Текст книги "Империя под угрозой. Для служебного пользования"

Автор книги: Марина Добрынина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Глава 6

Утро. Ланкович спит. Брожу по комнате, сушу голову после утреннего душа. В голову закрадываются всякие подозрения.

– Дмитрий, – спрашиваю, обнаружив, что он открыл-таки ясные очи и довольно потягивается, – Что ты здесь делаешь?

– Живу, – говорит он и глазки такие невинные-невинные.

– М-да? А где ж твоя супруга?

Он быстро мрачнеет, садится на диван и бурчит.

– В клинике.

– О-па! – удивляюсь, – она что, не вынесла прелестей общения со столь одаренной личностью?

Он что-то бормочет в ответ, мол на провокационные вопросы отвечать не намерен.

– Кстати! – с нажимом произношу я, одаривая его взглядом таким проницательным и твердым, – а каким это варварским способом ты остался Мастером? Я же все твои способности законсервировала!

– Ну… – произносит он многозначительно, и уходит на кухню.

– Какое такое "ну"?! – возмущаюсь я, идя за ним следом, – никакого «ну» быть не должно было!

Он наливает в стакан холодной воды из-под крана, очень внимательно при этом наблюдая за процессом. Как будто слежение за холодными бульками и составляет смысл его жизни.

– Ты разве не рада?

– Не переводи тему! Что ты сделал? Кто-то помог тебе снять консервацию?

– Узнаю инквизитора… – ворчит Ланкович.

Я неумолима.

– Отвечай!

– Нет, просто ты же сама объяснила мне методику построения дубль-личности. Я ей и воспользовался.

Опускаюсь на табуретку и так и остаюсь сидеть, хлопая ресницами. Проходит минуты три, прежде чем я обретаю способность двигаться. Ну и что делать с таким самородком?

– То есть, – произношу очень осторожно, поскольку продолжаю опасаться за свой разум, – ты хочешь сказать, что выстроил в моем сознании дубликат своей личности и заставил меня его преобразовывать?

– Не-а, – отвечает Ланкович, – я в своем сознании выстроил дубликат своей же личности. А потом ты его и чистила. Сохранить дубликат было просто, я и предъявлял его всем желающим, в том числе и врачам в клинике.

Смотрю на физиономию его самодовольную, и постепенно, очень медленно, до меня начинает доходить комизм данной ситуации. А вместе с ним и ярость.

– Ах, ты скотина! – ору, вскакивая на ноги, – сволочь!!! Ты притворялся! Ты даже передо мной притворялся! Делал вид, что меня не помнишь, а я из шкуры выпрыгивала! Ах, ты…

Будь у меня что тяжелое под рукой, я бы его покалечила. А так только запускаю в Ланковича сахарницей, до начала разговора мирно стоящей на кухонном столе. Дмитрий уворачивается, сахарница ударяется о стену и осыпает Ланковича с головы до ног осколками голубого стекла и сахаром. Ланкович стоит и смотрит на меня так недоуменно. Крупинки сахара налипли на волосах и ресницах, губы надулись, ресницы вздрагивают. Обиженное дитя, того и гляди расплачется. Мне становится смешно невероятно, до слез на глазах и рези в животе. Пока я истерично ржу, несчастный Ланкович поворачивается и выходит из кухни. Отсмеявшись, следую за ним. Вижу, что он стряхнул уже сахар с головы, и решительно застегивает пуговицы у ворота рубашки. Мне пока не хочется, чтобы он уходил.

– Дима, – говорю, жалобно улыбаясь, – не обижайся, солнышко, я не хотела тебя убивать, честное слово.

Стряхиваю осторожно последние крупинки сахара с его носа.

– Пойдем, я тебе кофе наварю. Нам дают на паек. Хочешь?

Пока готовлю кофе, он рассказывает. Воспользовавшись моей методикой, он смог обдурить и меня, и врачей, и Инквизицию. Из Гильдии Мастеров вышел, со службы комиссовался по состоянию здоровья. В общем, преподавал в местном университете, честно и добросовестно старался наладить семейную жизнь. Все бы хорошо, если бы не Софья…

Глава 7

Софья повязала голову темным платком, как бы украдкой глянула на себя в зеркало.

– Ты куда? – спросил Дмитрий.

– Помолиться.

Его супруга низко опустила голову и взяла в руки ключи, сжала их между пальцев.

– Опять? – удивился Ланкович, – ты же вчера там была?

– Этого не может быть слишком много, – тихо, но с жесткой уверенностью в голосе, ответила Софья и выскользнула за дверь.

Ланкович недоумевал. Его жена проводила в церкви слишком много времени. Он не узнавал ее. Возвращаясь домой, супруга становилась все более темной и непрозрачной. Она вела себя странно, она забросила домашнее хозяйство и мало внимания уделяла ребенку. От выполнения супружеского долга пока не отказывалась, но выполняла его, действительно, как долг. Будто крест несла по постели.

За прошедшее после свадьбы время Ланкович постепенно перестал различать, где его мысли и эмоции, а где – Сонины. И это его даже радовало. Успокаивало осознание абсолютной чистоты и прозрачности находящегося рядом человека. Ни ревности, ни подозрений.

А она становилась все более набожной. И область, отведенная Церкви, была для Дмитрия темна. Более, того область эта увеличивалась с угрожающей быстротой.

Неожиданно Ланкович осознал, что Софья растворилась во тьме целиком, осталась лишь одна мрачная туча, внешними очертаниями напоминающая его жену. И тогда он испугался. Страх заставил его отдать дочь в детский сад недельного пребывания. Соня не обратила на это внимания. Попытки сканирования ничего не дали. Попытки исправления с грохотом провалились.

Впервые Ланкович столкнулся с тем, что человек абсолютно закрыт от его воздействия, и это его оскорбило. Ощущение беспомощности не так часто посещало моего героя. Особенно угнетала мысль, что странности эти происходили не с кем-то там, посторонним, а с его ручной женой.

День шел за днем, Иришка росла в интернате и спрашивала по вечерам, когда отец забегал ее проведать, где мама. Ответить бедному Ланковичу было нечего. Обратиться к специалистам он боялся, поскольку в таком случае могла всплыть истинная причина ее помешательства. Ланкович справедливо полагал, что виноват он.

Однажды Соня пришла домой очень поздно. Тихо открыла дверь и прошла, не переобуваясь на кухню, в которой в то время орудовал Ланкович, пытаясь соорудить еду.

– Будешь ужинать? – как-то даже робко спросил Дмитрий.

Она не ответила. Села на диван, крепко сдвинув колени. Сняла с головы платок, и светлые прямые волосы частично скрыли бледное лицо.

– Дима, – произнесла Софья после продолжительного молчания, и голос ее был задумчив, – ты в Бога веришь?

Ланкович чуть не выронил из рук сковородку. Вопрос, мягко говоря, был странноват. Особенно, если учесть, что он преподает богословие, а, кроме того, некоторое время работал в СИ.

– Верю, – встревожено ответил он. В очередной раз попытался ее просканировать. И вновь не увидел ничего, кроме клубящейся тучи.

– Тогда поклянись Им, – произнесла Софья, и лицо ее было безмятежно, – что ты оставил Мастерство.

И тут Ланкович замялся. И тут он не нашелся, что сказать.

– Ну, – пробормотал он растеряно, – меня же лечили. Способностей лишиться нельзя, их можно только спрятать…

– Очень жаль, Дима, но я боюсь, что ты неисправим. И отец Виктор тоже так считает.

– Ты рассказала обо мне отцу Виктору?

– Конечно! А с кем я могла еще поделиться своим горем? И ты… ты… ты отравляешь меня!

– Но он же, – растерялся Ланкович, – он на меня донесет…

– Да! И пусть лучше у моей дочери вообще не будет отца, чем такой, как ты!

Пока Ланкович соображал, что бы это заявление могло означать, она спокойно и отрешенно подошла к кухонному столу, достала из верхнего ящика свеженаточенный собственными Димкиными руками нож с черной пластмассовой ручкой.

– Такие, как ты, – продолжила она, – считают, что могут спокойно читать в чужих душах. Это неправильно. Так не должно быть. Никто, кроме Бога, не может это делать. Инквизиция была права, когда запрещала нам жить вместе.

Ланкович, до которого постепенно начала доходить необходимость срочных действий, подошел ближе к жене, приобнял ее за плечи.

– Ну что ты, Сонечка, разве такое можно говорить?

Она развернулась и ударила. Ланковича спасла только инквизиторская выучка, заставившая резко отпрянуть в сторону. Лезвие скользнуло по ребрам, распоров кожу. Он с удивлением обнаружил, что футболка потемнела, и снова успел лишь отстраниться от занесенного над его бедным телом ножа.

– Сонька, ты что?!!! – заорал он, наконец-то по-настоящему испугавшись.

– Ты – чудовище, – прошипела супруга, – Бог не создавал таких, как ты.

После этого Ланковичу оставалось лишь отобрать у несостоявшейся убийцы ее оружие и вызвать скорую. Приехавшие врачи заштопали ему бок и забрали расшалившуюся жену в психиатрическую клинику.

Глава 8

Разливаю кофе по крохотным тонкостенным чашечкам. Эти чашечки – моя гордость, я их всюду с собой вожу. Берегу, как зеницу ока.

– Все это понятно, – говорю, – но ты что, следил за мной?

Молчит некоторое время, делает вид, что очень увлечен смакованием напитка. Ничего. Время у нас есть, расскажет, никуда не денется. Рассматриваю внимательно его лицо, готовлюсь к восприятию информации, и вдруг…

Слышу звонок у входной двери. Подхожу очень осторожно.

– Кто там?

– Откройте, Святейшая Его Величества Инквизиция!

Надо же, чего это ко мне в такую рань коллеги пожаловали? Отпираю все замочки и крючочки, смотрю – точно, инквизиторы.

– Чего надо? – интересуюсь, должно быть, не очень доброжелательно.

Три типа в форме. Окидывают меня недружелюбными взглядами, замечаю, что рука одного из них лежит на кобуре. Пальцы его нервно подрагивают. К чему бы это?

– Майя Дровник? Пройдемте с нами, – говорит первый, среднего роста белобрысый инквизитор с погонами лейтенанта на плечах.

– Советник Майя Дровник, – поправляю я его миролюбиво, – и Вы мне не ответили, в чем дело.

– Нам приказано доставить Вас в Управление.

– М-да? И кто это Вам такое мог приказать?

– Начальник Управления Четвертаков.

Стараюсь придать своему голосу как можно больше сарказма.

– Да ну? А чем вызвана такая необходимость, он Вам не сообщил? Сегодня суббота, как никак.

Смотрю, тот, который с пистолетом, уже пятнами пошел. Нервничает мальчик. Пускай нервничает. Хуже будет, если я волноваться начну. У второго дрожат губы. Лейтенант, похоже, в этой компании самый адекватный.

– Майя Алексеевна, – говорит он спокойно, – Нам приказано сопроводить Вас. Давайте пройдем в Управление, и Вы сами побеседуете с Четвертаковым.

Действительно, думаю, почему бы и нет?

И вот стою я, значит, в дверях, гляжу на коллег честными серыми глазами, и думаю, что бы мне такое хорошенькое сотворить, чтобы коллеги мои случайным образом Ланковича в моей квартире не обнаружили. Но тут лейтенантик делает попытку меня этак слева обогнуть и направиться в сторону спальни. Я, конечно, ничего особого там не скрываю (за исключением некоторых подозрительных личностей), но частная жизнь, знаете ли. А потому аккуратненько загораживаю ему вход и интересуюсь:

– Потеряли что-нибудь?

– У нас приказ – произвести осмотр помещения.

– Да ну? – удивляюсь я, – а письменное распоряжение из Совета Инквизиции у тебя с собой, яхонтовый ты мой?

– Да, – спокойно отвечает он, и достает из кармана сложенный вчетверо листок гербовой бумаги, на котором красным по белому написано: "Произвести осмотр квартиры Дровник Майи Алексеевны, проживающей по адресу:____________________ на предмет нахождения в ней посторонних людей".

Я делаю кислую рожу и бормочу:

– Ну, скажи еще, что это мне же во благо.

Он сдержанно улыбается.

Мы с мальчиками проходим в спальню, почему-то именно она интересует их в первую очередь, и имеем честь наблюдать спокойно сидящего на кровати с журналом полуторагодовалой давности в руках Ланковича. Они глядят на него, он на них. После этого они разворачиваются и молча покидают данное помещение.

– Ну что же, – говорит лейтенант, – раз у вас здесь никого нет, придется Вам одеться и проследовать за нами.

– А одеться я могу в гордом одиночестве? – спрашиваю на всякий случай.

– Конечно-конечно! – поспешно отвечает лейтенант и краснеет.

Получив такое разрешение, я возвращаюсь в спальню, не забыв плотно закрыть дверь, и изображаю для Ланковича выражение лица "Ну ты и фрукт!". Он самодовольно ухмыляется. Далее я быстро натягиваю на себя форму, при этом этот негодяй нахально наблюдает за процессом, демонстративно выкладываю на тумбочку второй комплект ключей, и, послав своему спасителю воздушный поцелуй, удаляюсь.

– Ну что, мальчики, – говорю, – пошли, что ли.

При этом испытываю нечто вроде гордости. Димка – молодец, растет. Глаза отводит только так, не каждой единичке такое удается. И двоечке тоже… Кстати, какой же у него уровень?

Следуем до Управления без приключений. Полагаю, связываться сразу с четырьмя инквизиторами, даже если один из них – так ненавидимый Мастер, народу неинтересно. Замечаю – лица нарочито отворачиваются, когда мы с моим конвоем проходим мимо. Ах, горожане мои любимые, да что же такое вам Мастера сделали-то?

Подходим к Управлению. Молодой незнакомый сержантик, сделав строгое лицо, предлагает мне сдать оружие на проходной. Удивленно поднимаю брови.

– Я арестована?

– Нет, но таков приказ Четвертакова.

Вот здесь можно и повыпендриваться.

– Да ну? Тогда какого черта я буду сдавать свой табельный пистолет какому-то молокососу?! И не собираюсь даже! Я сдам оружие только лично ему и только после предъявления мне приказа об увольнении или постановления о задержании. Ты понял?!

Ага, позеленел бедный. Звонит Четвертакову, видать. Все, получил ценные указания.

– Проходите, – говорит мне мрачно.

Мы с конвоем следуем на второй этаж, к кабинету моего шефа, или, может, уже бывшего шефа?

Антонина Григорьевна даже не смотрит в мою сторону.

– Присаживайтесь, – произносит сухо.

Ага, и ее какого-то этого самого на работу в субботу притащили. Ничего, пусть не только мне плохо будет!

– Где Четвертаков? – спрашиваю.

– Он занят, – отвечает, не поднимая на меня глаз.

– Ладненько! – отвечаю и плюхаюсь в кресло.

Смотрю на мой эскорт.

– Садитесь, коллеги, нам, похоже, подождать придется.

Жду минуты три. Меня не вызывают. Ну, знаете ли, нечего на мне методику подготовки к допросу отрабатывать! Резко встаю, и, пока Антонина и конвой соображают, что это я делать собралась, прорываюсь в кабинет к Четвертакову.

Сидит, бумажки просматривает. Тоже мне занятость безумная.

– Добрый день, уважаемый Юлиан Витальевич, зачем Вы за мной мальчиков послали?

Слегка растерялся, бедняжка.

– Если я Вам нужна была, позвонили бы, я бы пришла, – продолжаю я, придвигаю стул ближе к нему и сажусь рядом, – Что случилось?

Гляжу: размышляет, то ли нормально со мною поговорить, то ли изобразить из себя сурового начальника. К стыду его побеждает вторая идея.

– Почему Вы ворвались в мой кабинет без вызова? – вопрошает он, грозно хмуря брови. А брови у него черные, ровные, будто выщипанные.

– Здрасте, – говорю, – приехали. Как так без вызова? Это ведь Вы меня из постели вытащили, оружие сдавать заставили! Претензии ко мне какие-то имеются? Так давайте их сразу рассмотрим, сейчас!

Ух, какая я злая. И отчаянная сейчас. Понимаю, что после этих слов, даже если другой моей вины не обнаружится, в управлении мне больше не работать, но остановиться не могу.

– Проблемы какие-то? Да?!! Давайте, высказывайте! Поговорим с Вами, как инквизитор с инквизитором.

Вытаскиваю из кобуры Макаров, брякаю его об стол. Шеф вздрагивает и косится на оружие.

– Вы хотели, так забирайте!

Наконец, терпение шефа иссякает. Он с силой стучит ладонью по столу и рявкает:

– Немедленно успокойтесь!

– Что?!!!

– Майя Алексеевна! Прекратите этот цирк!!!

– Не я его начинала!!!

Я вскакиваю. Еще слово, и одним работником в Управлении будет меньше. И, боюсь, этим работником буду не я.

– Сядьте, – говорит Юлиан, его гладкое лицо покраснело и уже не кажется таким красивым, – и объясните, что Вы делали вчера с 20.00 до 22.00?

Интересный вопрос, а ответ на него может быть еще интереснее, мол с восьми до десяти вечера я отбивалась от толпы сдуревших граждан, неизвестно почему решивших, что Мастера мешают им жить.

– Гуляла, – говорю.

– Читайте, – заявляет шеф и сует мне в лицо сводку.

Бумага неприятно шуршит в руках. Не хочется до нее дотрагиваться – так и веет грядущими неприятностями. Ну, читаю. Вчера ориентировочно с 20.00 до 22.00 двое лиц, обладающих психопатическими способностями, мужчина и женщина, напали на группу мирных граждан. В результате применения запрещенных средств психопатического воздействия семнадцать человек госпитализировано, двое скончались в больнице.

– Что это за термин такой: психопатическое… Чушь собачья. А я здесь причем?

– Вас опознали.

Смотрю на Четвертакова исподлобья, молчу. Лицо его разглаживается, тон голоса становится мягким, воркующим. Он наклоняется ко мне, сладенько улыбается.

– Я понимаю, Майя, – произносит он, и делает попытку похлопать меня по руке, – Вы были напуганы, приняли мирных граждан за бандитов. Тем более, учитывая Ваше состояние, Ваши страхи…

Руку я брезгливо одергиваю, корчу противную гримасу.

– Что Вы называете моими страхами? Попытки меня прикончить, это? Вы всерьез считаете, что я не смогла бы отличить мирных граждан от убийц? Вы сомневаетесь в моем мастерстве?

Шеф вздыхает, глядит на меня с грустным сожалением в колокольчиковом беспросветном взоре, приглаживает ладонью волосы.

– Кто второй Мастер, Майя Алексеевна? – печально спрашивает он.

– Случайный прохожий, – вежливо отвечаю я и улыбаюсь.

– Я вам не верю.

– Ваше право.

– Есть определенные сомнения в недостаточной лояльности этого случайного Мастера.

– И такое бывает?

Четвертаков вздыхает и опускает глаза. Лицемер.

– К сожалению, в последнее время подобные случаи в Империи не редкость. В особенности, что касается Мастеров, актуализированных в последние три-четыре года. Они ведут себя… неподобающим образом. Майя Алексеевна, неужели Вы не в курсе? Кажется, Ваши должностные обязанности предполагают владение подобного рода информацией.

Удивлена. Не в курсе. Откуда бы? Я тут с курением на рабочем месте борюсь.

– Я вынужден отстранить Вас от работы, – продолжает Четвертаков.

– Да ну? – вновь удивляюсь я, – меня-то более четырех лет назад актуализировали, – или, по-Вашему, я тоже неблагонадежна?

– Вы останетесь под домашним арестом.

Ну и ладно! Гордо следую домой в сопровождении аж трех сотрудников СИ. Судьба у меня сегодня такая – гулять по городу в компании мужчин.

Глава 9

В квартире Ланкович торчит, как гриб на полянке. Весь довольный и счастливый. Был бы лимон – скормила б.

– Что? – интересуется, – про меня спрашивали?

– А как же, – отвечаю, – ты у нас звезда кордебалета! Все разговоры только о тебе. Давай, золотой, рассказывай, что тебе надо и уматывай из моей жизни, пока я благодаря тебе в специзолятор не загремела.

Звезда кордебалета открывает рот и начинает вещать чушь какую-то про свое предназначение, про изменяющуюся Идею и снова, блин горелый, про права человека в Империи, как будто предыдущих двух эпопей с этими понятиями нам не хватило. По морде ему дать, что ли?

– Ага, – говорю, – понятно. Я знала, что переактуализация тебе на пользу не пошла, но не настолько же. Я-то тут причем?

Тут Дмитрий начинает мяться, взгляд в сторону отводить, разве что носком по полу не елозит. В конце концов, вынуждаю его признаться в том, что мальчик боится, что он один не справится.

– Понимаешь, – говорит, – я чувствую изменения…

– И?

Ланкович чешет лоб, изображая задумчивость.

– Ну а к кому я должен был пойти?!

Тут я проявляю редкую сообразительность.

– Так тебе помощь моя нужна? И в чем, позвольте полюбопытствовать? Чем, извините, начальник отдела внутренних расследований Управления СИ по Темскому округу, пусть даже временно отстраненный от должности, может помочь выпавшему из системы Мастеру? Особенно, если учесть, что Мастера этого возьмут со дня на день.

– Почему? – озадачивается Ланкович.

– Да потому что только идиот не сможет сопоставить мои возможности с произведенным нами с тобою эффектом. У меня, солнце, учеников раз два и обчелся. А предположить, что по двору случайно пробегала неучтенная девятка, положила кучу людей и дальше побежала – это уж очень большого ума надо быть! И, собственно, мой долг сейчас пойти в Управление и честно им про тебя доложить.

– И ты это сделаешь?

– Не знаю. Ты мне пока дорог, как память. Хотя… Хотя, если этого не сделаю, они возьмут нас обоих. Факт того, что я тебе чистку не провела, можно считать установленным. То, что супруга твоя на излечении – дополнительный довод. Ты в СИ об этом не доложил. Значит, ты на подозрении. А за компанию и я. Бежать тебе надо, а не предназначение исполнять. Причем быстро и далеко.

– Я далеко не могу. У меня радиус все время меняется, – виновато потупившись отвечает Дмитрий.

– Диапазон?

– От нуля до полутора тысяч километров.

– Ни…! Это все твои гребаные эксперименты!

Молчит. Долго молчит. Ничего, я так тоже умею.

– Знаешь, – говорит он вдруг задумчиво, – я ведь не один такой. Я разговаривал с другими Мастерами, с новенькими. Они тоже чувствуют что-то странное. Какую-то свободу и желание действовать. Просто не знают, в каком направлении. Неужели ты это не ощущаешь?

– Нет!

– Странно. Но, с другой стороны, на Мастеров ведь раньше тоже не нападали. В таком количестве. Мы как будто отрываемся от людей. Еще больше, чем обычно.

Меня такие разговоры злят.

– Слышь, – говорю, – богослов-философ. Я такое не чувствую, перемен не предвижу, а на Мастеров нападали и ранее, причем в разных количествах. А ты шел бы отсюда побыстрее. Мне еще о тебе начальству докладывать. И не забудь, пожалуйста, там за дверью три орла стоят. Глаза помочь отвести или сам справишься?

Ланкович вешает нос, бурчит, что мол и сам с усами, и торжественно удаляется через дверь. Слышу грохот на лестничной площадке, жду минут пять, а лишь затем выглядываю. Ага, лежат мои телохранители, как бревнышки, рядком. И только ручки в разные стороны свешиваются. Не удержался, гаденыш этакий, от эффектного жеста на прощание. Усыпил. Ну и Бог с ними со всеми. Кто я такая, чтобы мешать парням отдыхать на рабочем месте? От работы ведь меня отстранили?

Спокойно пробираюсь между ними, стараясь лишь пальцы не поотдавливать, и тащусь на работу. Как и обещала, докладывать о Ланковиче и искренне раскаиваться в совершенных ранее проступках.

Четвертаков, надо признать, выслушивает мои покаянные речи без удивления и без торжества на своей холеной физиономии.

Уныло кивает в такт моим словам и телефон свой разглядывает.

– Так Вы говорите, – задает он уточняющий вопрос, – что после того инцидента с нападением своего ученика не видели.

– Нет, – отвечаю я, – видимо, испугался, что его раскрыли, и исчез.

– А зачем же он тогда вмешивался?

Изображаю удивление.

– Как зачем? Он же мой ученик! Он не мог оставить меня в беде!

– Он переактуализацию прошел, – напоминает шеф.

– Переактуализацию? – хмыкаю я, – да чушь это все! Психику себе расшатал, да и только.

– Хорошо, – спокойно произносит Четвертаков, – Вы свободны, идите.

– Домой?

– Нет, на свое рабочее место. Считайте, что Вы восстановлены в должности. И впредь, Майя Алексеевна, сразу отвечайте на поставленный вопрос. Не заставляйте меня применять непопулярные меры.

Он холодно улыбается, пристально глядя в мои честные глаза. Я киваю и выпархиваю вон из кабинета. Как быстро все прошло, однако, и как удачно! Даже подозрительно.