Текст книги "Наследницы"

Автор книги: Марина Мареева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

– Здравствуйте, Галина Васильевна. – Незнакомая женщина села на стульчик перед художницей и улыбнулась. За ее спиной стоял Геннадий.

– Здравствуйте. Вы хотите, чтобы я вас нарисовала?

– Нет. То есть хочу, конечно, но не сейчас. У меня к вам другое. Я адвокат. – Геннадий, оттопырив палец, показал, что, мол, она – во! – И я хочу представлять ваши интересы в суде.

– Здравствуйте, Галина Васильевна, голубушка, – поздоровался и Геннадий.

– Здравствуйте, Гена. Но вы же нам мужчину в адвокаты сосватали.

– Галина Васильевночка, ситуация изменилась, и в лучшую сторону. Познакомьтесь, это Елена – восходящая звезда московской адвокатуры.

– Очень приятно, Лена. – Галину Васильевну застали врасплох. Она была не готова к разговору. – Но мужчина как-то надежнее.

– Мужчина надежнее, – согласилась Лена. – И это говорит женщина, которую бросил муж, уволил по статье начальник-взяточник и надул бывший зять, умудрившийся при разделе общей квартиры отправить вас троих в Очаково, в панельный скворечник. И заметьте, все эти трое – мужчины. И они надежны?

– Браво, Лена! Вы все обо мне знаете.

– Ну а я что говорил! – Геннадий вопросительно посмотрел на художницу. – Мы согласны на Леночку?

* * *

– Вовка, Иваницкий, атас! За тобой Юра приехал.

Володя стоял на подоконнике в вестибюле гимназии, пытаясь схватить веревочку шарика, улетевшего под потолок Юра подошел к подоконнику, легко вскочил на него, дотянулся до веревочки и протянул шарик мальчику. Затем спрыгнул и снял Володю с подоконника.

– Ну что, поедем домой или ко мне на работу?

– К тебе на работу. – Володя вприпрыжку добежал до вешалки и, на ходу надевая пальто, спросил: – А можно я на компьютере порисую?

– Можно, тебе все можно.

У Володи была бонна, но Юра сам забирал его из гимназии. Поначалу Лера возражала, понимая, что при его занятости – у Юры было небольшое агентство по недвижимости – выкроить час-другой непросто. Но, видя, как они привязаны друг к другу, согласилась. Лера с Юрой не были расписаны, жили гражданским браком, но отдельно: он – в Крылатском, она – в элитном квартале в центре Москвы.

Они вышли из гимназии. Это было красивое современное здание с зимним садом на крыше. Гимназия была престижным заведением. Среди преподавателей кандидаты и доктора наук, иностранным языкам обучали носители языка. Выбирать можно было любой. Володя предпочел японский. В их группе было пять человек. Его дружок Мишка, единственный на всю гимназию, учил греческий. В гимназии, как в Греции, где, как известно, все есть, были роскошные компьютерные залы, крутые тренажеры, бассейн, теннисные корты, в столовой – шведский стол. Во дворе соорудили большую горку. Девочки и мальчики, визжа и покрикивая, лихо скатывались вниз. У стены стояли три свободных снегохода.

– Покатаемся? – предложил Володя.

– Не вопрос!

Юра подкатил снегоход, усадил мальчика. Сам сел сзади.

– Ну что, готов? – спросил он, обняв Володю.

– Готов!

– Тогда поехали!

Они лихо скатились вниз, но в самый последний момент перевернулись и упали на снег. Володя радостно засмеялся.

– Ты не ушибся? – отряхивая снег с пальто мальчика, с тревогой спросил Юра.

– Не-а, – покачал тот головой, – хочу еще!

– Я тоже.

Они скатились еще несколько раз и больше ни разу не перевернулись. Их лица раскраснелись, они тяжело дышали и счастливо улыбались.

Володя похлопал руками по животу и объявил:

– Хочу есть.

– Тогда быстро в машину! – Юра взял его за руку. – По дороге заедем в какое-нибудь кафе или…

– Только не в «Макдоналдс».

– Боже упаси! – Юра потянулся к Володиному рюкзаку.

– Нет, я сам понесу.

Юра сделал обиженное лицо.

– Не доверяешь?

– Доверяю, – серьезно ответил мальчик, – но я сам.

– Молодец! Хвалю.

Володя плюхнулся на заднее сиденье.

– Ой, я на что-то сел. – Он вытащил из-под себя бумажный сверток. – А что это?

– Это тебе.

– Мне? – Володя недоверчиво посмотрел на Юру. – Мне, правда?

– Правда. Разверни, увидишь.

– Что-то твердое. – Заинтригованный Володя зашуршал оберткой. – Вот это да!

Из вороха бумаги он извлек кукольного человечка. На нем была набедренная повязка, на плечах звериная шкура, а на голове разноцветные перья.

– Кто это?

– Мне показалось, что он похож на твоего туземца из племени Малам-ам.

– Правда похож. – Володя заглянул под шкуру на человечке. – Только татуировки нет.

– Нарисуешь!

– Аригато, – по-японски поблагодарил Володя и усадил туземца рядом с собой.

– Да не за что.

Вторую неделю Володя сочинял сказку про страну Маламию и ее жителей. Он записывал ее в альбомчик и сам иллюстрировал. Почти каждый день он читал Юре новую порцию.

– Есть новости из Маламии?

– Есть, сейчас. – Володя полез в рюкзак, вынул альбомчик и начал читать. – Акрихил Шестой ушел в Болванию…

– Как Шестой? – удивился Юра. – Был же Пятый.

– Пятый уже умер… – мальчик вдруг погрустнел, – в тот раз, а это его сын.

– Извини. Все. Перебивать больше не буду.

– Он оставил часть своих людей в этой стране, чтобы они подготовили кровожадных болванцев для нападения на Маламию. Впоследствии эти люди и стали основателями мрачной, злобной и воинственной страны – Негодяйской республики Болвании…

* * *

С утра Анна Федоровна приехала в благотворительный фонд мужа. В первый раз после его смерти. Несколько лет назад Иваницкий создал фонд, чтобы помогать молодым талантливым художникам, скульпторам. Фонд также заботился и о старых мастерах – забытых, одиноких. Многие из них бедствовали. По сути, всеми делами занималась Анна Федоровна, но Иваницкий всегда был в курсе, требуя от жены полного отчета.

– Анюта, – в кабинет вошла Эльза, ее подруга и секретарь, – смотри, сколько накопилось! – Она положила на стол пачки писем. – Я уже все рассортировала. Это – от молодых, это – от не очень молодых, тут – москвичи, а здесь – иногородние.

– Спасибо, Эльза.

– Что делать будем? – спросила Эльза с готовностью выполнить любое задание.

Анна и Владимир всегда вместе принимали решение, кому помочь. И всякий раз это было испытанием для обоих. «Как тут понять, – кипятился Владимир Григорьевич, – кому в первую очередь, кому во вторую?! Кто больше нуждается, кто меньше? Запросы у всех разные. Одному за квартиру платить нечем, другому поесть не на что, третьему мастерскую, а четвертому миллион позарез нужен, чтобы купить кабриолет для своей четвертой любовницы. И ведь каждого можно понять!»

«А действительно, что делать? – Анна Федоровна посмотрела на подругу и горько усмехнулась. – И главное – с чего начать?»

– Эльза, ты Верочке дозвонилась?

– Набирала раз десять: в галерее нет, дома нет, мобильный отключен.

– Где же она? Я тревожусь. Она слишком эмоциональна, слишком порывиста. А тут еще это… – Анна Федоровна не договорила. – Вижу – переживает, а как помочь? Чем тут поможешь? Советом? Страна советов – страна глухих.

Эльза сочувствовала Анне. Они дружили со школы. Эльза восхищалась подругой, ее красотой, умом, благородством. К Вере относилась как к дочери, к Владимиру Григорьевичу – с уважением. Она знала все об этой семье или почти все. Собственно, по большому счету, это и была ее семья. Другой не было. Муж ушел, когда Васеньке, их Васильку, исполнилось три года. А потом сын погиб в Афгане. Иногда к Эльзе заходила его бывшая невеста, но это случалось все реже: у нее давно была семья – муж, двое детей.

– Анюта, послушай, когда Верочка была маленькой и ее кто-нибудь обижал, она убегала и пряталась в кладовке на втором этаже.

– И что? По-твоему, она и сейчас там прячется? Но она уже не маленькая, если ты успела заметить.

– Человек мало меняется, – не обратив внимания на колкость подруги, продолжила Эльза. – В чем-то мы навсегда остаемся детьми. Особенно в тех случаях, когда нас предают или обижают.

Анна Федоровна слабо улыбнулась.

– Философ ты мой в юбке. И что ты предлагаешь?

– Езжай-ка ты домой. Я сама тут управлюсь. Все равно от тебя сейчас толку, как… – Эльза не договорила.

Анна Федоровна встала. Эльза пошла проводить ее до машины.

– Анюта, приедешь – позвони.

– Куда едем? – спросил Анну Федоровну шофер Алексей.

– Домой, и побыстрее, пожалуйста.

За стеклом авто мелькали люди, дома, деревья. Все было белым от снега. Белым и чистым. «Бело снаружи, черно внутри. Неплохое начало для стихотворения», – подумала Анна Федоровна. В школе она страстно увлекалась поэзией, знала много наизусть, сама сочиняла. В университете, где она училась на искусствоведческом факультете, к ней часто обращались сокурсники, чтобы она написала по случаю какого-нибудь события или даты: дня рождения, именин, свадьбы. За это ее прозвали датским поэтом. Стихи получались ироничными и смешными. Анна Федоровна вспомнила небольшой стишок, который написала мужу на шестидесятилетие. Он начинался словами: «В тебе достоинства одни, а недостатки – где они?»

«Нет, не буду об этом думать, – гнала Анна Федоровна от себя черные мысли. – Сейчас главное – Верочка».

Алексей мастерски подрулил к воротам особняка. Анна Федоровна стремительно вышла из машины. Не снимая шубы, поднялась на второй этаж, подошла к двери кладовки и, не веря в то, что сейчас увидит дочь, постучала.

– Кто там?

– Господи, жива! – тихонько выдохнула Анна Федоровна, услышав голос дочери. – Верочка, это я, открой.

Она прислушалась. Никакого движения. Уж не почудилось ли ей? Дверь резко открылась. На пороге стояла Вера. Увидев мать, молча развернулась, подошла к маленькому диванчику, легла, положив руки под щеку.

– Верочка, я только что из фонда… Столько писем пришло, если б ты только видела…

Она не знала, что говорить, но интуитивно чувствовала, что говорить нужно. Все равно о чем: о погоде, о природе… К черту природу! Анна Федоровна погладила дочь по голове.

– Девочка моя, что ты собираешься делать?

– Я подаю на развод, – спокойно ответила Вера. – И не надо меня уговаривать. Это решено.

– Верочка, милая, не наломай дров. Я не верю ни одному слову этой дряни.

Вера села, взяла пачку сигарет, вынула одну, но не закурила. Она с сочувствием посмотрела на мать.

– Половина сказанного ею – правда.

– Что?!

Анна Федоровна побледнела. «Не верю, не верю, не верю…» – уговаривала она себя.

– Эта… она действительно была любовницей отца, родила ему сына. Прости, мама, что я говорю тебе об этом, но я молчала десять лет.

Вера старалась не смотреть на мать. Ей было больно видеть, как та страдает.

– Знала и молчала?

– Зачем тебе было знать об этом? Зачем тебе эта боль? – Вера подсела к матери с желанием ее обнять, но передумала, закурила сигарету. – Отец тогда пришел ко мне за советом. Выпил для храбрости. Бухнулся в ноги… – Вера нервно затянулась. – Это было десять лет назад. Эта… девушка с копьем была тогда беременна. Он хотел оставить тебя, уйти к ней… Он плакал… сказал: «Вер, как скажешь, так и будет». Ты же знаешь, я всегда для него была верховный судья. За мной было последнее слово.

– Зачем же ты десять лет молчала?

– Затем, что я тебя щадила. Для тебя он всегда был икона, праведник. Слава богу! И правильно. Я ему тогда сказала: «Если ты уйдешь, папочка, я тебя прокляну. Пусть эта дрянь хоть тройню рожает…» И он остался. И у тебя было десять лет счастья.

– Какой ценой!

Вера обняла мать.

– Вот мы теперь и расплачиваемся.

Пронзительно зазвонил мобильный телефон. Это было так не к месту, не ко времени… От неожиданности женщины даже вздрогнули. Вера неохотно потянулась за трубкой.

– Алло… Кто говорит? A-а, я узнала тебя. Мама здесь, рядом со мной, – Вера прикрыла трубку рукой, – это Георгий Китовани, будешь с ним говорить?

Анна Федоровна молча кивнула.

– Передаю трубку.

– Да, Георгий, здравствуй… Нет, ничего, просто устала очень. Спасибо, держусь… Что-что? Не поняла, какое издательство?.. Ты теперь работаешь в издательстве?.. Передать мне? Что?.. Знаешь, те времена прошли, с недавних пор разлюбила сюрпризы… Ну хорошо, давай встретимся. Да, на этой неделе. Я сама тебе позвоню.

* * *

Юра сидел на диване и, не отрываясь, смотрел на экран. Он видел, как к дому подъехала машина, из нее вышла Лера, поднялась на шестой этаж. Повсюду во дворе и в самом доме были установлены камеры наружного наблюдения. Он открыл дверь.

– Слава богу! Лера, где ты была?

Не сняв шубу, Лера молча прошла в гостиную. Вид у нее был усталый.

– Приехал домой, два часа тебя жду. Зачем-то мобильный отключила.

Кивком головы Лера показала на детскую. Юра понял ее, ответил:

– Володьку с трудом уложил, хотел поцеловать тебя перед сном. – Он сделал движение, собираясь помочь Лере снять шубу, но она отстранила его.

– Не надо, знобит что-то. Принеси лучше что-нибудь выпить, и покрепче. – Лера сняла сапоги и с ногами забралась на диван. На стене, прямо над диваном, висел большой портрет в дорогой раме. Ее портрет, тот самый, написанный Иваницким десять лет назад на Николиной горе. – И себе плесни.

– Я за рулем.

Юра прошел к барной стойке. Лере налил коньяк, себе – яблочный сок. Вернулся в гостиную.

Это была большая, уютная комната. Стены обшиты дубом, освещение рассеянное. Мебели немного: диван, пять больших кожаных кресел, столик-аквариум, на полу – настоящий персидский ковер. Лера любила возвращаться домой. Ей нравилась эта квартира, которую нашел ей Юра пять лет назад. Она стоила безумных денег, но Лера даже не раздумывала. Ее бизнес процветал, и упускать такую квартиру она не хотела. Из окна ее кабинета была видна Москва-река и статуя Петра Первого, из спальни – Зачатьевский монастырь, из детской – забавный современный дом, сложенный из стеклянных кубов-кубиков. Лера, не отрываясь, смотрела на рыбок Разноцветные шаловливой стайкой преследовали серебристых.

– А ты где была? – Юра сел в кресло сбоку от дивана. – Адвокат раз пять звонил.

Она сделала глоток, потом еще.

– Ну что, затеяла грандиозную разборку?

Лера мельком взглянула на Юру и опять уставилась на аквариум. Теперь серебристые гонялись за разноцветными.

– Имею право, – устало сказала она. – Там – наследство, здесь – наследник.

– Понятно. – Юра встал, прошелся по гостиной. – Правда, мне непонятно, что я здесь делаю? Десять лет делю тебя с этим старым козлом.

– С ума, что ль, сошел? – то ли спросила, то ли удивилась Лера. – Он же покойник Ты что, ревнуешь меня к покойнику?

– Этот покойник, – Юра взглянул на портрет, – для меня живее всех живых.

– Что ты хочешь? А? – как заученный, много раз повторенный урок заговорила Лера. – Ты мне сказал: «Делай выбор, я или он». Я сделала. Выбрала тебя. Не виделась с ним два года…

– Да перестань, перестань, – перебил ее Юра, закипая. – Все равно он был здесь, все время был здесь, третьим, незримо. – Он остановился перед Лерой в надежде заглянуть ей в глаза, прочесть в них подтверждение своей правоты, но она по-прежнему не отрываясь смотрела на рыбок. – Ты знаешь, я шкурой чувствовал, что ты постоянно делаешь выбор между ним и мной. И сравнение это было не в мою пользу.

– Ты мог запретить мне видеть его, – Лера гордо вскинула голову и, глядя Юре в глаза, жестко закончила, – но запретить помнить его ты не можешь.

– Значит, он всегда будет здесь! Живой, мертвый, не имеет значения. – Он со звоном поставил бокал на стеклянный столик, рыбки в испуге шарахнулись по углам. – Шикарный у нас любовный треугольник нарисовался – ты, я и покойник Нет, Лер, я так не могу.

– Не можешь – уходи. Я тебя никогда не держала.

Из дневника Владимира Иваницкого

Вот журналюги, чтоб им пусто было! Хотя сам виноват. Ведь сказал же себе раз и навсегда: больше никаких интервью. И что? Подловил меня в Доме кино какой-то щупленький, жалкий, я еще подумал, на Иудушку Головлева похож. Прилепился как банный лист: дайте, пожалуйста, интервью, дайте. Я, мол, и с тем говорил, и с этим. И всех моих людей называет, не шелупонь какую-нибудь. Я и расслабился. Еще попенял себе: разве можно о человеке судить лишь по его внешности? Господь, может, его физическим здоровьем обделил, зато душу вложил необыкновенную, где все в триединстве: и глазки, и ушки, и сердечко. Тут же и сели в буфете на втором этаже. Сначала он все про творчество расспрашивал, но как-то странно, то ли он меня с кем-то перепутал, то ли… черт его знает, не понял. И в какой-то момент он как-то ловко повернул разговор на семью, на детей. У меня еще возникло ощущение, что ради этого все и было задумано. А я что? Раз уж назвался груздем, значит, отступать некуда, только в корзину. Как оказалось, в корзину с грязным бельем. Рассказал и про Галку с Сашкой. Про Володьку, разумеется, не стал. Сговорились, что, перед тем как напечатать, даст почитать. Как же! Держи карман шире. Вчера поговорили, а уже через три дня – нате вам на всю полосу, не угодно ли финик этот вам принять. Читаю и ничего не понимаю. Кто это говорит? Я? Слова перевраны, даты перепутаны, про названия картин вообще молчу. И ни слова ни про Галку, ни про Сашку. Слепил нечто по своим скудным представлениям. Грубо, бездарно. Алик говорит: «Начхать и забыть». Щаз! Напишу разгромное письмо в редакцию с требованием: а) извиниться, б)…

Грабли дальше надо прятать, умник!

* * *

До дома было рукой подать – перейти улицу, свернуть за угол, пройти гаражи. Если пешком – минут пятнадцать-семнадцать, на автобусе, естественно, быстрее, но ждать Саша не хотела. Ходил он редко, всегда переполнен. Она пошла пешком. Хрум-хрум-хрум. Она прислушивалась, как скрипит снег под ногами. «Прям как мелодия какая-то». Настроение было хорошим. День выдался солнечным, прозрачным. Мороз отступил. Одно удовольствие прогуляться. «Все-таки у всего есть свои положительные стороны, – подумала Саша, – не продай я машину, лишила бы себя этого удовольствия». Она остановилась у перекрестка, ожидая, когда вспыхнет зеленый глаз светофора. Рядом с ней притормозила машина.

– Садитесь, я вас подвезу.

Саша не сразу поняла, что обращаются к ней. Она огляделась по сторонам. Никого.

– Это я вам говорю. – За рулем роскошной иномарки сидела незнакомая ей женщина.

– Спасибо, я уже пришла.

– Садитесь, садитесь, – настойчиво приглашала ее в машину женщина, – нам надо поговорить.

Незнакомка была в короткой норковой шубке. На голове – яркий шелковый платок, завязанный чалмой, кожаные перчатки. Лицо красивое, макияж – в меру. «Круто, как сказал бы мой Андрюшка. – В голове Саши мелькнула догадка: – Наверное, это мать какого-нибудь моего ученика из тех, кого выгнать жалко потому, что способен на многое, а учиться не заставишь». Она избегала встреч с родителями. Это был не ее метод работы.

Саша обошла машину, села на переднее сиденье. В машине приятно пахло.

– Меня зовут Лера.

– Саша.

Она с интересом посмотрела на женщину за рулем. «Нет, не мать, – интуитивно почувствовала Саша, – тут что-то другое».

– Знаю, что вас зовут Саша, что вашего сына зовут Андрей, что учится он в Гнесинке по классу виолончели, а вы там преподаете.

– Точно, – удивилась Саша. – А кто вы?

Лера не ответила. Казалось, она сосредоточила все свое внимание на дороге.

– Ваш сын получает стипендию, – спокойно продолжала она, – как один из лучших студентов.

– Да, – подтвердила Саша, ее удивление нарастало как снежный ком, – деньги приходят из Лондона от какого-то мецената.

– Это деньги вашего отца. – Лера резко затормозила у светофора, едва не проехав на красный.

– Приехали! – вырвалось у Саши.

«Неужели вправду не догадывалась? – Лера пристально посмотрела на нее. – На лице – растерянность, недоумение Похоже на то».

– Он посылал их Андрею и еще четырем студентам. Видите, какая конспирация. И все для того, чтобы вы не догадались, что он помогает своему внуку.

– Господи, неужели это правда? – Саша верила этой женщине потому, что ей самой хотелось верить в это. – Откуда вы…

– Это правда, – не дав Саше договорить, прервала ее Лера. – Деньги он отправлял через мою фирму, и я ему помогала. Основная же часть откладывалась на его поездки.

– Ну да, Андрей вроде бы должен ехать этим летом в Лондон на стажировку.

Машина остановилась у Сашиного дома.

– Вы даже знаете, где я живу?

– Я вообще о вас много знаю.

Они вышли из машины и пошли к подъезду. Саша впереди, Лера – чуть сзади.

– А можно мне к вам подняться?

– Ну конечно, разумеется. Лера, а кто вы?

– Вашему сыну шестнадцать лет?

– Ну да.

– А моему – десять, и он ваш сводный брат.

Саша в растерянности обернулась. Потом молча вошла в подъезд, остановилась у почтовых ящиков. Лера прошла к лифту и нажала кнопку вызова.

– Лера, – Саша с трудом подбирала слова, – вы знаете… у меня дома мама… и мне… не хотелось бы… чтобы она узнала… об этом.

Лера отнеслась с пониманием:

– Ну хорошо, только она все равно скоро все узнает. Через две недели будет оглашено Володино завещание.

– Я в курсе. Нас в нем нет.

– Как это? – пришло время удивиться Лере. – Да этого не может быть. Если Володя помогал вам до последних дней… Нет, быть этого не может. А кто вам сказал, что вас нет в завещании?

– Да это не важно. Этому человеку можно доверять.

– A-а, ну ясно. – До сих пор спокойная и невозмутимая Лера вдруг преобразилась. В ее голосе зазвучали гневные нотки: – Это две эти суки: вдова и галерейная крыса. Ну все правильно, если учесть, что в последнее время Володя почти не вставал, он же был очень болен, вот они его и настроили против вас.

– Я… я буду бороться за свою долю наследства, – заявила Саша.

– И правильно, а я тебе в этом помогу, – наседала на нее Лера. – Только мы должны быть вместе. Мы должны стать союзницами. Мы их раздавим, этих гнид. И ты получишь свою долю.

– Вы что, – не поняла Саша, – готовы бороться за мою часть наследства в ущерб собственным интересам?

– Сань, я баба не бедная. Дело же не в деньгах и не в этих антикварных сундуках. Я просто их ненавижу. А я и Анне уже сказала, кто я такая.

– Господи, зачем?

– И крысе этой, дочке ее, что ее муженек изменил ей со мной.

– Что, правда? – Вопрос вырвался невольно. Саша тут же пожалела об этом.

Лера замялась.

– Ну… не совсем.

– Что значит не совсем?

– Да не было ничего.

– Как-то все это не для меня. – Саше неприятен был этот разговор. – Вы знаете, Лера, я не стану рыться в чужом белье.

– А ты у нас такая вся беленькая и пушистая! Да? – Лера всплеснула руками. – Такая вся чистая-пречистая. Только что из прачечной. Тетя Ася приехала. Да?

– Извините, мне нужно идти.

– Дура ты! Тебя уже два раза поимели. Я же знаю, почему ты с мужем развелась, знаю. Он пришел к твоему отцу и стал требовать, чтоб тот вам помогал. Требовал денег. А ты об этом узнала. Узнала и сказала: «Значит, ты женился на мне потому, что я дочка знаменитости?»

Саше было не по себе.

– Перестаньте!

– И подала на развод, – поставила точку Лера.

– Хватит! – резко оборвала ее Саша. – Я не собираюсь с вами обсуждать свою личную жизнь.

– Да ради бога, – как-то обмякнув, тихо сказала Лера.

Саша подошла к лифту, открыла дверь и посмотрела на Леру.

– Скажите, а вы… вы любили моего отца?

– Я и сейчас его люблю, – едва слышно ответила Лера.

* * *

В бюро пропусков издательства «Музруки» было много народу. Анна Федоровна заняла очередь к окошку. «Сколько же лет мы не виделись? Восемь? Десять? Володя до конца жизни переживал разрыв с Георгием. Но никогда и словом не обмолвился, почему после стольких лет дружбы они расстались. Время от времени они, конечно, встречались на выставках или официальных приемах, но лишь приветствовали друг друга. Те близость и задушевность, которыми многие годы Володя и Георгий упивались, ушли как вода в песок, не оставив следа».

То, что Георгий, узнав о смерти друга, приехал и публично покаялся в своей вине, не удивило Анну Федоровну. Удивило бы, если бы не приехал. Да и лежала ли вина в их расставании исключительно на совести Георгия? Она не была в этом уверена – Володе свойственно было рубить сплеча. С годами, правда, и не без ее благотворного влияния, эта черта его характера стала понемногу стираться – муж стал более терпим к людям, особенно к друзьям. И тем не менее…

Ее окликнули. Это был Георгий – в дорогом красивом костюме, подтянутый, улыбающийся. Он поцеловал Анне Федоровне руку, провел через турникет, сказав охраннику, что пропуск на даму ему принесут в течение получаса. Они поднялись на лифте на шестой этаж, Георгий открыл перед гостьей дверь кабинета, на которой было написано «Заместитель главного редактора Г.Г. Китовани».

Кабинет был обставлен со вкусом, Георгий питал слабость к старинной мебели. Главным украшением кабинета являлся массивный стол из темного дерева с витыми ножками и кресло, скорее похожее на трон. Оно слегка переливалось благодаря перламутровым треугольничкам, инкрустированным в спинку. Для посетителей стояло несколько деревянных кресел с шелковой обивкой. В трех массивных шкафах, сверкая глянцем, теснились книги и альбомы. У окна под сенью могучего фикуса прятался шахматный столик с выстроившимися в полной боевой готовности фигурами, вырезанными из дерева. Белые фигуры представляли русскую армию, черные – наполеоновскую.

– Георгий, – удивленно оглядывая кабинет, спросила Анна Федоровна, – что все это значит? Ты из художника переквалифицировался в издателя?

– Не совсем. Рисовать я, конечно, не перестал, но теперь вот бизнесом немного занялся. Помнишь Сашку Музыкантского и Левона Рубашвили?

– Спрашиваешь! Они Володе в Париже выставки организовывали.

– Точно. А сейчас они вернулись, живут в Москве и решили основать свое издательство. Позвали меня третьим… – Георгий рассмеялся. – Мы хорошо посидели, и они меня уговорили. На них детективы и всякое дамское чтиво, а меня посадили на художников – альбомы, биографии, мемуары. Вот, взгляни, – он снял с полки толстый альбом в глянцевой обложке и положил на стол перед Анной Федоровной, – наше последнее детище. «Рембрандт».

– Весомо, – перелистывая фолиант, похвалила она, – впечатляет.

– Это тебе, в подарок.

– Спасибо, вот Володя бы обрадовался! Он Рембрандта боготворил.

– Да, я знаю. Хотел ему, но… – Георгий перекрестился, – царствие ему небесное, не успел. Дело прошлое, что было, то было…

Георгий унесся к событиям десятилетней давности, когда он и Володя, наговорив друг другу много обидных слов, расстались. Трудно было поверить, что из-за какой-то молоденькой девчонки могла в одночасье разрушиться дружба, длившаяся больше тридцати лет. Но это было именно так.

У них с Иваницким была совместная выставка в Лондоне. Куратор выставки мистер Джексон представил им Маргарет как свою помощницу. Они с Иваницким, конечно, ему не поверили – у этой Маргарет только и было достоинств, что красивое личико и длинные ноги. А также беззастенчивая наглость, результат действия которой друзья хлебнули в полной мере чуть позже.

В первую же встречу Маргарет положила глаз на Иваницкого. Она преследовала его открыто, без стеснения: преувеличенно нахваливала, преклоняясь – это слово она произносила чуть ли не ежечасно. Конечно, Иваницкому льстило такое «обожание», он потерял бдительность, принимая за чистую монету каждое ее слово и не чувствуя никакого подвоха. Тогда Георгий вызвал дамочку на разговор, пригрозив, что если она и дальше будет водить за нос его друга, то он… Хотя в действительности Георгий ничего не мог ей сделать, и она прекрасно это понимала.

Маргарет нагло заявила, что, в сущности, ей плевать на этого старикашку и пускать его к себе в постель она не собирается хотя бы потому, что не ждет от пожухлого мачо никаких открытий. А нужен он ей исключительно для того, чтобы заполучить в подарок одну из его картин, правда, какую – она пока не решила, и, как только автор помрет, дорого продать ее на каком-нибудь аукционе. Услышав такое, Георгий вышел из себя, он был готов задушить ее собственными руками, но вместо этого просто напился в тот вечер до бесчувствия.

Он пересказал другу свой разговор с Маргарет, но не буквально, чтобы не обидеть его. Однако Иваницкий не поверил, сказав, что Георгий ему просто завидует. До окончания выставки они не разговаривали, а в день отлета Иваницкий подарил-таки Маргарет свою картину.

Все эти годы Георгий с помощью частного детектива держал под контролем ушлую девицу. И действительно, когда Иваницкий умер, та выставила его картину на аукцион. Через подставное лицо Георгий купил ее и два дня назад привез в Москву.

– Георгий, – окликнула его Анна Федоровна.

– Да-да, я уже здесь.

– Володя никогда не рассказывал, что же у вас там случилось в Лондоне, – будто читая его мысли, сказала она, – думаю, и ты…

– Правильно думаешь. – Георгий взял из-за кресла картину и поставил ее на стол перед Анной Федоровной.

– Это та самая картина, – взволнованно сказала она, – которую Володя не привез тогда с лондонской выставки.

– Совершенно верно. Теперь я тебе ее возвращаю.

– Не буду спрашивать, как она у тебя оказалась, захотел бы – сам рассказал… – любуясь картиной, прочувственно сказала Анна Федоровна, – но у меня такое ощущение, что она слишком дорого тебе обошлась, а посему я не возьму ее, пусть она останется у тебя.

– Аня, – Георгий поцеловал ей руку, – спасибо, но все-таки…

– Нет-нет, Георгий, прими как подарок Володя сделал бы то же самое.

– Знаешь, – он поставил картину на кресло, – я предложил своим издать Володин альбом.

– Это было бы замечательно.

– А можно на обложке будет именно эта картина?

– Георгий, делай, как считаешь нужным. Я на тебя полностью полагаюсь.

* * *

Олега уже дважды штрафовали гаишники. Второй хотел даже отобрать права, но Олегу удалось откупиться, выложив кругленькую сумму. Он действительно был не прав. Черные мысли, крутившиеся в голове, мешали сосредоточиться – он то проскакивал на красный свет, то превышал скорость. «-Если в третий раз тормознут, – подумал Олег, – платить будет уже нечем. Прогуляться, что ли? Говорят, помогает».

Он припарковал машину, закурил и пошел в сторону Большого театра. Где-то играли на шарманке «-Камаринскую». Он вышел на Театральную площадь.

– Здравствуйте, р-р-разлюбезнейшая публика, а вот и я, Петрушка! Пришел вас потешить, позабавить, дуракам мозги вправить, желающим судьбу предсказать, вот и все, едрена мать.

Олег сразу узнал голос Андрея Шавеля. Точнее, это был не его голос, а его Петрушки – визгливый, дребезжащий. Такого эффекта Андрей добивался с помощью пищика, небольшой металлической пластинки, которую прижимал языком к нёбу. Олег подошел ближе. Столпившийся перед легкой ширмой, за которой скрывался Андрей, народ с живым интересом наблюдал за нехитрым действом. Валентина, жена Андрея, театральный художник, лихо крутила ручку шарманки и вела беседу с Петрушкой:

– А жениться-то ты думаешь?

– Да. Я женюсь на Маргарет Тэтчер. Она щас в отставке. Я у ней буду мужем на полставки. Свадьбу будем играть в Кремле. Я прикажу в Царь-колокол звонить, из Царь-пушки палить.

– Колокол-то расколотый!