда ты решил создать ещё один фантом?

– Создать фантом? Ужас, Маша. Ты говоришь так, как будто я великий колдун и чернокнижник, и в полночь режу кроликов и девственниц в заброшенных храмах.

Она нервно усмехнулась. Антонио много говорил, а значит, волновался. Неужели ему всё ещё не было безразлично?

– Ничего я не создавал. Просто в один день меня взяла злость. Такая злость, такая ревность, что я не нашёл ничего лучше, как только поднять из архива это старое дело. Я помню класс, руководство над которым поручили Вете. Веришь ли, помню, как будто сам ими руководил десять лет. Имена, фамилии, лица – всё. Нашёл того парня. Нужно признаться, что даже этот мальчишка оказался умнее меня. Он всё не соглашался, я его уговаривал. А за моей спиной была сила, как ты понимаешь, за моей спиной был закон, а у него имелась просроченная регистрация. Если бы он не согласился, я мог бы устроить ему кучу проблем.

Антонио поставил на стол две чашки с горячим напитком. На одной был нарисован весёлый заяц, и чёрные цветы – на другой. Маша подтянула к себе ту, что с цветами. Смотреть в коричневую глубину кофе оказалось проще, чем в лицо Антонио.

– И ты его уговорил?

– Да. Он, конечно же, заявил, что ничего обещать не может, что только попробует, и он не виноват, если сущность не создастся вообще.

Маша понимающе качнула головой, потому что в затянувшейся паузе она была обязана хоть как‑то проявить своё участие в разговоре.

– Впрочем, сначала я так и думал, что ничего не вышло. Позлился и оставил его в покое. Я не подумал тогда, что ему просто нужно вырасти, подкормиться. Даже когда он убил своего создателя, я как‑то не подумал, Маша.

Он как будто извинялся. Странно – перед ней‑то за что? Маша подняла взгляд от чашки кофе.

– Ты всё ещё любишь её, да?

Антонио сузил глаза. Маша знала: то, что она сказала – жуткая вещь. Нельзя любить ещё кого‑то, если давно и прочно женат. А то, что он женат именно давно и прочно, Маша была уверена. Она‑то видела его жену.

– Может быть, стоило всё изменить?

– Есть правила, – вздохнул Антонио.

– Разрушить правила.

Он засмеялся, откидываясь на спинку стула.

– Типичный ответ молодой девушки. Разрушить правила! Видишь ли, правила создавались не дураками. Они ведь зачем‑то нужны, эти правила. Так может быть не стоит их нарушать?

Маша обиженно уткнулась в чашку. Она от всей души хотела ему помочь. Теперь – даже после этого гадкого предательства. А за это её ещё и назвали наивной дурочкой.

– И всё‑таки ты мог рассказать мне сразу. Я бы поняла. Постаралась понять.

Антонио так и не притронулся к своему кофе. Весёлый заяц на чашке был весь в коричневых подтёках, как будто его обрызгала проезжающая мимо машина.

– Прости, – сказал Антонио, обращаясь то ли к Маше, то ли к зайцу.

Они посидели ещё немного, ломая на кусочки песочное печенье и облизывая крошки с пальцев. Судя по звукам, пробка на проспекте успела рассосаться, и на высотки наползли жемчужные сумерки. Маша поднялась, решив, что пора бы уже и закончить эту историю. Завтра утром она вспомнит её как ещё один любопытный эпизод.

Она сказала на прощание:

– Если интересно, мой плеер был выключен. Я всё слышала.

Антонио хитро сузил глаза.

– Да? Но ты всегда сидишь здесь с плеером и отрешённым видом, и не отзываешься.

– Я просто слушаю, что вы обо мне говорите. Интересно же.

Он усмехнулся.

– А я всегда прихожу туда, чтобы поговорить с выключенным телефоном. Ну, ты же иногда не желаешь меня слушать.

Чужие сны

Глава 1. Что снится демонам

– Садитесь.

Не смотря на предложение хозяина, сесть Маша не рискнула. Она осталась стоять посреди комнаты с земляным полом, терзая пальцами край блокнота. Она оглядывала стены дома, расписанные абсолютно диким образом – красными и оранжевыми символами – и не сразу вспомнила, что нужно и представиться.

– Лейтенант Орлова, центр по борьбе с нелегальным применением магии. Я бы хотела кое‑что спросить у вас.

– Лейтенант! – скрюченная фигура хозяина дома изобразила перед ней нечто кособокое, напоминающее поклон.

– Да. Могу я узнать, как вас зовут?

По земляному полу были разбросаны подушки, покрывала и посуда.

– Комиссар, – широко улыбаясь, произнёс он, делая очередной жест в сторону подушек.

Она открыла блокнот на первой же чистой странице, а таких осталось немного, и записала прозвище хозяина дома, рядом нарисовала жирный знак вопроса.

– Хорошо. – Маша переминалась с ноги на ногу, ёжась от сквозняка. В доме было едва ли не холоднее, чем на улице. – Тогда скажите, что вы знаете об эпидемии?

Пользуясь тем, что Комиссар опустился на одну из подушек и уставился в пол, Маша принялась перерисовывать символ со стены. Навесу плохо писала ручка, от холода костенели и не слушались пальцы. Маша вполголоса ругалась.

– Знаю. Я многое знаю, – выдохнул он и издал протяжный стон‑вой, заставивший Машу вздрогнуть. – Эпидемию на нас наслали за все наши провинности. Это высшие силы… Они следят за нами.

– Ясно. – Отчаявшись довести до ума первый символ, Маша принялась за второй, похожий на двух дерущихся собак. – А что, были какие‑то особые провинности?

Он уронил голову на грудь, и в первую секунду Маше показалось – потерял сознание. Но Комиссар заговорил снова.

– Провинности… провинности‑провинности‑провинности. Предательства! Предатели‑предатели‑предатели. Они здесь, предатели. Они среди нас. И знаете, какое наказание за это последует?

Он резко развернулся к Маше, и она ощутила, как по спине бегут мурашки. Когда она собиралась идти сюда, ей говорили, её ловили за руку и повторяли: «Он безумен». Он давно чокнулся. Да он чинил крышу, упал, ударился пятками о твёрдый, как камень, утоптанный двор, и – до свидания, разум!

– Смерть! – рявкнул Комиссар и в одно мгновение оказался так близко к Маше, что она ощутила запах его дыхания: табак и ещё что‑то неприятное, горькое.

Его глаза, с белками, красными от полопавшихся сосудов, оказались прямо перед ней. Маша подалась назад, рукой оттянув ворот свитера, как будто ей вдруг стало очень тяжело дышать.

– Да‑да‑да, – забормотал Комиссар и, подволакивая ногу, заковылял вдоль стены. Подол цветной хламиды, в которую он завернулся, скрюченными пальцами сжимая края тряпок на груди, волочилась следом, мёл земляной пол. – Смерть. Вот что всех нас ждёт. Смерть. Это достойное наказание нам всем. За то, что мы творили. За то, что могли бы сотворить. Но ничего… ничего! Умрут – и не смогут больше грешить. Грязные отродья.

В окна, тоже изрисованные красными корявыми узорами, снова били дождевые капли.

Дома тонули в зарослях ивняка и череды – низенькие крыши сами заросли травой. Деревню с одной стороны подпирал реденький лесок, с трёх других – залитые туманом болота.

Когда Маша, уже привычно пригибаясь, выбралась из дома, с неба сыпал мелкий дождь, растворяясь в серых лужах на разбитой дороге.

– Ты заметила, – сказала она ожидающей возле дома Сабрине. – Здесь люди совсем не такие, как в городе. Не любят они общаться. Никак не могу привыкнуть, что со мной никто не собирается разговаривать.

– Ты бы ещё с трупами пошла общаться. Дался тебе этот ненормальный.

Сабрина, в отличие от неё, ни разу ещё не приложилась лбом о притолоку, ступала бесшумно даже по скрипучим половицам, и когда неожиданно возникала за чьей‑нибудь спиной, даже у Маши пробегали мурашки по коже. Сейчас она остановилась на середине разбитой дороги и окинула дома взглядом полководца.

– Куда теперь? Ты ещё не со всеми местными жителями напререкалась?

Сунув в карман куртки изрядно помятый и уже чем‑то испачканный блокнот, Маша ткнула пальцем в сторону окраины деревни. Лес, цветной от прикосновений осени, подступал к самым домам и почти погребал их под собой, оставляя на обозрение только крыльцо с разноцветными обшарпанными ступеньками.

– Пойдём пререкаться туда.

– Как скажешь.

На улице, как всегда, царили пуста и тоска, только собаки лениво тявкали из‑за заборов.

– Ещё сегодня нужно зайти к докторам. Что они скажут, интересно, – пробормотала Маша, топая по грязи. Дорога недолго хранила следы, их смывал дождь.

– Зайдём, – отозвалась Сабрина. – Вчера говорили, что эпидемия пошла на спад.

– Надеюсь… – Маша нашарила в безразмерном кармане брезентовой куртки медицинскую маску и запоздало попыталась пристроить её на лицо, чем вызвала усмешку подруги.

– Перестань. Всё равно непонятно, как передаётся эта болезнь. И если бы мы могли заразиться, мы бы уже это сделали.

Маша кивнула, соглашаясь то ли с Сабриной, то ли со своими мыслями, что зря весь этот переполох был затеян. Мало ли заразы нашлось в забытой богами деревеньке, что посреди болот и лесов, в царстве осенней скользкой грязи, и зачем сразу же и во всём видеть злой умысел мага.

Они с минуту шли в молчании, и за это время мысли Маши успели плавно перетечь от мистических сказок к вполне реальным вещам.

– Если так ничего и не найдём, дело придётся закрывать за неимением состава преступления, – сказала она, стукнув кулаком в низкую калитку – для проформы. – В конце концов, странные болезни – не наша компетенция. Хочешь уехать домой?

Сабрина изучающе глянула на небо и пожала плечами.

– Здесь тоже неплохо.

Маша так и не поняла, шутит она или говорит серьёзно, потому что прислушалась к возгласу, который в ответ на её стук раздался из дома. Она не раздумывала над тем, это их пригласили войти или послали к самым жутким демонам. Маша сунула руку в зазор между досками и отодвинула лёгкую щеколду – такие замки были тут у каждого второго.

Потопав на крыльце ногами, чтобы не натащить в дом слишком уж много грязи, она достала из кармана удостоверение и толкнула размокшую и от этого жутко тяжёлую дверь.

Опять пришлось пригибаться – и почему во всех домах были такие низкие потолки в прихожих! Небольшая мрачная комната и облицовка стен, сколоченная из разномастных досок, давили со всех сторон, заставляя сдерживать дыхание. В углу, рядом с небольшим квадратным окном сидела девушка. Она замерла, занеся иголку над шитьём.

– Вы кто?

– Лейтенант Орлова, центр по борьбе с нелегальным применением магии. Я хочу задать вам несколько вопросов. – Маша поднесла к лицу девушки удостоверение.

– Вы от Судьи, да? – выдохнула она так обречённо, будто Маша взяла её под руку, чтобы вести на эшафот.

– Хм. – Маша никак не могла привыкнуть к прозвищу здешней старосты. – Да, можно и так сказать. Мы от Дианы Никоновны.

Она не успела опомниться, как девушка отбросила шитьё и рухнула на колени, прямо на пол. Раздался глухой стук. Маша и не успела бы отреагировать, но Сабрина схватила её сзади за локоть и дёрнула назад.

– Умоляю, не выселяйте меня, – зарыдала девушка, отчаянно промахнувшись мимо полы Машиной куртки. – Прошу! Мне некуда больше идти. Мне же негде жить!

– Успокойтесь, – крикнула Маша, толком не представляя, сможет ли переголосить хозяйку дома. – Никто не собирается вас выселять.

Она обернулась к Сабрине: та очень красноречиво покрутила пальцем у виска. Выражение лица у неё было – не подходи близко, – и профессиональное безразличие на нём перемешалось с обывательской раздражённостью.

Хозяйка дома подняла на Машу лицо, вытирая со щёк тёмные дорожки слёз.

– Правда?

– Да. – Маша поторопилась подать ей руку и помочь встать, чтобы не дождаться очередного приступа истерики. – Мы пришли поговорить об эпидемии.

Она оказалась ещё ниже ростом, чем Маша, хоть та и сама никогда не считалась высокой. Хрупкая – даже ключицы выступали через полупрозрачную кожу, и бледная до желтизны в пыльном солнечном свете, она представилась:

– Меня зовут Алина. Я не болела, если вы об этом. Да и вообще мало что знаю.

Маша кивком пригласила её присесть и сама устроилась в низком, застеленном грубой тканью кресле. На коленях удобно расположила блокнот, открытый на новой чистой странице. Сабрина немного побродила по комнате и остановилась у неё за спиной, Маша почувствовала. Хоть Сабрина могла двигаться так бесшумно, что её шагов никто бы и не услышал.

– Хорошо. Расскажите, как, по‑вашему, всё началось?

Алина дёрнула плечом, обтянутым тонкой тканью платья, и Маша поёжилась под курткой: даже от вида собеседницы ей становилось холодно.

– Я точно не знаю. Я ведь почти ни с кем и не разговариваю. – Она опустила глаза, словно стесняясь Машиного прямого взгляда. – Я узнала, когда ко мне пришла тётка Эже. У неё же дочка заболела. Мне кажется, с этого всё и началось. Но я не могла им помочь, а больше ко мне никто и не приходил. Сначала я даже и не думала, что всё будет так серьёзно.

– Почему вас просили помочь? – переспросила Маша, записывая в блокнот отдельные фразы.

Алина перебрала перекинутые на плечо волосы, машинально заплетая их в тонкую неровную косу.

– Понимаете, моя бабушка была знахаркой. Она умела собирать травы, делать отвары и лечила всегда всю деревню. Но она умерла, а я ничего такого не умею. Я даже никогда её не видела. А все почему‑то считают, что я должна уметь, и страшно обижаются, когда я пытаюсь объяснить.

– Ваша бабушка была магом? – наверное, слишком резко спросила Маша. Она пожалела о том, что не смягчила тон, потому что Алина тут же отшатнулась.

– Нет, конечно, нет. Я не понимаю, почему все меня ненавидят просто за то…

Она сморщилась, снова собираясь разрыдаться, но Маша взяла Алину за плечо.

– Никто вас не обвиняет. Просто расскажите всё, что знаете.

– Понимаете, – вытерев глаза, Алина смотрела на свои пальцы, как будто собиралась увидеть там нечто особенное. – Я почти не выхожу из дома, в гостях вообще не бываю. Я не знаю, чем могу вам помочь. Вот только знаю, что когда всё это началось…

Она всхлипнула и долго не могла перевести дыхание.

– Судья натравила всех на меня. Они пришли к моему дому, назвали ведьмой и требовали выйти. Мне было так страшно! Я закрылась на все замки и спряталась в подполе. А они долго кричали. Я потом дня три вообще боялась на улицу высунуться.