Текст книги "Лабиринты судьбы"
Автор книги: Марина Преображенская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)
– Какое там хорошо! У меня мать болеет, не встает. Отец в запое месяцами. Вон, Юрик – то ангина, то скарлатина. Я все на больничном с ним. Хозяйство выручает.
– А что у вас?
– Рябушек с десяток, кролей немного да два поросенка. На зиму заколем, все с мясом. Вот, говорят, в колхозе комбикорм кончается. Как кончится, так и заколем. С курами попроще. Они неприхотливы, а с них и мясо и яйца.
– А ты где работаешь? – В принципе меня мало интересовало место работы Тани, но так, для поддержания светской беседы…
– В ПТУ. Мастером-технологом у поваров.
Она равнодушно смотрела в телевизор, и было ясно, что ее вряд ли увлекает какая-то там научно-популярная передача о производстве чугуна и стали в стране. Вдруг она оживилась и с сознанием собственной гениальности хлопнула себя по колену.
– Слушай, идея!
– Ну? – меня заинтересовал этот неожиданный всплеск эмоций.
– Я не знаю, что у тебя произошло, но чувствую, что тебе нужно куда-то податься, потому что домой ты возвращаться не собираешься. Так?
– Ну, допустим, что так. – Я выжидающе посмотрела на ее зарумянившееся лицо.
«Все-таки она хороша, – с гордостью одобрив выбор брата, подумала я про себя. – Слегка полновата, но роды… Да и к чему ей особо блюсти формы».
– Ты не подумай, что я тебя выпроваживаю. Живи здесь, сколько захочешь, но, поверь мне, здесь такая тоска! Даже танцы раз в год по обещанию, а знаешь, кто кавалеры – дураки! Самые натуральные, из «дурки». У тебя здесь через неделю поедет крыша.
– Тань, я не буду мешать. Я лишь передохну, и…
– Ну-ну. И что – и? Ты погоди, не суетись. Я тебе дело предлагаю. – Она нахмурила брови, что-то подсчитывая и соображая. Ее пухлые губки шевелились, веки были прикрыты. Она теребила пальцами завиток русого локона на виске и наконец решилась:
– Сегодня у нас вторник. В пятницу я буду в училище, и ты поедешь со мной.
– Зачем?
– Вот зачем – устрою тебя.
– В ПТУ?
– Да, в ПТУ. И ты не обижайся. Это временно. Ты отучишься год, получишь специальность и пойдешь работать по лимиту. Тебе дадут комнату в общежитии. У тебя будет возможность получать свои деньги, иметь крышу над головой, форменную одежду и двухразовое бесплатное питание. Ну как?
– Не знаю. – Я сомневалась в правильности подобного решения. Мне совершенно не по душе была специальность повара, но с другой стороны… – Тань, я тебе очень благодарна, но я моту подумать до пятницы?
– Думай, думай. Не тороплю. Но ты учти, у нас там учатся не только лохи из восьмилетки, посыпавшиеся на гусарях.
– Чего?
– На двойках. Там и абитуриенты, провалившиеся в вузы. Они даже в путягу не ходят. Записываются на подготовительные курсы и учатся. А в ПТУ появляются к зачетам, да и то не всегда. А то, глядишь, и понравится. Вот я – повар, и ничего, не страдаю. Мне обед сготовить – десять минут. Из топора кашу могу. Я бы с удовольствием поварила, хлебное место по нынешним временам. Только здесь уже все хлебные места под широкими крылышками на сто поколений вперед. Народ-то у нас ушлый. Ты не волнуйся, я не гоню, но подумай хорошенько.
Танино предложение меня заинтересовало. И я с облегчением представила себе радужные перспективы будущего.
Неделя пролетела незаметно. Я с легкостью тратила свои деньги на продукты, чтобы не сидеть на шее у семьи брата. Только маленькая заначка в три рубля – НЗ – была аккуратно сложена и засунута в самый дальний угол потайного кармашка рюкзачка. В конце концов у меня был филин, которого я предполагала сдать в комиссионку и получить за него немалую сумму.
К пятнице я узнала, что у Тани есть «москвичонок», подарок отца, что она сама водит машину и что нам не придется коптеть в переполненном автобусе.
Машина стремительно неслась по Рязанскому шоссе в сторону Москвы. Таня вела ее легко и без напряжения. Чувствовалось, что она уверенно сидит за рулем и оживленная, полная машин трасса для нее не в тягость.
Я же, наоборот, как всегда, боялась плотного потока машин и испуганно шарахалась от летящих навстречу нам бездушных морд автомобилей, хищно отражавших утренние лучи поднимающегося солнца.
Рязанка закончилась, и при въезде на Кольцевую образовалась небольшая пробка.
– Это всегда так по пятницам. Сейчас еще ничего, а вот к вечеру, когда поедем обратно, будем ползком ползти. Выходные на носу. Народ на участки ломанулся.
Вдруг сердце мое оборвалось: прямо на нас по встречной полосе неслась серебристая огромная иномарка.
– Кретин! – Таня вдавила педаль тормоза, и наш «москвич» развернуло поперек дороги.
Машина, летящая нам в лоб, юзом проползла в нескольких сантиметрах от нас и со скрежетом ударилась в бок белого «жигуля».
– Камикадзе! Идиот хренов! По встречной летит, жить надоело, что ли?! – Таня ругалась, и было видно, что, несмотря на всю ее водительскую многоопытность, в аварию она еще не попадала ни разу и была очень напугана. Но тем не менее, собрав все свое самообладание, она развернула машину и, уже не мешая движению, выехала к обочине.
Мы вышли из машины и подошли к иномарке и «жигулю».
В серебристом автомобиле, положив руки на руль и склонив к рукам голову, сидела девушка. Плечи ее содрогались от всхлипываний, светло-каштановые волосы струились мелкими завитками, и я никак не могла рассмотреть, все ли у нее в порядке, не ранена ли она, не нужна ли ей срочная помощь.
– Да вроде в порядке, – сказала Таня. – Перепугалась вот только.
Мы подошли к «жигуленку». Из него пытался выбраться злой, чертыхающийся мужичок. Он дергал заклинившую дверь и никак не мог с ней справиться.
– Ну, слава Богу, без жертв, – констатировала Таня, и мы направились к своей машине.
Я еще раз посмотрела на склоненные плечи девушки, и она неожиданно подняла лицо.
У меня перехватило дыхание.
– Настя?
– Ты ее знаешь? – удивилась жена Андрея и приблизилась к серебристой иномарке.
– Настя, вы ли это? – крикнула я в полуоткрытое боковое окошко.
– Я вас не знаю! – зло сверкнула мокрыми от слез глазами девушка. – Не знаю вас! И вообще, Настей меня никто не называет! Я Стася! Стася, понятно?
– Понятно. – Мне стало плохо. Мне показалось, что, может быть, в случившемся есть и моя доля вины.
– Ну, что ты за дура! – урезонила меня Таня. – Не слишком волнуйся по этому поводу. При чем здесь ты? Нечего носиться угорелой по переполненным трассам.
Мы отъехали от места происшествия, чтоб не связываться с назойливыми и дотошными гаишниками.
– А чего их ждать? Время зря терять, – рассудительно решила Татьяна и внимательнее, чем прежде, всматривалась в дорогу.
– У нас с тобой дел – уйма, пусть сами разбираются. Да? – Она скользнула глазами по моему профилю и снова уставилась на дорогу.
Разговор явно не клеился.
Ветер обдувал мне лицо, и я молча смотрела на мелькающие дома, фонари, машины.
В это время я вспомнила об Алексее. Мне пришло в голову, что следовало бы остановиться и позвонить ему, чтобы сообщить о случившемся.
«Но почему, почему я должна это делать? Она в порядке, подумаешь, машину помяла. Если есть такие деньги на машину, непременно найдутся и на ремонт. Не у нее, так у Леши», – подумала я и поняла, что просто-напросто ревную.
Я саркастически усмехнулась, и эта гримаса не осталась незамеченной.
– Ты чего? – отреагировала Таня.
– Да так… – вздохнула я, и мне стало еще больнее.
То, что группы по специальности «повар-кондитер» были уже переполнены, меня особо не огорчило. «А секретарь-машинистка – тоже неплохо», – резюмировала Таня и удовлетворенно улыбнулась с чувством выполненного долга. Она прикрыла дверь кабинета, на котором висела выцветшая от времени таблица «Директор», и взяла меня под руку:
– Василий Игнатович согласился взять тебя в группу москвичей. Для тебя сделали исключение.
– Спасибо, – я благодарно улыбнулась. – В конце концов то, от чего я так рьяно отказывалась в школе на УПК, все-таки меня настигло здесь. А с общежитием как? Москвичам ведь общежитие не полагается?
– Ну что ты, – она посмотрела на меня снисходительно, – Василий Игнатович – это тебе не хухры-мухры, – и рассмеялась низким грудным смехом.
В этот же день я поселилась в общежитии. Из двух квартир на выбор: одна с тремя девочками и без клопов, а другая без девочек, но с клопами. Меня, конечно же, больше заинтересовала та, в которой хозяйничали насекомые.
Три сестры-мордвинки, плохо понимающие по-русски и постоянно лопочущие о чем-то на своем языке, обескуражили меня своей нечистоплотностью. Я не могла себе представить, как буду сосуществовать с ними целый год, выслушивая непонятные истерики и выметая груды объедков и мусора из-под кроватей в этом, доведенном до невообразимости за какую-то неделю, бедламе.
Клопы же, хоть существа и мерзопакостные, но молчаливые и неприхотливые. К тому же я полагала с помощью санэпидстанции перейти в наступательные действия и добиться полной победы над врагом. Я готова была сражаться за свою территорию до последней капли крови.
Старательно прибранная и вымытая квартира, оттертые до прозрачной невидимости окна, расставленная по местам мебель и очищенная от ржавых потеков ванная удовлетворили бы самый взыскательный и требовательный взор. Я радостно щелкнула пальцами правой руки, чечеткой прошлась по выскобленному паркету, приняла душ и, довольная проделанной работой, вышла погулять.
«Вот и все, – счастливо подумала я. – Начинаем жизнь сызнова».
Я улыбалась, и люди, идущие мне навстречу, улыбались ответно. На обшарпанной скамеечке теснились плотной группкой панкующие отпрыски. Их лица были ярко раскрашены, щетинистые гребни вызывающе торчали, одежда была демонстративно изодрана, но, несмотря на их неприемлемый для меня внешний вид, я вдруг ощутила, как близки они мне по вольному духу свободы.
Один из ребят оглянулся на меня и весело подмигнул. Я ответила ему тем же, и все компания приветственно замахала мне руками. Если бы не мое пуританское воспитание и консервативное мышление, я бы не преминула присоединиться к ним.
Они смеялись, пели, шутили, а я шла все дальше, и губы мои расплывались в улыбке, и в голове звучал бодрый мотивчик, и сердце мое весело отстукивало в такт быстрым шагам.
Мне так хотелось поделиться хоть с кем-нибудь своей радостью, что, когда я поравнялась с телефоном-автоматом, рука моя инстинктивно нащупала в кармане двушку, и я вошла в будку.
Но тут меня постигло разочарование. Я вдруг вспомнила, что в этом огромном, многомиллионном городе, таком ярком и многообещающем, мне некому подарить частичку своей радости.
«Леша!» – мгновенно мелькнуло у меня в голове. Ну, конечно же, Леша.
Я во второй раз за время пребывания в Москве отчетливо увидела его лицо, его прелестные, глубокие синие глаза. Вспомнила его голос и теплые нежные руки.
«Ты позвонишь?»
«Обязательно позвоню. Вот только не знаю когда».
«Можно, я тебя поцелую?»
Сердце мое наполнилось щемящим теплом, и я, подождав еще пару секунд, все-таки решилась.
«Я только расскажу ему, как устроилась. Поделюсь планами на будущее, спрошу, как у него дела, и повешу трубку. Всего-то. Мне же ничего от него не нужно. Ничего!»
Металлический диск мягко заурчал, и, когда раздались гудки, я откашлялась.
– Алло. – Чужой тенор резанул мой слух.
Еще я услышала веселые голоса, видимо, в квартире было много людей. Женский смех, вкрадчивый баритон.
– Извините, – испуганно пролепетала я и повесила трубку.
Нет, не нужно мне больше никакой боли! Я не хочу привязываться, прирастать, привыкать, чтобы потом снова разрывать душу. Во имя будущего. Не хочу!
Я вспомнила себя, лежащую у ног Кирилла, умоляющую его пощадить меня. Я каждой клеточкой вспомнила это унижение, и глаза мои защипало.
Лучше я всю жизнь проживу одна и умру старой каргой в одиночестве, чем позволю еще хоть кому-нибудь так обойтись со мной.
Я почти бегом возвратилась в общежитие и, открывая тяжелую скрипучую дверь подъезда, наткнулась на недовольный взгляд воспитателя.
– Уже одиннадцатый час, Демина! Вы только сегодня заселились и сразу нарушаете режим проживания.
– Режим? – Я была крайне удивлена такой новостью.
– Да, представьте себе. Это не вертеп, и вот там висит распоряжение по общежитию.
– Какое распоряжение? Разве я не вправе жить по собственному распорядку? Я ведь не нарушаю чье-либо спокойствие и не причиняю никому вреда.
– Ты откуда такая умная?! Думаешь, сбежала от мамочки с папочкой, поселилась здесь и будешь распутничать и развратничать? «По собственному распорядку», – передразнил он, и щеки его надулись и покраснели так, словно за каждую из них вложили по горячей сардельке.
– Я, – я задохнулась от обиды и унижения, – я не хочу, чтоб вы со мной так разговаривали.
– А я не хочу, – он сделал упор на словах «не хочу», – чтоб вы приходили после десяти. Ясно? – Он презрительно оглядел меня с ног до головы. – Но есть компромисс…
Он не успел договорить, как краска схлынула с моего лица, и я гневно крикнула ему в лицо:
– Ты, боров жирный! Засунь себе свой компромисс… – и кинулась к свою квартиру.
– Это тебе так не сойдет, Демина! Попомни мое слово, тебя вышвырнут отсюда, и ты пойдешь на панель!
Я с грохотом захлопнула свою дверь и, уткнувшись носом в холодное стекло, посмотрела вниз.
Прямо подо мной был козырек балкона второго этажа. На втором этаже у нас располагалась кастелянская, и там никто не жил. Чуть правее – пожарная лестница. По ней взбирался какой-то юный эквилибрист.
Мне стало смешно. Я сообразила, что это, видимо, кто-нибудь из жильцов соседнего, «мужского» подъезда.
Вдруг в дверь громко постучали. Я вздрогнула.
– Демина! Откройте дверь!
– Кто там? – Я отошла от окна, поплотнее задернула шторы и стала прислушиваться к звукам за дверью.
– Проверка.
С ума сойти, проверки еще! Я открыла дверь и пропустила в комнату важный триумвират: воспитатель, одна из трех мордвинок и еще какая-то до сих пор не встречавшаяся мне девушка в черных роговых очках и с жиденькой темной косицей на плече.
В руках у нее были тетрадка и карандаш. Они прошли по квартире, тут же оставив на полу грязные следы, заглянули в пустые тумбочки, провели поочередно пальцами по полкам и уже на выходе посмотрели на пол.
– А это что за грязь? – Воспитатель ткнул жирным пальцем в собственные следы. – Что за грязь, спрашиваю? – Он снова надул щеки, и мне стало смешно.
– Ваша, сэр, – с издевкой произнесла я.
– Пооскорбляй, Демина, – зашипел он и двинулся на меня.
– Что вы, сэр. Я ошиблась, эта грязь не ваша. Ваша всегда на вас. Она от вас неотделима.
Та, что в роговых очках, не удержала важной мины и рассмеялась. Воспитатель зло зыркнул на нее и, бросив: «Два в табель!» – пошел из квартиры, но, взявшись за ручку двери, добавил, не поворачивая головы: – Завтра подъезд мыть ее очередь.
Мордвинка наморщила нос и, сощурив глазки, искренне удивилась:
– Будем наказать? Здесь же чиста.
– А ты вообще молчи, – сказала та, что в очках. И, обратившись ко мне, тихо добавила: – Лучше не возникай, он тебя со свету сживет.
– Спасибо, – безразлично ответила я и выставила эту огородную комиссию за дверь.
Дверь захлопнулась, и я снова подошла к окну. Я отодвинула штору и чуть не грохнулась на пол. Прямо на меня с той стороны окна смотрела жуткая рожа.
Я отшатнулась и схватилась за сердце. Рожа отлипла от стекла и превратилась в милое мальчишечье личико. Я облегченно вздохнула, а когда мальчик испуганно поднес палец к губам и быстро-быстро заморгал, успокоилась вовсе. Отворив форточку, я тихо спросила:
– Ты чего?
Он снова поднес палец к губам и напряженно вытянулся.
– Т-с-с, – прошептал он. – Потом. Я… не могу говорить…
– ??
– Услышат.
– А! – Я понимающе пожала плечами и стала молча следить, что же будет дальше.
Наконец мальчик расслабился и тихонечко стукнул в окно.
– Ну? – спросила я.
– Впусти, а?
Я попыталась открыть фрамугу, но она оказалась заколоченной. «Как же так? – подумала я. – Ведь еще днем я мыла окна и открывала их настежь».
– Не могу открыть. Ты в форточку попробуй.
Узкая вертикальная форточка была мала, но каким-то невероятным способом он втянулся, ужался и протиснулся в нее.
…Вопреки прогнозам Гидрометцентра, утро явило бездонную синь неба, яркое теплое солнце, тихую безветренность бабьего лета.
Я подошла к окну, открыла форточку и полной грудью вдохнула свежий воздух.
В стенку тихо постучали. Я бы не обратила внимания на этот стук, но постучали еще раз, более настойчиво, и я вспомнила, что по ту сторону стены живет Антон.
Антошка…
Я улыбнулась, представив себе, как он прислушивается к звукам из моей комнаты.
Вчерашний вечер мы провели за чаем на моей кухне. От бывших жильцов в кухонном шкафу осталось три стакана, пара тарелок, дюжина алюминиевых вилок и ложек и большой синий в белый горошек чайник. Я же привезла с собой хороший индийский чай, пару банок варенья, которые мне дала Таня, и упаковку сосисок.
– Ну, рассказывай, скалолаз, – сказала я, наливая в чайник воду.
– Антон, – он потянул мне руку, и я, чуть помешкав, пожала ее.
– Ирина.
– Вот и знакомы, – объявил он, смущенно оглядываясь по сторонам. – А ты здесь одна?
– Пока да, а там видно будет.
Я насыпала чаю в стакан и, залив его кипятком на треть, прикрыла тарелкой. Разлила кипяток по стаканам и в оставшуюся воду положила сосиски.
– У меня нет хлеба.
– Хлеба? – Антон озадаченно поморщился и зачем-то выглянул в окно. – Хлеба…
Он подошел к стене и, прижавшись к ней ухом, стал вслушиваться.
Затем он резко обернулся ко мне и с сияющим взором сообщил:
– Только ради тебя! Фокус! Нет-нет-нет, закрой глаза и уши.
– А может, мне уйти вовсе?
– Зачем? – смутился он.
Я рассмеялась и закрыла глаза.
Некоторое время в комнате было тихо, и я, не совсем понимая, что же происходит, все-таки открыла глаза.
Антон все так же стоял. Совершенно ничего не произошло, и, вопреки ожиданиям, чуда не свершилось.
– Ну, ты чего?
– Нет, я подумал, без тебя не получится. Давай пакет.
Я вынула из сумки старый полиэтиленовый пакет и протянула ему.
– Зачем?
– Нетерпеливая какая. – Он постучал в стенку, и с той стороны раздался ответный стук. Потом он стукнул два раза по два и выглянул в окно.
– Серый, кинь конец, – прошипел он кому-то.
– Момент! – раздалось в ответ.
Спустя минуту между двумя соседними окнами была налажена веревочная связь, по которой к нашему ужину доставили хлеб, масло, пачку печенья и упаковку спагетти.
– Похоже, ты собираешься здесь поселиться, – засмеялась я.
– Вовсе нет! Вы, сударыня, льстите себе.
– Ах ты, маленький негодник! – Я хлопнула его влажным полотенцем по плечу и замахнулась еще раз, но он ловко увернулся из-под удара и перехватил мою руку.
– Все! Сдаюсь! Уговорила, я останусь здесь навсегда!
– Безумец. – Я высвободила запястье из его ладони и, коснувшись пальчиком Антошкиного подбородка, великодушно разрешила: – Оставайся, я превращу тебя в золотую рыбку, и ты станешь выполнять все мои желания.
Я снова улыбнулась и подошла к стене. Два раза по два. С той стороны энергично ответили тем же, и, когда я выглянула в окно, меня уже ожидали два сияющих радостью глаза.
– Привет!
– Привет! – ответила я.
– Ну как ты там? – спросил Антон и вдруг изменился в лице.
– Нормально.
– А что это с твоим лбом?
– Что? – не поняла я и стала его ощупывать.
– У тебя зеркало есть?
– Конечно, есть. – Меня одолевала тревога, но я не хотела попадаться на крючок его шутки и мужественно продолжала диалог.
– Я серьезно! У тебя краснуха.
– Чего?
– Пойди, посмотри.
Я подошла к сумке и вынула оттуда маленькое круглое зеркальце. Посмотрела в него и ахнула. На краснуху это было не похоже. По лицу расплылись огромные красные волдыри. Я поднесла к волдырю палец и едва коснулась его, как он нестерпимо зачесался.
Паника поселилась в моем сердце. Я быстро осмотрела тело и обнаружила такие же волдыри повсюду. Только руки отчего-то были чистыми.
– Антон, – я подбежала к окну. – Я потом тебе стукну в стенку. А сейчас пойду в медпункт.
Едва я натянула свои неизменные джинсы, как в дверь гулко забарабанили.
– Иду! – крикнула я и, застегивая на ходу батник, пошла отпирать.
– Демина! Вы что себе позволяете! – заорал на меня красномордый жиртрест, но, увидев мое лицо, осекся и все-таки хрипло добавил: – Твоя очередь дежурить.
– О Боже! – простонала я. – Вы изверг. Вам место в детской колонии для малолетних преступников.
– Нет, Демина, ты ошибаешься, – усмехнулся воспитатель. – Я уже работал там и понял – не мое это место. Но с такими строптивыми, как ты, я сталкивался неоднократно, и лучше тебе не лезть на рожон.
– Послушайте, – заискивающе пропела я. – Мне кажется, мы смогли бы договориться, только не сейчас. Посмотрите, что с моим лицом. Мне необходимо найти медпункт.
– Я проведу тебя, – почти с состраданием продолжил воспитатель и, смягчившись от моего елейного голоска, с надеждой добавил: – А вечером жди в гости.
