Текст книги "Наследницы"

Автор книги: Марина Мареева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Вот пусть и год этот будет для тебя хорошим и симпатичным. Это же твой год!

– А ты знаешь, у меня теперь восемь твоих астрозверят, и это значит что?

– Что мы знакомы с тобой уже восемь лет, – догадалась Катя. – Пойдем отметим! Чайком, – она потянула подругу к столу, – с ликером.

Пока хозяйка заваривала чай и накрывала на стол, Дарья предалась воспоминаниям:

– Слушай, мы же с тобой познакомились, когда ты еще в Суриковском училась. Тебе там еще кликуху дали – Ленин – за то, что ты шибко примерная была: не пила, не курила, матом не ругалась, а только училась, училась и еще раз училась.

– А ты школу заканчивала и не могла определиться, куда поступать – то ли в Лингвистический, то ли на журфак.

– А ты знаешь, это твоя матушка посоветовала мне идти на журфак. И я ей за это благодарна. Кстати, как она поживает?

– Плохо, Дашка, Галина Серафимовна в полной отключке.

– Господи, что такое?!

– Ты уже знаешь, что Иваницкий умер?

– Конечно, знаю. Я экскурсию проводила, потом зашла… столько людей, цветов…

– Я разве тебе не рассказывала? Иваницкий – самый близкий друг матери, они со школы дружат… в смысле дружили. Она – его первая любовь, Владимир Григорьевич в нее во втором классе влюбился, а она в него – в третьем. Вот и считай, почти вся жизнь. Называл ее своим ангелом-хранителем. С тех пор как узнала о его смерти, плачет не переставая, говорит, что теперь ее очередь пришла, и курит, курит одну сигарету за другой. Жуть!

– Да-а… – Дарья с сочувствием посмотрела на Катю.

– Но парадокс в том, что на мою выставку в Доме актера привела его не мать, а Рукавишников-младший, ну который только что здесь был, ты же видела.

– Он что, сын того самого…

– Того самого, который памятник Достоевскому сделал, Высоцкого на Ваганьковском кладбище… А я с младшим Рукавишниковым училась в одной группе, он тоже скульптор.

– И что говорит?

– Говорит, что отец хочет делать памятник Иваницкому.

– Дай вспомнить, – Дарья потерла лоб, – как ты там говорила? Скульптора кормят надгробия. Я ничего не перепутала?

– Ничего не перепутала. Но он наверняка если возьмется делать, то не за деньги. Они же были друзьями.

– А ты делала надгробия?

– Ага.

– И где они?

– Где-где? На кладбище Одно на Троекуровском, другое на Ваганьковском.

Из дневника Владимира Иваницкого

Ездили втроем в Ярославль, Тутаев, Ростов. Как нормальные туристы купили путевки – и в автобус. Вера пребывала в восторге всю поездку, Анна поначалу куксилась – в автобусе было неуютно и душно, – но потом вошла во вкус и, как заправская путешественница, не отрываясь, смотрела в окно. Я взял с собой только небольшой альбом и карандаши.

Первая остановка на полпути, у часовни-креста. Никакого креста там нет. Но когда-то был. Иван Грозный поставил его на этом месте в ознаменование рождения сына.

Что видели еще:

1. Набережную Волги, которая так красива, что по ней запрещено движение транспорта и разрешается ездить только туристическим автобусам и машинам «скорой помощи» (повторено несколькими экскурсоводами в одних и тех же словах).

2. Церковь Ильи Пророка, возле которой наш автобус задержался дольше всего, отчего мы и запомнили ее более всего.

3. Красивый Воскресенский собор в городе Тутаеве и чуть-чуть сам город Тугаев – с домиками, стоящими вдоль грязных весенних улиц.

4. Живого церковного старосту. Сначала он рассердился на наших туристов, а потом пустился в рассказы о том, какой важный храм ему поручен (Тутаевский). Когда у него спросили, с какой церковью рядом можно поставить Воскресенский собор, он на минуту задумался, а потом уверенно сказал: «По росписи – на втором месте!». «На втором! – ахнули мои девчонки. – А кто на первом?» «Собор Парижской Богоматери», – с достоинством ответил староста. Потом он долго ругал академиков, которые неправильно отреставрировали Христа. И сетовал на власти, которые не позволяют крестным ходом ходить по городу. Но мы ему все равно не очень-то сочувствовали, потому что он был гладкий и туповатый, но очень в своих словах уверенный. Я нарисовал его портрет и подарил ему. Судя по выражению лица старосты, портрет не понравился. А что на портрет пенять, коль рожа такая!

В Воскресенском соборе интересные росписи. Там есть сюжет на тему повести «О новгородском белом клобуке». Посадник Новгородский Константин Микулинич заболел и был при смерти. А епископ Новгородский сказал, что ему надо покреститься, тогда тот и поправится. На фреске тонкий голенький Константин то ли лезет, то ли вылазит из кади. Но не такой уж он беспомощный, потому что крестится-то он, злодей, в крови невинных младенцев. Они-то чем виноваты? Однако он, крещенный, выздоравливает и епископу Новгородскому шлет в награду белый клобук Душераздирающая история. Там на потолке еще много таких. То про какую-то икону, которая людям явилась, а потом путешествовала (самостоятельно и в отличие от нас даже без автобуса) с Севера то ли в Москву, то ли еще в какой-то крупный город, где осела и принялась удивлять прихожан неподвижностью после всего своего куролеса.

5. Видели художественный музей. Помещается в бывшем губернаторском доме. Прекрасные залы, картинам очень свободно. Ко второму этажу, к главному залу, ведет пандус. Губернаторская коляска подкатывалась прямо к дверям.

6. На обратном пути обедали в Ростове Великом на постоялом дворе под названием «Теремок». Пили квас ростовский (с хреном) и петровский (с медом). С едой было хуже – пельмени с сосисками шли с большим скрипом. После обеда пошли погулять по Ростову. Было такое ощущение, что мы печенеги или скифы, потому что при нашем появлении все лавки закрывались, на двери вешались пудовые замки. Сам Ростовский кремль прекрасен. Им пользуются, поэтому он как новенький, несмотря на свой почтенный возраст. У церквей и соборов очень хорошие серые чешуйчатые купола, а у одной – они зелененькие, мокрые и гладкие, как обсосанная карамелька.

7. Уже из автобуса на обратном пути видели восхитительную свалку, которая так и ждала возможности принять нас в свои объятия. Вот с нее-то, пожалуй, мне и стоит начать свою серию по городам России. Или закончить ею? Боюсь, правда, никаких красок не хватит.

* * *

После работы Саша встретилась с матерью, чтобы вместе сходить на оптовый рынок. Галина Васильевна явилась во всеоружии – с тележкой. Пока ходили от лотка к лотку, Саша раздумывала: сказать матери о знакомстве с Верой или нет. Зная ее щепетильность, решила пока не говорить. Хотя ничего зазорного в своем поступке не видела, наоборот, считала, что сделала правильно, честно заявив о своем намерении бороться за часть наследства.

– Вот и все твои денежки. – Саша рассчиталась с продавцом и посмотрела на мать.

– Ничего, еще заработаем. Было бы здоровье.

Она взяла дочь под руку, и они медленно пошли к дому. Идти было недалеко.

– Кстати, о здоровье. У нас в Гнесинке секретаршу новую взяли. Для проректора. Кто бы мог подумать, что она станет для него больше, чем секретаршей.

– Что-то не могу уловить связи.

– Хочешь уловить, не перебивай. Так вот, она увлекается фитотерапией. Вместо чая, кофе заваривает ему всякие травки. Он посвежел, пободрел, сговорчивее даже стал.

– Может, он тебе, раз такое дело, зарплату повысит? И ты оставишь свои частные уроки.

– Мам, да я не об этом. Я рассказала ей о твоем давлении. Она с ходу посоветовала калину. Завариваешь ее в термосе и пьешь потихоньку в течение дня. Лучше с медом, конечно, но можно и с сахаром. Отпила, добавила кипятку. А если еще шиповник туда, иммунитет будет… никакая хворь не возьмет. – Саша резко остановилась.

– Что такое?

– Забыла. Калину же хотела купить. Там у рынка мужик продавал. Подержи-ка тележку, я мигом обернусь.

– Нет-нет, возвращаться не надо, – запротестовала Галина Васильевна, – примета плохая. К незваному гостю.

– Это ты сейчас придумала, чтобы меня остановить? Ладно, завтра куплю. Так вот. С калиной она поступает так Часть бросает в морозильник, часть – высушивает, а часть прокручивает в мясорубке и смешивает с медом или с сахаром. Но главное в этой калине то, что в отличие от всяких других трав и ягод, которые либо повышают давление, либо понижают, калина его нор-ма-ли-зует. Все ясно? Пить будем?

– Будем, будем, уговорила.

Женщины вошли в подъезд, поднялись на четвертый этаж. Андрей открыл им дверь. Он был возбужден:

– А у нас Пра, – он мотнул головой в направлении комнаты, – шоу в стиле ретро. – И прыснул со смеху.

Ираида Антоновна всегда приезжала без звонка. Реже одна, чаще со своими приживалками. И на этот раз она не изменила себе. В прихожей Галина Васильевна увидела три согбенные фигуры. Она поздоровалась. Женщины из свиты Ираиды Антоновны молча кивнули в ответ. Все были в черном.

Мать с дочерью прошли на кухню. Андрей, подхватив тележку, пошел за ними.

– Кто бы мог подумать, – Галина Васильевна выкладывала продукты из тележки на стол, – пять лет носа не казала, и вот нате вам. Саш, что я тебе говорила про примету? А ты не верила.

– Простое стечение обстоятельств.

– А накурено-то, хоть топор вешай.

Саша открыла форточку. Андрей обрисовал обстановку:

– Полпачки «Казбека» выкурила, полбутылки водки выжрала. Ни в одном глазу. – Было видно, что его это страшно развлекало. – Смотри, что она мне подарила! – Он покружился перед матерью. – На какой помойке она это нашла?

– Андрей, успокойся. Надеюсь, ты поблагодарил бабушку?

Вместо ответа Андрей хихикнул. Саша сама едва сдерживала смех очень уж смешно и нелепо выглядел сын в несуразной красной курточке с капюшоном на два размера как минимум меньше Андрюшиного.

– Ладно, – Галина Васильевна поправила волосы, – чему быть, того не миновать. Идемте.

Они вошли в комнату.

– Здравствуй, Пра, – за всех сказала Саша.

Ираида Антоновна была в черном брючном костюме. В ушах – крупные серьги, руки – в перстнях и кольцах. На голове – большая черная шляпа. У нее была слабость к шляпкам еще с парижской юности. Лицо старое, но ухоженное. Глаза умные, движения неторопливые. Воплощение достоинства и благородства. Порода, как любил повторять ее сын. Держалась прямо, всегда готовая держать удар судьбы. На диване, за спиной Ираиды Антоновны, мирно посапывал, пустив слюну, ее преданный беспородный друг по кличке Букет. Старуха сидела за маленьким журнальным столиком. Перед ней – три рюмки, початая бутылка водки и тарелка, полная папиросных окурков.

– Могли бы и пепельницу завести, – вместо приветствия сказала Ираида Антоновна.

– Пра, да у нас, кроме тебя, никто и не курит.

– Так для меня бы и завели.

– А что же это вы, Ираида Антоновна, водку без закуски пьете? – переменила тему Галина Васильевна.

– Поминальную стопку сроду не закусывала.

Андрей прикрыл рукой рот, сдерживая смех. Саша жестом показала, чтобы он вышел. Сын пулей выскочил из комнаты.

– А мальчик дурно воспитан. Что ни скажешь, ржет как сивый мерин. – Ираида Антоновна закурила. – Галя, иди сюда, садись. И ты Саша. – Она разлила водку по рюмкам. Внимательно посмотрела на бывшую невестку и внучку. – Ну, с богом, девочки, помянем Володю.

Галина Васильевна выпила, едва заметно поморщившись.

– Да, Галя, ты как не умела пить, так и не умеешь.

– Ну куда мне до вас, Ираида Антоновна.

– А чего это ты ногти синим намазала? – переметнулась Ираида Антоновна на внучку. – Под цвет кофточки, что ли?

– Это не синий, Пра, а светло-голубой.

– А ну сними!

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас, а то ходишь как покойник Кстати о покойниках. – Ираида Антоновна встала и пошла в комнату Андрея. – А ну кыш отсюда, – по-доброму погнала она правнука. – Галя, а ты иди сюда. Вот смотри.

У стены стояла могильная плита с золотыми цветочками. Овал, предназначенный для фотографии, пустовал.

– Это тебе от меня. Купила две штуки. Одну – себе, другую – тебе. Поставь на антресоль, пусть ждет. Чего молчишь, язык, что ль, проглотила?

– Чего ждет-то? Смерти моей?

– А как иначе-то? Человек предполагает, а Бог располагает. Вот Володя умер, а плиты нет. Такие вещи надо заранее продумывать. Потом меня благодарить будешь.

– С того света, что ли?

– Ты не язви, не язви, послушай лучше. Первые цифры сама выбьешь, а вторые – Саша, когда время придет.

Галина Васильевна растерянно смотрела на бывшую свекровь, не зная, что сказать.

Ираида Антоновна подставила щеку.

– А ну целуй.

Потом вернулась к столику, налила себе рюмку, со вкусом выпила.

– Бабуль, ну ты у нас даешь. Лихо! – восхитилась Саша.

– Ты знаешь, как меня третий муж звал?

– Может, четвертый?

– Правильно, Саш, четвертый. Он звал меня – могучая кучка. Во как! И это после лагерей, после цинги… Во, – она оскалилась, – смотри, какие зубы! Могу грецкие орехи грызть.

– Лучше не стоит. Стоматологи нынче дорого берут.

– Они во все времена брали немерено. – Ираида Антоновна посмотрела на столик, раздумывая, не выпить ли еще рюмку. – Пожалуй, хватит. Ладно, мне пора. – Она вышла в маленькую прихожую и командным голосом отчеканила: – Тетки, встали, пошли! Ждать меня на улице.

Саша помогла ей надеть каракулевую шубу. Ираида Антоновна шагнула к двери и обернулась.

– Галя, плиту береги. Мрамор всегда в цене. – Выражение ее лица вдруг изменилось, она с тревогой и надеждой посмотрела на бывшую невестку. – Галина, ты хоть теперь моего Володьку простила?

– Да бог с вами, Ираида Антоновна, я Володю всю жизнь любила.

– И он тебя любил.

– Нет, – едва слышно возразила Галина Васильевна.

– Не спорь, я лучше знаю, любил. А ушел потому, что ты сама виновата. – Она перевела взгляд на Сашу. – А ты на моего сына зла не держишь?

– Нет, Пра, он же мой отец.

– Дайте же я вас обниму.

Они обнялись. С минуту стояли молча. Вдруг глаза Ираиды Антоновны округлились. Она с ужасом отпрянула.

– Что это? – Она показала на вешалку.

– Моя куртка, – не смутившись, ответила Саша.

– Ты носишь эту дрянь?! Выброси немедленно, я тебе новую подарю. – И, шагнув за порог, приказала: – Немедленно вон ее отсюда!

* * *

Напившись до одури чаю с ликером, Дарья и Катя размякли. На щеках выступил легкий румянец. Они перебрались на диван и, обложившись подушками, лениво перелистывали модные журналы.

– Ну, еще какие новости? – Дарья отложила в сторону журнал, взяла следующий.

– Как минимум две.

– Понятно, одна плохая, другая хорошая.

– Совершенно верно.

– Начинай с плохой, как водится.

– Приходит ко мне новый русский…

Подружки переглянулись и прыснули.

– Кать, – слегка успокоившись, Дарья серьезно посмотрела на подругу, – я тебя про новости спросила, а ты мне анекдот собралась рассказать?

– Если угодно, анекдот из жизни бедного скульптора. Так вот. Приходит ко мне новый русский по имени Алексей. А сейчас, знаешь, мода такая пошла – украшать лужайки своих новорусских угодий всякими мировыми достопримечательностями. Вот у этого Леши, например, перед его нехилой дачкой стоят Эйфелева башня, Бруклинский мост, Пизанская башня, голландские мельницы…

– В натуральную величину? – Дарья закатилась.

– Балда, кто ж ему даст? В миниатюре, конечно, в два-три-четыре метра высотой. Но ему все мало. Захотелось мальчику Свободы.

– О, дайте, дайте мне свободу, – запела Дарья, – я свой позор сумею искупить…

– Все, Дашка, больше тебе не наливаю, боюсь потерять тебя как собеседницу.

– Да ладно, это я так, прикалываюсь.

– Вот и он решил приколоться – захотел статую Свободы метра на три. Обговорили сумму, он дал задаток и я стала ваять. Когда закончила, позвонила, он приехал принимать работу. Ты бы видела, как он тут сиял от счастья, наглядеться не мог. Увез свою Свободу сразу, хотя сначала в его планы это не входило. Но он побежал, нашел грузовик, сказал, что через неделю привезет деньги, и тю-тю.

– А деньги?

– И деньги тю-тю. Когда я сама ему позвонила, он мне заявил, что вообще-то не очень доволен работой, так что платить отказывается.

– А ты что?

– А что я? Хорошо еще, что я не на свои материал покупала.

– И ты ничего не предприняла?

– А что тут предпримешь?

– У тебя же связи с этой… как ее… Правовой академией, ты им бюст Державина делала.

Катя пожала плечами.

– И что?

– Отправила бы к нему парочку молодых адвокатов с бицепсами… Ты адрес-то его хоть знаешь?

– Конечно, поселок «Радуга», тридцатый километр Щелковского шоссе.

– Можно и в суд на него подать.

– Думаешь, это так просто? А то ты не знаешь, какая это волокита. А адвокаты? Они вообще-то за деньги работают. А где их взять?

– А ты Путина слепи, вот тебе и деньги.

– Как политик, – Катя серьезно посмотрела на Дарью, – он, может, и ничего, но я, как художник, не вижу в нем ничего особенного. Ладно, – Катя махнула рукой, – проехали, давай про хорошее, как у вас в зверинце говорят.

– Ну сволочь! – не унималась Дарья.

– Так вот, есть идея – напротив «Мосфильма» открыть Аллею звезд, ну как в Канне, в Голливуде, где они свои отпечатки оставляют. А в начале аллеи решено поставить бронзовую скульптуру Леонова, но не человека, а какого-нибудь его персонажа из фильма. И вот мне предложили это сделать.

– Ух ты, Катька, здорово!

– Я разговаривала с его вдовой, с сыном. Перебрали много фильмов, в итоге остановились на Доценте из «Джентльменов удачи». Ну где он бандюган: моргалы выколю, пасть порву! – Катя встала с дивана, подошла к полке. – Иди сюда, что покажу.

– Катька, ну я горжусь тобой.

– Вот такой он будет. – Она продемонстрировала подруге миниатюрную скульптуру. – Родственники одобрили, процесс пошел. – Катя пнула ногой мешок с цементом.

– Здравствуйте, великолепные мои барышни!

От неожиданности девушки вздрогнули. На пороге стоял незнакомый Дарье мужчина.

– Андрюша, – Катя пошла к нему, – как я рада вас видеть.

– Извините, что без звонка, пробегал мимо. Но я буквально на минуту.

– Может, все-таки…

– Нет-нет, Катюш, дел куча, за три дня на велосипеде не объедешь. – Он полез в рюкзак, вынул большой конверт. – Вот, держи, это твой астрологический прогноз на год, как мы договаривались, а это моя книжка, ну, в смысле я ее перевел и написал послесловие. Все комментарии потом. Я поскакал. Валяюсь в глубоком реверансе, ваша горилла.

– Слушай, да у тебя не мастерская, а проходной двор какой-то! – возмутилась Дарья, едва за Андреем закрылась дверь. Она с недоумением посмотрела на Катю. – Что это еще за горилла такая? Кто это? – Она взяла из рук Кати книгу, прочла название: – «Таро и астрология в поисках судьбы». Мюриел Брюс Хасбрук.

– Кто это? – в задумчивости повторила Катя. – Тут одним словом не скажешь. Это Андрей Шавель. Когда-то он танцевал в Театре Станиславского и Немировича-Данченко, потом… да он просто энциклопедист: переводчик, астролог, знаток нетрадиционной медицины, Петрушка, у них с женой свой театр…

– А почему горилла?

– Потому же, что и ты – дракон. Он родился в год Обезьяны. И вообще он – хороший человек, друг моей мамы и Иваницкого.

* * *

Вера посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна: «Отец бы одобрил, – подумала она, – ни яркого макияжа, ни дорогих украшений. Все, как мы любим». Через два часа в галерее должен начаться вечер памяти художника. После него – скромный фуршет. Организовать его взялся Олег. С утра он мотался по Москве и каждые полчаса отчитывался о проделанной работе. Анна Федоровна уехала в салон красоты. Вера ждала ее с минуты на минуту. Вдруг она вспомнила, что забыла погасить огонь в камине Вообще-то обычно за этим следил Константин Гаврилыч, но Анна Федоровна еще утром отпустила его и всю охрану, чтобы побыть вдвоем с дочерью.

Вера вошла в каминную, когда зазвенел мобильный телефон.

– Алло, Олежек. Сколько, ты говоришь? Сто жюльенов? Нет, это не скромный фуршет, а обжираловка какая-то… Не поняла, с какого канала приедут? С ТВЦ. Очень хорошо… Да, будем минут через сорок, если не попадем в пробку, как всегда… Да, хорошо, Олежек, жди…

Вера осеклась. У камина на оттоманке полулежала незнакомая женщина с веером в руках.

– Добрый день, это вы с мужем разговариваете? – Незнакомка ослепительно улыбнулась и, не дожидаясь ответного приветствия, заговорщицки добавила: – Тогда привет ему передавайте.

– От кого, простите? Мы разве с вами знакомы?

– А разве нет? Как он мог так поступить? – Красавица обиженно поджала губки.

– Алло, Олег! Он уже отключился.

Вера вглядывалась в незваную гостью, соображая, где раньше могла ее видеть. В голову ничего не приходило.

– Ну так давайте познакомимся. – Незнакомка раскрыла веер.

– Давайте.

– Лера.

– Лера? – Веру осенило: – Ах, так вы, наверное, мамина гостья?

– В какой-то степени.

– Извините, но я не могу уделить вам ни одной минуты.

– Как жаль! – Веер в руках Леры трепетал, как крылья экзотической бабочки.

– Через час в моей галерее вечер памяти отца.

– У вас галерея! Какая вы молодец! – умилилась гостья. – Галерея «Вера». Наслышана. Специалисты нахваливают, что особенно ценно. Не правда ли? Очень точный критерий отбора, – Лера сложила веер и пользовалась им теперь как указкой, направляя то на одну, то на другую картину, – но это и понятно. Вы ведь дочь своего отца.

– Вы были с ним знакомы?

– Да, была.

В каминную вошла Анна Федоровна. На ней была роскошная шуба.

– Верочка, заждалась, наверное? Представляешь, целый час провела в салоне. Мы не опаздываем? – Она увидела Леру, приветливо улыбнулась. – Добрый день.

Лера в ответ кивнула. Анна Федоровна вновь обратилась к дочери:

– Ну что, мы едем? Я тогда не буду раздеваться. Вера, познакомь же меня наконец со своей приятельницей. – Анна Федоровна вновь посмотрела на Леру. – Вы с нами едете?

– Ничего не понимаю, – пробормотала Вера. – Мне казалось, вы – гостья моей мамы.

– Как видите, нет. – Лера по-прежнему полулежала на оттоманке, не меняя позы.

– Тогда я не понимаю: как вы вошли сюда? – В голосе Анны Федоровны было больше удивления, чем возмущения. – Кто вам открыл дверь?

– Как я вошла? А у меня ключи от вашей квартиры. Так называемые летние.

Анна Федоровна с недоумением посмотрела на дочь.

– Летние? – переспросила Вера, чтобы скрыть волнение. Она начала догадываться, кто эта женщина.

– Июньские, – безмятежно уточнила Лера, обмахиваясь веером. – Вы ведь, как правило, с маменькой в июне устраивали себе римские каникулы или парижские. А в прошлом году, если мне не изменяет память, вы были в Египте. Так вот, вы – в Египет, а я сюда, к Володеньке.

– Убирайтесь отсюда вон! – Вера едва сдержалась, чтобы не добавить крепкое словцо, которое вертелось у нее на языке.

– И не подумаю. Нам предстоит очень длинный важный разговор.

– Вера, кто это? – спросила Анна Федоровна.

Дочь молчала, с ненавистью глядя на Леру.

– Это я, Лера. Бывшая любовница вашего мужа. Мать его единственного сына. Официально им усыновленного. Что немаловажно, согласитесь.

– Я сейчас позвоню мужу, – прервала ее Вера и, чеканя каждый слог, пригрозила: – Он вызовет охрану и, если вы сейчас же не уберетесь отсюда, он вас просто…

– Позвоните, позвоните Олегу, – оживилась Лера. – Он будет рад меня видеть. В последний раз мы встречались месяца полтора назад. А недавно он мне звонил и сказал, что безумно скучает, что я – лучшая женщина, которая была у него когда-либо… Так что, Верочка, звоните Олегу, он будет счастлив!

– Так. – Вера подошла к каминной полке, налила в хрустальный стакан воды из хрустального же графина, вылила часть в камин, сделала глоток. – С кем еще в этом доме вы успели переспать, летняя Лера? Пташка вы наша июньская!

Зазвонил мобильный телефон. Прежде чем ответить, Вера сделала еще один глоток.

– Олег, немедленно домой! У нас ЧП!.. Понимаю, что вечер. Пускай начинают без нас… Да, это срочно!

– Вера, может, не стоит Олегу…

– Мам, – Вера не дала Анне Федоровне договорить, – пойдем, лучше я отведу тебя в спальню. Прошу, пойдем.

– Нет, я останусь. – Высвободившись из объятий дочери, Анна Федоровна прошла к диванчику, стоящему под углом к оттоманке, где полулежала Лера, и присела. – Вы пришли, чтобы свести с нами счеты? Хочу сказать, вы выбрали не самое удачное время.

– Напротив, самое удачное, – уверенно возразила Лера. – Через три недели будет вскрыто Володенькино завещание. Так вот, я хочу, чтобы вы знали: у Владимира Григорьевича есть сын. И назвала я его в честь папеньки – Володей.

– Володя мне не изменял.

– Ха, ха, ха! – Лера встала с оттоманки, нарочито демонстративно подтянула чулок, подошла к зеркалу и стала поправлять волосы. – Блаженно верующая! Изменял! Он даже мне изменял. А я на тридцать лет его моложе. Такой уж он был человек. Мачо! Стопроцентный мужик! В последний раз я застукала его в мастерской… три года назад, за год до нашего с ним расставания. – Она обернулась и в упор посмотрела на Анну Федоровну. – Вот так, а вы говорите…

– Бред! Я не верю вам. Ни единому вашему слову.

– А хотите, я вам покажу свидетельство о рождении? Там черным по белому написано: Иваницкий Владимир Владимирович.

– Документы можно подделать. – Анна Федоровна защищалась до последнего, но пришло время наступать: – А чего вы добиваетесь? Зачем устроили этот бездарный фарс?

– Может, и от моего Олега, – с издевкой спросила Вера, – вы произвели на свет какого-нибудь потенциального наследничка?

– А хорошая мысль! – озорно подхватила Лера. – Замечательная идея!

– Дарю, – ядовито процедила Вера.

Зазвонил мобильный телефон. Собираясь с мыслями, Вера медленно поднесла трубку к уху:

– Алло. Да, Олег… Нет, ничего… успокойся… но поторопись.

– Хотите устроить нам очную ставку? – Лера подошла к оттоманке и взяла свою сумочку. – Нет, я не так жестока, как вы. Чего мужика ставить в дурацкое положение. Он и так у вас затюканный. Подай, принеси, убери. Думаете, Верочка, я не знаю, как пару лет назад вы запустили в него мраморной пепельницей? У него еще шрамик остался… маленький такой… на левом предплечье.

Стакан выскользнул из рук Веры, но не разбился, упав в густой ворс дорогого ковра.

– На счастье! – съехидничала Лера. – Нет, не будет у вас счастья, – с притворным сожалением констатировала она, – не разбился.

– Немедленно покиньте наш дом.

– Ухожу, ухожу. – Лера, не торопясь, двинулась к выходу.

– Ключи отдайте.

– Да пожалуйста. Но это полумеры. Может, у меня дубликат имеется. Неровен час, проникну к вам ночью и стащу чего-нибудь. Вот, к примеру, эту картиночку, «Девушку с копьем». Это Володечка с меня рисовал. Пятнадцать лет назад, правда. Я ведь, знаете ли, в молодости спортом увлекалась – метала копье.

Вера сжала кулаки.

– Да уберетесь вы отсюда наконец?!

– Ухожу, ухожу, ухожу домой к себе. – Напевая, Лера стала медленно спускаться по лестнице.

Мать и дочь молчали. Огонь в камине, несмотря на то что Вера вылила на него воду, потихоньку разгорелся вновь. Поленья потрескивали.

– Вера, Верочка, Анна Федоровна, – задыхаясь, в распахнутом пальто Олег стремительно вошел в каминную, – что случилось?!

– Ты разве никого не встретил сейчас на лестнице?

– Нет. А кого я должен был встретить? Вера, объясни, в чем дело?

– Верочка, я буду в спальне. – Анна Федоровна посмотрела на дочь, и ее сердце сжалось от боли.

– Вера, там уже все собрались. Каблуков даже приехал, – сообщил Олег.

Вера пристально посмотрела на мужа.

– Оказывается, ты изменил мне, радость моя.

– С кем?

– Так, значит, их было много? – Она подошла к стене, сняла картину и показала Олегу. – Вот с этой, например, девушкой с копьем.

– Погоди, Вера, это работа твоего отца.

– Да, это работа моего отца. Это и твоя работа. На пару поработали, кобели проклятые! Значит, так: вещички соберешь сам, не маленький. Я подаю на развод!

– Но послушай!.. Дай я тебе объясню…

– Что ты мне объяснишь?! Как ты изменяешь мне с любовницей моего отца?! Прямо Кафка какой-то… пополам с Фрейдом!

* * *

Из-за мороза желающих позировать было немного. Галина Васильевна решила: «Еще пару портретов – и домой». Это был предпоследний.

– Вы не замерзли? – Ее визави, юная милая девушка, с сочувствием смотрела на нее.

– Мне-то ничего, я тепло одета, а вот вы без шапки. Но потерпите еще чуть-чуть… Осталась самая малость…

Кавалер девушки, такой же юный и милый, как и его спутница, стоял за спиной художницы и нахваливал:

– Здорово у вас получается. Прямо один в один. Даже лучше. Кот, – призвал он к порядку девушку, – не шевелись, сама сейчас все увидишь.

– Вот, пожалуйста! – Галина Васильевна протянула портрет девушке.

– Какая прелесть!

– А я всегда тебе говорил, Катюш, что ты у меня прелесть! А ты не верила. Ну что, теперь убедилась? – Он взял из рук Кати портрет. – Пойду в плавание – возьму с собой.

– Спасибо вам большое. – Девушка незаметно толкнула парня в бок. – Женя!

– Ах, ну да. – Он сунул руку в карман. – Загляделся. Давно мечтал заполучить ее портрет, и вот свершилось. Спасибо вам, – он протянул художнице деньги, – и пятнадцать рублей сверху. За мастерство.

Не считая, Галина Васильевна положила деньги в кошелек.

– Спасибо.

– До свидания, – почти хором сказали молодые люди.

– Счастливого плавания!

Взявшись за руки, они побежали в ближайшее кафе. Галина Васильевна достала из сумки термос, налила горячего чаю. Обхватила двумя руками кружку: «Господи, холод-то какой. Не околеть бы!» Высокий патлатый художник, печатая шаг мощными сапогами, целенаправленно двигался к месту ее дислокации:

– Галиночка Васильевна! – его мощный бас эхом отозвался под сводами галереи Вахтанговского театра. Стая голубей с шумом взметнулась ввысь. – Чаевничаете? Значит, я вовремя!

– Здравствуйте, Сереженька, вот решила погреться немного.

– А я вам пончиков принес. Горяченькие!

– Да что вы, Сереженька, вы своим лучше отнесите, голодные, поди, сидят.

– Им не пончиков, им чего-нибудь покрепче нужно. И вам, кстати сказать, не помешает. Кто ж чаем согревается? Тут вот что нужно, – он извлек из кармана шкалик коньяка, – держите.

– Я не по этому делу, дружочек.

– А кто по этому делу? Я?

Галина Васильевна смутилась.

– Голубчик, вы извините, я не это имела в виду. Не обижайтесь на меня.

– Я не из обидчивых. Сами знаете, на обиженных воду возят. А мне что, заняться больше нечем? Не отказывайтесь, берите. Вы его в чай буль-буль – и полный порядок Доктор Чехов прописывал: рюмку коньяку на завтрак, две – на обед, три – на ужин.

– Если не ошибаюсь, это он про водку, и то…

– Короче, берите. Если не поможет… Нет, обязательно поможет.

– Спасибо, Сереженька.

– Ладно, Галиночка Васильевна, побежал я, а то мои небось уже копытом бьют.

Сергей развернулся и, ускоряя шаг, пошел прочь. Обернулся и крикнул, махнув рукой:

– Я не прощаюсь!

«Какой милый мальчик, красивый, талантливый, добрый, – Галина Васильевна отвернула колпачок шкалика, – вот бы мне зятя такого. А что если его с Сашей познакомить? Хорошо сказала – познакомить, – усмехнулась она. – Но как? Привести домой… И что сказать?.. Господи, да она сразу все поймет. Шито белыми нитками. Еще обидится. Он ей, скорее всего, не понравится. Вот ведь судьба – влюбляться в каких-то мелких, тщедушных. А как хороший парень, так…»