Текст книги "Стучит, гремит, откроется (СИ)"

Автор книги: Марина Яновская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Не раньше, чем вы отпустите панну, – неумолимо молвил незнакомец, сложив руки на груди. Он стоял на ногах крепко, нерушимо, напоминая столетний дуб, так далеко раскинувший сети корней, что не страшна уж ему непогода.

С колодежку длился поединок взглядов – дерзкого, пожалуй, даже насмешливого, с угрожающе-тяжелым, уверенным. Эдард первым отвел глаза и ослабил железную хватку. Вырвавшись, Меланья поспешно отошла на пару шагов.

– Впредь попрошу быть аккуратнее в обращении с дамами, – бросил вслед Эдарду неожиданный защитник. Главный тюремщик оглянулся на ходу и, словно пытаясь запомнить, смерил незнакомца взором, после чего ускорил шаг. Полы накинутого наопашь серого кунтуша развевались подобно крыльям.

– Трус, – презрительно прошипел незнакомец. Меланья мысленно согласилась с ним, добавив от себя пару словечек – отнюдь не присущим воспитаннице писаря.

– Назовите ваше имя, сударь, чтоб я могла принести благодарность.

– Зоек – таково мое имя, – мужчина снял шляпу с темно-русой шевелюры и учтиво поклонился, при этом украшавшее головной убор перо коснулось пола. – Благодарности не нужно, поступил я, как велели честь и совесть.

– Не отказывайтесь, раз заслужили... – Меланья присела рядом с псом. Скуля, хорт попытался подняться, но длинные лапы заходили ходуном и невдолге разъехались.

– Я не сделал ничего, достойного вашей благодарности, сударыня, – раздельно произнес мужчина. Вдова кинула на защитника быстрый внимательный взгляд, не понимая, то ли он и в правду так считает, то ли на похвалу напрашивается.

– Пан Зоек, – твердо молвила она, примериваясь, как бы поднять пса с его немалым весом, – иной прошел бы мимо, притворившись, что он нем и глух; вы же вмешались – и спасибо вам за это.

– Вот зачем?.. теперь мне ничего не остается, кроме как принять вашу благодарность, – на миг по тонким губам скользнула улыбка. – Позвольте-ка, – мягко оттеснив ее в сторону, Зоек подхватил хорта. – Куда?..

– Тут недалече.

Вслед за Меланьей пан Зоек поднялся по лестнице и вскоре остановился у нужной двери. Вдова уверенно толкнула ее ладонью и, вошедши, указала на распростертую у камина медвежью шкуру:

– Сюда.

Когда пан Зоек уложил пса и выпрямился, Меланье наконец представилась возможность хорошенько разглядеть его.

При плохом освещении, в тени, отбрасываемой полями шляпы, очи сперва показались черными, но когда Зоек повернулся к свету, стало ясно, что вовсе и не черные они, а серо-зеленые. В глазах этих читалось спокойствие, но спокойствие грозное, как недвижимость хищника, в любой момент готового помчаться за жертвой... Переносица, некогда перебитая и неправильно сросшаяся, была чуть искривлена, и оттого дышал Зоек с едва слышным хрипом. Ни бороды, ни усов он не носил, из-за чего, верно, казался младше своих лет – на вид ему давалось этак двадцать три, по глазам же – зим на пять больше.

Из смуглости можно сделать вывод, что обладатель не сидит в четырех стенах, а много времени проводит под солнцем. Меланье подумалось, что, вероятно, пан Зоек служит где-то в степях – с небольшим отрядом носится, подобно ветру, в высоких травах, являясь грозой тамошних разбойников.

Свободолюбием был проникнут его облик; но не сопутствовали любви к воле суетность и вспыльчивость, наоборот: движения отличались плавностью, речь – мерностью и неторопливостью.

Облачен был пан Зоек в жупан из синего сукна, подпоясан расшитым поясом; на темляке побрякивала простая сабля в ножнах, а из нагрудного кармана выглядывал черенок люльки. Почему-то вспомнились слова покойного отца – дескать, некоторые мужчины предпочитают хороший табак женскому обществу.

– Воистину, мне вас Бог послал! Спасибо еще раз.

– Рад был помочь, пани...

– Извините. Меланья. – Молодая женщина присела в реверансе.

– Пани Меланья, будьте добры ответить на один вопрос, засим поспешу удалиться... Кто тот человек, воспитанный, верно, селянами и потому с придворными манерами не знакомый?

– Эдард. – Меланью передернуло. – Под его управлением городская тюрьма.

– Подумать только... – усмехнулся Зоек. – Сие похоже на шутку – чтоб он да имел отношение к правосудию.

– Увы, это так.

– Впрочем, нашел повод для удивленья... До свидания, панна. Приятно было познакомиться с вами; возможно, мы еще свидимся.

– До свиданья, сударь.

Зоек откланялся и был таков.

– Досталось тебе побольше моего, – сочувственно обратилась вдовица к Ласту. Свернувшийся на шкуре пес слабо повилял хвостом. Почесывая хорта меж ушами, Меланья осмотрела болезненный бок. Переломов не наблюдалось, и вдова взлелеяла надежду, что к завтрашнему вечеру пес оправится.

– Можно? – в щели меж приотворенной дверью и косяком показалась Анерия, прямо-таки пышущая любопытством. Меланья кивнула.

– Ни о чем не расспрашивай. Разберешь прическу – и свободна.

С разочарованным сопением прислужница приступила к работе и, сняв жемчужную сеть и вытянув все шпильки, отправилась к себе. В отличие от Лепкара, к которому Стольник настолько привык, что почитал его едва ли не членом семьи, служанка жила отдельно, в крыле для прислуги.

За окном зашумел дождь. Одна за другой тухли свечи, и тени сгущались по углам и в камине. Задумчиво пощипывая струны гуслей, Меланья дожидалась крестного – ей хотелось разузнать побольше о Зоеке, а Стольнику как княжескому приближенному должна быть ведома едва ли не каждая показавшаяся в замке особа.

"Он учтив и был в числе приглашенных, выходит, не простой вояка... – размышляла Меланья. – Удивительно сложились обстоятельства, случайностью и не назовешь – стоило мне попросить о помощи, и появился Зоек. Верно, Васель направил его... Не верю и все тут, что сие случайность!"

Наконец, дверь тихонько приотворилась, оповещая о приходе опекуна.

– Так... главное – не разбудить Мелюшку... – бубнил Стольник. – А, холера, не скрипи ж ты...

Заперши дверь, крестный на цыпочках двинулся к своей комнате.

– Я не сплю.

Застигнутый врасплох Стольник что-то уронил в темноте.

– Тьфу на тебя, – буркнул крестный. – Я тут, понимаете ли, потише стараюсь, чтоб не разбудить...

– Не спится, – соврала Меланья.

Даже выпивши немножко, Стольник сумел уловить особую интонацию и сходу уразуметь, что крестнице хочется поговорить. Он поцеловал ее в макушку и, севши в соседнее кресло, черканул кремнем. Посыпавшиеся искорки осветили на миг лицо его и подпалили табак в трубке. От курения писарь быстро трезвел, что сейчас и требовалось.

– Рассказывай.

Меланья начала безо всякого вступления:

– Знаешь ли некоего Зоека?

– Дай-ка подумать... – Затянувшись, Стольник звучно почесал в затылке. – Зоек, Зоек... он был на пиру?

Молодая женщина пожала плечами.

– Кажется, видела краем глаза.

– Внешний вид?..

– Молод, смугл, в синем жупане. Переносица искривлена.

– А-а! Вспомнил. Он младший сын Славора, войта волковского.

"А Волковы-то в степи, на границе..."

– Надолго ль к нам?

– Насколько я помню, Потех взял его на службу. Зоек приехал к нам из-за того, что дома ему скучно стало – дескать, разбойники в их краю перевелись и хмарян с их набегами давно не видать, столь мы послов задобрили...

Меланья хмыкнула; почему-то дивная верность первого предположения не сильно удивила ее.

– Кем его назначат?

– Сотником, должно быть. Князь наслышан о его отваге и железной руке, потому сразу готов доверить людей. В любом случае, рядовым солдатом вряд ли будет – человек непростой, как-никак, войтов сын... Позволь узнать, с чего это ты заинтересовалась его персоной?

– Эдард приставал ко мне, а Зоек вступился, – с явно притворным спокойствием ответствовала Меланья.

Стольник окончательно протрезвел.

– Приставал?! Как посмел?!.. Когда?

– Ради Бога, тише... – Меланья поморщилась. – Он крался следом, пока мы с Ежкой не разошлись, после нагнал меня... Неприятно вспоминать.

– Подонок! Совсем зарвался!..

Побушевав еще сколько-то времени, Стольник немного утихомирился и твердо сказал:

– Ты не бойся, я разберусь. Нужно было сразу поговорить с ним по душам, да я, глупый, думал, что он не посмеет и посмотреть на тебя, зная, под чьей ты опекой.

Оба замолчали, погрузившись каждый в свои мысли.

– И как тебе Зоек? – немного погодя спросил Стольник.

– Сложно описать. Точно отличается от всех, кого я встречала тут... Пожалуй, за его спиной многим хотелось бы спрятаться.

– Хм...

– Мне кажется, его Васель направил. Я просила о помощи – и он помог. А накануне снился, предостерегал... Если б не княжье приглашение...

– Почто мне не сказала? Я бы придумал что-либо.

– Если честно, в голову не пришло.

Дальнейший разговор не складывался, и единогласно порешили разойтись на покой, тем более печина была поздняя.

"Нужно побольше разузнать об этом Зоеке", – перед тем как дождь усыпил его, подумал Стольник. Чутье подсказывало ему: нечто да будет из сего знакомства крестницы.

VI

Через пару дней, когда весь двор вовсю готовился к отъезду в жувечскую резиденцию, где долженствовали проходить княжьи ловитвы, а именно кабанья травля, наши панны собрались посетить дальний лес, находящийся верст за тридцать к северу. Ближний к тому времени они объехали вдоль и поперек, да, к тому же, именно в нем в первую очередь начинал искать их пан Гощиц. К слову, на него не подействовали слова Стольника, к коему Меланья обратилась, отчаявшись избавиться от настырного пана своими силами. Конечно, никто не воспрещал попросить о помощи князя, однако беспокоить его особу по столь глупому поводу молодая женщина стыдилась.

По настоянию Ежки два ее дюжих сына, Прощ и Юрвальт, каждый из коих давно обзавелся семьей и детьми, сопроводили их – выбранный бор все же не близким светом казался, а со спутниками, как ни крути, спокойней. Не за себя беспокоилась пани Ежка, а за Меланью, доверенную ей – естественно, со всеми проистекающими из этого обязательствами.

Сыновья выразили желание поохотиться, потому вооружились соответственно, ружьями. Обе панны убрались в мужские платья, попрятали волосы под шапки и ехали в седлах мужских, отчего распознать в них женщин иначе как не вблизи не представлялось возможным. Меланья так и при ближнем рассмотрении на первый взгляд могла показаться юношей, правда, красоты невиданной. Ко всему, с толку сбивал пистолет, заткнутый за пояс – еще одна предосторожность Ежки. О зажиточности ладного "юнца" говорила не только надетая поверх рубашки безрукавка на меху черной лисы, а и бежавший за лошадью красавец-хорт.

Погода стояла нежаркая, несмотря на то, что выехали из Горграда ближе к обеду. Небо несколько хмурилось, но дождя не ожидалось, судя по отсутствию примет его: ласточки как ни в чем ни бывало летали высоко, а придорожный клевер не преклонялся к земле. Верховые не спешили, лошади шли легкой рысью. Ехавшие чуть впереди Прощ и Юрвальт по временам запевали военную песнь. На широкой дороге всадники без труда обгоняли запряженные волами и лошаденками селянские телеги, на коих громоздились мешки и клети со свозимым на торги товаром.

Бор темнел вдали, за полями, точно сторож спеющей пшеницы. Судя по время от времени слышимому пению, в раскинувшемся с обеих сторон от дороги зеленом море скрывались перепела. Чем дальше ехали верховые, тем менее густо взошедшей наблюдалась пшеница. Невдалеке от бора ее и вовсе сменили менее прихотливые травы.

Красные стволы вековечных сосен возвышались над головами, как сказочные великаны, стражи сокровищ несметных. Ветер шептал где-то в вышине непонятные слова, шевелил колючие лапы, плутал между них, равно душа, обреченная на скитания... Ухала где-то далеко выпь, дятел выстукивал затейливую мелодию. Этот стук, протяжный голос удода да посвистывание дроздов в кустах при дороге наиболее выделялись из общей какофонии.

– Почему, интересно, князя не устраивает этот бор? Чего ради ехать на ловитвы бес знает куда? – поинтересовалась Меланья, когда опушка осталась далеко позади. Молодая женщина то и дело с наслаждением вдыхала полной грудью – воздух был необычный, пряный будто – сухой да смольный.

– Негде тут разгуляться, – пояснила Ежка и, заметив удивление во взоре вдовы, улыбнулась: – Да, ежели этот бор мал, можешь представить себе размеры жувечской пущи. Ты ведь никогда не бывала там?

– Нет.

– Значит, поразишься. Говорят, в ней есть совершенно непроходимые места, где нога человеческая никогда не ступала... А лесники тамошние годами могут не выходить на простор; попадаются средь них понимающие речь животных, есть одичавшие совсем и сошедшие с ума. Этих легко со зверем спутать, ибо бегают они на четвереньках, как волки, а уж воют...

– Перестань пугать, – шутливо перебила Меланья.

– А я и не пугаю, то, что слышала, говорю, – невозмутимо ответствовала Ежка.

Раздался выстрел. Прощ опустил ружье и заспешил к подстреленному тетереву, который трепыхался в последних конвульсиях. Дамы поздравили охотника с первой дичью. Прощу и дальше сопутствовала удача, в отличие от брата, коему, судя по всему, суждено было вернуться с пустыми руками.

Крайнее невезение засвидетельствовало и падение Юрвальта с коня, что случилось на берегу шумливой речушки. Укушенный оводом жеребец взбрыкнул, и хозяин, не удержавшись в седле, полетел в воду. Меланья приотстала, спешившись, чтоб немного подтянуть подпругу. Отвлеченные Юрвальтом Ежка и Прощ не обратили на это внимания.

Внезапно из ближнего ольшаника с испуганным щебетом выпорхнула стайка птиц, спугнутая хрустом. Кобыла попятилась, Ласт глухо заворчал. "Если хищник, – подумала Меланья, беря кобылу под уздцы, – то кинется, едва обернусь, чтоб сесть в седло". И она потянула из-за пояса пистолет да недрогнувшей рукой направила его во тьму прибрежных зарослей, медленно отступая к спутникам.

Тут в ольшанике всхрапнула лошадь. Спустя колодежку оттуда показался всадник. Видно, тоже охотился – на концах перекинутой через луку веревки покачивались тушки упитанных фазанов, коих не гнушались и за княжеским столом.

Верховой задумчиво поднял глаза и, чуть приподняв брови, с интересом уставился на наведенное ему в грудь дуло. Ахнув, Меланья с колодежным промедлением узнала пана Зоека, несколько смешалась и поспешно сунула пистолет обратно за пояс.

– Вы уверены, что я безобиднее зверя, коего вы, по-видимому, ожидали? – вынувши изо рта трубку и прищурившись, осведомился Зоек.

– Вполне. – Меланья вскочила в седло. – А вы уверены, что я та, кем показалась на первый взгляд?

Тень недоумения пала на смуглое лицо.

– Панна Меланья, вы? Вот так встреча! – Зоек скорее узнал голос, нежели внешность. – Вас и не признать в таком облачении... Надо сказать, впервые вижу женщину, чья рука не дрогнула, сжимая оружие.

"На этом отвага, наверное, и закончилась бы", – подумала Меланья, но ничего не ответила, дабы не портить лестного впечатления. Лишь усмехнулась.

– Позвольте осведомиться, какими ветрами вас сюда занесло?

– Свершаем прогулку с наставницей. Сыновья ее тоже охотятся.

Они поравнялись лошадей и бок-о-бок направились к остальным. Увлеченная причитаниями Ежка, казалось, вовсе не заметила появления Зоека, тогда как Прощ приветственно кивнул ему. Отмахиваясь от матери, злой мокрый Юрвальт влез в седло.

– День добрый, панство, – поздоровался Зоек. Когда перезнакомились, Ежка поинтересовалась:

– Ты, пан, не из-под земли ль возник?

– Из ольшаника, сударыня, – поправил мужчина.

– Понятно. Меланья, возвращаемся.

Девушка глянула на Зоека.

– Вы с нами?

– Пожалуй, – кивнул он.

Они повернули к столице. Впереди теперь ехала Ежка, ворча, что ей стыдно за сына, кой умудрился мало того что упасть с коня, так еще и в воду. Чуть в отдалении следовали за матерью Юрвальт и Прощ, за ними – Меланья с Зоеком.

– Ох, память моя чисто решето!.. обещался ведь отдать добытую дичь первому встречному. Мне она не нужна, охотился забавы ради, так что возьмите, – мужчина хотел было снять фазанов со своего седла, но Меланья остановила его.

– Увольте, сударь, – бросила женщина. – Я не принимаю даров от малознакомых мне людей. Отдайте лучше по-настоящему нуждающемуся, к примеру, бедняку, у которого голодают дети, – пришпорив кобылу, она поравнялась с Ежкой. Исполненные разочарованной горечи мысли роились в голове: "И он! Непохожий на прочих, и он старается оказать внимание, а заодно показать щедрость свою! Господи, почему каждый норовит подбить ко мне клинья?!"

– Воля ваша, – Зоек бровью не повел, пожал только плечами и полез в карман за люлькой. Порыв щедрости не имел за собой какой-либо задней мысли, мужчина в самом деле пообещался отдать дичь первому, кого встретит после охоты, – потому-то в пригороде без сожаления вручил фазанов бедняку.

***

Следующим утром в сторону Жувеча потянулась длинная вереница рыдванов, колясок и карет. Кроме людей военных, редко который вельможа ехал верхом, как никак, сие мало соответствовало высокому статусу.

Ясное дело, поезд знати возглавляла роскошная княжья карета, восьмью вороными запряженная. За ней верхами следовали четыре десятка личной охраны – отлично вымуштрованных, статных, будто на подбор, молодцев. Далее, кто в чем, катили вельможи. Брички да телеги с челядью и необходимым имуществом пылили в хвосте. Едва ли не каждая барыня прихватила с собою половину домашней прислуги, почитая, что меньшее количество просто греховно для жены высокопоставленного лица. Наши панны в этом плане весьма выделялись – с ними вовсе не было челяди.

Что до весьма не любившей знатное общество Ежки, то она решила все ж составить компанию Меланье, ибо полюбила ее, как родную, самой себе в этом не сознаваясь. Всю жизнь хотелось ей дочку, а по иронии судьбы и детьми, и внуками рождались одни мальчики; невестки же были типичными зазнавшимися богачками, чтящими боле всего наряды и шкатулки с каменьями.

Ехали панны в закрытой карете вместе с писарем, кой всю дорогу развлекал их шутками-прибаутками не хуже скомороха.

– Немало я видел шутов при дворе, невольно да выучился у них кой-чему, – так сам Стольник объяснял баснословные умения свои.

Однако веселье сошло на нет, стоило поздним вечером въехать в пущу – мрачную, зловещую, навевающую неимоверную тоску по привычным полям.

Каждые две сажени у обочины мелькал только вкопанный столб с фонарцем, но неведомо, во благо ли – от огня темнота за кругами света сгущалась в непроницаемую бархатную завесу, слегка ветром колыхаемую. Деревья даже над дорогой сплелись ветвями, создавая нечто наподобие причудливого свода, сквозь который едва пробивались лунные лучи.

Лес будто возмущался вторжением: выли где-то невдалеке волки, филины ухали негодующе, а ветки шумели, роптали на чужаков. В темноте нет-нет да сверкали звериные очи. А может, и не звериные...

При воспоминании о сошедших с ума лесниках Меланью прошиб холодный пот, и она спешно задернула занавесь.

– Люди не страшатся жить в таком месте?

– Лядагчане – они как тараканы, нигде не пропадут, к любой местности привыкнут, – ответил Стольник задумчиво.

– Любите вы свой народ, пан писарь, ничего не скажешь.

– Люблю, не люблю, а правду говорю.

Воцарилось молчание. Тишину спугивали негромкий скрип осей и стук колес.

– Какие промыслы здесь в ходу? – снова спросила Меланья.

– Лес рубят, кожи выделывают. Смолокурен много... не хотела б тут поселиться, а?

Молодая женщина отчаянно замотала головой.

– Не представляю, как можно!..

– Это потому, что всю жизнь на равнине прожила. Мне тоже малость не по себе, -молвила Ежка, запахиваясь шаль.

– Известно ли, когда вернемся?

– Кто его знает... месяца точно не пройдет.

– Сие не может не радовать, – с горькой иронией заметила Меланья.

– Пани Ежка, не пугайте ее, а то не уснет сегодня... Охота обычно длится не дольше пяти-шести дней.

Вдова облегченно выдохнула – названный крестным срок страшил на порядок меньше.

– Должен сказать, – продолжал писарь, – при дневном свете пуща немного преобразится...

Тут крестный прислушался и оповестил:

– О, Жувеч близко.

Молодая женщина снова выглянула. Перед внушительными деревянными стенами блестели сотни огней. Вышедший встречать люд при приближении княжьей кареты разразился приветственными криками, напоминая скорее разбойников с большака, нежели радушных приемом жителей. Впечатление подкрепляли одетые мехом наружу, нередко на голое тело жилетки, кудлатые нечесаные головы и лица, столь заросшие бородами, что одни глаза блестели. Факельный свет делал улыбки хищными, потому и женщины выглядели не менее угрожающе, чем мужчины, – чисто хозяйки разбойных притонов.

– М-да, выглядят не шибко... дружелюбными. Но стараются, как видно, казаться таковыми, – сглотнув, прошептала Меланья.

Ежка хмыкнула.

– Вряд ли они вышли за стены из любви к Потеху иль желания поглазеть на пышную знать. Вероятнее, их сдернули с лежанок и погнали встречать, где ж дружелюбию взяться?

Под все редевшие крики навроде "Да здравствует его милость князь!" добрались наконец до резиденции – высоченного, этажа в четыре, сруба. Находился он в самом центре мрачного городка, у деревянной вплоть до не позолоченных куполов церковки.

На крыльце князя приветствовал жувечский войт Шеляг, по виду – настоящий пройдоха. Вестимо, сей муж оделся на порядок лучше простых жителей, но Меланье показалось, что в иное время он также не гнушается яловых сапог.

– Устала? – Когда пришел черед их карете остановиться у крыльца, крестный сам подал руку Меланье.

– Немного, – призналась та, переминаясь с одной затекшей ноги на другую. – По правде говоря, это самая долгая дорога на моей памяти.

– Ничего, на отдых достаточно времени, – сочувственно сказал писарь, помогая вылезти Ежке. – В комнатах должна наличествовать заваренная мята, после нее сон будет крепким... Кстати, про комнаты: я договорился, нам определят соседствующие.

Холл резиденции был украшен в лучших охотничьих традициях, из-за чего походил на лесничий домик с высоким потолком и цветными витражными окнами. Стены увешивали самопальные ружья, рогатины, силки, разнообразные шкуры и головы животных, средь коих имелись особо устрашающие размером своим да оскалом. Над лестницей в рамах из черного дерева красовались три портрета: два из них, по бокам, с изображениями любимых княжьих борзых, а третий, центральный, – самого Потеха, врукопашную борющегося с медведем. Видимо, чучело того самого медведя стояло в углу, в окружении более мелких собратьев, а также двух матерых волчин и громадного, с десятилетнего ребенка ростом, кабана.

Благо, никаких увеселений в ночь приезда не устраивалось, – все устали с дороги, да и князь полагал застолье перед охотой не шибко благоприятным для оной, – потому гостей сразу развели по комнатам, небольшим, изобилующим дорогими шкурами на полу и стенах. Из предметов роскоши присутствовали только пуховая перина на высокой кровати да столик со множеством ящичков и зеркалом в узорчатой кованой раме (впрочем, для Меланьи последний был, пожалуй, лишним). Сразу закрывшись, молодая женщина обнаружила на ларе свечи и графин с теплым мятным отваром, испивши который, упала на кровать, не раздевшись, да быстро заснула усталым сном.

Конский топот и ядреные крики, гул пожирающего соломенные крыши огня и кровавый блеск стали в отнесенных для удара руках. Испуганно мечутся женщины, повыскакивавшие из хат в одних исподних рубахах. Ревут дети и запертая в горящих хлевах скотина, ревет, гудит неистовое ярое пламя, входя в раж и с каждым мгновением возрастая в разрушительной силе своей.

Они жгут, они рубят, беспощадно, словно нелюди какие...

Пуля угодила в орошенную чужой кровью руку, и потекла по ней своя, собственная кровь; мелькнула во взмахе сабля, и покатилась по траве срубленная голова. Тело затоптали вырвавшиеся из конюшни шальные лошади.

Ее ничего не спасло от клинка, от возмездия.

Резко вдохнув, Меланья села на постели да постаралась отделить сон от яви, как две спутавшиеся нити из разных клубков. Колодежки не прошло, как она, охнув испуганно, соскочила с кровати – спросонья почудилось, что в окна бьет зарево приснившегося пожара. На деле же разгорался небосклон на востоке, готовясь к восходу. Предрассветная серость отступала в глубины леса, и городок постепенно наливался красками. Вместе с тем становились четче очертания, словно художник завершал картину последними штрихами. На березе под окном скворцы перепархивали с ветки на ветку, задорно щебеча при этом. Приглушенно шумел ранний рынок за церковью; среди блеяния, лая, ругательств и выкриков торговок да зазывал можно было расслышать обрывки грустной лирниковой песни, коею бродячий старец зарабатывал подаяния.

Меланья провела ладонью по лицу, стирая липкую паутину сна.

"Она не пыталась спастись. Хотела бы – села на метлу и следу б не оставила. Неужто раскаялась? Хотя... Ужель Гелина и раскаялась?.. скорее смерти возжелала и ждала ее с нетерпением, сына утратив. При жизни она-то не шибко любила его, больше лицемерила, а вот потеряв... Кто знает?"

Вдовица нисколечко не сомневалась в правдивости сна, настолько уверена была в справедливом наказании. Но не было в душе ее ни мрачного довольства, ни торжества, ни злорадства. Да, убийца получила по заслугам, да, это доказывало справедливость Виляса и внушало некий страх перед возмездием божеских сил. Ничего боле Меланья не чувствовала.

Лучше бы все остались живы, и жизнь Гелины не забрали за жизни убиенных ею...

И так стало вдруг одиноко Меланье, так захотелось, чтобы кто-то бесконечно любящий сильными руками обвил стан и прижал к сердцу.... Объятия лучше любой перины согрели б, а голову ему на грудь склонить – никакой подушки не надо...

***

На ловитвы съехались, едва сошла роса. Шумливая толпа из дам, не учувствовавших в ловитвах мужчин и челяди остановилась на безлесном холме, откуда замечательный вид на окрестность открывался. Внизу, на открытой поляне, малинником окаймленной, алый букет охотников ждал, когда выгонят зверя. Вестимо, в числе облаченных в красные жупаны первой персоной являлся князь, узнаваемый по буланому коню и перу пестрокрыла* на шапке. Присутствовали также трое из пятерых приближенных его, шестерка высокородных и несколько известных вояк, средь которых уже знакомые нам Гощиц и Зоек. Каждый держал на привязи одну или две борзые, Потех – четверых, наиболее излюбленных, – именно с них всегда начинать охоту. Хортые вели себя смирно: насторожившись, большинство из них замерло в ожидании.

Кущи подлеска поражали разноголосьем – будто лес сменил гнев на милость, и все певчие птицы слетелись в одно место, дабы порадовать гостей. Кукушка, иволга, глухари, жаворонки, дрозды – кого только не было! Даже ухали где-то далече доселе никогда не слышимые Меланьей выпи – чисто перекрикивающиеся караульные. Ежели напрячь слух, можно было услыхать перебранку рысей и рев не то медвежий, не то лосиный.

В кустах у подножья холма периодически хрюкало и трещало, спугивая птиц, а треть панн ежеразно принуждая падать в обморок. Учинялась жуткая суета, коя, по-видимому, и отпугивала кабанов.

Вот до ожидающих донесся звонкий лай гончих, и охотники спустили собак с привязи. Через колодежку борзые сорвались с места, стоило только лисьей шерстке мелькнуть впереди. За ними, нахлестывая коней, помчались верховые. Потех считал, что если первым трофеем будет лиса, то и вся дальнейшая охота пройдет удачно.

Поляна на востоке переходила в обширный луг, не столь давно бывший лесом – деревья выкорчевали специально для ловитв. Туда-то и ринулась лиса, рыжей лентой петляя в траве. Распластавшись на бегу, борзые словно летели за ней. Пригнувшиеся к гривам охотники улюлюкали, подзадоривая хортых к травле.

– Красивое зрелище, – задумчиво сказала наставнице Меланья, поднося ладонь к глазам и из-под нее созерцая стремительно отдаляющихся верховых. – Я не прочь поучавствовать.

– Увы, увы! Охота издавна была мужской привилегией. Несчастным женщинам уготовано вышивание, стряпчество и воспитание детей.

– "О милосердный Виляс, почто обделил нас?.." – вспомнились слова из народной песенки.

Ежка хотела допеть памятные строки, но застыла, прислушиваясь.

– Мне мнится или это вправду тревогу трубят? – нахмурилась она.

Рожок снова запел, тягуче, протяжно. К тому времени охотники колодежек пять как скрылись в лесу, пересекши луг.

– Что такое? Что случилось? – заволновалась толпа на холме. Все с недоумением вглядывались в темную стену деревьев. Некоторые мужчины немедля вскочили на конь.

***

...Отнятый от уст рог повис на ремешке, тогда как Стольник, натянув повод, спрыгнул наземь у края оврага.

В погоне за лисой они с князем оторвались от остальных за счет резвости своих коней. Тогда-то Стольник понял, что удачных ловитв не предвидится.

Словно серая тень пала на путь борзых – это спрыгнуло с ветки нечто человекообразное, сгорбленное, покрытое короткой серой шерстью. "Оборотень", – понял Стольник, чувствуя, как стынет кровь в жилах. В существование сей твари, прослывшей убийцей заблудших, мало кто верил. При дворе оборотня считали не иначе как вымыслом охочих до страху селян, которых хлебом не корми, а дай попугать вволю.

Громадная, в полтора человеческих роста тварь оскалила вытянутую волчью морду, прижала острые уши. Борзым не занимать было смелости по сравнению с другими собаками, но они разбежались, скуля, как несмышленые щенки. В тот же миг княжий конь неистово заржал и скакнул в заросль подлеска. Стольник кинулся следом, трубя тревогу.

Обезумевший жеребец понес что есть мочи и в итоге скинул Потеха в овраг, к счастью, неглубокий, с отлогим склоном. Скатившийся по нему князь с колодежку лежал неподвижно, уткнувшись лицом в слой прошлогодних листьев, затем приподнялся на дрожащих руках, присел и перевел ошеломленный взор на Стольника, который торопливо спускался к нему. Крик охотников заглушил ружейный выстрел, за ним – еще и еще.

– Вы в порядке, Ваше сиятельство?

– Благо, отделался испугом и парой ссадин, – отирая землю со щеки, ответил Потех. – Кто бы мог подумать, – вставая, говорил он, – что экая дрянь помешает охоте.

– Я так понимаю, ловитвы окончены?

Стольник знал, сколь Потех суеверен в связанных с охотою вопросах, а потому и ответ был ведом ему.

– Верно. Сегодня же мы возвращаемся.

Как потом выяснилось, спугнутая выстрелами тварь сиганула в густой ельник. Преследовать ее никто не стал. Хорошо еще, что без жертв обошлось.

*Пестрокрылами в простонародье именуют заморских птах яркого окраса.

VII

– Что там? – Высунувшись из оконца кареты, Меланья тщетно старалась разглядеть преграду, мешающую экипажам двигаться дальше. Сумерки ложились наземь, точно мягкая шаль на сахарные девичьи плечики.

– Дорогу преграждает упавшее дерево, сейчас его уберут, – ответил кучер.

– Ой...

Внезапно дохнувший ветер сорвал с шеи кружевной шарф, и он, трепеща краями, точно крылами, упорхнул прочь от кареты и распластался на груди курившего поодаль пана Зоека. Тот поискал глазами хозяйку вещицы, встретился взглядом с Меланьей и, усмехнувшись, пришпорил длинногривую лошадку соловой масти.