Текст книги "Маша Орлова. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Мария Чурсина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 39 страниц)

– Да так он тебе и выложит правду‑матку, как на духу, да? – скептически состроила Маша, но в душу её закрались сомнения. Хотя с другой стороны, зачем Альбине врать. Не для того же, чтобы с ней подружиться, так?

Они так и молчали до конечной остановки: Маша перебирала в уме знакомых, соображая, через кого бы выйти на надёжную информацию о третьей группе, а Сабрина смотрела в окно и изредка тихо усмехалась своим мыслям.

Когда из‑за деревьев показалась бетонная свечка больницы, в автобусе не было никого, кроме них и задремавшего на своём насесте кондуктора. Водитель закурил, не дожидаясь остановки, и ветерок протащил в салон горький дым.

Сабрина выпрыгнула первая и подала руку Маше. Заросшая дорожка к больнице виляла между клёнов, как будто заигрывала с пешеходами, и ветки хлопали по плечам, как старые знакомые.

– Есть какие‑нибудь мысли? – Сабрина подцепила Машу за локоть. – Не торопись. Нужно договориться без него.

Она сузила глаза и кивнула на больницу, до которой осталось не больше двадцати шагов. Забитые досками окна слепо таращились на них. Маша зябко передёрнула плечами.

– Попробую, как прошлый раз. – Она вытащила из кармана джинсов почерневшее серебряное кольцо на цепочке – Маша совсем недавно чистила его, но от постоянного контакта с кожей оно чернело снова. – Если вышло в заповеднике, то должно получиться и здесь. Есть что‑то для защиты? Ну, на всякий случай.

Сабрина молча достала два фонарика и матерчатый мешочек, который сразу прикрепила на пояс.

– Ясно, пойдём.

Они заперли дверь изнутри и бросили сумки тут же, чтобы дальше идти налегке. Первый этаж дышал странной смесью из запахов промокшего цемента, сладкого разложения и чужой, нечеловеческой жизни. Было темно, Маше казалось, даже темнее, чем в прошлый раз, хоть шарики света точно так же ползали по стенам.

По колонне метнулось круглое многолапое тельце, Маша шарахнулась в сторону прежде, чем сообразила – просто паук. Кольцо на цепочке молчало, покачивалось лишь в такт шагам.

– Знаешь, если мы будем обходить так всю больницу, мы тут проторчим до осени, – буркнула Маша вполголоса, но замолчала, потому что Сабрина предупреждающе подняла руку.

Они остановились. В тишине заброшенных коридоров, перебивая друг друга, шептали сквозняки. Первым погас фонарик Сабрины, следом Маша выключила свой. Она зажмурилась. Жёлтое пятно перед глазами постепенно растаяло. В темноте обострилось обоняние и слух. Шорох ветра в оборванных строительных лентах. Тишина. Сладкий запах гниющих листьев. Шаги.

Сабрина жестом ей приказала оставаться на месте и бросилась дальше по коридору. Когда глаза чуть привыкли к тусклому свету, пробивающемуся сквозь доски, Маша начала различать сереющие дверные проёмы. Стараясь ступать как можно тише, она пошла следом за Сабриной.

Маша прекрасно понимала, что в гонке за аномалией неизменно проиграет – сквозь собственный топот и сбившееся дыхание она вряд ли различит едва слышные шаги, и не даст различить Сабрине. Поэтому она снова вытянула вперёд руку с кольцом и стала обследовать длинный, как кишка, коридор. Когда кольцо дрогнуло у одного из дверных проёмов, Маша остановилась.

Она заглянула в комнату, которая, видимо, должна была стать палатой – просторной, с двумя высокими окнами. Выбеленные когда‑то стены пошли уродливыми пятнами. Пол кое‑где просел, обнажая какие‑то волокна и комки.

Палец вскользь прошёлся по кнопке, и фонарик потух. Маша не услышала, а скорее почувствовала чьё‑то невесомое присутствие. Без шороха шагов и прочих бессмысленных атрибутов. Она обернулась: из‑за поворота вышла Сабрина, педантично светя фонариком себе под ноги.

– Ну как там? – спросила Маша, когда сердце перестало колотиться, как чокнутое.

Сабрина подняла голову, внимательно взглянуло на Машу из‑под полуприкрытых век.

– Возьми меня с собой.

– Что? – не поняла Маша и решила, что ослышалась. Иногда чужое пространство с высокими потолками ломает знакомые голоса.

– Заберёшь меня с собой? – повторила Сабрина серьёзно. Её взгляд скользил по Маше почти осязаемо, как будто Сабрина проверяла – это ли её подруга или под шумок подсунули другую.

Маша тряхнула головой.

– О чём ты? Ты вообще что‑нибудь нашла или нет?

Сабрина молча сверлила её взглядом, и Маша почти рассердилась на неё: серьёзное дело, а она тут о личных проблемах решила поболтать. Может, на каникулы уезжать некуда? Она интуитивно сделала шаг назад и едва не споткнулась о порог пустой комнаты, охнула от неожиданности. Падение удалось предотвратить, но под ногтями осталась серая крошка.

Сабрина не двинулась с места и взгляда её не отпустила. И Маша вдруг догадалась. Все внутренности как будто ошпарило кипятком. Она рванула назад, не помнила, как проскочила всю комнату наискосок, только поняла, что оказалась в тупике. И не нашла ничего лучшего, чем закричать.

– В городе нелётная погода!

Эхо подхватило её голос и понесло по коридорам, превращая в жуткий звериный вой, в потусторонний шёпот, в клёкот птицы. Маша замерла, спиной вжавшись в угол. Она не отводила взгляда от дверного проёма – тёмного и пока пустого.

Это была их фраза‑маячок, придуманная ради шутки ещё на первом курсе, когда почтенный профессор истории бормотал за кафедрой, почти засыпая. Им захотелось кратенького позывного, чтобы в случае чего не орать «помоги!», и если враг ещё не знает, что ты его уже заметила, поворачиваешься к напарнице и говоришь: а в городе…

Сабрина ворвалась в комнату и остановилась на пороге, глядя на Машу во все глаза. Её дыхание всё‑таки сбилось, и за это Маша собиралась благодарить Вселенский разум. Если сбилось дыхание – значит, она бежала, значит, она настоящая.

– Что у тебя случилось? Чего кричишь?

Маша сложила руки в молитвенном жесте.

– Скажи, как зовут нашего преподавателя истории?

– Леонор Итанович? – удивлённо выдавила Сабрина.

Маша кивнула и сползла по стенке вниз. Сидеть на корточках было неудобно, и ныли ноги, но вставать, казалось, ещё хуже. Сабрина приблизилась.

– Что случилось?

Маша выдала бы виноватую улыбку, но ведь знала, что на Сабрину всё равно не подействует. Дрожь в ногах пришла поздновато и – о, боги – как унизительно было сидеть тут и трястись.

– Наверное, нам нужно уходить отсюда. Миф сказал, если будет опасность…

– Да что нам теперь, бросить учёбу? – Сабрина от возмущения притопнула на месте. – Миф сказал, что объект сложный. Ты мне можешь толком объяснить, что видела?

– Я видела тебя. Если аномалия очеловечилась до такой степени, с ней опасно тягаться. У нас ведь даже никакого оружия, так, любительские штучки. Это в каждом учебнике написано. Это как посылать детей с рогатками обезвреживать вооружённых террористов. – Слова сыпались, как горох из прорехи мешка, часто и бессмысленно.

Сабрина смотрела молча, напряжённо, качала головой, и по тому, как она хмурилась, Маша понимала, что спорить придётся до ссоры или не спорить вообще.

– В любом случае нужно сообщить об этом Мифу, – закончила она и выжидающе уставилась на подругу.

– Я поняла, – серьёзно кивнула Сабрина и упёрла руки в бока. – И мы должны срочно доложиться Мифу, но перед этим я хочу тебе кое‑что показать. Обещаю, это будет недолго.

Маша обречённо кивнула.

– Только ты ни на шаг от меня не отойдёшь.

…Вой ветра стал глубже и надрывнее, как в огромной трубе. Они шли уже не по первому изгибу коридора, и даже не по второму‑третьему. Маша устала считать повороты и бросила, когда поняла, что Сабрина прекрасно разбирается в направлении. Они прошли через комнату с квадратным углублением в полу, похожем на бассейн, поднялись по трёхступенчатой лестнице, свернули снова. Маша начала молча поражаться, как же далеко Сабрина успела пробежать за такое короткое время, когда её спутница замерла у порога.

Комната, куда они пришли, вероятнее всего, могла бы оказаться очередной палатой или, например, кабинетом врача. Три высоких окна были заколочены. Как будто бы типичная для больницы комната.

Но все стены здесь покрывали странные символы, нарисованные белой краской. Словно кто‑то специально проводил дни, вырисовывая каракули на полуосыпавшейся штукатурке. Кругляшок света скользил по стенам, давая рассмотреть сумасшедшую роспись.

Судорожно цепляясь на дверной косяк, Маша заглянула внутрь.

– Жуть. Что это такое, интересно?

Она обернулась к Сабрине, которая спиной прислонилась к противоположному косяку. Луч белого света озарил её руки, сложенные на груди, лежащую на плече косу, сплетённую особым средневековым манером – чтобы волосы не мешались, хладнокровно сжатые губы.

– Возьми меня с собой, – сказала Сабрина.

Маша попятилась, ещё не вполне понимая, что происходит. Первая мысль, которая её посетила – что всё это шутка. Но Сабрина всегда была паталогически серьёзна. Однажды Рауль рассказывал анекдот о неверной жене, внезапно вернувшемся муже и любовнике, которому предлагалось прыгать с тринадцатого этажа. Сабрина выслушала всё с серьёзным лицом, а потом заявила: «Дура, она же по статье пойдёт за такое».

– Не надо так шутить, – пробормотала Маша, глядя ей в глаза.

Сабрина не шевельнулась.

– Пожалуйста, не пугай меня.

В спину врезалась стена. Маша почувствовала, как крошится под пальцами старая штукатурка. В переплетениях коридоров, без оружия, без оберегов, позволив аномалии затащить себя так далеко… Маша развернулась и бросилась назад по коридорам, уповая лишь на то, что интуиция не подведёт.

Стало чуть спокойнее, когда она вылетела в залу с бассейном, а дальше коридоры быстро вывели в галерею. Маша смогла отдышаться только здесь – когда сумрак галереи показался белым светом после затхлой темноты боковых ответвлений. Ведя рукой по стене, она шла к выходу, всё ещё надеясь найти Сабрину. Могла же она вернуться в галерею и, не найдя Машу, решить дожидаться её у дверей?

Могла, но не дожидалась. Их сумки, брошенные в фойе больницы, были вывернуты наизнанку. Тут же валялись разбитые приборы, и Маша поняла, что за стёкла захрустели под её подошвами. Она присела над одним: безнадёжно испорчен. Вывернут электронный экран, рассыпались по бетону обломки корпуса. Кто‑то не просто разбил его, по нему топтались, его швыряли об стену и колотили со звериной ненавистью. У Маши по спине пробежался строй ледяных муравьёв.

Её телефон нашёлся тут же, и к счастью он почти не пострадал – был расколот корпус, но батарейка ещё держалась, и на прикосновение он отозвался знакомой мелодией. Маша не пробыла в больнице ни секунды сверх необходимого.

Она отбежала к деревьям. Сбившееся дыхание сипело глубоко в груди, когда Маша судорожно искала в записной книжке номер Мифа. Непослушные пальцы наползали не на те кнопки, и от бессилия она припоминала демонов, вытирая наползшие на глаза слёзы.

– Да? – скучно отозвался Миф в трубке.

– Сабрина пропала! – закричала Маша, ни капли не сдерживая своё отчаяние. Ей показался оскорбительным его надменный тон.

– Кто? Маша, это ты? Где ты? Объясни всё толком.

Маша принялась говорить. Она говорила долго, сбиваясь, путаясь, начиная сначала, а Миф слушал, не перебивал, изредка вполголоса отдавал приказы – в сторону, и не отключался.

– Я сейчас буду, ты где? Возле двери? Не заходи туда больше, слышишь? Зайдёшь – голову откручу и повешу перед кафедрой, – шутливо попытался подбодрить её Миф и тут же в сторону заявлял: – Да не знал я, что там всё так запущенно. Вы мне сами список безопасных объектов подсовывали.

Он был с ней на связи до того самого момента, когда две служебные машины подъехали к роще. Из первой выскочил Миф, отводя телефон от уха. Машу он увидел сразу.

– Жива? Как ты? Дорогу сможешь показать?

Маша, которая всё это время расхаживала между деревьев, почувствовала себя опустошённой. Она вдруг заметила, что почти стемнело, что накрапывает дождь, и Миф изрядно нервничает, хотя и пытается это скрыть.

– Который час? – только и смогла выдавить Маша.

Миф мельком глянул на запястье.

– Почти десять.

– Не может быть.

Трое мужчин в форме Центра, которые приехали вместе с Мифом, принялись за дело: для начала они огородили небольшую площадку перед входом в больницу. Теперь там трепетали бело‑красные ленты и мигали маячки‑обереги. Маша тяжело сглотнула, глядя на всё это.

– Потому что мы приехали сюда в пять, и пробыли там от силы час.

Миф посмотрел на неё с жалостью, помял в пальцах хлястик форменной куртки.

– Маша, давай ты успокоишься, а потом расскажешь мне всё, да? Отведите её в машину.

Её подхватили под руку. Маша слышала, как Миф что‑то выговаривал на повышенных тонах, скрипели петли дверей, но все звуки быстро отдалились, ушли на задний план.

В надвигающихся сумерках больница как будто выросла и чёрными провалами окон на верхних этажах неодобрительно поглядывала на суетящихся внизу людей. Женщина в белом халате поверх формы, которая и увела Машу от дверей, сунула ей в руку горячий чай в крышечке от термоса.

– Выпей. Нужно прийти в себя, без твоей помощи они не справятся.

Маша подумала, она шутит – сотрудница Ценра слабо улыбнулась, наверное, желая её приободрить.

– Чем быстрее мы её найдём, тем лучше. Ну, ты и сама понимаешь.

Она пошла к остальным, скинув халат на капот машины, и Маша осталась одна в прохладном вечере. В траве звенели сверчки, но ещё секунда, и зашуршал по листве дождь. Маша, обжигаясь, допила чай и выбралась из салона автомобиля. Каждая секунда была тяжёлая и блестящая, как ртутный шарик, каждую секунду Сабрина плутала по тёмной больнице одна, и мысль эта была невыносима.

Глубоко в груди всё ещё жила дрожь, но в ногах её уже не было. Дождь обжигал обгоревшие плечи, а под тонкой майкой кожа пошла мурашками от прохлады.

– Там была комната, вся изрисованная какими‑то надписями, – сказала Маша, подойдя к Мифу сзади.

Он стоял, глядя в раззявленный дверной проём, чуть вздрогнул и обернулся, когда Маша заговорила.

– Да? Сейчас пойдём с тобой.

Маше очень хотелось спросить, что будет дальше, почему так развернулась аномалия, смогут ли они найти Сабрину – Миф же всё знает, он должен знать! Хотелось закрыть глаза, и когда откроешь – чтобы всё стало хорошо. Но она молчала.

Вскоре вернулись оперативники.

– Маячки поставили по холлу первого этажа, там пусто. Никаких волнений не нашли, – сказал молодой парень, по виду, едва ли старше пятикурсника.

– Ладно, – вздохнул Миф, как показалось Маше, разочарованно, – вы же не собирались идти на второй этаж? Они не собирались. Шахту лифта проверьте ещё. Ну давай, показывай свою комнату.

Он жестом приказал Маше следовать за собой.

В галерее у колонн мигали алые лампочки. Маша оборачивалась через каждый шаг, и хоть Миф нёс большой полицейский фонарь, темнота по углам всё равно сгущалась уродливая и синяя, как пролитые чернила.

Маша тайком вытащила кольцо из кармана, подняла его на вытянутой руке за спиной Мифа. Кольцо чуть дрогнуло, покачнулось.

– Вы хоть проверяли местность, прежде чем дальше лезть? – спросил Миф, оборачиваясь. Маша быстро подхватила кольцо, но он заметил. – Что это у тебя за методы из каменного века?

– Это… нас учили, – смутилась Маша. – Мы всё так проверяли.

– Теперь ясно, – сумрачно отозвался Миф. – Почему у вас ни демона не выходит.

Так было заведено. Любой задушевный разговор преподавателей рано или поздно сводился к тому, что наука давно шагнула вперёд, а в институте нет денег на новые приборы. На это постоянно указывали, и замученный жизнью ректор усыхал, почуяв подобные заявления, пытался сбежать подальше. Это ещё ничего, а вот стоило преподавателям института столкнуться с научными сотрудниками Центра, тут начиналось выяснение отношений и горестные вздохи: «И это у вас есть? А наши курсанты до сих пор в картонном домике на стационаре живут» – «Ничего, крепче станут».

Маша ускорила шаг, чтобы поравняться с преподавателем, и осторожно взяла его за руку. Миф не отстранился, но и пальцы не сжал. Хрипловато попросил:

– Не бойся. – Кашлянул, отвернулся.

Они прошли не меньше четырех поворотов, прежде чем снова заговорили.

– Вообще‑то ребята никакой активности тут не нашли. Но если твоя Сабрина просто так заблудилась в этих катакомбах, тоже ничего хорошего. Недосмотрит ещё и провалится куда‑нибудь. – Он заметил смятение на лице Маши, мягко высвободил руку и коснулся её плеча. – Не бойся. Всё будет хорошо. Я ведь тоже заинтересован, чтобы с ней всё было хорошо.

Маша замерла у следующего разветвления пытаясь вспомнить, куда повернуть. Тёмные потеки у потолка, раскрошившийся кирпич у косяка – кажется, здесь. Снова комната с пустым бассейном. Она почувствовала, как сбивается дыхание. Хотелось достать кольцо из кармана, проверить, хоть и без того она ощущала, как давит закутанный в паутину потолок. Миф, впрочем, вёл себя спокойно, осматривал тёмные углы.

– Здесь вон туда, – указала она на двёрной проём.

Там свет фонаря стал как будто тусклее, он уходил вперёд на пару шагов, и Маше то и дело хотелось выставить перед собой руки, чтобы не уткнуться в стену. К своему удивлению она узнавала ободранные стены, сбитый косяк – до него дотронулась Сабрина, когда вела её сюда. Просто скользнула рукой.

– Объясни мне ещё раз, почему ты решила, что перед тобой – аномалия? – сквозь сжатые зубы поинтересовался Миф. – Ну, кроме того, что ты почувствовала какую‑то потустороннюю жуть.

Маша устала объяснять, уже не находилось слов, но она послушно пожала плечами.

– Я знаю Сабрину, она бы никогда так себя не повела. Да и вообще, вот когда я убегала, почему она не побежала следом?

– Пошутила?

– Это какая‑то дурацкая шутка, – пробормотала Маша в сторону. – Нет, она не могла. Она бы вышла уже, я знаю. Зачем ей всё это устраивать, бить приборы, ну зачем?

– Ясно.

Маша сама себе боялась признаться, что теперь ни в чём не уверена. Потому что нельзя описать словами ледяной ужас, который окатил её. «Возьми меня с собой». Она не могла ошибиться, не могла, не могла.

– Здесь? – спросил Миф, освещая очередной поворот.

– Да.

До комнаты оставалось не больше десятка шагов, когда Миф остановился. Он поводил фонарём, как будто искал тайнопись на стенах, оглянулся. Маша жалась к нему, потому что уже давно ощущала чужое враждебное присутствие за спиной. Светила туда – и не видела ничего, кроме облупившейся краски и комков паутины.

– Здесь? – спросил он снова, заставив Машу вздрогнуть.

– Да. Комната справа.

Миф преодолел оставшееся пространство парой прыжком. Маша едва успела за ним, но не могла не успеть – оставаться одной в темноте было страшно до ледяных муравьёв по коже.

Он взялся за косяк, осветил комнату, и бледное в искусственном свете лицо вдруг сделалось жестоким.

– Уходи отсюда! – рявкнул он на оторопевшую Машу. – Ну? На выход, быстро!

Почти ничего не соображая, она бросилась назад. Сердце колошматило в горле, норовя порвать тонкую кожу. В ногах вдруг проснулась холодная усталость, и в мельтешении перед глазами иногда выныривали стены, от которых каким‑то чудом удавалось уворачиваться. В галерее пришлось притормозить, потому что каждый вздох жёг разодранную гортань. Но она шла, хоть и держалась рукой за стены.

У дверей чуть не упала на колени и поняла, что сил больше нет.

– Что же такое, – пробормотал Миф, явившись из пустоты и тишины через пару тяжёлых выдохов.

Он поднял Машу за талию и подтолкнул к дверям. Она подчинилась, как давно сломанные часы – надави на стрелку, и тикнет пару раз.

– Так, – говорил он жёстко. Маша не видела его лица. Она ничего не видела перед собой. – Возвращаемся в город. Ничего мы не сделаем. Возвращаемся, я сказал. Её отвезите домой.

На заднем сидении служебной машины она не спала – наблюдала за мельтешением огней и чувствовала, как непоправимо теряет что‑то важное. Время, да. Блестящие ртутные шарики. Они всё дальше от больницы. Нужно толкнуть дверь и выйти. Автобусы, наверное, уже не ходят. Зачем ей автобусы?

Маша трясла головой, временно возвращая себе ясность мысли, и тут же снова впадала в полубред. Происходящее казалось кошмаром.

«Нужно забраться на крышу и прыгнуть», – серьёзно подумала она. – «Когда падаешь во сне, всегда просыпаешься у самой земли».

Маша посмотрела на проплывающие высотки.

«Надо назад. Жаль, автобусы уже не ходят. Пешком тяжело».

– Выпей чего‑нибудь горячего и ложись спать, – сказала ей женщина в белом халате поверх формы. Кажется, это было у крыльца общежития.

Она не помнила, как добралась до комнаты, а там, не раздеваясь, рухнула на кровать. Казалось, что дверь откроется, и войдёт Сабрина. Скажет: «Быстро ложись спать, завтра вставать рано». Или ещё: «Графики ещё чертить, а уже поздно. Когда эта практика кончится».

Маша подняла голову: часы показывали полночь.

– Можно?

Она не поняла, откуда идёт голос, оглянулась на дверь: там стояла девушка в красном домашнем халате. Она заискивающе улыбнулась. Маша подумала, что нужно улыбнуться в ответ и не смогла.

– Прости, что так поздно. У тебя есть минутка?

Маша с трудом села на кровати, голова была тяжёлой и пустой – внутри только ветер.

– Проходи, – кивнула она и зажмурилась от боли.

Альбина обошла комнату по кругу, перевернула на письменном столе какой‑то учебник, коснулась брошенного на спинку кровати полотенца, у окна поправила отогнутый уголок занавески.

– Как у тебя дела?

Маша наблюдала за ней из‑под ресниц, вздрогнула, как от холода.

– У меня плохо. Очень плохо.

Альбина замерла у приколотого к обоям плаката: домик в заснеженных горах. Обернулась.

– А что случилось?

– Демоны! – Маша не знала, что всё ещё способна кричать. – Отстань от меня уже! Тебе что, приятно слушать о чужих проблемах?

Альбина отшатнулась, её лицо сделалось несчастным. Оно и было‑то не очень весёлым, а сейчас уголки губ поползли вниз, дрогнули в плаксивой гримасе. Она сжалась, как будто ожидала удара.

– Я…

– Уходи, – тихо попросила Маша. – Давай… поболтаем потом.

Та скривилась, сжала кулаки. Зашипела, как раскалённая сковорода под ледяной водой:

– Когда мне плохо, мне даже поговорить не с кем! Все прогоняют. Посмотрим‑посмотрим, я найду, чем тебе ответить.

Когда дверь захлопнулась, Маша снова легла и посильнее зажмурилась. Не помогало. Ничего не помогало. Хотелось то ли выть, бросаясь на стены, то ли искать самую высокую крышу, то ли бежать к Мифу и вытрясти из него всю душу за то, что он… а что он?

Маша поднялась, схватила со стола первую попавшуюся чашку и пошла на кухню, почти не соображая, что делает. Несмотря на поздний час, в некоторых комнатах горел свет, и из‑за приоткрытых дверей доносились голоса. Она упрямо шла, едва не столкнула первокурсницу, вышедшую из душа с полотенцем на голове.

В кухне стоял приторный запах подгоревшей варёной картошки. Маша выключила газ, зачем‑то поменяла местами две чужие миски на столе и села. Кружка выпала из обессиливших пальцев.

Сколько она просидела, уткнувшись лбом в стол, уже не вспомнить. Кто‑то взял Машу за плечи. Кто‑то, охая, подобрал с пола осколки.

– Слышишь?

Она как будто вынырнула, увидела встревоженное лицо Ника, потом Лялю с веником наперевес.

– Мы уже всё знаем, – сказала она судейским басом. – Мы тебя ждали в фойе, а ты через чёрный вход зашла.

Горестно помолчали. Маша протянула Нику руку запястьем вверх.

– Мне какой‑то укол сделали, наверное, успокоительное. Хотя я в истерике не билась. – Ей почему‑то стало очень важно это объяснить, и чтобы он поверил. – Но я не могу спать.

Он хмурился. Ляля молча опустилась на соседний стул.

– Миф был на кафедре, когда ты позвонила, – сказал, наконец, Ник. – Это вообще случайно вышло, что он там задержался. Ну, вот и приехал быстро. Ты не рассказывай пока, если не можешь. Мы и так видим, что ничего хорошего.

– Чаю хочешь? – строго поинтересовалась Ляля. – Только я сейчас другую кружку принесу.

– А можно? – Маша попробовала улыбнуться, но губы сами поехали куда‑то в сторону, и она поняла, что плачет, уткнувшись в локоть Ника.

Слёзы не принесли облегчения, скорее наоборот – всколыхнули в душе мутную болотную жижу, заставили вспоминать всё с самого начала. Бессмысленные попытки представить, как всё могло бы случиться по другому. Ник погладил её по волосам.

– Соберись. Ей как никогда нужна твоя помощь. Подумай, что Сабрине сейчас в десять раз хуже, чем нам. Так что соберись, поспи, и завтра мы все вместе подумаем, что делать. И сделаем. Не может быть, чтобы она не вернулась.

Маша закивала, потому что не получалось говорить сквозь слёзы.

Да, нужно взять себя в руки. Да, истерикой никому не поможешь. Да, она сильная. Да, да, да…

Спала она или нет – Маша так и не поняла. Перед глазами мелькали заплетённые паутиной потолки, колонны в алом свете маячков, провалы‑двери, снова паутинные потолки. Потом раздался стук. Она вскочила с кровати, отчаянно соображая, кто же может стучать по колонне.

– Маша? С тобой там всё в порядке? – послышался приглушённый взволнованный голос.

Ещё не очень сжившись с пространством, она поплелась открывать дверь. Оказалось, что небо уже совсем светлое, в небе носятся громогласные стрижи, а часы показывают семь утра.

На пороге стоял Миф.

– Разрешишь пройти? Ох, как у тебя душно, я открою окно.

Пока он возился с задвижками, Маша снова присела на кровать. Она чувствовала себя разбитой, шею и лоб покрывала лихорадочная испарина.

– Еле нашёл тебя, – сообщил Миф, верхом садясь на стул и складывая руки на его спинке. Стёкла очков так блестели, что Маша не могла рассмотреть выражение его глаз. – Ну что, пришла в себя? Продолжим разбираться?

Машу бросило в жар от мысли, что ей придётся снова пересказывать вчерашние события. Она открыла было рот, но тут же закрыла. Миф заговорил первым.

– Понимаешь, – он замолчал, берясь протирать очки краем рубашки. – Понимаешь, я сам занимался этим объектом несколько лет назад, ничего особенного не нашёл и бросил, потому что появились другие дела. Если честно, я до сих пор не очень понимаю, что случилось с твоей подругой, ну нет в больнице никакой аномальной активности. Но раз уж ты утверждаешь, что она не могла так… пошутить, то будем искать. Самый лучший вариант, который я вижу: она заблудилась. Сама же видела, какие там катакомбы.

– Но у Сабрины была карта и фонарик. – Маша вдруг обнаружила, что её голос дрожит. – Я не представляю…

– Ша! – остановил её Миф. – Мало ли, что случилось – упала, например, в провал и подвернула ногу. Ну не будем пугаться раньше времени. Да и я не о том. Знаешь, Маша, я всю ночь думал над тем, что ты мне рассказала.

Она слушала, бессильно опустив руки на колени, а Миф говорил. Его голос мягкими бинтами пеленал её панику, не давал ей вырваться наружу.

– По твоим рассказам это похоже на сильно разросшуюся сущность. Такая с лёгкостью покопается в наших с тобой головах и выдаст ещё парочку видений.

Он замолчал, глядя в открытое окно, за которым теперь ещё громче верещали стрижи.

– Мифодий Кириллович. Скажите, что вы увидели в той комнате вчера? Когда сказали мне уходить.

Он быстро глянул на неё, и Маша вообразила, какое жалкое зрелище представляет сейчас из себя: спала она прямо в одежде, на то, чтобы умыться и причесаться, конечно, не нашлось времени. Пересохшее горло давно требовало глоток воды.

– Мне просто показалось, Маша. – Из‑за блестящих стёкол она снова не могла различить выражения в его глазах. Миф поднялся, вернул стул на место. – Одевайся, через час поедем к больнице. Веришь в каких‑нибудь богов? Помолись им.

К человеческим богам Маша всегда относилась скептически. В конце концов, люди всегда останутся людьми, и богов своих будут очеловечивать до безобразия. Маше больше нравился бог магов – Вселенский разум, который и богом‑то по большому счёту не был. Квинтэссенцией энгергетики всех живущих, не создателем, а созданием. А значит, чем‑то вроде аномальной сущности. Поверить в сущности Маше было очень легко.

Пока она приводила себя в порядок, пока искала чистую футболку, стало немного спокойнее. Наверное, предел страха был уже пройден, и ей осталось только жить в нём, как живут в полуразрушенном доме, если некуда больше идти.

Минут через двадцать явился Ник и выслушал всю историю от начала до конца.

– А почему она просила забрать её с собой? Это что‑то значит?

– Это просто. – Она достала с полки обтрёпанный учебник, перелистала его, надеясь тут же найти нужную страницу, но не вышло. – Сущность сама не может покинуть пределы больницы, потому что больница – её часть. Но она выросла до таких пределов, что собственное тело‑здание стало для неё тесным. Единственная возможность сущности вырваться – помощь кого‑то из людей. Вот она и просит помощи. Я об этом только недавно читала.

Ник нахмурился.

– У кого‑то просит помощи, а кого‑то кушает? Прости, я не имел в виду… – Он запнулся.

– Ничего, – тихо отозвалась Маша, опускаясь на стул рядом с ним. – Это Миф привёл меня в смятение. Вроде бы ничего плохого и не сказал, а осадок остался. Мне всё больше и больше не нравится такое положение дел.

Она усмехнулась. Казалось бы – куда ещё больше?

– Ладно, будем надеяться, что Миф прав, и Сабрина подвернула ногу, потеряла карту и заблудилась в трёх галереях. Впрочем, если аномалия её водит, то это вполне реально. – Маша подхватила с кровати сумку, непривычно лёгкую без приборов. – Я еду с ними. Позвоню, если что‑нибудь выяснится.

При ярком свете солнца больница растеряла всю свою угрожающую мощь. Стало видно, как непогода сильно подточила бетонную свечку, и прогнившие строительные леса у одного из крыльев казались переломанными рёбрами.

Здание дышало – Маша чувствовала это, стоя в десяти шагах от входа, и не понимала, что происходит со всеми приборами, которые раз от разу демонстрируют ряды нулей.

Одну её в больницу Миф не пустил, а сам постоянно был занят. Из случайно услышанных разговоров Маша понимала, что за утро оперативники обыскали второй и третий этаж, а к полудню добрались до шестого. Выше подниматься они не стали. И никаких новостей.

Блеск алых маячков был виден даже через забитые досками окна. Она бросила взгляд на наручные часы: почти два, а она всё время просидела на старом бревне, в тени деревьев. Маша уже думала пройти на огороженную территорию самостоятельно, когда в дверном проёме показался Миф.

Он огляделся по сторонам, как будто вышел из поезда в незнакомом городе, и направился к Маше, глядя себе под ноги. Она зашагала ему навстречу.

– Орлова, – сказал он, глядя в сторону и щурясь, хоть солнце спряталось за бесконечным серым маревом облаков. – Похоже, это всё, что мы можем сделать. Похоже, это конец нашего мероприятия.

Миф снял очки и принялся протирать их о край рубашки, загнувшийся от ветра. Секунды две Маша не могла понять, что он имеет в виду.

– Как это – всё? – медленно произнесла она. Слова были чуждыми влажному воздуху и редкими крикам птиц. Машу сковало холодом посреди душного июля. – Мы же её не нашли, как это – всё?