Текст книги "Воздушные замки. Тайны прошлого"
Автор книги: Маринью Эуклидес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
Глава 23
В тот счастливый для Отавиу момент, когда он вспомнил подробности давнего футбольного матча, и его переполняла радость, в гостиную дома Монтана вошел Антониу Сан-Марино.
– Я звонил в дверь, но меня никто не услышал – произнес он достаточно громко, стараясь перекричать всеобщий шум и гвалт, однако опять не был услышан.
– Да что здесь происходит? – спросил он с улыбкой, поддавалась настроению веселья и радости, которое испытывали все, кто был в гостиной. – У вас какой-то праздник?
Его, наконец, заметили, и Отавиу первым подошел к нему.
– Сан, дружище, как хорошо, что ты здесь! Ты знаешь, ко мне вернулась память, я вспомнил!
От такого сообщения Сан-Марино едва устоял на ногах, но это осталось никем не замеченным, потому что Отавиу заключил его в свои объятия, приговаривал:
– Представляешь, я все вспомнил, до мельчайших подробностей!
– Это чудесно, Отавиу, я счастлив, – выдавил из себя Сан-Марино.
– Он вспомнил победный матч Бразилии на чемпионате мира, – пояснил ему Алекс.
– Да, и не только матч! – подхватил счастливый Отавиу. Я помню еще, как игроки сборной ехали по городу в открытой машине, начался карнавал, играла музыка… Тантан-тан-та, тан-тан-тан-та… Я помню это настолько четко, словно передо мной крутят пленку.
«Это конец! – пронеслось в сознании Антониу. – Память вернулась к нему. Скоро он вспомнит все! Алвару был прав: я оплошал!»…
От таких мыслей голова его закружилась, пол поплыл из-под ног, и Шику, оказавшийся поблизости, подхватил Сан-Марино под руку.
– Вам плохо, сеньор Сан-Марино? Выпейте воды!
Онейди не мешкая, подала ему стакан с водой, Сан-Марино сделал глоток, глубоко вздохнул и попытался объяснить свое состояние:
– Это от избытка чувств. Я так счастлив, Отавиу! Даже не знаю, как выразить свою радость.
– Я тоже, – сказал Отавиу. А сегодня мы еще и переезжаем в наш старый дом. Помнишь его, Антониу? Там прошло наше детство… Я очень надеюсь на этот переезд. Мне кажется, там я перестану чувствовать себя дурачком и снова буду здоровый.
– Я также на это надеюсь. А ЧТО ЕЩЕ ТЫ ВСПОМНИЛ? – отойдя с Отавиу в сторонку, спросил Сан-Марино. Мне хочется знать все новости о тебе.
Отавиу задумался, а потом призвал на помощь Алекса:
– Я что-нибудь еще вспомнил, Алекс?
– Нет, пока только про футбол. Но и это уже неплохо, не все же сразу.
У Сан-Марино отлегло от сердца. Но тут выступил со своими идеями Шику:
– Я еще на днях понял, что видеозаписи лучше всего стимулируют твою память, Отавиу. Ты многое сразу же забываешь, но вот запись про полет на Луну запомнил прочно. А сегодня, с футболом, вообще все получилось замечательно! Я принесу тебе еще кое-что. У меня дома много старых записей. Может быть, ты посмотришь их, и к тебе окончательно вернется память. Как ты думаешь, Жулия?
– Я согласна на все, что может хоть как-то помочь отцу.
Лицо Шику просияло такой заговорщески-задиристой улыбкой, что Сан-Марино не смог сдержать своего раздражения.
– Разве ты не должен быть сейчас в редакции? – спросил он Шику гораздо строже, чем того требовала непринужденная обстановка, царившая в доме Монтана.
– Я заехал только на минутку, чтобы проведать моего приятеля Отавиу, – пояснил Шику. – А теперь уже мчусь на работу.
– Я тоже заехал к вам ненадолго, – сказал Сан-Марино. – Хотел узнать, не нужна ли вам какая-то помощь при переезде…
Говоря это, он так внимательно и проникновенно смотрел на Жулию, что ответ за всю семью она взяла на себя:
– Спасибо, вы и так нам очень помогли. У нас все готово к переезду. Мы ждем только Сели.
– Моя младшая дочь едет домой на каникулы! – поделился еще одной своей радостью Отавиу. – Ее зовут Сели.
– Что ж, это хорошая новость, – согласился Сан-Марино. – Теперь вся семья будет в сборе, и я вас всех приглашаю на наше семейное торжество – серебряную свадьбу!
– Спасибо, мы обязательно придем, – пообещал Отавиу. – Только моя семья еще не полностью собралась. Ты забыл о Еве, Сан. Боюсь, она не успеет приехать на твою серебряную свадьбу…
Созывая гостей на семейное торжество, Сан-Марино отнюдь не был уверен в том, что оно пройдет гладко. Его беспокоило дурное настроение Гонсалы, которая опять стала затворничать у себя в комнате и прикладываться к бутылке.
Причине для такого настроения у Гонсалы, конечно, была, Сан-Марино это понимал и казнил себя за то, что сам все испортил. Можно сказать, он попросту перестарался в налаживании контактов с женой и детьми.
Поначалу все шло вроде бы правильно, в нужном направлении. Даже самые неординарные шаги, на которые отваживался Антониу, приводили его только к желанному результату. Например, по совету Патрисии он попросил прощения у Тьягу – в присутствии всех членов семьи. Это обезоружило Тьягу и Гонсалу, что было особенно важно для Сан-Марино. Именно этого он, собственно, и добивался. Там же, на большом семейном сборе, удостоился отцовской похвалы и Арналду за то, что предложил несколько новых рубрик, с интересом воспринятых читателями.
На какое-то время в семье Сан-Марино установились отношения, близкие к идиллическим. Гонсала охотно беседовала с мужем о детях, о своем намерении учиться – если не в университете, то хотя бы на каких-нибудь курсах, и он не высмеивал ее, поскольку и в самом деле не находил это желание странным. Он была благодарна Антониу за понимание и впервые благосклонно отнеслась к празднованию серебряной свадьбы.
– Ладно, если уже все подготовлено, то пусть будет праздник! Только я хочу, чтобы это было торжество не показушное. Не для публики, а для всех нас, членов семьи Сан-Марино. Пусть Арналду и Тьягу позовут своих друзей – кого захотят! Мальчики не должны скучать на нашем юбилее. Вообще мне хотелось бы видеть вокруг себя нормальные живые лица – например, сотрудников твоей редакции, ваших с Арналду коллег. Я первая умру со скуки, если моими гостями будут одни важные персоны, чьи фотографии вы каждый день публикуете в разделе «Светская хроника»!
Сан-Марино учел все пожелания Гонсалы и успокоился, расслабился. Даже чересчур расслабился, потому что проявил неосторожность, обернувшуюся в итоге чудовищной ошибкой. А камнем преткновения для Сан-Марино уже в который раз стал его младший сын Тьягу.
Во время одной из откровенных бесед, которые были внове как для отца, так и для сына, Антониу вдруг ударился в воспоминания, пытаясь отыскать там истоки своей черствости и крутого нрава.
– Мне трудно найти с тобой общий язык, потому что мы получили разное воспитание. Ты в свои юные годы сумел сформировать тонкий музыкальный слух, а я в музыке совсем не разбираюсь. Вообще искусство меня никогда не привлекало. Моя мать была простой женщиной, а крестный, старик Григориу, интересовался исключительно бизнесом. Великий был человек! Но грубый и черствый. И меня воспитал таким же. Он любил повторять, что я гораздо больше похож на его сына, чем Отавиу…. Тьягу, мы с тобой почти никогда не разговариваем. Ты очень мало знаешь обо мне, а я о тебе и подавно! И все же я мечтаю о том, что ты когда-нибудь займешь мое место в нашем фамильном бизнесе. Ты всегда был намного серьезнее и ответственнее, чем твой брат.
Сморщившись, как от зубной боли, Тьягу мягко выразил протест:
– Но я совсем не разбираюсь в бизнесе! Это не мое признание.
– Ты еще очень молод. Со временем твои пристрастия могут измениться… Да, я, признаюсь, сам виноват, надо было тебя давно уже приобщать к делу. А я не уделял тебе должного внимания. Мы не ходили с тобой в кино, не гуляли в парке, все заботы легли на плечи твоей матери. Как думаешь, нам еще не поздно подружиться?
– Нет, конечно.
– Так почему бы прямо сейчас не начать наверстывать упущенное? Давай сходим куда-нибудь вечером!
– Вдвоем?! – изумился Тьягу, никогда до той поры не слышавший от отца ничего подобного. – А куда мы пойдем?
– Сюрприз! – загадочно улыбнулся Сан-Марино. – Я отведу тебя в одно место, которое всегда мечтал тебе показать. Теперь я займусь твоим воспитанием!
Он не ошибся в одном: это место и впрямь оказалось для Тьягу сюрпризом, да еще каким! Парень испытал настоящий шок, увидев, что отец привел его в… публичный дом. Он буквально остолбенел, и только поэтому не убежал оттуда сразу, а вынужден был еще выслушивать увещевания Антониу:
– Давай, Тьягу, не робей! Заведение сегодня полностью в нашем распоряжении, я все оплатил, чтобы ты не стеснялся. Девушки тут приличные, выбирай любую. Поговори с ними, а дальше все само получится. Ты молодой, можешь сразу четверых себе взять.
– Папа, это!.. Это!.. – Задыхаясь от негодования, Тьягу даже не мог говорить.
– Да не волнуйся ты так. – На свой манер понял его Антониу. Все оплачено, развлекайся!
– Папа, меня не интересует любовь за деньги, – прорезался, наконец, голос у Тьягу.
– А кто говорит о любви? Речь идет об опыте, – ответил ему Антониу. – Мужчина должен обладать такого рода опытом! Ты же не собираешься жениться девственником.
– Это мое личное дело! И я не намерен тут оставаться.
– Тьягу, постой, не позорь меня! – попытался удержать его Сан-Марино.
– Если бы ты хоть заранее сказал, куда хочешь повести меня, тогда бы тебе не пришлось и позориться, а так… Говоришь, все оплачено? Вот и развлекайся сам!
Антониу, разумеется, было теперь не до развлечений, он покинул заведение сразу же вслед за сыном.
Но Тьягу приехал домой чуть раньше, и Гонсала испугалась, увидев, что на парне лица нет. Подступила к нему с расспросами, но Тьягу отмалчивался – ему было стыдно, не мог он рассказать матери правду.
А тут как раз вернулся домой и Антониу. Гонсала потребовала объяснений теперь уже от него и получила их:
– Я отвез его туда, где он давно должен был побывать, чтобы стать мужчиной. Специально выбрал приличное заведение… Но твой сын возмутился! У него аллергия даже на женщин!
– А ты спросил, что ему нужно? Как ты вообще додумался до такого? Как ты посмел? – в отчаянии восклицала Гонсала.
– А что я такого сделал? – недоумевал Антониу. – Подумаешь, трагедия! Да если хочешь знать, я был гораздо моложе, когда мой крестный отвез меня в бордель! И ничего, как видишь, я стал мужчиной!
– Боже мой! Какой ужас! – обхватила голову руками Гонсала. – С кем я живу столько лет!
– А я не хочу становиться мужчиной! – Истерично закричал Тьягу, вызывая огонь на себя. – И скандалов этих больше не могу терпеть! Ты добивался от меня откровенности, отец? Так знай: твой сын – гей!
Это было уже слишком для Сан-Марино, и он опять не сдержался – ударил Тьягу.
Потом, правда, сразу же попросил у него прошения. Но на сей раз это не подействовало. Гонсала сказала, что подыщет квартиру и переедет туда вместе с Тьягу.
Все это случилось за два дня до серебряной свадьбы. И теперь у Сан-Марино вся надежда была только пи Патрисию и Флору, которые пообещали ему убедить Гонсалу в том, что отменить торжество уже невозможно, и она должна как-то его вытерпеть.
Под давлением подруг Гонсала вынуждена была смириться с обстоятельствами, но призналась, что не представляет, как она сможет выйти под руку с Антониу и весь вечер улыбаться гостям, изображал из себя счастливую супругу.
– А мы можем попросить Боба внести изменение в сценарий, – нашлась Патрисия. – Ты выйдешь к гостям не в начале, а хотя бы в середине церемонии. Так все будет выглядеть даже более эффектно! А тебе все-таки, какое-никакое облегчение… Флора, поговори с Ласердой, у тебя это лучше получится.
– Нет, я с ним уже давно не общаюсь, – ответила та. У него душа с телом не стыкуется.
– Как это? – не поняла Патрисия,
– А так: секс отдельно и чувства отдельно! Если когда-нибудь у него совпадет одно с другим, тогда, может, я с ним я поговорю.
– Господи, какие же вы с Гонсалой сложные и утонченные! – покачала головой Патрисия. – Даже удивляюсь, как вы еще меня терпите. Ладно, я сама с ним поговорю.
Она уговорила Боба Ласерду внести изменения в сценарий, не подозревая о возможных последствиях. Патрисии даже в голову не пришло, что Гонсала, оставшись в одиночестве, выпьет сначала для храбрости, потом с горя, а потом и вовсе не захочет выходить к гостям.
– Вы празднуете, а мне праздновать нечего, – Сказала она Патрисии, когда та заглянула к ней, чтобы поддержать ее морально и рассказать, как замечательно складывается начало церемонии.
– Все это я уже слышала, и не раз. Но сейчас не время горевать, – строго произнесла Патрисия. – давай бери себя в руки! Приободрись и – вперед! Пойдем, тебе незачем здесь больше сидеть. Чем раньше ты выйдешь к людям, тем лучше. А то вон совсем раскисла.
– Нет, я туда вообще не пойду!
– Ладно, я пришлю к тебе Флору. Может, у нее найдутся какие-то свои доводы, вы лучше понимаете друг друга.
А тем временем гости, поздравив Антониу и услышав от него, что невеста в соответствии со сценарием должна появиться позже, предавались застолью, танцам и другим развлечениям – кому, что больше нравилось.
Семейство Монтана привлекло к себе особое внимание гостей. Три дочери-красавицы, одна из которых – популярная журналистка, и отец – тоже в своем роде знаменитость просто не могли оставить равнодушными присутствующих.
Отавиу сразу же окружили репортеры из «Коррейу Кариока». Им хотелось узнать, как он, выпавший на столько лет из жизни, оценивает те или иные достижения современной науки и техники.
– Что вы думаете о клонировании овец и людей? – спросила у него Ана Паула.
– А что такое клонирование? – задал ей встречный вопрос Отавиу.
– Воспроизводство живых организмов.
– Теперь это называется клонированием? – удивился он.
– Да.
– А в мое время это называлось сексом.
С трудом сдерживаясь от смеха, Ана Паула дала более пространное определение процесса клонирования:
– Речь идет о воспроизводстве путем деления клеток на основе генетического кода. Естественно, в лабораторных условиях.
– Это так же приятно? – вновь насмешил репортеров Отавиу.
– Могу поспорить, что нет! – вмешался в разговор Вагнер.
– А зачем же менять то, что хорошо работало? – задал резонный вопрос Отавиу, вызван уже гомерический хохот у собеседников.
Спас его от бесконечных расспросов Шику:
– Пойдем, Отавиу, посидим где-нибудь в тихом местечке. Ты, я вижу, несколько устал от всего этого шума.
– Да, ты верно заметил. Мне вообще лучше было бы остаться дома, но я не смог отказать Сану… Мы вчера переехали в дом моего отца, ты знаешь?
– Да, знаю… А вот и твоя замечательная дочь, Отавиу! – воскликнул Шику, имея в виду подошедшую к ним Жулию. – Ты позволишь мне с ней потанцевать?
– Разумеется. Мне будет приятно посмотреть на вас.
– Жулия, ты же не откажешь отцу в удовольствии полюбоваться такой замечательной парой? – не оставил ей выбора Шику.
Она пошла с ним танцевать, и он сразу же прижал ее к себе крепко-крепко. Жулия, как и следовало ожидать, воспротивилась этому. Шику слегка ослабил объятия, но не отпустил ее. Они продолжали танцевать и пререкаться: он объяснялся ей в любви, а она твердила, что никогда не ответит ему взаимностью. При этом их истинные чувства друг к другу были столь очевидны, что любой сторонний наблюдатель мог бы сказать: это ссорятся двое влюбленных.
Одним из таких наблюдателей случайно оказался и Антониу Сан-Марино. Кровь ударила ему в голову, и он сразу же позабыл обо всем на свете – и о Гонсале, которая по-прежнему отказывалась выходить к гостям, и о серебряной свадьбе…
– Жулия и Шику?! – произнес он вслух, не владея своими эмоциями.
– Да, – услышав его, подтвердила Бетти. – Все это кончится свадьбой!
Боясь выдать себя окончательно, Сан-Марино не стал с ней разговаривать – ушел в дом, в свою потайную комнату, к портрету Евы. Он должен был как-то унять свои чувства, просто обязан был это сделать.
Но волнение Сан-Марино было настолько сильным, что он забыл закрыть за собой дверь, войдя в потайную комнату. И Арналду, последовавший за ним, чтобы поговорить о бастующей Гонсале, увидел отца стоящим перед портретом Евы.
Существование этой комнаты и особенно портрета женщины, в которой без труда можно было узнать Жулию Монтана, стало потрясением для Арналду.
– Жулия?! – произнес он изумленно, стоя за спиной у отца.
Антониу вздрогнул и, обернувшись к сыну, злобно прошипел:
– Уйди отсюда! Сгинь!
Арналду молча удалился, размышляя над тем, что бы все это могло означать.
Сан-Марино также вышел из комнаты, и был он мрачнее тучи. А тут еще Патрисия доложила ему, что Гонсалу никому не удалось вразумить – ни Флоре, ни Бобу, ни Арналду, ни даже Тьягу.
– Придется тебе идти к ней, Антониу, – сказала Патрисия. – делай с ней что хочешь: умоляй на коленях, целуй, гони в шею… Это единственное, что мы еще не испробовали. Иди, не бойся. Я буду тут поблизости.
Сан-Марино предпочел кнуту пряник, он буквально валялся в ногах у Гонсалы, моля ее о прощении, взывая к ее благоразумию, но все это оказалось бесполезным.
– Иди к гостям и выдумай красивую отговорку, почему меня нет, – сказала ему Гонсала. – Что-что, а врать ты всегда умел!
Он ушел, а Гонсалу вновь принялась обрабатывать Патрисия – уже по инерции, без всякой надежды на успех.
Теперь Сан-Марино не оставалось ничего, как воспользоваться подсказкой Гонсалы, то есть придумать правдоподобную отговорку.
Пока он думал, его отыскал всклокоченный Боб Ласерда:
– Что будем делать? Уже надо выносить торт. Обычно в таких случаях его разрезает хозяйка дома, «невеста». И предлагает гостям.
– На Гонсалу больше нельзя рассчитывать, – твердо произнес Сан-Марино. – Я найду другую невесту!
И он направился к Жулии.
– У нас вышла неприятность, – сказал он ей, – Гонсала залила вином свое праздничное платье, специально сшитое для этой торжественной церемонии. Ну и, конечно, расстроилась. Теперь ищет, чем бы его заменить, но ни один наряд ее не устраивает.
– Да, действительно неприятность, – согласилась Жулия. – То-то ее нигде не видно!
– И я хотел тебя попросить помочь мне, – продолжил Сан-Марино, наклонившись к самому уху Жулии: – Скоро подадут торт, его должна разрезать «невеста», но поскольку ее нет, то…
В этот момент, проходивший мимо Отавиу увидел Сан-Марино с Жулией, и вдруг из глубин его помутневшей памяти четко всплыла картинка: Сан-Марино целует Еву!
Находясь во власти этого видения, Отавиу закричал:
– Нет. Только не Ева, она моя невеста! – и, бросившись к Сан-Марино, ударил его кулаком в лицо. Потом обернулся к Жулии, крепко вцепился в ее руку и сказал:
– Она выйдет замуж за меня, Антониу! Ты ее не смей целовать!
– Папа, успокойся! Папа, это я, твоя дочь, – в отчаянии повторяла Жулия, но Отавиу ее не слышал.
Вокруг них собралась толпа зевак. Никто не мог понять, из-за чего Отавиу подрался с хозяином дома.
Жулия тем временем продолжала твердить свое, а Отавиу по-прежнему видел в ней Еву и все норовил поцеловать ее в губы.
Сан-Марино в течение всей этой сцены стоял ни жив, ни мертв. И все остальные, кроме Жулии, тоже оцепенели.
Но тут из толпы вынырнул Арналду и встал между Отавиу и Жулией.
– Тихо, успокойся, – сказал он Отавиу.
Тот медленно перевел на него взгляд и вдруг упал как подкошенный.
Арналду поднял его, усадил на стул. Обморок Отавиу длился не более секунды. Открыв глаза, он затуманенным взором огляделся вокруг, увидел Сан-Марино, виновато улыбнулся:
– Прости, Сан, у меня немного голова закружилась. Я посижу тут, отдышусь…
Жулия попросила для него стакан воды.
А Арналду предложил ей выпить шампанского. Жулия взяла из его рук бокал, они чокнулись, она стала благодарить Арналду за помощь и объяснять ему, что произошло с ее отцом.
Внезапно к ней подбежала Бетти и, выхватив у Жулии бокал с шампанским, швырнула его на пол:
– Мерзавка! Ты опять за свое? Пытаешься очаровать Арналдинью?
– Бетти, опомнись! – попыталась вразумить ее Жулия. – Ты ведь не знаешь, что туг произошло!
– Знаю! думаешь, я слепая?
Вокруг них вновь стала собираться толпа, и Арналду пришлось еще раз вмешаться:
– Бетти, не шуми! давай лучше выпьем.
Она посмотрела на него уничтожающим взглядом:
– А ты тоже хорош! Пошел за шампанским и пропал! Моя сестра тебя перехватила?
– Да нет же, Вот оно, шампанское!
– Спасибо. С меня хватит! В прошлый раз ты меня продинамил: назначил свидание и не приехал. Теперь опять то же самое. Нет, дорогой, поищи для таких развлечений кого-нибудь другого!
Ее последняя фраза потонула в хоре голосов, восторженно приветствовавших появившуюся, наконец, Гонсалу.
Она вышла из дома, поддерживаемая под руку Патрисией, и Сан-Марино тотчас же устремился ей навстречу. Патрисия передала ему из рук в руки «невесту», все зааплодировали, Ласерда подал знак дирижеру, и оркестр грянул свадебный марш Мендельсона.
Супруги прошествовали на украшенный гирляндами, подсвеченный со всех сторон подиум, сооруженный к этой дате вблизи бассейна. Виновникам торжества поднесли шампанское, музыка смолкла, и Сан-Марино, подняв бокал, произнес тост:
– Друзья мои, сегодня мы отмечаем двадцатипятилетние счастливого брака, от которого родились двое сыновей, – Арналду и Тьягу. Я благодарю Бога за то, что он свел меня с этой чудесной женщиной, которую я все больше люблю и уважаю. Пусть наше счастье послужит примером для молодого поколения. Если в семье есть взаимное доверие и уважение, любовь может длиться вечно! Я пью за тебя, Гонсала!
Он уже успел поднести бокал к губам, когда Гонсала, подняв руку, громко обратилась к гостям:
– Подождите минутку! Прежде чем выпить, я бы хотела сказать пару слов, если, конечно, муж позволит.
Не заподозривший подвоха Сан-Марино сделал галантный жест в ее сторону
– Прошу, дорогая!
– Я хотела сказать, – начала Гонсала, – что за эти пять минут услышала больше комплиментов и похвал в свой адрес, чем за все двадцать пять лет совместной жизни.
– Гонсала! – в шутливом тоне укорил ее Сан-Марино уже догадываясь, что у нее на уме, но, все же пытаясь спасти ситуацию.
– Я говорю правду! – продолжила она. – Если бы о нас каждый день писали в прессе, мы бы замечательно жили, совсем не так, как сейчас.
– Хорошо, а теперь давайте выпьем! – перебил ее Сан-Марино.
– Я еще не все сказала, – бросила ему Гонсала и вновь обратилась к гостям: – Знаете, почему я так долго к вам не выходила? Потому что мне было стыдно! Я ведь не актриса, а по сценарию должна была выйти на эту сцену. Или – на арену цирка, так будет правильнее.
На ее выпад ошеломленные гости отреагировали гробовой тишиной, и в этой тишине громом прозвучал голос Сан-Марино:
– Хорошо, достаточно. Маэстро, музыку! Друзья мои, продолжаем праздник!
Дирижер взмахнул палочкой, но уже на первых тактах оркестр вновь умолк, потому что Гонсала потребовала:
– Ну-ка перестаньте играть! Тихо! Ты двадцать пять лет затыкал мне рот, Антониу, но теперь я все скажу!
– Ради Бога, только не здесь и не сейчас! – взмолился он.
– Почему? Ты меня ударишь? – с вызовом произнесла она. – Все, что сейчас тут говорил мой муж, – сплошная ложь! Уважение, доверие… Как бы не так! Весь наш брак соткан из обид. Да, именно такой брак был предложен в качестве примера для подражания!
Сан-Марино, уже не заботясь о том, как это будет выглядеть со стороны, в буквальном смысле попытался закрыть ее рот ладонью, но она увернулась от него и закричала в толпу:
– Так выпьем же за долгие, мрачные, невыносимые двадцать пять лет! – Потом обратилась и к Сан-Марино – Прими мои поздравления, Антониу! Тебе удалось сделать из меня самую несчастную и униженную женщину на свете!
Пока она пила свое юбилейное шампанское, он обхватил ее обеими руками и поволок с подиума. А она упиралась и кричала:
– Ты недоволен мной? Ну да, я знаю, ты предпочел бы, чтоб она была рядом с тобой! Вместо меня!..
Жулия растолкала отца, который после приступа уснул сидя в кресле.
– Пойдем, папа, нам пора домой.
– Да? Уже все закончилось? А где твои сестры?
– Сели уехала давно, а Бетти… сама доберется!
Глава 24
В суете праздника Жулия потеряла из виду Сели и далеко не сразу сообразила, что ее вообще нет среди гостей.
– Куда подевалась Сели? – спросила она у Бетти. – Ты же вызвалась ее опекать!
– Не знаю… Она тут вроде бы подружилась с одной девочкой, Жуаной. Кстати, это племянница Шику! А потом ее пригласил на танец Тьягу. Сели, конечно, отказывалась, но я уговорила ее потанцевать. … Слушай, а может, она уединилась с Тьягу?
– Думай, о ком говоришь! Это же Сели! – одернула сестру Жулия.
Как раз в это время к ним подошел Тьягу и хмуро сообщил, что Сели уехала домой.
– Одна?! И ты ее отпустил? – возмутилась Бетти.
– Я ее не отпускал, – потупившись, ответил он. – Но вы не волнуйтесь: они с Жуаной уехали на машине моего друга, Сержинью. Он подвезет Сели прямо к ее дому. Извините, я должен идти… Меня зовут…
– Прямо беда с ней! – огорчилась Бетти. – Каких трудов стоило уговорить ее прийти сюда, да еще и надеть нормальное праздничное платье, и все напрасно. Сбежала!
– Не забывай, откуда она только вчера приехала. Не все сразу, – сказала Жулия.
Этот разговор состоялся между сестрами еще до того, как Бетти затеяла ссору с Жулией. А после ссоры они уже не общались, и домой вернулись порознь.
Едва Жулия ступила на порог, как к ней бросилась встревоженная Онейди:
– У Сели жар! Было почти тридцать девять. Я дала ей лекарство, сейчас температура немного спала.
– Она давно приехала?
– Давно. Я сразу почувствовала что-то неладное, несколько раз заглядывала к ней – она все молилась. И сейчас молится! Не знаю, разве так можно? Это, конечно, не мое дело, но мне кажется, что она просто изводит себя.
Жулия пошла к Сели и долго сидела у ее постели, пытаясь хотя бы таким образом отвлечь сестру от молитв.
– Ты уехала рано, потому что почувствовала недомогание, или вы все же поссорились с Тьягу? – задала ей прямой вопрос Жулия, а Сели, волнуясь, ответила:
– Тьягу тут абсолютно ни при чем! Я, наверно, там простудилась, выпила воду со льдом.
– А, по-моему, ты нервничаешь! Что случилось на празднике?
– Ничего. И я вовсе не нервничаю, тебе показалось.
Оставив Сели в покое, Жулия заглянула к отцу, который поселился, в бывшей спальне Григориу, не считаясь ни с какими доводами Алекса и дочерей, отговаривавших его от этого,
– Я должен здесь пожить! – настаивал на своем Отавиу. – У меня предчувствие, что эта комната всколыхнет мою память!
И теперь все домашние, за исключением не посвященной в некоторые подробности Сели, периодически подходили к спальне Григориу, напряженно прислушиваясь. У всех еще была свежа в памяти первая реакция Отавиу на эту спальню.
Когда Жулия зашла к отцу, то увидела его на балконе в очень странной позе: он словно завис в воздухе, сильно перегнувшись через перила. Тело его мерно покачивалось из стороны в сторону и набирало обороты…
Это был обморок.
Придерживая отца руками, Жулия громко позвала на помощь Алекса. Вдвоем они уложили Отавиу на кровать.
– Онейди, позвони доктору Сисейру, попроси срочно приехать! – распорядилась Жулия.
– Все-таки не следовало бы ему пока находиться в этой комнате! – сказал Алекс.
На шум прибежала Бетти, и даже Сели.
– Он умрет? – спросила Сели обреченно, так, словно и не могла ожидать ничего другого.
– Нет, это всего лишь обморок, успокойся, – обняла ее Бетти,
Отавиу том временем пришел в себя, а приехавший вскоре Сисейру сказал, что это, вероятно, реакция на переезд: усталость, избыток эмоций.
Жулия попросила доктора осмотреть заодно и Сели. Сисейру поставил диагноз: вирусная инфекция. Когда Жулия принесла Сели таблетку антибиотика, та отказалась от лекарства:
– Это не поможет. Я должна молиться!
– Хватит молитв! – строго произнесла Жулия. Тебе надо отдохнуть.
– Нет, я знаю, отчего папе стало плохо. Это я виновата, но я буду молить Бога, и он даст мне еще один шанс.
– Если ты сейчас же не уснешь, я затолкаю в тебя снотворное! – пригрозила Жулия.
Утром самочувствие Отавиу и Сели заметно улучшилось, и все стали понемногу успокаиваться.
Но тут между Бетти и Жулией вновь вспыхнула ссора – из-за того, что Арналду вздумал прямо с утра послать им обеим цветы. Бетти сразу же ополчилась на сестру и угомонилась, лишь прочтя записку, адресованную Жулии, – это было приглашение на работу в «Коррейу Кариока». А Бетти Арналду приглашал вечером в ресторан.
Наученная горьким опытом, Бетти уже не слишком доверяла Арналду, поэтому решила обезопасить себя от возможного подвоха. Позвонив Раулу, она пригласила его в тот же ресторан, на то же самое время, которое было указано в записке Арналду. При этом она была по-дружески откровенна с Раулом:
– Там будет Арналду Сан-Марино, и я хочу, чтобы он приревновал меня к тебе. Поможешь? Как друг!
– С тобой не соскучишься! – засмеялся Раул. – Конечно, помогу, раз уж мы с тобой такие друзья.
Еще на празднике, сразу после инцидента с Отавиу, Алвару потребовал от Сан-Марино:
– Ты должен, наконец, принять решение. Отавиу становится все более опасным. С ним надо кончать!
– Да-да, ты прав, – согласился Сан-Марино. – Тянуть с этим мы уже не можем. Бедная Жулия!..
Потом было скандальное выступление Гонсалы, и проблема Отавиу отступила для Сан-Марино на задний план.
Да и Алвару пришлось потратить много энергии совсем на другие дела: в течение всей ночи он выполнял поручение Сан-Марино– договаривался с различными влиятельными людьми о том, чтобы информация о вчерашнем скандале не просочилась ни в печать, на телевидение, ни на радио. В ход шли любые средства: от дружеской просьбы до неприкрытых угроз и шантажа.
К утру Алвару уже смог доложить Антониу, что ни одна газета не вышла с сообщением о семейном торжестве в доме Сан-Марино.
– А теперь готовь документы для развода – сказал ему Антониу. – Гонсала сделала все, чтобы получить развод, и она его получит! Я выпущу ее из этого дома без гроша! А ты обоснуешь все юридически.
– Но зачем тебе это нужно? Скандал мы уже практически заняли. Гонсала просто лишнего выпила, сорвалась. Все утрясется, – принялся отговаривать его Алвару. – Ты же сам утверждал еще не так давно, что развод может сильно повредить твоей избирательной кампании.
– Я повержен собственной женой, а ты говоришь о какой-то там кампании!
– Ну, Антониу, не ожидал я от тебя такой слабости, – покачал годовой Алвару.
– Это не слабость, а трезвомыслие, – возразил ему Сан-Марино. – Скандал удалось замять, и это хорошо. Но только при условии, что я лягу на дно. А если продолжу участие в избирательной кампании – мои конкуренты используют этот козырь в самый неудобный для меня момент. Поэтому я сниму свою кандидатуру. Я уже и Боба поставил в известность.
– А я советую тебе не торопиться. Время еще есть, сойти с дистанции ты всегда успеешь, – рассудил Алвару. – Там сейчас Патрисия беседует с Гонсалой. Вполне вероятно, что ей удастся отговорить твою жену от развода.
– Ты ничего не понял! – раздраженно бросил ему Сан-Марино. – Ее желание или нежелание для меня теперь ничего не значат. На разводе настаиваю я сам, по собственной инициативе!
