Текст книги "Империя под угрозой. Для служебного пользования"

Автор книги: Марина Добрынина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Глава 4

Что-то еще тревожит меня. Не пойму, что. Возвращаюсь к Коровину и наблюдаю богатейшую гамму чувств на его лице. Не хочу даже притворяться, что я их не заметила.

– Простите меня, – говорю, – Александр Юрьевич, последний вопрос, а почему Вы сами не начали проводить расследование по поводу исчезновения Ланковича?

Он смотрит на меня, весь его организм излучает мощные волны удивления и недоверия.

– Я сам узнал о том, что Ланкович исчез, от Вас.

Теперь уже я в состоянии легкого шока.

– Как от меня? А кто же доложил в управление?

– Я точно не докладывал. У нас не та работа, чтобы инквизитор целыми днями сидел на заднице на своем рабочем месте. Мало ли куда мог направиться Ланкович, чего ради я буду об этом в Управление докладывать? Может, жена его сообщила?

– Нет, – озадаченно произношу я, – Софья точно этого не делала. Она боится Инквизицию.

– А Вам кто сказал? – интересуется Коровин. На лице его читается удовольствие от сознания того, что и Управление может сесть в лужу.

– Шеф, – растерянно говорю я и задумываюсь.

– А можно позвонить? – прошу у Коровина и жестом намекаю ему покинуть помещение.

Трубку берет секретарь управления.

– Антонина Григорьевна, здравствуйте, это Майя Дровник.

– Ой, Майя! – радуется она, – Вы нам из Богемии звоните? Как город, как погода?

Выдерживаю паузу. Неужели она не знает о том, что я уже не в отпуске? Спрошу у шефа.

– Да, – отвечаю, – нормально, с начальником я могу поговорить?

– Ой, Майя, он сейчас в машине. Соединить?

– Да, пожалуйста.

Терпеливо выслушиваю первые аккорды увертюры «Сильвы», а потом среди помех и шуршания прорезывается голос шефа:

– Слушаю.

– Здравствуйте, – говорю, умильно улыбаясь, чтобы он чувствовал мою радость от общения с его персоной, – Виктор Анатольевич. Это Майя. У меня тут вопрос один возник…

– А! Майя! Как отдыхается?

– Ну, если учесть, что я по всему округу гоняюсь за Ланковичем, то нормально.

– За каким Ланковичем? Ты что, не в Богемии?

Вот те на. Приехали. У начальника крыша того, покинула хозяина.

– Виктор Анатольевич, Вы же сами меня отправили Ланковича искать.

Напоминаю ему на всякий случай, а то вдруг товарищ заработался, всякое бывает.

– Ты что, Майя, пива опилась, никуда я тебя не посылал. Кто такой Ланкович?

– Дмитрий Ланкович! – кричу, чуть не плача, – мой ученик!

– Да, и что с ним?

– Он пропал.

– А ты здесь причем?

– Так Вы же сами меня его искать отправили!!!

– Вот что, Майя, – строго говорит мне шеф, – ты иди проспись. И не звони мне больше. Вернешься из отпуска, потом поговорим.

Кладет трубку. Слышу короткие «пи-пи-пи». Я не то, что в ужасе, я в трансе. Если я в отпуске, то что же я делаю здесь? А если я здесь, то кто меня сюда отправил? Может, стоит все бросить и уехать обратно? Но тогда столько интересных вещей останется невыясненным! Не хочу. Решено. Остаюсь. Потом разберемся.

Гордой, но несколько неуверенной походкой покидаю кабинет Коровина. Спотыкаюсь о неровно положенный линолеум и матерюсь себе под нос. Я им еще покажу, на что способна Дровник, если ее как следует разозлить!

Сижу в гостинице, пью жидкий зеленый чай, выстраиваю перед глазами картину сознания Ланковича. Провожу логические построения и сразу захожу в тупик – Ланкович не мог уйти сам. Проглядываю список его дел, и снова в тупике – его некому было убивать. Расследуемые им дела были малозначительны. Задерживаемые им люди большой потенциальной опасности не представляли.

Он не мог уйти, его не могли увести. Но его нет. Значит, испарился или превратился в человека-невидимку и следит за мной из-за шкафа. Реакция шефа мне вообще непонятна. Или у него за время моего отсутствия развилось психическое отклонение, сопровождаемое ретроградной амнезией, либо моя операция настолько секретна, что он скрывает ее даже от своих сотрудников. Наверное, так оно и есть. Боится утечки информации, даже шоферу своему не доверяет. Точно. Как лестно! Я удовлетворенно улыбаюсь, хоть одна проблема наша свое решение. Хотя как вспомню Вовчика, его водителя, честнейшего парня на свете (я-то знаю, сканировала его как-то), поведение шефа опять становится каким-то странным. Скажи Вовчику молчать, и даже под пытками информацию у него не получишь. А вдруг враги, разлом? Ух, я уже черт знает, до чего договорилась. Хватит себе голову морочить. Подумаем лучше о Ланковиче.

Просматриваю еще раз через гостиничный компьютер материалы Ланковича. Коровин, морщась, дал мне пароль для доступа в сеть СИ. Разрабатываю версии. Вот эта вещь. 17 июля этого года Ланковичем была задержана и допрошена некая Завадовских Юлия. Ей было предъявлено обвинение в ведовстве. Девушке 18 лет, умерла во время разлома. Интересно, какую именно информацию пытался получить от нее Ланкович? Зачем было применять разлом к ребенку, только что ставшему совершеннолетним? Ага, вот это забавно. Девушка считала себя членом ПОПЧ. Ланкович полагал, что сможет выяснить от нее месторасположение лидера партии, которого мы упустили в свое время. Напрасно старался, по агентурным данным, тот товарищ все же покинул пределы Империи. Он сейчас по ту сторону океана. Бедная маленькая ведьмочка. Может, какие ее родственники решили отомстить ретивому инквизитору, или и в самом деле ПОПЧ проявляет себя? Идея дурацкая, но проверить можно. Запрашиваю сводку по ПОПЧ. Нет, активность практически нулевая. Во всей сводке только и есть это упоминание о Завадовских с пометкой "не проверено". Запрос по родственникам выдает наличие брата-священника. Забавно, брат проповедует, сестра колдует.

Вряд ли, вряд ли. Но это единственная зацепка, которую я вижу сейчас. Еду к брату. Даже адрес у него своеобразный, церковной направленности: улица Михаила Архангела, дом 9. Указания квартиры нет. Значит, частный.

Действительно, крохотный, окруженный елями, домишко с выкрашенными в зеленый цвет стенами, на маленькой улочке на самой окраине города. На калитке – распятие. Я у дверей. Стучусь. Я в форме, чтобы сразу настроить Завадовских на прямой разговор. Да, Инквизиция убила его сестру, но Инквизиция же по праву считается правой рукой Церкви. Долг его, как священника, оказывать мне полное содействие.

Завадовских смотрит в глазок и открывает дверь. Сканирую его без жалости. Мне он не нравится. Излучает страх, растерянность, но больше всего страх. Чего тебе бояться, маленький человек? Разве ты сделал что-то плохое? Он – среднего роста, очень худой, даже тощий. Большие карие глаза, впалые щеки и резкие скулы. Нижняя часть лица заросла светлой курчавой бородкой. Он сейчас в широком темно-синем свитере и бесформенных штанах, на шее болтается деревянный крестик на тяжелой серебряной цепочке. Смотрит на меня с испугом, но без неприязни. Это хорошо.

– Я войду? – скорее приказываю, чем спрашиваю я, – я по поводу вашей сестры.

Он пропускает меня в комнату, и, буквально от порога, начинает причитать, задыхаясь:

– Я же говорил, я ничего не знал. Поверьте мне, пожалуйста! Меня проверяли, я говорил, я ничего не знал! Она жила отдельно!

Мне он настолько противен, что не хочется с ним даже разговаривать. Вздыхаю, и показываю значок Мастера, прикрепленный мною на обратной стороне лацкана пиджака специально для таких случаев. Завадовских буквально падает на диван.

– Вот, – верещит он, – Вы сами Мастер, проверьте меня, я говорю правду.

– Успокойтесь, – отвечаю я.

Мне в этом доме не хочется даже садиться, но разговор может быть долгим, и поэтому я тоже опускаюсь в кресло спиной к окну. Хочется проверить одну идею насчет этого человека. Бью наугад.

– Зачем Вы донесли на нее? Она – Ваша сестра.

– Не понимаю, – шепчет Завадовских. Левый глаз его начинает подергиваться.

– Вас бы никто не осудил. Верховный Закон Империи это допускает. Вы помните: "никто не обязан доносить о преступлениях, совершенных близкими родственниками, а также мужем или женой, за исключением случаев, когда совершенные ими деяния способны причинить вред Идее или нанести значительный имущественный ущерб, или причинить тяжкий вред здоровью". Вы считаете, безобидное ведовство могло нанести ущерб Идее Империи?

Он часто-часто моргает. Удивлен, не каждый день слышишь подобные разговоры от сотрудников СИ.

– Но как же, – растерянно произносит он, – а Кодекс Священнослужителя?

– Неужели, – спрашиваю я, – он содержит указание на слежку за близкими родственниками? Сестра для Вас достаточно близкий родственник? Я плохо знакома с этим документом, но уверена, что там такого нет. Это бы противоречило Идее. Неправда ли?

Напряженно молчит. Хочу задать ему последний уточняющий вопрос, хотя ответ уже знаю.

– Все-таки Вы сообщили в СИ о сестре?

– Да, – шепчет он.

Я встаю и с удовольствием покидаю этот дом. Не прощаюсь. Противно. Хорошо лишь, что версия отпала сама собой. Мстить за сестру бедняге Ланковичу этот тип не стал бы.

Глава 5

Уже вечер. Устала. Включаю радио как раз для того, чтобы услышать: "Кто обладает информацией по поводу исчезновения помощника следователя по 4 отделению Ланковича Дмитрия, просим позвонить по телефону 37-52-89. С удивлением узнаю номер Коровина. Собираюсь позвонить ему, спросить, в чем дело, как он уже сам выходит на связь. Поднимаю трубку и слышу вместо «здрасте»:

– Вы собрались весь округ мне на уши поднять?!

Догадываюсь в чем дело, но, на всякий случай, интересуюсь:

– А что Вы имеете в виду?

– Этим Вашим объявлением. Мне что, делать нечего, звонки Ваши принимать?!

– Я не давала этого объявления, – считаю своим долгом пояснить.

– Да мне насрать! – орет Коровин так, что трубка дрожит у меня в руках, – кто его давал! Я всех буду отправлять на Ваш телефон, ясно?!

И вот я, проклиная неизвестного доброжелателя, торчу на телефоне с наушниками на голове. Третий час слушаю душераздирающие истории о пропавших когда-либо в этом округе инквизиторах.

Очередной звонок.

– Я Вас слушаю.

– Я видела человека в форме СИ, – слышу я детский голос, – его машина сбила на дороге.

– Когда это было?

– На прошлой неделе, в среду утром. Он вышел на дорогу, и на него наехал большой красный грузовик. Его скорая забрала. Это я ее вызвала.

– Молодец, девочка. Спасибо тебе за звонок. Передай своим родителям. Что Империя гордится тобою.

Связь обрывается. Звоню в скорую. На всякий случай. Вдруг, бедный Ланкович лежит весь в гипсе, и не ведает, что тут в его поисках, по меткому выражению Коровина, весь округ на уши поднят.

– В среду утром к Вам инквизитор не поступал?

– В среду? Да, поступал.

Чувствую, как начинает биться сердце.

– ДТП?

– Да, а что конкретно Вас интересует?

– Его личность установлена? У него были при себе какие-либо документы?

– Да, установлена. Это Ковачек из 7 отделения. А что?

– Ничего, – вздыхаю я разочарованно, – спасибо. Это – не тот, кого я разыскиваю.

Еще час на телефоне. Голова пухнет. Я выключила звонок, и теперь слезящимися глазами слежу за лампочкой. Если мигает – значит вызов. Вот, опять.

– Я Вас слушаю.

– Алло!

– Слушаю Вас.

– Алло, девушка!

Это – мужской хриплый голос. Раздается как бы издалека. Но, может, просто связь плохая.

– Девушка, я, вроде, видел Вашего Ланковича! Двое мужиков затаскивали инквизитора в бункер на старой военной базе.

– Где находится эта база? – спрашиваю, уже не надеясь на успех.

– Двадцать километров по Хволынскому шоссе, потом – два направо. Спросите, Вам любой ее покажет.

– Когда это было?

– Во вторник вечером. Часов в пять! Ну, я пошел, желаю Вам разыскать Вашего пропавшего!

Связь обрывается, следующий звонок. Потом – еще один. Пять минут перерыва. Удивляюсь такой поразительной активности граждан на ночь глядя. Иду на кухню умыться, охладить лицо и горящие уши. В голове сами собой всплывают координаты: Хволынское шоссе, два км. к югу… Стоп!

Набираю домашний номер Коровина.

– Але, Александр Юрьевич? Это Дровник. Скажите, а что у вас за база на 20-м километре в сторону Хволынки? Что-то знакомое, а вспомнить не могу.

В течение двух минут выслушиваю то, что думает следователь Коровин обо мне и об управлении в целом. Когда он утихает, говорю:

– И все-таки?

– Дура! – орет он, – все моги про…ла! Ты же сама там базу ПОПЧ раскручивала! Советник хренов, мать…!

Не хочу его больше слушать. Ничего нового он мне не скажет.

Все. Развлечение окончено. Отключаю телефон, испытывая жгучее желание грохнуть его об стену. Надо спать. Инквизиторы тоже нормальные люди, они должны отдыхать, хотя бы время от времени. Перед тем, как упасть на кровать, завожу таймер на наручных часах. Когда придет время – они противно запикают, ненавижу этот звук. Через пару часов, как начнет светать – подъем. Поеду, проверю, как там моя старая знакомая пожелает. Базу я имею в виду.

Утром беру в гостинице машину. Я не выспалась, голова тяжелая, соображает с трудом. Двигаюсь на автомате. Вывожу авто из гаража, выезжаю из города. Ладно хоть дорога хорошая, пустая. Уже ноябрь. Тяжелые тучи несут то ли снег, то ли дождь. На сером небе штрихами нанесены ветви тополей. Поспать бы!

Съезжаю с трассы. Вглубь леса ведет вполне приличная грунтовая дорога. Ставлю машину неподалеку, дальше иду пешком. Тишь и гладь. Никакой активности не замечено. И вообще, база выглядит заброшенной и загаженной. Когда-то, когда граница была ближе, здесь базировались ракетные войска. А сейчас – пусто. Лишь бетонные бункера, соединенные переходами, да неизвестно для чего приспособленная сеть подземных коммуникаций. Приближаюсь, пытаясь отследить присутствие людей на эмоциональном уровне. Где-то у центрального входа действительно слышу отклик. Там – один человек. Достаю из кобуры пистолет и осторожно приближаюсь. Отклик какой-то размытый, неидентифицируемый. Как у Мастера. Ланкович?

Вхожу и вижу почти сразу мужской силуэт на фоне ярко освещенного, уходящего куда-то вниз коридора. Он стоит, не двигаясь. Опасности не ощущаю.

– Повернитесь ко мне лицом, пожалуйста, – прошу я, опуская предохранитель.

Он послушно оборачивается, как будто только и ждал этих моих слов, и я тут же узнаю Ланковича. Он повзрослел, стал шире в плечах, но это точно он. Пользуясь тем, что я впадаю в состояние легкого шока, он улыбается, и врывается в размаху в мое сознание.

Открываю глаза с трудом. Чувствую себя так, будто по мне танк проехался. Во рту пересохло, в голове кавардак.

– Что, – шепчу, – сила есть – ума не надо?

Скашиваю глаза в сторону. На полу, возле правой руки стоит стакан с водой и шоколадка.

– Я подумал, тебе пригодится, – слышу я знакомый голос и окончательно прихожу в себя.

Точно Ланкович. Я наконец-то могу разглядеть его глаза. Они не просто темные, они – зеленые, как у малышки. Помню – в крапинках.

– А, – говорю, – привет. Нашелся, стало быть.

– Я гляжу, ты подстриглась, – замечает он.

– Ну, – отвечаю, – за столько-то времени грех было не измениться. А что, позвольте поинтересоваться, все это значит? Домой, как я полагаю, ты не собираешься.

Он довольно ржет.

– У меня планы на твой счет.

– Оч-чень интересно, – сухо замечаю я, – какие такие планы могут быть у одного Мастера Идеи против другого Мастера Идеи?

Ланкович как-то судорожно подскакивает на месте, бледнеет и орет:

– Я не Мастер Идеи!!!

– Да, – говорю, – ты – не Мастер Идеи, а я – Орлеанская девственница.

– Я не Мастер Идеи!!! Слышишь!!!

Я пугаюсь, что-то не то в его поведении. Ланкович опускает голову, дышит тяжело. Странный какой.

Уползаю в уголок, на всякий случай прихватив шоколадку, и сажусь там, прижав к себе колени. Оглядываюсь. Да, все то же. Все возвращается на круги своя. Я на той же базе. Ситуация знакома до безобразия, и все-таки что-то в ней не то. Пытаюсь быстренько прощупать Ланковича, но он закрыт наглухо, как я и полагала. И больно уж он нервный, я даже спрашивать боюсь.

– Я больше не Мастер Идеи, – произносит он, слегка успокаиваясь, – я перестал им быть, когда прошел переактуализацию.

Теперь уже я подскакиваю на месте.

– Но это невозможно! Та статья Карлова, ее все-все критиковали! Научно доказано, что переактуализация невозможна!

Ланкович совсем уже пришел в себя.

– Карлов всего-навсего слегка ошибся в расчетах. А может, специально выпустил статью с ошибкой. Не знаю, но у меня получилось.

Вот это да! Вот это, конечно, гений! Его бы деятельность да на пользу человечеству. Я смотрю на него с уважением, но тут его вполне привлекательная физиономия перекашивается.

– Помнишь браслеты, Майя? – интересуется он.

Ну, еще бы я их не помнила!

– Я их усовершенствовал. У меня, знаешь, вдруг проснулись какие-то технические способности.

Ланкович подходит ближе, держа в руке какой-то тонкий обруч, с явным намерением на меня его нацепить. Я в ужасе вжимаюсь в угол.

– Дмитрий, не трогай меня!

Он опять как-то странно улыбается, я его откровенно боюсь.

– Ланкович, не надо!

Он наклоняется надо мной с явным намерением одеть мне это на шею. Я пытаюсь отвести его руку, но он замахивается и произносит на удивление спокойно:

– Я тебя ударю.

С огорчением понимаю, что он действительно меня ударит, и не раз, если понадобится, но удавку эту все равно оденет. Я, конечно, могу посопротивляться, но давно замечено: женщину синяки не красят. А мне они еще и к форме не подходят. Она у меня оливковая. Синий к ней совсем не в тему.

– Ладно, – мрачно отвечаю я, – давай, изверг, издевайся над своим старым слабым учителем.

Он улыбается и закрепляет на моей шее эту штуковину. Слышу щелчок, и все, я в ошейнике. Гав-гав.

– Можешь шариться, – милостиво позволяет он, – где хочешь. Но при попытке выйти за пределы базы кольцо включится и пошлет два сигнала: один – тебе в мозг, другой – мне на пульт. Ты свалишься там, где стояла, а я найду тебя без проблем. Кроме того, в кольцо вмонтирован маячок, так что я, опять-таки, в любой момент могу проследить, где ты находишься. Все ясно?

Кольцо неприятно давит шею. Я цепочки-то из-за этого не ношу и высокие воротники, не то, что ошейники. Ощупываю замок. Надо будет разобраться с его устройством.

– Есть вопросы и пожелания? – спрашивает он и улыбается. Вот сейчас – вполне нормальный на вид человек.

– Чтоб ты сдох, – отвечаю совершенно искренне.

Глава 6

Он удаляется, не поставив меня в известность, куда, а я начинаю обследовать базу в поисках еды и оружия. В прошлое мое посещение я, оказывается, многого не видела. Она очень велика. Когда мне надоедает это занятие, я одну из найденных мною комнат оборудую под свою конуру. Перетаскиваю в нее найденные мною матрас и два одеяла, вполне годный стул. Кровать там уже стоит, и, вроде бы, она достаточно крепкая. Подушек нигде не наблюдается, ну и ладно, будем беречь осанку.

Два дня проходят, как одна бесконечно долгая минута. Успеваю обдумать ситуацию, в которой я оказалась. Логики как не было, так и нет. Я – сторонник Идеи, я не верю в то, что она могла так просто Ланковича отпустить. Должна быть какая-то причина, по которой он, такой правильный человек, совершает такие ненормальные поступки. Как захват инквизитора, к примеру, который по совместительству его Учителем является. Мне кажется, он заболел.

В процессе размышлений обнаруживаю кухню и запас банок с тушенкой. Ланковича не видно. За стены базы выходить боюсь. Вдруг ненароком ступлю ногой куда не следует, и все, вымру, как мамонт. Ланковича-то нет! Кто вынесет из опасной зоны мое хладеющее тело?

И вот он, мой милый мальчик, наконец-то, появляется. Кидаюсь ему навстречу чуть ли не с объятиями – больно уж достали меня одиночество и тушенка.

– Я отогнал машину к гостинице! – заявляет он, складывая пакеты с едой на кухонный стол, – ты ее плохо спрятала.

Тоже мне, умник! Можно подумать, я ее прятала. Вытаскиваю из пакета зеленое яблоко, быстро, пока не отобрали, обтираю его подолом юбки и начинаю хрумчать.

– А все равно, – говорю, – меня будут искать и найдут.

– Ну да! – восклицает Ланкович с непередаваемой саркастической интонацией в голосе, – очнись, девочка, ты в отпуске! А отпуск у тебя длинный.

– Не надо, – отвечаю, – меня отозвали!

– А ты приказ видела?

– Ну, не видела. Долго ли приказ состряпать? Две минуты и готово.

Глупый, да?

– А зачем его стряпать? Пусть отдохнет бедная утомленная Дровник. Она так рвалась в Чехию! Пусть подольше в ней и остается.

– В Богемию, – поправляю я и задумываюсь о том, а не спросить ли о том, кто подкинул ему эту сугубо личную информацию.

– И кто его знает? – задумчиво продолжает Ланкович, – что ее в наш округ занесло?

Догрызаю яблоко и кидаю огрызком в стену. Ланкович молча следит за моими движениями, а потом как рявкнет:

– Нечего здесь мусорить!

– Не знаю, как ты, – отвечаю я нарочито противным тоном, аж у самой мурашки по коже, – но я здесь жить не собираюсь.

И быстро сматываюсь, пока этот огрызок не полетел в мою сторону. Ланкович терпеливо тащится за мной. Я успеваю уже завалиться на койку с уставом воинской службы в руках (но уж что нашла!), как он заваливает в мою конуру. Ну что такое, ни сна, ни отдыха замученной душе!

– Я не договорил, – заявляет он и аккуратно складывает остатки яблока на мое же полосатое одеяло, – это твое, возьми.

– Так вот, я хотел прояснить тебе некоторые моменты твоей биографии. Чтобы недоразумений не было. Информацией меня снабдил твой шеф. Незабвенный Виктор Анатольевич Тимофеев. Он же и отправил тебя в командировку. Потому что я этого захотел.

Я оскаливаю зубы, изображая 32-каратную улыбку. Любая обезьяна решила бы, что я хочу ее покусать.

– Ты хочешь, чтобы я поняла, какой ты умный?

Но Ланкович оставляет мой вопрос без внимания.

– А ты знаешь, – продолжает он, – на чем я его подловил?

– Ну?

– На педофилии.

– Что?!!!

– Детишек он имел. В Центральном детском доме, что на улице Щетилова. Он ведь его куратор, правда? И Идея ему, знаешь ли, не помешала.

Я тихо выпадаю в осадок. Вот это да! Я ведь и сама в этот детский дом подарки отвозила… Какая гадость!

– Не верю! – кричу.

– А ты зайди в меня, посмотри! – в запале отвечает Ланкович, но только я собираюсь скользнуть в его сознание и побаловаться там немножко, как он с треском захлопывается. Глядит с подозрением.

– Нет уж. Ты – хитрая. Верь на слово. Он тебя из отпуска отозвал, он в командировку отправил, он сообщил о том, что я здесь, когда я понял, что ты левые версии начала разрабатывать. Все он. И только из-за того, что я пригрозил показать его руководству кое-какие фотографии.

Настроение у меня портится дальше некуда. Оно и раньше-то было не ахти какое, а тут…

– И зачем ты мне все это рассказываешь?

– Не знаю, – устало вздыхает Ланкович, – вдруг ты выйдешь отсюда. Так прибьешь гада этого, я, наверное, не смогу. Таких сразу ликвидировать нужно, чтобы Общество своим присутствием не загрязняли. А мне его использовать пришлось. Противно.

Он удаляется, а мне вдруг начинает казаться, что это не он, а я прошла переактуализацию, и у меня крыша уезжает. О, времена! О, нравы!