Текст книги "Пираты Короля-Солнца"

Автор книги: Марина Алексеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 49 страниц)

11. О ТОМ, КАК Я ПОДРУЖИЛСЯ С ПАЖОМ БОФОРА,ГОСПОДИНОМ ШЕВАЛЬЕ АНРИ ДЕ ВАНДОМОМ

/ Мемуары Ролана./

Я перевел дух и собрался с мыслями. Теперь придется прятаться от всех! Я сидел за скалой и размышлял о своей печальной участи.

Между тем открыли порт, убрали ограждения, народ хлынул со всех сторон, откуда-то появились шатры, палатки, стали продавать всякую снедь, вино, цветы, простенькие сувениры.

Народ пил, плясал, глазел на фокусников – один малый дышал огнем подобно дракону, и на него с ужасом и восхищением пялились мои тулонские ровесники, иные факелами жонглировали, а ребятня помладше окружила кукольный театр, где показывали сказку в духе времени – храбрец-солдат обращает в бегство целую шайку разбойников в чалмах и покоряет прекрасную принцессу.

Люди в военной форме были героями этой ярмарки. Народ на них бросался, едва завидев бело-синие куртки королевской гвардии, словно стая гончих на охоте Людовика XIV, их качали, угощали и цветочки им вручали.

Но я сидел в своем укрытии, проклиная свою участь. А хотелось побродить по ярмарке, поглазеть по сторонам, посмотреть пьесу, что играли уже не куклы, а живые актеры, послушать невероятно интересные песни – сто пудов, в Фонтенбло такое не услышишь, это не для нежных ушек жеманных фрейлин, они все бы в обморок попадали, начиная с тихони Лавальер!

А песни мне ужас как понравились! Матросы пели о море и дьяволе, о татуированных креолках, виселице и ударах ножа, коке, утонувшем в котле с супом, скелете, охранявшем сундук с пиратским кладом, влюбленной в капитана девице, переодевшейся юнгой.

И есть уже хотелось. А денег нет, и приходится скрываться.

Вдруг послышались шаги. Я ничком бросился на землю и затаился. У меня отчаянно забилось сердце, когда послышался знакомый звук – с таким звуком шпага вылетает из ножен. Я сжался в комочек. Кончено! Сейчас меня обнаружат – и прости-прощай Африка!

Звонкий и нежный голос, принадлежащий, по всей вероятности, человеку еще очень молодому, спросил:

– Кто здесь?

Конечно, я промолчал.

– Мусульманский шпион?

Раздался звук, напоминающий щелчок пистолета.

– Выходи или я стреляю! Сдавайся! Да здравствует Франция и Сен-Дени!

– Не стреляйте! Я свой!

– Значит, хуже, чем шпион язычников! Заговорщик! Может, новый теракт замышляешь? Бросай оружие и выходи, или я пристрелю тебя на месте, Богом клянусь!

– Я не заговорщик, сударь! Идите сами сюда!

– Сено к лошади не ходит!

– Зато Магомет идет к горе!

– А… Магомет! Я так и подумал, что ты алжирский шпион!

– Да нет же, идите сюда, не бойтесь! Я свой, свой, клянусь честью! А прячусь я здесь, за скалой, потому что…

– Почему?

– Идите сюда, я расскажу.

– Если это ловушка, учти, Бофор повесит любого, кто коснется меня хотя бы пальцем!

– Это не ловушка, сударь, слово дворянина!

– Сейчас увидим, что ты за дворянин!

Обладатель звонкого голоса в два прыжка оказался возле меня. Это был стройный юноша небольшого роста, в голубом бархатном берете с белым пером и легкой накидке, одетый в красивую форму бофоровых пажей.

Этот юноша, лучше сказать, мальчик, очень миловидный и изящный, понравился мне с первого взгляда. Паж Бофора был примерно одного роста со мной, и по годам мы, скорее всего, были ровесники. У него по плечам струились золотые локоны, а у меня из-под шляпы свисали грязные космы, паж смотрел на меня широко открытыми глазами, а я, наверно, напоминал затравленного волчонка. Паж взглянул мне в лицо и с улыбкой засунул за пояс пистолет. Все так же продолжая доверчиво улыбаться, мальчик вложил в красивые ножны свою короткую шпагу и протянул мне руку.

– Теперь я вижу, что ты друг. Но скажи, от кого ты прячешься и кто ты такой?

– Легче ответить на второй ваш вопрос, господин паж! Я шевалье Ролан де Линьет!

– Де Линьет? Виконт де Линьет ваш брат? – спросил паж взволнованно.

– Да, сударь, так же как и графиня де Фуа, в прошлом мадемуазель де Линьет – моя сестра.

– Рад с вами познакомиться, господин де Линьет-младший. Я наслышан о вас.

– Вот как? От кого же?

– Э… От моей кузины. Моя кузина, мадемуазель де Бофор, в детстве знавала вашу сестрицу, разумеется, до ее печального замужества. Итак, малыш Ролан?

– Может быть, вы представитесь, господин паж.

– Я Анри де Вандом, – сказал златокудрый паж, – А вы, де Линьет, соблаговолите объяснить, почему вы тут прячетесь от всех.

– Я хочу пробраться на корабль, а меня не пускают!

– Кто?

– Все кому не лень. Сначала – сержант Гастон, потом – Серж де Фуа и в конце концов – виконт де Бражелон.

– От сержанта до адъютанта! – улыбнулся паж, – Прием, именуемый градацией. По восходящей. Вам не хватает для полного счета самого…

– Бофора! – воскликнули мы в один голос и захохотали.

– Я вам помогу, Ролан, – пообещал паж и подал мне руку, которую я на этот раз пожал не так осторожно, как в первый, а сжал изо всех сил, так, что паж чуть не ойкнул, но тут же улыбнулся.

– Но все должно быть в тайне, господин де Вандом.

– Зовите меня Анри. Красивое имя, правда?

– Еще бы! Вы можете гордиться, у вас имя величайшего короля!

– О да! Вы тоже можете гордиться, Ролан, у вас имя величайшего рыцаря!

– Вы очень любезны, Анри!

– Вы тоже, Ролан!

– Вы мне очень понравились!

– Вы мне тоже!

– Так мы друзья?

– Конечно! Я очень счастлив иметь такого друга как вы, Анри! Ведь я совсем одинешенек. Можно, я вас поцелую?

Анри отступил назад.

– Нет, вот это лишнее, – сказал паж краснея, – Что мы, девчонки?

– Простите, это от одиночества.

– Я понимаю, но я терпеть не могу телячьи нежности и всякие сюсюканья! Будем друзьями без этих поцелуев. Теперь мы вместе, и я вам обязательно помогу! Скажите, вы, наверно, голодны?

– Как волк!

– Я стащу вам что-нибудь со стола у Бофора – герцог опять начал свои возлияния.

– Не уходите!

– Я скоро вернусь, не бойтесь, Ролан, друг мой! – воскликнул Анри и убежал, а я затаился в своем убежище. Минуты ожидания казались часами. Мне ужасно захотелось спать. Я считал, что Анри отсутствовал очень долго, и, когда мальчик наконец появился с большим пакетом, я воскликнул:

– Наконец-то! Как вы долго, Анри!

– Да что вы, Ролан, я очень быстро обернулся! Вот вам еда, стащил, что мог, не обессудьте! И приятного аппетита!

– Спасибо! Но неужели вы полагаете, что я способен съесть все это?

– Почему нет? Ешьте впрок, когда еще поесть доведется.

Меня не надо было уговаривать, и я с жадностью набросился на колбасу, хлеб, рыбу, фрукты и сладости, принесенные Вандомом.

– А теперь слушайте, какой план я придумал! – сказал Анри, – Сначала я подумал, что вас можно посадить в бочку от портвейна или в мешок с мукой. Но куда бы мы дели содержимое?

– Вино можно вылить в море, а муку можно высыпать где-нибудь в укромном месте вроде этого. Но мешок грязный, и я вылезу весь белый, а бочка мокрая, и я пропахну портвейном.

– Это беда небольшая, но вино и провиант уже погрузили. Сейчас грузят оружие и лошадей на транспортники. Преинтересное зрелище!

– И вы задержались посмотреть?

– Вы меня упрекаете, Ролан? Да, я взглянул, но всего одним глазком!

– Но вы так и не сказали, в чем ваша идея!

– Все очень просто: вы заберетесь в сундук Бофора!

– Я там задохнусь, в сундуке! Вы с ума сошли!

Анри подал мне шило.

– Вот! Проделаете дырочки, и ничего с вами не случится. Д'Артаньян таким образом переправил генерала Монка Карлу Второму.

– Сравнил! У Д'Артаньяна был ящик специальный, воздуху, небось, больше!

– Но вы же меньше Монка по комплекции, вам и воздуха меньше надо!

– А потом, в трюме, запертый в сундук, как я вылезу?

– Я постараюсь распорядиться, чтобы сундук с вами поместили в адмиральскую каюту, и, когда мы будем далеко в море, выпущу вас.

– Прекрасно! Друг мой, благодарю вас за ваше участие! Идемте же! А ключ?

– У меня есть, – сказал паж.

– Вы, видно, пользуетесь доверием герцога.

– Еще бы! Идемте, Ролан! Не бойтесь – уже темнеет, и на нас не обратят внимания. А какая красивая луна сегодня!

– О да! Я и не заметил было. Ах, если бы я был живописцем, непременно написал бы такую картину: луна, море, эта лунная дорожка и "Корона' – прекрасный корабль, не правда ли, Вандом?

– Да! Но представьте, что будет, когда 'Корона" полетит под всеми парусами!

– Здорово! Скорее бы завтра!

– До завтра еще надо дожить! Хватит любоваться морским пейзажем, бежим!

Мы пустились бегом, и все-таки опоздали. Анри де Вандом печально сказал мне:

– Увы, Ролан, уже поздно. Вещи герцога уже на корабле. Все пропало!

– Придумайте что-нибудь! Вандом, Вандом, вы такой находчивый, я умоляю, спрячьте меня в вашем чемодане, бауле, сундуке…

– В моем? Невозможно!

– Почему невозможно?

Анри вздохнул, сжал мое плечо.

– Друг мой, Ролан! Я всей душой хочу вам помочь, но это невозможно, честное слово! Не обижайтесь, ради всего святого, не обижайтесь!

– Но почему, почему?

– Да разве у бедного пажа столько всякого барахла, как у адмирала?

– Тогда запрячьте меня куда угодно.

– Тс! Посидите тут, а я пойду на разведку.

– Мне надоело сидеть и ждать вас, Анри! Пойдемте вместе!

Анри огляделся по сторонам, хлопнул меня по плечу и прошептал:

– Нам повезло, Ролан! Видите того высокого сутулого старикана?

– Вижу. Смешной дед! Но нам-то что до этого?

– Я давным-давно знаю этого потешного старикашку и расскажу вам о нем совершенно потрясающие вещи… в лучшие времена. А сейчас поступим следующим образом: пока старикан беседует с этим рыжим детиной – видите, борода косичкой – полезайте в сундук, что стоит за его спиной. Я заглядывал – там одни тряпки, и ключ в замке торчит.

Я узнал рыжего бугая, это был верзила из кабачка. Только в кабачке длинная борода его еще не была заплетена в косичку.

– А чье это имущество?

– Только не падайте – красавчика Бражелона!

– Ой! Только не это! Он меня убьет, если обнаружит!

– Не бойся! Наше помещение будет рядом, если я услышу шум, сразу прибегу на помощь. Не выкинет же он тебя в открытое море?

– Он мне уши надерет. Или отшлепает.

– Я же сказал: прибегу на помощь! Обещаю! Ну что же, Ролан? Хотите потерять последний шанс?

– Вы правы, Анри! Спасибо за все!

– Увидимся на 'Короне' ! C Богом!

Я торопливо пожал руку Анри и юркнул в сундук. Анри мигнул мне на прощанье и аккуратно опустил крышку. Я плюхнулся на что-то мягкое и теплое, свернулся в клубочек и вскоре спал крепким сном.

Я так вымотался за последние дни, что даже не почувствовал, как мой сундучок погрузили на корабль, и, когда 'Корона' вышла из Тулонской гавани, продолжал крепко спать. И даже пальба из корабельных пушек, которую поднял герцог, прощаясь с берегами милой Франции, не нарушила сон бывшего королевского пажа, шевалье де Линьета.

ЧАСТЬ 2. МАЛЫШ ШЕВРЕТТЫ

''Госпожа де Шеврез открыла боевые действия, а она способна была исполнить это лучше, нежели все мужчины, каких я знавал в жизни' .

Поль де Гонди, кардинал де Рец. "Мемуары' .

"В море соли и так до черта, морю не надо слез' .

Андрей Вознесенский " 'Юнона' и "Авось' ''.

ЭПИЗОД 3

– О, Боже мой, Атос, что вы все наделали?! Где Бофор? Где Рауль? Где все? Неужели я опоздала? Да скажи хоть что-нибудь, не сиди как истукан, Ато-о-ос! Ты слышишь, это я, твоя Мари! Очнись!

– Вот и все. Все. Корабли ушли.

– Почему – «все»? Я не узнаю тебя, ты всегда боролся до конца!

– …

– Нет уж, позвольте, сударь, если вы готовы капитулировать, то я так легко не сдамся!

– Что ты можешь сделать?

– Увидишь! Но сначала найди мне какую-нибудь яхту, лодку, что угодно! И побыстрее!

– Лодку? На лодке догонять флагман? Ты в своем уме, дорогая?

– Не лодку так яхту, какая разница, ты в этом больше понимаешь. Полагаюсь на тебя, мой милый кэп!

– Неужели ты хочешь догнать Бофора?

– А разве трудно догадаться? Да, я хочу догнать Бофора! У меня на руках документы чрезвычайной важности, которые могут изменить весь характер войны с арабами.

– Но не остановить войну, ведь так?

– Увы, нет! Но из грабительской, захватнической войны, которую собирается развязать король Людовик…

– Война, можно считать, уже началась: эскадра ушла.

– Это будет война за свободу!

– А за чью свободу? Местного населения? Ты хочешь создать в Алжире республику, подобную древнеримской?

– Я и не думаю о местном населении. В этом ларце документы отцов Святой Троицы и Марселя о наших пленниках, томящихся в неволе у мусульман, а также самые подробные планы крепости, которые мне удалось раздобыть у моих испанских друзей. Вот за чью свободу я хочу предложить сражаться Бофору, раз уж войну предотвратить невозможно! По крайней мере, я буду знать, что наш сын воюет за правое дело, и буду с надеждой ждать его возвращения.

– Возвращения? – печально переспросил Атос.

– Да, возвращения! – воскликнула Шевретта, сверкнув глазами, – И не смей мне возражать!

Вздох был ответом. Полчаса спустя Атос, прекрасно знавший побережье Тулона, проводил герцогиню на яхту 'Виктория' . Название яхты привело Шевретту в восторг. Она увидела в этом добрый знак, волю Провидения.

– Виктория… Победа…, – прошептала она, – Так должно быть.

Наши победят, вот увидишь! А теперь, дорогой граф, отнесите меня в лодку.

– Повинуюсь!

Граф взял Шевретту на руки и отнес в лодку. Они обнялись и еще раз взглянули на белую 'Викторию' , готовую к отплытию.

– Тебя я с собой не приглашаю, мой милый кэп, долгие проводы

– лишние слезы. Я тоже немного суеверна, это не к добру – возвращаться. Не волнуйся, я все сделаю правильно. Подожди меня, мы вместе решим, как быть дальше. Мне так много надо сказать тебе!

– Мне тоже! – ответил Атос, – Я жду!

* * *

В это время флагман Бофора, прекрасный трехмачтовый галеон «Корона», скользил по волнам Средиземного моря. Анри де Вандом, помня о запертом в сундуке юном Ролане, решил подойти к Бражелону с вполне определенной целью: наговорить комплиментов, любезностей, напроситься в гости и, улучив минутку, незаметно выпустить из сундука де Линьета.

Анри так и сделал. Он направился к группе, окружавшей герцога де Бофора. Слова приветствия замерли у Анри в горле, когда он увидел, что Рауль при его приближении резким движением надвинул шляпу на самые глаза. Анри готов был поклясться, что зрение его не обмануло, и по щекам отчаянного парня катились слезы. Вандом решил отвлечь внимание бофоровой свиты на себя, чтобы дать Раулю возможность успокоиться. Решение пришло моментально. Вандом обратился к Сержу де Фуа:

– А что же молчит наш бард? Песню, господин де Фуа, песню!

Бофор мельком взглянул на Рауля, внимательно на Анри, слегка улыбнулся и подхватил:

– Да, спой нам, мой дорогой бард!

Серж де Фуа ответил герцогу поклоном, выражавшим согласие.

Ему подали гитару. Серж перебрал струны и сказал:

– Я спою вам, господа, известную английскую песню. Я перевел ее на французский, правда, слегка изменив текст. Эту песню очень любили кавалеры, сторонники Карла Первого, во время диктатуры Кромвеля – изгнанники на собственной родине.

Серж вздохнул. Вскочил на бочку. Взглянул на своих зрителей.

– Просим! – сказал Бофор.

– Но помните, господа, предупреждаю честно – не я автор песни!

Серж де Фуа чаще исполнял песни собственного сочинения.

 
Вот и берег французский исчез за кормой,
Нам уже никогда не вернуться домой,
Но случись, что о родине я загрущу,
Я в глазах твоих небо отцов отыщу.
 

На мгновение встретились голубые сияющие глаза Вандома и виконта, все еще полные слез. Вандом, загородив собой виконта, встал на пути у де Невиля, который хотел подойти к другу. А Рауль, глядя в голубые глаза Анри де Вандома, вспомнил слова отца, сказанные, когда они покидали Париж: «А теперь, едем, Рауль, погода так божественно хороша, небо так чисто, небо, которое мы будем видеть над своей головой, которое в Джиджелли будет еще чище чем здесь, и которое вам будет напоминать вам в чужих краях обо мне, как оно напоминает мне здесь о Боге».[3]3
  А. Дюма.


[Закрыть]

Голубые глаза…Такого же цвета были глаза герцогини де Бофор. Паж Анри очень сильно напоминал Раулю спасенную им девушку. Вандом все так же пристально смотрел на него. Рауль, смущенный и раздосадованный тем, что паж увидел его слезы, взглянул на небо. 'Каким будет небо в Джиджелли? ' – подумал он. Странная вещь! В этот момент он совсем забыл о голубых глазах своей прежней любви, Луизы. А Серж повторил концовку куплета: 'Но случись, что о родине я загрущу, я в глазах твоих небо отцов отыщу… ' Рауль резким движением надвинул шляпу еще глубже – на самый нос.

Серж продолжал:

 
Милый друг мой, от недругов мы убежим
Прочь за море, куда не добраться чужим,
Бесприютные скалы чужих берегов
Милосердней жестоких и подлых врагов.
Там я буду ласкать этот локон витой,
И гитары твоей слушать звон золотой,
Там не тронет жестокий палач ни одну
Шелковистую прядь, золотую струну.[4]4
  Автор, преодолев невольную робость, ставит в известность уважаемых читателей, что песня Сержа представляет собой несколько измененное стихотворение Томаса Мора.


[Закрыть]
 

Вот тут Рауль и вспомнил о своем талисмане, белокуром локоне Луизы. Дальше он слушать не мог! Оставив герцога, он пошел в свое помещение. Уходя, Рауль услышал комментарий Сержа: `'Я плохой переводчик, господа, в оригинале речь шла о золотом локоне.

– Я почему-то так и подумал! – воскликнул Анри, тряхнув золотистыми кудрями, – Повторите! Еще раз, господин де Фуа, мы все вас просим!

– Просим, просим! – зааплодировала свита.

Серж опять поклонился и начал сначала.

– Вижу яхту на горизонте! – донесся голос впередсмотрящего.

– Кто это может быть? – пробормотал Бофор, – Сейчас узнаем. Анри, подзорную трубу!

Бофор вглядывался в горизонт несколько минут, пока Серж на бис исполнял свою 'Прощальную' .

– Ничего не разобрать, – вздохнул герцог и отдал трубу Сержу, – Подождем пока. А сейчас гульнем, мои львята!

2. В КОТОРОЙ МНОГО ПЕСЕН И НЕМНОГО СЛЕЗ

– Что с вами? – спросил Гримо.

Как бесили Рауля эти сочувственные вопросы! Он не хотел рассказывать о своих переживаниях даже Гримо и чуть было не огрызнулся, но выдавил из себя кислую улыбочку и, немного обрадовавшись своей находчивости, заговорил:

– Знаешь, старина, Серж там, на верхней палубе, пел такую песню… прекрасные слова, и исполнял ее наш бард с таким воодушевлением, лирическая музыка – эти гитарные переборы… Старик, как ни смешно, но я растрогался. Этот дьявол Серж не зря прозван нами бардом.

Гримо кивнул, вполне поверив такому объяснению.

– Жаль беднягу Сержа, – вздохнул Рауль.

– Себя пожалейте, – проворчал Гримо.

Рауль махнул рукой. Гримо поскреб лысину, откашлялся и заговорил:

– Что же до вашего Сержа, я всегда был в курсе его любовных дел, аж со времен Фронды. Все то же – мадемуазель де Монпансье, герцогиня Орлеанская? Ей, небось, адресована прощальная песня?

Рауль удивленно посмотрел на Молчаливого. Таких длинных речей он не ждал от своего неразговорчивого Гримо. Поскольку в шестидесятые годы Семнадцатого века титул герцогини Орлеанской носили две юные дамы – и Генриетта-Анна, жена принца Филиппа, брата короля, и Анна-Мария-Луиза Орлеанская, дочь дяди короля Гастона, м-ль де Монпансье или Великая Мадемуазель, ограничимся последним именем Великой Мадемуазель, а принцессу Генриетту так и будем называть, чтобы было ясно, о ком идет речь. Обе эти дамы, хоть и не играют главной роли в нашей истории, но их рыцари – Серж и де Гиш – друзья нашего главного героя, и, следовательно, без герцогинь Орлеанских обойтись просто невозможно.

– М-ль де Монпансье, – кивнул Рауль, – 'Золотоволосая принцесса баллад Сержа де Фуа' . Так Серж, считая себя наследником традиций трубадуров Прованса, с давних пор величал м-ль де Монпансье, немного подражая Шекспиру, 'Смуглой Леди' его сонетов.

– Но м-ль де Монпансье еще не вышла замуж, чего ж убиваться? – возразил Гримо.

– Ну и что? Разве самая богатая невеста Франции выйдет замуж за такого бедняка, в которого превратила Сержа гражданская война?

– Африка! – пробормотал Гримо, – Страна чудес!

– Алжир, Алжир, страна чудес – зашел в гарем и там исчез. Знаем мы эти арабские сказки. Сержа ожидают сокровища Али-Бабы! Мы же не дети, ты-то, Гримо, до старости дожил, неужели ты веришь в эти глупости?

– А Бофор?

– Тоже мне, Синдбад-Мореход! Это же они по пьяному делу болтали на отвальной у Бофора, что мы на этой войне раздобудем несметные сокровища. Вздор! Не сокровища раздобудем, как бы последнего не лишиться, что у нас осталось. Я не хочу охлаждать излишне горячие головы, но послушаешь этих фантазеров, тоска берет! Ну, сами убедятся на собственных шкурах, как сказал бы гасконец, что сказки 'Тысячи и одной ночи' – плохой справочник для войны с пиратами Алжира. И Серж того же мнения. Что бы он ни говорил в обществе наших новоявленных крестоносцев, он не верит своим словам. Он не верит, что вернется сказочно богатым и сможет просить руки м-ль де Монпансье. Даже если это и случится – предположим невероятное – король не отдаст ему свою кузину.

– Почему бы и нет, если Серж разбогатеет?

– Ему, фрондеру? Как бы не так!

– М-ль де Монпансье тоже фрондерка, и еще какая! Родственные души!

– О да! Но она кузина короля. А принцам и принцессам королевского дома сходят с рук и заговоры – вспомним Гастона, ее 'почтенного' батюшку, и восстания. На то они и принцы. А король все-таки недолюбливает Великую Мадемуазель. Остается Сержу только оплакивать свою потерянную Златокудрую принцессу. И это усугубляет мою собственную тоску.

– Я слышал его песню, – сказал Гримо, – Граф де Фуа пел ее так громко, что даже рыбы в воде и чайки в небе, наверно, слышали со всеми нами, но, увы, Золотоволосая принцесса ее не услышит.

– Черт побери! – воскликнул Рауль, – Гримо, ты не пьян?

– Обижаете, сударь! Ни капли! – заверил Гримо.

– Ты меня поражаешь! Ты не отличался красноречием! Сколько я себя помню, ты обходился жестами.

– Как сказать, – хмыкнул Гримо, – А у меня для вас подарок.

– Какой подарок? – спросил Рауль, встрепенувшись. Гримо подал зачехленную гитару.

– А-а-а, – протянул Рауль, – А я-то думал.

Гримо не стал уточнять, от кого его господин мог получить подарок. Но обе девушки – и былая возлюбленная, Луиза, и новая любовь – Анжелика – могли напомнить о себе каким-нибудь прощальным сувениром. Впрочем, поскольку Шевалье де Сен-Дени, тщательно заметал следы, и, желая сохранить инкогнито, заявил Анжелике, что уезжает… 'в Китай' – Бофорочка вряд ли. А Луиза? А Луиза… возможно, но слишком хорошо. Правда, Рауль не знал, какую враждебную позицию заняла к нему м-ль де Монтале и как пыталась настроить против него м-ль де Лавальер, внушая Луизе, что Рауль ее презирает и ненавидит. После всего, что наговорила Монтале Луизе в уже не задушевной беседе, та решила было `'не унижаться' и не бегать по Парижу в поисках Рауля. Но был и добрый советчик – Д'Артаньян. И письмо гасконца с луизиным экспромтом и столь важным постскриптумом уже было в пути. Все это Рауль еще не мог знать и занялся своим подарком.

– Давай посмотрим.

Подарок был от де Гиша. Де Гиш не успел вручить другу свою гитару в Париже. Он уже не застал Рауля в Доме Генриха Четвертого – так назывался исторический дом, связанный с именем Короля-Повесы, где Рауль снимал квартиру. Поэтому гитару взялся передать Оливье де Невиль, с которым де Гиш встретился на балу у Бофора. Оливье забежал к де Гишу, расставшись со своей возлюбленной ранним утром в день отъезда. Де Гиш между тем полночи сочинял письмо. Послание де Гиша заключало в себе подробный отчет о прощальном визите герцога де Бофора к Его Величеству королю, о последнем параде бофоровцев и первом бале Анжелики де Бофор, о ее тосте, поднятом в честь Шевалье де Сен-Дени и торжественной клятве молодой герцогини. В заключение де Гиш, не обращаясь к Раулю прямо как к таинственному Шевалье де Сен-Дени, просил передать господину Шевалье от него, де Гиша, самые искренние поздравления, и, вспоминая добрые старые времена, намекал на то, что Ангелочки Конде оказались правы, и карты правду говорят, и сны снились вещие неким Ангелочкам. И в заключение после нескольких страниц всяких пожеланий де Гиш просил уничтожить его письмо. В письмо де Гиш вложил свою новую песенку 'О Рыцаре и Поэте в душе' . Наутро Оливье забрал 'реляцию' де Гиша, и, взвесив на руке, присвистнул:

– И вы это за ночь накатали?

Де Гиш усмехнулся:

– За полночи, Оливье всего лишь за половину, надо же когда-то и…

– Поспать! – понимающе кивнул Оливье, – Сильны вы, граф!

С этими словами Оливье забрал гитару, засунул пакет за пазуху и, раскланявшись с де Гишем, вышел, позвякивая шпорами, а де Гиш, в душе немного завидуя Оливье и Раулю, зевнул, сбросил свой атласный халат и завалился спать – бдение над письмом его доконало. Между тем Гримо достал гитару из чехла, походил туда-сюда, и, услышав возглас хозяина:

''Только этого не хватало! ' – подошел к нему.

– А хотите, я вам песню спою? – предложил Гримо, проведя по струнам большим пальцем.

– Ты?! – улыбнулся Рауль, – Валяй.

Он вложил письмо в пакет и засунул в первую попавшуюся книгу. Гримо запел песню, сочиненную Оливеном:

 
Мой бедный господин, печальны вы опять,
Ах! Первую любовь так больно нам терять.
Но рана заживет, придет весна в Блуа,
И снова зазвучат заветные слова…
 

– Довольно! – крикнул Рауль, – Прекрати!

– Позвольте припев, вам понравится!

Гримо не дошел до припева. Рауль перехватил гитару у грифа.

– Старина, – сказал виконт грубоватым, даже немного наглым тоном, – Старина, прекрати выть. Тебе петь противопоказано, хрипатый ты мой.

Гримо опустил голову. Рауль слегка покраснел, упрекая себя за то, что так невежливо говорил с Гримо. Но и старик хорош! О чем он осмеливается петь, на что намекает! Не зря, видно, Атос когда-то велел ему помалкивать. Этот болван Гримо пытается его развеселить, но, сам того не ведая, сыпет соль на рану. 'Соль на ране' – любимое выражение Сержа де Фуа, которое бард употреблял, когда речь заходила о м-ль де Монпансье. И если госпожа совесть советовала Раулю извиниться перед Гримо в какой-нибудь мягкой форме и дать старику отвести душу, он свою госпожу совесть не послушался.

– Гримо, оставь меня, пожалуйста. Иди, погуляй.

' Охо – хо-нюшки…, – очень тяжело вздохнул добрый Гримо, – Иди, погуляй… ' – именно этими словами Рауль десять лет назад выпроводил Оливена, чтобы доверить ему, Гримо, запрещенную цензурой 'Мазаринаду' Поля Скаррона. Теперь и он стал лишним. Книга, в которую Рауль вложил письмо, внезапно упала – наши герои находились в каюте, и корабль слегка покачивало. Гримо поднял выпавший пакет.

– Хотите, съем? – с улыбкой спросил он. Этими словами Гримо предлагал хозяину "перемирие".

– Мой друг де Гиш написал мне более объемное послание, нежели то, что матушка Арамису в Ла Рошель.

– Я хотел сказать, что…

– Письмо такого же политического значения, как то, что скормил тебе граф де Ла Фер? Успокойся. Не те времена. Конечно, я его уничтожу – де Гиш сам просит об этом, но не таким диким способом. Я его просто-напросто сожгу, только еще раз перечитаю. Ты прав, Гримо. Спасибо, старина.

Гримо отправился 'погулять' , по совету хозяина. Отчасти избавившись от упреков совести, Рауль склонился над гитарой. Он хотел было подобрать сопровождение к песенке де Гиша… 'Заговоры с целью захвата власти будут еще довольно долго. Ах! Уберечься бы от напасти ради невыполненного Долга!..Так и живешь, хоть плачь, хоть смейся, то Ланселотом, а то Шекспиром. Господи! Долго ль еще злодейство будут брать верх над нашим миром?! Нам ведь нельзя с тобой, приятель, где-то в степи лежать убиту… '[5]5
  Слова Светланы Потапкиной.


[Закрыть]

…Но со вздохом отложил гитару. Не то было настроение! Как-нибудь в другой раз, решил Рауль.

Он проиграл было мелодию прощальной песни Сержа, но слова запомнил не все, хотя яркие образы врезались в его память, песню Сержа он слышал впервые – это было, видимо, нечто новое в репертуаре барда, ибо последний регулярно знакомил друга со своими произведениями. А что за песня без слов? Так, машинально перебирая струны, Рауль вспомнил одну очаровательную английскую народную песню, мелодия которой восходит чуть ли не ко временам Робин Гуда, а по другой версии, она родилась в незапамятные времена в Ливерпульской гавани. А в веселой Англии у Рауля было очень много знакомых. 'До-ре-ми-ми-ми-ми-ми, фа-ми-ре-до-до-соль-до…до, си, ля, до-ре-до-си-ля-соль… '[6]6
  Рауль играет мелодию английской народной песни 'The girl' , известной в исполнении 'Beatles' .


[Закрыть]

Уточнив мелодию, добавив бемоли, Рауль подумал о прочитанном письме и…запел совсем не то, что могли бы от него ожидать все посвященные в историю его любовной катастрофы.

 
Анжелика де Бофор, фрондерская принцесса,
Краше в целом мире не найти.
Лишь во сне я называл тебя своей невестой,
Но у нас расходятся пути…
 

Теперь он не с таким раздражением вспомнил свой сон в Вандомском дворце, когда ему приснилась свадьба с Бофорочкой, и это привело его в ужас. Этот старый-престарый сон де Гиш сейчас ему и припомнил. Но Великий Магистр иоаннитов уже, наверно, получил его письмо, и Командор Гастон де Фуа дал очень любезный ответ, а Бофорочка поторопилась объявить всему Парижу, что выйдет замуж только за Шевалье де Сен-Дени! 'Лишь в мечтах я называл тебя своей невестой, но у нас расходятся пути' . Какое тут замужество, если 'Шевалье' не сегодня-завтра облачится в рыцарский плащ с восьмиконечным крестом, как ни старалась воспрепятствовать этому аббатиса монастыря Сен-Дени, тетушка Диана…

 
Анжелика де Бофор, фрондерская принцесса,
Не вернутся нашей Фронды дни!
Никогда ты не узнаешь – пусть меня повесят! —
Как тебя любил твой Сен-Дени!
 

И еще ему вспомнилась златокудрая Анжелика на портрете в медальоне, который Бофор вручил ему в Вандомском дворце. Когда Рауль собрался уходить и положил талисман перед герцогом, Бофор почему-то сказал: 'Оставь себе' . И, когда Рауль смотрел на Анжеликин портрет – а за это время он нет-нет, да и открывал подарок его светлости, ему все время казалось, что упрямая Анжелика говорит: 'Нет-нет, этого мало, придет день, и ты будешь умолять меня сказать 'да' , от которого зависит твоя жизнь, запомни, это тебе говорит Анжелика де Бофор' .

 
Анжелика де Бофор, упрямый ангел Фронды,
Пальмы ветка, колос золотой!
Позабудь меня скорей, мятежного виконта,
Герцогине – бал, виконту – бой!
 

Тогда, в Париже, я был увлечен, думал Рауль, почти влюблен. Но тогда мы находились в отчаянной ситуации, то банда придворных, то стычка с повстанцами Роже де Шаверни, и все время угроза того, что мы попадемся полиции, и брат короля опознает меня, а 'оскорбление величества' – это смертный приговор без всяких апелляций. Тревога за наше будущее обострила все чувства. Наверно, это была только вспышка. А теперь, сейчас, что бы я делал, если бы сюда внезапно явилась Анжелика де Бофор?! Теперь, когда все вроде пока так спокойно, и мы в относительной безопасности, учитывая отсутствие пиратов и ураганов. Рауль проиграл мелодию уже без слов – мысль эта так его ошарашила, что и слов не нашлось для продолжения. В дверь настойчиво постучали. Ритм ударов напоминал песню "Фрондерский ветер' .

– Кто там еще? – раздраженно спросил Рауль.

– Свои! – отвечал чей-то звонкий голосок.

– А все-таки?