Текст книги "Лабиринты судьбы"
Автор книги: Марина Преображенская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)
21
– Ну и наглец! – неожиданно произнесла я так, что проходящий мимо меня молодой человек от неожиданности остановился.
– П-п-простите… – Он ничего не понимающим, но виноватым взглядом посмотрел на меня.
– Это не вам, – рассеянно бросила я, махнула рукой и пошла в сторону метро.
Первое смятение прошло. С удивлением я обнаружила, что во мне нет гнева и обиды, хоть и понимала, как цинично меня использовали.
Весна подступала вовсю. Приближалось Восьмое марта. Международный женский день, значение которого за последнее время в меняющейся стране несколько поубавилось, все же будоражил предпраздничным настроением большую часть населения. Юноши носились с красиво упакованными свертками, приценивались к цветам, помещенным в прозрачные коробки с горящими внутри свечами для обогрева. Женщины ходили, загруженные огромными продуктовыми сумками, как всегда, даже в свой праздник, взваливая на себя основную хозяйственно-кухонную часть подготовки.
– Вольф… Вольф… Вольф… – вспоминала я, где раньше могла слышать это имя. – Ах, Вольф! – Меня озарила ошеломляющая догадка. – Ну конечно же, когда-то мне говорила о нем Марта.
С неожиданной ясностью я вспомнила наш разговор у подъезда общежития. Боже мой, как все переплетено, как все взаимосвязано в этом мире! Но, вполне вероятно, что это не тот человек. Уж никак не вяжется представление о безжалостном главаре бандитской шайки с этим милым, почти детским взглядом глубоких синих глаз, с этим нежным касанием теплых рук, с этим страстным пламенем жаркого рта.
«Нет, конечно же, тот Вольф, о котором мне говорила Марта, и этот Вольф – простое совпадение»…
Но откуда такая роскошь? Откуда столько денег и возможностей? А его связи? А рестораны, сауны? Именно об этом я и слышала от Марты.
Я противоречила сама себе. То я уговаривала себя, что Леша – большой талант, молодой, но гениальный художник, который сумел пробить себе дорогу в большое искусство. Но где его мастерская и когда он занимается живописью?
Тогда я предположила, что он удачливый бизнесмен, вовремя вложивший и раскрутивший свои капиталы. Это выглядело более правдоподобно, но тут же появлялась масса несостыковок, терзавших меня.
«Неужели он бандит? Низкий, мерзкий вор, мафиози, так прекрасно маскирующийся, скрывающий свое подлое истинное лицо?»
Идти домой мне не хотелось, и я, резко повернув от метро, пошла в сторону рынка. Собственно, мне ничего не нужно было покупать, но на подходе к рынку расстелили свои клеенки местные пенсионерки и бичеватого вида люди, далекие от пенсионного возраста. На клеенках, расположившихся по обе стороны дороги, лежала всякая ерунда доперестроечного, а порой и дореволюционного периода. Мне нравилось смотреть на пожелтевшие фотографии прадедов и прабабок торгующего люда, на черные костяные светильники, являющиеся скорее антиквариатом, чем предметом бытового пользования, на булавки, цепочки, значки, фарфоровые статуэтки и стеклянные вазы, короче, на всю ту утварь, которую следовало бы поместить в историко-архивный музей и изучать по ней «историю государства Российского».
Поход к рынку несколько отвлек меня от неотвязных мыслей. Я даже поторговалась с одной бабулькой и купила у нее, непонятно зачем, старенькую брошь с отломанным замочком и выпавшими на треть камешками красно-гранатового цвета.
– Ой, спасибо, доченька! Дай Бог здоровья, счастья и любви тебе! – Бабулька складывала мятую тысчонку в маленький прямоугольничек и доставала серенький, вышитый шелком носовой платок, вероятно, чтоб использовать его вместо кошелька.
– Как же, мамаша, – усмехнулась я с грустью. – И счастья даст, и радости. От себя оторвет да в мои руки положит.
– Даст, даст, не сумлевайся! А может, тебе вот и эту брошечку?
– Одной хватит, благодарствую, – ответила я, почувствовав, что еще немного настойчивости со стороны «коробейницы», и я заберу все это барахло вместе с разорванными башмаками неопределенно-растоптанного размера и стану благодарно запихивать покупку в свою маленькую кожаную сумочку.
Я попыталась поймать рукой только что болтавшуюся на узком длинном ремешке сумочку, но все никак не могла нащупать ее у себя за спиной. Я остановилась и без удивления поняла, что сумочку у меня срезали, остался только ремешок, блестящей змейкой тут же соскользнувший в слякоть под ногами.
В сумочке у меня была стодолларовая купюра, несколько отечественных небольшого достоинства, косметика и расческа. Больше всего было жаль записную книжку, но я тешила себя тем, что по совету одной приятельницы, ведущей активный образ жизни, совсем недавно удосужилась переписать телефоны в новый блокнот, а стало быть, не осталась без нужных и интересных мне связей.
Сто долларов – приличная сумма, но усилиями Леши я была устроена на хорошо оплачиваемое место, где отрабатывала практику и получала довольно большую зарплату.
Опять Леша! Ну – бандит, и что? Господи, как мне надоело это самокопание, поиск истины и нравственные мучения!
Да в конце концов, каждый имеет право жить так, как он того хочет. И каждый по жизни своей получит то, что заслуживает.
Я сунула руку в карман и обнаружила там несколько жетонов для метро и сотенные бумажки.
У входа в метро, протянув шапку для подаяния, стоял одноногий калека. Я посмотрела вокруг. Народ обтекал этого человека равнодушным потоком. Изредка останавливались далеко не молодые люди и, суетливо роясь в сумках и тощеньких кошельках, доставали звенящую мелочь и бросали в облезлый головной убор.
Когда тебе плохо, то очень часто утешает мысль, что есть люди, которым еще хуже. От этого ты становишься как бы на полголовы выше себя самого и чувствуешь прилив благодарности ко Всевышнему, что он тебя не покинул и дал тебе возможность жить не в самых худших условиях.
Я вынула свои сторублевки и положила в шапку. Калека равнодушно извлек их оттуда и сунул в карман, оставив нетронутой мелочь.
Стоило мне войти в квартиру, как воздух пронзил острый звонок телефона.
«Странно, – подумала я, подходя к телефону. – Зачем баба Зина вывернула его громкость на полную катушку?»
– Алло! – Я расстегивала шубку, прижимая трубку к уху плечом. В трубке раздались треск, шорох, шипение и еще какие-то звуки, отличающие нашу телефонную связь от связи в любой другой стране.
В глубине эфира кто-то пропищал комариным голосом из-под глухой пуховой перины. Что именно пищали, я не могла понять, единственно, о чем я догадалась, что этот звонок из Денежникова.
– Алло! – что есть мочи заорала я. – Мне ничего не слышно! Повтори!!
– Пи-пи-пи-пи…
– Алло! Если ты слышишь меня, повесь трубку, я перезвоню!
Тут же раздались короткие гудки, и я набрала номер междугородной связи. Удивительно, позвонить, например, в Одессу не стоит большого труда, нужно лишь набрать код и номер абонента, и болтай хоть час. Тут же, каких-нибудь полста километров от Москвы, будьте любезны пользоваться услугами телефонистки. Это, в общем, несложно, но если учесть, что услуги растягиваются на час-полтора, то на звонок приходится тратить уйму драгоценного времени.
Прежде чем нас соединили, я успела приготовить на скорую руку ужин и торопливо проглотить его.
– Ира! – услышала я голос Татьяны. – Ну, как ты там?
– Нормально, – ответила я, дожевывая яблоко.
– Ну и отлично, – не стала выяснять подробностей этого краткого ответа моя сноха. – Тебе тут телеграмма.
– От кого? – удивилась я. Вроде бы мне совершенно неоткуда было ждать посланий.
– От кого, не знаю, может, от родителей? – предположила Таня.
– А что там?
– Читать?
– Ну, конечно, читай. Не поеду же я за ней сию минуту.
– Ага! – согласилась она, шелестя разворачиваемой телеграммой. – Встречай, поезд восьмой, вагон шестнадцатый, седьмого ноль третьего… Завтра, – подсказала Таня, и я тут же догадалась, что телеграмма от Ларки.
Перед Новым годом Ларка так и не приехала. Она позвонила в Денежниково и предупредила меня через Таню с Андреем, что по некоторым причинам приехать не может, но обязательно будет в Москве в ближайшем будущем. Причин она не раскрыла, зато попросила у Татьяны мой телефон, но Таня, имевшая однажды со мной разговор на эту тему, не решилась оставить Ларке мои координаты, великодушно дав свой адрес.
– Для писем, – пояснила она мне. – По телефону многого не расскажешь, а в письмах можно целый роман состряпать.
– Ларка! – обрадовалась я. – Одноклассница моя приезжает! Тань, у тебя расписания железнодорожного нет? – Я знала, что Андрюша частенько ездит на поездах, и вполне может быть, что у них есть расписание.
– Сейчас гляну. – Таня со стуком бросила трубку на стол и побежала искать расписание. Я ликовала. Как же мне хотелось поскорее увидеть мою давнюю подругу, услышать ее голосок, порасспросить о всех новостях в далеком Мукачеве.
Я вдруг почувствовала, как на самом деле истосковалась по своей родной сторонушке. Вот теперь-то я узнала истинное значение такого понятия, как ностальгия.
Червону руту нэ шукай вэчорамы,
Ты у мэнэ едына, тильки ты, повир.
Давно забытые строки некогда широкоизвестного шлягера всплыли в моей голове. Я и не заметила, как стала напевать вслух.
– Эй, звезда эстрады, – услышала я сквозь шипение и щелчки голос Татьяны. – Твой поезд прибывает в пять утра.
– В пять? Посмотри повнимательней, он же раньше прибывал около девяти.
– Ра-аньше, – протянула Таня, еще раз проверяя по расписанию время прибытия. – Все правильно, в пять. А раньше и караси пешком ходили по Руси, милая моя! Вспомнила! Расписание уже сто раз поменялось.
– Да… – на мгновение огорчилась я. – Ну, ничего, моя бабка говаривала: не кайся, рано вставши, а кайся, рано женившись. Танюш, извини меня, уже поздно, сейчас магазин закроется, побегу-ка я холодильник затарю. Ладно?
– Давай, – согласилась Таня и напоследок спросила: – А к нам-то ты заглянешь или все, с концами?
– Концы с юнцами, а я девица! – сбалагурила я. – Все, целую! Пока!
Я быстро оделась, достала из шкатулки заначку и побежала по лестнице вниз.
Ларка, Ларка! Я радовалась завтрашнему дню, словно ребенок, ожидающий своего дня рождения. Мне не нужно было никаких подарков, мне нужна была моя любимая подружка, у которой для меня найдется миллион интереснейших новостей.
В палатке я взяла бутылочку шампанского, банку маслин, черной икры и крабовых палочек для салата. В гастрономе дополнила пакет курицей, зеленым горошком и куском копченого окорока. Ларка любила вкусно поесть, к тому же мне просто хотелось доставить подруге радость всякими необычными деликатесами, которые я собиралась приготовить сегодня вечером.
Я прекрасно знала об обстановке на Украине после того, как она стала «вильной» и «незалежной». «Ларочка!» – ликовала я.
Прикупив еще батон хлеба и шоколадных конфет к непременному вечернему чаю, я со всех ног побежала домой. Когда я добежала, запыхавшись, до своего подъезда, то случайно посмотрела вверх на освещенный квадрат кухонного окна.
«Вот черт, выскочила в магазин и свет не выключила», – подумала я и тут же заметила на площадке между машинами припаркованную Лешину «бээмвэшку».
«Ну, надо же, как не вовремя»! – с досадой поморщилась я.
Безумно не хотелось портить себе настроение, выясняя отношения с Лешей. В том, что такое выяснение обязательно состоится, я не сомневалась. Конечно же, его начну я, но не сейчас!
Я сделала шаг в сторону и оказалась за небольшим грузовичком. Обходя грузовичок, я вышла к соседнему подъезду и вошла в него. Мне было стыдно, словно я совершила какую-нибудь пакость и теперь вынуждена скрываться.
Ждать пришлось недолго, спустя две-три минуты из моего подъезда вышел Леша и следом за ним Андроник.
Они задержались у двери. Стоять и смотреть на них исподтишка было невыносимо.
– Ник, – сказал Леша, – я же знаю, что она дома. Вон, даже свет на кухне горит.
– А может, она у соседки?
– У какой соседки? – почти возмутился Леша. – Она же все время сидит дома.
– Пойдем, позвоним еще раз, подождем у двери, – предложил Ник и собрался было уже входить в подъезд, но Леша взял его за рукав.
– Нет, не пойду. Я уже вышел из того возраста, чтоб стоять у двери. Не хочет открывать, не надо.
– Хозяин барин, – согласился Ник, остановившись. – А то смотри, я могу и сам сходить.
– Поехали, – хмуро произнес Леша. – Сама прибежит.
Досада переполняла меня. Я едва сдерживалась, чтобы не выскочить из своего укрытия и не наговорить им всяких гадостей. Но нет, я прекрасно осознавала, что вначале мне нужно как следует встретить Ларку и со спокойной душой проводить ее. А потом – будь что будет.
Серебристая машина вырулила со двора, и только после нескольких минут бессмысленного ожидания я вышла из чужого подъезда и медленно поднялась по лестнице домой. Я редко пользовалась лифтом, памятуя, что лестница – самый доступный и эффективный тренажер для мышц ног и сердца. Обычно на свой этаж я взлетала через две ступеньки, не замечая подъема, но тут сердце мое колотилось, а дыхание сбивалось, словно на полную мощность запустили испорченный механизм и он вот-вот сломается, не выдержав нагрузки.
Войдя в квартиру, я поставила пакеты на пол и, не снимая шубки, опустилась рядом.
Зазвенел телефон. Я решила не поднимать трубку, но телефон трезвонил, как назойливая муха, и я не выдержала.
– Алло, – устало произнесла я и сама не узнала свой голос.
Трубка молчала, только потрескивание доносилось до моего слуха.
– Алло! – более требовательно повторила я, но результат был тот же – тишина.
В сердцах я бросила трубку на рычаг и отошла к шкафу, чтобы повесить шубу. Очередной звонок заставил меня вздрогнуть. Я подняла трубку и стала молча ждать.
«Кому надо, тот сам начнет разговор, – решила я. – А я буду молчать как рыба».
– Ты почему молчишь? – после некоторой паузы произнес Леша.
– А ты? – спросила я.
– Странно… И дверь не открываешь, – не ответил на мой вопрос Леша и тут же спросил изменившимся голосом: – У тебя… Ты не одна?
– Одна, – бесстрастно ответила я.
– Я не верю тебе.
– Не верь. – Я повесила трубку.
Я вышла на кухню и села на стульчик, опустив лоб на холодный пластик кухонного стола.
Телефон снова зазвенел, но теперь я не только не вздрогнула, но и поняла, что он звенит, с запозданием.
«Пусть хоть взорвется от натуги, – решила я. – Ни за что не подойду».
Телефон замолчал только тогда, когда силы мои были уже на пределе. Я готова была сорваться с места, схватить это неугомонное достижение человеческой цивилизации и грохнуть его об пол, тем самым заставив заткнуться на веки вечные.
Я даже не заметила, как плотная темень опустилась на крыши домов. Когда я подошла к окну и посмотрела на дом напротив, оказалось, что более половины окон уже погружены по тьму. Очень скоро погас свет и в оставшейся половине, лишь несколько полуночников все еще, как и я, не легли спать.
Время перекатило далеко за полночь. Собрав силы, я стала стряпать на кухне.
«За три часа управлюсь», – решила я, мельком взглянув на настенные часы, стилизованные под глиняную тарелку, по обе стороны которой висели в тон ей разделочные доски – одна в форме большой рыбины, а другая – петуха. Доски были ярко разукрашены и покрыты светлым лаком. Мой взгляд задержался на них, и я улыбнулась. Они напомнили мне цветастые игрушки, какие делал сосед в моем далеком безоблачном детстве. Я снова вспомнила о Ларке.
В мутном свете луны асфальт поблескивал шероховатой поверхностью, словно река. По нему изредка пробегали машины…
«Машина, – подумала я. – Мне же нужно заказать машину, иначе я не смогу добраться до вокзала».
Я порылась в тумбочке и извлекла объемистый справочник. «Такси» – нашла я графу и стала торопливо набирать указанный номер.
– Здравствуйте, с вами разговаривает автосекретарь службы… – услышала я и поняла, что вряд ли в это время мне удастся заказать машину.
Оставалось только бежать на улицу и ловить частника. Вариант, конечно, не из приятных. В другой ситуации я бы ни за что не решилась в четыре утра встать на дороге ночного города.
Время поджимало. Я выключила все конфорки, жаркое и бульон обернула одеялом, в надежде, что приготовленные мною блюда за время отсутствия не остынут, и Ларка, приняв душ с дороги, сможет отведать их в наилучшем виде.
Бессонная ночь никак не давала о себе знать. Я была совершенно бодра и полна энергии. А днем можно будет пропустить практику, позвонив шефу и сказавшись больной.
22
– Поезд номер восемь «Братислава – Москва» прибывает ко второй платформе. Повторяю… – услышала я И побежала встречать подругу.
Я летела параллельно притормаживающему составу и пыталась заглянуть вовнутрь вагона.
Ларки пока не было видно.
«Ух, челночница, сидит небось загруженная баулами, носа высунуть не может, – незлобиво ругала я подругу. – Ничего, сейчас встретимся, рассмотрю всю как есть. Интересно, какая она?»
Поезд остановился, двери открылись, и проводники в синих форменных костюмах вышли на платформу.
Ларки не было. Я начала волноваться.
– Какое сегодня число? – обратилась я к проводнику, краем глаза наблюдая за выходящими пассажирами.
– Седьмое, – усмехнулся он.
– А поезд этот – восьмой? – не отставала я.
– Он самый… – Проводник разулыбался. – Кого встречаешь?
– Подругу.
– А чего так волнуешься? Все на свете перезабыла.
На мгновение мне показалось, что за вагонным окном мелькнул знакомый овал лица. Я подскочила к окну вплотную и поняла, что ошиблась. Женщина, которую я спутала с подругой, была некоторыми чертами похожа на Ларку, но гораздо старше, ниже и толще.
– Нет, не она, – пробормотала я и снова вернулась на прежнее место рядом с проводником.
– А вагон, – начала я, но проводник быстро продолжил мой не законченный вопрос уже готовым ответом:
– Шестнадцатый. Город – Москва, планета – Земля Солнечной системы. – Он весело оценил мою растерянную физиономию. – Год на дворе тысяча девятьсот девяносто первый. Ты случайно не с луны свалилась?
– Да ну вас, – отмахнулась я от его подковырки.
– Кого же ты встречаешь, а?
– Подругу.
Народ уже почти освободил вагон, там, за дверью коридорчика, оставалось еще человека три, но все они были мужского пола, судя по проплывшим за грязным стеклом силуэтам.
– Ну надо же… – растерянно оглянулась я по сторонам.
– Может, вагон перепутала? – подсказал проводник.
– Я – точно нет. Но, может, телеграф…
– Ирка! – услышала я радостный возглас и уставилась на выходящего мужчину в дорогой кожаной куртке на меху и тоже кожаной кепке. Шарф был небрежно обмотан вокруг горла, и один конец его свисал за спину. Мужчина держал в левой руке, выставленной вперед, огромную сумку, правая рука волокла сзади что-то, по всей видимости, не менее тяжелое и большое.
– Кирилл… – выдохнула я и не смогла произнести больше ни слова. В груди клокотало. Я отвернулась, протирая глаз от попавшей туда пылинки и одновременно пытаясь сообразить, как же мне следует вести себя дальше.
– Ты не рада? – Кирилл поставил сумку на платформу, клацнув ее колесиками, и приобнял меня освободившейся рукой. – Не рада?
– А где Ларка? – спросила я, не отвечая на его вопрос.
– Она в больнице…
– В больнице?
– Ничего страшного. Ей до родов осталось пару недель, так что теперь уже все опасения позади. У нее резус отрицательный, боялись выкидыша.
– Ларка беременна? – удивилась я так, будто Кирилл сообщил мне о своей беременности, а не о беременности молодой здоровой женщины.
– На сносях уже, – улыбнулся он. – А ты? – Кирилл взял меня за правую ладонь и посмотрел на безымянный палец. – Не замужем?
– Как видишь. Куда торопиться?.. Ну, пойдем, что ли. – Я уже не слышала, что он там говорит, его сумка грохотала колесиками не тише, чем подъезжающий поезд.
Я оглянулась и помахала рукой проводнику, провожающему нас взглядом.
– Вы знакомы? – поинтересовался Кирилл.
– Уже – да. За десять минут до этого момента я и не подозревала о его существовании… Как, впрочем, и о том, что встречаю тебя.
Мы шли в сторону стоянки такси, утренний холод охватывал тело, грустные мысли вымораживали душу. Кирилл рядом, но никакие душевные струны не напряглись во мне. Я совершенно не волновалась, неожиданно повстречав человека, который еще так недавно был мне безмерно дорог и разрыв с которым казался мне тогда чуть ли не равноценным самоубийству.
– Ты где живешь? – услышала я голос Кирилла.
– Дома, – вяло отреагировала я и поняла, что ответила вовсе не то, что хотел услышать Кирилл. – В Сокольниках, – добавила я.
Кирилл остановился.
– Ирочка, Чучелиндушко мое! – Он поставил сумки и сильно прижал меня к груди, покрывая лицо горячими поцелуями. – Родненькая моя, я так истосковался по тебе. Всю дорогу ехал, и только ты перед глазами!
– Отпусти. – Червячок тревоги закрался в мою грудь. – Не надо, Кира, – попросила я, умоляюще заглядывая в его глаза. – Не надо! Я не вынесу второй раз того, что уже испытала однажды.
– Линдушко, Солнышко! Я приехал за тобой. Уедем отсюда, это чужой город, ты никогда здесь не будешь счастлива.
– Боже мой, да что ты говоришь! Я уже – счастлива! Уже! Мне для счастья достаточно было уехать от тебя и забыть обо всем.
– Не верю, – тихо произнес Кирилл, и я вспомнила вчерашнее «не верю», которое мне преподнес Леша.
Я невесело усмехнулась. «Да что я вам, на допросе? – мелькнуло у меня в голове. – Тоже мне Станиславские – верю не верю».
– Не верь. – Я взглянула на циферблат: четверть шестого. – Уже метро открыто, может, туда? На такси дорого.
– Не волнуйся, – улыбнулся Кирилл, и я поняла, что он не чувствует себя стесненным в средствах.
Мне очень не хотелось, чтоб он поселился в моей квартире, и я уже стала обдумывать, как бы ему намекнуть на это, но Кирилл, словно догадавшись о моих мыслях, опередил меня:
– Может, я поеду в гостиницу?
Я смутилась и, вероятно, от смущения сказала совершенно противоположное тому, о чем думала.
– Зачем? Поживешь у меня… – Я взглянула на его лицо, оно просияло, и во мне стало просыпаться какое-то давно позабытое чувство глубокого беспокойного трепета.
«Я же любила его. Я безумно любила его! Я умирала, сходила с ума, страдала! Я мучилась так, словно Бог навалил на меня сразу все свои испытания, и вот – он передо мной. И я снова начинаю сходить с ума», – думала я, исподволь пытаясь более пристально разглядеть Кирилла.
– А ты ничего устроилась, – определил Кирилл, разглядывая содержимое холодильника, загружая туда варенья, соленья, маринованные грибочки и натуральный липовый мед с пасеки Валеры. Все эти гостинцы мне передала Ларка. К родителям Кирилл зайти не решился, хоть и давно помирился с отцом, который некоторое время после моего отъезда демонстративно игнорировал Кирилла, отворачиваясь и не отвечая на его робкие приветствия.
– Вашими молитвами, сэр, – ответила я, вложив в свои слова как можно больше сарказма. – С голоду не умираю, от обиды, как видишь, и от бессилия – тоже.
– Я и не сомневался в твоих резервах, как физических, так и психических… – разогнулся Кирилл, поставив последнюю банку в холодильник. – Ты работаешь?
– Ну, как тебе сказать…
– Так и скажи – как есть. Работаешь?
– Боже мой, да что ты ко мне пристал? – с трудом подавляя раздражение, сказала я и посмотрела на него в упор. Щеки его слегка побледнели. Совсем несильно, это было заметно даже под суточной щетиной. «Наверное, он не успел побриться, – подумала я. – А мог бы подняться и раньше, чтоб не являться пред мои ясны очи в таком неряшливом виде».
Я вспомнила Лешу. Как он встал раньше меня, как занял очередь, как вымылся, выбрился, увлажнил лицо каким-то лосьоном.
– Ты почему не побрился? – неожиданно для себя спросила я Кирилла.
– Я… – хотел было оправдаться Кирилл, но тут же нашелся: – А зачем?
– Да, – согласилась я. – Зачем? Ты же такой один – неповторимый, неординарный, необычный. Тебя нужно любить уже только за это! – с сарказмом произнесла я и пошла из кухни.
– Ира, почему ты так цинична?
– Я цинична?
– И… жестока? Я проехал такое расстояние, я летел к тебе на крыльях. Я разбил семью, оставив жене и квартиру, и машину, и…
– Дочку? Самое бесценное в нашей жизни – это дети. – Я посмотрела на него с усмешкой. – А вот тут-то ты облажался. Если все это ты сделал ради меня, то я уже не та наивная дурочка, которая раскинет ладошки в изумленном: «Ах, какие жертвы!» – и бросится навстречу тебе и своему безумию.
– Ира! Что с тобой? Тебе не нравится, что я небритый? – Кирилл приблизился ко мне и снова попытался обнять меня, но я вовремя увернулась из его рук. – Я побреюсь! Это не суть.
– Не что? – по-идиотски переспросила я.
– Ты изменилась… – с сожалением констатировал Кирилл. – Ты стала…
– Да, Кирочка. – Я вошла в комнату и опустилась в кресло. – Да, миленький… Мы меняемся, меняемся, меняемся. Мы всю жизнь меняемся! Это только вы статичны и неизменны, как мраморные статуи. У вас соображение застывает лет в пять. Вам нужно лишь то, что не вызывает необходимости действовать и думать самостоятельно. Что, может, я не права?
– Я не понимаю тебя. – Кирилл заходил по комнате. – Не понимаю! Я ведь люблю тебя, как же объяснить это? Как объяснить? Знаешь, сколько я перестрадал?! И Лялькины пеленки стирал, и жене обеды готовил, и теще продукты возил…
– Стоп-стоп-стоп! – не поняла я. – Это что, связано с любовью ко мне?
– …И все время думал о тебе, – закончил Кирилл, и его нижняя губа задрожала вместе с подбородком. Вот-вот заплачет. Мне стало неприятно.
– Кира, – тяжело произнесла я. – Мне не хочется говорить об этом. Мне не хочется выяснять глубину и меру страдания каждого из нас. Наверное, во всех любовных трагедиях виноваты оба – и женщина и мужчина… Ты потерял меня. Я была глупой, наивной, слабой. Я не знаю, каким был ты, наверное, тоже глупым, наивным, слабым… Но ты был старше и опытней. Я не хочу сказать, что ищу себе оправданий, я хочу сказать только то, что ты потерял меня.
– А кто нашел? – Кирилл присел на ручку кресла.
– Пока никто… – Я уткнулась головой в его бок и заплакала. – Сначала мне показалось, что нашел… Но оказалось – нет. Я, как пустой фантик, который привлекает своей броской яркостью, его поднимают, рассматривают, даже кладут в коробочку к другим таким же пустым и ярким фантикам…
– Не плачь, Чучелиндушко мое. – Кирилл с опаской, осторожно коснулся моей головы. – Я же знаю, что ты не фантик! Я не положу тебя в коробку.
– Дурак! – разозлилась я. – Дурак! Я такая, какой сделал меня ты! Ты разодрал и выпотрошил мою душу! Ты выел всю начинку из оболочки! А теперь меня носит ветром, треплет, бросает в грязь. Кирочка, уезжай… После того, что было, я никогда не смогу жить с тобой. Никогда, понимаешь?
Кирилл встал с кресла, не зная, как ему поступить дальше.
– А можно я останусь у тебя до вечера? Не шляться же мне по улицам.
– Оставайся, – махнула я равнодушно рукой и пошла в ванну отмывать потекшую с ресниц тушь.
– Девять, – буркнула я, взглянув на часы в прихожей.
– Что? – Кирилл высунулся из комнаты и вопросительно уставился на меня.
– Уже девять, – сказала я, показывая на часы. – Четыре часа мы с тобой общаемся, а впечатление такое, будто прошла целая вечность. Будто мы не расставались вовсе.
Я включила воду в ванной и сыпанула туда полколпачка ароматичной соли. По квартире разнесся благоухающий запах клубники.
– Ирочка. – Кирилл подошел ко мне в тот момент, когда я расстегивала пуговки на блузоне.
Я быстро запахнула верх рубашки и повернулась к нему.
– Ирочка, а может, дело и не во мне?
– Может, и не в тебе, – не стала я спорить. – Кира, выйди из ванны, мне нужно побыть одной.
Кирилл переминался с ноги на ногу, все еще раздумывая над тем, что он хотел мне втолковать.
– Ты ведь всегда мечтала о принце из сказки… Я, конечно, не принц…
– Конечно. Иди лучше переоденься с дороги, пока я умоюсь.
– Но ведь это не сказка – это жизнь. Не бывает принцев в реальной жизни. – Он словно не слышал меня, и я стала выталкивать его из ванны. Когда он вышел в прихожую, а я уже прикрыла дверь, у меня вдруг нашлось, что ему возразить.
– Может, и не бывает! – крикнула я в узкую щелочку. – Но не об алкашах же мечтать, а? Не о дебилах, кретинах и садистах, правда? Ты ведь тоже не хочешь в жены стерву, истеричку, уродину или как?
Высказавшись, я не стала дожидаться ответа, а закрыла дверь, задвинув на всякий случай шпингалет, и погрузилась в нежную пену, оставив на поверхности лишь лицо.
Кирилл что-то кричал мне, но я глупо улыбалась, испытывая наслаждение от теплой ванны, и совершенно не слышала его контраргументов.
– Займись чем-нибудь, – бросила я, совсем не рассчитывая, что он прислушается к моему совету.
Звонок в дверь донесся до меня сквозь пенную вату приглушенной трелью.
Я пулей вылетела из воды, чтоб успеть показать знаками Кириллу, что я не жду никаких гостей, но было поздно.
– Ира в ванной. – Он широко распахнул дверь и разговаривал с кем-то, стоя в одних спортивках. Вид у него, конечно, был не из лучших. Сквозь открытую дверь я успела разглядеть его растрепанные волосы, поросшую буйной растительностью спину и голые босые ноги.
«Мамочка родная! Этого еще не хватало!» – мысленно ужаснулась я, представив себе, какими глазами на Кирилла смотрит Леша. Больше некому! Я машинально взглянула на часы.
Что бы вы подумали, застав в четверть десятого в доме у девушки, которая сейчас находится в ванной, полуголого мужчину?
Я, не вытираясь, накинула халат, который тут же плотно облепил мое мокрое тело, и выскочила к двери.
Леша уже шел по лестнице вниз.
– Леша! – крикнула я. – Леша, подожди, я все тебе объясню!
– Не нужно, – ответил он, не поворачивая головы.
Я побежала по грязным холодным ступенькам вслед за ним, оставляя на них следы мокрых стоп.
– Леша! Остановись же! Я и на улицу так выскочу! Остановись!
– Ира, – повернулся ко мне Леша. – Я не домостроевец, но то, что я увидел, было мне неприятно. Неприятно единственно потому, что ты мне лгала.
Я остановилась как вкопанная.
– Боже мой! Да что это такое? Почему всегда во всем, при любом раскладе, в любых отношениях крайней остаюсь я? А? Может, ты мне объяснишь? Ну, объясни! Хоть что-нибудь объясни! Не ты ли с Ником только вчера использовал меня, как наивную идиотку? Подставил меня, обманул? Не ты ли привез меня в гости к Марату и провел там с девицей в запертой спальне более получаса? А той ночью, когда я впервые оказалась у тебя дома, не ты ли бросил меня, надушившись и вырядившись, словно именинник? Боже мой! Как вы все надоели мне! Уходи! Иди! Беги к своей кошечке! Я не хочу тебя видеть!
Кирилл натянул на босые ноги ботинки и стоял уже рядом, пытаясь увести меня домой.
Я вырвалась из его рук и закричала:
– И ты уходи! Немедленно! Сейчас же!! Я не хочу никого видеть! Мне не важно, где ты будешь шляться до отправления поезда, я не ждала тебя, я не знала, что это ты сегодня приезжаешь! Уматывайте! Оба!
