Текст книги "Воздушные замки. Тайны прошлого"

Автор книги: Маринью Эуклидес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Мать и дочь, Жанета и Жуана, теперь частенько сидели, обнявшись. Одна думала об Атиле, другая – о Тьягу.

А Тьягу по-прежнему думал только о Сели и был счастлив, что увидит ее, шагая поутру с корзинкой в направлении ее дома.

Онейди удивилась, увидев нежданного посетителя, но то показал ей жителя корзины, и она с улыбкой закивала, показывая рукой на дверь комнаты Сели.

Сели стояла на молитве, глаза ее были полны слез. Она просила, чтобы добрый Иисус ответил на ее горячую молитву, и вдруг прямо перед ней появился пушистый белый котенок, который косился на нее, смешно перебирая своими толстыми лапками.

Котенок был настоящим чудом, и Сели замерла от восторга, а потом нежно и бережно прижала пушистый комочек к сердцу. Ей так не хватало живого тепла! Как она любила всех животных, живших в монастыре! Как скучала без своего Карла Великого! Так что это? Неужели ответ на ее молитву?

Сели повела глазами по сторонам и у приоткрытой двери увидела счастливое улыбающееся лицо Тьягу. Ах, вот оно что! Опять соблазн! Сели отвернулась, но выпустить из рук беленький пушистый комочек не смогла. Так она и молилась, прижав его к груди и прося дать ей ответ.

Тьягу спускался по лестнице и впервые улыбался во весь рот. На этот раз он сделал Сели настоящий подарок, к тому же он сможет навещать его, должен же он знать, как поживает его питомец.

У дверей он столкнулся с Жулией и не мог не поговорить с ней.

– Жулия, почему Сели так рвется в монастырь? – спросил он, надеясь разрешить, наконец, свое недоумение. – Может, с моей стороны это нахальство, но я уверен, что я ей нравлюсь, а сам я ее люблю безгранично и никогда бы не обидел.

Жулия с сочувствием посмотрела на пылающее лицо юноши, который буквально у нее на глазах превращался в мужчину.

– Понимаешь, Сели выросла и воспитывалась в монастыре, она жила там с раннего детства, с тех пор, как умерла наша мама. Ничего другого она не знает, она привыкла к мысли, что будет монахиней. Но настоятельница прислала ее в Рио, чтобы проверить, в самом ли деле для нее это – признание.

– Значит, сама настоятельница сомневается? – обрадовался Тьягу. – А ты как думаешь?

– У нас есть время, – осторожно сказала Жулия. – На твоем месте я бы не отступала. Может, она сама поймет, что монастырь ей ни к чему.

– Ты настоящий друг, Жулия! Спасибо тебе!

А Жулия подумала, что ей нужно поскорее позвонить настоятельнице и перевести Сели в коллеж в Рио.

Окрыленный, Тьягу заторопился домой, безнадежность, в которой он жил все последнее время, сменилась самыми радужными надеждами.

Все обитатели дома Монтана приняли близко к сердцу появление нового жильца. Его приняли в члены семейства и стали гадать, какое дать ему имя.

– Я бы предложила назвать его Неженка, он словно белая пена, – говорила Онейди.

– Да не, он Усатик, а то и Жулик, – рассмеялся Алекс, показав, как котенок пытается стянуть кусочек 6рынзы, стоило поставить его на стол.

Сели подхватила котенка на руки.

– А мне хотелось бы для него что-то более романтичное, – мечтательно протянула Бетти. – Он такой красивый! Вот, кстати, и имя неплохое – Красавчик! Садись, Сели, что ты стоишь? – обратилась она к сестре, которая так и стояла неподвижно возле накрытого стола.

– Я поем у себя в комнате, – отозвалась Сели. – А имя Красавчик мне нравится!

– Неужели она так ничего и не ест? Спросила Жулия и обвела глазами всех сидящих за столом. Не было за ним только Отавиу, он тоже лишился аппетита и не принимал участия в семейных трапезах, зато вот уже несколько дней как выходил на прогулку.

– Как положено, в трауре, – сочувствовали ему дочери, глядя вслед. – Как же он переживает из-за мамы! Но папочка у нас сильный, он справится со своим горем, острота пройдет, и его будут согревать приятные воспоминания.

Если бы так! Воспоминания и жгли Отавиу каленым железом, от них он и бежал, надеясь быстрой ходьбой и калейдоскопом впечатлений отгородиться от горькой памяти о своей жене. Но удавалось ему это с трудом. Стоило вернуться домой, и боль снова подступала к горлу.

На этот раз Отавиу не торопился к себе в комнату, так как там он оставался наедине с тем, что хотел позабыть и превозмочь. Он остался с Алексом и Онейди, обсуждая с ними их будущий бизнес. Алекс наконец-то продал драгоценности Онейди, и они собирались купить передвижную палатку, чтобы торговать горячими сосисками.

Во время их разговора в столовую вошла Сели, она хотела подойти к отцу, но не дошла нескольких шагов, пошатнулась и упала. Перепуганные домашние бросились к ней, она была без сознания.

Отавиу вызвал такси, и они повезли Сели в больницу, нужно было срочно выяснить, что с ней, и оказать необходимую помощь. Денег на платную больницу у них не было, поэтому ее отвезли в самую обычную, для бедняков. Но Отавиу ню надеялся, что там его дочери помогут. Он хотел попросить денег у Сан-Марино, но не мог отлучиться из больницы. Алекс отказался звонить Сан-Марино наотрез: кто он такой, чтобы просить у него деньги.

Позвонила Сан-Марино Онейди, она относилась к Сели как к дочери и не могла оставить ее в беде. Сан-Марино вошел во вкус благотворительности и отрядил в больницу Алвару. Отавиу лишний раз отдал должное своему другу – настоящему, который в трудную минуту всегда приходит на помощь.

Разумеется, в частной клинике Сели мгновенно занялся опытный врач. Отавиу с трепетом ждал результата обследования. Он корил себя за то, что уделял так мало внимания своей маленькой Сели, той, что так заботилась о нем и молилась о его здоровье.

Врач поставил диагноз: пневмония. Сели давно подкашливала, но никто не обращал на это внимания. Очевидно, она простудилась в ту страшную грозовую ночь, когда Отавиу постигло его страшное потрясение. Однако состояние больной было тяжелое, так как, несмотря на молодость и здоровье, организм был очень истощен.

– Надейтесь, – сказал врач, – надейтесь. Единственное, что я могу вам гарантировать: ваша дочь находится в надежных руках.

Отавиу поблагодарил, но когда вышел из клиники, то направился не домой, а в церковь, где не был уже с незапамятных времен, может быть, со времен своего детства… Он зажег свечку перед девой Марией и стал горячо молиться за ту, которая сама молилась день и ночь, и после молитвы впервые за многие дни на душе у него стало спокойнее. Отавиу удивился, увидев в церкви и Бетти, его средняя дочь тоже пришла помолиться, она чувствовала себя виноватой, проглядела сестру.

Все в доме Монтана чувствовали себя виноватыми перед милой кроткой Сели, все беспокоились за нее и желали скорейшего выздоровления.

Но больше всех встревожился Тьягу, когда из разговора отца с матерью понял, что Сели находится в клинике. Ни минуты не медля, он помчался к ней. Сердце у него упало, когда он увидел бледную, неподвижно лежащую Сели и, наклонившись к ней, он начал шептать;

– Сели, поправляйся поскорее, пожалуйста! Ты меня слышишь? Это я, Тьягу. Я не могу видеть тебя в таком состоянии. Если с тобой что-то случится, я тоже умру. Выздоравливай! И прости, если я скажу тебе то, что говорить не следовало, но я не могу больше ждать… Если бы т знала, как я тебя люблю! Когда ты, наконец, поверишь, что я никогда тебя не обижу? Я уверен, мы сможем быть счастливыми. Позволь мне любить тебя. Мне ничего больше не нужно, только любить тебя. Только думать о тебе, быть с тобой рядом. Спи, а завтра просыпайся здоровой! Я буду каждый день к тебе приходить.

Сели слышала слова Тьягу, но не обрадовалась им, а пришла в отчаяние. Что же ей делать, если негде укрыться от страшного наваждения, если тот, от кого она бежит, настиг ее даже в больнице?!

Но она была слишком слаба и могла только отчаиваться. Как сквозь сон она видела отца, который сидел у ее постели, потом сестер, они уговаривали отца отдохнуть и дали ему успокоительное, потом Сели сама впала в забытье.

Но ночью внезапно проснулась. Отец дремал рядом на стуле. Странная решимость овладела несчастной – среди этого кромешного мрака она поняла, что должна умереть. Бороться с собой и с любовью Тьягу у нее не было сил, она принадлежала Богу, и значит, должна была идти нему

Сели отворила окно, и в него ворвался холодный ночной воздух, она легла на пол и прошептала:

– Господи! Возьми меня к Себе, я готова, – и потеряла сознание.

Ночью Тьягу приснился страшный сон: Сели звала его, ей было плохо, грозила какая-то опасность. Тьягу проснулся и сел на кровати. Ощущение опасности было так реально, что он не сомневался: Сели в беде. Утром он поехал в больницу и узнал печальную новость – Сели в реанимации, она между жизнью и смертью, врачи делают все возможное для ее спасения, но поручиться ни за что не могут.

Глава 34

Сан-Марино находился в дурном расположении духа. Еще на праздновании серебряной свадьбы он заметил, что Шику неравнодушен к Жулии, но тогда она отвергла все его притязания, что доставило Сан-Марино немалое удовольствие. Такая женщина, как Жулия, и должна была щелкнуть по носу зарвавшегося репортеришку.

Но на этот раз стал невольным свидетелем их поцелуя, и этот поцелуй не давал ему покоя. Есть между этими двумя что-нибудь или нет?

Дурное настроение Антониу объяснялось еще и недовольством собой, ему неприятна была собственная зависимость от своенравной красавицы.

– Привязанность к этой женщине тебя погубит, – как-то сказал ему Алвару. Разумеется, он имел в виду Еву, на которую так походила его дочь…

– Я знаю, – мрачно согласился с ним Антониу.

И вот теперь он вновь убедился в правоте своего адвоката, и это было ему неприятно.

Домой он вернул нервный и расстроенный. «Как в худшие времена привязанности к портрету», отметила про себя Гонсала, но все-таки сочла необходимым поделиться с мужем своей заботой. А озабочена она была неприятностями Ирасемы, симпатичной молодой служанки, которая работала у них в доме. Оказалось, что она оставила маленького сына в родной деревне и теперь вынуждена отдать его на усыновление, потому что у нее не хватает денег на его содержание.

– Мне кажется, мы в состоянии помочь, – говорила Гонсала. – Она работает у нас, и мы вполне можем как-то решить ее проблемы, например, платить за содержание ребенка.

– Что? Что? – переспросил Антониу. Он сидел, погрузившись в свои мысли, и не услышал ни единого слова из того, что говорила ему жена.

Гонсала вздохнула, она привыкла к невниманию мужа, но сейчас невольно вспомнила Отавиу. Какой он тонкий и чувствительный человек, как близко принимает к сердцу все, что касается его детей и вообще всех окружающих. Сегодня она лишний раз убедилась в этом. Когда она приехала в больницу, первым, кого она встретила, был Отавиу. Он был потрясен несчастьем с Сели, в глазах у него стояли слезы, когда он повторял:

– Я не должен был засыпать ни на секунду! Я мог понадобиться ей! Я – плохой отец. Все, что произошло на рассвете, было ужасно. Как я мог не доглядеть и позволить ей встать!

А вот Антониу никогда не занимался детьми, пока они были маленькими, он был к ним совершенно равнодушен. Это она с ума сходила из-за кори Арналду, из-за свинки Тьягу…

Разговаривая с Отавиу, Гонсала всякий раз удивлялась тишине и покою, которые нисходили на ее душу. Да, Отавиу был необыкновенным человеком, рядом с ним она не опасалась, что ее застанут врасплох, оскорбят, обидят. Она даже как-то высказала это Отавиу.

– Тебя кто-то обижает? – удивился он.

Гонсала вообще не любила жаловаться, а уж позволить себе пожаловаться на собственного мужа не могла ни при каких обстоятельствах.

– Да нет, разве что сама жизнь, – прибавила она с усмешкой.

– Жизнь обидела и меня, – горячо подхватил Отавиу. – Ева, очаровательная, прекрасная женщина, которую я любил, перестала существовать. Ее никогда и не было, той Евы, которую я любил. Жизнь сыграла со мной дурную шутку, она обманула меня. Я любил свою иллюзию, а не реальную живую женщину, поэтому мне и было так трудно с ней расстаться. Но теперь это произошло, я не хочу думать о прошлом, моя жизнь начинается заново, я только отец и хочу одного – чтобы выздоровела моя любимая Сели!

Вот что вспоминала Гонсала, глядя на занятого своими мыслями Антониу, который, даже не взглянув на нее, отобедал и отправился в свой кабинет.

– Придется еще подождать, Ирасема, – сказала она служанке, которая смотрела на нее страдальческими умоляющими глазами, – сеньор Антониу сегодня очень занят, но я попробую поговорить с ним вечером.

Она и в самом деле нашла минуту и с иронической усмешкой сказала мужу:

– Ты рискуешь своей славой отца народа! Что о тебе скажут, если ты не поможешь простой бедной девушке, живущей в твоем собственном доме?

На этот раз Антониу ее услышал.

– А что там с ней? – спросил он.

И узнав, в чем дело, распорядился:

– Разумеется, помоги ей! Сделай все, что считаешь нужным.

Тьягу не спускался в столовую, не обедал и не ужинал, и Гонсала заглянула к нему в комнату. Он лежал на кровати и смотрел в пустоту.

– Видишь, предчувствие не обмануло меня, мама, – сказал он, – Сели и в самом деле очень плохо, и я молюсь нее, молюсь за нас обоих.

– У нас обоих есть дар предвидения, – задумчиво сказала Гонсала, – и что-то мне подсказывает, что Бог услышит твои молитвы, и Сели поправится. Вот увидишь, Бог тебе поможет, сынок. Одно то, что твой отец устроил ее в лучшую клинику, уже о чем-то говорит.

– Да, я очень благодарен за это папе, – горячо сказал Тьягу. – Он сделал по-настоящему доброе дело! Видишь, и он бывает добрым, чутким, внимательным.

– Конечно, сынок, – с вздохом сказала Гонсала, – и у твоего отца есть много хороших качеств. А пока Сели в тяжелом состоянии и врачи беспокоятся за нее, будем молиться, чтобы она пришла в сознание и выздоровела.

Тьягу кивнул и вновь уставился в потолок.

За Сели молился не один Тьягу, за нее молились и Бетти, и Жулия. Обе они были равнодушны к религии, но в тяжелый час испытаний обратились душой к тому, кто способен творить чудеса и один может поддержать нас.

Жулия отказалась от приглашения Шику, и он ни на чем не настаивал. Он видел, что она не обиделась на него за поцелуй, почувствовав, как он хочет утешить ее и успокоить. Ему показалось, что случившееся несчастье сблизило их, понимал, что Жулии хочется быть поближе к сестре, и оставил ее в холле клиники.

– Если что-то понадобится, звони, – сказал он. – Я буду дома и примчусь в один миг.

Жулия кивнула, прикрыв глаза – да-да, она так и поступит.

Шику вернулся домой гораздо раньше, чем всегда и чем ждал его Раул. Вытянутое лицо Раула сразу показало Шику, что вернулся он не вовремя.

– У меня ужин с Аной Паулой, – объяснил Раул. – Мне надоело гоняться за каждой юбкой, и я решил наконец-то остепениться. Как видишь, мои добрые намерения, и старания не остались втуне, Ана Паула приняла мое приглашение.

– Поздравляю, старик, – Шику похлопал приятеля по плечу, – но, клянусь, я тебе не помешаю, запрусь у себя и носа не покажу!

Раул вздохнул: конечно, было бы куда лучше встречаться с Аной Паулой без свидетеля за стеной, но…

В дверь позвонили, Раул кинулся открывать и с изумлением увидел за дверью целую компанию – первой стояла Ана Паула, а рядом с ней Лусия Элена, дона Жудити м Констансинья. Раул в изумлении отступил.

– Я, кажется, не вовремя, – язвительно сказала Ана Паула.

– Что ты! Что ты! Я так ждал тебя! – воскликнул Раул, бросаясь ей навстречу.

– А я-то считала тебя другом, – не менее язвительно произнесла Лусия Элена, – я не думала, что ты так ловко будешь покрывать походы Шику налево!

Вся компания вошла в квартиру, и Шику едва не застонал, увидев свою матушку и бывшую жену. Однако, взглянув на Констансинью, сдержал свое недовольство.

Выяснилось, что в доме Жудити морят тараканов, поэтому оставаться там невозможно, и все семейство решило переночевать у Шику.

Ана Паула мгновенно поняла, что ей лучше всего ретироваться, она не была любительницей семейных сцен, на которые были такими мастерицами дона Жудити и Лусия Элена. Раул был раздосадован донельзя и мрачно удалился в свою комнату: в кои-то веки он собрался вступить на стезю добродетели, а его заподозрили Бог знает в чем!

Шику с тоской смотрел на свое семейство, а они принялись устраиваться на ночлег.

– Я простая женщина, – говорила дона Жудити, – мелочи меня не беспокоят, и привередничать я не люблю, мне в любом уголке хорошо!

Она внимательно осмотрела комнату Шику и похвалила ее:

– Очень славная комната! Мне как раз подходит!

– В комнате Шику буду спать я, – тут же заявила Лусия Элена. – Как-никак, он – мой бывший, то есть настоящий, то есть отец моего ребенка, вот что я хотела сказать. И поэтому с Шику буду спать я, а не вы!

Тебе он – отец ребенка, а мне родной сын, поэтому на кровати буду спать я. К тому же у меня спина больная, а ты, Лусия Элена, можешь и на диване поспать, раз ты даже не член нашей семьи.

– Как это не член семьи, когда она моя родная мама? – подала голос Констансинья.

– Не член моей семьи, – подчеркнула слово «моей» Жудити, – но, разумеется, она – член твоей.

– На диване я не улягусь, я слишком высокая, – тут же стала возражать Лусия Элена. – Но если Шику будет спать в гостиной, то я согласна.

Шику молча смотрел на спорящих. Он тихо стоял в сторонке и поглядывал на суетящихся женщин. Потом тихонько подошел к комнате Раула и постучал.

– Посидите тихо, пожалуйста, – попросил он, и женщины разом притихли, – мне нужно поговорить с моим приятелем, а когда я вернусь, мы разберемся, кто, где ляжет.

– Уступить постель?! Ну, знаешь! – возмутился спросонья Раул. – Мало того, что разбудил!

– И ты мог уснуть в этом гвалте? Никогда не поверю, – вздохнул Шику. – Уступи всего на одну ночь, а то мы до утра так и будем маяться.

С охами, вздохами, сопеньем и кряхтеньем Раул поднялся и вышел в гостиную.

– Ты, мамочка, будешь спать в комнате Ра уда. – И Шику пригласил дону Жудити в комнату.

Непритязательная дона Жудити тут же устроила Раулу разнос за беспорядок.

– Я просто представить себе не могу, как ты можешь жить среди этого развала, – возмущалась она.

– Могу! – сурово отозвался Раул и прибавил: – Вы меня очень обяжете, если ничего не будете трогать.

Тон его был так суров, что дона Жудити мигом успокоилась и вполне миролюбиво пообещала:

– Конечно, не буду, не беспокойся.

– Вот и прекрасно, – буркнул Раул.

Мужчины подождали, пока улягутся и успокоятся женщины, а затем, поругавшись, какое-то время из-за дивана, улеглись и сами. Улеглись недовольными, раздраженными и точно такими же проснулись.

Стоило Шику открыть глаза, как женщины наперебой защебетали, обещал приготовить ему завтрак, напечь печенья, сделать фруктовый коктейль.

– Терпеть не могу фруктовых коктейлей, – огрызнулся Шику и поспешно сбежал на работу. Провести еще и утро в обществе преданных ему женщин было свыше его сил.

Он мечтал повидать Жулию. Стоило ему увидеть ее, как он чувствовал себя омытым живой водой, и он жаждал приникнуть к этому волшебному источнику. Если бы он знал, что Жулия искала его! Она хотела попросить его приехать к Отавиу, которому стало очень плохо после того, как он не уследил за Сели. Единственный, кого он соглашался повидать, был Шику, и Жулия пыталась его отыскать.

Она позвонила ему домой, трубку взяла Констансинья и, осведомившись, кто Шику спрашивает, произнесла вслух: Жулия Монтана.

Жудити тут же вырвала у внучки трубку из рук:

– Алло! Это говорит мать Шику, – сообщила она. – Девочка! Хватит ему названивать, мой сын занятой, порядочный человек, у него нет времени на разговоры с кем попало! Или ты уже забыла, что из-за тебя, его чуть не колумбийские партизаны? Оставь его в покое, ему и без тебя отлично живется! Всего хорошего!

Дона Жудити с чувством выполненного дол гордо положила трубку.

Зато Жулия на другом конце провода еще несколько секунд подержала ее, внимательно на нее глядя, потом тоже опустила на рычаг и сказала:

– Ненавижу Шику Мота! И все, что с ним связано!

Глава 35

Отавиу смотрел на изможденное лицо дочери, посиневшие губы, подрагивающие во сне веки. Он чуть не застонал, едва увидел иглу, пронзившую руку Сели. Только бы она осталась жива, только бы эти капельницы, наконец, помогли ей! Отавиу попытался вспомнить какую-нибудь молитву, но на поверхность всплывали лишь отдельные бессвязные слова, которые, как он ни силился, не желали складываться в ладные молитвенные строки. Он опять почувствовал себя бессильным – бессильным вспомнить молитву, бессильным помочь дочери, бессильным уберечь ее от невзгод и болезней.

Его потерянный взгляд встретился с напряженным взглядом Жулии, внимательно следившей за ним. «Ну вот, вдобавок ко всему напугал и Жулию!» Отавиу взъерошил волосы и улы6нулся дочери.

– Все будет хорошо, Жулия. Только бы Сели выкарабкалась. Но она сильная девочка, да и все мы так поддерживаем ее.

На последних словах Сели приоткрыла глаза, и Отавиу воспринял это как доброе предзнаменование.

Оно и вправду было добрым. Уже к утру следующего дня Сели стало лучше: упала температура, анализ крови показал хоть незначительное, но все же снижение лейкоцитов, а это означало, что болезнь отступает. Девушка медленно пошла на поправку. Появился аппетит, за ним прибавилось и силенок, и она уже пыталась ходить по палате.

Отавиу с радостью отмечал все приметы выздоровления и был готов часами обсуждать их с матушкой-настоятельницей. Именно на эту немногословную женщину возлагал Отавиу особые надежды, понимая и оценивая ее благотворное влияние на Сели. Физически Сели крепла на глазах, так что не прошло и десяти дней, как лечащий врач разрешил семье Монтана забрать Сели домой, пожелав девушке на прощание бодрости и энергии. Отавиу мысленно присоединился к словам доктора: младшая дочь по-прежнему выглядела подавленной и грустной. Отавиу нередко казалось, что Сели плачет, и это повергало его самого в отчаяние и уныние. Старшие сестры, особенно Жулия, всячески старались поддержать младшую, но отец понимал, что ни Жулия, ни Бетти не знают тех слов, которые сейчас необходимы Сели. Их знают мать-настоятельница да девушки-монашки, что приехали вместе с ней навестить Сели и поддержать ее. В их присутствии она оживала, присоединялась к их ежеутренним и вечерним молитвам, с наслаждением слушала матушку, читавшую наставницам Евангелие. Да и Отавиу не раз ловил себя на мысли, что ему самому приятно присутствие в доме этой степенной, мудрой женщины, так по-матерински нежно относящейся к одной из своих послушниц.

Вот молоденькие сестры-монашки, поселившиеся вместе с настоятельницей монастыря в доме Монтана, нередко загоняли его в тупик, и Отавиу, уже считавший себя абсолютно здоровым, готов был немедля бежать к доктору.

Монашеские одеяния делали неразличимыми сестер Луизу и Ирени, а сестра Жуссара была копией сестры Зилды. Договорившись утром музицировать с сестрами Лизой и Жуссарой (Отавиу предусмотрительно записал в блокнот имена монашек – любительниц музыки, хотя про себя не без гордости отметил, что запомнил их с первого раза) вечером он решил уточнить время концерта и репертуар.

– Сестра Луиза! – окликнул он монашку, сидящую с молитвенником в кресле. – Думаю, что мы встретимся в шесть часов…

– Но меня зовут сестра Ирени. – Монашка вскинула на него удивленные глаза.

Отавиу смутился, потянулся за блокнотиком с памятью, быстро перелистал его и нашел собственноручно сделанные записи: «Сестра Луиза и сестра Жуссара».

– Извините, верно, я ослышался или неправильно записал. – Отавиу покрутил в воздухе блокнотик. – И, тем не менее, что мы будем вечером играть? Я предлагаю остановиться на «Аве Мария»

– Но я не играю на пианино…

Ее зовут Ирени, и она не играет на пианино… Господи! С кем же я говорил утром?

Отавиу снова стал листать заветный блокнотик в поисках телефона доктора Сисейру.

Его отвлек нежный девичий голос:

– Сеньор Отавиу, в шесть часов вечера вас устроит?

Отавиу поднял голову: перед ним стояла милая сестра Луиза. Или сестра Жуссара? А может быть, ее зовут Ирени? Или Зилда?

– Простите, я плохо вас понимаю. В чем меня должно устроить шесть часов?

– Но мы же договаривались утром о дуэте… – Девушка явно выглядела растерянной

– Но вы же не умеете играть…

Девушка испуганно направилась к стоящей поблизости подруге, и до Отавиу долетели слова: «Бедненький, странный, за него помолимся…»

Отавиу спустился в холл и наткнулся на тех же самых девушек в темных одеяниях, которых только что оставил в гостиной на втором этаже. Он попытался выяснить, каким образом им удалось так быстро оказаться в холле, но их изумленно-испуганные взгляды заставили его замолчать и отступить в сторону комнаты Алекса и Онейди. Отавиу постучал в дверь и вызвал Онейди в коридор.

– Что-то случилось? – Онейди запахнула халат и поправила растрепавшиеся волосы.

– Прошу тебя, загляни в холл и скажи, сколько там монашек?

Онейди покорно исполнила просьбу хозяина.

– Я вижу двух…

– А мне кажется, что их здесь не меньше четырех… Наверное, я сошел с ума…

Женщина взяла его под руку, отвела на кухню, приготовила кофе и достала из шкафчика миндальное печенье.

– Вот, ваше любимое!

Отавиу пил кофе, слушал щебетание Онейди и наблюдал в окно за Сели и матерью-настоятельницей, бродившими под руку по саду. Отавиу было жаль дочь, ведь монашки завтра покидали Рио, и это была одна из последних их прогулок. Внезапно перед глазами Отавиу встала Ева, нежно прижимающая к себе Сели… Господи, за что ты так наказал мою дочку, лишил ее материнской ласки и заботы? Чем я, чем Ева провинились перед тобой, что ты так сурово наказал нашу дочь?

– Сеньор Отавиу! – услышал он за спиной тихий голос матушки. – Простите за то, что нарушаю ваш покой, но пришло время проститься, завтра мы уедем очень рано…

Отавиу поднялся ей навстречу:

– Не знаю, как и благодарить вас за вашу доброту…

– За доброту не благодарят… Она ведь от сердца идет! Отдавать не менее приятно, чем получать, так что не за что меня благодарить.

– Верно. – Отавиу склонил перед матушкой голову. Тогда позвольте мне пригласить вас приехать к нам еще. Ведь столько времени отдали Сели, что город не успели посмотреть, нигде не были, кроме дома и клиники.

– Приедем. Я хочу, чтобы и другие мои послушницы знали не понаслышке о жизни, что течет за стенами монастыря. С людьми достойными познакомятся и поймут, что и в миру можно жить, следуя заповедям Христа.

Матушка не успела договорить, как к ее груди приникла Сели и умоляюще подняла на нее свои серые печальные глаза.

– Матушка, пожалуйста, возьмите меня с собой!

Отавиу подошел к Сели и попытался притянуть ее к себе.

– Девочка моя, неужели тебе так плохо с нами?

Сели оторвалась от монашки и встала между ними. Отавиу увидел, как слезы заблестели на глазах дочери.

– Нет, папочка, дело в другом…

Теперь уже сама матушка обняла Сели и, прижав ее к груди, тихо сказала:

– Твои слезы – верное подтверждение моей правоты. Твое место здесь. Живи здесь, дочь моя, а Бог не оставит тебя, укажет верный путь…

Все последующие после отъезда монашек дни Отавиу не оставлял Сели своим вниманием. Только старался не особенно докучать ей. Но когда дочь приходила к нему, усаживалась рядом, Отавиу позволял себе пофилософствовать, стараясь вызвать Сели на откровенность, разговорить ее, а главное, понять, что стоит за ее всегдашней печалью. Она ведь так молода, так хороша, так любима всеми, она преодолела такие испытания, перед ней открыты все радости жизни!.. И все это не имеет для нее никакого значения. Абсолютно никакого.

– Ты ведь заново родилась, – он гладил дочку по русым волосам, собранным в скромный пучок, – тебя должна захлестывать радость, а ты не можешь скрыть своей грусти.

– Просто я скучаю по матушке-настоятельнице. Прости меня, папочка! И не думай, что я не люблю тебя. Просто я чувствую себя в Рио не в своей тарелке.

В Рио не в своей тарелке… Отавиу отлично понимал дочь, он до сих пор не мог привыкнуть ни к незнакомому облику родного города, ни к новому облику людей, новой музыке, машинам, словам – всему тому, что принято называть образом жизни.

– У нас много общего… Для тебя чужой Рио, мне незнаком весь мир. Часто я тоже бегу в свою комнату, чтобы спрятаться от непонятного, чужого, но жизнь продолжается. И я делаю усилие, поднимаюсь, двигаюсь вперед, спотыкаюсь и снова иду вперед.

– Я не такая сильная, как ты, папа. И потом, я знаю, что для меня лучшее – уйти в монастырь.

– Ты боишься того, чего не знаешь. Ты и себя не знаешь. Ты не сильная? Да за твоим милым личиком скрывается твердый характер и железная сила воли. Только все это надо направить на пользу себе. И я тебе в этом помогу. Только сначала тебе надо окрепнуть и оправиться после болезни. Но настраиваться на эту новую жизнь ты должна уже сейчас.

– Мне надо будет ходить в коллеж. – Сели подняла на Отавиу глаза, полные слез.

Но Отавиу постарался не заметить их и бодрым голосом ответил:

– И в коллеж, и в кино, и на пляж. Тебе надо заводить друзей, встречаться с молодыми людьми, путешествовать. Не самый плохой рецепт, согласись, дочка!

Отавиу хотел еще добавить про свои планы, но назойливый звонок телефона прервал их беседу.

Отавиу снял трубку и услышал встревоженный голос.

– Я – Элиу Арантес, твой друг…

Это имя ничего не говорило Отавиу, а незнакомец продолжал взволнованным голосом убеждать Отавиу, что им нужно безотлагательно встретиться и переговорить. Это нервозное беспокойство собеседника передалось и Отавиу, он заволновался и оттого сразу же забыл имя собеседника, стал переспрашивать, потянувшись с карандашом к спасительному блокнотику. Но голос на другом конце провода торопливо попросил записать лучше адрес места встречи.

– Нам необходимо встретиться, сейчас я не моту продолжать разговор…

Отавиу покорно записал продиктованное, подивившись столь неотложному желанию этого неизвестного голоса увидеться с ним. Где-то в темных глубинах памяти пробивалось смутное воспоминание, связанное с именем этого человека. Отавиу замер у телефона, потирая виски. Но, как он ни напрягался, память не откликнулась… Элиу Арантес… Если он так хочет меня видеть, я приду! – с этой мыслью Отавиу спустился на кухню, где сразу же включился в разговор Алекса и Онейди, обсуждающих детали их совместного предприятия.

Ничто так не радовало и не возбуждало Отавиу, как разговор с друзьями о новом деле. Здесь ему было все ясно и понятно: хот-доги, фирменный соус Отавиу Монтана, его общительность вкупе с практичной рассудительностью Алекса принесут им грандиозный успех. В этом успехе Отавиу не сомневался ни одной минуты. Монтана поглядел на часы – стрелки показывали 21.30. Он поднялся со стула и заторопился на встречу с Элиу Арантесом.

К завтраку Отавиу спустился в приподнятом настроении. Видеть за столом своих красавиц-дочек, встречать их улыбающиеся взгляды, обращенные к нему, слушать неторопливый голос Алекса, пить вкусный кофе, сваренный заботливой Онейди, – Господи, да он, Отавиу Монтана, может считать себя просто счастливчиком!