Текст книги "Пираты Короля-Солнца"
Автор книги: Марина Алексеева
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 49 страниц)
/ Продолжение дневника Анжелики де Бофор./
А еще я подумала, что чуть себя не выдала. Какая неосторожность! Стоило задать вопрос: 'А откуда вы, шевалье де Вандом, знаете эту аббатису? ' – Как мне выкручиваться? С виконтом-то все ясно, я же помню, как он со своими гвардейцами охранял наш монастырь от мародеров де Фуа.
Ему-то можно не скрывать свое знакомство с аббатисой, здесь все чисто. Но меня занесло в споре, и я пила ликерчик, вязкий, крепкий – шампанское лучше! Но, хоть я и выпила самую малость, столовую ложку, щеки у меня разгорелись, я почувствовала прилив храбрости и осмелела до того, что дернула виконта за рукав.
– Сударь?
А виконт так присосался к вишневому ликерчику, опять налил себе из пузатой бутылки.
– Что, еще ликеру?
– Да! Будьте так добры!
– Извольте.
На этот раз виконт налил мне побольше: две столовых ложки. Мне все-таки было обидно за миссионеров. За тех, кого аббатиса называла 'белыми иезуитами' , хотя самое аббатису виконт назвал 'черной монахиней". Я не могу терпеть, когда кого-нибудь несправедливо обижают, когда на кого-нибудь возводят напраслину. И, хотя элита Ордена мне представлялась довольно зловещей и коварной публикой, миссионеры, рядовые его члены, всегда вызывали у меня горячее сочувствие и страх за их судьбу. И меня понесло! Я думала о Китае, об Индии, об Америке, о Тибете с его Далай Ламой, о Канаде – о целой Земле, где к диким людям идут отважные миссионеры, вооруженные только святым крестом и Словом Божьим.
– Вот вы тут сидите, сударь, лопаете курятину и потягиваете ликерчик среди ковров и зеркал, а миссионеры…
– Разве сегодня постный день, дорогой де Вандом? Курятину мы уже слопали, очередь за десертом. Хотите винограду, кстати?
Мне было не дотянуться до трехслойной вазы с фруктами, которую мой сосед поставил прямо передо мной. И, завладев виноградной гроздью, виконт принялся отрывать по ягодке, иронически на меня посматривая, а я чуть не сбилась с мысли.
– Что же до кружев, а вы на себя-то взгляните! Как бы вы не восхищались доном Игнасио, пока есть возможность, советую вам есть виноград и носить кружева. А в столь милое вашему сердце рубище, подобное тому, что красовалось на плечах Лойолы, не спешу облачиться. Простите, шевалье, вынужден вас разочаровать. Закусывайте виноградом – опьянеете, милое дитя. У вас уже глаза блестят и щечки румяные.
– У вас тоже – как у молочного поросенка!
– Вот как? Спаси-и-ибо! – протянул виконт и, похоже, обиделся.
А я стала ругать себя за свой несносный характер. Нет, чтобы поблагодарить за трехслойную вазу, а я взялась обзываться. Не иначе, в меня бес вселился. Я взяла бокальчик с ликером и сказала:
– За миссионеров!
А думала я о вас, Шевалье.
– Вот представьте, где-то в Америке, среди дикой природы, среди диких индейцев, в девственных лесах Америки, наш миссионер пытается приобщить этих детей природы к цивилизации, научить этих язычников правилам, по которым живет цивилизованный мир, а Франция – так меня учили – из цивилизованных стран самая цивилизованная…
– Браво, браво, – сказал виконт насмешливо, – Какой пафос! Цивилизованный мир тоже живет по волчьим законам, только дикари не лицемерят, а мы притворяемся.
/ Видимо, разозлился на меня за "молочного поросенка' , вот и возводил напраслину на цивилизованный мир/. А я как наяву видела несчастного миссионера, привязанного к дереву дикими краснокожими, и как эти дикари кидают в него топоры.
– Томагавки, – поправил виконт, – В индейцев в детстве не играли, что ли? Любой мальчишка знает, что у индейцев томагавки. Но у вас богатое воображение, маленький Вандом.
А в индейцев я в детстве не играла – не с кем.
– Мне это не раз говорили – насчет воображения. Но сударь, разве вам не жаль этого несчастного миссионера?
– Какого-то абстрактного, плод вашей разыгравшейся фантазии, больного воображения, подогретого вишневым ликерчиком? Не жаль, конечно! Как можно жалеть того, кто никогда не существовал? Я предпочитаю опираться на факты, а не на фантазии.
– А людоедские племена в Центральной Африке? Они же миссионеров живьем съедают! Меня так учили…
– В Центральной Африке есть христианская империя с великолепной крепостью и храмом. Этому вас забыли научить ваши воинствующие иезуиты, которым вы, наивное дитя, пытаетесь подражать.
– Да вовсе я не пытаюсь! Но нельзя же обвинять во всех грехах весь Орден иезуитов.
– Дались вам эти иезуиты и миссионеры впридачу! Всех я не обвиняю. Но погоду делают не ваши героические миссионеры, а главари, верхушка, которая не гнушается никакими средствами. Да и миссионеры не очень удачную тактику выбирают, пытаясь навязать нашу религию силой.
– А что, лучше идолопоклонство и человеческие жертвоприношения?
– Это признак дикости. Когда-то и мы были варварами, когда-то и римляне были язычниками. И викинги. И славяне. А потом христианская религия завоевала Европу. Так будет повсюду, во всем мире, но все это должно произойти не насильственно, а сознательно. Никого никогда нельзя заставлять силой менять религию.
– А как быть, если они тупые и молятся уродливым истуканам, да еще и людей убивают?
– Убеждением, а не силой.
– Да разве можно убедить тупых дикарей! Вспомните Колумба! Вспомните крестоносцев!
– А что мне их вспоминать, – пожал плечами виконт и ухватил гроздь зеленого винограда.
– Кислятина, – поморщился он, – Фиолетовый послаще. Мы говорили о Колумбе? По-моему, и Колумб и крестоносцы пролили зря много невинной крови.
– Крестоносцы должны были защищаться!
– Разве речь идет о защите? Нет, мне определенно не повезло с виноградом, в жизни не ел подобную кислятину!
Я так и не поняла, с чего мой собеседник гримасничает – возмущает ли его невинная кровь, пролитая нашими предшественниками или недозрелый виноград, который он, однако, лениво общипывал.
– Рано, – сказала я, – Рано мы это затеяли.
– Вы о Девятом Крестовом походе? Начальству виднее. Но все-таки не очень продумана эта экспедиция, мягко говоря.
– Я о винограде. Виноград созревает к осени. Откуда он вообще взялся?
– Не с виноградников, а из теплицы одного местного поставщика. У него круглый год зреет виноград. Но управляющий оказался пройдохой. Стоило на денек отлучиться – и, пожалуйста, извольте откушать! – всучил эту кислятину.
– А куда вы отлучались на денек?
– Да так, – сказал виконт, – На один островок.
И опять ликеру отхлебнул, вот пьянчуга-то!
– Хотя вы еще очень и очень молоды, маленький Вандом, вы, наверно, помните недавние события, потрясшие всю страну – я имею в виду Фронду.
Еще бы не помнить! Знал бы мой насмешливый амбициозный собеседник, что его прославленный командир – Великий Конде – назвал меня еще в детстве Юной Богиней Фронды. И я вздохнула при воспоминании о том, что принц Конде выразил желание погулять на моей свадьбе с Шевалье де Сен-Дени. И виконт вздохнул. По Фронде, надеюсь.
– О да! – сказала я.
– Не останавливаясь подробно на тех событиях, скажу только, что рядовые участники Фронды действовали геройски, но вожди ее, лидеры, не все оказались на высоте. Превыше всего они поставили личные, эгоистические интересы, что привело к поражению движения и торжеству нынешней диктатуры. Над фрондерской трагикомедией, над фрондерской кадрилью сейчас, спустя пяток лет, можно было бы смеяться, припоминая ухищрения принцев и ухищрения Мазарини. Но мне не смешно. Не знаю, зачем я вам это говорю, Анри. И вы навряд ли поймете. Но в первую очередь мне жаль тех, кто погиб, пока бушевала война, и оппозиция никак не могла договориться с Двором. А в особенности – мальчишек. Таких, как фрондер Танкред де Роган и роялист Паоло Манчини.
А я немного была знакома с племянником Мазарини, Полем де Манчини – так мне представился этот мальчик, когда отец взял меня в Лувр, и я осталась с Людовиком и компанией, а Бофор беседовал с королевой об освобождении Конде из тюрьмы и изгнании Мазарини из Франции… Конде был освобожден самим кардиналом, Мазарини после непродолжительного изгнания вновь вернулся… а шестнадцатилетнего Поля де Манчини, убитого в сражении в Сен-Антуанском предместье, уже не вернуть…Что же до фрондера Танкреда, о нем я ничего не знала. Но Роганы – они как мушкетеры, все за одного. И у меня на глаза навернулись слезы, я сама наполнила понемногу наши бокалы и мы выпили не чокаясь со словами 'вечная память' .
– Они были нашими ровесниками, Танкред и Паоло. Танкред чуть постарше. Паоло чуть помладше. А мы выжили – Оливье и я. Оливье называл себя фрондерским подранком. Да все мы, рожденные в тридцатые, и есть фрондерские подранки. Вам не понять этого, на ваше счастье. Я не говорю уже о других… кто хоть сколько успел пожить на свете. О герцоге де Шатильоне, убитом Арамисом в сражении под Шарантоном.
– Герцог, который отвез королеве испанские знамена, после Ланской победы? И вы его тогда сопровождали?
– Одно из испанских знамен было захвачено Сержем де Фуа. А Сержа потом чуть не повесили. Серж остался жив. Но по приказу принцессы Конде во время восстания в Гиени повесили заложника роялистов, барона де Каноля…[27]27
Танкред де Роган, Паоло Манчини и барон де Каноль – исторические лица. Факты, о которых говорит Рауль, соответствуют истории. Барон де Каноль – герой романа А. Дюма 'Женская война' о Фронде.
[Закрыть]
– По приказу принцессы Конде? Такой милой женщины?!
– Да. По приказу такой милой женщины.
– Барона ДЕ? Дворянина?! Заложника?!
– Да, барона. Да, дворянина. Да, заложника.
– Какие ужасы вы рассказываете! Что же тогда ждать от бесноватых арабов?
– Да уж ничего хорошего ждать не приходится. Будем пить не просыхая, потому что жизнь лихая, и компания бухая, ручкой Франции махая, будет пить, не просыхая…Совсем отупел, рондо и то не могу сочинить.
Тем временем ужин подошел к концу, и пираты стали собираться на свою ужасную пьянку, а я выжидала момент, чтобы подойти к капитану 'Короны' . Мне трудно и страшно высказывать все те мысли, что роятся в моей голове. И не хочется вспоминать все детали нашей дискуссии об Аристотеле и Маккиавлли. Не так это интересно. Что же касается 'Политики' Аристотеля и 'Государя' Макиавелли, то, хотя я и видела эти умные произведения в библиотеке капитана, очень сомневаюсь, что когда-нибудь до них доберусь. Для этого меня надо заточить в Бастилию и отобрать всю более интересную литературу.
Но прежде чем приступить к рассказу о библиотеке капитана де Вентадорна, коснусь еще одного момента нашей беседы. На Макиавелли и Аристотеля у меня уже сил нет. А о Фронде писать сейчас чересчур тяжело… Как я уже говорила, мы ели курятину. Ergo,[28]28
Ergo – следовательно, /лат./
[Закрыть] остались кости.
Тут мне вспомнилось одно происшествие в монастыре св. Агнессы, когда я с ложечки поила бульоном раненого барона де Невиля. Но более старшая воспитанница наша, Женевьева, теперь жена маркиза***, влюбилась в Оливье де Невиля, и, перехватив у меня завтрак, бежала ублажать страдальца. Однажды, когда Оливье уже излечился и покинул нашу обитель, я заметила, что моя подруга Женевьева частенько заглядывает в маленькую прелестную коробочку, всю украшенную купидончиками, розочками и сердечками. Будучи очень любопытной, я пристала к Женевьеве, чтобы она показала мне, что это такое интересное она прячет в этой прелестной коробочке. Женевьева долго не соглашалась, но, в конце концов, взяла с меня страшную клятву, что я не расскажу аббатисе о ее сокровищах. Я поклялась страшной клятвой на собачьем черепе, что даже самые жестокие пытки не исторгнут из моих уст признание! Женевьева раскрыла коробочку. Там лежали какие-то косточки.
– Какая гадость, – сказала я, – Зачем тебе эти бренные останки?
– Это не гадость! – важно сказала Женевьева, – Это мои священные реликвии! – и она благоговейно поцеловала. Я перекрестилась.
– Это что, мощи какого-нибудь святого? – спросила я в восторге, – Где ты их взяла? У монахов купила? Или тебе из Рима прислали? Святой Валентин есть? Меняться будешь?
– Да нет же, глупышка! Это кости Оливье!
– Кости…Оливье? Как так? Оливье жив-здоров, и кости его побольше! Или барон де Невиль так уменьшился в размере?
– Глупенькая Анжелика. Это не его собственные кости. Это кости курицы, которую кушал Оливье. А здесь – она развернула фиолетовую атласную тряпочку – сливовые косточки. От слив, которые кушал Оливье, красную парчовую тряпочку – вишневые косточки…
– От вишен, которые кушал Оливье. Желтая бархатная тряпочка от персиков, которые кушал Оливье! Что еще слопал твой Оливье? Сделай себе четки из этих косточек. А тряпочки отдай мне. Я из них платья для моей куколки Изольды сошью. А куриные кости отдай нашей собаке.
Жюльетта обиделась, захлопнула свою коробочку. Кукла Изольда не получила новые платья. Но нашей аббатисе нанесла визит ее подруга Шевретта и столько тряпок для кукол мне привезла – все воспитанницы завидовали! Смешно,… но в детстве я обожала красивые лоскутки и своих кукол. А Шевретта сказала, что она тоже играла в куклы и собирала красивые лоскутки. Впрочем, девочки выпросили у меня добрую часть моих сокровищ. Чем-чем, а жадностью я не отличалась. А Жюльетта… потом не раз доставала свою коробочку из-под подушки и целовала куриные и прочие косточки.
Когда я рассказала про этот случай виконту, – со слов 'кузины' , чтобы себя не выдать – он долго смеялся и заметил, что таких дур только поискать. И вообще, заметил он, насколько он помнит прелестных воспитанниц монастыря Святой Агнессы, которых ему с его гвардейцами когда-то довелось охранять, самой умной и прелестной была как ни странно, самая младшая – Бофорочка! И случай с коробочкой Женевьвы и куклой Анжелики – лишнее тому подтверждение. За себя мне стало очень приятно. А за подругу обидно.
– А вы представьте – любовное свидание…праздничный ужин…свечи… цветы… любовь… романтическая… обстановка… С вами возлюбленная. Вы пьете вино,… не уточняя всего меню праздничного ужина,… предположим, вы едите курятину,… неужели вы не сохраните что-нибудь на память об этом чудесном вечере?
– Но не кости же, черт возьми!
– Да, правда, кости – это глупо. Я засушил бы цветок из букета на память. А вы?
– Анри, я не ботаник! А вот с куриными костями я поступил бы очень просто – отдал бы их Киру Великому.
– Кому… простите? Зачем принцу Конде куриные кости?
– Почему Конде?
– Разве вы не знаете, что под именем Кира Великого в романе Скюдери выведен принц Конде?
– Знаю, Анри, детка, как не знать. А еще Кир Великий – мой кот. Кир Великий обожает куриные косточки, а я – Кира Великого.
Тут я потеряла дар речи на целую минуту, не меньше. Только такое чудовище как господин де Бражелон, который способен над всем на свете насмехаться и иронизировать, может назвать своего кота именем героя популярнейшего романа. У которого, к тому же, столь знаменитый прототип! Вот если бы про него, насмешника, кто-нибудь поумнее Скюдери, написал рыцарский роман… и потом кто-нибудь из читателей назвал бы кота Бражелоном, понравилось бы ему это?
ЭПИЗОД 8. ВАНДОМ ПРОДОЛЖАЕТ СПОРИТЬ
4. ПОСЛЕ УЖИНА, ПЕРЕД 'ШТОРМОМ'Анри де Вандом терпеливо ждал, когда все общество покинет кают-компанию. Он хотел переговорить с капитаном. Но господин де Вентадорн вел беседу с художником Люком Куртуа и опальным дуэлянтом Гугенотом. Вандом решил проявить настойчивость и дождаться своей очереди. Заметив пригорюнившегося пажа, капитан приветливо улыбнулся ему и спросил:
– Что вам угодно, шевалье де Вандом?
– Прежде всего, господин капитан, позвольте вас поблагодарить за отличный ужас… – оговорился Анри, – за отличный ужин, я хотел сказать.
– Наша скромная трапеза пришлась вам по вкусу? Очень рад.
Анри заверил капитана, что все было очень вкусно, и восхитился искусством корабельного кока. Это было бессовестным лицемерием – он еле справился с рисом, ликер был слишком крепким /даже три столовые ложки / виноград слишком кислым, но все же, полагал Анри, это лучше, чем солонина, сухари и тухлая пресная вода – рацион терпящих бедствие. Как мало ни знал паж из области навигацкой науки, это-то ему было известно, и, кроме того, к комплиментам побуждала воспитанность.
– Не злоупотребляйте приправами, – засмеялся капитан, – Пряности, вывезенные из тропических стран, с непривычки могут вызвать аллергию. На этот случай у нас есть наш уважаемый доктор Себастьен Дюпон! Если бы вам по-рыцарски не пришел на помощь ваш сосед, г-н виконт, быть может, нам уже пришлось бы прибегнуть к помощи вышеупомянутого врача, господина Себастьена.
– Со мной все в порядке, – заявил Анри, – С виконтом тоже. По его словам, у него железный желудок.
– Рад это слышать, – ответил капитан несколько суховато, как показалось Анри, – Однако виноград вы нашли несколько кислым?
– Ничего слаще я не ел в своей жизни! – поспешил заверить Анри. Капитан, Люк и Гугенот рассмеялись.
– Ваша лесть слишком груба, шевалье де Вандом, – усмехнулся капитан, – Виноград оказался кислым, об этом мы только что говорили с этими господами. Какой-то проходимец ухитрился всучить нам кислятину, и я только что извинился перед пассажирами.
– Это слишком, господин капитан. Мне кажется, вы изволите шутить, господин капитан! Вы доводите свою учтивость до абсурда, господин капитан!
– Почему вы так думаете, молодой человек? Я и вам приношу извинения за кислый виноград, и не откажите в любезности передать мои извинения виконту. Я видел, как вы гримасничали, ощипывая зеленые гроздья.
– Мы гримасничали не из-за винограда, а из-за покушений иезуитов на Генриха Четвертого, – сказал Анри, – Но извинения ваши я передам непременно. Хотя виконт к таким вещам равнодушен – не к извинениям, а ко всяким трудностям. И все-таки, я уверен, вы шутите.
– Отчего же? Я в ответе за все, что происходит на моем корабле… Простите! Невольно оговорился – на корабле Его Величества. И за питание наших пассажиров тоже.
– Господин капитан, я все-таки не так глуп, чтобы не понимать, что нам предстоит отнюдь не увеселительная прогулка, – сказал Анри, – Вот почему я предположил, что вы своей преувеличенной любезностью как бы проверяете нас.
Люк и Гугенот переглянулись с капитаном.
– Браво, господин паж! – усмехнулся капитан, – Итак, хоть кто-то из беспечных пассажиров этого корабля отдает себе отчет в том, что путешествие наше – не развлекательный круиз.
– Это понимают все ваши пассажиры, – сказал Люк, – Но до поры до времени стараются не думать об этом.
Анри после этой короткой беседы еще более утвердился в своем намерении. 'Мой корабль' , как бы умышленная оговорка – капитан считает себя хозяином корабля, это было понятно еще во время экскурсии. И затем, непринужденно беседуя, поправляет себя: 'Корабль Его Величества' . Капитан видел все, что происходило во время ужина. Бог его знает, как ему это удается, привычка, видимо. Он заметил и обмен тарелками и виноградную баталию. И, конечно, не ускользнул от его внимания бокал, опрокинутый Анри во время обеда. Как бы ни был зол Анри на виконта, раз уж последний "по-рыцарски' пришел ему на помощь, придется отплатить той же монетой.
– Это все, что вы мне хотели сказать, господин де Вандом?
– Я хотел попросить что-нибудь почитать. Говорят, у вас отличная библиотека.
– Буду рад предоставить ее в ваше распоряжение, – ответил капитан, – Но у меня одно строгое условие: книги не зачитывать!
– Что вы, как можно! – возмутился Анри, – Я никогда не зачитываю чужие книги. И, спешу вас уверить, очень аккуратно с ними обращаюсь.
– В этом я не сомневаюсь, – сказал капитан, окинув взглядом изящного, аккуратненького пажа. И вздохнул.
– Что ж, молодые люди, милости просим в библиотеку. Здесь недалеко.
Оказывается, опальный мушкетер, и свободный художник тоже решили запастись литературой на время путешествия. Анри об этом догадался, но, воображая себя участником интриги, поклонился капитану де Вентадорну. Тот кивнул своим пассажирам и сделал приглашающий жест – идемте, мол. Граф де Вентадорн, капитан королевского флагмана, продолжал общаться с пассажирами учтивейшим образом. Может, подумал Анри, он обиделся на пиратов, и ведет себя так с нами, желая продемонстрировать свою светскость, культуру, воспитанность? Или все-таки в этом скрыта пародия на церемонность Двора Короля-Солнца, затаенная насмешка? Анри не доводилось путешествовать ни на комфортабельных кораблях королевского флота, ни на пиратских посудинах. Юный интриган не без смущения вспомнил свои глупые идеи о бунте на корабле и требовании изменить курс на Китай. Знал бы капитан де Вентадорн о таких диких планах его юного пассажира! К счастью, 'хозяин" «Короны» знать об этом не мог.
А перед дверью возникла заминка. Люк, зная об опале, постигшей Гугенота, предложил ему пройти первому, желая выказать уважение. Гугенот, зная Люка по Парижу как талантливого художника, предложил ему воспользоваться этой честью. Капитан посматривал на них с добродушной усмешкой. Анри де Вандом еще более проникся уважением к капитану. Свободный бродячий художник и дуэлянт, а капитан ведет себя с ними, подчеркивая свое уважение, во всяком случае, больше выказывает его художнику и Гугеноту, чем папиным генералам. Esse Homo![29]29
Esse Homo! – Се Человек! / лат/. Эссе Хомо.
[Закрыть] – восторженно подумал Вандом.
Но что эти парни устроили здесь полемику, образовав пробку в дверях? Она, Анжелика де Бофор, не делала бы из этого проблемы. Она привыкла, чтобы перед ней раскрывали двери, ей уступали дорогу, ее пропускали вперед.
– Я слышал или читал когда-то, – сказал Гугенот, – Что какой-то король в похожей ситуации повел себя не по этикету, пренебрегая своим величием, уступил дорогу художнику. Возможно, господин Люк, вы слышали об этом факте.
– Рафаэль Санти… – стал, вспоминать Люк, – Или нет, Леонардо да Винчи, а король – Франциск Первый. Или нет, испанский король, а художник Диего де Сильва Веласкес? – Люк был рассеянным молодым человеком и не мог припомнить историю о короле и художнике, – А может, Питер Пауль Рубенс, – бормотал Люк, – вот только король… наш Анри…
''Я не король' , – подумал Анри, хихикнув.
…или Карл…Забыл! – сказал он, вздохнув.
Своих уважаемых коллег, последователей Святого Луки, проще говоря, художников, Люк Куртуа почти всегда почтительно называл полным именем, а королей по рассеянности 'Анри' , 'Луи' и так далее.
– Какая разница, – с улыбкой заметил капитан, – Вы назвали великих королей и великих художников. Позвольте выразить надежду, что вы, господин Люк, будете их достойны.
– Я в этом уверен, – сказал Гугенот.
– Это большая честь, – промолвил Люк и вышел на галерею. Гугенот – за ним.
– А вы что же, господин паж? – спросил капитан.
– Вы и со мной так любезны? – робко спросил Анри.
Капитан ограничился приветливым жестом. Анри присоединился к пассажирам. Де Вентадорн закрыл кают-компанию на ключ и теперь уже сам возглавил процессию, провожая своих пассажиров в библиотеку, которой по праву славилась его 'Корона' .
* * *
Капитан шел по лабиринтам своего пловучего дворца смело и уверенно. Он знал здесь каждый закоулок. Гугенот, видя, что Люк то и дело спотыкается и не поспевает за капитаном, взял его за руку и, обернувшись, крикнул Вандому: 'Паж! Не отставайте!" Анри замыкал шествие, семеня следом за мушкетером и художником. Те не разгадали секрет Анри де Вандома. С ролью мальчика адмиральская дочка справлялась, не скажем – отлично – ибо отлично сыгранная роль – это если бы абсолютно все были введены в заблуждение. Но кое-кто разгадал тайну пажа, следовательно, о высшем балле речи идти не может. Анри и не провалил свою роль – ибо провал роли предполагает разоблачение. Разоблачением и не пахло. Справедливости ради заметим, что объективная оценка игры де Вандома колебалась между 'хорошо' и 'удовлетворительно' , с отклонениями в ту или другую сторону.
Миновав несколько проходов и лесенок, следуя за Вентадорном, наши герои вышли на верхнюю палубу и с наслаждением вдохнули свежий морской воздух. Люк, будучи художником, разглядел на небе множество божественных оттенков, а морские волны и вовсе вскружили ему голову. Разве на суше увидишь такую красоту! Жаль только, что корабль покачивает, и в сумерках нельзя писать. Люк широко раскрыл глаза, стараясь запомнить цвета.
– Ультрамарин… – бормотал Люк, – Да, конечно, ультрамарин! В тени, наверно, добавим кадмия фиолетового темного. Нет, кадмий с ультрамарином не сочетается. Лазурь железная. Точно! А на свету – белил. И еще, наверно, изумрудной зелени. Ай, белила-белила… Их, конечно, не хватит! А хватит ли мне ультрамарина, берлинской лазури и изумрудной зелени? Надеюсь, хватит. Но белил наверняка не хватит. И охры маловато. Зря я пожадничал. Надо было больше брать белил!
– Надо было больше брать пороха! – сказал Гугенот.
– Черт возьми, господин де Монваллан! Порох вы сможете использовать трофейный, когда ваш выйдет. А вот белила – очень сомневаюсь, что среди военных трофеев окажутся цинковые белила!
– Свинцовые годятся? – спросил капитан.
– Если белила получают из свинца, мы вам добудем белила, Люк! – заявил воинственный Гугенот, – Это наше дело.
– Свинец для пуль не то, что свинец для живописи. Мне нужен пигмент. Белый порошок, понимаете? – стал объяснять Люк, – А разве у вас есть свинцовые белила, господин капитан?
– Спросите лучше, чего у меня нет, – ответил капитан, – Один художник оставил в качестве платы за проезд. Я не хотел лишать живописца его имущества, но он заверил меня, что краски ему более не понадобятся, а вот деньги как нельзя более кстати. И расплатился пейзажами и натюрмортами, что вы уже видели в кают-компании и еще увидите в библиотеке и биллиардной. Малый не без таланта, но решил, что в наши дни живописью не прокормишься. Решил заняться торговлей. А краски так и лежат с тех пор, вас дожидаются.
– Отлично! – воскликнул Люк, – Завтра же и начнем, как договорились.
Он задрал голову, любуясь парусами.
– Эх! – вздохнул художник. – И охры маловато.
– Светлой или золотистой? – спросил капитан.
– И той и другой, – ответил Люк, – Знаете, охра тоже быстро кончается. Чтобы писать паруса, ее уйдет чертова уйма. А о рангоуте и такелаже я и не говорю.
– Что такое 'такелаж"? – спросил паж, – И "ран… 'как вы сказали?
– Рангоут, – повторил Люк, – Такелаж – это вот эти тросы, видите? А рангоут – все, что из дерева. Мачты, бушприт и реи. Я, конечно, объясняю примитивно…и тупо, да, господин капитан?
– В принципе правильно и доступно для господина де Вандома, – сказал капитан, – Хочу, чтобы вы знали еще кое-что: рангоут 'Короны' из мачтовых лесов господина дю Валлона. Это владелец лучших мачтовых лесов Франции.
– Портос? – спросил Гугенот.
– Портос, он самый. Так его зовут, – подтвердил капитан.
– А мачты изготовлены из сосен, которые выросли в Вилле-Котре или в Турени? – спросил Вандом.
– Сие мне не ведомо, – сказал капитан насмешливо, – Вещая вам о соснах Портоса, я имел в виду неподвижный рангоут. Мачты от сих до марса…
– До чего? – спросил паж.
– Марс! Вот! – сказал Гугенот с некоторым раздражением и показал на марсовую площадку.
– …и стеньги, – продолжал де Вентадорн.
– Кто? – спросил Анри опять.
– Вот тупой! – Гугенота все-таки прорвало, – Составная часть мачты! Смотри, салажонок!
– Ну, вы-то тоже не морской волк, – парировал салажонок Вандом.
– Господин Анж де Монваллан, вооружитесь ангельским терпением соответственно вашему имени и не гневайтесь на столь некомпетентного пассажира. Специально для Анри де Вандома добавлю, что рангоут в переводе с голландского означает 'круглое дерево' . Сейчас мы с вами находимся возле бизань-мачты. Задней мачты, понимаете, паж? То есть мы на корме. Но рангоут бывает и подвижный. Это реи. Реи поворачиваются вокруг мачты. Следовательно, относятся к подвижному рангоуту. Но я вижу, наш милый паж скучает.
– О ради Бога! – воскликнул Гугенот, – Мы еще не говорили о такелаже.
– Очень коротко, чтобы не быть назойливым. Такелаж бывает стоячий и бегучий…
''И куда же он "бегает"? ' – подумал паж.
…Стоячий такелаж, из растительных волокон – это туго натянутые канаты. Видите, какие они толстые. Толщина равна примерно руке юного Вандома. Их роль…
– Растяжка, – сказал Гугенот.
– Вот именно, – сказал Вентадорн с одобрением, – Без этих растяжек мачта вмиг бы расшаталась и рухнула.
Анри потрогал маленькой тонкой ручонкой дерево толстой бизань-мачты из корабельных лесов Портоса и подумал: 'Вот ужас-то!
– Милые мои пассажиры, со всеми этими тонкостями вы еще успеете познакомиться. Я же начинаю с азов. Мой короткий комментарий о такелаже продолжается. Ванты, запомните это слово, мои очаровательные пассажиры – это главная часть стоячего такелажа, – и капитан взялся за эту 'главную часть' , – Ванты, господин де Вандом, понимаете? Захотите вспомнить веревочные лестницы, по которым бегают наши ловкие матросы, вспомните банты на ваших нарядных камзолах и…прочей одежде.
– Зачем вы мне говорите о бантах? – спросил Анри де Вандом, – Мое мышление несколько отличается от мышления владельца лучших корабельных лесов, господина Портоса! Для того чтобы я вспомнил ванты, мне не надо менять буквы, я лучше вспомню побег Бофора из Венсена. Словом, веревочную лестницу.
– Простите, – сказал капитан, – Впечатление обманчиво. Итак,…ванты.
– Ванты идут от топ-мачты к бортам, – вставил Гугенот. Он хотел показать, что не такой он салажонок как Вандом, и кое-что знает. А хитрый капитан такой своей лекцией для самых-самых необразованных, может быть, сводит счеты в столь мягкой форме с мальчиками из Фонтенбло.
– Браво, сударь, браво! – сказал капитан, – Здесь у нас бизань-ванты. Там, дальше, видите?
Грот-стень-ванты. Есть и брам-стень-ванты, идущие к салингам. Но, полагаю, брам-стень-ванты и салинг это…не то что для гардемаринов, не то что для матросов-профессионалов но, милые мои пассажиры, не для вас. Пока я вас накормил достаточно.
Анри подумал, что ни за какие сокровища мира он не полез бы по брам-стень-вантам на этот самый салинг!
А Гугенот начал тупить:
– Ваш урок мы усвоили, дорогой капитан! Рангоут – веревки, такелаж – доски. Бревна из лесов Портоса. Простите, все наоборот! Рангоут – бревна, такелаж – веревки! Паж, вы запомнили?
– Такелаж – снасти, рангоут – мачты и реи, – сказал Анри сухо, – Даже я это усвоил.
– А вы, как я понял, скорее тактик, чем стратег, – сказал капитан, обращаясь к Гугеноту.
– Я, скорее стратег, чем тактик, – возразил Гугенот, – Спасибо, господин капитан. Все чертовски интересно. От вас можно получить много ценной информации. Надеюсь, вы нам еще много чего расскажете, пока мы идем в Алжир. Мне, как уроженцу Ла Рошели, было весьма интересно узнать, что ванты – это веревочные лестницы. И я сегодня же доведу эту информацию до сведения прочих мальчиков из Фонтенбло, с вашего позволения.
– Не обижайтесь, – сказал капитан, – Я пошутил.
– Не грубите нашему капитану, господин Гугенот, – сказал Анри, – Вот я действительно узнал очень много интересных вещей!
– Видите, – сказал капитан, – Пажу герцога моя проповедь понравилась.
