Текст книги "Призрачный мир: сборник фантастики"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

Соавторы: Генри Лайон Олди,Элеонора Раткевич,Святослав Логинов,Александр Зорич,Олег Дивов,Евгений Лукин,Александр Громов,Андрей Валентинов,Леонид Каганов,Владимир Свержин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 40 страниц)

Но маленькая Лиззи – не единственная, от кого наш нечаянный герой так и не дождался благодарности. Собственный отец, лорд Уоттвик, так прокомментировал случившееся: „И почему из трех сыновей у меня остался только самый паршивый?!“ И хотя адвокаты и просили не придавать вырвавшимся у находящегося в шоке старика словам особого значения, но фраза эта очень показательна и четко определяет позицию старого лорда по отношению к младшему сыну. Даже оказавшись героем, молодой человек все равно не добился благосклонности от родного отца.

Вглядитесь в это мужественное лицо – оно прекрасно! Страх на нем перемешан с решимостью довести до конца нелегкое дело настоящего героя, а здоровая злость лишь подчеркивает мужественные черты. Вы не найдете тут бездумной глупой отваги новобранца, не понимающего, насколько может быть опасным затеянное им. Нет! Перед нами человек, до конца осознающий все, но при этом не дающий власти над собой страху и опасениям, готовый рискнуть собственной жизнью ради спасения невинного ребенка и не ждущий за это благодарности ни от кого. Перед нами – настоящий герой…»

– Какую редкую чушь вы, однако, читаете, дорогой мой Ватсон!

Вздрогнув, я оторвался от передовицы «С пылу с жару», газетенки довольно скверного пошиба, на большую черно-белую дагеррографию в которой смотрел уже довольно долгое время, не в силах разобраться, что же именно тут не так.

– Действительно, чушь редкостная… но как вы догадались? Вы ведь не читали этого номера, я сам разрезал доставленные распечатки…

– Вы так любезны, Ватсон, что вот уже полчаса демонстрируете мне роскошный портрет нашего милого мистера Эдгара Уоттвика… ах, извините, теперь уже сэра Эдгара… трудно не узнать лицо, которое последние пару дней пялится на тебя со всех газетных тумб и новостных реостатов.

– Здесь что-то не так…

Я отложил газетный лист и, нахмурившись, откинулся на спинку удобного кресла. Я терялся в догадках по поводу личности преступника, ответственного за кошмарное злодеяние на улице Буков, но одно знал твердо – Джон Поджигатель не имеет к нему ни малейшего отношения. Семейство Уоттвиков не относилось к Подконтрольным.

Даже близко не стояло…

– Поразительная догадливость, мой друг!

Даже мое не слишком чувствительное к подобному ухо уловило, что надтреснутый голос великого сыщика полон сарказма. И потому я ничего не ответил.

– Поразительная догадливость, – повторил Холмс уже мягче. – И столь же поразительное преуменьшение. Здесь не так абсолютно все!

– Так вы не согласны с мнением газетчиков, будто это очередное злодеяние Поджигателя? – спросил я осторожно, глядя в сторону и стараясь не выдать истинной заинтересованности.

Мой друг хрипло рассмеялся.

– Чушь! Конечно же, он тут совершенно ни при чем. Кем бы он ни был.

– Но что за мерзавец прятался под его личиной? Какой-то случайный бродяга, застигнутый хозяевами врасплох? Промарсиански настроенный экстремист? Кто мог задумать и совершить такое злодейство? – Теперь, когда можно стало расслабиться, мне действительно сделалось любопытно.

Знаменитый сыщик посмотрел на меня чуть ли не с жалостью.

– Бродяга, который бросает золотой подсвечник только потому, что кого-то им убил? Экстремист, приходящий в дом жертвы безоружным, – вспомните, чем он орудовал поначалу? Подсвечник мы уже упоминали, странноватое оружие для настоящего экстремиста. Далее – захваченный в кухне нож, отобранная у сэра Патрика трость и детская шпага… все четыре предмета взяты на месте, непосредственно в доме. Кем бы ни был наш преступник, первоначально убийство не входило в его планы, иначе бы он подумал об оружии заранее. Нет, до получения тростью по той части тела, которую газетчики деликатно поименовали «спиной», наш негодяй об убийстве и не помышлял.

– Вы имеете в виду… – не договорил я, пораженный.

– Именно. Новоиспеченного сэра Эдгара, столь справедливо названного героем нового времени. Вот уж действительно, герой новой эры – эры Мориарти!

– Но каким образом, Холмс?

Я бы и сам не мог толком объяснить, о чем именно спрашивал – о способах действия убийцы или же о дедуктивных догадках моего друга. Но знаменитый сыщик все понял правильно, начав отвечать на оба вопроса:

– Даже если бы я не знал, какой мерзкий маленький хорек этот новоявленный герой, то и тогда бы его выдало время. Вечеринка, на которой он развлекался, закончилась около часу ночи, это традиция, раньше подобные вечеринки не заканчиваются. И потому наш пройдоха никак не мог уже в четверти второго оказаться у дома брата, чуть ли не на другом конце города, просто «неспешно прогуливаясь и наслаждаясь свежим воздухом». Тем более что воздух в ту ночь действительно был довольно свежим и прогулкам не способствовал. Нет, добраться до дома брата вовремя наш хорек мог только на моноцикле, да и то, если всю дорогу гнал как сумасшедший. Не удивлюсь, если брошенный моноцикл обнаружат в ближайшем парке. А у гонщиков всегда в запасе лишняя канистра горючего… если к этому добавить то обстоятельство, что упомянутая вечеринка была устроена для карточной игры, то становится ясна и цель визита Эдгара к старшему братцу, ранее неоднократно снабжавшего непутевого младшенького средствами на покрытие долгов чести. Но в этот раз что-то не срослось: то ли сумма оказалась слишком велика, то ли старшему брату надоело и он решил поучить младшего уму-разуму теми средствами, которые исстари практиковались в их семействе. И отходил непутевого тростью пониже спины. Тот не стерпел обиды и убил старшего брата, отомстив тем самым за Авеля всем Каинам сразу. Когда же осознал, что наделал, то пришел ко вполне логичному для подобных хорьков выводу, что единственный выход в сложившейся ситуации – это свалить вину на знаменитого маньяка. То, что для этого пришлось бы вырезать всю семью брата, показалось нашему герою вполне приемлемой ценой. Кстати, еще одно не замеченное полицией доказательство моей правоты: раны от ученической шпаги. Они обе пришлись на бедро, что явственно указывает на поразительно малый рост нападавшего. Вилли действительно был храбрым мальчиком… Остальные родственники не оказали сопротивления. Но когда новоиспеченный сэр Эдгар намеревался покончить с последней представительницей рода, появилась вся королевская рать в лице доблестных пожарных…

Холмс подошел к журнальному столику и постучал мундштуком своей любимой глиняной трубки по передовице.

– А снимок-то и на самом деле хорош. Эмоции схвачены верно, только вот интерпретированы неточно. Тут вам и страх, и твердая решимость, и злость… Представляю, как он удивился, обнаружив кучу непрошенных свидетелей.

– Вы собираетесь проинформировать полицию?

– Зачем? Если даже сам лорд Генри предпочитает молчать… а ведь он-то наверняка знает правду! Если после неудачного падения среднего сына Гарри с лошади во время братской охоты он еще только подозревал что-то подобное, то теперь ни малейших сомнений не осталось. Но он молчит. Значит, промолчим и мы. Уважим волю старика, потерявшего всех троих сыновей…

Холмс быстро вышел из гостиной, я лишь успел увидеть стремительный белый отблеск в прорези кривой усмешки. Вернулся мой друг через пару минут, уже облаченный в знаменитую пурпурную крылатку и цилиндр такого же оттенка, писк моды прошлого сезона. И речь знаменитого сыщика звучала немного невнятно, словно бы что-то мешало ему или же он по какой-то неведомой прихоти предпочитал говорить сквозь зубы.

– Передайте миссис Хадсон, что я ушел. К ужину не ждите…

С этими словами мой друг удалился по своим ночным делам.

А я остался сидеть в кресле, уставившись в темное окно. В ожидании сигнала мобильного телеграфа и с растревоженной памятью. Последние двенадцать лет я все время жду сигнала, даже если бóльшую часть времени мне и удается не помнить об этом.

Жду и надеюсь, что прошлый окажется последним…

Почему они так хотят детей?

Ведь они же давали подписку, каждый из них!

Аристократа нельзя подвергнуть принудительной стерилизации, но настоящий джентльмен никогда не нарушит данного слова, так что подписка гарантирует… должна гарантировать. Так почему же год за годом все повторяется снова и снова? И кто-то снова и снова решает, что законы писаны не для него.

Не часто, максимум раза три за год, ну – четыре, но – год за годом…

И мобильные телеграфы нескольких отставников, таких же невзрачных осколков минувшей войны, как и ваш покорный слуга, отстучат кодовую фразу, которую я опознаю с первых же тактов, хотя вообще-то не слишком хорошо воспринимаю телеграфные сообщения на слух.

Это было уже под конец Великой войны, еще один секретный проект Ее Величества, о котором я не имею права распространяться. Программируемые генетические изменения. Успешное совершенствование человеческой природы. Новые люди нового времени…

Проект закрыли сразу же, как только стало понятно, что будет рождаться у этих новых людей в третьем-четвертом поколении. Но к тому времени испытания уже вошли в финальную стадию – на добровольцах…

Хорошо еще, что никто из Измененных (Подконтрольных, как мы их называем) не может прожить вдали от Пекла, и потому до сих пор не покинул пределов Лондона. Можно даже сказать, что Кайзер оказал нам услугу, уронив на город две атомные бомбы. Чья огненная начинка прожигает себе путь к центру Земли, щедро делясь энергией, как видимой, так и невидимой. Новые люди оказались наиболее чувствительны к невидимой энергии – именно поэтому эксперименты в других местах не увенчались успехом и поэтому же Подконтрольным нет жизни нигде, кроме Лондона.

Но они все равно пытаются.

И гибнут.

А еще они пытаются прятаться – меняют внешность и имена, скрываются, переезжают… и рожают детей – если им кажется, что спрятались они достаточно надежно. А потом я дожидаюсь сигнала, и приходится… не хочу, но приходится, я ведь тоже давал подписку, и, в отличие от них, я понимаю, что закон есть закон. И для чего он нужен, я понимаю тоже.

Как они могут?

Ведь они же видели материалы, когда давали подписку! Ведь они же знают… И при этом – снова и снова… Хорошо, что с каждым годом работы все меньше. Может, сказались публичные казни. Или же просто падает число самих Подконтрольных. Их ведь было не так уж и много, тех добровольцев. Меня это не особо волнует. Меня волнует другое.

Почему они так хотят детей, что заставляют меня все время ждать сигнала?

Впрочем, и это уже не особо.

Проклятая статья, разбередила…

Надеюсь, завтра я снова сумею забыть…

Майк Гелприн, Наталья Анискова, Григорий Панченко
Растерянный мир

В хрониках о знаменитом сыщике Шерлоке Холмсе, которого я имею честь называть своим другом, эта история стоит особняком. К тому имеется множество обстоятельств. Во-первых, дело, о котором я намерен сейчас рассказать, стало последним из тех, которыми занимался Холмс, прежде чем уйти на покой и заняться пчеловодством в Суссексе. Кроме того, речь пойдет о людях, столь известных в лондонских научных кругах, что просто ввиду элементарной деликатности я должен воздержаться от того, чтобы предать события огласке – во всяком случае, до лучших времен. Наконец, описываемые события настолько невероятны и загадочны, что неискушенный читатель вполне может усомниться в правдивости рассказчика, а это отнюдь не поспособствует моей репутации, до сих пор, скажу без ложной гордости, безупречной.

Я был вызван к одному из моих пациентов посреди ночи, случай оказался достаточно сложным, и к утру я чувствовал себя несколько утомленным. Усталость, однако, не помешала вспомнить, что дом моего пациента находится буквально в двух шагах от Бейкер-стрит. А это соседство уже совершенно естественным образом пробудило мысль навестить моего друга Шерлока Холмса, с которым мы не виделись уже довольно-таки долгое время. Подкрепившись чашечкой горячего кофе и пудингом, я не мешкая отправился к нему.

– А, вот и вы, Ватсон. – Холмс приветствовал меня так, словно мы расстались вчера. – Присаживайтесь, сигары на обычном месте…

– В турецкой туфле?

– Вижу, ваша память не притупилась. Что ж, закуривайте – а я, пожалуй, тем временем разожгу камин.

Под навевающее уют потрескивание углей мы предались воспоминаниям, и я спохватился, лишь когда уже пробило двенадцать. Поднявшись, я собрался было откланяться, но в этот момент зазвенел дверной колокольчик.

– К вам посетитель, мистер Холмс, – донесся до нас голос миссис Хадсон.

– Все как в старые добрые времена, – задумчиво произнес Холмс. – С той лишь разницей, что я охладел к расследованию преступлений, да и мой верный помощник Ватсон больше мне не ассистирует. Что ж… – Глаза Холмса внезапно блеснули. – Скажите, Ватсон, верите ли вы в неслучайность совпадений или, если угодно, в судьбу?

Я удивился. Склонность к фатализму Холмс проявлял разве что в самом начале нашего знакомства.

– Затрудняюсь ответить. Однако позвольте осведомиться: с каких пор вас снова начали интересовать подобные вопросы?

– С недавних. – Шерлок Холмс поднялся и направился к входной двери. – А именно – с сегодняшнего полудня. Знаете, Ватсон, я приму этого человека. Представьте, я отказывал посетителям почти полтора года, и мало-помалу люди перестали ко мне обращаться. Но вот извольте: новый клиент приходит в тот же самый день, что и мой друг Ватсон, которого я не видел целых пятьсот тридцать восемь суток…

Меня всегда поражала поистине уникальная способность Холмса оперировать с единицами измерения. Готов поспорить, что спроси я его, сколько времени мы не виделись в секундах, он выдал бы точный ответ через каких-нибудь пару мгновений.

* * *

Посетитель был человеком среднего роста, с каштановыми волосами и слегка неправильными чертами лица. Пору молодости он уже миновал, но это можно было понять, лишь внимательно присмотревшись: во всяком случае, на его атлетическом телосложении это не сказалось. Глаза характерного для ирландцев голубого цвета светились честностью и прямотой. Не будет преувеличением сказать, что гость наш был встревожен, хотя и пытался держаться ровно.

– Мне известно, сэр, что с некоторых пор вы перестали заниматься расследованиями, – усевшись наконец в кресло спиной к камину, сказал визитер. – И я, конечно же, не рискнул бы к вам обратиться, не случись дело чрезвычайной для меня важности.

Молодой человек (я, по первому впечатлению, мысленно продолжал называть его именно так) умолк и замер в ожидании ответа.

– Что ж… – Холмс потянулся в кресле. – Для начала разрешите представить моего друга и коллегу доктора Ватсона. Это человек, при котором можно говорить все. Незадолго до вашего прихода мы с Ватсоном как раз обсуждали некоторые вопросы, связанные со случайными совпадениями. Я утверждал, что, возможно, ваш визит… Впрочем, неважно. Итак, я готов выслушать, какая загадка привела вас, журналиста, ко мне.

– Откуда вы знаете, что я журналист, сэр?!

– Это довольно элементарно. – Холмс зевнул. – Глядя на вас, совершенно ясно, что вы работаете в «Дейли газетт», вечерами посещаете клуб «Дикарь» на Адельфи-террас, по выходным играете в регби, а в молодости, четырнадцать-пятнадцать лет назад, побывали в Амазонии.

– Невероятно! Откуда вам известны эти подробности?

– Видите ли, мистер…

– Мелоун, сэр. Эдвард Мелоун.

– Видите ли, мистер Мелоун, узнать все это о вас довольно просто для человека, обладающего определенной наблюдательностью. Доктор Ватсон с присущей ему скрупулезностью подробно описал мои методы в своих мемуарах.

Я молча кивнул, воздержавшись от комментариев.

– То, что вы журналист, очевидно, – продолжил между тем мой друг. – На лацкане у вас имеется бронзовый значок с отчеканенной на нем кокосовой пальмой. Мне приходилось составлять монографию эмблем, и поэтому для меня не секрет, что значок символизирует принадлежность к клубу «Дикарь», который посещают в основном представители лондонской прессы. Далее: из вашего нагрудного кармана выглядывает «вечная» перьевая ручка производства фирмы «Паркер», с которой соседствует обрез подложки блокнота. Наконечник ручки изрядно обкусан, значит, пользоваться ею вам приходится постоянно. Выполненные позолотой частично стершиеся буквы «ILY GA» заставляют предположить, что это «вечное перо» было подарено вам коллегами по «Дейли газетт»: вероятнее всего, на юбилей.

– Потрясающе, сэр, просто потрясающе! – взволнованно проговорил мистер Мелоун, не обращая внимания на легкую улыбку, скользнувшую по лицу моего друга. – Но как вы догадались про регби и Южную Америку?

– Смею вас уверить, это еще проще. Ваши походка и внешность явственно говорят о занятиях спортом – причем давних, многолетних, не прерывавшихся, по-видимому, с ранней юности. О сопряженности этого спорта с травмами свидетельствуют несколько искривленный нос и… гм… элегантной формы синяк примерно четырехдневной давности, который вы перед визитом ко мне, конечно, постарались загримировать, но, не обижайтесь, сделали это недостаточно умело. В то же время уши у вас не прижаты к черепу, как свойственно постоянно практикующимся боксерам или борцам, даже любителям. Остается лишь один вид спорта, приличествующий джентльмену вашего возраста и рода занятий, и это, несомненно, регби. Что касается Южной Америки, – Холмс вновь чуть заметно усмехнулся, – то я вижу на безымянном пальце вашей правой руки очень характерный серебряный перстень с изображением тапира. Такие украшения, индейской работы, изготавливаются в бассейне реки Амазонка. Британская мода, требующая непременно чистить любое серебро до блеска, на эти туземные сувениры не распространилась – и, судя по степени потускнения металла, этому перстню больше десяти лет, но менее двадцати. Так что если вы купили его вскоре после изготовления – а наши соотечественники, как правило, обзаводятся новенькими местными безделушками, едва ступив на берег Бразилии, – то и этот мой вывод очевиден.

– Воистину феноменально, сэр! – восхищенно произнес Мелоун. – Все оказалось так просто, что даже удивительно, как это не пришло в голову мне самому.

– Полноте, – на сей раз улыбка Холмса показалась мне чуть более ироничной, чем прежде, – всего лишь некая доля наблюдательности и склонность к анализу. Однако за разговорами мы отвлеклись от дела, приведшего вас ко мне. И, по вашим словам, дела довольно важного.

– Оно чрезвычайно важно, сэр. И касается незаурядного человека, одного из самых великих умов современной науки, которого я имею честь называть своим другом. Профессор зоологии, знаменитый палеонтолог Джордж Челленджер попал в беду, сэр. Знакомо ли вам это имя?

– Определенно знакомо. – Шерлок Холмс кивнул. – Я помню скандал, разразившийся… да, около пятнадцати лет назад и связанный с неким открытием, якобы сделанным мистером Челленджером. Однако позвольте мне усомниться в том, что этого ученого можно назвать великим умом современности, да и ученым вообще.

– Вы ошибаетесь, сэр! – горячо воскликнул Мелоун и вдруг сник. – Право слово, если представить себе, от каких мелочей порой зависит научная репутация… Иногда я думаю: что, если бы порыв ветра не распахнул тогда окно в зале Куинс-Холла? Или если бы это существо, – последние слова наш гость произнес с особой интонацией, – вылезло из ящика медленно и хотя бы на несколько секунд задержалось на его краю, а не взмыло в воздух с такой стремительностью? Безусловно, тогда доктор Иллингворт не смог бы, презрительно расхохотавшись, заявить со свойственным ему апломбом: «Птерочушь, сэр! Это кондор, самый обыкновенный кондор!» Да… Иллингворт… Наверное, при сложившихся обстоятельствах мне не следовало бы… Тем не менее ручаюсь честью, сэр: я лично был участником событий, приведших к открытию! И собственными глазами видел… Ну, в общем, существование в наши дни будто бы доисторических динозавров для меня непреложно. А также летающих ящеров, человекообезьян и…

– Что ж… – Мой друг негромко хмыкнул. – Теперь, во всяком случае, понятно, отчего последнюю из опубликованных на страницах «Газетт» статей об этой экспедиции писали не вы, а один из ваших коллег, некий Макдона.

– «Скандал на Ридженс-стрит: профессор Мюнхгаузен, или воскресший Калиостро», – с горечью пробормотал наш визитер. – Да, конечно… После той приснопамятной лекции «Дейли газетт» отнюдь не стремилась напомнить миру, что в экспедиции присутствовал ее специальный корреспондент. Собственно, только благодаря заступничеству старины МакАрдла, тогдашнего редактора нашего новостного отдела, я не сделался бывшим корреспондентом. Да еще буквально через день внимание всего мира оказалось обращено на совсем другие события: очередной балканский кризис, очередное же обострение напряженности в Персидском заливе… Словом, вскоре уже мало кого интересовало, что именно открыл или не открыл некий скандально известный профессор в дебрях Амазонии и допустил ли некий молодой репортер всего лишь «прискорбное легковерие» или «осознанное попрание всех норм профессиональной этики».

– Оставим это, – произнес Холмс совершенно бесстрастно. – Давайте перейдем к делу.

– Конечно, сэр. Скажите, джентльмены, читали ли вы уже утренние газеты?

– Не читали и даже не открывали. Мы с доктором были заняты беседой.

– Взгляните, – Мелоун бросил на журнальный столик свернутую в трубку газету. – Это «Дейли ньюс», она выходит на час раньше прочих.

– Будьте добры, Ватсон, зачитайте вслух.

Я развернул газету и сразу увидел передовицу, озаглавленную «Скандально известный ученый совершает тройное убийство».

«Сегодня утром инспектором Скотленд-Ярда Лейстредом был арестован профессор зоологии Джордж Эдвард Челленджер. Арестованному вменяются в вину три преступления, совершенные в течение вчерашнего дня в различных районах Лондона.

В десять часов утра в Гайд-парке преступник в присутствии дюжины свидетелей подверг жестокому избиению доктора Иллингворта, имеющего привычку совершать в этом парке ежедневную утреннюю прогулку. В результате доктор Иллингворт в тяжелом состоянии был доставлен в госпиталь святой Анны, где скончался, не приходя в сознание. Преступник же, вскочив в ожидающий его таксомотор, немедленно скрылся из парка.

В два пополудни профессор Биркинворт подвергся нападению на выходе из своего дома по адресу Пикадилли, четырнадцать. На глазах у многочисленных прохожих нападающий проломил профессору череп орудием, которое свидетели описывают как „нечто вроде суковатой дубинки“, после чего, растолкав толпу, отбежал за угол, вскочил в ожидающий его автомобиль и скрылся. Тип автомобиля свидетели рассмотреть не успели, но, судя по косвенным данным, это тоже был „блэк кэб“, используемый лондонской службой таксомоторных перевозок.

В шесть вечера в своем доме по адресу Виктория-роуд, три, был убит профессор Уэдли. Преступник проник в окно спальни Уэдли, с величайшей ловкостью вскарабкавшись по оплетенной плющом стене здания, и совершил убийство путем удушения жертвы, после чего покинул спальню через то же окно. Оказавшемуся неподалеку фотографу-любителю Эрнсту Хорнунгу удалось сделать всего один снимок, на котором, тем не менее, преступник запечатлен вполне явственно.

Согласно заявлению инспектора Лестрейда, сделанному для корреспондента „Ньюс“, обстоятельства во всех трех случаях неоспоримо уличают печально известного своей конфликтностью и буйным нравом профессора Челленджера. Его опознали многочисленные свидетели первых двух преступлений, а внешность убийцы на фотоснимке, сделанном мистером Хорнунгом, также признана полностью совпадающей с обликом Челленджера.

Все трое убитых, со слов того же Лестрейда, были недругами Челленджера, чему у Скотленд-Ярда имеются многочисленные подтверждения.

Остается добавить, что мистер Челленджер – опытный альпинист и даже в последнее время, несмотря на свой далеко уже не юношеский возраст, способен проявить навыки скалолазания, недоступные рядовому лондонцу».

Отложив газету в сторону, я посмотрел на журналиста.

– Должен сказать, случай мне кажется достаточно очевидным. Боюсь, молодой человек, даже необыкновенные способности моего друга здесь не помогут.

– Сэр, мистер Холмс и вы еще не знаете самого главного, – возразил Мелоун. – Вчера профессор целый день провел в моей холостяцкой квартире. Со времен той злополучной экспедиции Челленджер не опубликовал ни строчки – и вот как раз в тот день, когда мы решили встретиться, чтобы возобновить прерванную столько лет назад работу над «Затерянным миром»…

– «Затерянный мир»? – удивился я. – Это…

– Так было решено назвать нашу совместную книгу о путешествии в страну Мепл-Уайта. Предполагалось, что она будет включать не только главы, подобающие научной монографии, но и фрагменты путевых очерков. А также иллюстрации, поскольку приемлемых фотографий почти не осталось. Как раз над иллюстрациями мы вчера и работали, точнее – над картой плато.

Холмс, до сих пор недвижно сидевший с закрытыми глазами, немедленно встрепенулся.

– У вас есть тому доказательства, мистер Мелоун?

– Увы, – потупился гость. – Только мое честное слово. Однако инспектор Лестрейд не пожелал и слушать меня. Более того, в это трудно поверить, но он даже пригрозил арестовать меня как соучастника в преступлениях, если я стану настаивать на своем!

– Тому, кто знает Лестрейда вот уже более четверти века, в это поверить как раз легко. Скажите, мистер Мелоун, – Холмс вгляделся в размещенную под газетной передовицей фотографию. – Этот человек действительно похож на профессора Челленджера?

– Ох, в том-то и дело, сэр! – Наш посетитель в горячности ударил по столу ребром ладони. – Не знай я наверняка, что это не он, я мог бы поклясться, что перед нами фотография профессора. У него совершенно незаурядная внешность.

– Будьте так любезны, опишите ее.

Мелоун вздохнул.

– Я попробую, хотя это и нелегко, сэр. Он… как бы это лучше сказать… В общем, профессор из тех людей, кого сложнее обойти, чем перепрыгнуть. Того, кто сталкивается с ним впервые, особенно поражают его пропорции. Ростом Челленджер едва выше пяти футов, он, при всем к нему уважении, мне по плечо. При этом у него грудь колесом, мощные руки. Огромная голова: простой смертный, рискнув надеть его цилиндр, утонет в нем буквально до основания шеи…

Журналист внимательно всмотрелся в газету. На какой-то миг его взгляд, казалось, устремился куда-то сквозь лист «Дейли ньюс», сквозь столешницу, сквозь стену дома и земную твердь – туда, где на противоположной стороне планеты раскинулось мифическое плато Мепл-Уайта.

– Продолжайте же, прошу вас! – мягко, но настойчиво произнес Холмс.

– М-да… – Наш посетитель стряхнул с себя оцепенение. – Ну, как видите, этот цилиндр надет поверх великолепного черепа европейца, хотя на миг мне вспомнилось… Ладно, неважно. – Мелоун натянуто усмехнулся. – Должен сказать, цилиндр – любимый головной убор профессора, он с ним даже в экспедиции не расставался. То-то было зрелище – особенно в тот день, когда человекообезьяны… Впрочем, вот уж о чем мне точно не хотелось бы вспоминать, так это о том проклятом дне. Зато я отлично помню, как Челленджер сокрушался, когда мы, покидая плато тайно и в спешке, были вынуждены оставить там бóльшую часть нашего гардероба – включая тот самый цилиндр. Простите, джентльмены, я опять отвлекся. Лицо у профессора большое, мясистое, глаза серо-голубые, брови и волосы очень густые. Борода квадратная, волной спадающая на грудь, иссиня-черная. Теперь, впрочем, в ассирийской смоле его волос и бороды хватает серебряных прядей… И вот еще особая примета: чрезвычайно громкий, раскатистый голос.

– Голос на фотографии разглядеть непросто… – поведал Холмс задумчиво. – Что ж, должен сознаться: случай представляется мне крайне интересным. Я займусь вашим делом.

* * *

– Ну-с, что скажете, Ватсон? – спросил Холмс, едва дверь за Мелоуном захлопнулась.

– Боюсь, ничего хорошего. Полагаю, в данном случае наш близкий – то есть «недалекий», друг Лестрейд, увы, прав. Допустим, свидетели ошибаются. Но фотография…

– Вижу, вы по-прежнему слишком поспешны в выводах, Ватсон. Попробуйте предположить, что на фотографическом снимке запечатлен не Челленджер.

– Загримированный под профессора преступник? Или… постойте, если перед нами все-таки Челленджер, фотография была сделана ранее, при других обстоятельствах?

– Дорогой Ватсон, вы делаете успехи. – Холмс благосклонно улыбнулся. – И то и другое возможно: теоретически, в принципе. Однако допустить, что внешние данные преступника окажутся схожи с теми, которые описал наш друг Мелоун, было бы весьма опрометчиво. А второе ваше предположение опровергается тем, что профессор, как видите, заснят прямо на подоконнике спальни бедняги Уэдли. Трудно представить, при каких таких «других обстоятельствах» он мог там очутиться.

– Однако тогда получается, что профессор Челленджер виновен, – как я и предположил с самого начала.

– Давайте не будем спешить, – Холмс поднялся. – Для начала посмотрим, какие сведения о нем есть в картотеке.

Холмс открыл дверцу стенного шкафа, пробежал глазами корешки составленных плотными рядами папок в кожаных переплетах и извлек одну из них.

– Так, – пробормотал он, листая страницы. – Чедрик, маньяк-расчленитель. Чеккер, фальшивомонетчик. Ага, вот и наш герой. Гм… Должен вам сказать, Ватсон, этот известный зоолог действительно отличается изрядной эксцентричностью. Окончил Эдинбургский университет и поступил на службу в Британский музей… За исследования в области зоологии удостоен медали, является членом различных иностранных обществ. Работает в Музее сравнительной антропологии, но спустя несколько месяцев увольняется, обменявшись ядовитыми письмами с директором.

– Помилуйте, Холмс, ничего особенно эксцентричного я во всем этом пока не вижу.

– Слушайте дальше. Отличаясь взрывным темпераментом, дебаты с оппонентами профессор ведет бурно. А с некоторых пор Челленджер принялся утверждать, что у него имеются доказательства существования доисторических животных в наши дни.

– Лжец? Или сумасшедший?

– После того, как эти рассказы не были подтверждены никакими более-менее внятными доказательствами, коллеги подняли Челленджера на смех, а вслед за ними и широкая публика. Газетчики раздули потрясающий скандал, неужели вы его не помните?

– Увольте, Холмс. Я в ту пору читал главным образом медицинскую периодику.

– Ну, не обижайтесь, мой дорогой друг. И вот что самое характерное: на проявления закономерного скепсиса наш зоолог реагирует неадекватно. Он прогоняет репортеров из дому, часто сопровождая подобные действия побоями.

– Побоями? – опешил я.

– Именно так, Ватсон. В позапрошлом году Челленджер ударил подошедшего к нему на Виго-стрит Уилминга из «Бромли Ньюс». Месяцем ранее – сломал руку собирающемуся взять у него интервью Смиту из «Телеграф». Полгода назад – выбросил из окна своего дома Торнелла из «Уилшир Экспресс». Проломил череп Бланделлу из «Морнинг Ньюс». Гм… Странно, что после этого он все еще оставался на свободе… А-а, вот: когда дело дошло до медицинского освидетельствования, в протоколе фигурировало всего лишь «до крови разбитое надбровье»; штраф три фунта пятнадцать шиллингов. Дороговато – но, думаю, удовольствие того стоило: этот Бланделл, судя по всему, тот еще гусь! Что потом? Так… вышвырнул Хорнера, «Санди Экспресс», прямо из движущегося экипажа…