Текст книги "Стучит, гремит, откроется (СИ)"

Автор книги: Марина Яновская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Двор готовился к княжьей свадьбе – Потех брал в жены хмарскую принцессу с заковыристым именем, дабы обезопасить страну от войн с соседом. Поговаривали, будто невеста, приезд которой должен был случиться аккурат перед самой свадьбой, немногим отличалась от селянской девки и была такой же дикаркой, как и все представители народа. Еще толковали, что художник, живописавший портрет будущей князевны, даже льстя необычайно, изобразил ее кривой и страшной. Зерно сплетен попало в благодатную почву, и в народе с готовностью сложили поговорку: "На хмарянках только по нужде жениться".

Но Меланью происходящее в замке интересовало мало, кроме одного, наиболее ожидаемого, события.

– Не вернулся? – каждодневно спрашивала она у Стольника, нервно хрустя пальцами.

– Мелонька, я думаю, он сразу к тебе придет, – терпеливо повторял одно и то же крестный.

Молодая женщина лишь вздыхала, холодными пальцами нащупывая спрятанный под платьем крест.

Накануне свадьбы приснился Васель, долго-долго не являвшийся во снах.

Он нежно погладил щеку тыльной стороной ладони, сплел ее пальцы со своими.

– Время пришло. Я могу оставить тебя... Хочу, чтобы ты была счастлива. Отбрось предрассудки, слушай сердце и не бойся признаться в правдивости его гласа. Не отказывайся от вздоха, когда в нем есть жизненная потребность.

"Замочек" неумолимо размыкался, Меланья старалась удержать руку мужа, но его пальцы выскальзывали, словно она вцеплялась в воду.

Васель обернулся спиной, вскочил на белоснежного коня и канул в молоко тумана.

Меланья открыла глаза с горьким пониманием: он больше никогда не явится во сне. А еще более печальным стало осознание ненадобности сего. Отныне она не нуждалась в его помощи, должна была справляться со всем одна... или нет?

Молодая женщина сглотнула и решительно сказала сама себе:

– Когда вернется, сниму траур.

Утро деликатно постучало в окно клювом воробушка, что-то склевывающего со слюды. Ласт спрыгнул с постели, потянулся, зевнул и принялся скрести дверь, требуя выгула. Челядинка уже ждала в передней с водой для умывания. Омыв лицо от остатков сна, одевшись и переплетши косу, Меланья свистнула псу.

Но хорту, видимо, судилось в тот день долго терпеть, ибо хозяйка, едва выйдя в коридор, остановилась, как вкопанная, – к ней в запыленном дорожном одеянии спешил Зоек.

– Хвала Вилясу! – воскликнула, бросившись ему на встречу, Меланья.

– Во веки веков! – весело откликнулся мужчина и тихо спросил, беря ее ладони в свои и поочередно целуя то одну, то другую: – Успел я до свадьбы?

Впалые щеки и подбородок его заросли щетиной, которая щекотала Меланье кожу.

– Успел... – выдохнула Молодая женщина и тут же исправилась: – Успели, то бишь.

– Боже, это ж не передать, как я истосковался по замку и обитателям его! Верно, даже больше чем по Волковам да родным степям, бывшим мне колыбелью...

Меланья невесело усмехнулась.

– Вас хоть труды во благо спокойствия от тоски отвлекали... Кстати, как там разбойники?

– Кости их растащили волки, а души отошли к Рысковцу.

– Вот и славно. Вы управились как раз вовремя, сегодня венчание... Что, простите?

Он вправду одними губами шепнул "жаль, не мое", или это лишь отголосок ее собственных мыслей?

– Ничего, – мотнул подбородком Зоек. – К величайшему сожалению, я снова вынужден вас, милая панна, покинуть, ибо еще не отчитался за выполненное. Вы будете на предвенчальном пиру? Тогда свидимся там.

***

Меланья достала со дна сундука синее шелковое платье с золотым кружевом вышивки и россыпью мелких сапфиров на лифе корсета. Перекинула через локоть и поднялась с колен.

– Это? – в один голос спросили наставница и служанка, одинаково вскинув брови.

– Это, – подтвердила молодая женщина, уходя за ширму. – Анерия, не спи!

За переодеванием последовал черед прически и, пока челядинка с помощью раскаленного прута и сапфировых шпилек выстраивала сие пышное сооружение, Меланья откинула крышку резной шкатулки, изнутри бархатом обитой, и выбрала украшения.

Стоило увидеть Зоека невредимым, и небывалое, незнаное до того спокойствие снизошло на ее душу, равновесие коей теперь вряд ли что пошатнуть могло.

Когда все было одето, застегнуто, закреплено, затянуто и обуто, молодая женщина окинула взором отражение в зеркале, довольно хмыкнула и вышла к давно поджидавшему крестному. При каждом резком наклоне головы возникало опасение за шаткую прическу: хоть на нее и ушло две дюжины шпилек, закрепить как следует не удалось.

Стольник оглянулся и оцепенел. То ли яркий, броский и роскошный наряд, то ли само возвращение Зоека неимоверно изменили воспитанницу. Если сравнивать с прошлыми неделями, сейчас перед ним стояла абсолютно иная женщина, которую вполне можно было спутать с княжьей невестой.

– Х-х-хороша, – едва выдавил Стольник.

– Я решила, что пришла пора снять траур. Верно?

– Да-да, конечно...

– Не рано?

– Да. То бишь нет, вовсе не рано... Ты все правильно решила, Мелюшка, я рад, ей-Богу, рад!.. Это из-за него?

Меланья промолчала, а Стольник потом долго корил себя за глупый вопрос.

***

Княжеская свадьба проводилась в основном по тем же традициям, что и селянская, разве что без смотрин и, понятное дело, с несказанно большим размахом, шиком и лоском. Сперва провожали заканчивающиеся холостую и девичью жизни (у жениха, ибо ехать к невесте обычно было накладно), затем справляли венчание, а после – снова застольничали.

Первым потрясением для собравшихся в "небесной" зале гостей стала Меланья. Только они со Стольником и Ежкой вошли, тут же затихли разбавленные серебристым смехом разговоры, и вместо них, как ветер в травах, по головам пошел гулять шепоток:

– Кто с ними?.. Кто это?.. Ах, не может быть! До чего преобразилась!.. Посмотри, не в траурном...

И снимали шляпы забывшиеся мужчины, и убирали веера от лиц пораженные женщины, которым не до излишне восторженной реакции мужей было. Освещенный той особой улыбкой Зоек вышел навстречу, поклонился, протянул руку. Не раздумывая, Меланья вложила в нее свою, и они прошествовали к столам. Садиться до прихода жениха и невесты воспрещалось, так что все ждали их стоя.

– Панну Меланью прям не узнать, – шепнул Зоек.

– Это плохо?

– Отнюдь... Я думал, витраж вашего характера уже целостен, но вы снова явились пред мои очи незнакомкой.

Тут мужчины стали кланяться, женщины – приседать в реверансах, и Меланья с Зоеком, обернувшись, завидели на входе в залу жениха и невесту. Последняя мигом затмила вдовицу, окончательно поразив гостей.

Как всегда, по незнанию ли, из-за опасений или буйств фантазии людские языки исковеркали правду, перекрутили ее до неузнаваемости. Вместо дикарки в зал вплыла прекрасная молодая дама, с осанкой величественной и гордой, точно изгиб лебяжьей шеи. Умопомрачительной красоты белоснежное платье, пушистые перья цапли на коем брильянтовые броши держали, золотая с крупными жемчугами сеть на льняно-белых волосах, воистину княжье выражение лица... Да хоть раз воочию видевший хмарянскую принцессу и под пытками не осмелился бы обозвать ее дикаркою!

Потех сиял улыбкой, словно красно солнышко, а она была холодна, точно ледяная глыба, не совершала ни одного лишнего движения, будто заводная заморская кукла, стоимость каковой, по слухам, приравнивалась к небольшому лядагскому замку.

С первого взгляда жених и невеста казались абсолютными противоположностями, у которых, однако, была вполне реальная возможность ужиться и даже полюбить друг друга – пусть не сразу, со временем.

Первым очнулся герольд, чье пиханье вывело из ошеломления фанфариста.

– Его Высочество ясновельможный князь Потех с прекрасной Жерманкиной, принцессой царствия Хмарянского! – громогласно объявил герольд, когда пропели, наконец, трубы. В молчании, полном шорохов одежд и бряцанья сабель, вошедшие проследовали к своим местам во главах разных столов. За принцессой тянулся сладкий с горчинкой шлейф фиюшного аромата, повергая в зависть едва ли не всех учуявших его женщин.

После первого тоста во здравие и счастие молодых, Стольником произнесенного, играемая музыкантами мелодия сменилась с этакой ненавязчивой на танцевальную, и князь с невестою традиционно открыли празднество картолем. За парой молодых в пляс пошли остальные, в том числе и Зоек с Меланьей.

По истечению полупечинки, когда гости более-менее разгулялись, панство расселось по каретам и отправилось к главному городскому собору, лет шестьдесят назад возведенному князем Ияковликом, дедом Потеха. Место венчания оцепили десятки городской стражи, не подпуская жаждущий поглазеть народ. Самые ловкие зеваки взбирались на деревья, статуи и крыши, а прочие невозбранно шумели, тщетно пытаясь разглядеть пестрящую роскошами вереницу знати или хотя бы шутов в ее конце. Места у всех выходящих на площадь окон были куплены еще за неделю, причем стоили они недешево, особенно третий и выше этажи. С двадцать музыкантов оглашали соборные своды торжественной мелодией, кою, впрочем, из-за толпы горожан можно было услышать только вошедши. Изнутри собор сверкал золотом и платиной отделки, да не просто сверкал, а буквально ослеплял, заставляя щуриться.

Священник в золотой ризе споро обвенчал молодых, под пение добрых двух десятков певчих те обменялись перстнями, и с сей колодежки Жерманкина уже считалась княжной. За время торжества Меланья не заметила на ее лице ни одной перемены выражения, принцесса оставалась все такой же холодной и была крайне точна в движениях; создавалось впечатление, что мысли ее далече-далече отсюда. Потех непрестанно улыбался за двоих, но кто знает, не тревожило ли что княжью душу, не поддельной ли была улыбка эта?

С венчания возвращались в сгущающихся сумерках. В замке устроили пышный салют, подобно которому Лядаг дотоле не видывал; артиллерия палила из всех справных пушек. Потом случился небывало богатый пир, на котором провозглашались нескончаемые здравницы и тосты во благо молодых, текли реки различного хмельного, поедались горы съестного. А уж танцы... Вскоре Меланья потеряла счет времени, в глазах стало рябить от ярких нарядов, а кругоцветье пар кружилось пред внутренним взором, даже когда молодая женщина присаживалась отдохнуть. Зоек был, по обыкновению, спокоен, учтив и внимателен, разговор заводил на отвлеченные темы, много улыбался. Каждый раз, когда он звал к танцу, Меланья, сколь ни уставшей была, неизменно принимала приглашение. Впервые за долгое время ноги вспомнили забытое гудение, а она сама – беззаботный смех.

Стольник глядел на крестницу и нарадоваться не мог, неустанно благодаря Виляса, что все так складывается, и так же неустанно запивая свои благодарности то вином, то медом, то наливкою – в зависимости от того, который графин имел несчастье попасться ему под руку. Писарь успел много чего разузнать о Зоеке и из узнанного сделать вывод, что он сумеет позаботиться о Меланье.

Все шло как нельзя гладко, покудова княжна не упала в обморок прямо в танце, обвиснув на руках Потеха. Музыка еще некоторое время играла, а затем резко прервался говор флейты, гусляры вразнобой брякнули струнами, барабанщик и литаврщик испустили по синхронному удару и затихли, позже остальных; спустя колодежку все музыканты уже свешивались с перил балкончика.

Потех не растерялся, без видимого усилия взял князевну на руки и понес к выходу. Но, надо сказать, его задержало одно обстоятельство.

По залу снова пополз шепот, как тогда, при появлении Меланьи. Однако теперь было в нем что-то непередаваемо зловещее:

– Сглазили... как пить дать сглазили... зависть все, зависть...

– А не говорил ли я, княже?!!! – возопил откуда-то хриплый голос, и через мгновение вдрызг пьяный Эдард отделился от толпы. При ходьбе его шатало, а речь давалась с трудом, что являлось первейшим доказательством хмельности. – Среди присутствующих только одна особа в колдовстве обвинялась и бежала от следствия!

Знать зашуршала громче, заинтересованно оглядываясь по сторонам в поисках этой самой особы; некоторые дамы заблаговременно поспешили упасть в обморок. Меланья оцепенела, стиснув руку Зоека, на кою опиралась. Эдард продолжал, показушно дивясь недогадливости гостей:

– Никто не догадался?.. Правда?.. Что же, я скажу. Имя ей – Меланья!

Несколько томительных мгновений, сбившееся с привычного ритма сердце... Воистину, хлипкое сооружение прически не могло выбрать лучшей колодежки, чтобы развалиться: шпильки попадали на пол со стуком забиваемых в гроб гвоздей, волосы тяжелым плащом укрыли плечи и спину. Меланья медленно-медленно и убийственно спокойно обернулась, стиснула зубы и глянула на заведующего тюрьмой – без тени страха, с презрением.

Зоек мгновенно очутился совсем близко, готовый защищать в случае надобности; очи его, глядевшие на собравшихся крайне неприязненно, исподлобья, блестели, как у хищной птицы в ночи.

Зазвенели осколки задетого Стольником графина; писарь, на лице которого вздулись ничего хорошего не сулившие желваки, резко поднялся и с "да как ты смеешь, паршивец!" рванулся было отстаивать доброе имя крестницы, но его удержали, дав Эдарду возможность пожить чуть дольше.

– Я уже говорил, что ручаюсь за панну Меланью и целиком и полностью верю в невиновность ее, к чему и всех присутствующих призываю, – как-то устало откликнулся Потех, удобнее перехватывая драгоценную ношу. – Княжна утомилась с дороги, никакого сглаза тут и быть не может.

И, не мешкая боле, вышел. Обнадеженные самим князем люди несколько успокоились, точнее, зашумели больше и уже без страха косились на Меланью. Эдард, напротив, бурно возмутился, но его никто не слушал. Заметив этот прискорбный факт, начальник тюрьмы плюнул себе под ноги и направился к выходу, однако дорогу заступил Зоек, без слов бросивший перчатку в лицо.

– Да хоть сейчас! – легко согласился Эдард. Выпитое вино не могло не добавить ему мужества, как не могло не заглушить глас подлого да трусливого рассудка – иначе он попросту не принял бы бой.

– Выйдем, – небрежно уронил Зоек. Брошенный на Меланью взгляд будто напомнил о просьбе не вмешиваться. Молодая женщина кивнула, мол, памятует, и пошла за ними.

Как и следовало ожидать, дуэль, в саду произошедшая, не продлилась долее нескольких колодежек, по истечению которых пахнуло металлическим запахом крови. Капли разлетелись на несколько локтей окрест, достигнув подола стоящей в стороне Меланьи. Правая кисть Эдарда вместе с саблей упорхнула в ближние кусты, что спасло начальнику стражи жизнь, – Зоек с долей брезгливости заявил, что честь запрещает ему умертвлять не способного держать оружие противника. Затем он вытер клинок, сунул его в ножны и, подхватив Меланью под локоток, увел ее в противоположную сторону от любопытных. Знатные зеваки наблюдали за происходящим из открытой галереи и не пытались разнять мужчин.

– Пан Зоек... Почему? – едва слышно спросила Меланья, когда они, поднимаясь по лестнице, остановились на освещенной фонарем площадке.

Зоек охотно, даже, пожалуй, чересчур, объяснил:

– Он нанес вам непростительное оскорбление... кроме того, нужно было поквитаться за того наемника. Но вы – первая причина.

– Он остался жив и будет мстить.

Зоек быстро глянул на молодую женщину и продолжил подыматься.

– Вы боитесь?

– За вас. Не один человек сейчас в могиле из-за меня, и я очень огорчусь, если вы, не дай Боже, пополните их ряды.

– Вы говорите так, будто сами работали наемницей, причем длительное время.

Меланья молчала, нахмурившись, и Зоек сказал:

– Полагаю, шутка провалилась?.. Ну что же вы, панна, выше нос! Когда-то мне, несомненно, придется лечь в телесную шкатулку, но, уверяю вас, не из-за мелочных происков какого-то труса.

"Вы порицательно самоуверенны!" – так и вертелось на языке у Меланьи, но она осторожно сказала вот что:

– Вы не преуменьшаете сил врага?

– На сей вопрос один всезнающий Виляс вправе ответить. Я всего лишь делаю выводы из общения с несколькими такими же, как и он.

Снова площадка, тусклый свет, даримый робким огоньком в слюдяной клети.

– Панна Меланья... – Зоек опять остановился. Меланья, не мигая, воззрилась на него снизу вверх, а затем – сверху вниз, поскольку мужчина опустился на колено.

"Замечательная обстановка: немытое окно, тусклый фонарь и пыльная лестница с паутиной на стенах", – промелькнуло на задворках сознания. Женское чутье безошибочно подсказывало, что будет, и сердце, в который раз за вечер сбившись с обыденного ритма, отсчитывало мгновения. Зоек разомкнул пересохшие губы, с которых вот-вот должна была сорваться роковая фраза...

– Простите меня...

– За что? – едва удержавшись, чтобы не перевести дух, удивленно выдохнула Меланья.

– За то, что я сейчас спрошу у вас, да еще и обычай нарушая...

Рановато ослабила натяжение струн.

– Будете моей женой?

Долгий, неимоверно долгий взгляд глаза в глаза, тягостное, неприлично затягивающееся молчание.

– Выходит, мила я вам? – через силу выдавала Меланья. Вопрос вышел неприятным, высокомерным. Зоек кивнул.

– Надо бы у Стольника спросить...

– Опекун ваш – дело десятое, с ним общую речь найти можно. Ваше согласие наиболее важно. – Не услышав однозначного ответа, он еще не отчаялся, но крамольная мысль все равно скользнула в голову: "Пропал..."

– Ну а я-то что?.. – неожиданно просияла молодая женщина. – Согласна я!

Далее Зоек просто потерял голову, поддавшись очарованию рысих глаз и радости от утвердительного ответа, и сам не понял, когда прильнул устами к устам Меланьи.

VIII

Назавтра Зоека лично зазвал к себе "на пару слов" самый молодой из княжеских приближенных, не разменявший и четвертого десятка пан Лускавец. Доверия он никак не вызывал, будучи в общении скользким, как подколодный гад.

– Выпить не хотите? – пан гостеприимно предложил Зоеку кубок. – Нет? А меня, знаете ли, жутко сушит после вчерашнего... Славно погуляли, хе-хе... Но ближе к делу, да-с. – Лускавец сжал губами черенок трубки, запалил и несколько невнятно продолжил: – ...Пан Зоек вчера знатно начудил. Отсечь кисть самому начальнику тюрьмы это, скажу я вам, не муху прихлопнуть, хе-хе... Князю сейчас не до нас, и он просил меня передать, что вам нужно уехать. Пока все не утихнет, не уляжется, да-с... На недельку, а лучше – на месяц.

Зоек мысленно застонал: для выполнения нужно было снова расстаться с Меланьей. Ранее он бы обрадовался очередной оказии развеяться за пределами замка, но теперь...

– И работенка есть, – вел дальше Лускавец, – окрестность Щадячего утихомирить надобно.

Зоек прикинул расстояние до тех лесов и застонал повторно. О том, чтобы управиться быстро, не могло быть и речи. Как и о том, чтобы ослушаться.

– Надобно – так надобно. Через несколько печин буду в пути.

***

Мгновенное, как молния, и такое же страшное видение стрелой поразило сознание, заставило Меланью вскочить с кровати и тут же забылось. Остался дикий, непередаваемый ужас, липкая от холодного пота ночная рубашка, спертое, будто после бега, дыхание и предчувствие чего-то кошмарного, навроде падения солнца наземь*. Колодежки две молодая женщина стояла неподвижно, порывисто дыша и тупо глядя в пол, затем опустилась на волчью полость у кровати и закрыла лицо руками. Так сидела довольно долго, тщетно старалась успокоиться, убеждая себя в том, что это был обычный, ничего не предвещающий кошмар.

Нет, не обычный. Совершенно, ни малейшей деталью не запомнившийся и потому еще более страшный.

– Пани Меланья, – тихонечко позвала Анерия, постучав. – Вы спите?

– Нет, – молодая женщина едва нашла в себе силы ответить; во рту все пересохло, как в степи жарким летом, и язык еле ворочался.

– К вам тут это... пришли. Срочно...

Женщина на четвереньках подползла к окну, отдернула тяжелую штору и зажмурилась, когда свет резанул по глазам. Солнце заливало дворик потоками майского меда – значит, время близилось к обеденному. Подумав, что не в шутку заспалась, Меланья кликнула служанку и вскорости вышла к гостю одетой и окончательно проснувшейся. Анерия отпросилась ненадолго уйти, Лепкар, по ее словам, дневал у больной тетушки, а Стольник ранним утром удалился в неведомом направлении, так что женщина осталась наедине с гостем.

– Я должен уехать, – без обиняков сказал, как отрезал, Зоек после нежного приветствия.

– Опять? – Меланья слепо нашарила стул, тяжело на него опустилась. – И двух дней не пробывши... – она сглотнула, опустив "со мною", – в замке?

Зоек присел на корточки возле нее, всмотрелся в расстроенное лицо. Его печаль была менее заметна, но не менее тяжела.

– Так нужно. Князь через пана Лусковца советовал отбыть, покамест история со вчерашней дуэлью чуток не позабудется.

– Куда?

– Щадячий.

Меланья кинула взгляд на висящую над камином карту Лядага и сникла еще больше.

– Так далеко... Полагаю, отговаривать бессмысленно?

– Да.

– Когда отправляешься?

– Люди уже ждут за городом. Зашел попрощаться.

Он поднялся, Меланья тут же приникла к его груди и, обнятая, попросила:

– Пожалуйста, Богом молю, будь осторожен.

– Обещаю... Знай, что мысли мои будут здесь, с тобою.

Она так и не сказала про оставшееся после кошмара гадкое предчувствие, посчитав его предвестником новой разлуки.

Да и что для мужчины какое-то женское предчувствие? Очередной причуд бабского племени, ничего более.

***

Не дождавшись Ежки, Меланья сама отправилась к ней, и вместе они неплохо скоротали время до вечера. А потом молодой женщине вдруг жутко захотелось побыть одной, и она воротилась в замок. Меланья хотела было свернуть в короткий коридор, дабы сократить путь, но приближающиеся голоса побудили замешкаться, а первая же расслышанная фраза приковала к месту.

– Зачем этот Щадячий, почто сразу не отравил его? Тем более была такая возможность! – один из идущих навстречу говорил пискляво и тонко, повизгивая, как поросенок.

– Точно, возможность взять на себя все подозрения, хе-хе... Тут надо действовать тоньше, аккуратнее, да-с... – Второй голос, Лускавцу принадлежащий, приятностью тоже не отличался, был хриплым, противным. Меланье пришлось напрячь слух, ибо следующие слова говорились на порядок тише:

– Его с нетерпением ждут на второй же развилке, якобы разбойники. Около трехсот человек в засаде, у него нет шансов.

...Разорвавшийся шнурок запутался в ветвях, а окровавленный плетеный крест раскачивает ветер...

Меланья зажала рот, чтобы не завопить, имедленно двинулась к лестнице в десяти шагах, вжимаясь спиной в стену. Потребовалось все самообладание, чтобы не обернуться и не убежать стремглав, ибо тогда сомнений насчет того, подслушивала она или просто случайно оказалась рядом, не осталось бы.

Но вот стукнула, закрываясь, дверь, за коей скрылись шедшие, и Меланья тогда что было духу рванула в противоположную сторону.

Писарский покой, испуганное лицо служанки, карта над каминной – вторая развилка на извилистой йошиной дороге печин через семь, если рысью с остановкой... Мгновенное промедление, решившее все... Скорее!!!

Ворвавшись в конюшню, Меланья вырвала повод из рук смутно знакомого пана, птицей вспорхнула в седло и лихо стегнула чужого коня по крупу. Жеребец с ходу сорвался в галоп, хозяина потоком воздуха отшвырнуло на стог сена, откуда ему только и оставалось, что ошеломленно потрясти головой.

А вдова уж успела промчаться между смыкавшихся створок восточных ворот и кануть в сумерки полей, прежде чем караульные дружно высунулись поглядеть вслед.

Оставалось не более двух печин для того, чтобы нагнать отряд и упредить Зоека.

***

Дикий галоп словно обезумевшего жеребца, волчий вой в сгущающейся темноте по богам дороги, неуемный ужас – не успевает!.. Первая развилка, никуда не сворачивать... Скорее, скорее, в погоне за временем, не щадя коня!

Она остановилась только раз, спросить у чинившего каретное колесо слуги, не разминулись ли они с небольшим отрядом в полсотни человек?

– Разминулись незадолго до вас, сударыня, рысью они шли.

И заморенный конь, роняя хлопья пены со взмыленных боков, вновь сорвался в галоп. Иной давно пал бы, но этот был молодым, породистым, отдохнувшим и нес на себе сравнительно легкого седока, так что держался, временами сменяя галоп на быстроходную рысь.

Вскоре среди темных ветвей впереди мелькнуло с пяток огненных язычков, послышался смутный мужской говор.

– Стойте!!! – что есть мочи завопила Меланья, колодежку спустя настигая последнюю четверку в колонне верховых и направляя коня к обочине, дабы быстрей достигнуть командира. – Стойте, Бога ради!!! Да стойте же!

В изнеможении она склонилась к гриве, и один из солдат, углядевши за спиной мужским манером одетой женщины длинную змею косы, удивленно присвистнул:

– Да это, кажись, баба!

– О Виляс! Меланья!!! – вскричал ошеломленный Зоек, выехав вперед, сдвигая в удивлении брови. – Что...

– У второй развилки... засада... триста человек.

– Что ты говоришь? Ведь вот она, развил...

Его слова заглушил ор выскочивших из придорожных кустов "татей", кои, видимо, рассудили, что раз отряд упрежден, то нечего тянуть с нападением. Зоековы солдаты тоже подбодрили себя, и у Меланьи заложило уши от грозных кличей и лошадиного ржания. Оказавшись едва ли не в центре сечи, она чудом избежала ранения в первую колодежку. Повинуясь властному крику Зоека, солдаты по возможности оберегали ее, однако в пылу боя и с виду на то, что жеребец ее не стоял на месте, это было делом отнюдь не легким. По-настоящему обезумев от запаха крови, конь под Меланьей метался, брыкался и буйствовал, не слушаясь повода, – да ежели бы и слушался, вывести его на дорогу не представлялось никакой возможности.

Увы, разглядеть в ней женщину удалось не только своим. Один из "разбойников", косою прельстившись, улучил момент, когда жеребец относительно утихомирился, и перетащил вдову к себе на седло, а затем, железной хваткой прижав Меланью к себе, прорубился к дороге и исчез в лесу. Несколько солдат, Зоек в их числе, бросились было в погоню, однако превосходящие численностью враги плотнее сомкнули ряды, и бой закипел с утроенной силой.

***

– Не визжи, не то язык отрежу! – достаточно угрожающе, дабы заставить ее замолчать, пригрозил укравший. Меланья задергалась в поистине медвежьих объятиях, пытаясь высвободить хотя бы одну руку. "Разбойник" мчал в непроницаемый лесной мрак только ему одному видной стежкой.

Не иначе как чудом молодая женщина сумела кончиками пальцев выдернуть из его поясных ножен короткий нож, тут же без раздумий воткнутый владельцу в живот. Лес огласился ругательством, а она, рванувшись, кубарем покатилась по мхам. Когда же нашла в себе силы поднять голову, увидела коня, пересекающего залитую светом поляну. Всадник лежал на его шее, держась в седле за счет продетых в стремена ног; определить, мертв он или без сознания, было невозможно.

Меланья еще некоторое время лежала, осторожно проверяя тело на наличие повреждений. Таковых, как и признаков боли, с ходу не обнаружилось, но молодая женщина не спешила обнадеживать себя в целостности, ибо ощущения вполне мог притупить накативший ужас. Рядом с "разбойником" и то не было так страшно, как одной в незнакомом, полном, возможно, нечистых тварей лесу, да еще и в то время, когда Зоек не на жизнь, а на смерть сражался с вдвое превосходящим противником.

С корточек встав на ноги, Меланья охватила плечи руками – ее порядком знобило – и побрела в направлении, противоположном, по ее мнению, тому, которого придерживался "разбойник". Чувства времени и расстояния смазались, и вдовица не могла сказать, насколько далеко ее успели увезти. Но все же надеялась, что рано или поздно выйдет к дороге.

Стоит ли говорить, что за свою долю она почти не переживала? Больше волновал исход битвы, вернее, судьба Зоека. А Меланья уж как-нибудь, помаленьку, да выберется, не пропадет...

Но надежда весьма ослабла, когда она едва не сорвалась в овраг, довольно глубокий и, как оказалось при попытке обхода, длинный. Ничего подобного "разбойнику" на пути не попадалось. "Хотя он, зная заранее, мог сделать крюк", – подумала молодая женщина и, несколько воспрянув духом, ускорила шаг.

Летние ночи коротки, и вскоре молодик, кое-где проглядывающий сквозь листву, побледнел, а глаза смогли яснее различать размытые предрассветной серостью очертания. Из низин поднялся туман, густой и плотный. Будто овчинный отрез, он укутал корни деревьев и колени молодой женщины. Под ногами захлюпало, и Меланья, понявши, что окончательно заплутала, вернулась на сухую почву и свернула направо в надежде миновать болото или что бы это ни было.

Внезапно откуда-то сверху на плечи обрушилась нечто непосильное, холодное и тяжелое, будто мешок с обледенелым снегом. Вдова вскрикнула и упала навзничь, последним, что она запомнила перед спасительной тьмой, стала когтистая посинелая ручища, вцепившаяся в плечо.

***

Разомкнув тяжелые веки, Меланья увидела небо, яркое и до безобразия беззаботное, ни одной тучкой не омраченное. Вилась, жужжа, мошкара, птицы вовсю расхваливали погожий денек; спина зудела от мелких иголочек, колющихся сквозь рубашку. "Земля" качалась и поскрипывала, и Меланья, повернув голову, уразумела, что ее опять куда-то везут, на усыпанной соломой телеге. Тут память полностью вернулась к ней, и молодая женщина судорожным рывком возвела тело в сидячее положение. Оглянулась.

Затянутая в свиту спина восседающего на облучке мужика и его кудлатый затылок мигом уложили на лопатки первую мысль, что это Зоек нашел ее. Селянин хлестнул лошаденку длинным прутом, так и свистнувшем в воздухе, почуял взгляд и повернулся к молодой женщине. Лицо у него было плоское, бородатое, некогда изрытое оспой.

– Очухалась, дочка?

Предложенная степень родства Меланье никоим образом не понравилась, но она убоялась возражать, дабы не гневить мужика.

– Это вы меня... спасли?

– Солнце тебя спасло, дочка, солнце. Я вупыряку токмо отпугнул, пальнув издалека и промазамши... Он на дерево вспрыгнул, да там его красно солнышко и настигло, кровопийцу проклятущего, – вот чисто весь в прах рассыпался... Укусить тебя вроде не успел, я вовремя прибег, на крик-то... Чудно, что уже после третьих петухов такое сталось, видать, ты рядом с логовищем прошла иль он голоден был, никого на поживу до свету не сыскамши... Ты что в лесу по такой поре делала, дочка? Еще и одета так, городская, чай?

Молодая женщина замялась, не зная, с чего начать.

– Я... Вы... вы, случаем, мимо побоища не проезжали?

– Какое побоище, дочка? – сдвинул брови мужик. – Тихо все на дороге, вечор к дочке на гостины ехал, харч вез, сегодня обратно ворочаюсь – ничего не видал.

Меланья жадно подалась вперед.

– Что за дорога?

– А та, что на Йошин, однако до него вельми далече, дня четыре, ежель верхом. Сейчас едем от Яжиного хутора к усадьбе Хмелевичей.