Текст книги "Лабиринты судьбы"
Автор книги: Марина Преображенская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)
Бегом я влетела в квартиру и вышвырнула на лестничную площадку вещи Кирилла.
Леша и Кирилл стали о чем-то разговаривать. Я пошла в ванную, выпустила воду и встала под душ. Горячий душ быстро согрел мое озябшее тело. Я успокоилась.
Вообще, я обнаружила, что ситуации, которые раньше казались мне невероятными, больше не подавляли мое воображение, а конфликты, казавшиеся неразрешимыми, находили естественную перспективу быстрого самоисчерпания. Вот и сейчас, перепсиховав, я как-то незаметно для себя пришла в нормальное расположение духа. «Ну и пусть уходят, – подумала я, растираясь махровым полотенцем. – Я ни в чем ни перед кем не виновата. Мне не страшно остаться наедине со своей самодостаточностью. Нет уж, не буду я с пеной у рта никому доказывать, что я не верблюд. Все!»
Я оделась, взяла оставшиеся деньги и поехала в общежитие договариваться о том, чтоб меня там поселили на последние два с половиной месяца доучивания.
Официально поселить меня вряд ли смогут, но если попросить Марту, то обязательно найдется уголочек и для меня.
Единственное, чего я опасалась, это того, что Леша позвонит моему шефу и мне придется менять место практики, потеряв при этом львиную долю зарплаты.
Марта была на больничном.
– Паспорт есть? – спросила незнакомая мне женщина, заменяющая ее.
– Вот он. – Я протянула паспорт и тут же стала путано объяснять свое положение.
– О! Нет, к сожалению, – виновато улыбнулась она. – Общежитие только для иногородних. Они у нас по лимиту. А ты москвичка.
– Ну, какая я москвичка? Я прописана всего три месяца. А теперь у меня нет возможности проживать по месту прописки.
– Нет, нет, нет. Не в моей это компетенции. Иди к директору училища. Если он даст письменное указание, тогда…
Ехать к директору и просить его о чем-либо было бессмысленным. Я накупила подарков своим родственникам и поехала в Денежниково.
Погода наконец-то окончательно повернула к весне. Вовсю голосили разухабистые воробьи, и звенела капель. Подмосковные леса все еще стояли заснеженные, но солнечные лучи пронизывали кроны золотистым светом, и было ощущение, что это снежное королевство только и ждет мановения некой волшебной палочки, чтоб скинуть с себя зимние оковы и взорваться изумрудным салютом радостной молодой поросли.
Юрик, белый, словно снеговик, тащил за собой санки, пытаясь взобраться на пригорок. Андрюха подозвал Лорда – мощную добродушную и веселую нравом собаку, породистую на первый взгляд неискушенного ценителя, а на самом деле являющуюся результатом мимолетной любви матери, немецкой овчарки Юнны, и отца, дворового пегого Кирпича. Лорд, завиляв хвостом, преданно взглянул в глаза хозяина. Андрюха привязал веревку санок к ошейнику и посадил в санки разрумянившегося Юрика.
– Ату! Лорд! – закричал Андрей и, хохоча, подстегнул пса. Лорд понесся по лесной тропинке, рассыпая по обе стороны санок снежную искрящуюся пыль. Метров через пятьдесят он сделал крутой вираж и помчался к нам, высунув из открытой пасти нежный, дымящийся паром розовый язык.
– Ту-ту! Лорд! – закричал Юрик, едва не свалившись на повороте. Татьяна подскочила к собаке, преградив дорогу упряжке. Лорд моментально остановился, санки врезались ему в зад, и Юрик снежным комом покатился к ногам матери.
Ударился он совсем не больно, но, перепугавшись, завопил так, словно его опрокинули не в снег, а в котел с кипящей смолой.
– Андрей! Ты видишь, до чего довел ребенка! Думать надо, нашел кого в санки сажать, а если б он голову свернул? – возмущалась Татьяна, нежно поднимая и отряхивая малыша.
– Да ладно тебе, – добродушно возразил Андрей. – Я в его возрасте на восьми собаках ездил, а тут…
– Вот сам и езди, если тебе без этого никак нельзя. – Таня целовала заплаканную мордашку сына и приговаривала: – Ух какой Лорд нехороший, Юрика уронил. Вот я ему! Вот я ему!
Успокоившийся уже было Юрик яростно замахал ручонками в толстых вязаных варежках и снова заплакал.
– Лолд холосый! Лолд Юлика катал! Мама плохая!
– Ах ты, негодник! – возмутилась Таня и поставила сына на снег. – Ну и иди к своему Лорду.
– Иди, сына, не бойся. – Андрюха по-мужски подхватил ребенка и снова посадил на санки.
– Ату, Лорд!
– Смотри, какая умная собака, – тихонечко шепнула мне Таня, показывая на Лорда, который действительно раза в два снизил скорость. – А вот мужики нас ни во что не ставят! – Она возмущенно взглянула на мужа, и тот ласково обнял ее за плечи, примирительно буркнув:
– Да ладно тебе. Вот я в его возрасте…
– Махоркой дымил! – засмеялась Таня и посмотрела на меня. – Правда-правда! Сам рассказывал: у отца спер и за сарай.
Идти домой из лесу было легко и радостно. Звенели птицы, скрипел влажный снег, визжал довольный Юрик, и от всего этого на душе было как-то празднично. Я совсем позабыла о Кирилле и Леше, в двух словах рассказав снохе о сегодняшних событиях и замяв эту тему, как только на пороге кухни появился Андрей с предложением прогуляться по последнему снегу.
Предложение было принято Юриком с бурным ликованием, и нам с Таней ничего не оставалось, как подчиниться мужской настойчивости.
– Ты, Ир, не расстраивайся, – возобновила уже забытую мной тему Таня. – Они все паразиты. И мой тоже, – кивнула она в сторону Андрюхи, трусцой бегущего рядом с санками сына. – У них весь выпендреж – так, безобидные шалости. Ага. Или мелкие недостатки. Вот он припрется домой в два часа ночи, пьяный в зюзю, без шапки, а ты его умой, покорми, спать уложи, а наутро – ни-ни. А если бы на его месте была я? Ну, где оно – равноправие? И на кой хрен тебе ярмо на шею? Живешь одна и живи. Красота! Квартира, работа, деньги! Чтоб мне так жить!
– Да, я все понимаю, только нет у меня той наглости, чтобы воспользоваться всем этим. Мне бы в общежитие обратно… Поговори с директором!
– Еще чего выдумала! У тебя квартира, а ты собралась ее на ветер пустить. Ты знаешь, сколько лет по лимиту жилья ждут? Пятнадцать – двадцать, а сейчас и вообще могут не дать. Еще чего! Ты из него не тянула?
– Нет, конечно. – Я шла, понуро опустив голову, чувствуя какую-то правоту в Таниных словах, но все же мне казалось это непорядочным – принять такой дар и выставить дарителя.
– Ну и плюнь на все! Если любит, сам прибежит. – Я вдруг вспомнила, как Леша сказал то же самое обо мне – «сама прибежит», и меня это покоробило.
– Знаешь, Таня, – продолжала я, пытаясь удержать равновесие на скользком склоне. – Мне бы сейчас не такого, который любит…
– Ну и дуреха! – перебила меня Таня.
– Да ты послушай, а потом перебивай. Мне бы такого, который уважает, ценит во мне мои какие-то человеческие качества, а не голую плоть. Безумие в любви – для безумных, понимаешь? Я не хочу ждать, когда он прибежит. Меня жизнь уже научила – пока дождешься, будет поздно. Но и цепляться мертвой хваткой – не мое дело.
– Ох, блин, как ты меня замучила! Будь проще, что ли, – произнесла Татьяна и тут же шлепнулась на снег.
– Все! – крикнул Андрюха, повернувшись на вскрик жены. – Норма выполнена, пора снегу таять.
– Кретин, – потирая ушибленный зад, заныла Таня. – Ему все бы посмеяться, а мне бо-ольно.
– Какая норма? – поинтересовалась я, помогая ей подняться.
– Я вот, ешкин кот, за зиму три раза падаю. Что ни зима, то упади трижды – вынь да положь! В этом году всего два раза упала. До сегодня! – Она уже улыбалась, но все еще терла кулачком мягкое место.
– Норма есть норма! – заключил Андрей, подходя к нам. – И нечего возмущаться.
Три дня я провела у своих гостеприимных родственников. На третий день, ближе к вечеру, что-то стало подтачивать меня, и в душе появилась необъяснимая тревога.
– Я поеду?
– На ночь? Вот еще! – возмутилась Таня. Она все же уговорила меня остаться у них до утра.
Утро принесло резкие изменения в погоде. Пошел сильный снег с дождем, небо заволокло густыми темными тучами, и из разверстых небес вдруг вырвалась зигзагообразная молния.
– Может, переждешь? – поинтересовался Андрей, уплетая горячие сырники со сметаной. – Сегодня суббота, у тебя еще пара дней про запас, куда торопиться?
– Оставайся! – присоединилась к уговорам мужа Татьяна, и даже маленький Юрик, уже привыкший ко мне и расстраивающийся каждый раз, когда я уезжала домой, скуксился и попросил:
– Оставайся! Я тебе масынку подалю. – Но тут же, подумав, решил не разбрасываться своими игрушками. – Нет, поиглать дам, но надолго. Пока будес у нас – иглай сколько хоцес.
– Спасибо, дружочек. – Я потрепала его вихрастую, давно позабывшую о ножницах головенку. – Непременно приеду и поиграю. А сейчас мне пора. Тань? – Я посмотрела на нее умоляюще. Очень не хотелось показаться невежливой, но мне действительно не терпелось поехать в Москву. Словно было какое-то нехорошее предчувствие.
Я отказалась от машины, решив, что нечего в такую погоду Тане выезжать на дорогу. По Кольцевой – еще куда ни шло, но московские улицы – это сплошная нервотрепка.
Меня проводили до остановки и постояли со мной до прибытия автобуса.
– Звони, – поцеловав меня, сказала напоследок Таня.
– Обязательно, – заверила я и села в желтый тупорылый полупустой ЛИАз.
От порывов ветра автобус едва не запрокидывался и натужно скрипел всем своим древним расползающимся по швам корпусом. По стеклам бил тяжелый упругий ливень.
Гроза прекратилась так же неожиданно, как началась, сверкнув причудливо преломленным лучом и тихо хлопнув отдаленным отзвуком грома.
– Первый ливень, – сказал сидящий через проход горбоносый дедок. – В первый ливень попасть, счастье на год запасть.
– Как вы сказали? – посмотрела я на него.
– Такая примета есть: кто в первый ливень попадет, тот весь год счастливым будет.
– Хорошо бы, – вздохнула я, все больше и больше поддаваясь необъяснимому чувству тревоги.
23
Автобус все-таки не рассыпался, и до Москвы мы доехали без приключений. Я вышла из автобуса и сощурила глаза от режущего света. Небо было голубым, без единого облачка, словно только что прошедший ливень вымыл из него все остатки скопившейся за зиму грязи.
На асфальте поблескивали лужицы. После такого ливня этих лужиц было удивительно мало. «Неужели вода так быстро испарилась?» – думала я. Почему-то этот вопрос занимал меня больше всего остального.
Я с удивлением смотрела под ноги, осторожно ступая в сторону метро.
– Эй, эй! – услышала я предостерегающий оклик и инстинктивно отпрянула. – Гляди, куда лезешь! Слепая?
Я натянула на лицо улыбку вежливости, осматривая странную старушенцию, завернутую в большой кусок клеенки, словно в древнегреческую тогу, и подпоясанную грязным обрывком бечевки. Она смотрела на меня из-под огромного серого берета, прижимая к груди маленького тощенького котенка. Он был так тонок, что показался мне игрушкой, какие некогда продавали у нас в галантерее: на проволочный каркас наклеена меховая опушка в виде цыпленка. Один такой цыпленок даже был мне подарен в четвертом классе на мартовские праздники моим одноклассником, тайно влюбленным в меня.
Долгое время этот цыплёнок стоял на полочке книжного шкафа, взирая на меня с независимым видом и сверкая бисеринками зеленых глаз.
– Машины же! Тоже мне – молодежь… – ворчливо бубнила под нос старушенция, показывая грязной рукой на красный сигнал светофора.
– Спасибо, – кивком головы я поблагодарила брюзжащую спасительницу.
– Купи котенка! – вдруг предложила мне она.
– Котенка? – Я несколько растерялась. Мне он совершенно был ни к чему, но я все-таки спросила: – А сколько он стоит?
Оживившаяся старушка стала горячо расхваливать свой товар, чуть ли не открывая коту рот, чтоб я могла убедиться в правдивости ее слов:
– Смотри, какой красивенький! И здоровый. А глазки какие умненькие! Ребеночек есть? Играть будут, он веселый такой!
– Сколько? – без особого энтузиазма повторила я свой вопрос.
– Тыща! – выпалила старушка и сунула мне в руки животинку.
«Хорошенький… Но на что он мне?» – мелькнуло у меня в голове, а руки уже доставали кошелек и вынимали оттуда мятую тысячу.
– Да что эта тысяча? – принимая деньги, все еще уговаривала меня старушенция. Она торопливо задрала свою клеенчатую хламиду и сунула купюру в глубину тряпья. – Две булки хлеба. Съешь – и все. А котенок будет долго жить.
Я прижала одной рукой к себе дрожащее тельце котенка, раздумывая, не вернуть ли его хозяйке, пока не поздно. Бог с ними, с деньгами! Что я буду делать с котом, и без того проблем полон рот?
Бабулька, видимо расценив мою нерешительность как попытку отобрать у нее честно заработанные деньги, стала быстро удаляться от меня, на ходу одергивая одежды.
Котенок пригрелся в моей ладони и громко затарахтел.
– Мурлычет, – пробормотала я и улыбнулась. – Ну и пусть живет у меня.
Придерживая одной рукой котенка у себя за пазухой, другой я шарила по карманам, отыскивая ключ от квартиры. Расслабившийся малыш мирно спал у моей груди, изредка открывая сонные глазки и подмигивая мне. Я легонечко тронула пальцем его холодненький носик. Котенок вздернул ушками и потешно чихнул, широко раскрыв большие зеленые глаза со щелочками черных слюдяных зрачков.
На такой маленькой головке со смешно топорщащимися усиками глаза действительно казались огромными. Цветом они очень напоминали цвет Кириных глаз.
«Зачем он приехал?» – от этой мысли меня передернуло. Во мне не было злорадства, если все, что он говорил, – правда, то я понимаю, как ему должно быть больно. Нехорошо получилось. Я выгнала человека, проделавшего такой далекий путь. Вышвырнула на лестницу его вещи…
Наконец я нашла ключ и открыла дверь. Мягко опустив котенка на пол, я присела на стульчик и стала расшнуровывать высокие ботинки из толстого мягкого нубука.
Внезапно я услышала, что за дверью кухни кто-то негромко разговаривает. Видимо, говорящие не слышали моего прихода. Я медленно, стараясь не дышать и боясь, что мое сердце грохочет, как кузнечный молот, пробралась в коридорчик, ведущий на кухню, и прислонила голову к двери.
«Баба Зина!» – догадалась я и облегченно вздохнула. Значит, Леша ее не уволил и продолжает оплачивать ее услуги. А может, они еще не виделись?
Мне было неприятно думать о том, что я без помощи Леши не смогу пользоваться ее услугами. Собственно, убрать, приготовить и постирать для меня не составит большого труда, но вот отказать ей в деньгах… Придется набраться духу и объявить ей, что она уволена.
Я собралась открыть дверь, но любопытство превозмогло. Интересно, о чем они говорят? Второй голос был мужским и очень тихим. Его низкий тон как бы смазывал звуки, так что было трудно понять, о чем он говорит. Минуты три-четыре я стояла как вкопанная, пытаясь уловить смысл разговора. За это время у меня затекла нога и стало покалывать в боку, но расслышать мне удалось лишь последнюю фразу, произнесенную бабой Зиной громче, чем все остальные:
– Ох, и не знаю, что делать? Может, родителям позвонить? Но нет… Вряд ли она туда поедет. А что ты велел, я все передам. Передам, не сомневайся…
Я поняла, что разговор подходит к концу, и быстро отошла от двери. Вернувшись в прихожую, я тихонечко открыла входную дверь и хлопнула ею демонстративно громко.
– А вот и она! – радостно возвестила баба Зина, выходя мне навстречу. – Ну ты и переполошила нас! – Она всплеснула руками и стала обнимать меня, будто я была ее дочерью, которую она ждала много лет. – Приехала! Мы так волновались! Леша вчера и в общежитии был, и к брату твоему звонил…
– Звонил? – переспросила я, не поднимая головы от ботинок. Я специально не включила свет и быстренько села на стульчик, чтоб баба Зина не увидела, что шнурки у меня уже развязаны. – Ах, да! – вспомнила я. – Там же телефон на два дня отключили. Повреждение кабеля, что ли…
– А у нас гости, – таинственным шепотом произнесла баба Зина.
– Очень интересно, – подняла я голову, стаскивая ботинки. И тут же из-за спины бабы Зины показался силуэт молодого человека.
– Говорит, учится с тобой, – начала баба Зина, и я включила свет.
– Привет, – узнала я соседа Антона. Во мне что-то задрожало, и я спросила: – Что-нибудь произошло?
– Нет! – ответил Сережа, поправляя указательным пальцем очки в толстой роговой оправе. Я никогда раньше не видела его в очках, он показался мне забавным, и я улыбнулась.
– Это мы думали, что с тобой что-нибудь произошло. Антон тебе звонил, звонил…
– И что же за такая срочная необходимость? – поинтересовалась я. В голове у меня все еще кружилась тревожная мысль о том, что неспроста последние сутки мне было так неуютно у брата.
– Да нет никакой необходимости. Просто он тебя уже четыре дня ищет. Позвонил сюда, какой-то мужчина поднял трубку и сказал, что тебя нет, а когда будешь – неизвестно…
– Леша, наверное, – вставила баба Зина.
– Наверное, – согласилась я. – Только что он здесь без меня делал?
– Я откуда знаю, – слабо защитился Сергей, посмотрев на меня сквозь толстые стекла. Он зачем-то снял очки и убрал их во внутренний карман курточки. Лицо у него стало беспомощным и детским. – Антон, видишь ли, попросил меня подменить его и постоять сегодня у твоего подъезда.
Я рассмеялась. Мне было приятно, что есть люди, которым, оказывается, небезразлична моя судьба и которые готовы сутками дежурить у подъезда, дожидаясь моего возвращения.
Сережа снова напялил очки на нос и взглянул поверх толстых стекол.
– Слушай, а почему я раньше никогда не видела тебя в очках? – задала я совершенно бестактный вопрос, но действительно, только сейчас я обратила внимание на то, как плохо он видит.
– Я в линзах ходил, – ответил Сережа и, повернувшись к бабе Зине, произнес: – Ну ладно, Зинаида Анатольевна, спасибо за чай, пойду я, раз с Ириной ничего не случилось, – протянул он почти разочарованно.
– Что это вам всем так хочется, чтоб со мной непременно что-нибудь случилось? И почему вы решили, что…
В этот момент раздался пронзительный крик:
– А-а-ай! – Ботинок Сережи пролетел в комнату и, ударившись о стену, упал на пол. Оттуда выскочил серенький комочек и бросился бабе Зине под ноги. Та отскочила от него, и я подпрыгнула на одной ноге, прижимая рукой придавленные пальцы другой ноги, на которую наступила со всей силы отпрянувшая баба Зина.
– Что это? – спросил Сергей и тут же сам крикнул, взлетев на стул: – Крыса!
– Мышь! – испугалась баба Зина.
– Котенок! – возразила я, и все рассмеялись.
– Ох ты, мой маленький, – подняла я с пола перепуганное существо. – Вот так герой! – Со слезами смеха на глазах я посмотрела на растерявшегося парня.
Баба Зина залилась румянцем и тоже едва удерживала смех.
– Откуда он? – спросила она и выжидающе взглянула в мою сторону. Она подхватила из моих рук котенка и стала гладить его по пушистой мягкой шерстке.
– Купила, – коротко ответила я, – за тысячу.
– Идем я тебя покормлю, кисонька… Перепугался? – ворковала баба Зина, унося комочек на кухню. Оттуда донесся звук открываемого холодильника и звон блюдца. Баба Зина наливала котенку молока.
Сергей уже обулся, посмотрел на меня, качнув головой в сторону двери, как бы прося меня проводить, и крикнул в открытую кухню:
– Ну, я пошел!
– Давай, Сереженька. – Зинаида Анатольевна выглянула из кухни и снова исчезла там.
Мы вышли на площадку, и Сергей почему-то шепотом сказал мне:
– Антон женится. Свадьба через две недели. Уже заявление в ЗАГСе.
– На ком? – оторопело посмотрела я в толстые стекла и увидела там очень маленькие, неестественно узкие глазки.
– Помнишь, к тебе в комнату соседку подселили?
– Ну?
– Вот на ней, – усмехнулся Сергей и вновь привычным движением поправил соскользнувшие очки. – А еще он велел тебе передать, что твой совенок у него.
– Совенок? – Конечно, я сразу же поняла, о чем идет речь, но мне было невдомек, каким образом тот попал к нему. Я ведь спрятала его в радиоприемник и стала уже забывать о нем, решив, что наконец-то избавилась от этой страшной находки.
– Ну да… – кивнул Сергей и нажал на кнопку вызова лифта. – Он тебе его вернет, так что ты не волнуйся. Готовься к свадьбе, – продолжил он, уже входя в лифт.
– Когда? – торопливо спросила я, опершись рукой о стену и как-то рассеянно слушая Сергея, параллельно гоняя в голове забурлившие мысли.
– Он сам позвонит, – едва успел ответить Сергей. Дверь лифта закрылась, и кабинка устремилась вниз.
Я постояла пару минут, прислушиваясь к звуку открывающегося внизу лифта. Сережа вышел. Хлопнула подъездная дверь, и я, придя в себя от новостей, вернулась в квартиру.
Баба Зина хлопотала в комнате. Мне не хотелось сейчас говорить с ней, и я решила выпить стаканчик соку.
Холодный пластиковый пакет выскользнул из рук, упал, но не лопнул. Я подняла его с пола, достала ножичек, чашку и вдруг поняла, что мне совершенно не хочется пить.
Котенок мурлыча дремал на стуле и подергивал во сне тонюсенькими лапками.
– Мурлы-ыка… – еще раз попробовала я примерить к нему имя. Котенок открыл один глаз, и я медленно провела рукой по его мягкой шерстке. Он вытянулся в струнку, напрягшись всем телом, затем расслабился, словно брошенная на пол веревочка, и снова громко затарахтел. – Мурлыка, – повторила я, решив оставить ему именно эту кличку.
– Ирочка! – Баба Зина позвала меня, и я, оставив котенка, пошла в комнату.
– Тебе Андрюша звонил, – сказала она, не оборачиваясь. – Велел спросить, не забыла ли ты о приглашении.
– О каком? – Мне почему-то показалось, что речь идет о моем брате, у которого я была еще сегодня утром. «Когда он успел позвонить? – подумала я. – Меня вроде бы никуда»…
– Не знаю, – прервала баба Зина, стряхнув в окно пыль с мягкой байковой тряпки, которой она тщательно протирала мебель. – Говорит, что Леша за тобой заехать не сможет, попросил его.
– Андроник? – догадалась я, внезапно вспомнив о приглашении на день рождения Ника. – Я не поеду!
– Не знаю, не знаю… Меня просили передать, я передала.
Баба Зина перестала протирать пыль и как-то странно посмотрела на меня. В ее глазах читалось желание помочь мне, но она не знала, с чего начать.
– У вас с Лешей что-нибудь стряслось?
– Вы бы у него спросили! – не очень-то вежливо ответила я. Баба Зина с деланным равнодушием отвернулась и продолжила свое занятие, но было видно, что в глубине души она обиделась на меня.
– Я бы у него и спросила… – через некоторое время произнесла она, подавив в себе чувство обиды. – Но он по комнате, как зверь, метался. Мне показалось странным, что он сам принес деньги. – Она вдруг повернулась ко мне лицом. – Принес сам! И за месяц вперед. – Она подняла удивленно брови, словно раздумывая, что бы это могло значить.
– Почему? – насторожилась я.
– Не знаю. – Баба Зина стиснула рукой подбородок и сквозь пальцы медленно произнесла: – Обещай, что будешь молчать, как рыба об лед.
– Обещаю.
– Понимаешь, мужчины не очень-то склонны к тому, чтобы делиться своими проблемами. Но тут я случайно услышала его разговор с неким Артуром по телефону… Ты не знаешь Артура? – внезапно спросила она меня.
– Ну… Я знаю одного, но, может, это не тот.
– Неважно, – махнула баба Зина рукой. – В общем-то Артур тут ни при чем. Он просто сообщал Артуру, что вынужден будет уехать в Германию, а когда вернется, не знает.
– Зачем? – полюбопытствовала я.
– Там, как мне показалось из разговора, живет компаньон Леши по бизнесу, и Леша узнал, что тот крутит какие-то махинации… Дело очень серьезное, – раздумчиво произнесла баба Зина. – Хотя… Может, я чего и не поняла…
– А потом… – Я тревожно посмотрела на уже отвернувшуюся от меня женщину. Баба Зина энергично терла дверцу бельевого шкафа и, казалось, не слышала меня. Я повысила голос: – А потом он вернется?
– Да не волнуйся ты. – Баба Зина мягко улыбнулась, оглянувшись на меня. – Куда он от тебя? Он же тебя любит! Не видишь, что ли?
– Конечно, любит, – усмехнулась я, недоверчиво пожимая плечами. – Лицемер ничтожный! – вдруг вспылила я.
Баба Зина снова подошла к открытому окну и стряхнула пыль с тряпки. Она никак не отреагировала на мою вспышку гнева, и я чуть спокойней сказала:
– Знаете, сколько я ему гадостей наговорила?
Ответа не последовало, и я, тяжело вздохнув, присела на краешек кресла. Мне стало бы легче, если бы я поделилась с бабой Зиной своими сомнениями и переживаниями, но не хотелось вести эти разговоры за спиной Леши.
– Давайте выпьем, черт побери! – вдруг предложила я и подошла к бару. – Виски? Водку? Джин?
– Джин. С тоником! – азартно воскликнула баба Зина и бросила тряпку на полочку. – Как в кино!
Я налила в бокалы джин, и мы быстро выпили его, я тут же налила еще. Мы снова выпили, и я снова наполнила бокалы, из того же бара я извлекла пачку тонких длинных сигарет, даже не посмотрев, как они называются, и предложила закурить бабе Зине. Аккуратно вынув из пачки сигарету, я погрузилась в кресло и медленно задымила.
– О! Ты умеешь курить? – весело удивилась баба Зина. Она начала пьянеть, и это было очень заметно по ее лицу. Глаза ее заблестели, щеки покрылись румянцем. Она выбежала на кухню и принесла оттуда бутерброды, пару апельсинов и открытые рыбные консервы.
– Печень минтая, – прочитала я, выпуская прозрачные струйки дыма.
– С ментолом, – прокомментировала баба Зина свои ощущения.
До этого момента я курила лишь однажды, в раннем школьном возрасте, сидя с подружкой на шелковице. Задохнувшись тяжелым дымом «Верховины», после первой же затяжки я шлепнулась с дерева, словно переспелая ягода. Еле-еле откашлявшись и придя в себя, я решила, что эта попытка закурить – первая и последняя. С тех пор даже вдыхать табачный дым другого курильщика для меня было страшной пыткой.
Но сейчас я курила так легко, будто всю жизнь только этим и занималась. Так же легко я пила. Никогда до этого не пробовав по-настоящему спиртного, я никак не могла понять, что же чувствует человек в состоянии опьянения.
Я снова плеснула джин в бокалы и, смеясь, посмотрела на бабу Зину. Та, хохоча и корча рожи, рассказывала, как Леша «страдал» без меня:
– Как зверь! Он тебя бе-езумно любит, поверь мне, старой карге! Любит, и не сомневайся! – Она приблизила ко мне лицо и доверительным шепотом произнесла: – А если у него кто и есть, ты – плюнь! По хрену мороз! – Она рубанула в воздухе воображаемым топориком и безвольно откинулась на плюшевую подушку.
– Ирочка-а, – жалобно пробормотала она, – я, кажется, пьяная… А ты?
Я отрицательно покачала головой. Действительно, перед глазами у меня все было четко, и голова ясно соображала. Только ярость и обида, внезапно навалившиеся на меня, куда-то исчезли. Мне захотелось посмотреть на себя в зеркало и убедиться, что спиртное и в самом деле не подействовало. Я поднялась.
Комната взмывала вверх, и я неуклюже шлепнулась в кресло.
– О! А говоришь – нет! – Баба Зина самодовольно ухмыльнулась и погрозила мне пальцем, мол – пьяная-пьяная, знаем мы таких трезвенников!
Я улыбнулась, чувствуя, как мир вокруг меня преображается. В голове появился какой-то шум, в глазах поплыло, и я опустила веки, старательно вслушиваясь в бормотание бабы Зины:
– Каждые три минуты спрашивал: «Не говорила, куда пойдет?» Я ему талдычу, что и не видела тебя, а он за свое: «Может, записку? Может, звонила?!» И как зверь по клетке: тудык-сюдык.
Сначала я решила, что это слова такие «тудык» и «сюдык», но потом поняла, что баба Зина икает.
Я еще раз улыбнулась, чувствуя, как губы мои растягиваются и пытаются что-то произнести помимо моей воли, и вдруг провалилась в тихий и глубокий сон.
Меня качало, качало, качало… Я плыла, вслушиваясь в шелест волн. Было хорошо и спокойно. Кто-то позвал меня:
– И-и-и-ра!
Я с удивлением подумала, что в этом безбрежном морском просторе не может быть никого. Только я и стихия. Я стала вертеть головой, чтобы понять, откуда исходит зов, но вокруг было темно, и только по плеску волн я понимала, что вокруг море.
Я напряглась всем телом, вслушиваясь в невнятное бормотание воды, и снова услышала голос:
– И-ира-а! – Голос казался близким и взволнованным, но не надрывным, будто кто-то и не кричал вовсе, а напевал мое имя.
– Ты кто? – не открывая глаз, спросила я и попыталась нащупать кого-нибудь рядом с собой. Рука болталась в воздухе и проваливалась в пустоту.
Мне стало страшно, захотелось разлепить ресницы, но веки сомкнулись стопудовым грузом и не хотели подчиняться моей воле. Я встряхнула головой и подумала, может, глаза у меня открыты, а вокруг темь, и тот, кто кричит мне, сам не видит меня и не слышит моего вопроса. Будто мы с ним разделены какой-то странной бесплотной стеной, отделяющей мой мир от его мира. «Мы в разных мирах!» – догадалась я и, сложив ладошки рупором, что есть силы заорала:
– Я зде-есь! Зде-есь я!
Он моментально услышал меня и каким-то образом умудрился схватить меня за плечо и с силой встряхнуть.
Внезапно стало светло. И я, замирая от уж аса, прямо перед собой увидела страшный кровавый взгляд. По телу пробежал озноб, я попыталась встать на ноги, но чудовище цепко держало мою руку, впиваясь длинными грязными когтями в кожу.
«Только бы не упасть!» – думала я, слыша под ногами шум воды и не решаясь оторвать взгляд от мерзкого лица. Мне казалось, что, если я хоть на мгновение выпущу чудовище из виду, оно молниеносным движением сбросит меня в пучину.
Я снова замотала головой. К горлу подкатила тошнота, тело свело судорогой, по лицу заскользили крупные тяжелые капли пота. С удивлением я увидела, что кровавый взгляд монстра стал изменяться, постепенно превращаясь в жалобное, умоляющее лицо Леши. Он отпустил мою руку, поднялся и, медленно повернувшись, пошел от меня. Я молча наблюдала за тем, как он удаляется, и вдруг поняла, что уходит не Леша, а кто-то другой. До боли в глазах я всматривалась в исчезающий силуэт.
– Ты кто? – тихо, почти одними губами, произнесла я вслед, и он, проведя ладонью по волосам, чуть повернул голову и взглянул на меня исподлобья.
«Ник!» – отчего-то похолодело у меня внутри.
– Ник. Ник! Не уходи! – закричала я, но он помахал мне рукой и исчез.
Ноги мои подогнулись, и я полетела в черную пустоту. Приступ тошноты снова прокатился из живота к горлу. Я внезапно открыла глаза и увидела перед собой бабу Зину, которая разговаривала сама с собой, покачивая головой и дымя длинной ментоловой сигаретой.
«Боже мой, ну и приснится же!» – устало подумала я и испытала острую потребность отправиться в ванную и смыть с себя всю эту чернуху.
– Что это? – спросила я у бабы Зины, когда, покинув ванну и набросив махровый халат, приблизилась к своему алькову.
На розовом покрывале лежала большая коробка в голубенький узорчик с огромным гипюровым бантом посередине крышки.
Баба Зина подняла затуманенный взгляд.
– А! Это? – Она таинственно посмотрела на меня, изображая лукавую загадочность. – А ты посмотри, посмотри…
Я взяла в руки коробку и стала внимательно разглядывать ее со всех сторон.
