Текст книги "Судьба-Полынь Книга I"
Автор книги: Марина Давыдова
Соавторы: Всеволод Болдырев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)
Стиснутое в кулаке вареное яйцо выдавилось мерзкой массой меж пальцев. Сая с недоумением уставилась на подругу.
– Что с тобой?
– Задумалась.
Уйти бы, не видеть их улыбающихся лиц, смотрящих, как могут смотреть только любящие друг друга люди. Понимая все без слов. А не положено покидать стол вперед наставников без разрешения. И видеть их рядом – мочи нет. И не понять, чего больше хочется. Завыть от тоски и обиды или зарычать от злости.
Ная схватила кубок, повернулась к Тэзиру с напускным озорством.
– Действительно, чего мы вечно соримся? Выпьем мировую?
– Вроде только что за это пили? – резкая смена ее настроения озадачила парня.
– Тогда за наше посвящение!
– За это не грех выпить, – они чокнулись, опустошили кубки. – Ты закусывай. Вино-то обманчивое. На вкус сладкое, пьется приятно, а с ног сбивает, – Тэзир заботливо протянул ей моченое яблоко.
– А знаешь, ты отличный парень. И почему я на тебя злилась? Ерничаешь, конечно, много. Но это пустяки, – девушка громко рассмеялась неизвестно чему.
– Так, может, прогуляемся после праздника, если ты больше не жаждешь прикончить меня?
– Может, и прогуляемся.
Ная пила много и веселилась, как никогда. Вела себя, по сути, как дура. Горло перехватывало от слез, а она смеялась безудержно каждой шутке Тэзира, не особо слыша их. Сая с удивление поглядывала на подругу и хмурилась, благо, не лезла с расспросами.
Привратница несколько раз бросала мельком взгляд на пару напротив. Скорняк не обращал на нее никакого внимания, о чем-то тихо разговаривал с Талеей и поднимал здравицы за глав кланов. «Зачем? Зачем ты отправился в мир мертвых на выручку, если тебе наплевать на меня?!» – хотелось крикнуть ему в лицо.
Она ощутила на плече ладонь Тэзира. Жаркую, страстную. И такой же шёпот на ухо.
– Ты точно огонь. Холодно без тебя, а вблизи обжигаешь. Но так хочется гореть в твоем пламени.
– А не струсишь? – она выпустила из пальцев маленькую искру.
– Испытай. У меня ведь свои секреты, как пламя приручить, не гася.
– И это как же?
– После праздника покажу, если не откажешься.
– Такое любой мужик показать может.
– Я не любой. – На ее хмыканье разгорячился. – Не веришь? Доказать? А слабо разделить единую чашу духа? Я готов. Хоть сейчас. А ты готова?
– Напугал, – фыркнула Ная. – Давай.
– Соображаете, что творите? – попробовал урезонить их Арки.
– В самом деле, не сходите с ума, – поддержала его Сая.
Но они были слишком пьяны, и еще сильнее распалены. Один – азартом. Другая – обидой. И не слышали слов друзей, не видели начинавших поглядывать на них с осуждением остальных Привратников. Тэзир наполнил до краев кубок вином, достал дирк. На рукояти красовался готовый к прыжку барс. Вернее зверя и не подберешь для характера балагура. Барс и есть барс.
– Довольно, это зашло слишком далеко, – перехватила его руку Кайтур.
– Не мешай! Не видишь, она испытывает меня, думает, я струшу. Ошибаешься, огненная моя! Сама пойдешь на попятную.
– Проверим? – Ная протянула ему нож для мяса.
– Смотри, назад пути не будет, не плачь потом, – Тэзир взял нож, обтер об рукав рубахи и с бесстрастным видом чиркнул по ладони, проложив длинную глубокую полосу. Порез сразу напитался кровью, багровые струйки побежали по коже. Балагур быстро сменил нож на дирк. Вот теперь самое сложное. Стараясь не упустить ни одной капли и не порезать кожу – оружие Незыблемой должно только лизнуть душу, коснувшись открытой раны, скрепляя договор силой, но не поранить плоти – парень осторожно собрал кровь на лезвие дирка. Она перекатывалась по нему от острия к рукояти и обратно, но не переливалась через край, удерживаемая колдовской властью клинка. Тезир опустил его в вино, быстро размешал, протянул кубок Нае. – Твоя очередь.
– Ты хоть будь умнее, – постаралась достучаться до подруги Сая.
Безуспешно. Хмельной кураж затмил разум, сделав невосприимчивым к чужим словам. Ничто не имело смысла, кроме спора и желания доказать смелость.
На попытку Арки выбить кубок из руки, прорычала, осадив взглядом:
– Не лезь!
Книгочей дернул рассерженно подбородком, махнул рукой и отвернулся.
– Незыблемая с вами! Два придурка! Нравится своими жизнями играть – играйте. Потом не пожалейте.
Ная пропустила его слова мимо ушей. По примеру Тэзира обычным ножом полоснула по ладони, дирком собрала выступившие капли и размешала в вине с кровью балагура.
– Идешь дальше или на этом запал кончился? – спросила с вызовом.
– Иду! – выпалил Тэзир.
– Витог, останови их! – воскликнула Кайтур.
Но сидевший с повязкой на глазах парень остался безучастен к выходке друзей. Его мысли блуждали в своем мире. Миска перед ним стояла чистой, а кубок пустым.
Балагур придвинулся, произнес заклинание слияния, выпил половину вина, с усмешкой протянул Нае. В глазах играли лукавые искорки. Ах, он сомневается. Думает, ей слабо.
Девушка повторила слова и залпом осушила кубок. Внезапно она очутилась в крепких объятиях Тэзира. Парень притянул ее к своей груди так, что не вздохнуть. Одной. Только вместе. Его вдох – ее вдох. Ее выдох – его выдох.
– А теперь скрепим ритуал? – Прошептал он, и впился в губы поцелуем.
И тут Ная увидела глаза Скорняка. Застланные хмарью, как в снежный буран и столь же холодные, отчужденные. Незыблемая, что она натворила! Хмель сразу выветрился из головы, явив картину совершенного безумства. Чаша слияния. Ритуал, на который решается не каждый и лишь в крайних случаях. Он даже подвергался запрету, потому что души, исполнивших его, прочно соединялись, и каждый чувствовал все происходящее с напарником: истекал кровью, кричал от боли. Если гиб один, через некоторое время угасал от пустоты в душе и другой. Слившиеся были опасными бойцами, способными передавать в бою друг другу силу, и в тоже время уязвимыми, пострадай один из них.
Девушка в отчаянье оттолкнула балагура и только сейчас заметила повисшую за столом тишину.
– Кажется, кому-то вино ударило в голову! – рубя словами воздух, произнес Призванный. – Вы не Привратники, если ведете себя как дети, а опасный ритуал для вас – забава. – Он грохнул кулаком об стол. – В круг! Пусть поединок выбьет из вас дурь. До первой крови!
– До первой крови! – гаркнули хором остальные колдуны, по обычаю вонзив в столешницу ножи.
Это был позор! Легче прыгнуть в пропасть, чем терпеть такой стыд. Ее отстегали словами, точно несмышлёное дитя и ткнули носом в угол. Шесть лет учебы перечеркнула одна глупость.
Ная на деревянных ногах поднялась со скамьи, вытащила «Сестренок», вышла на площадку перед столами. Напротив встал Тэзир. Девушка была готова убить гаденыша. Все из-за него! Теперь Скорняк презирает ее. Даже не смотрит в их сторону, потягивает увлеченно вино, будто сейчас нет ничего важнее этого.
– Ну что, станцуем перед наставниками? – крутанул в руке чекан Тэзир. Ему было все ни почем: не пугал ни гнев Призванного, ни безумный поступок, свершенный ими, ни потерянное уважение. Для него все потеха. Нае захотелось стереть самодовольную ухмылку с его лица. – Прежде, чем ударить, огненная моя, не забывай – мы теперь едины.
– Не забуду, – пообещала она холодно.
Они двинулись по кругу…
Барабанный бой разогревал кровь. Помогал поймать ритм, собраться, отстраниться от бурливших чувств, мешающих мыслить трезво. Быстрый взгляд выхватил из толпы рассматривающего свои руки Скорняка и прижимавшуюся к его плечу Талею.
«Брось! Оставь! Забудь про них… Думай о бое. Пусть останется только злость. Холодная, ждущая своего мгновения, чтобы ужалить, наказать…»
– Не трясись, – покачивая чеканом, промолвил Тэзир. – Больно не будет. Ну, если и будет, то совсем чуть-чуть.
Он воспринял ее дрожь за страх? Болван!
Девушка в три широких шага обогнула зубоскала, сделала ложный выпад в плечо. Отступила. Сменила ритм шагов, увеличив скорость. Так сложнее атаковать, целиться, но и достать ее непросто. Она быстрее, ловчее…
Тэзир несильно пнул ее в голень, стараясь сбить с шага. Ная легко увернулась.
«Бум-бум-бум…»
Воздух вибрировал барабанным гулом.
«Бум-бум-бум…»
Вторило ему биение крови.
Шум в ушах. Злость. Промокшая от пота одежда. Весь мир – круг площадки. В этом месте нет никого, кроме врага. Все, что разделяет их – несколько шагов.
Ная двигалась стремительно. Кружила. Запутывала. Делала выпады. Отскакивала. Но стоило признать – Тезир тоже был хорош. Чеканом владел мастерски. Все ее удары предугадывал, словно знал о них заранее. Захотел бы, давно достал ее, но мерзавец играл, как кот с мышкой. И это бесило.
Рывок навстречу противнику, «сестренки» замелькали в руках, заставив парня отступить. Еще напор – и он будет прижат к скале. Ладонь с одним из кинжалов уже летела вперед. Лезвие почти коснулось довольной до нельзя рожицы Тезира, как вдруг он ускользнул. Как – непонятно. Качнулся вправо, а сам нырнул под левую руку.
Ная промахнулась. Промахнулась сильно и глупо, сбилась с шага, потеряла равновесие. Недопустимая ошибка! Лезвие чиркнуло по скале, выбив сноп искр. Теперь она оказалась загнана в ловушку. Отступать некуда. А у балагура отличная возможность поквитаться. Но вместо разящего удара ей достался обидный шлепок ладонью по попе.
– Мне нравится этот бой! – прошептал Тэзир, прижав к себе противницу. – Полезно. Приятно. Весело.
Девушка отмахнулась, угодив оголовьем кинжала парню в предплечье. Попала хорошо, жестко. Пользуясь замешательством противника, всадила каблук ему в голеностоп. И сама вскрикнула, согнувшись пополам от боли, пронзившей ногу и вмиг онемевшую руку. Вот и цена их глупости. Боль одного стала боль второго. И как теперь набить балагуру морду?
– Что? Понравилось? – язвительно поинтересовался Тэзир, потирая плечо. – Впредь думай, когда бьешь.
Наверное, со стороны это выглядело занимательно, как два, воспринимающих себя будто одно целое, дурака пытаются пустить кровь друг другу. Потому как за столами стихли все разговоры, а наставники следили за поединком с немалым интересом. Да кто в том виноват, кроме нее с балагуром?
Ная вывернулась. Ушла в сторону с ударом, который кое-как ухитрился отразить топорищем Тэзир. Будь он менее проворным и сильным – остался бы без пальцев. А так, отвел одну из «сестренок» в сторону, от удара второй ушел.
– Взбесилась? – Лицо парня покрылось капельками пота.
Ная снова набросилась на него. И плевать, что, пусти противник серьезно в ход чекан, кинжалами она не сумеет защититься! Но Тэзир пока предпочитал играть на публику. Больше не давал ей порвать дистанцию, все наскоки встречал жестко, и всякий раз умудрялся выставить Наю дурочкой.
От мыслей, что весь этот балаган видит Скорняк, девушка потеряла над собой контроль. Швырнула одну из «сестренок» в противника. Смерть пролетела в трех пальцах от него, застряла в кадке с мочеными яблоками.
Тэзир на мгновение оцепенел, понял, что игра давно превратилась в нечто более опасное. А для его противницы и не была игрой с самого начала. Парень перестал ухмыляться и болтать.
И сделал то, что мог сделать гораздо раньше.
Загнав Наю в угол, несильно зацепил острой стороной чекана по бедру. Всего лишь царапина, но достаточно глубокая, чтобы кровь пропитала легкую ткань. В тот же миг кровь выступила и на бедре балагура, хотя его и не коснулась сталь «сестренок».
– Бой окончен! Кровь пролита! – провозгласил Кагар-Радшу, встав с места. Оставшись глухой к словам Призванного, Ная кинулась на Тэзира, сбила с ног. Оседлала, замахнулась кинжалом… Порыв ветра сбросил ее с противника. Тут же навалилась невидимая тяжесть, буквально вжав в землю.
– Ная, хватит! – громыхнул Кагар-Радшу. – Я сказал – бой окончен!
Девушка с замиранием сердца повернула голову, боясь увидеть осуждающий взгляд Скорняка. Но увидела то, что ранило сильнее позорного поражения.
Пустующее место на скамье и исчезнувшие со стола два глиняных кубка и большой кувшин.
Она закрыла глаза, загоняя боль вглубь себя. Медленно поднялась, согласно правилам, поклонилась Тэзиру, затем главам кланов и всем остальным, кто следил за боем. После чего покинула празднество, спеша скрыться в темноте.
Светившееся окошко воспринималось как пощечина. Наверное, следовало утереться и уйти, кусая в обиде губы, но сегодня, видно, день такой – совершать глупости. Ная бесшумно прокралась по тропе к дому, прижалась спиной к стене. Ночь стояла душная, и дверь была приотворена, бросая на землю полосу света. Подойти ближе – выдать себя. Впрочем, ей и здесь все прекрасно слышно. Скорняк с Талеей от души смеялись, что-то обсуждая. Уж не ее ли поединок с Тэзиром? Но даже не это вызвало горечь, а смех Скорняка. Прежде ей ни разу не приходилось видеть его смеющимся, а тут и побрился ради Талеи, и веселится – словно совсем другой человек. Теперь понятно, почему он ее выпроваживал, кого ждал. Девушка прислушалась, о чем они говорят.
– Пять лет прошло с последней встречи, а ты все такая же неунывающая хохотушка.
«И разговаривает с Верховной, не как со мной – сухо, а нежно!» – продолжала бередить себя Ная ревностью.
– Мог бы и приехать, проведать старую подругу. – «Ну да, подругу, как же!» – У нас тоже достаточно красивых, способных девочек, требующих твоего внимания, как ваша… как там ее… Ная. Одаренная, кстати, малышка.
Привратница напряглась. Ногти вонзились в ладони. «Сладкоголосая сука. Медом изливается, а сама ужалить норовит…»
Скрипнула скамья, раздались шаги по комнате. Затем послышался звук льющейся жидкости.
– Еще вина?
– Нет, хватит с меня. Да и ты достаточно сегодня выпил, больше обычного. Тебя так расстроил тот мальчик, что разделил с твоей подопечной чашу единения душ?
– Она не моя ученица – Кагара. Он ее готовил.
– Но погружал-то ее ты, дав захватить столько силы Незыблемой, сколько она смогла вместить. Дыхание Даады пропитало ее так, что оторопь берет… Знаешь, она чем-то напоминает Талкару. Такая же целеустремленная, отважная, не довольствующаяся малым, изворотливая и пылкая. Не находишь?
– Нет, – раздраженно ответил Скорняк. – И вообще не понимаю, к чему ты завела этот разговор.
– Не понимаешь? – ласковый голос Талеи зазвенел сталью. – Так я объясню, старый друг! Тешься, с кем хочешь. Но опять вытаскивать тебя полуживого из мира мертвых с новыми седыми прядями волос я не желаю. Мне хватило прошлого раза. Надеюсь, тебе тоже.
– Твое беспокойство напрасно. Этого не повторится.
– Хотелось бы верить. Я не слепая, Радкур. И видела, как ты смотрел на эту девочку. В ней огонь. Это манит. Но и сжигает. Не забывай об этом.
– Ты волнуешься обо мне, как и раньше, – натянуто рассмеялся Скорняк.
– Нас стало слишком мало, а времена наступают черные. Боюсь, скоро придется бросать жребий. Ладно, мне пора. Была рада тебя повидать.
– Я тоже. Береги себя.
Ная отпрянула за угол дома в гущу темнеющих кустов. Дверь отворилась шире и из света в ночь вышли Скорняк с Талеей.
– Помни, ты обещал, – Верховная начала спускаться по тропе. Он некоторое время смотрел ей вслед, потом повернулся к кустам.
– Долго собираешься там прятаться? Выходи уже.
– Как давно ты знаешь, что я здесь? – со смущенным видом выбралась из зарослей Ная.
– С самого начала.
– Я что, топаю, как горный медведь?
– Нет, ты крадешься, будто снежная кошка. Но я всегда почувствую тебя рядом. Я погружал тебя, а это оставляет отпечаток.
– А Талею ты тоже погружал?! – вырвалось у нее гневно.
– Она просто старый друг.
– Тогда она очень-очень старый и близкий друг, судя по тому, как увивалась вокруг тебя.
– Ты права: очень старый и близкий, – улыбнулся он. – А вы неплохо смотрелись вместе с этим мальчиком… в кругу. Интересное было зрелище.
Ная вспыхнула, стыд ожег щеки.
– Рада, что повеселила, – оттолкнула его с дороги, намереваясь уйти. Внезапно сильные руки обхватили ее, оторвали от земли и вжали в стену дома.
– Какая же ты глупышка, Ная, – прошептал Скорняк, припав к ее губам поцелуем.
Девушка опешила, но стоило ей потянуться к нему, прижаться теснее, он тут же разорвал волшебство: отстранился, уткнулся со стоном лбом в стену.
– Талея права, я слишком много выпил. Ступай к себе.
– Но как же… – пролепетала она растеряно. – Я думала…
– Пожалуйста, послушайся меня. Иди спать. Завтра поговорим.
Походкой уставшего человека Скорняк скрылся в доме. Ная постояла еще немного, закусив губу, чтобы не расплакаться. Как понимать его поступок? Это было насмешкой или порывом долго сдерживаемых чувств? Взглянула на темное окно и зашагала вниз по тропе к селению. Завтра. Завтра они, наконец, поговорят откровенно и определятся в своих отношениях.
Глава 21 Ильгар
Поселение плотогонов было крошечным. Небольшие домики с камышовыми крышами крепились на просмоленных сваях над водой, соединяясь между собой узкими мостками. Юркий народец совсем не боялся водяной толщи, что шумела, пенясь, под настилом и вокруг опорных столбов.
Те же столбы служили каркасами для рыболовных сетей и креплением для канатов, удерживающих многочисленные плоты и плоскодонки.
Настоящих воинов здесь почти не было. Гарнизон из десяти жнецов да дряхлый жрец, ослепший на один глаз. Впрочем, в деревне хватало острог и трезубцев, а кое-кто умел пользоваться луком и пращой, так что разбойники и прочие тати обходили поселение стороной.
Как удалось выяснить у старейшины: подобных деревушек разбросанно по устью Нарью великое множество. И чтят в них только одно божество – саму реку. Она кормит, дает жизнь, случается, даже карает… Но на то она и река, часть изначальной стихии, могучая и бесстрастная.
Среди жителей встречались курчавые, русые, светловолосые мужчины и женщины. У народов Нарью существовал обычай – находить себе пару не в родной деревне, а уплывать за ней в самые далекие поселения.
– Кровь не должна застаиваться в жилах, – говорил, улыбаясь беззубым ртом старейшина, – как не должна заставиться река. Иначе протухнет.
И он прав – так думал Ильгар, уплетая копченую рыбу за грубо сколоченным столом. Ему доводилось видеть глухие деревеньки, где многовековое кровосмешение порождало калек, слабых на голову и даже настоящих чудовищ, которых убивали в люльках.
– Спасибо за гостеприимство и доброту, – поблагодарил Альстед. – Мы, верные слуги Сеятеля, ценим это.
– И мы ценим то, что дает нам ваш предводитель, – кивнул старейшина. Он взял с деревянного блюда золотистую лепешку, положил на ладонь. – Прошлой осенью, когда морозы ударили рано, к нам по течению поднялся плот из Окуня. Привезли десять мешков муки и разных круп. Зимой, когда рыбы стало мало, мы не голодали. Вот этот хлеб – залог нашей дружбы.
Он преломил лепешку и протянул большую часть Дарующему…
Ильгар лежал на подстилке из камыша, завернувшись в плащ и положив под голову скатанное одеяло, и думал о том, как поступить с Даном.
Варлана по-прежнему была не в себе, не узнавала сына и дважды порывалась выцарапать глаза Тагль. Вначале десятник хотел оставить мать и сына в деревне, снабдив плотогонов декоктами эйтаров, но Дарующий намекнул, что не стоит спихивать на речной народ такую обузу. «Хлебный союз», как назвал его Альстед, слишком хрупок, чтобы приказывать речникам кормить и ухаживать за Варланой и сыном, а местные обычаи по-своему жестоки. Сильно больных людей попросту укладывают в лодки, дают небольшой запас еды и питья, после чего оставляют решать Нарью, что будет с несчастным человеком. Иногда больных могли приютить в иных поселениях и вылечить, если так угодно судьбе, но чаще всего река забирала жертву. Это считалось делом угодным.
Выход все-таки нашли – женщину взял на попечение подслеповатый жрец. Но лишь женщину, так как мальчик стал бы лишним ртом. Он не умел ловить рыбу, никогда в жизни не плавал на лодке, а большой воды откровенно побаивался.
– Взял сосунка – возись теперь с ним, – проворчал Альстед.
Выход напрашивалось лишь один, и десятнику он не нравилось. Разлучить мать с сыном… это жестоко. А разлучить сына с больной матерью, которую лишь чудом удалось вырвать из лап костлявой – жестоко вдвойне. Но куда деваться?
Выбор сделан, и сон, будто дожидаясь этого мига, набросился на Ильгара и утащил в мир кошмаров.
Жнец провалился в царство черной мглы, где шелестящие голоса заставляли оглядываться в страхе, а таившиеся в развалинах городов и невероятных размеров башен тени – хвататься за кинжал. Инородная сила угнетала. Он никто здесь. Пыль. Прах. Изучающий взгляд самой тьмы жег спину. Не покидало ощущение, что душа раздвоилась и одна ее часть находится в страшной опасности.
Выбившись из сил, задыхаясь от злости, эта часть шла навстречу смерти. Нечто истощало ее, но холодная ненависть придавала силы. И вот, когда, казалось, гибель неминуема, неожиданно пришло избавление.
Ярким огоньком в беспросветном мраке, оно вывело из западни. К свету и жизни.
Утром десятник ощутил себя древним старцем, разбитым параличом. Будто всю ночь по нему топтался разъяренный бык. Рубаха насквозь пропиталась потом. Слюна стала темного цвета, вязкой, как пепла наелся.
От воспоминания о взгляде из мрака сердце ускорило ход.
Ильгар вытащил и сжал перчатку. Закрыв глаза, призвал образ Рики. Ее добрые глаза и теплая улыбка развеяли тревогу. Вернулось спокойствие. Что бы ни значил сон, чем бы ни являлся – это всего лишь сон, и поддаваться беспричинному беспокойству не стоит.
Десятник поднялся с лежанки, направился к ушату. Холодная вода и терпкая настойка из цветков прибрежных растений вдохнули в него жизнь. А горячая студенистая уха прибавила сил. Он почувствовал себя отдохнувшим и… защищенным.
Для них выбрали большой, крепкий плот.
Припасы отряда пополнились мешками с сушеной и копченой рыбой, бурдюками с водой и настойкой, что так пришлась по вкусу десятнику.
Вынужденная разлука с матерью Дана расстроила. Все утро мальчик провел рядом с Варланой, гладил ее руки, шептал ласковые слова.
– У нас нет выбора, – Ильгар присел рядом, взглянул ребенку в блестевшие от слез глаза. – Я бы с радостью оставил тебя здесь или отправил вас в Окунь. Но твоя мать не выдержит путешествия по реке.
– Понимаю, – ответил Дан. – Но мы вернемся сюда? Я увижу ее снова?
– Конечно. Заберем на обратном пути. Обещаю.
Стоило мальчишке ступить на плот, как печаль испарилась, морщины на лбу разгладились, а потускневшие глаза заблестели веселым огнем. Он поставил свою вазу рядом с припасами, и отправился надоедать бесконечными вопросами бойцам.
Отвязали чал, Нарю подхватила плот и увлекла туда, где восходило солнце. Когда деревня исчезала из виду, десятник убрал перчатку в потайной карман.
Было светло и грустно на душе. Приятно сознавать, что кто-то ждет тебя… но ждет ли? Он надеялся, что Рика тоже думает о нем. Этого достаточно, чтобы сделать ради возвращения все.
Сплав по реке стал самым приятным отрезком за всю дорогу. Хватало двух человек с шестами, чтобы держаться в стремнине, а остальное Нарью делала сама. Ни камней, ни опасных порогов не было. Русло еще три столетия назад расчистили плотогоны и жители Окуня. Первые две ночи все-таки останавливались у берега, выбирались на сухое. Потом, когда пообвыкли, плыли даже впотьмах. Мимо проносились деревеньки, одинокие хижины и крохотные поселения. Народ в них обитал добрый, приветливый. Дважды к ним подплывали на плоскодонках речники и забрасывали на плот, нанизанных на леску сушеных рыбин или мешочки с орехами.
Вдоль берегов тянулись леса. Темные, мрачные, но притягательно-красивые. Дубы, грабы, вязы. Они сторожевыми башнями нависали над водой. Редкие ивы роняли слезы в Нарью, протянув ветви к потоку великой реки.
Люди отдохнули, Ильгар разрешил слегка увеличить вечернюю порцию вина. Воинам следовало расслабиться. Из-за телеги и мулов свободного места оставалось впритык, но никто не роптал. Справление естественных нужд неотесанные солдаты превратили в своего рода соревнование.
А вот кто чувствовал себя неуютно, так это эйтары. Эльм даже просил причалить к берегу. Следопыты выбирались на землю, подолгу ходили вокруг деревьев, валялись в высокой траве, как молодые котята. Выкапывали клубни редких растений, бережно укладывали в мешочки с грунтом. Возвращались посвежевшими, веселыми.
Воины и жрецы смотрели на них с улыбкой. Странный был народ. Удивительный.
Но вот пришло время остановиться.
Пара плотогонов, орудующих шестами всю дорогу, помогли отряду сгрузить вещи. С мулами провозились почти до заката. Животные никак не хотели сходить на берег. Тагль пришлось окурить их успокаивающим дымом валерианы, боярышника и еще какого-то неизвестного растения. Из-за воскурений и возни с пучками сушеных трав, жрица сама постоянно пребывала в довольно странном состоянии, между сном и явью.
Речники погнали плот к Окуню. От монет, предложенных Дарующим, отказались. Уверяли, что легко поменяют плот на пару лодок и к новолунию поднимутся по течению в родную деревню.
Отряд же разбил лагерь. В ту ночь никто не получил ни капли вина. Ильгар усилил дозоры и запретил разжигать костер. Они пришли на чужую землю, куда свет Сеятеля пока не добрался.
– Прям как на войне! – хмыкнул Партлин, раздавая воинам сушеных рыбин. – Чую, наденем скоро брони.
– Это опаснее войны, – буркнул Альстед. – Мы одни здесь. Никакой помощи не будет, случись чего. Так что ваш десятник прав – осторожность превыше всего. Не следует переоценивать себя. Мы – капля в море Армии. Сгинем здесь, никто горевать не станет. Отправят еще десяток. И будут отправлять до поры, пока Совет Дарующих не получит того, чего хочет.
– А что им нужно здесь? – спросил Барталин. – Сколько себя помню – Сеятель держался в стороне от болот, лесов и гор, где живут кланы колдунов.
– Он и сейчас держится, – заметил Дарующий. – Но если закрывать глаза или отворачиваться – опасность не исчезнет. Рано или поздно мы должны столкнуться с теми, кто живет в болотах и горах. Для того и нужна разведка, чтобы не случалось провалов. Однажды отряды уже пришли в горы. Там полегло много народу, и все без толку.
– Резонно говоришь, – кивнул Эльм. Взгляд его был затуманен. – Но топи… это иное. Колдуны – люди. Пусть и сроднившиеся с чем-то темным, но все ж таки люди. Мать-земля, Ваярия, не отвергла их. То, что обитает в болотах, чуждо самой природе.
– Я знаю слишком много, чтобы добровольно идти туда. Но привык делать то, чего от меня требуют, и не задавать лишних вопросов.
– А мы не привыкли, – Крапивка покачал головой. – Сеятель всегда просил нас об одолжениях сам, по-дружески, а не приказывал устами своих последователей. В этот раз мы не получали просьбу. Нам приказали. Кто скажет, почему это произошло? Быть может, великий человек чувствует, что мы не согласились бы прийти сюда по доброй воле?
Повисло неловкое молчание, которое нарушил Ильгар.
– Позволь вопрос. Что такого сделал для вас Сеятель? Вы так привязаны к нему.
– Он изменил нас. Вернул к истокам. Научили ценить то, что никто не ценит. Он меняет мир.
Лес был старым.
Ветви сплетались над головой в шатер, землю устилали сухие листья. Тропинок здесь не было. Двигался отряд медленно, все чаще пропуская вперед эйтаров. Они находили участки чистой земли между деревьями, чтобы могла проехать телега, и скорость движения отряда снизилась незначительно.
Ильгар чувствовал себя в лесу как дома. Крылось нечто родное в этих мрачных логах, густом подлеске, шуме листвы и чириканье птиц. Словно вернулся в детство, которое так старательно забывал последние годы. Но голову занимали мысли об отряде и долге… Рике… и о том, с чем придется столкнуться в топях. Времени для грусти не оставалось.
Днем в густой тени было прохладно. Хватало и родничков, питавших столетние дубы-исполины, и дающих жизнь буйной растительности, вроде бузины или куманики. Повсюду сновала самая разная живность, и отряд постоянно имел про запас свежее мясо. Путники видели огромные заброшенные гнезда в ветвях, шалаши в зарослях и даже землянки. Иногда встречались охотничьи метки, старательно высеченные на жесткой коре.
Край был диким, но отнюдь не безжизненным.
Тафель освободился от лубка, и осторожно разрабатывал руку, сжимая и разжимая в ладони клубок упругой лозы. Когда Тагль разрешила взять лук, воин каждую свободную минуту занимался тем, что всаживал стрелу за стрелой в деревья и пни.
Его обязанности по уходу за мулами легли на плечи Дану. Мальчишка справлялся хорошо, был заботлив, и вообще, приносил отряду пользу. В свободное время кашеварил с Партлином или ходил с эйтарами на прогулки в чащу. Дан помогал собирать корни, почки и бутоны удивительных растений.
– Зачем вам столько зелени? – спросил как-то на привале Барталин, попыхивая любимой трубкой. – Ваши баулы и так битком набиты травой.
– Наш народ собирает растения со всей Ваярии, – ответил Крапивка. – Женщины и дети возделывают землю, ухаживают за саженцами и готовят припарки, декокты и настойки самых разных свойств. Мы строим парники, а в пещерах выращиваем самые нежные растения, которым даже солнечный свет не нужен. Наши края пестрят разнотравьем. Нигде нет и не будет ничего подобного, потому что только эйтары понимают Мать-землю.
– И поэтому вы собираете всякую мелочь тут? – удивился Гур.
– Конечно, – ответил Эльм. – Мои сородичи никогда не бывали в этих лесах. И, надеюсь, больше сюда никогда не придут. Единственная причина, по которой лично я согласился идти к болотам, – возможность собрать образцы редчайших растений. Для меня это великая честь и награда – принести новые саженцы в наш настоящий дом.
– Хочешь вернуться на родину? – удивился Дядька. – Не в Сайнарию?
– Нет. Я устал от города. Не могу и не хочу больше. Вернусь в родной край с саженцами, а большего мне и не нужно. Разве что еще раз покину родину, чтобы взглянуть на Ландгар. Говорят, осенью там цветет либбель – единственное в своем роде дерево.
– Так и есть, – кивнул Альстед. – Цветет. В короткий промежуток времени между иссушающей жарой и холодами оно покрывается мелкими цветами всех цветов радуги, что мерцают в ночи.
– Верно, – подтвердила Тагль. – Продолжается это чудо чуть больше недели. То время свадеб, время любви…
Ильгар проснулся посреди ночи. Он был рад вырваться из кошмара, полного неясных образов, беззвучного ветра и темноты. После нее даже лесной сумрак казался жидковатым.
Лес выглядел непривычно тихим. Замершим. Воин ощущал на своем влажном от пота лице дуновение ветра, но не скрипели ветви, не шелестели таинственно листья. Лишь негромкое потрескивание поленьев в костре нарушало тишину, да кто-то из бойцов заливисто храпел.
Послышался шорох шагов. Десятник вскинулся за мгновение до того, как Нур коснулся его плеча.
– Чего подкрадываешься, да еще так неумело, увалень?
– Брат видел тени в лесу, – ответил здоровяк. – Там кто-то есть. Пока не нападают, но снуют туда-сюда.
Выругавшись, Ильгар встал с лежанки, ухватил топор.
