Текст книги "Маша Орлова. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Мария Чурсина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 39 страниц)

– Дальше придётся пешком.

Маша вжалась в сиденье.

– Что вам от меня нужно?

– Не мне, а нам. – Миф нетерпеливо махнул рукой. – Идём уже, не буду я тебя убивать, слишком много возни. Тебе самой станет легче, если всё это кончится.

Он постоял, облокотившись на открытую дверцу, рассматривал непривычно поголубевшее небо.

– Как всё это кончится? – спросила Маша, отлипая от стекла.

– Очень просто. Твои способности не бесконечны, как только они иссякнут, всякая нечисть перестанет к тебе липнуть. И ты от меня отцепишься. Ну, выходи. Я что тебе, мальчишка, чтобы ждать весь день под дверями?

Она вылезла, перебравшись на сиденье водителя, потому что дверцу с другой стороны подпирала облезшая оградка. Ноги слушались так себе. Маша выбралась на воздух и тут же чуть не свалилась, споткнувшись о корень.

– А когда они иссякнут?

– Надеюсь, что скоро.

Миф уверенно шагал по узким вихляющим тропинкам. Шуршали ленты на облысевших венках. Маша боялась потерять его из виду. В таком пейзаже не помогла бы и красная ветровка – везде было пёстро, хоть цвета поблекли от непогоды.

– Куда мы? – хрипло переспросила Маша раз, потом ещё. Ветер заставил её закашляться.

Миф на мгновение обернулся.

– Разве не знаешь? Я был о тебе лучшего мнения. Сейчас мы направляемся к самой сильной сущности нашего города, если считать вместе с пригородом. Ну, скажем по правде, есть и сильнее, но все они очень уж далеко. Запоминай, спрошу на экзамене.

«На экзамене». Маше хотелось рассмеяться. Она уже и забыла, что будет что‑то ещё кроме серой дороги, сухой травы и кладбища. Если будет ещё экзамен, значит, жизнь не кончена.

Он замер возле высокого надгробия с золочёной надписью. Когда‑то золочёной – теперь почти всё стёрлось, на камне осталась размазня из грязи и позолоты. Миф выудил из кармана сигарету.

– Дальше иди сама.

Дальше маячили тёмные развалины, там не было травы, даже сухой. Там не росло ни одного дерева. Маша попятилась.

– Я не пойду. Мне уже здесь страшно.

Чиркнув пару раз зажигалкой, Миф ругнулся и вынул изо рта сигарету.

– Это самовнушение. Здесь ещё не страшно. Вот шагов через десять – да. Но ты не бойся, как только он лишит тебя сил, я тебя вытащу. Понимаешь? Иди, другого выхода нет. Или ты лишишься своих способностей, или весь институт будет истерически рыдать ещё два года. Ты – непосильная ноша для нас.

– Вы сказали, что не будете меня убивать.

– Он тебя не убьёт. Сразу – не успеет. А потом я тебя вытащу, я же сказал. Иди уже.

Маша развернулась и бросилась прочь. Она тут же потеряла дорогу, заблудилась в переплетении тропинок, наткнулась на высокое надгробье в виде ангела, которое точно не видела прежде. Остановилась, чувствуя, как паника подступает к горлу. Миф её не догонял.

Со всех сторон пейзаж был примерно одинаковый. Она стояла в низине, и ни сторожки, ни высокой наружной ограды не видела. Идти обратно Маша боялась – вдруг в узком проходе её встретит Миф. Талант талантом, но в драке со взрослым мужчиной она не победит.

Тогда она прислушалась: в ветвях деревьев шумел ветер. Эти деревья были старыми, такими же старыми, как само кладбище, они прорастали сквозь мёртвых, и в другой раз Маша стала бы параноидально прислушиваться к каждому. В другой раз – если бы столкнулась с таким деревом где‑нибудь в спокойном городе. Сейчас её больше занимало другое.

По всему кладбищу стелился низкий утробный вой, он как туман расползался по земле, заставлял оградки мелко трястись. Маша отступила в самый угол, прижалась к надгробию в виде ангела, но гул добрался до неё и здесь.

Бесполезно. Нужно было срочно выбираться с кладбища, иначе её затянет. Маша чувствовала знакомое покалывание в пальцах. Она попыталась успокоиться – вдох, выдох. Её сумка осталась лежать в машине Мифа. Телефон – там же. У неё не было другого выхода, кроме как выбираться самой. Кого тут звать на помощь?

Выглянуло солнце и чуть разбавило туман в низине. Маша различила покрытый трещинами склеп возле огромной липы – там она точно проходила. За ним само собой нашлось надгробие со стёршейся позолотой.

Гремя цепью, сторож запер кладбищенские ворота. Сел на скособоченную скамейку у дома. Солнце припекало здесь так, что оттаяла ледяная корочка на земле. Он сидел и щурился на солнце, как в последний раз. Как будто мог отогреться.

Миф оставил машину в десяти шагах от ворот и присел рядом, закурил.

– А если она не выберется? – поинтересовался сторож, разминая в пальцах подаренную ему сигарету. Курить он никогда не курил – не ел, не пил и не спал, – но любил ощущение рассыпающегося табака под пальцами.

Миф усмехнулся, тоже сощурившись на солнце.

– Шериф, она выберется. Куда она денется.

– Нет, а если всё‑таки не выберется? Люди на это кладбище давно не суются. Только ты. Да и ты уже лет пять не появлялся.

Миф подумал и вывалил из кармана ветровки целую пригоршню амулетов, перепутанных друг с другом так, что уже не распутать. Они почернели, всё до одного: и жёлтый глаз на вощёном шнурке, и прозрачный шарик – внутри него вместо пузырьков теперь был туман, и заяц с пуговичными глазами, и серёжка в форме ангельского крыла, и ещё что‑то, что – не разобрать.

– Ну не выберется, и бог с ней, – буркнул Миф и нашарил в кармане летучую мышь с пластиковым оскалом. Поддел брелочное кольцо ногтем и нацепил его на общую связку. Подбросил на ладони. – С каждым разом таскать тяжелее, но они ещё работают. Шериф долго терзал сигарету в пальцах.

– А ты пять лет не появлялся. Пять лет – это же много для человека?

– Как сказать, как сказать, – протянул Миф и затянулся новой сигаретой.

Тёплый дым в горле почти принёс облегчение. Но здесь даже табачный дым пах странно, гниющей листвой и сырым туманом. Миф взглянул на часы и приказал себе остаться ещё на тридцать минут, хотя его тянуло уехать немедленно.

Вскоре он понял, что часы остановились. Ещё бы, на них же не было амулетов. Солнце спряталось за облака, и ледяной ветер затушил огонёк зажигалки. Ёжась, Миф поднялся и прошёлся взад‑вперёд перед воротами.

– Куда ты теперь? – спросил Шериф. Когда‑то Миф сам научил его этой фразе и ещё десятку подобных. До этого Шериф мог лишь рычать – то грозно, то жалобно. А ещё Миф принёс ему жёлтую звезду, чтобы прицепить к куртке, слева, на грудь.

– Уж точно не в город. – Миф помолчал, вцепившись в прутья ограды, как заключённый в свои решётки. – Я только что угробил девчонку. Если она умрёт, то проклятье уйдёт, конечно, но возникнут другие проблемы. И ещё это идиотское заседание кафедры. В общем, мне лучше исчезнуть. Пусть поищут её и решат, что её съело то чудо из брошенного дома. Сама виновата, нечего было его кормить.

Он обернулся: оказалось, Шериф давно ушёл в дом, и дверь была плотно закрыта изнутри. Выходит, он разговаривал сам с собой. На Шерифа не стоило обижаться: откуда ему знать о вежливости?

Миф лбом прижался к ржавым прутьям и краем сознания ощутил шаги. Первая мелькнувшая мысль – выдержат ли амулеты ещё одну встречу, но он тут же понял, что шаги человеческие, хоть и слегка странные, будто идущий продирался через терновник.

Он увидел её через пару минут – по главной аллее Маша шла, замирая на каждом шаге, рассматривала глинистую дорогу у себя под ногами и делала ещё один шаг. Руки она прятала в карманах.

Миф облизал пересохшие губы. Маша подняла голову и тут же увидела его. Кажется, улыбнулась. Между ними оставалось шагов двадцать – не больше, а он ещё не знал, что ей говорить. Жалких двадцать шагов.

Она пробежала их так, словно могла не успеть. Прижалась к прутьям с той стороны. Слишком уставшая, чтобы говорить, перепуганная.

– Ох, я уже собирался вызывать спасателей, – наконец выдавил из себя Миф. – Будешь знать, как сбегать от меня, ясно?

Её взгляд сделался жалким. На створках ворот звякнула цепь.

– Погоди, я сейчас сторожа позову, он откроет, – сказал Миф и отвернулся, чтобы только не видеть её взгляда.

Маша забралась на заднее сиденье, отказалась от воды и сразу легла, ткнувшись лицом в пыльный чехол. Пахло сигаретами.

– Замёрзла? – спросил Миф чужим голосом.

Она не ответила. Миф так говорил с тех пор, как встретил её у ворот, будто в горле у него застряла рыбная кость, ему плохо, ему больно, а вылезать она не собирается, и даже запить нечем. Этой рыбной костью была она.

– Хочешь, принесу плед из багажника?

Маша снова не ответила. Какого демона ей сдался плед. Так ничего и не дождавшись, Миф вздохнул и завёл машину. Та бодро запрыгала по ухабам.

– Так ты замёрзла или нет? – Он как будто задался целью вытребовать с неё хоть слово.

Маша перевернулась на спину и уставилась в клочок неба за окном. Убегало вдаль чёрное пятно сторожки, из‑за облаков снова показалось солнце – холодная монетка в небе. Замёрзла ли она? Это ощущение было не главным и уж точно – не единственным.

– Вы вроде не собирались меня убивать, – сказала она тоже не своим голосом – чужим.

– Я тебя не обманывал, – жёстко произнёс Миф и разом как‑то успокоился. Опустились судорожно распрямленные плечи. Маша не могла сказать точно, но ей показалось, что выезжая на трассу, он свернул в другую сторону. Не к городу.

– А что тогда?

– Я сделал всё, как сказал. Он тебя зацепил. Понимаешь, если аномалия слишком сильная, она способна зацепить человека и волочиться с ним хоть в другой город, хоть в другую страну. Так бывает. Он выпьет тебя, ты погаснешь и будешь как все, ясно?

Ей было неясно.

– Почему я должна быть как все?

– Потому что быть как все – хорошо. Потому что паршиво быть лампочкой, на которую слетается всякая пакость. Потому что я так сказал, Маша, демоны тебя побери! – Он в исступлении стукнул ладонями по рулю.

В повисшей тишине машина попала колесом в выбоину и ощутимо дёрнулась. Миф вполголоса выругался и сбросил скорость. Мимо полетели промышленные постройки, частные дома, поползли толстые провода. Только проводив их взглядом, Маша заговорила снова.

– Вы не ответили. Почему?

– Потому что это ты наслала на меня проклятье. А ты не аномалия, Маша. Я тебя просто так не уничтожу. Мой единственный выход – лишить тебя сил. Я сдохнуть не хочу, понимаешь? Что ты заставляешь меня оправдываться! Я знаю, что делаю, а ты должна меня слушать.

Она села, потянулась к передним сиденьям, так что почти коснулась его волос. Сказала в самое ухо:

– Хороший план, наверное. Но вы ошиблись. Я вас не проклинала. Мне бы даже в голову не пришло.

– Ты сделала это непроизвольно. – Учительский тон, которому Маша долго не решалась противоречить. – Одной только ненавистью. Чувством, без слов, без заклинаний. Когда я отказался вытаскивать твою подругу из заброшенной больницы.

Где‑то здесь крылась страшная несправедливость, а Маша не знала, как объяснить это ему.

– Нет, неправда, Миф. Я никогда не испытывала к вам ненависти. Даже тогда. Отчаяние, страх – может быть. Потом – злость. Или не знаю, что ещё.

Он вывернул руль так, что машина вильнула по дороге вправо‑влево. Миф закрыл глаза. Посидел так, словно считал до десяти, и не секунду обернулся к Маше. В солнечных лучах очки блестели так, что за ними Маша не видела глаз.

– Какая разница, какие названия ты даёшь своим ощущениям. Мы имеем то, что имеем. А имеем проклятье, которое я больше нигде не мог подцепить. Если бы оно было в какой‑то из сущностей, его бы так же легко подцепила и ты. И ещё – я не могу передать проклятье тебе, а это может быть в том случае, если у тебя защиты, которых нет, конечно. Ты даже кирпичной крошкой пренебрегаешь, хотя твоим друзьям она очень помогает. Или если ты наслала проклятье сама. Всё сходится.

– Да что сходится? Я не ненавидела вас, можете это понять или нет? Не было ненависти. Я вас любила. И сейчас люблю. На того, кого любишь, можно злиться, можно в пылу ярости говорить, что ненавидишь. Но его нельзя ненавидеть по‑честному.

Машина вылетела на обочину и зависла над кюветом, потому что за секунду до падения Миф успел затормозить. Он обернулся – губы были презрительно сжаты. Мимо, гудя, как пароход, пронёсся огромный грузовик.

– Я же сказал, мне всё равно, как ты это называешь. И хватит пудрить мне мозги. Ты не можешь любить меня теперь. Я не верю. А если хочешь надавать на жалость, то фокус не пройдёт.

Она слишком устала, чтобы спорить, но пнула его сиденье и сказала:

– Вы равняете всех по себе.

Миф мотнул головой, опять блеснули в солнечном свете узкие прямоугольные очки.

– Невозможно любить того, кто предал.

– Да вы вообще любить не способны. – Маша откинулась на спинку сиденья. – Никого, кроме себя.

За окном качалась под ветром сухая трава – степь тянулась до самого горизонта, деревья притаились испуганными стайками. Куда бежать? Ни одного дома в зоне видимости. Телефон и сумка – у Мифа. Без денег она далеко не убежит.

– Ты жить меня не учи, – сказал он и снова завёл автомобиль. Маша видела, как нервно подрагивают руки Мифа на руле. Внешне он всегда был спокоен, а изнутри?

– Куда мы едем? Я хочу есть, – буркнула Маша в сторону.

– Успеешь.

Глава 6. В сущности

Ты слышишь – кто‑то рядом.

Степь накрылась темнотой, как одеялом. Фосфоресцировали чёрно‑белые дорожные ограждения, и горели красные глаза теплоцентрали, но до них всё время было далеко. Маша задремала, привалившись боком к дверце.

Ей снилась кладбищенская сущность: туман под ногами, низкий гул, от которого покачивалась трава, деревья, прорастающие сквозь мёртвых. Постепенно гул складывался в тихий ласковый напев – дрожащий мягкий голос выводил колыбельную. Несколько нот, две строчки, протяжное подвывание и всё заново.

Это была женщиной с кукольно‑бледной кожей. На руках – рваные кружевные перчатки, в волосах запутались травинки. Подол её платья туманом расстилался на всё кладбище. Она шла медленно, делала шаг и ждала, делала шаг и снова ждала, глядя Маше в спину.

С бешено колотящимся сердцем Маша проснулась. Вспомнила, что сущность – образование нечеловеческой природы. Очеловечивает её только воображение – лепит, как из пластилина, фигурку, которую легче понять и признать, чем абстрактную энергетику места. От этого стало спокойнее.

Она облизнула сухие губы. Миф сосредоточенно вёл машину. Вокруг горели городские огни, их было много, желтоватых и тусклых. Мигнул на перекрёстке светофор и автомобиль Мифа с двумя другими тронулся с места. Когда она засыпала, вокруг была степь.

– Что это за город? – Маша озиралась на светящиеся окна магазинчиков и редкие фонари. Они переехали горбатый мост, свет фар выхватил из темноты чугунные перила. Она не узнавала этих улиц, и людей на улицах почти не было.

Миф пропустил её вопрос мимо ушей. Он заметно устал – то и дело клевал носом, но каждый раз вздрагивал и снова принимался следить за дорогой. Под колёсами застучала брусчатка.

– Так, – сказал он, въехав в тёмный двор. Сжал пальцами переносицу, сшибив очки вниз. – Так. Приехали.

Маша попробовала дёрнуть дверцу, но не смогла открыть её больше, чем на сантиметр – упёрлась в кирпичную кладку. Как в полусне попробовала ещё раз – железо проскребло по кирпичам.

– С другой стороны, – раздражённо прикрикнул Миф.

Она вышла, попала ногой в лужу и ощутила, как затекло всё тело. Дом вырастал из темноты, как будто был в неё закопан. Маша не сразу поняла, что это дом. Прямоугольники окон были тёмными.

Взяв её за локоть, Миф взошёл по трём скрипучим ступеням. Пасть подъезда разинулась им навстречу. Оттуда ничем не пахло, будто старый дом был стерильным. Деревянные лестницы скрипели на все голоса.

В руках Мифа оказалась гремящая связка брелков. Там, Маше почудилось, она различила знакомый оскал летучей мыши, но тут же потеряла его из виду.

– Зачем вам столько брелоков?

– Это вещи живых людей. Пока они у меня, сила этих людей меня охраняет.

Миф втолкнул её в крошечную прихожую, набитую хламом, о который Маша раз пять споткнулась, и включил свет. Лампочка закачалась, и Маша увидела, как с потолка разбежались штук десять толстых тараканов.

– Это чистый дом? – удивилась она, вспоминая скрипучие лестницы и пасть подъезда – в таких домах, казалось бы, должны водиться самые жуткие сущности.

– Ну да. Он приготовлен под снос, поэтому здесь почти никто не живёт. – Миф запер входную дверь и постоял, привалившись к ней спиной. Он выглядел старше своих лет, и Маша вспомнила тот день, когда столкнулась с ним в коридоре, так запали глаза и кожа обтянула выступающие скулы. Она испугалась.

– Что с вами?

Миф криво усмехнулся.

– Со мной проклятье, ты ещё не поняла? Раздевайся и марш на кухню.

Раздеваться она не стала: квартира не отапливалась, а на старой газовой плите работала всего одна горелка. Ручки остальных были выломаны. Кран долго плевался ржавчиной и грязью, а из‑под чайника выскочил ещё один таракан. Маша посмотрела на него почти что с нежностью.

Миф вошёл и тут же опустился на табуретку.

– Подай мне белый пакет. Да не там, бестолочь, шкафчик слева от плиты.

Проглотив замечание о том, что она не обязана знать, что где лежит в чужой квартире, Маша вынула шуршащий пакет и подала ему. За полиэтиленом проглядывались упаковки с надписями – лекарства, скорее всего.

Маша стояла, прижавшись спиной к кухонной тумбе. Она смотрела, как Миф подрагивающими пальцами развязывает тугой узел на полиэтилене. Морщился, ругает весь мир вполголоса, сжимает уставшие пальцы в кулаки.

Она отдавала себе отчёт в том, что могла сбежать. Перевес сил был на её стороне. Просто сбежать – вон из квартиры, вниз по лестнице, в чужой город. Плевать, что в чужой. Главное – вокруг будут люди, а не сущности. С людьми можно договориться. В конце концов, она найдёт отделение полиции и потребует позвонить в институт.

Но она не могла бросить Мифа в таком состоянии.

– Давайте я помогу.

Пакет вывалился из его рук на пол, Маша наклонилась и подобрала с бледного линолеума пузырёк с жёлтыми таблетками, старую бумажную упаковку средства для желудка.

Миф выхватил пакет из её рук, выдавил на ладонь несколько таблеток из скрипучего блистера и разом проглотил, даже без воды. Стало очень тихо, только шуршала вода в закипающем чайнике. За окном было совсем черно – ни звёзд, ни фонарей.

– Знаешь историю, – сказал вдруг Миф. – Один человек поехал, значит, на дачу, хотел кое‑какие вещи собрать. Ночь была, темно. Оставил машину у гаража, чтобы фары светили внутрь, занимается своими делами. Вдруг слышит детский голос: «Я тебя вижу».

Глядя мимо неё, он стащил очки и повертел их за дужку. Стёкла отбрасывали на столешницу круглые жёлтые блики.

– Он решил, что чей‑нибудь ребёнок гуляет. Походил вокруг, поискал. Никого не нашёл. Снова занимается своими делами, и снова голос: «А я тебя всё равно вижу». Он уже испугался слегка, крикнул в темноту, поругался, обошёл всё вокруг метров на тридцать. Вроде тихо везде. Вернулся к машине, и снова голос: «Я тебя вижу». Он струхнул окончательно, прыгнул в машину, по газам дал и уехал к чёртовой матери, даже гараж не закрыл.

Зашумел чайник, и Маша обернулась, чтобы выключить газ. На крошечной кухне это было просто – только протяни руку. Но Миф молчал, ждал, когда она снова к нему обернётся. Очки покачивались в его руке.

– Ехал, пока не успокоился. Был уже на трассе, но остановил машину, решил выйти подышать воздухом. Выходит, и тут снова голос: «Я тебя вижу».

Маше, слышавшей истории и похуже, стало жутко, по спине пробежались мурашки. Остановившийся взгляд Мифа казался пластиковым.

– Ничего не хочешь спросить?

Она сидела, сложив руки на столе, как примерная школьница.

– Хочу. Какого демона этот человек потащился ночью на дачу?

Взгляд Мифа наконец стал осмысленным. Он надел очки. Мигнула лампочка под потолком, и стало слышно, как где‑то рядом стучит по рельсам поезд.

– Потому что самоуверенный идиот. Потому что ему интересно стало, видите ли. Думал, что его не коснётся, потому что он особенный. И я такой же. Полгода бегаю от девчонки‑третьекурсницы, а она всё: «Я тебя вижу, я тебя вижу». И достаёт же в другом городе, в другой стране достанет. А что скажешь, девчонка, которая запросто вызывает к себе любую сущность – это не интересно? Да здесь на докторскую диссертацию материала наберётся. Жаль только, что жизнь дороже.

Маша сжалась на табуретке, руки втянула в куцые рукава форменной куртки.

– А что с тем человеком стало?

– В психушке. Сущность мы от него быстро отцепили, а детский голос он до сих пор слышит.

Миф поднялся и подошёл к окну. Его лицо больше не было лицом смертельно больного. Может, помогли лекарства и отдых. А может, Мифу стало легче в чистом доме. Маша налила кипятка из чайника в кружку со сколотой ручкой. Отпила, морщась. Вода была сладковатой на вкус.

– А ты жалостливая, – сказал Миф, нервно потирая руки, словно замёрз. В его устах это звучало вовсе не комплиментом. – Я знаю про Алекса, я думал, ты его сразу попытаешься проклясть. Парень в тебя влюблён, как идиот. Ты его пожалела, выходит.

Маша долго сопоставляла факты друг с другом.

– Откуда вы всё знаете?

– Просто. Он мне сам обо всём рассказал, мы давние знакомые с его матерью. А телефонный номер и правда раньше был мой, потом я отдал его Алексу.

Просто отлично – какой же непрошибаемой дурой она выглядела, когда просила у Алекса достать адрес Мифа. Как он стонал, что это муторно и долго. Неплохие актёрские способности.

– Миф, если всё так, что нам делать? С этим вообще можно что‑то сделать?

«Пока я не попала в психушку, а вы – на кладбище», – добавила она в мыслях.

Он спрятал глаза. Может, и не нарочно, но Маша видела, как Миф отворачивается, сжимая пальцами виски.

– Собственно, всё, что мы можем попытаться сделать – лишить тебя этого дара и понадеяться, что тогда проклятье исчезнет само.

Он всё равно был не такой, как обычно. Маша изо всех сил старалась не замечать этого, но оно лезло в глаза: и наигранные жесты, и взгляд в сторону.

– На тебя зацепилось уже несколько сущностей, троих ты забрала сама, ещё одно – которое на кладбище. Все довольно сильные. Отсюда до них слишком далеко. Если они потянутся за тобой, у тебя просто кончатся силы. Если уж и так не получится уничтожить проклятье, тогда я не знаю. Это уже как ковровая бомбардировка, понимаешь? Демоны побери, откуда ты вообще взялась на мою голову!

– Хорошо. Давайте попробуем так, – сказала Маша, пытаясь скрыть дрожь в руках. В кружке плескалась вода. На стол выбежал матёрый рыжий таракан, поводил усами и шмыгнул обратно в щель между столешницей и стеной.

«Чистое место», – подумала она почти что с ужасом. – «Здесь нет даже намёка на какую‑нибудь сущность».

– А это надолго? Пару дней хватит?

– Откуда я знаю, – огрызнулся Миф. – Сколько понадобится. Я запру дверь снаружи. В доме никто не живёт, справа – стройка, слева – промышленный склад. Окна ты, конечно, можешь разбить, но прыгать не советую. Пятый этаж всё‑таки. Расшибёшься, двор глухой, никто не поможет.

Он говорил, глядя в сторону. Маша молчала, а тревога внутри всё росла. Наконец она не выдержала.

– Зачем? Я же сказала – давайте попробуем. Это значит, что я не убегу. Я не хочу, чтобы меня запирали!

– А придётся. Если ты, к примеру, запаникуешь, будешь не в себе?

Голос Мифа звучал фальшиво, как сладкое сюсюканье с младенцем. Маша тряхнула головой.

– Когда вы придёте?

– Через два дня. За два дня они точно сюда не доберутся. Если всё получится – отцеплю их от тебя, и всё. А если будет нужно, уйду снова. Увидим.

Она проглотила слюну, тягучую, сладкую, как ржавая вода.

– Другого выхода всё равно нет?

Миф отлип от подоконника.

– Так, я пойду в магазин, куплю какой‑нибудь еды. А ты спать ложись что ли.

На третий день он не пришёл. Маша всё время просидела у окна, но это было бессмысленно. Миф ей не соврал хоть в этом – двор был глухим, за всё время она ни разу не наблюдала, чтобы там проходили люди или хоть бежала собака. Птицы чёрными крестами зависали в небе, но птицы – это совсем не то.

Она рассчитывала продукты на два дня, свято уверенная в том, что Миф вернётся. На третий стало нечего есть. В шкафчике над плитой Маша нашла жестяную банку, на донышке которой была греча вперемешку с мёртвыми маленькими жучками. Она выбрала жучков и высыпала крупу в кастрюлю, залила всё это ржавой водой.

Соли не нашлось, но сошло и так. К вечеру она поняла: Миф так часто обманывал её, что обмануть ещё раз не составило бы труда.

На четвёртый день из квартиры пропали все тараканы. Раньше они были повсюду. Маша заходила на кухню – и из‑под её ног в разные стороны разбегались рыжие твари. Она шла обратно в комнату, и видела ещё троих – на стене возле кровати. Они бежали от неё нехотя, будто выполняя давно осточертевший ритуал.

Утром четвёртого дня она не нашла ни одного, хотя специально проверила все верные места – под веником, в шкафчике над плитой, в укромной щели между двумя тумбами. Один лежал под батареей, лапами кверху. Из крана капала ржавая вода.

Пятой ночью пришли они.

К тому времени Маша больше не смотрела в окно, она лежала на кровати, отвернувшись к стене, и смотрела в темноту. Темнота была здесь глубокой и топкой, как заброшенный колодец. Огромное здание склада закрывало собой все городские огни.

Незаметно для себя она задремала и во сне услышала тихий напев – две строчки, три ноты, долгий стон в конце. Стало теплее. Маша открыла глаза: в комнате было светло настолько, что она различала контуры предметов и лица.

Женщина‑кладбище стояла у стены. По полу туманом стелился шлейф её платья. На её лице застыло плаксивое выражение, на руках – перчатки, испачканные в жирной земле. Она не пела – музыка просто была её частью. Тем образом, который невозможно вообразить визуально, но он легко складывается в три ноты и протяжный напев.

Восковая кукла – такой её представила в тот день Маша. Кукла, конечно, не умеет плакать, но искривлённые в гримасе плача губы застыли, вылепленные мастером.

Смертёныш устроился у Машиных ног. На краешке кровати он сидел, сгорбившись, как настоящий маленький мальчик, который боится, что его ударят. Горка чёрной шелухи на полу подрастала.

Когда глаза совсем привыкли, Маша различила третью сущность – ту, которая из заброшенной стройки с заколоченными окнами. Ту, к которой она так и не успела сходить, выкрав ключи у Мифа, и пришла гораздо позже, чем к остальным.

Уложив неестественно вытянутую морду на тонкие лапы, сущность притаилась в углу комнаты. Подрагивали прозрачные уши.

– Спасибо, что пришли, – искренне сказала Маша, садясь на кровати. – Я думала, вы уже не придёте.

Смертёныш прижался к её коленям. Его волосы под ладонью Маши были холодными и колкими, как ранний снег. Пёс поднял острую морду, его пустые глазницы налились серым светом. Молчала квартира, погружённая в тишину.

Маша ждала: не было калеки из дома, что на улице Восстания. Но она услышала его шаги на кухне. Он шёл дольше всех, потому что был старше всех, и мешала изуродованная нога. Ещё у него не было глаз – совсем не было лица, – и он не знал, куда идти, плутал по чужому городу. Может быть, часами бродил вокруг её дома. Маша позвала его громче. Он услышал.

– Пойдём. – Она взяла Смертёныша за грязную ладошку. Пёс на тонких лапах подбежал к Маше, сухим носом провёл ей по щеке.

Женщина‑кукла сделала шаг и замерла. Калека был на кухне – Маша чуяла его.

И они ушли.

* * *

Она жила в доме Мифа. По утрам она наблюдала, как Миф встаёт по будильнику, с недовольным лицом наблюдает, как женщина – его жена – готовит завтрак. С недовольным лицом бреется. Надевает вечный полосатый свитер.

Готовила она всегда одно и то же – диетическую яичницу в каком‑то специальном контейнере. Маша наблюдала через её плечо за тем, как женщина бьёт яйца ножом. Натруженные руки с выступающими костяшками пальцев дрожат. Она бьёт, но нечётко, и скорлупа идёт мелкими трещинами. Кусочки скорлупы надают в белый контейнер, в уже разбитое и вылитое яйцо, их теперь не выудить оттуда.

Просыпается девочка и долго стоит на пороге растрёпанная, в пижаме, пока мать не шикает на неё:

– Иди оденься.

Девочка редко улыбалась – когда смотрела утренний мультик, когда получала на десерт пирожные, и когда вечером возвращался Миф. Может быть, она улыбалась ещё и когда ходит гулять, но Маша этого не видела. Она жила только в доме.

Больше всего она любила наблюдать за Мифом, когда ночами он запирался на кухне. Тогда им никто не мешал. Маша садилась напротив, чтобы видеть его лицо. Сменялись красные цифры на электронных часах. Она тянулась к Мифу и осторожно обнимала его за плечи.

Ночами на запертой кухне Миф пил коньяк.

Бывало, что ночами ему приходили сообщения от Этты. Беззвучно содрогался мобильный – Миф отворачивался и делал вид, что не видит, а потом всё равно читал. Маша заглядывала ему через плечо, но не читала. Ей незачем было читать, чтобы чуять их смысл. Там было не очень хорошо. Там плакалось и не верилось в будущее.

Когда Миф уходил на работу, Маша ждала его у дверей, слушала шаги на лестнице. Бежали красные минуты на электронных часах. Миф часто задерживался. Когда особенно сильно – женщина приносила в прихожую стул, садилась там и читала. Девочка садилась с игрушками у неё ног.

Все вместе они ждали Мифа.

Впрочем, Маша не ревновала. Глупо – она ведь прекрасно знала, что Миф не любит эту женщину с натруженными руками, не любит Этту, которая пишет слезливые сообщения, и даже девочку не очень любит. Девочка для него не человек – зародыш человека.

По ночам в окна сыпал влажный снег, и Маша наблюдала за тем, как Миф спит. Он спал на самом краешке кровати. Маша тогда садилась рядом, брала его за свесившуюся руку и сидела до утра, впитывая его сны.

* * *

«Как ты там? С утра молчишь, я, кажется, беспокоюсь. Сегодня вроде хорошая погода. Пройдёмся вечерком?»

– Это вы Мифодий Кириллович?

Он поднял взгляд от мобильного и машинально стёр сообщение, тут же забывая, о чём писала Этта.

В узком проходе между шкафами стоял мужчина с серой форме. Миф не видел его раньше – наверное, этот из другого отдела. Раньше его допрашивал другой.

– Это я.

Он сунул телефон в карман брюк, передумал и бросил на стол, рядом со связкой амулетов. Они почернели уже полностью, только летучая мышь ещё скалила белые клыки. Иногда Мифу казалось, что она вот‑вот вцепится ему в палец.

– Капитан Калинский. – Человек в форме махнул перед ним удостоверением. – Я по поводу…

– Да знаю я, – раздражённо перебил его Миф. – Спрашивайте уже. О чём вы ещё меня не спрашивали?

Телефон на столе пиликнул. Покосившись на хмурого капитана, Миф подтянул мобильный к себе. «Новое сообщение» – «прочитать».

«Эй, ответь мне, я волнуюсь!»

Сообщение унеслось в корзину – виртуальный комок бумаги. Капитан терпеливо ждал.

– Я не по этому поводу. Хочу сообщить, что мы получили ордер на обыск вашего дома и личной машины.