Текст книги "Марина Цветаева. Письма 1924-1927"

Автор книги: Марина Цветаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Был бы щит, начертала бы: «Ne daigne» ^{149}.

Жизнь – вокзал, скоро уеду, куда не скажу.

Марина Цветаева

В своем ответе Цветаева не соблюдает все пункты анкеты, а в ответах не всегда точна. Так, например, мать не была ученицей А.Г. Рубинштейна, а, по свидетельству Анастасии Цветаевой, ученицей ученика музыканта; есть и другие мелкие неточности: книга «Версты II» была издана в Москве дважды: в 1921 и 1922 гг.; перерыв в печати был у Цветаевой не на 10, а на 5 лет, так как в 1913 г. она издала сборник «Из двух книг», который не упомянула в «Ответе на анкету»; «Царь-девица» вышла в 1922 г., а не в 1920 г.; поэма «Переулочки» написана не в 1921 г., а в 1922 г., проза поэта («Мой ответ О. Мандельштаму», 1926 г.) в «Современных записках» не появилась и т.д. Однако «Ответ на анкету» можно считать истинной автобиографией поэта.

35-26. К.Б. Родзевичу

Дорогой Радзевич,

завтра после-завтра (нынче пятница) у меня заняты, могу в понедельник или во вторник. Вечером, конечно, – все утра мои и дни заняты сыном (как Ваши – съездом) ^[751].

Много работаю, но обо всём – при встрече.

_____

Итак, в понедельник или во вторник, в 7 ч<асов> вечера, чтобы застать сына (ложится в 8 ч<асов>.)

Будьте милы, ответьте pneu ^{150} – в понедельник или во вторник?

Сердечный привет

М. Цветаева

_____

Приезжайте ко мне, потом пойдем ходить.

8, rue Rouvet. Метро La Villette (желт<ый> огонь), остановка Pont de Flandre.

Париж, 9 апр<еля>, пятница, 6 ч<асов> веч<ера>. <1926 г.>

Впервые – Письма к Константину Родзевичу. С. 165. Печ. по тексту первой публикации..

36-26. К.Б. Родзевичу

Дорогой Радзевич,

У меня освободилось завтра – воскресенье. Самое лучшее, если бы пришли завтра в 7 ч<асов>. Или в половину восьмого. Маршрут Вам известен.

Не можете в воскресенье – в понедельник. Вторник у меня уже занят.

Я бы на Вашем месте пришла в воскресенье.

МЦ.

Париж, 10-го апр<еля>, 1926 г., суббота.

Впервые – Письма к Константину Родзевичу. С. 167. Печ. по тексту первой публикации.

37-26. M.B. Вишняку

Многоуважаемый

Марк Вениаминович,

Посылаю Вам по просьбе Федора Августовича ^[752] статью «Проза поэта» ^[753]. В случае могущих быть несогласий помечайте, пожалуйста, карандашом на полях. Если таких пометок окажется много – дружественно разойдемся. Если пустяки – тем лучше.

Рукопись мне, так или иначе, верните – в случае принятия для переписки по старой орфографии ^[754].

Очень просила бы не задержать с ответом, – судьбу рукописи мне нужно выяснить еще до отъезда ^[755] (крайний срок – 22-го). Если можно, верните экспрессом.

Сердечный привет

Марина Цветаева

8, Rue Rouvet

(19-me)

Париж, 15-го апр<еля> 1926 г.

_____

Авторская корректура обязательна.

Впервые – Поэт и время. С. 124. СС-7. С. 54. Печ. по СС-7.

38-26. Б.Л. Пастернаку

<Около 18 апреля 1926 г.>

Люб<опытно>, что те твои письма я прочла раз – и потом не перечитывала, м<ожет> б<ыть> бессознательно превращ<ая> их в живую речь, которую нельзя слышать вторично. А это (о Ходасевиче и Брюсове) много раз, в полном покое и вооруженности ^[756].

Борис, не взрывайся по пуст<якам>. Он (Ходасевич) тебя не любил и не любит и главное – любить не может, любил бы – не тебя или – не он. «Пастернак сильно-разд<утое> явление», вот что он говорит о тебе направо и налево, а мне в спину – я только что вышла из комнаты – Сереже: «Между прочим М<арина> И<вановна> сильно преувеличивает Пастернака. Как всё, впрочем».

Не огорчайся, что тебе делать с любовью Ходасевича? Зачем она тебе? Ты большой и можешь любить (включ<ительно>) и Ходасевича. Он – тобой – разорвется, взорвется, на тебе сорв<ется>. Его нелюбовь к тебе – самозащита. Цену тебе (как мне) он знает.

И не утешай меня, пожалуйста, я против всякого равно– без– тще-душия забронирована. Полу-друзей мне не нужно.

_____

Второе. То, что ты написал о Брюсове – провидческое. Я как раз думала, посылать тебе или нет с Эренбургом, свою большую (прош<лым> летом) статью о нем. – Ну вот, прочтешь. – Не хочу ничего говорить заранее.

Да, ремарка: Адалис ^[757] как живую, несчастную и ничтожную, я намеренно, сознательно обострила <вариант: заострила>. Могла бы дать ее карикатурно (т.е. натуралистически), дала ее – ну словом, как я́ даю, когда даю. Не обманывайся и не считай меня дурой.

_____

«Как звук рифмует наши имена» ^[758]. Ну что ж. Ваши как звук, а наши – как смысл. И своего имени я бы не променяла даже ради рифмы с твоим / тобой.

Первая и м<ожет> б<ыть> единственная женщина революции? Ну а я – достоверно – первая и единственная обратного. И этой единственности я бы не променяла даже на твой Requiem мне <над строкой: подп<исанный> тв<оим> им<енем>>.

Обо мне, Борис, когда помру, напиши не Реквием, а гимн <вариант: оду> на рождение.

Младенца милого небесное явленье

Приветствует мой запоздалый стих… ^[759]

Requiem – покойся. Я от покоя устала, от насильного сна.

Очень хорошо – с грудными городами на груди ^[760].

_____

Стихов мне не пиши. То что можно бы – не посмеешь (мою единственность!), личное – у нас с тобой захват больше. Пиши большие вещи, Шмидта, Реквием, пиши себя, так ты больше со мной <над строкой: все равно говоришь – мне>.

За стих спасибо. Если расшифр<овать> – хорош особенно конец.

_____

Наша основная разница. Ты очень добр. Я – нет. – Я пламень и камень. Сушь – вот моя основа, всегда, в любви и вражде.

_____

Ты хочешь ввести в последнем письме элем<ент> благоразумия (большие паузы между словами, чтобы утишить дыхание). Ты в нем как главный уговаривающий.

_____

Отметить:

Еще одна разница между нами: у тебя есть объективный (для всех) словарь, у меня его нет.

_____

Третья строка предпоследнего 4-стишия ^[761] – зря. Мишурный интеллигентское слово, ставшее ирреальностью <вариант: только переносным>. Кроме того, гуща и мишурный – вразрез. Не надо. Замени.

_____

Да! Еще. Стихи мне оставь для разлуки. Сейчас встреча. (Все стихи о разлуке!) Встреча в здесь разлука, п<отому> ч<то> здесь мы разъединены, не сегодня, а всегда, «навсегда». Сейчас – полно и цельно, встреча на всех парах и на всех парусах.

И все-таки – зову тебя, хотя с падающим сердцем. И через это перейдем.

После этого мне нечего уже будет ждать выше. Бо́льшего не бывает. (Эти слова я через всю жизнь слышу к с<ебе>. Говорю их впервые.)

Впервые – Души начинают видеть. С. 182–184. Печ. по тексту первой публикации.

39-26. O.E. Колбасиной-Черновой, Н.В. И A.B. Черновым

Париж, 18-го апр<еля> 1926 г., воскресение

Дорогая Ольга Елисеевна, Наташа, Адя,

Не примите за злую волю, – у меня просто нет времени, нет времени, нет времени. Никогда ни на что.

Скоро отъезд ^[762]. Завалена и удушена неубранными вещами – чемодан без ключей – тащиться к слесарю? а где он? – хочется курить – гильзы вышли – пропали Муркины штаны – и пр. и пр. А посуда! А обед! А рукописи!

С<ергей> Я<ковлевич> всецело поглощен типографией, у Мирского ^[763] заболела мать, кроме того – живет за городом. Неорганизованный быт – вот моя единственная трагедия. Не помогли бы и деньги. Или уж – без счета!

Точного дня отъезда не знаю, не позже 22-го, а то придется пережидать Пасху, а Мур и так зелен, как все дети Парижа. («C'est l'air de Paris qui fait ça» ^{151}.)

Едем мы в St. Gilles-sur Vie. 2 комн<аты> с кухней – 400 фр<анков> в месяц. Газ. (Везде керосин и топка углем.) Место ровное и безлесое – не мое. Но лучшее для детей. Пляж и море – больше ничего. В глубь страны – огороды и лужайки, но какие-то неопределенные (пересеченная местность, выгодная для войны, но – когда войны нет?).

Сняла на полгода и уже внесла ½ суммы. Вторую – при выезде. Те же комнаты в сезон ходят по 700–800 фр<анков>. В общем, не дешево, но дешевле, чем все по соседству (была везде). Хозяевам вместе 150 лет – рыбак и рыбачка. Крохотный, но отдельный садик для Мура. Это даст мне возможность утром, готовя, писать. Дети будут пастись в саду. После обеда – на́ море.

_____

Новости: М.С. Булгакова выходит замуж за моего знакомого Радзевича. Видела и того и другую. С обоими встретилась очень хорошо. Хочу помочь, пока здесь, чем могу. С свадьбой торопятся, оба из желания закрепить: она – его желание, он – свое. Ни у того ни у другого, конечно, ни carte d'identité ^{152}, ни метрики. Необходимо добыть.

_____

У нас ярмарка, – последний привет La Villette ^[764]. Сегодня Аля идет с Володей ^[765].

– Спасибо за чудное мыло, фартучек, яичко, веточку. (Два листика последней, увы, ушли в суп!) Давно поблагодарила бы, если бы не заколдованный круг суток.

_____

Мур вырос и похудел, явно малокровен, скорее нужно увозить.

_____

Недавно заходил Невинный – проездом из Цюриха в Париж. Просил кланяться всем.

Пока до свидания. Напишите – как ваши планы? Очень хочу осенью жить в Hyères ^[766], если не уеду в Чехию. В Париж не хочу или – возможно меньше.

Впервые – Wiener Slavistisches Jahrbuch. Wien. 1976. Bd. 22. С. 113–114 (публ. Хорста Лампля). СС-6. С. 780–781. Печ. по СС-6.

40-26. Л.И. Шестову

Париж, 23-го апреля 1926 г., пятница

Дорогой Лев Исаакович,

Не пришла вчера, потому что завтра еду ^[767]. Мне очень грустно у езжать не простившись. – Вы моя самая большая человеческая ценность в Париже – даже если бы Вы не писали книг!

Но Вы бы не могли их не писать, Вы бы их все равно – думали.

Никогда не забуду Вашей (плотиновской) утренней звезды, затемняющей добродетель ^[768].

До свидания – осенью.

Из Вандеи напишу, и буду счастлива увидеть на конверте Ваш особенный, раздельный, безошибочный – нет! – непогрешимый почерк (графический оттиск Вашего гения).

Целую Вас и люблю.

МЦ.

Впервые – ВРХД. 1979. № 129. С. 125. СС-7. С. 47. Печ. по СС-7.

41-26. Д.А. Шаховскому

Париж, 24-го апреля 1926 г.

Дорогой Димитрий Алексеевич,

У Мирского умерла мать – после короткой болезни ^[769]. Он чувствует, действует и держится молодцом. Только в больших случаях узнаешь человека.

После Лондона (к 1-му июля) собирается к Вам, хочет с Вами попутешествовать. Я бы тоже хотела.

Нынче вечером уезжаю с детьми в Вандею и увожу «Благонамеренного» ^[770]. Оттуда напишу – о нем, о Вас и о себе.

До свидания – жаль, что только осенью. Сердечный привет от нас всех

МЦ

Люблю Вас как родного.

Гонорар, когда сможете, направьте по Сережиному адресу и на его имя – там, где я буду жить, банков нет. Только песок. Сережин адр<ес> до 15-го/18-го прежний. Приедет позже, после выхода «Верст» ^[771]. – Подвигаются.

_____

Мой адр<ес:>

St. Gilles-sur-Vie (Vendèe)

Avenue de la Plage

Ker-Edouard

(Vie – река. Ker – по-бретонски – дом).

Впервые – НП. С. 365–366. СС-7. с. 37–38. Печ. по СС-7.

42-26. Б.Л. Пастернаку

<Около 28 апреля 1926 г.> ^[772]

Через год ^[773]. Ты громадное счастье, которое надвигается медленно. У кого ты спрашиваешь? У той, которая с тех пор как себя помнит <вариант: уже с 7-ми лет>, три дня носила с собой письмо – только чтобы не прочесть! – а когда мальчик или девочка, которые должны были прийти через неделю, приходили сегодня – плакала. Письма, мальчики, девочки – всё ты. И мой ответ – все тот же.

(Ты гроза, которая только еще собирается.)

Не сейчас!

И это я говорю, которая всегда первая входит, первая окликает, первая тянется, первая гнется, первая выпрямляется. С другими – да. Первая и тотчас же, п<отому> ч<то> как во сне – сейчас пройдет. Недоувижу. (В переводе, не долюблю!) Разгляжу и недоувижу. И вот обеими руками – к себе, глаза зажав – к себе! Чтобы самой любить. Вот тебе и Ланн и Х-овое количество Ланнов ^[774]. Я никогда в жизни не встречала силы. Поэма конца – простая (прости за грубость) мужская сила, сила страсти, сила любви, слепая сила, вдруг оказавшаяся и душой. Были души, но в зачатке, держались в воздухе, пока я дула.

В одном ты прав – С<ергей> Я<ковлевич> единственное, что числится. С первой встречи (1905 г., Коктебель). – «За такого бы я вышла замуж!» (17 лет) ^[775].

Я бы сейчас, Борис, ни за кого не вышла замуж. Знаешь мою детскую мечту – (мечта многих, мечта мною десятки раз воушию слышанная, – и от девочек и от старух, мечта времени) – Ребенок – и одна. Жизнь с ним, в нем, без того. <Вариант: Ребенок, но без того> Или, это я уже сейчас, смерть с тем, в том. Косвенность, но важная: я вообще не понимаю появления 2-го ребенка. Будь я мужчиной, я бы боялась, у меня бы душа разрывалась. Ребенок смывает всё. И после такого смытия – опять сначала?! Но это скобки. Спешу.

Борюшка, мне еще не мыслится тот город (как страшно, что у него есть имя!). Час мыслится – не ночь, не ночь! – рассвет. Сновиденная безгрешная (ГЕНИАЛЬНО, хотя тоже ненавижу это слово) гостиница, где как в замке Психеи и Belle et la Bête и Аленького цветочка (одно) ^[776] прислуживают руки. А м<ожет> б<ыть> голоса. Условность комнаты. Потолок – чтобы раздвинуться. Пол – чтобы провалиться.

Не Романтика! (Втайне: ce n'est que ça?! ^{153} Ведь Романтика это мой штамп, чтобы сразу знали, с кем водятся, с кем не водиться!) Точное ви́дение двух глаз.

_____

Живи. Работай. 1905 год – твой подвиг. Доверши. Строка за строкой, – не строки, а кирпичи – кирпич за кирпичом – возводи здание. Я тебя люблю. Я не умру. Ты не умрешь. Всё будет.

Чей сон сбудется – твой или мой – не знаю. А м<ожет> б<ыть> мой – только начало твоего. Мои поиски. Твоя встреча.

Живи совсем спокойно. Счастье не должно падать на голову. Я как ты – молния de longue haleine ^{154}. Живи свой день, пиши, не считай дней, считай написанные строки. Я тебя спокойно люблю – полновластно. Я ведь тебе даже сейчас стихов не пишу – не сводить себя с ума, не вызывать <пропуск одного слова>, не смывать расстояний, не ставить тебя посреди комнаты, не вызывать твоей души.

Я ведь знаю что́ – стихи. (То же, что ты сказал той об истоках прозы.) Стихи – вызывание <пропуск одного слова>. Meisterlehrling ^{155} (опять Гёте!) – помнишь? ^[777] Стихи это все сонмы, коими насыщен воздух. Все бывшие и вновь желающие быть, все небывшие, но уже быть желающие. Стихи – заклятье. Стихи – в каком-то пред<еле> – полновластие. Но я не Meister, Борис, a Lehrling ^{156}.

Ахматова в 1914, кажется, году написала и напечатала

Отними и ребенка и друга

И таинственный песенный дар ^[778].

Я всегда (и тогда и сейчас) чит<ала> эти строки с содроганьем. На что решилась! Что на себя взяла! (Гумилев – следствие.)

Я бы не только не написала этих строк, я бы их не подумала, а если бы нечаянно подумала, то с содроганием открестилась бы и отплюнулась.

Потому, Борис, переполненная и захлестнутая тобой (что́ – море!), не пишу тебе стихов, тех же писем, но совершенных.

Я знаю, что больше не должна тебе писать. Ведь ты об этом просил. И ты прав. Иначе – счет дням и жизнь не в жизнь. Давай уговор: я буду тебе писать – пореже – совсем тихо, о здесь, о детях, о стихах, о мыслях. Этой связи порывать не надо. Ведь <оборвано>

Я буду молчать в тебя, расти в тебя, писать в тебя. У меня несколько больших замыслов, надо исполнить хоть один. И я весь день занята – сыном, обиходом, рук не хватает.

Борис, на карточке ты чудный ^[779]. Поскольку Маяковский воля, постольку ты – душа. Лицо души. Я тебя прекрасно помню – у нас в темноте с письмом Эренбурга. Когда я говорила с тобой, я подымала голову, а ты опускал. Этот встречный жест помню.

_____

Следующее письмо будет о Вандее, о том, как живу.

_____

Итак, через год, сама помогу выехать трезво, весело, в сознании правоты, заработанного права. Я в восторге от твоего решения (вопроса). Мне чтобы любить нужно, чтобы другой был кругом прав. Непогрешим в чутье. – Вот.

Но одна просьба: робкая: хоть пуст<ой> конв<ерт>, но хоть адрес твоей рукой. Не вычеркивай меня окончательно на целый год. Этого не должно. Будь моей редкой радостью, моим скупым божеством (о, это слово я люблю и за него стою, это не «гениальность»), но – будь. Не бросай совсем, не проваливай безвозвратно в рассвет.

_____

Не знаю, когда выедет Эренбург. Вещи сданы. Прошу его еще о синей лампе – для невралгии, – у тебя ведь есть боковое электричество (в стене, для стоячей лампы?).

Кончаю. Иду в сад к сыну.

_____

A Е.Ю. ^[780] – улыбаюсь. Ты просто не так прочел. Я написала: ты м<ожет> б<ыть> ее любишь (т.е. допускаешь, принимаешь, переносишь, расположен) —ты прочел: ты м<ожет> б<ыть> ее любил. (Расположение ведь не проходит.) т.е. расположение в прошлом, т.e. не расположение в прошлом, а любовь (употребляемый в прошлом, глагол весом / грозен). Милый Борис, ты не мог любить такую (расположенным можно быть к кому угодно, просто поворот тела в сторону, как за ужином), ты мог (можешь) любить себе обратное, но равно-сильное. Она недостаточно улица, чтобы ты ее любил, недостаточно площадь, не блоковская Катька ^[781] ведь, просто дама. И дама – недостаточно.

И – улыбка ширится – Ланн. Стало быть, орудует вещественными доказательствами. (Книжки, надписи, письма – что еще?) Да, <оборвано>.

Где будешь летом? Где твои будут летом? Как здоровье мальчика? Твой первый оттиск.

Впервые – Души начинают видеть. С. 189–193. Печ. по тексту первой публикации.

43-26. Б.Л. Пастернаку

1 мая 1926 г.

Борис! Что ты со мной делаешь? Сам просишь не писать, а сам шлешь мне книгу с надписью ^[782], от которых (книги и надписи) <пропуск одного-двух слов>. Но я буду тверда, не буду писать о тебе и себе, не буду писать сейчас, поступлю как друг.

Какие замечательные стихи из Поверх барьеров! ^[783] Борис, эта книга у меня должна быть. Если нет, достань, выкради у знакомых. Первое – Метель. Я в такой метели (городе, возникавшем только в метель, или метели, возникавшей только в таком пригороде) была однажды с Т.Ф. Скрябиной за постным маслом, которого (только повод! Не может же метель приглашать – та́к, да еще в такое утилитарное время!) конечно не оказалось. Нас сшибало с ног, захлестывало, зацеловывало. Дощатые заборчики и испуганно-счастливые глаза Скрябиной, узнававшей и мужа и сына / дуновение / родное.

Впервые – Души начинают видеть. С. 193. Печ. по тексту первой публикации.

44-26. Д.А. Шаховскому

3-го мая 1926 г.

Воистину Воскресе, дорогой Димитрий Алексеевич! Это наши с Вами слезы по поводу статьи Осоргина ^[784]. Кстати – озарение! – ведь «Посл<едние> Нов<ости>» родня «Звену», так что Осоргин (дядя) заступился за племянника (А<дамови>ча). Осоргин – золотое сердце, много раз выручал меня в Рев<олюцию>, очень рада, что – посильно – вернула. Но в «Пос<ледние> Нов<ости>» отныне ни ногой ^[785].

Как, однако, отозвался читатель-чернь! Двумя строками больш<ого> фельетона!

О своей жизни в другой раз. У меня даже мечта, что летом приедете погостить.

Очень люблю Вас. До свидания.

МЦ.

Впервые – НП. С. 366–367. СС-7. С. 38. Печ. по СС-7.

45-26. К.Б. Родзевичу

5 мая 1926 <г.>

Христос Воскресе, дорогой Радзевич!

Вот где я живу: каждый день хожу по этому каменному краю (где рыбак идет) – опускать письма, покупать спички (которых никогда нет!) – жить. Это я называю: жить, остальное – быть.

Но я о другом хотела. Я говорила о Вашей визе (carte d'identité) ^{157} своей приятельнице – Саломее Николаевне Гальперн ^[786], умной, милой и очаровательной (хорошей – тоже: когда надо). Ваше дело устроено, Вам нужно к ней заявиться – сначала письменно. Ее адрес:

44, rue du Colisée (VIII)

Madame Salome Halpern

Ей нужно знать, как сейчас Ваши дела, нужно Ваше отчество и Ваш адрес. Она хлопочет только в крайних случаях, оцените и поблагодарите. И отчество и адр<ес> сообщить могу, но дел Ваших не знаю. Поторопитесь.

Милый Радзевич, я совсем не радуюсь Вашей женитьбе ^[787], но – раз Вы решили, мне нужно Вам помочь. Не радуюсь потому что это – житейский шаг, а дело – жизни, двух жизней, (ребенок) – трех.

Будьте счастливы – не женой, так Парижем, летом и – от сердца говорю – моей дружбой, которая сто́ит моей любви.

МЦ

Впервые – Письма к Константину Родзевичу. С. 169. Печ. по тексту первой публикации. Написано на открытке с видом Сен-Жиль-сюр-Ви.

46-26. A.A. Тесковой

St. Gilles-sur-Vie, 9-го мая 1926 г.

Запоздалое Христос Воскресе, дорогая Анна Антоновна! (Сейчас последний день нашей русской Пасхи.)

Я уже две недели как в Вандее, одна с детьми, С<ергей> Я<ковлевич> очень занят новым журналом «Вёрсты» ^[788].

Прочтите, пожалуйста, мою статью «Поэт о критике» во 2-ой книге «Благонамеренного» (только что вышла), за которую меня дружно травят: Адамович, Осоргин, А. Яблоновский и даже Петр Струве, которого, впрочем, еще не читала ^[789].

«Laisser dire» ^{158} – вот что написано над дверью одного из здешних рыбацких домиков. То же говорю и я.

Дорогая Анна Антоновна, мне очень нужен весь мой матерьял (книга и вырезки), взятый у Кубки г<оспо>жой Юрчиновой. Как ее адрес?

Мой: St. GiIles-sur-Vie (Vendée)

Avenue de la Plage

Ker-Edouard.

<Приписки на полях:>

Спасибо за рыцаря^[790].

Такая радость.

Целую Вас и Ваших.

Всего доброго. Где будете летом?

М.Ц.

Впервые – Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 38 (с купюрами). СС-6. С. 343–344 (с купюрами). Печ. полностью по: Письма к Анне Тесковой. 2008. С. 35–36.

Письмо написано на открытке с видом Si. Gilles-sur-Vie.

К письму приложено письмо Али.

47-26. В.Ф. Булгакову

St. Gilles-sur-Vic (Vendée)

Avenue de la Plage

Ker-Edouard

Запоздалое Христос Воскресе, дорогой Валентин Федорович!

Как проводите Пасху? Хорошо ли во Вшенорах?

Я с детьми в Вандее – вот уже две недели. Погода разная, бывает такой ветер (ледяной, с океана), что Георгий не выходит. Бывает тепло, жарко еще не было. Живем в рыбацком домике, хозяева рыбак и рыбачка. Вместе полтораста лет. В sorciers ^{159} не верят, но верят в mauvaises gens, qui jettent un sort ^{160} (NB! Sorcier именно тот, кто бросает sort. По-нашему – дурной глаз.) Меня – не то, что чехи! – любят ^[791]. Часто сижу в хижине со старухой, раздуваю огонь мехами, слушаю, говорю.

Заботы по дому – как во Вшенорах – т.е. весь день занят. Иногда подумываю о няньке, хотя бы на три утренних часа, но… ревность или ее исток: ревностность. Не могу допустить, что Мура будут касаться чужие руки. Пока не могу.

Гулянье пожирает ¾ дня, остальная четверть все, что Вы знаете. На себя только поздний вечер, но – силы не те, порох не тот, голова не та, и – письма (нет-нет да надо ответить, кроме того, каждый день пишу С<ергею> Я<ковлевичу>).

Природа здесь однообразная: море, песок. Есть дюны, но не разлазаешься: мягкие, осыпаются под ногой. Но – лучший климат для детей во всей приморской Франции. Кроме того – ВАНДЕЯ ^[792].

Вот и все пока, дорогой Валентин Федорович. Очень рада буду получить от Вас весточку. Вспоминаю Вас с неизменной нежностью.

МЦ

С<ергей> Я<ковлевич> приезжает дней через десять – занят журналом ^[793] и получением carte d'identité ^{161}. Читали, как меня честят г<оспо>да критики за статью (о них) в «Благонамеренном»? Осоргин, Адамович, Яблоновский (последних двух не читала, обещали прислать) ^[794].

St. Gilles, 9-го мая 1926 г.

Впервые – Встречи с прошлым. Вып. 2. М.: Советская Россия. 1976. С. 193–194 (публ. М.Д. Рашковской). СС-7. С. 12–13. Печ. по СС-7.

48-26. P.M. Рильке

St. Gilles-sur-Vie

9-го мая 1926 г.

Райнер Мария Рильке! ^[795]

Смею ли я так назвать Вас? Ведь вы – воплощенная поэзия, должны знать, что уже само Ваше имя – стихотворение. Райнер Мария это звучит по-церковному – по-детски – по-рыцарски. Ваше имя не рифмуется с современностью, – оно – из прошлого или будущего – издалека. Ваше имя хотело, чтоб Вы его выбрали. (Мы сами выбираем наши имена, случившееся – всегда лишь следствие.)

Ваше крещение было прологом к Вам всему, и священник, крестивший Вас, воистину не ведал, что творил.

_____

Вы не самый мой любимый поэт («самый любимый» – степень). Вы – явление природы, которое не может быть моим и которое не любишь, а ощущаешь всем существом, или (еще не все!) Вы – воплощенная пятая стихия: сама поэзия, или (еще не все) Вы – то, из чего рождается поэзия и что больше ее самой – Вас.

Речь идет не о человеке-Рильке (человек – то, на что мы осуждены!), – а о духе-Рильке, который еще больше поэта и который, собственно, и называется для меня Рильке – Рильке из послезавтра.

Вы должны взглянуть на себя моими глазами: охватить себя их охватом, когда я смотрю на Вас, охватить себя – во всю даль и ширь.

Что после Вас остается делать поэту? Можно преодолеть мастера (например, Гёте), но преодолеть Вас – означает (означало бы) преодолеть поэзию. Поэт – тот, кто преодолевает (должен преодолеть) жизнь.

Вы – неодолимая задача для будущих поэтов. Поэт, что придет после Вас, должен быть Вами, т.е. Вы должны еще раз родиться.

Вы возвращаете словам их изначальный смысл, вещам же – их изначальные слова (ценности) ^{162}. Если, например, Вы говорите «великолепно», Вы говорите о «великой лепоте» ^{163}, о значении слова при его возникновении. (Теперь же «великолепно» – всего лишь стершийся восклицательный знак.)

По-русски я все это сказала бы Вам яснее, но не хочу утруждать Вас чтением по-русски, буду лучше утруждать себя писанием по-немецки ^[796].

Первое в Вашем письме, что бросило меня на вершину радости (не – вознесло, не – привело), было слово «май», которое Вы пишете через «у», возвращая ему тем самым старинное благородство. «Май» через «i» – в этом что-то от первого мая, не праздника рабочих, который (возможно) когда-нибудь еще будет прекрасен, – а от безобидного буржуазного мая обрученных и (не слишком сильно) влюбленных.

_____

Несколько кратких (самых необходимых) биографических сведений: из русской революции (не революционной России, революция – это страна со своими собственными – и вечными – законами!) уехала я – через Берлин – в Прагу, взяв Ваши книги с собой. В Праге я впервые читала «Ранние стихотворения» ^[797]. И я полюбила Прагу – с первого дня – потому что Вы там учились.

В Праге я жила с 1922 по 1925, три года, а в ноябре 1925 уехала в Париж. Вы еще были там? ^[798]

На случай, если Вы там были:

Почему я к Вам не пришла? Потому что люблю Вас – больше всего на свете. Совсем просто. И – потому, что Вы меня не знаете. От страждущей гордости, трепета перед случайностью (или судьбой, как хотите). А может быть, – от страха, что придется встретить Ваш холодный, взгляд – на пороге Вашей комнаты. (Ведь Вы не могли взглянуть на меня иначе! А если бы и могли – это был бы взгляд, предназначенный для постороннего – ведь Вы не знали меня! – то есть: все равно холодный.)

И еще: Вы всегда будете воспринимать меня как русскую, я же Вас – как чисто-человеческое (божественное) явление. В этом сложность нашей слишком своеобразной нации: все что в нас – наше Я, европейцы считают «русским».

(То же самое происходит у нас с китайцами, японцами, неграми, – очень далекими или очень дикими.)

_____

Райнер Мария, ничто не потеряно: в следующем (1927) году приедет Борис ^[799] и мы навестим Вас, где бы Вы ни находились. Бориса я знаю очень мало, но люблю его, как любят лишь никогда не виденных (давно ушедших или тех, кто еще впереди: идущих за нами ^{164}), никогда не виденных или никогда не бывших. Он не так молод – 33 года, по-моему, но похож на мальчика. Он нисколько не в своего отца (лучшее, что может сделать сын). Я верю лишь в материнских сыновей. Вы тоже – материнский сын. Мужчина по материнской линии – потому так богат (двойное наследство).

Он – первый поэт России. Об этом знаю я, и еще несколько человек, остальным придется ждать его смерти.

_____

Я жду Ваших книг, как грозы, которая – хочу или нет разразится. Совсем как операция сердца (не метафора! каждое стихотворение (твое) врезается в сердце и режет его по-своему – хочу или нет). Не хотеть! Ничего!

Знаешь ли, почему я говорю тебе Ты и люблю тебя и – и – и – Потому что ты – сила. Самое редкое.

_____

Ты можешь не отвечать мне, я знаю, что такое время и знаю, что такое стихотворение. Знаю также, что такое письмо. Вот.

_____

В кантоне Во, в Лозанне, я была десятилетней девочкой (1903) ^[800] и многое помню из того времени. Помню взрослую негритянку в пансионе, которая должна была учиться французскому. Она ничему не училась и ела фиалки. Это – самое яркое воспоминание. Голубые губы – у негров они не красные – и голубые фиалки. Голубое Женевское озеро – уже потом.

_____

Чего я от тебя хочу, Райнер? Ничего. Всего. Чтобы ты позволил мне каждый миг моей жизни подымать на тебя взгляд – как на гору, которая меня охраняет (словно каменный ангел-хранитель!).

Пока я тебя не знала, я могла и так, теперь, когда я знаю тебя, – мне нужно позволение.

Ибо душа моя хорошо воспитана.

_____

Но писать тебе я буду – хочешь ты этого или нет. О твоей России (цикл «Цари» ^[801] и прочее). О многом.

Твои русские буквы. Умиление. Я, которая как индеец (или индус?) никогда не плачу, я чуть было не –

_____

Я читала твое письмо на берегу океана, океан читал со мной, мы вместе читали. Тебя не смущает, что он читал тоже? Других не будет, я слишком ревнива (к тебе – ревностна).

_____

Вот мои книги ^[802] – можешь не читать – положи их на свой письменный стол и поверь мне на слово – до меня их не было. (На свете – не на столе!)

_____

10 мая 1926

Знаете, как сегодня (10-го) я получила Ваши книги ^[803]. Дети еще спали (7 утра), я внезапно вскочила и побежала к двери. И в тот же миг – рука моя уже была на дверной ручке – постучал почтальон – прямо мне в руку.

Мне оставалось лишь завершить движенье и, открыв дверь все той же, еще хранившей стук рукой, – принять Ваши книги.

Я их еще не открывала, иначе это письмо не уйдет сегодня – а оно должно лететь.

_____

Когда дочь моя (Ариадна) была еще совсем маленькая – два-три года – она часто спрашивала меня перед сном: «А т_ы б_у_д_е_ш_ь ч_и_т_а_т_ь Р_е_й_н_е_к_е?» ^[804]

В Рейнеке превратил ее быстрый детский слух – Райнера Мария Рильке. Дети не чувствуют пауз.

_____

Я хочу написать тебе о Вандее, моей героической французской родине. (В каждой стране и каждом столетии есть хоть одна родина – не так ли?) Я здесь ради имени. Когда человек, как я, не имеет ни денег, ни времени, он выбирает самое необходимое: насущное.

_____

Швейцария не впускает русских. Но горы должны расступиться (или расколоться!) – чтобы мы с Борисом приехали к тебе! Я верю в горы. (Измененная мною строка – но в сущности, прежняя – ибо горы рифмуются с ночами – ты ведь узнаешь ее?) ^[805]

Марина Цветаева

Ваше письмо к Борису уйдет сегодня же – заказным и – отданное на волю всех богов ^[806]. Россия для меня все еще – какой-то потусторонний мир.

Впервые – Вопросы литературы. С. 243–247 (с купюрами). СС-7. С. 55–58. Печ. по кн.: Небесная арка. С. 52–57.

49-26. В.Ф. Булгакову

St. Gilles. 11-го мая 1926 г.

Дорогой Валентин Федорович,

Иждивенские деньги перешлите, пожалуйста, Сереже, по старому адр<есу>, иначе ему не на что будет выехать к нам. Расписки посланы вчера.

Тороплюсь на почту. Сердечный привет Вам и Вашим.