Текст книги "Судьба-Полынь Книга I"
Автор книги: Марина Давыдова
Соавторы: Всеволод Болдырев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)
Глава 6 Ная
– Ная, беги!
Плечо обожгло болью…
Боль всегда приходила вслед за криком, возвращая Наю в день, когда она умерла. Случившееся накрепко врезалось в память, не давая ничего забыть. А если события прошлого начинали меркнуть, девушка воскрешала их снова и снова, деталь за деталью, не позволяя им потерять яркость, а сердцу смириться. Смириться – значит, простить.
Ная сжалась клубком на каменной скамье, закуталась сильнее в старую волчью шкуру. Холодно. Ледяной воздух выстуживал даже дыхание, которым девушка пыталась согреть озябшие пальцы. За ночь так и не удалось уснуть. Проворочалась с боку на бок в поисках капли тепла. От дряхлой, вытертой до дыр шкуры было мало толка. Но если с холодом Ная кое-как примирилась, то к ноющей боли в плече привыкнуть не удавалось. И не хотела сама. Привыкнуть – значит, забыть.
Пальцы легонько коснулись шрама. Грубый рубец неприятно царапнул кожу. Семь лет прошло, а все ноет. По словам Кагар-Радшу ей еще повезло – могла остаться совсем без руки или погибнуть в бурном потоке. Прихоть Незыблемой, решившей из каких-то соображений дать полумертвой девчонке шанс. Но главное, жива. И Ная благодарила Мать Смерть за милость. Умереть – значит, не отомстить.
Скинув шкуру, девушка поднялась с ложа. Незыблемая, как же холодно. Заученное движение пальцев – и в очаге вспыхнул огонь. Ная протянула к нему руки, чтобы согреться. Ночь прошла, теперь она имеет право зажечь его… и в последний раз заглянуть в воспоминания, чтобы навсегда проститься с ними. Сегодня ей предстоит перешагнуть грань и вернуться в мир уже Привратницей Смерти. Если сумеет пройти испытание. «Ты должна стать чистой мыслями, как первый снег, свободной от прошлого, как птица, чтобы служить Незыблемой», – учил Кагар-Радшу. Порой он любил выражаться красочно, словно это сглаживало мерзость жизни.
Взгляд привычно устремился в глубину пляшущего пламени. Извивающиеся языки взметались вверх, переплетались, свиваясь в желто-красного зверя. Распахнутая в рыке пасть исторгала дым, в глазницах плясали такие же огненные звери. Ненасытные, жадные, пожирающие лесную деревушку с ее мертвыми жителями и деревьями предков. К одному из них был пришпилен копьем дед, на другом висел искромсанный труп волхва Карагача.
Отблески пожарищ играли на кожаных доспехах и лицах пришлых воинов, капли тягучей крови падали на землю с оружия. Кровь ее соплеменников. Каждая капля отзывалась громом в голове, ломая, безвозвратно круша прежний тихий мирок.
– Ная, беги! – крик Ильгара подхлестнул сильнее страха.
И она побежала. От своего прошлого, ставшего пеплом. И от настоящего, протягивающего к ней руки смерти. Убежать не удалось. Соарты не солгали. В день новой зари она умерла, сброшенная в холодные воды реки метко пущенной стрелой. Умер и брат.
Все семь лет Ная заставляла себя помнить каждый миг того утра, каждое лицо захватчика, но сегодня ей придется отказаться от имени и воспоминаний. Иначе чувства перечеркнут все усилия, годы лишений и отбросят назад, в прошлое – сделав опять обычной девочкой, сжимающейся от страха и боли… и не способной отомстить.
Она прошла слишком долгий и нелегкий путь, убеждая колдунов принять ее в ученики, чтобы разрушить достигнутое. Не пала духом, даже, когда получила отказ Призванного в первый раз. Сухие слова до сих пор звучали в ушах:
– В тебе слишком много жизни, чтобы взойти даже на низшую ступень служения Смерти. Ты нам не подходишь.
– Я мертва! Мертвее самой смерти! – вскричала она в гневе.
Старец покачал головой:
– Тебя переполняет ненависть и жажда мщения, дитя. А ничто не заставляет так цепляться за жизнь, как желание отомстить. Внутри тебя нет покоя, а значит, нет единения со смертью. Уходи.
Но Ная осталась. Запрятала глубоко внутри себя все чувства и с упрямством мула доказывала, что готова терпеть любые трудности, лишь бы добиться согласия колдунов принять ее в клан. Девочку гнали, относились с пренебрежением, но она, как побитая собака, околачивалась возле их селения, хваталась за любую работу: таскала воду, приносила дрова, стирала одежду, чистила котлы, обмывала мертвых. Никто не просил сиротку-заморыша это делать, никто и не запрещал. Так прошел год. И однажды Кагар-Радшу поманил ее пальцем и сказал, что возьмется за обучение столь настырного создания, только если Ная каждый день будет отказываться от одного своего воспоминания. С наступлением утра колдун касался двумя пальцами лба воспитанницы, отнимая какой-то миг жизни. Призванный не стирал память, но воспоминание меркло, серело, теряло краски и прежние чувства. Оно становилось тенью, безжизненной, бесполезной, как сгнившая листва под ногами, что не вызывала никаких эмоций. О том миге уже не возникало ни сожаления, ни желания возвращаться в него мыслями. Ная отказалась от многих светлых и радостных дней своего детства. Но последний день, день ее смерти, берегла как самую великую драгоценность, как ожерелье из костей медведя, что подарил брат. И вот сегодня вынуждена с ним расстаться.
Ная оторвала взгляд от пламени, подошла к краю пещеры. Напротив вздымались к небу исполинские горы со снежными шапками на изломанных вершинах, где гулял только ветер и парили орлы. Внизу темнела пропасть. Еще полшага и… Девушка не боялась ни высоты, ни смерти. Годы жесткого обучения вытравили все страхи. Привратникам Смерти не свойственны человеческие чувства, их сердца бесстрастны, а сами они подчиняются только указующему персту госпожи. Эту истину за шесть лет в нее вбили накрепко. Пришлось не раз перешагнуть через себя, отречься от многих чувств и пристрастий.
Первый урок Нае преподали в тот же день, когда Призванный взял ее в ученики. Подвели к шеренге людей и велели убить одного из них. Напуганные женщины, заплаканные дети, юные девушки и парни, немощные старики.
– Что они сделали?
– Твое дело не рассуждать, а исполнять, если желаешь служить Незыблемой, – Кагар-Радшу вручил ей нож.
Ная поняла, еще миг промедления – и ее прогонят навсегда.
– Кого? – пальцы сжали на костяной рукояти.
– Выбери сама. Чью жизнь готова вручить Матери Смерти?
Она внимательнее оглядела цепочку людей. Кого? Чью нить судьбы легче оборвать? Взгляд остановился на старике-калеке. Рука висела плетью, правая нога распухла от загнившей раны, кожа покрыта кровоточащими язвами. Старик болен и долго не протянет. Что ему дадут лишние полгода жизни в страшных страданиях? Лучше он, чем молодка на сносях, ребенок, или теребившая косу девчонка, которой самая пора невеститься. Старик, поймав взгляд, понял все без слов.
– Доченька, не надо, помилуй.
Ладонь, держащая нож, взмокла от его молящего взгляда и скатившейся по дряблой щеке слезы. Но если не он, то кто? Молодой парень, перешагнувший черту отрочества и не успевший оставить потомства или женщина с двумя детьми? Это было бы несправедливо. Они еще толком пожить не успели.
– Убей или уходи, – подстегнул ее возглас Призванного.
Уйти она не могла, да и некуда было. Ная шагнула к старику.
– Прости, старый, – и пока не покинула решимость, вонзила лезвие ему в сердце.
Калека упал на колени. Распахнутые глаза глянули с удивлением. Ная, в ужасе вскрикнув, отшатнулась назад. На нее смотрел брат. Вытянув руку, Ильгар прошептал окровавленными губами:
– Что же ты наделала, сестренка… За что?
Она бросилась к нему, зажала ладонью рану. Льющиеся из глаз слезы падали на пальцы, смешивались с кровью – багровой, густой… как капли на мечах жнецов. Рассудок сходил с ума. Как такое возможно? Ная непонимающе уставилась на бесстрастно наблюдавшего Призванного.
– Первый урок, девочка, – произнес Кагар-Радшу, подняв выроненный нож. – Ты не судья – лишь исполнитель. И даришь Матери Смерти ту жизнь, которую она выбрала. Невзирая, ребенок это или женщина на сносях. Даже, если перст Незыблемой укажет на твою мать, отца, брата, любимого – обязана выполнить приказ! Она решает, чья жизнь ей нужнее. Ты слышала повелевающий глас Смерти? Видела знак, что именно этот человек должен отдать тебе последнее дыхание? Нет. Для Незыблемой все равны, от грудного младенца до гниющего от болезней старика. И не тебе нарушать установленный ею порядок. А теперь встань, умойся и попробуй снова убедить меня, что ты мертва и послушна воле Незыблемой, – Кагар-Радшу раскрыл пальцы правой руки веером, и люди вместе с мертвым стариком испарились серой дымкой.
Колдовской морок? Будь Ная прежней, она впилась бы в горло Призванного ногтями и зубами. Но глупая злость и обида не приблизили бы к цели. Она поднялась с земли, шмыгнула носом.
– Я готова к следующему уроку.
Но обучение колдовству началось не скоро. Перво-наперво ей пришлось постигать различные науки. Тот не колдун, кто не умеет писать, читать и считать, не разбирается в растениях и полезных свойствах камней, не знает органы человека. Безграмотный не найдет в книгах нужные заклинания, не сумеет записать новые, не сосчитает верное количество целительного порошка или яда. Это было нелегкое дело. Легче камни ворочать, чем запомнить отличие одной закорючки от другой, и как они произносятся. Еще хуже удавалось выписывать их чернилами на листе. Послушные при стрельбе из лука пальцы, будто теряли ловкость, казались корявыми, непригодными держать перо. Сколько раз Нае хотелось забросить его куда подальше и больше не возвращаться к нуднейшему занятию. Но изо дня в день, из месяца в месяц приходила утром в жилище Призванного, доставала перо, чернила, бумагу и, стиснув зубы, училась выводить правильно буквы. А когда рука уставала, открывала книгу и вновь воевала с вредными закорючками, складывая их в слова и предложения.
Кагар-Радшу обожал прогулки по горам и частенько брал с собой Наю. Шествуя впереди, он нес какую-нибудь тарабарщину, потом резко останавливался и велел девочке пересказать все слово в слово. Если ей не удавалось этого сделать, отправлял на кухню чистить котлы. На следующий день Призванный вновь вел ее на прогулку и требовал повторить очередную тарабарщину. Вскоре, не желая проводить время вместо учебы за чисткой котлов, Ная уже не бездумно следовала за наставником, а вслушивалась в каждое его слово, прокручивала раз за разом в голове, пока не научилась без запинки выдавать мимолетно услышанные фразы. Потом за тарабарщиной пошли простые заклинания. Когда она и их наловчилась схватывать и запоминать на лету, Призванный во время прогулок чертил посохом на земле или снегу какой-нибудь знак, тут же стирал и предлагал Нае нарисовать его веткой. За малейшую ошибку она по-прежнему отправлялась на кухню. «Ты должна понять разницу меж тем, кем стремишься стать и тем, что тебя ждет, если не будешь усердно заниматься», – однажды сказал ей Кагар-Радшу.
Учиться Нае нравилось – другое дело, что не всегда получалось. Особенно зажигать и тушить взглядом свечу. Вот, где с нее сто потов сошло, в глазах от напряжения сосуды полопались. «Ты пытаешься сдвинуть глыбу, когда требуется прикосновение перышка. Ты видела, как распускается цветок? Где те гиганты, что открывают его лепестки? И огоньку свечи дай распуститься, точно бутону. Создай эту картину сначала у себя в голове, а потом оживи фитилек, послав ему, словно дуновение ветерка, видение». Призванному легко говорить. А у нее свеча чаще ломалась и оплывала, чем начинал коптить фитиль. Зато ликование от первой победы запомнилось надолго. Девушке тогда казалось, что в мире нет ничего прекраснее этого маленького, колышущегося над свечой огонька. У нее еще долго не получалось повторить успех, но в душе она знала, что делала это, а значит, сделает снова.
Оживлять образы в сознании на любое предложенное слово стало ежедневным занятием Наи. Она должна была в деталях представить, как льет дождь, кружит метель, скрипит колесо телеги, перекатываются речные волны, гусеница превращается в бабочку. Как уж Призванному удавалось заглянуть в воображение ученицы, но порой он обрывал видение и заставлял начинать заново, говоря: «Плохо. Неточно. Размывчато. Где запахи? Где звуки?» Иногда наставник заставлял ее представлять даже то, чего Ная никогда прежде не видела. Кагар-Радшу рассказывал о пустыне, больших городах, древних руинах, бескрайнем море, и она должна была погрузиться в эти картины, перенестись мысленно в те места и увидеть их, будто наяву, ощутить жар суховеев, соленые капли морской воды на губах, укусы крапивы на коже. Девушка так и не поняла, было это всего лишь иллюзией или она на самом деле блуждала там незримо.
Огромное внимание наставник уделял кропотливой, сложной работе с кистями рук. Нае подолгу приходилось разминать их, вырабатывать пластичность и гибкость, складывая пальцы в различные фигуры. «От правильно и быстро составленного знака может зависеть твоя жизнь». Очередное поучение Призванного, повторенное несчетное количество раз, вызывало оскомину, но не согласиться с ним было нельзя. Как шутили у них в племени: «Прежде чем идти на медведя, научись быстро бегать». И Ная терпеливо училась знаниям, которыми делились колдуны.
Каждый год обучение вел новый наставник. И каждый наставник требовал от нее свою жертву: провести год в молчании, спать на камнях, ходить босиком в любую погоду, добывать самой пропитание в горах, приручить какое-нибудь животное, а затем убить его, выточить из самоцветов фигурку, доведя работу до совершенства, после чего разбить кропотливый труд нескольких месяцев. Ее учили разным вещам, порой очень странным, которые, казалось, никогда не пригодятся в жизни. Но кто она такая, чтобы решать из каких знаний создается мастерство колдуна: настоящего, сродни живому чуду, а не фальшивого, вроде ловких на руку обманщиков. А уж истинное колдовство Нае посчастливилось увидеть. И даже на миг прикоснуться к священному потоку. Позволили. Она опьянела от подаренного глотка силы. Мир перевернулся с ног на голову, заставив изнывать от жажды знаний. От жажды власти. Владеть толпой – искусство. Владеть изначальными силами – вершина совершенства. И тем невыносимее стала потеря этого упоительного момента. Дав немного вкусить дармового могущества, колдуны перекрывали ученикам к нему доступ. Второй урок. Помни, кто ты есть сейчас и кем должна стать, чтобы заслужить право входить в дверь потустороннего мира, когда пожелаешь. Она чувствовала обиду. Умирающего от жажды всего лишь провели мимо колодца, но вместо воды дали лопату, велев вырыть свой.
За шесть лет обучения уроков было множество. Чаще неприятных, о чем не хотелось вспоминать. Но опыт разочарований и огорчений – самый ценный. Ная постигла многое. Умела распознавать и готовить яды, слышать голоса мертвых, терпеть боль, управлять огнем, владеть сносно самым разным оружием. Стремительная и гибкая, непредсказуемо изворотливая в поединке, она предпочитала сражаться парными клинками – длинными загнутыми кинжалами, прозванными в шутку «Сестренками». Они стали для девушки единственными родственниками, лучшими собеседниками. Ная обожала свои клинки, лелеяла и ухаживала за ними каждый вечер. Но кроме них мечтала еще о Брате – мече из черийской стали. Когда-нибудь он появится у нее. Точно такой же, какие были у жнецов, уничтоживших селение мархов. Она научится обращаться с мечом не хуже, чем с кинжалами. И тогда отыщет убийц ее сородичей. Только теперь перед ними будет стоять уже не маленькая запуганная девочка, а Привратница Смерти. И пусть Сеятель попробует спасти своих слуг.
Девушка поежилась от стылого ветра, обхватила плечи руками. Где-то поблизости сильно громыхнуло, скала дрогнула – это со склона горы сошла лавина. Ная увидела только белое облако, сползшее вниз пушистым покрывалом. Оказаться в этот момент на его пути – незавидная участь. Сама длань Незыблемой протянулась там, забирая души забредших в запретное место. «Стань чистой мыслями, как первый снег, свободной от прошлого, как птица в небе».
– И столь же смертоносной, как лавина, – добавила Ная, отходя от края пещеры.
Она станет. Другого пути у нее просто нет.
По обычаю, перед посвящением ученики проводили ночь в доме Памяти – своеобразных, выбитых в скале, кельях-пещерах, где одна стена отсутствовала, пол обрывался пропастью, а непогода свободно и беззастенчиво проникала в каждый уголок. Там, отказавшись от навыков колдовства до утра, ученики проводили время в раздумьях, терпя неудобство и холод. Последняя дань прошлому и проверка – так ли ты уверен в своем решении. Выйти из пещер удавалось не каждому. Дверь запечатывалась колдовскими заклинаниями. И открывалась, только если ученик оставался верен выбранному пути. Сомнения служили приговором. Результат тех сомнений девушка обнаружила на каменной лавке, когда перешагнула порог пещеры – чьи-то пожелтевшие от времени кости. Их она сбросила в пропасть. Жалости неизвестный не вызывал. Он мог парить над миром, а предпочел гнить на дне ущелья. Ная лишь исполнила его последнюю волю.
Сотворенный в воздухе знак потушил огонь в очаге. Дыхание непроизвольно замерло в груди, когда рука толкнула каменную дверь. Та натужно заскрипела и отворилась. Девушка с облегчением ступила на узкую лестницу, спускающуюся вдоль стены к подземельям, где били горячие ключи.
Каменные ступени холодили ступни. Рубаха из грубой холстины липла ледяным панцирем к телу. Чтобы разогнать кровь и чуть согреться хватило бы простого заклинания, но тратить даже каплю силы не хотелось: пригодится при испытании, да и до горячих ванн недалеко, потерпит. В первый раз, что ли, по камням босиком бегать. Ная преодолела несколько лестничных пролетов и, поднырнув под арку, очутилась в купальне. Здесь было значительно теплее, чем наверху. Горячий пар поднимался из округлых каменных чаш, наполняя воздух влагой и оседая каплями на стенах и ступеньках.
Ная прошлепала по мокрым плитам к лавке, на которой уже лежала чья-то одежда, всмотрелась в пелену пара. Похоже, она пришла последней. После ночи в холоде ученикам позволялось отогреться в горячих целебных источниках, набраться сил перед испытанием. И восемь будущих Привратников Смерти уже с наслаждением отпаривали свои тела. Четыре девочки и четыре мальчика от четырнадцати до восемнадцати лет. Она была девятой. Единственной ученицей в своем клане, на территории которого в этот раз проводили испытание. Прочие ученики прибыли из других селений Матери Смерти. Ная успела с ними познакомиться, но сближаться ни с кем не стала. Одной проще.
Без стеснения скинув рубаху, забралась в свободную ванну. От стыдливости ее отучили еще в первый год. И стесняться своего тела тоже не имелось причины. За эти годы угловатая девочка-ящерка, как звал ее Ильгар, расцвела, формы округлились, и она к своему удивлению однажды поняла, что превратилась в очень симпатичную девушку. Не красавица, как светловолосая Алишта, греющаяся в соседней ванне. Или темнокожая Кайтур, шушукающаяся с подружкой-блондинкой. Но и не серая мышка, навроде Саи, погрузившаяся в воду по подбородок по правую от Наи руку. В Карей, что блаженствовала в ванне напротив, было больше надменности, чем привлекательности. Даже выразительные зеленые глаза, густые каштановые волосы и высокая стройная фигура с красивой грудью не прибавляли обаяния.
Плещущиеся за спиной Наи мальчишки интереса не вызывали. Мальчишки как мальчишки. Одному семнадцать, двум по восемнадцать. Четвертому, как и ей, шестнадцать. У всех волосы русые, только у одного вьются кудряшками, у двух других прямые и длинные, до лопаток, а у последнего короткие ежиком. Звали их Лидо, Арки, Тэзир и Витог. За пару дней, что они находились в ее селении, у Наи сложилось о каждом свое мнение: надо же знать, что представляют собой другие ученики, каковы их способности. Лидо хорошо сложен, и мордаха симпатичная, но самомнение бьет через край. Щуплый, серьезный не в меру, Арки обожает просиживать ночи за свитками. Тэзир – балагур и пустомеля. А обстоятельный, презирающий ложь в любом виде Витог – увалень и добряк. Будь она прежней девочкой, возможно, с кем-нибудь из этой компании и подружилась бы, а ей нынешней – они глубоко безразличны.
Ночь на каменном лежаке все-таки давала о себе знать. Спина ныла, голова была тяжелой. Сейчас вздремнуть бы немного. Ная оперлась затылком на край ванны, прикрыла глаза. Поднимающиеся к потолку струйки пара напоминали рваную пелену утреннего тумана, шум бурлящей воды – звук реки на перекатах. Пустая болтовня учеников перешла в приглушенный гул.
Так иногда гудели от ветра деревья предков. По словам Карагача это разговаривали через дубы ушедшие. В день нападения жнецов на деревню мархов деревья предков тоже вели себя неспокойно. Они пытались сказать, предупредить…. Но привыкшие к спокойной жизни забывают порой о враге у порога.
… Она не помнила, как долго несли ее бурные воды реки, в каком месте выбросили с презрением на отмель. Сознание то меркло, то возвращалось. Пылающее огнем плечо заслонило мысли о брате и родном племени. Придя в очередной раз в чувство, Ная смогла приподнять голову и выблевать из себя воду. Рвало ее долго и мучительно. После чего не осталось уже никаких сил и желания шевелиться и куда-то идти. Но она заставила себя подняться, сделать несколько шагов по стылой воде к берегу. Мужества хватило только чтобы вломиться в заросли осоки, где вновь рухнула на живот, изранив ладони и лицо. Ее била дрожь, вода вокруг покраснела от крови. Попытки ползти так и остались попытками, не продвинувшими тело ни на дюйм вперед. Девочка перевернулась на бок, отрешенно уставилась в небо. Ранние сумерки слегка подсвечивались первыми звездами и серебрящимся полумесяцем. Или это мерещилось в полузабытье? Неужели с нападения жнецов прошло всего лишь несколько часов? Казалось, минула целая вечность, и крик брата звучал из прошлой жизни, к Нае не имеющей никакого отношения.
Спящие, как же больно!
– Перестань скулить, – донеся откуда-то издалека хриплый голос. – Лежи тихо и, может, тебе посчастливится прожить еще денек.
Рядом с ней стоял косматый бородатый старик, облаченный в грязную одежду из волчих шкур. От него пахло кислым, руки вымазаны чем-то черным.
Старик босой ногой задвинул Наю подальше в заросли, забросал илом и пошел вверх по руслу. Девочка хотела позвать его, попросить забрать с собой, но горло перехватило, и она не издала ни звука… к счастью.
Послышался стук копыт, плеск и злобные крики. По мелководью двигалось двадцать вооруженных мужчин с факелами. Девочка сразу узнала жнецов – на доспехах красовались нашивки с плугом. Некоторые мечи и топоры испачканы кровью, два воина – перевязаны. Следом за ними, подняв подолы белоснежных ряс, шли четыре жреца. Они явились за ней. Они разыскали ее. Ная еще сильнее вжалась в прибрежную жижу, закрыла ладонями рот. Но отряд прошествовал мимо и скрылся за холмом.
Вскоре послышались крики. Зазвенело железо, загудели тетивы. Ветер принес запах дыма и смолы… Ная вновь ухнула в бездну беспамятства.
Привел ее в чувства грохот. Земля ходила ходуном, воздух дрожал от неведомого рева. Над рекой пронеслась стайка испуганных птиц, стрелой промчались по берегу серые зайцы. Девочка заметила, что вода имела бледно-розовый оттенок. Послышалось тяжелое дыхание…
По руслу в обратную сторону бежали трое жнецов. Один из них, безоружный, причитал, двое других прижимали к себе топоры и постоянно оглядывались. Налетевшая волна сбила мужчин с ног. Что-то вспенило воду, кинулось смазанной тенью на беглецов. Ная сквозь пелену приближающейся смерти видела лишь костлявые лапы, огромные когти и свалявшуюся шерсть. Сильно пахло гнилым мясом и кровью.
Бой не занял много времени. Треск плоти, предсмертные вопли, хруст переломанных костей… тишина. Тяжелое смрадное дыхание отравляло воздух.
Но вот чудовище выбралось на берег и скрылось среди высокой травы и зарослей куманики. Все было кончено…
– Ная, проснись, утонешь.
Девушка распахнула глаза, взглянула на тормошащую ее Саю.
– Ты стонала, – извиняясь, произнесла Мышка.
– Признайся, что тебе снилось? Наверное, любовная сцена. Ты. Он. Ночь. Вы наедине и пылаете от страсти, – схохмил Тэзир. Остальные тоже смотрели с пошленькими улыбками.
Не отвечая, Ная провела по лицу мокрой ладонью. Призраки прошлого. Девушка думала, что распрощалась с ними навсегда в келье, но, видно, воспоминаниям показалось мало одной ночи. Слишком долго берегло их сердце. Кагар-Радшу прав, она должна оставить их здесь, в доме Памяти, чтобы жить и двигаться дальше.
Сая вновь коснулась ее руки, смущаясь, спросила:
– Боишься?
– Чего именно? – прищурилась Ная. Неужели сболтнула во время дремы лишнее?
– Испытаний. Никто не знает, что нам готовят колдуны. Поговаривают, не все дойдут до посвящения. Карей и Алишта точно выдержат проверку. Да и Кайтур. Они такие уверенные, смелые, не сомневаются ни в чем. О мальчишках я вообще не говорю. А мне почему-то боязно. Вдруг не смогу, испугаюсь чего-нибудь.
Наверное, прежняя Ная улыбнулась бы ободряюще девчонке, сказала бы добрые слова, что у той все получится и волноваться не о чем. Жаль, что она не прежняя. А может, наоборот хорошо.
– Когда я вошла в пещеру для раздумий, – произнесла она, разминая плечо, – то нашла на лежанке человеческие кости. Он тоже сомневался. Ты меня поняла?
Сая, закусив губу, понуро кивнула и ушла под воду по самую макушку. А Ная оглядела своих товарищей по испытанию. Не все дойдут до посвящения. Кто б сомневался. Сегодня колдуны расстараются. Слабаки им не нужны. Но кто сломается, потеряет хладнокровие? Она поглядела влево, на выглядывающую из воды рыжую макушку. Сая? Мышка пуглива и стеснительна, но порой такие мышки опаснее разъяренного медведя. Карей? Эта вряд ли, владеет собой отменно и колдовские знаки четко выводит. Алишта? Несмотря на миленькую внешность и разговоры о мужчинах – умна, хитра, осторожна. Кайтур? Тут и раздумывать нечего – отважна, как тигрица, и остра на язык, а боевой веер просто мелькает у нее в руках, не уследить. Ная развернулась в полоборота. Теперь мальчишки. Лидо – ловкий и хороший боец, но бравады больше, чем того мастерства. Арки – парень начитанный, среди ночи разбуди, тут же выдаст нужное заклинание, правда, в схватке слабоват. Тэзир – этот совсем непонятно как затесался в ученики к колдунам. Ему бы на дудке играть, да народ песнями и шутками веселить. Однако продержался же девять лет у колдунов. Значит, не так прост, было за что кормить. Витог – силен, упрям в достижении цели, погодой управляет, как ложкой за столом, тучи развести или ветер нагнать, что плюнуть. Так кто тогда? А если она? Остальные пробыли у колдунов дольше нее, и скорее всего, обходят в знаниях и мастерстве. Что, если придется столкнуться с чем-то, что ей неведомо и не по силам? Кости на лавке всплыли в памяти. Прочь сомнения! Если подобное произойдет, и она струсит, то тогда зря Незыблемая оставила ей жизнь. Нет, не зря! И сегодняшний день это докажет.
Едва Ная успела намочить волосы, как в купальню вбежали двое воронят, посыльные и младшие ученики колдунов. В руках они держали стопки свернутой материи.
– Вам велено передать, что омовение закончено. Вас ждут в Волчьем ущелье. Это одежда для испытаний.
Положив стопки на лавку, воронята убежали. В купальне на мгновение повисла тишина.
– Чего сопли жевать? – Тэзир громко высморкался. – Вытаскивайте из воды свои кочерыжки, пошли наставников веселить, – и первым вылез из ванны.
Остальные потянулись за ним.
– Вот и настал этот момент, – тихо вздохнула Сая.
Ная покосилась на девчонку. Первая? Скоро узнаем.
– Незыблемая, это же бабские тряпки. Как в этом двигаться и сражаться? – возмутился Лидо, рассматривая себя в новой одежде.
Наряд и впрямь имел довольно странный вид. Длинный, до пят, как рубаха, но невообразимо широкий, переходящий к низу в штаны и скрепляемый медными обручами на запястьях, в поясе и щиколотках. В добавление к нему шел из той же ткани платок, продетый в петлю на левом плече, и длинный шарф, предназначенный для обматывания вокруг головы.
– А никто и не говорил, что тебе должно быть удобно. Или наставникам следовало еще поинтересоваться, какое испытание ты предпочитаешь, и выполнить его за тебя? – съязвила Кайтур.
– Чем более ты скован и уязвим, тем труднее станет испытание, а победа окажется более заслужена, – произнес Арки.
– Они бы нас еще голыми заставили состязаться, – пробубнил с недовольством Лидо, закрепляя рукав браслетом.
– Я не против. Наши девочки такие милашки без одежды, – не удержался Тэзир от очередной остроты. За что получил от Алишты тычок по ребрам.
– А мне нравится эта одежда, несмотря на всю ее необычность, – Витог прошелся по купальне, привыкая к новому облачению, прислушиваясь к ощущениям. Взмахнул руками, вскинул вверх ногу. – И впрямь удобно. – Для проверки перекувыркнулся, присел.
Ная следила за ним с интересом. Надо же, казался неповоротливым увальнем, а на деле проворен, как кот. Она развернула свою стопку, прикидывая, где у наряда перед, где спина. Ткань казалась невесомой, точно птичий пух. Никогда прежде она не держала в руках такое тонкое нежное полотно. Только у Соарт были платья из похожей ткани: легкие, как ветерок, струящиеся, как вода в роднике. Даже боязно носить такую красоту.
Горячая ладонь легла ей на бедро.
– Помочь одеться? – прозвучал за спиной вкрадчивый голос Тэзира.
– Еще раз дотронешься, яйца отрежу, – пообещала она.
– Что за дикий вы народ, мархи. Чуть что, так сразу – яйца отрежу, – укорил ее, шутя, Тэзир.
– Могу руку, которой ты меня лапаешь.
– Дикарка ты, Найка, это дружеское прикосновение перед серьезным испытанием. Так все воины равнин поступают перед боем.
– Правда? – изумилась она. – А я слышала, что они пожимают другие места! – и сжала его причиндалы так, что Тэзир взвыл под гогот учеников.
– Пусти, сука бешенная, шуток не понимаешь?
– Шутить будешь, когда после сегодняшнего дня в живых останешься, а сейчас ручки побереги, пригодятся скоро. Волдыри, думаю, тебе не нужны? – для убедительности сложила пальцы щепотью и выстрелила огненной искрой.
Тэзир сглотнул. Прикрыв свое драгоценное место, отступил от Наи.
– Непонятливая ты. Всего-то ребят хотел повеселить, чтоб не волновались перед испытанием. А тебя угораздило все испортить. Обязательно о печальном говорить было?
Ученики сразу притихли, посуровели, по-настоящему осознав всю серьезность предстоящих испытаний. Молча вышли из купальни и цепочкой потянулись к Волчьему ущелью.
Наставники уже поджидали их там, устроившись на возвышении на деревянных скамейках. Впереди восседали главы четырех кланов: Призванный и трое Верховных, среди которых находилась одна женщина. Красота и опасность сочетались в ней, как в греющейся на солнце змее. Когда лучше следовать совету: «Не тронь – не укусит». Высокая стройная шатенка принадлежала к числу сильнейших колдунов и возглавляла женский клан, откуда прибыли Алишта с Кайтур. Невзирая на свой не молоденький возраст, Верховной удалось обмануть года и сохранить внешность цветущей, а осанку – грациозной. У Наи женщина сразу вызвала неприязнь. Необъяснимую и неосознанную. И дело вовсе не в девчоночьей зависти пред более опытной, превосходящей по красоте и силе, зрелой соперницей. Что им делить? А вот не пришлась к душе и все.
