Текст книги "Империя под угрозой. Для служебного пользования"

Автор книги: Марина Добрынина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

Глава 3

Прокрадываюсь мимо приемной. В конец коридора к туалету иначе не пройти. Только по карнизу, а до этого я пока не дошла. Здесь же из-за двери выглядывает Мегера Григорьевна, как ее ласково называет теперь наше управление, не исключая и овээровцев, и следит. Тоже мне, следопыт Зоркий Глаз.

Думала уже, проскочу, но нет.

– Майя Алексеевна! – слышу сладкий голосок, – Вы не могли бы заглянуть ко мне на минуточку?

Попалась, которая кусалась. Это я о себе.

– Хорошо, – отвечаю, – Антонина Григорьевна, я к Вам через пару минут зайду.

И несусь галопом в туалетную комнату. Интересно, здесь камеры не поставили? И нет ли необходимости, сделав свое дело, перекреститься три раза? А то вдруг я тоже что нарушаю, нехорошо начальнику ОВР-то! Смотрю в зеркало и вижу свою перекошенную физиономию. Тренируюсь тридцать секунд, изображая на лице умиленно-внимательный взгляд. Для общения с Мегерой Григорьевной он подходит больше всего. Вздыхаю тяжко и направляюсь к приемной.

Мадам сидит уже, напряженно уставившись на дверь. Она радостно возбуждена.

– Ой, Маечка, у меня есть, что вам сказать. Вы же знаете, я всегда рада Вам помочь. У Вас так много работы, и я считаю, что каждый из нас должен оказывать Вам содействие. Вы так похудели! Побледнели! Темные круги под глазами!

Она вглядывается в мое лицо с искренним беспокойством, а я в который раз радуюсь тому, что она не Мастер. Теперь я могу убрать улыбку, от которой начало сводить скулы, и изобразить на лице что-то вроде бескрайней утомленности жизнью.

– Да, Антонина Григорьевна, но что поделать. Такая у меня теперь работа. Что Вы хотели?

– Майя Алексеевна, я сегодня видела Вашего Сему. Он опоздал на четырнадцать минут!

И смотрит на меня, довольная.

– Вы твердо в этом уверены?

– Да, у меня отмечено в журнале! Я как раз подошла к окну цветы полить, вижу – он идет.

Врет, сука, цветочки она поливала! Неужели забыла, с кем разговаривает? Да ее с утра от окна не оттащишь. Выискивает, кого бы сдать. Ненавижу энтузиастов. Но Сема, черт возьми, я же его предупреждала! Этот балбес по неизвестной науке причине вызывает у меня прямо-таки материнские чувства, хотя мы почти ровесники. Так и хочется прикрыть его от жестокого мира своей не очень широкой грудью. А сейчас мне предстоит сдать его на губу, поскольку нарушение слишком уж серьезно. Согласно новым правилам, конечно.

– Антонина Григорьевна, – делаю последнюю попытку, – а Вы твердо уверены, что это был именно Гунько?

– Ну да! – простодушно восклицает она, – разве Вашего Сему можно с кем-либо спутать?!

Это да. Такой живописный в нашем управлении он один. Программистус вульгарис, подвид классический.

У Антонины мигает лампочка на селекторе. Начальник вызывает. Пользуясь паузой, пытаюсь смыться. Но в коридоре меня нагоняет ее высокий голос.

– Майя Алексеевна, пройдите к Юлиану Витальевичу.

Час от часу не легче. Сегодня день идет строго по выражению "все, что начинается хорошо, заканчивается плохо; все, что начинается плохо, заканчивается еще хуже". Автора не знаю, но работал он явно в похожих условиях. Интуиция сильно меня подвела, разрешив остаться здесь на целых шесть месяцев.

Юлечка хорош, как всегда. Волосы уложены волосок к волоску, китель застегнут на все пуговицы, по кабинету разносится благоухание отдающего лимоном одеколона. Пальчики наманикюрены, пузико втянуто, мужчина хоть куда. Жаль, мне воспитание не позволяет озвучить – куда именно.

– Садитесь, Майя Алексеевна, – проговаривает он, щуря глазки.

Лучше уж присяду. У господина слишком богатая фантазия. Могу на ногах не устоять от какой-нибудь новой идеи. И точно!

– Майя Алексеевна, дисциплина во вверенном мне подразделении СИ, несмотря на все наши старания, не на высоте. Чем Вы это объясните?

– Ну…

Есть у меня кой-какие соображения на этот счет, но делиться ими не собираюсь. Да и цензурные там лишь предлоги.

– Мне тут на глаза попалась любопытная книга, – продолжает шеф, указывая пальцем на толстый том в коричневой суперобложке, – Не читали? История испанской инквизиции Льоренте. Впрочем, Вы ее вряд ли изучали. Автор Инквизицию не любил, да и времена не те, что сейчас, но дело не в этом. Я ее прочитал, Уставы просмотрел и подумал.

Возбудился весь, глазки светятся. Пальчики долбят карандашом о столешницу. Изображаю на лице глубочайшее внимание и готовность к действиям.

– Я Вас слушаю, Юлиан Витальевич.

Он наклоняется ко мне вперед и быстро проговаривает, чуть понизив голос.

– Я уверен, что к содержащимся на гауптвахте должны применяться телесные наказания.

Я сижу, хлопая глазами, и полагаю, что дар речи, возможно, утерян мною безвозвратно.

– А-а-ааа?

– Я полагаю, что эта мера должна подействовать благотворно на коллектив, как никакая другая. Напрямую, конечно, в книге эта идея не высказывается, но ведь и мы сейчас не можем накладывать епитимьи, не так ли? Вот если обдумать хорошенько…

Делаю глубокий вздох. Все, слова пошли, пошли… не удержать.

– Юлиан Витальевич, – спрашиваю очень осторожно, поскольку как еще разговаривать с душевнобольными, – Вы шутите?

Начальник сердится.

– Какие могут быть шутки! Вы должны подготовить соответствующий приказ к завтрашнему утру.

– Юлиан Витальевич, я не думаю, что эта мера… благотворно подействует на дисциплину в управлении. Я уверена, через пару месяцев коллектив сам приспособится к новым условиям, и количество проступков резко…

– О чем Вы, Майя?! Какие два месяца?! Вы думаете, о чем Вы говорите?!

М-да? А что я такого ужасного сказала?

– Так нельзя… это невозможно, – растерянно бормочу я.

– Невозможно?! Чтобы я никогда не слышал от Вас таких слов! Что значит невозможно в устах инквизитора?!

В устах инквизитора это значит: "Пошел на…". Не уточняю. Почему мне так на шефов не везет?

– Невозможно, – говорю, вставая, – значит, невозможно. Значит, этого не будет никогда и ни за что. Я заниматься подобным идиотизмом не собираюсь.

Дальше не сдерживаюсь и начинаю орать так, что вопли должны разлетаться по этажу.

– Вы хоть головой своей подумали, прежде чем мне такое предлагать?! В Вас что, нездоровая тяга к садизму проснулась?! Так сходите на допросы полюбуйтесь!!

Гляжу, шеф позеленел и тоже поднимается. Сейчас прольется чья-то кровь, боюсь, что моя. А тут он как завизжит:

– Да Вы как со мной разговариваете!

Ладно. Я тоже верещать умею.

– Как хочу, так и разговариваю!

– Вон из кабинета, и чтобы завтра приказ был на моем столе!

Глава 4

Вылетаю в приемную. Хлопнуть дверью не удается – не приспособлена, а жаль. Антонина Григорьевна сидит вся такая потерянная, смотрит на меня резко увеличившимися в размерах глазами и молчит. Думаю, может и ей сказать что-нибудь ласковенькое. Для комплекта. Нет, хватит на сегодня.

Иду к сотрудникам. В ОВР только Инна. Заполняет отчет.

– Где Сабировна? – ору с порога.

Коллега испуганно вздрагивает.

– В Аутске.

– Что она там делает?!

– Командировка, Вы же сами…

– Надолго?

– До послезавтра.

– Ладно. Собирайтесь, Инна, мы с Вами тоже уезжаем.

Брякаюсь на стул, набираю номер одной моей знакомой в городке относительно неподалеку. В нашем округе.

– Привет, Оля, – говорю в микрофон, – это Майя Дровник. Да, я очень рада тебя слышать. Оля, я слышала, у Вас ЧП? Оля, срочно, я тебя умоляю, пришли вызов в Управление. Скажи, что тебе жизненно необходимо присутствие ОВР. Я тебя очень прошу! Объясню, когда приеду. Обещаю ни во что не вмешиваться.

Ольга смеется в трубку и обещает все организовать. Полчаса сижу, как на иголках. За это время успеваю объяснить ситуацию Инне. Она тоже в ужасе. Все, пришел вызов. Отправляю его по сети на компьютер начальника, и, не дожидаясь его реакции, покидаю здание. Инна послушно семенит чуть сзади.

Пять часов на поезде и мы на месте.

Сразу обнаруживаем, что помощь наша здесь не нужна, и допускать к расследованию нас не собираются. Ольга поит нас кофе, водит по местным достопримечательностям, но информацию не предоставляет. Но мне же отчет надо писать! После небольшого на нее с моей стороны давления, хмурясь и кусая губы, Ольга рассказывает следующее. Повесился инквизитор. Нормальный, вроде бы человек, и жизнь его была неплохой, не без неприятностей, но у кого не бывает. Фамилия вот только смешная – Мухобоев. Но ничего, живут же люди с разными фамилиями.

А тут, бац, на тебе. В принципе, ничего особо ужасного, из-за чего следовало бы вводить чрезвычайное положение здесь нет, если бы не «но». Инквизитор тот подал документы в Академию. У него, видите ли, способности обнаружились неординарные. Служить-то осталось дней десять. Эксперты говорят, похоже на самоубийство. Подозреваемых нет.

Не нравится мне это дело, ничего мне в нем не нравится. И чего это вдруг кандидаты в Мастера с собой кончать начали? У парня вся жизнь была впереди, столько всего интересного! Заикаюсь Ольге о своем желании оказать им посильную помощь, но здесь она непреклонна. "Пиши, – говорит, – свой отчет, и езжай обратно. Без вас справимся". Ну ладно, я не настаиваю. Отлавливаю Инну и еду в управление, изо всех сил надеясь, что пронесло.

Ан нет. Вернувшись, первым делом обнаруживаю на стенде копию приказа. На гвоздике болтается кипа листов с указанием дисциплинарных проступков и полагающихся за их совершение санкций. На листе согласования – моя фамилия. И подпись. Подпись-то не моя, но какое это сейчас имеет значение?

Вызываю к себе Сему.

Он приходит грустный, тощий, несчастный. И объясняет, что после моего исчезновения Четвертаков быстренько сварганил указание о назначении Гунько исполняющим обязанности начальника ОВР и заставил его подписать злополучный приказ. Когда Семен заикнулся было о своем нежелании это делать, Юлиан, основываясь на агентурных данных, намекнул, что Семин проступок не остался незамеченным. За подобное опоздание, сказал шеф, вообще-то изоляция положена.

– Там темно, – говорит Сема и лицо его болезненно перекашивается, – и совершенно нечего делать. Он сказал, что я там остаток жизни проведу. У меня дети и работа.

И что делать?

Вчера я получила приглашение на похороны. Не поеду. Это ведь надо идти к шефу, брать отпуск, объяснять ему, что работа без меня не встанет. И вообще. Ничего не хочу.

Умерла моя однокурсница по Академии. Анька Духова. Хороший Мастер. Идейный, как и я. Профессию, правда, она выбрала себе странноватую. Решила, помню, в свое время, что именно это занятие приближает ее максимально к воплощению Идеи. Анька работала в изоляторе для политических заключенных. Работа преимущественно грязная: разломы, чистки и т. п. Даже мне не по себе. В результате после Академии мы как-то разошлись, виделись редко, разговаривать не о чем. Надо бы позвонить сестре ее Настюхе, передать соболезнования, да, заодно, и выяснить, как это произошло.

Звоню. Настюха вся в слезах, что и неудивительно. Говорит, не одна я не приеду. Вообще мало, кто из наших сможет появиться. В ответ на вопрос, что случилось с ее сестрой, сообщает следующее. Анна работала с правонарушителем. Преступление незначительно. Пациент стабилен, молод. Телесная конституция слабая. В результате Анна расслабилась и решила лишь слегка его подкорректировать а потом ходатайствовать об освобождении. Анька до того прониклась к нему симпатией, что отпускала во время работы санитаров. Все было тихо и спокойно. В один прекрасный момент они вернулись за клиентом после сеанса и обнаружили Аньку на полу со сломанной шеей, а его на кровати с пеной у рта. Никто ничего не понял. По слухам, убийца окончательно потерял связь с реальностью.

Еще раз выражаю соболезнования, кладу трубку.

Настроение мерзопакостное. Приемник, что ли, включить? Конечно, мой замечательный во всех отношениях шеф запрещает слушать радио на рабочем месте, но не пошел бы он. Включаю и слышу новость, не улучшающую настроение. В Липецке, это конечно, не близко, но все же, так вот в Липецке толпа вполне на первый взгляд мирных граждан вытащила из психологической консультации двух известных и, главное, безобидных Мастеров Врачевания и забила их насмерть. А потом разбежалась. Опоздавшим на какие-то пару минут сотрудникам СИ достались лишь два тела. Изувеченных, плохо поддающихся идентификации. Переживаю, отчетливо ощущаю, как тяжело и неумолимо надвигается гроза, и понимаю, что в стороне не останусь.

Пока пребываю в раздумьях, подходит время ухода с работы. Почти праздник. Надеваю китель и пальто. Идет снег. Слава Богу, живу я недалеко, замерзнуть не успею. Подходя к дому, ощущаю какой-то толчок в плечо, оборачиваюсь, и вот уже мне в физиономию летит плотно утрамбованный снежок. Какого черта?! Снег идет густой, ничего не видно, облепляющая лицо белая масса мешает сосредоточиться. Стою у подъезда, осматривая округу, пытаюсь отсканировать обстановку, и только вроде нащупываю нападавшего, как мне в лоб прилетает еще один жесткий и увесистый комок снега. Больно! Подношу руку ко лбу, смотрю на пальцы – кровь. Пора уходить. Ныряю в подъезд, бегу к своей квартире на четвертом этаже. Быстро, как будто за мной гонятся, закрываю за собой дверь. Иду в ванную и смотрю в зеркало.

М-да… Здоровенная такая ссадина на лбу у линии роста волос, вот только ее мне не хватало для полного счастья! Мрачно улыбаюсь и замазываю лоб зеленкой. Теперь уже без разницы, чем дезинфицировать, все равно такие следы не скроешь.

Глава 5

Рабочее утро не радует.

Нужна машина – сгонять по делам. Иду к шефу. А он сам на себя не похож – добр сегодня необычайно.

– Да-да, – говорит, – конечно, Майя Алексеевна, берите автомобиль. Мне он сегодня не понадобится.

Я, честно скажу, близка к тому, чтобы упасть в обморок у порога его кабинета. Я машину-то пошла у него просить для того лишь, чтобы совесть свою очистить. Мол, транспорт не дали, потому на ревизию не поехала. А он вот, на тебе.

Ну, что ж, назвался груздем, ползи в банку с рассолом.

Сажусь в «Волгу» на переднее сидение, рядом с водителем. Кидаю назад сумку с бутербродами и термосом. Сегодня нам на окраину округа, километров двести отсюда. Вовчик, водитель Четвертакова, а в прошлом, и бывшего шефа, мир его праху, как обычно, весел и беззаботен.

– О! – говорит, – привет! Как жизнь молодая?

– Пока живем, – отвечаю, – и надеюсь, дальше будем.

На выезде из города начинаю чувствовать себя как-то не очень. Пока стоим перед светофором, в срочном порядке разбираюсь с ощущениями. Сзади справа – опасность. Причем такая насущная, непосредственная. Аж волосы дыбом. Еще немного – и заказывайте панихиду по безвременно усопшей.

– Владимир, – говорю тихо, – разворачиваемся, никуда мы сегодня не едем.

Шофер смотрит на меня изумленно, но тут зажигается зеленый, и он, видимо, на автомате, едет вперед. Я уже поняла в чем дело: там, в быстро нагоняющей нас серой легковушке, находятся люди, которые хотят меня убить. Более того, именно сейчас они собираются этим заняться.

– Разворачивайся, черт возьми! – ору я, – быстрее!

Вовчик, давно уже перевозящий с места на место ленивые задницы больших начальников и отвыкший от оперативных действий, начинает поворачивать. Но слишком медленно. Легковушка нас нагоняет, идет вровень по соседнему ряду. Форточка в ней открывается… Замечаю пистолет в чьей-то руке, мысленно успеваю попрощаться с белым светом, и тут… Нет, есть все же справедливость на свете. Водитель машины с потенциальными убийцами бросает на меня любопытный взгляд. Любопытство, конечно, не порок, но лучше надо людей инструктировать перед охотой на Мастеров, пусть даже всего-то четвертого уровня. Его мимолетного взгляда мне хватает для того, чтобы нанести точный и болезненный удар. Водитель выпускает руль, машину преследователей резко уводит влево, так что Вовчик едва успевает увернуться от столкновения.

– Давай, – командую, – гони в управление. Быстрее!

Видимо, водитель мой, наконец, пугается. Потому что вдавливает педаль газа в пол и мы несемся в Управление, заметно превышая разрешенную скорость.

Лимит терпения исчерпан. Дожидаюсь, пока у Юлиана закончится совещание, прошу Мегеру доложить о моем появлении.

– Вы не уехали? – лениво, не отрывая головы от монитора, а лишь скашивая в мою сторону взгляд, спрашивает начальник, только я переступаю порог его кабинета.

Отмечаю появление на стене портрета какого-то неизвестного мне деятеля, делаю глубокий вдох.

– Юлиан Витальевич, – говорю, – я хочу с Вами серьезно поговорить.

– Угу, – отвечает, – Я Вас слушаю.

– Я вернулась, – брякаю первое, что приходит мне в голову, – потому что кто-то пытался меня убить.

Что-то не вижу я негодования на его лице. Я и лица-то его до сих пор не вижу. Что он там делает? В игрушки что ли играет?

– Да? – отвечает, – а Вы уверены?

– Уверена, – говорю, – Вам и Владимир может подтвердить, водитель Ваш. И это не первая попытка. Я, вообще, последнее время чувствую какой-то нездоровый интерес к своей особе.

– И в чем же он проявляется?

– Ну, люди как-то нервно реагируют на мое появление, плакат вот мне на дверь подъезда приклеили, снежками недавно обкидали…

Говорю и сама же вслушиваюсь. Как-то звучит это все по-идиотски. Вижу, шеф мой тоже это понимает.

– Какой плакат? – интересуется.

– А с надписью "Смерть Мастерам", я его уже ребятам на экспертизу оттащила. Вы пригласите Вовчика-то, пусть он сам Вам расскажет, почему мы вернулись.

Усаживаюсь и жду Вовчика. Появляется, на лице – смущение.

– Владимир Николаевич, – интересуется шеф, косясь периодически на экран, – что произошло, почему Вы вернулись в Управление?

Вовчик кидает в мою сторону виноватый взгляд и пожимает плечами.

– Майя Алексеевна сказала «возвращаемся», вот мы и вернулись.

– Что-то случилось, пока вы ехали?

– Не знаю, – бормочет Вовчик.

– Ну Вы что-нибудь необычное заметили?

– Ну… я за дорогой следил.

Вот это да, думаю, а ведь и в самом деле мог не заметить. Ну, подумаешь, машина нас обогнала.

– Чудак какой-то в нас чуть не врезался только, – продолжает Вовчик, – но это уже когда мы разворачивались. А так все, как обычно. Может, Майя Алексеевна что углядела. Я не знаю.

Владимир с разрешения шефа удаляется, а я сижу, что называется, обтекаю.

– Так в чем дело? – интересуется Четвертаков, – может, Вы объясните, что произошло.

Попытка не пытка, можно и объяснить.

– Я почувствовала направленный на меня умысел…

Стоп, он же не Мастер. Он точно не поймет, что умысел ощущается так же, как само действие. Вижу его непроницаемую физиономию, и, наконец, до меня доходит, что я напрасно теряю время.

– Извините, – произношу со вздохом, и встаю, – за то, что заняла Ваше время.

И направляюсь к выходу, с трудом переставляя ноги.

– Майя, – говорит начальник мне вслед, – не стоит так переживать. Я понимаю, волнения, Мастера сейчас непопулярны. Но это же не значит, что кто-то непременно решил Вас… убить. Возьмите пару дней, отдохните…

Заподозренная напоследок в паникерстве, гордо удаляюсь. Надо же! Мастера ныне непопулярны! Потрясающей глубины вывод!

Впрочем, имеется и повод для радости. А именно – возможность обратиться напрямую к моему последнему Учителю. И повод имеется – Гильдия Мастеров в опасности.

У Учителя дома, как я помню, видеофон, а у меня нет. Хочу его увидеть, именно увидеть, а не только пообщаться, и потому решаю рискнуть здоровьем и выбраться на улицу до телеграфа. В нужное время сижу в помещении телеграфа и трясусь. Во-первых, зябко как-то перед разговором, во-вторых, поймала на себе несколько не очень доброжелательно настроенных взглядов. Я в форме СИ, надеюсь, хоть это оградит от посягательств мою драгоценную особу. Вот, вызывают. Дрожа, усаживаюсь перед экраном, и сердце замирает. Вот он, Евгений Павлович. Лицо у него усталое, постаревшее отчего-то, хотя мы виделись каких-то полгода назад, глаза покраснели.

Глядит на меня хмуро. Я расстраиваюсь.

Голос его сух, но, по крайней мере, узнал.

– В чем дело, Майя?

Морда моя сама собой расплывается в умильной улыбке.

– Здравствуйте, Евгений Павлович!

– Да, в чем дело? Говори быстрее, у нас есть две минуты.

Собираюсь.

– Мастера в городе не чувствуют себя в безопасности. На меня было совершено покушение. Инквизиция меры принимать не собирается. Я считаю, это какая-то широкая акция, направленная против Мастеров. Чем это спровоцировано – не знаю.

Говорю, и взгляд мой невольно раз за разом обегает знакомое лицо. Как все-таки приятно!

– Продолжай, – требует Стылов.

– Я считаю, что подобная ситуация сложилась не только в моем округе. Боюсь, что события затронули всю Империю. Считаю своим долгом поставить в известность Гильдию.

Учитель вздыхает, глаза у него какие-то тусклые.

– И ради этого ты оторвала меня от дел?

Вот это да, всякого я ожидала, но чтобы вот так вот сразу и мордой в грязь? Нехорошо.

– Я полагаю…

– Все могут полагать! Ты предоставь мне конкретные факты! А пока фактов у тебя не будет, нам и разговаривать не о чем!

Он кидает трубку, но раздражение его какое-то неуверенное. А я сижу перед экраном и моргаю. Часто-часто, поскольку на иные действия я сейчас не способна.

– Простите! – слышу, – простите, Ваше время закончено, Вы не могли бы освободить кабину?

– Да, – бормочу, – конечно.

Вот так разговор. Я в глубочайше растерянности. Мне всегда казалось, что уж на помощь Гильдии я в случае чего могу рассчитывать. Оказывается – ошибалась. Факты… Хорошо, найду я им эти факты.

По дороге домой понимаю, что не рассчитала время. Темнеет. Стараюсь не прятаться, поскольку это привлекает внимание и вызывает подозрения, но и глаза мозолить не следует. Иду себе тихо, ступаю осторожно, благо каблуки на сапогах невысокие. Я, конечно, не кричала на площадях города о том, что я Мастер, но и не скрывала данный факт. Знакомых – хороших и не очень – у меня полно. Информация по городу расходится моментально. Мастера же нынче в Империи непопулярны, как сказал Юлиан Витальевич. И не имеет значения, есть у меня факты, подтверждающие это, или пока нет.

До дома осталось пара кварталов. Периодически, но не часто, сканирую местность. Широкоохватное сканирование отнимает силы и рассеивает внимание. При злоупотреблении можно не успеть среагировать в нужный момент. Предвижу неприятности. Вокруг темно. Фонари не светят, подозрительно. Стоп. Впереди справа – агрессия. Объект – я. За мной – то же самое. Удерживаю себя от желания обернуться, поскольку понимаю: за мной идут. Бежать небезопасно. Надеюсь на мирное разрешение проблемы.

Дверь подъезда одного из домов с правой стороны открывается. Появившиеся там парни тоже против меня. Вздыхаю: я должна уйти, не время для геройских подвигов. Вопрос: как. Круг сужается. Я понимаю это по тому, как густеет воздух вокруг.

Пора остановиться. В голову назойливо лезет сводка новостей о погибших Мастерах в Липецке. Завтра и я стану героиней подобного репортажа. В окружающей темноте не видно глаз. Эх, была бы я шестеркой! Подожду, пока подойдут ближе.

Сзади кто-то быстро приближается. Шаг его уверен. Агрессия не ощущается. Вернее, есть, но направленность у нее другая. Что-то тревожит меня в этом таинственном субъекте. Пожалуй, я понимаю, что именно – он Мастер. Рассмотреть отпечаток – времени нет. Бедняга пришел сюда себе на погибель. Что же, новая сводка будет ближе к событиям в Липецке.

Люди выступают отчетливее. Они все ближе. Вижу мужчин, женщин, детей. Они наступают со всех сторон, молча, держа перед собой кресты и колья. Будто не на Мастера идут, а на графа Дракулу, как минимум. Даже льстит. Выбираю объекты для атаки.

– Майя! – слышу за плечом. Голос знаком. Оборачиваюсь.

– Ланкович, – шиплю, – черт возьми, что ты здесь делаешь? Почему я опять не могу тебя прочитать?

– Не сейчас, – отвечает, – как думаешь, резонанс получится? Пусть слабенький.

А кто его знает? Люди все ближе. Понимаю, врозь не справиться. Допустим, трех-четырех удастся уложить, остальные все равно задавят.

– Майя! – говорит Ланкович, – быстро возьми меня за руки, смотри на меня.

Что же, попытка не пытка. Вкладываю свои ладони в его и ощущаю пульсацию силы в кончиках пальцев. Пытаюсь сразу войти в контакт и, как следовало ожидать, не выходит.

– Я сам пройду, – шепчет он, – я все помню, ты только настройся.

И я покорно открываюсь. Чувствую скольжение по моему сознанию, и чувство это для мною подзабытое, даже приятно. Контакт. Начинаем транслировать, сначала слабо, потом все сильнее. Сила проходит по позвоночнику и распыляется, вырываясь в воздух.

– Слабее, – передает Ланкович, – слабее, не то ты убьешь их.

Да, конечно. Когда выходим, видим людей, лежащих на асфальте в живописных и не очень позах. Надеюсь, они живы. Хотя, кто знает? Проверять не хочется, хочется упасть и уснуть. Я бы, пожалуй, это и сделала, если бы не Ланкович, который сам, едва держась на ногах, тянет меня прочь отсюда. Добираемся до моей квартиры без приключений. Закрываю дверь на все замки, не забыв и маленький крючочек сверху, опускаю жалюзи и выключаю свет. Страшно. Что-то говорит о том, что граждане нашего вполне благополучного городка решили промышлять Мастерами.

Но начинаю успокаиваться. Мои уставшие ноги мягко ступают по пушистому ковру, хорошо. Ланкович валяется на уже разложенном, диване, раскинув руки. Смотрю на Ланковича, и необычайная нежность к нему вдруг заволакивает мой разум.

– Димка, – произношу я тихо, – спасибо.

Как я хочу спать! Хватает сил лишь на то, чтобы вытащить из шкафа шерстяной клетчатый плед, ткнуться с ним к Димке под бочок. Засыпая, ощущаю странное умиротворение. Хоть недолго побыть защищенной…