Текст книги "Призрачный мир: сборник фантастики"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

Соавторы: Генри Лайон Олди,Элеонора Раткевич,Святослав Логинов,Александр Зорич,Олег Дивов,Евгений Лукин,Александр Громов,Андрей Валентинов,Леонид Каганов,Владимир Свержин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 40 страниц)

Отвезет.

Без сопротивления и уговоров.

Эскалатор кончился. По-прежнему не оборачиваясь, доктор прошел к стеклянным дверям, толкнул их, оказавшись в подземном переходе. Бетон, пустые лотки, где сквозняк торговал шепотом; снова лестница. Вверх, вверх. Город был пуст, как лотки в переходе. Кинотеатр, кафе. Магазин подержанной одежды, переговорный пункт, ателье. Пустые, пустые, пустые… Наконец-то. Доктор потянулся и взял из доверчивой пустоты – взгляд. Сделанный из пластика, взгляд безучастно лежал на ладони, насквозь в пыли и скуке. Не задумываясь, что он делает, доктор принялся разминать взгляд в пальцах. «Гусиные лапки» в уголках глаз: от частого смеха. Горстка искр. Затененность густых, чуть седеющих бровей. Понимание. Усталость. Тени: мудрые, темные. Пальцы двигались ловко и умело. Все, пора отпускать на волю.

Взгляд, подхваченный ветром, взлетел в осень.

Поплыл вдоль улицы, заново осматривая дома и деревья, привыкая к самому себе – старому, новому.

Доктор засмеялся. Они ждали его, только его, его и больше никого, надеясь, что однажды он придет, потянется и возьмет их для изменения. Воздух кишел ими: улыбки, ухмылки, взгляды, морщины, трепет ноздрей, сонные веки, похожие на створки раковин, кроличий прикус, румянец щек, локон у виска, желваки на скулах. Печаль, радость. Озабоченность. Мертвый пластик, ждущий тепла прикосновения.

Психоз, готовый обернуться прозрением.

Это был его город.

Обернувшись, доктор перестал смеяться. Далеко, выйдя с противоположной стороны перехода, возле решетчатой ограды какого-то учреждения стояли Пациент, Бабка, Старшина… Маленькие, нахохлившиеся. С трудом выдерживая присутствие каждого рядом с собой – и все-таки не торопясь разойтись. Сейчас они двинутся в разные стороны, но между настоящим «сейчас» и тем «сейчас», которое случится вот-вот, лежала пропасть.

А над головами людей солнце с луной играли в «квача».

Шорох подошв отвлек доктора. Рядом с ним, тихонько выйдя из подворотни, маленький старик увлеченно писал на стене мелом. Время от времени вытирая измазанные руки прямо о куртку. Надумав подойти, доктор вдруг почувствовал нежелание. Сближаться со стариком было… противоестественно, что ли? Он просто вгляделся в граффити, оставаясь на месте.

 
Старею.
Учусь
Вспоминать.
 

Прежде чем вернуться в свою подворотню, старик внимательно посмотрел на доктора. На взгляд, до сих пор летящий вдоль улицы. Пожевал сухими губами.

– Доктор, – сказал старик, уходя.

И доктор понял, что Называла его назвал.

Но глубоко внизу, на сонной платформе, поезд с манекенами все еще ждал окончательного решения.

Андрей Валентинов
Псих

Свет был неярким: городская электростанция в очередной раз перешла на режим экономии. В желтом свечении единственной лампочки, поникшей на пыльном витом шнуре, унылая конура комиссара Фухе казалась уютной и даже немного респектабельной.

Фухе сидел за пустым столом и решал тяжкую проблему. Ему предстояло закурить последнюю «Синюю птицу», чудом сбереженную специально к 31 декабря. И теперь следовало решить главное – чем разжечь любимую сигарету. Фухе вытянул из кармана кучу национальных престижей, полученных в последнюю зарплату. Мелочь он отверг сразу и положил рядом банкноты в 500 и 1000 престижей. Он хорошо знал, что 500-престижка горит ровно и красиво, но в огне от 1000-престижки то и дело проскальзывают волнующие зеленоватые огоньки: сказывается наличие высшей степени защиты.

Комиссар достал огниво и хотел было решить вопрос простым выкидыванием орла-решки на своем полицейском жетоне, как вдруг загремел давно отключенный телефон. Фухе подивился великому чуду и снял трубку.

– Комиссар! Это вы? – Слышимость не позволяла определить личность звонившего.

– Комиссары в России! – с удовольствием заметил Фухе и не без содрогания подумал, что включение телефона в новогоднюю ночь – не лучший из подарков.

– Сейчас… машина… срочно, – возгласила трубка, и Фухе пожалел, что в Великой Нейтральной Державе все еще оставался неприкосновенный запас бензина.

В кабинете министра собрались почти все, кого можно было найти в эту ночь: начальники отделов, сотрудники госбезопасности, референты президентской канцелярии и даже известный хиромант-гадалка Дебил-Жлоба Ставропольский. Министр Кароян был суров и краток:

– Мы не выпьем сегодня шампанского, – начал он. – Санта-Клаус не найдет нас в эту ночь. Тяжкий крест долга повелевает нам заняться спасением Отчизны…

– В третий раз за неделю, – добавил кто-то, но всем остальным было не до шуток.

Встал белый, словно исчезнувшая из магазинов сметана, замминистра финансов и сообщил, что неведомая, но грозная банда фальшивомонетчиков готовится уже завтра, в первый день очередного года Великого обновления, выбросить на рынок миллионы фальшивых банкнот.

– И это будет конец света, – подытожил Кароян и выжидательно посмотрел на цвет сыска, замерший перед грандиозностью задачи. – Найти, обезвредить и спасти Отчизну.

– Какие банкноты? – уточнил вечно трезвый Левеншельд, мучительно ожидавший три бутылки импортного кефира в собственном холодильнике.

– Банкноты – по десять престижей, – сообщил чиновник безнадежным тоном.

Фухе встал. Ему хотелось домой. Ему надоели экстренные совещания по спасению Отечества.

– Слушай, Кароян, – воззвал он, прикидывая, сколько времени осталось до боя курантов. – Сколько в Столице умельцев?

– Восемнадцать, – вздохнул Кароян. – Всех не проверишь…

– И не надо, – заметил комиссар Фухе. – Герберт, позвони в психлечебницу – кто из этих орлов состоит на учете?

Через пять минут стало известно, что Кривой Герцог Фру давно уже амбулаторно лечился в городском дурдоме. Еще через полчаса опербригада изымала у негодяя контейнеры с фальшивыми банкнотами…

– …А проще паровоза, – заметил Фухе, прикуривая от 1000-престижки, – в наше время подделывать «десятки» может только псих…

Извозчики уже толпились у ворот министерства в ожидании седоков. В эту новогоднюю ночь бензин в Великой Державе все-таки закончился…

Сергей Удалин
И я тоже…

Спалился Антон тупо, по-лоховски. И вроде бы все правильно рассчитал: отец после ужина сядет смотреть в онлайне свою любимую «Барселону», мать, как обычно, зависнет в «Одноклассниках», два часа свободы у него есть. Но кто ж мог предположить, что соседке срочно понадобится вэб-камера? Нет, надо было, конечно, прислушиваться краем уха, что там за дверью творится. Но Антон увлекся, выпал на время из реальности. А когда дверь открылась и в комнату гарпией влетела мамаша, прятать книгу под стол было уже поздно.

– Опять эту гадость читаешь? – с ходу завелась мать. – Сколько раз тебе говорено: чтобы я ее в доме больше не видела. А тебе, паршивцу, материнское слово не указ, значит? Хорошо, сейчас отца позовем. Костя-а-а! – не дождавшись никакой реакции, завопила она, как раненый единорог. – Оторвись на минутку от этого ногодрыгания, посмотри, чем сынуля твой занимается!

Отца Антон не сильно боялся – ну пробухтит что-нибудь насчет «ремнем по жопе» и опять в монитор уставится. Но все дело в том, что мать в его присутствии просто сатанела, как будто подпитываясь отцовской энергией. А может, и не как будто. В общем, ничего приятного от предстоящей беседы он не ожидал. И попробовал замять скандал.

– Ну, мам, ну что я такого сделал? – начал он с отработанной годами тренировок слезой в голосе. – У нас в классе все ребята…

Ох, лучше бы он этого не говорил. После таких слов матери подпитка уже не требовалась.

– Ах, значит, все?! Знаю я твоих ребят. Все наркоманы конченые. И ты таким же станешь. Будешь эту… фи… или фу… Короче, раз уж такой грамотный, сам почитай, что на «янев-точка-ру» пишут. Вот… – Она заводила пальцем по тачпаду своего ноутбука. – Ага, здесь. Вот отсюда.

И сама же, путаясь и запинаясь, продекламировала:

– Согласно последним исследованиям… восемьдесят процентов старшеклассников хотя бы раз пробовали… а половина из них принимает фэнтези регулярно… нынешнюю молодежь не загонишь за компьютер.

– Мам, да не собираюсь я ничего принимать, – вяло сопротивлялся Антон. – Я ж только книжку почитать взял.

– Знаю я эти отговорки, – перешла на сверхвысокие частоты мамаша. – Все сначала говорили: «Я только почитать», а потом уже не могли остановиться. Насмотрелась я про них, наслушалась – не дай бог дожить до такого… – И вдруг продолжила совершенно спокойным и оттого еще более угрожающим тоном: – Да ладно, без бога обойдемся – я сама не дам. В мусорку твою книжку. Или нет. Ты ж, стервец, и оттуда достанешь. Пусть лучше отец ее сожжет. Костя, да идешь ты или нет, в конце-то концов?

И ведь сожжет, понял Антон. А книга-то была Валькина. Как потом ему объяснить? Подумает, что зажал. А если правду сказать – еще хуже будет.

– Не отдам, – решительно заявил он и вцепился обеими руками в переплет.

И тут из коридора показался отец. С ремнем…

Как ни старался Антон идти ровно и не морщиться, Валька все равно заподозрил неладное.

– Тох, ты че?

– Да нормально все, отстань.

Он попытался проскочить в класс. Откровенничать совсем не хотелось.

Но тот, конечно же, не отстал. Наоборот, ухватил за рукав и отвел в сторону от двери.

– Нет, правда, что случилось-то?

Вместо ответа Антон покопался в рюкзаке и протянул ему четвертый том «Ордена Манускрипта» Уильямса, отбитый у родаков в неравном бою. И почти не порванный. Ну и о том, что у него самого кое-что отбито, тоже промолчал.

Но Валька все и так понял.

– Эх, говорил же я тебе: начни с чего-нибудь попроще, – вздохнул он, успевая между делом отбиваться от проходящих мимо и норовящих дружески впечатать его лицом в стену одноклассников. – Чтобы читалось быстрее и не так затягивало.

– Да не хочу я попроще, – буркнул Антон, потирая все еще красное с вечера ухо. – Я хочу получше.

Валька усмехнулся и уже хотел выдать что-то ехидное, но вовремя понял, что момент для шуток неподходящий.

– И как же ты теперь? – спросил он сочувственно.

– Не знаю еще, но домой сегодня точно не пойду.

Антон помолчал немного и, решившись, выпалил еще по дороге заготовленную просьбу:

– Слушай, Валик, ты как-то хвастался, что можешь достать… А сегодня никак нельзя?

Приятель задумчиво посмотрел на него, потом себе под ноги, потом на желтые разводы на потолке.

– Ты это… серьезно?

– Серьезней некуда.

– И не сдашь, если что?

– Абыдить хочиш, да?

Валька опять взял паузу, которая сама по себе уже многое объясняла. И Антон, чтобы окончательно добить умирающую надежду, сознался:

– Только это… с деньгами у меня сейчас… сам понимаешь.

Приятель коротко хмыкнул и посмотрел на него с резко возросшим уважением.

– На халяву, значит? – уточнил ситуацию Валька. И вдруг подмигнул. – Что ж, это аргумент. Значит, действительно приперло. К тому же ты у нас нынче пострадавший за правое дело. Ладно, после уроков прошвырнемся к рынку, попробуем что-нибудь раздобыть. – Тут он все так же внезапно нахмурился. – Только никому ни слова. И по сторонам посматривай.

– А че?

– А ниче! Тольку Пискунова из девятого «Б» знаешь? Так он недавно в антифэ записался, понял?

– Вот ведь кабан тупой, – покачал головой Антон. С этим Пискуновым у него и раньше были проблемы, а уж теперь…

– Не боись, прорвемся, – ободрил друга Валька. – Я такую тропинку знаю, где нас никто не засечет.

Своих продавцов Валька ему показывать, конечно же, не стал, и Антону пришлось с четверть часа простоять под длинным глухим забором, огораживающим рынок с задов. Наконец приятель появился из-за угла. Он шел, опустив голову, и задумчиво пинал ногами банку из-под джин-тоника. И едва вообще не прошел мимо.

– Ну что, облом? – прошептал ему в спину Антон.

– Сам ты облом, – не оборачиваясь, сообщил Валька. – А у меня полный порядок. – Он остановился, прицельно запустил банкой в фанерный стенд с надписью «Не мусорить» и показал другу затертый до дыр спичечный коробок. Но тут же снова сжал в кулаке. – Пошли в парк, там удобнее.

– Конспиратор хренов, – беззлобно проворчал облом. – Понтов опасаешься?

– Нет, – отмахнулся Валька. – Полицаи не в счет. Они с торгашами заодно. А вот с бритыми лучше действительно не встречаться. Эти в последнее время совсем оборзели. Прямо на виду у всех останавливают, отбирают товар и тут же на улице его сжигают. Вместе с книгами.

– Какими такими книгами?

– Да нашими, фэнтезийными.

Эта новость Антону совсем не понравилась. Про такое он еще не слышал. То есть что-то давнее припоминалось, то ли из фильма какого-то, то ли из романа. Но явно не про нашу жизнь. Безуспешно пытаясь выудить из памяти, где же все-таки это было, он свернул вслед за приятелем в узкий проход между кустами шиповника. И едва не уткнулся носом в спину проводнику.

– Ну вот и вспомни говно… – вполголоса пробормотал Валька, всматриваясь в зашевелившиеся кусты.

Оттуда не спеша, по-хозяйски выходили пятеро крепких парней, на год-два постарше. Все как один в футболках-безрукавках, демонстрирующих неслабые бицепсы, все одинаково коротко пострижены. И последним появился тот самый Толька Пискунов – метр восемьдесят пять росту, квадратная челюсть, дважды сломанный нос и первый юношеский разряд по боксу.

Антон растерянно оглянулся. Нет, далеко не убежишь. Да и бегун из него после вчерашнего никакой. А боксером он и вовсе никогда не был.

– Стоять, фэнтюки малолетние! – крикнул Пискунов, видимо, заметивший его движение. – Выворачивай карманы, сдавай запрещенные препараты, получай люлей и отваливай.

И он с довольным видом – ну как же, надо перед новыми братьями по оружию покрасоваться – потянулся к рюкзаку Антона.

И тут Валька еще раз удивил приятеля. Расстегнул ширинку, повернулся к Пискунову, выпятил тощий живот и спокойно этак предложил:

– А ты вот здесь поищи. Самое походящее для тебя занятие. Да не задерживай, твоим друганам, небось, тоже хочется.

Секунды две все ошарашенно молчали, потом Пискунов дико взревел: «Убью, гнида!» – и набросился на Вальку.

Антон с трудом поднялся с затоптанной травы. Хотя это еще вопрос, кто больше затоптан. Вчерашний отцовский ремень теперь казался ему легкой разминкой. Не болели, наверное, одни только пятки. Во рту было сладко, но противно, из расквашенного носа текли красные сопли, а живот… Да, хорошо, что не поужинал сегодня.

Ну да ладно, не сломали ничего – и на том спасибо. А вот Вальке, без разминки да с его длинным языком, досталось еще крепче.

– Ну и на фига ты выеживался? – полюбопытствовал Антон, протягивая товарищу руку и помогая встать.

– Эх, молодежь… – Валька небрежно сплюнул кровянку, старательно делая вид, будто ему ни капельки не больно, и достал из ширинки драгоценный коробок. – Ничего-то вы не понимаете, всему-то вас учить нужно. Они бы не отвязались от нас просто так, понимаешь? Все равно бы избили, только сначала фэ отобрали. А так я их завел, и они обо всем остальном, кроме как надавать нам по рогам, и думать забыли. Коробочка-то в итоге цела осталась.

Оставшуюся часть дороги они молчали. А потом, уже устроившись на стоящей в стороне от аллей скамейке, Валька вдруг заявил:

– Что-то не хочется мне сегодня. Настроение не то. Может, отложим до завтра?

Антон не задумываясь покачал головой.

– Нет, Валик. Извини, но я лучше сейчас. Еще неизвестно, что завтра со мной родаки сделают.

– Ах да… – кивнул Валька и опять надолго затих. – Давай так, – предложил он минуту спустя. – Ты, так уж и быть, закинешься, а я тебя посторожу. Когда в первый раз, лучше, чтобы кто-то был рядом.

– Спасибо, брат, – усмехнулся Антон, но, кажется, действительно был ему благодарен за поддержку. – Ну рассказывай, как с этой конфеткой обращаться-то?

Десять минут – приход нормальный. Ну, слишком нормальный, до неприличия. Ничего сверхъестественного вокруг не происходило. Был в парке – очутился в лесу. Ну и что? Лес как лес, правда, вместо сосен с березами здесь в основном дубы и еще какие-то малознакомые деревья, которые почему-то хочется назвать буками. А еще у Толкиена было такое дерево – лох. Именно им Антон себя сейчас и чувствовал. Неужели он получил по мордам только ради того, чтобы прогуляться по лесу, воздухом подышать да травки-цветочки пособирать?

Ладно бы хоть цветочки были какие-то необычные. Так ведь ничего интереснее ландыша на глаза не попадается. А вдоль тропинки вообще самые попсовые травы растут – одуванчики всякие там, подорожники. А вот и клевер. Теперь бы еще корову найти, чтобы было кому этой траве порадоваться.

Антон внезапно понял, что проголодался, нагнулся, сорвал росток клевера и, глуповато хихикнув, сунул себе в рот. Чуть было не сунул, но рука замерла на полдороге. У этого клевера было четыре листка. Самых обычных, не расходящихся по краям, а почти круглых, с обычной же белой волнистой каемкой ближе к центру. Но четыре. Такого же не должно быть! Это ведь что-то из ирландской, в смысле – кельтской, мифологии. Он же должен что-то означать, что-то приносить – то ли счастье, то ли богатство. А он, зараза, просто растет.

Может, хотя бы пахнет как-то по-другому? Антон понюхал листок, потом спохватился, сплюнул и выбросил. Будто он помнит, какой запах у нормального клевера. Этот – да, пах замечательно. Летом, каникулами, бабушкиным домиком в деревне, дорогой на речку. Только вот беда – это не самой травы запах, а его, Антона, воспоминания, вызванные этим запахом. Воспоминания из реального мира. Так что опять пусто.

Ну а как же листки? Ведь четыре же. Может, просто мутант попался? Или тут все такие? Антон нагнулся, чтобы посчитать листки у другого растения, но взгляд зацепился за какую-то ямку в рыхлой, влажной земле. Почти круглую, но не совсем. С треугольным вырезом с одной стороны. Похоже на след от копыта. Не коровьего и не свиного, даже не лосиного, а лошадиного.

Ну вот и ладушки. Значит, кто-то тут все-таки живет и даже на лошади ездит. А что это за бороздки рядом? Будто кто-то землю рыл. Но, опять же, не лопатой и не палкой, даже не копытом. Рогом рыл – вот ведь какое дело. Длинным прямым рогом. И если это тот же зверь, что наследил копытом, значит…

Неужели и в правду подействовало? А если и так, то куда все подевались-попрятались? Антон оглянулся, присмотрелся, прислушался. Принюхался. Теперь в воздухе ощутимо пахло гарью. И раз ветер дует оттуда сюда, то, значит, идти нудно отсюда туда. И уж там-то что-то должно произойти. Иначе на фига все это?

Антон зашагал быстрее, шире, потом не выдержал и пустился бегом.

Это было похоже на кадр из фильма про войну. Мирная деревенька, сожженная фашистскими захватчиками. Такие же обугленные ошметки стен, кучки пепла, перегоняемые ветром с места на место. Разве что скелетов печных труб нигде не видно. Наверное, все-таки не русская это деревня. И не фашистами сожженная. А среди пепелища одиноко бродил какой-то маленький, сгорбленный человечек в грязной, видимо, на самом деле зеленой куртке, похожей на туристскую брезентовую ветровку, и ориентировочно такого же цвета коротких штанах. В руках он держал что-то наподобие сильно помятой и слегка обгорелой шляпы. А смотрел исключительно себе под ноги. Бродил между сгоревших домов, иногда останавливался, рассматривал что-то, потом что-то неразборчиво бормотал и шел дальше, не обращая на Антона ни малейшего внимания.

Надо было как-то исправлять положение.

– Дедушка, а что здесь случилось?

Грязно-зеленый человечек поднял голову, подслеповато прищурился, помял немного шляпу, но все-таки ответил:

– Пожар случился, юноша, что ж еще. Позавчера тут два пришлеца между собой повздорили, кто из них более могучий колдун. Ну и давай друг в дружку молнии метать. Ни один, ни другой в супротивника так и не попал ни разу, и спор ничем не завершился, а вот деревеньку между делом пожгли. Что да, то да.

Похоже, рассказывать он мог долго, и это Антона вполне устраивало. Оставалось только направить разговор в нужное русло. Итак, следующий вопрос:

– А где же все жители?

– Так ушли они, юноша, сразу же и ушли. Что им тут на пепелище делать? Собрали вещи, какие удалось спасти, и ушли. Не впервой.

– А вы почему остались?

Человечек наконец-то разогнулся, но росту это ему не сильно прибавило. Едва по пояс Антону. Карлик какой-то, но на гнома вроде бы не похож.

– А я, понимаешь, не могу уйти, – объяснил карлик. – Горшочек у меня тут где-то зарыт. Очень полезный горшочек. Пока не найду – не уйду.

– Так давайте я вам помогу, – предложил Антон. – Покажите, где он был зарыт-то.

– Спасибо, юноша, – покачал головой старичок. – Только ты не найдешь. Это особенный горшочек. Его откопать может только тот, кто зарывал. А я, понимаешь, забыл, куда зарыл. Может, у этого дома, а может, у того. Не помню. Как молнией мне по головушке одна колдунья приложила, так и забыл.

– Больно было? – посочувствовал Антон.

– А то нет, – вздохнул карлик и почему-то посмотрел на свою шляпу.

– Погодите, дедушка, вы ж говорили, что тут два колдуна были, а теперь выходит, что одна все-таки колдунья.

Старик, поморщившись, почесал в затылке. Вероятно, думать поврежденной головой тоже было больно.

– Так это ж в другой раз было, юноша, – наконец сообразил он. – Они ж, пришлецы эти, чуть ли не каждый день здесь битвы устраивают. Вот только не помню, когда ж меня садануло-то. Третьего дня или на той неделе? Нет, забыл.

Антон решил больше не мучить несчастного, но еще один вопрос все же пришлось задать. То есть даже два, но сразу, чтобы не затягивать мучения.

– Скажите, дедушка, что за пришлецы такие? Поглядеть на них можно?

Карлик удивленно заморгал.

– А зачем тебе на них смотреть, юноша, коли ты сам, ежели по одежке судить, из них будешь? А впрочем, – добавил он, надевая шляпу и поворачиваясь к лесу, – тебе видней. Хочешь – смотри. Сейчас кто-нибудь появится. Они завсегда, как своего почуют, тут же появляются. И биться начинают. Так что ты смотри, а я, пожалуй, пойду. Прощай, юноша! Спасибо, что хоть поговорил со стариком, а не как эти – сразу молнией.

Антон не успел ответить, потому что за спиной у него раздался странный звук, похожий на ржание лошади.

Антон ни секунды не сомневался, что это не обычная лошадь. Конечно, единорог. Именно такой, какими и должны быть единороги. Длинноногий, белогривый, с витым мраморного цвета рогом. Лишь одна деталь портила картину, и эта деталь сидела на единороге верхом. Обыкновенная девчонка – «у-у-у-у-у, восьмиклассница». Яркая помада, от всей души подведенные глаза, старательно замазанные веснушки. И сплошные острые углы локтей, ключиц и коленок. Поверх легкомысленной футболки и шортиков она нацепила фиолетовую бархатную мантию, а прическу украшала серебряная – по крайней мере, по цвету – диадема. Но в общем и целом и она бы смотрелась вполне себе терпимо. Если бы девчонка не заговорила.

– Поворочись, смертный! – пропищала она слишком тонко, чтобы действительно кого-нибудь напугать. – Никому не позволито без спроса втаргиваться во владетельство феи Маркитаны. Я испепеливаю каждого негодяя, нарушивающего мои законодательства.

Антон слушал раскрыв рот. Несомненно, девчонка пыталась говорить по-русски. Но что-то у нее не складывалось. Может быть, иностранка? Но почему тогда никакого акцента не слышно?

– Защищай свою ничтожественную жизнь, если посмелишься!

Рассмеяться он не успел. Защититься тоже. Огненный цветок вспыхнул в паре метров от него и поднялся на такую же высоту, едва не опалив ресницы. Антон отшатнулся, поскользнулся и завалился на спину. И это даже к лучшему, потому что в то место, где он только что стоял, ударил разряд молнии. Наверное, слабенький. Даже ничего не сжег. Но память, как тому старику, точно отшибить смог бы.

– Мои смертеносные удары неминующе посразят тебя! – продолжала визжать девчонка.

– Да погоди ты, дуреха! – закричал Антон, уходя перекатом от очередной атаки. – Не хочу я с тобой сражаться!

Но она не слушала и продолжала метать в него молнии.

Антон уже не смеялся. Наоборот, он почувствовал, как в нем закипает злость на эту офеевшую дуру. Даже не закипает, а нарывает. И через мгновение он точно знал, где именно находится этот нарыв. На левой ладони вздулся волдырь, как от ожога. Но кожу жгло не снаружи, а изнутри. И когда Антон понял, что не может больше терпеть, что огонь сейчас выбьется на волю, он вытянул руку в направлении девчонки, раскрыл ладонь и позволил волдырю прорваться.

К счастью, что-то она все-таки понимала в магии и за долю секунды до того, как стена огня прошлась по бывшей деревне и окрестностям, растаяла в воздухе. Ее саму не очень-то и жалко было, а вот поранить единорога очень бы не хотелось. Но, кажется, Антон его не задел.

Хотя, если честно, он больше смотрел на свою ладонь, чем по сторонам. Ничего особенного – рука как рука. Даже следа от нарыва на ней почему-то не осталось. И не болит совсем. В смысле, сама ладонь не болит. Зато все тело сделалось тяжелым, неповоротливым и отзывалось резкой болью при любом шевелении. То ли вдруг заново воспалились все ссадины и синяки, полученные за последние сутки, то ли это огнепускание на него так подействовало. И в голове словно все выжгло. Только слабо дергалась одна-единственная нехитрая мысль: «Вот оно, значит, как? Значит, и я тоже?»

Антон поднял голову и посмотрел на свежую полосу выжженной земли, наискось перечеркнувшую старое пепелище. Да, и он тоже. Он покачал головой и тут же сморщился от резкой боли в затылке. Ужасно захотелось домой. То есть не совсем домой, а на ту скамейку в парке. Обязательно нужно рассказать Вальке о том, что тут творится. А если он уже знает – еще лучше. Валька – правильный человек, он все поймет. Поймет, что нельзя это так оставлять. Нужно защитить мир мечты от малолетних визитеров, еще и говорить-то толков не научившихся, но уже получивших в дар от неведомых богов невероятное могущество. Понятное дело, вдвоем тут не справиться, потребуется помощь. Но не от Пискунова с его отморозками, это уж точно. Придется создавать свою организацию. Секретную службу, тайную полицию для борьбы с этими ведьмами и феями. Вот именно, инквизицию. Антон уже и название придумал подходящее: ауто-да-фэ.