Текст книги "Судьба-Полынь Книга I"
Автор книги: Марина Давыдова
Соавторы: Всеволод Болдырев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)
Глава 17 Ильгар
Дорога петляла между холмами, огибала яры и речушки, коих в этой местности имелось великое множество. Буйство сочной зелени радовало глаз, особенно после унылых городских улиц и каменных громад Сайнарии. Припекало солнце, небо ослепляло голубизной, а редкие перистые облачка лишь прибавляли ему шарма. Ильгар чувствовал себя свободным и счастливым. Правда, легкий оттенок грусти преследовал его целый день, но это даже хорошо.
Скакунов решили оставить в Сайнарии – следопыты сказали, что так будет лучше. Десятник осмотрел свое воинство. Он считал его именно своим, несмотря на присутствие Дарующего и жрецов…
Следопыты за городом преобразились. Стали веселее, разговорчивее и уже не плелись, как сонные мухи. Эйтары – невероятно интересный народ. Поговаривали, что клан следопытов одним из первых по собственной воле встал под знамя Плуга. И даже их бог – чудовище с человечьим телом и волчьей головой – присягнул Сеятелю, за что был помилован и сослан куда-то на восток. Женщины эйтарки славились знахарством и долголетием, мужчины чувствовали и понимали природу, как никто другой в Гаргии. Ильгару новые спутники казались удивительными. В грубошерстной одежде, венки из вьюна на головах, предплечья обмотаны лозой. Из оружия – только кинжалы с костяными рукоятями. Длинные волосы, окладистые бороды. Лица морщинистые, но глаза молодые и у всех – ярко-зеленые. Эйтары не затевали споров, никогда не повышали голосов и могли подолгу размышлять, разглядывая какой-нибудь обомшелый валун или пучок придорожной травы.
Воины десятка на их фоне смотрелись устрашающе – с рогатинами, луками, топорами и кинжалами, в кирасах и стеганках. Правда, двигались бойцы не так легко. Местность пока позволяла гнать вперед телегу груженную палатками, снаряжением и снедью. Когда выберутся на бездорожье – придется все взваливать на плечи.
Жрецы шли с невозмутимым видом, готовые безропотно отмахивать лигу за лигой. Рядом с ними шагал Дарующий. Лысый, как яйцо, очень высокий и болезненно худой. На узком лице выделялись бородка клинышком, длинный острый нос и крупные глаза. Альстед еще не облачился в доспехи, предпочитая вышагивать в поношенном и перепачканном оружейным маслом дублете, льняных штанах и высоких сапогах. Поодаль шел погруженный в себя Ромар. Его свободные светлые одежды скрывали фигуру, а на шароварах серебрилась затейливая вышивка. Меч на длинной деревянной рукояти он носил в заплечных ножнах. Волосы, заплетенные в сотни тонких косичек, были стянутые в пучок на макушке и подвязаны пестрой лентой.
Слишком много непохожих друг на друга людей в отряде. Тяжело пускаться в дальний путь с человеком, о котором ничего не знаешь, зато расставаться проще, и поскольку смерть в болотах может подкарауливать за каждым деревом, в каждом бочаге и на каждой кочке, это даже хорошо…
Едва сгустились сумерки, Альстед приказал выбирать место для ночевки. Один следопыт нашел подходящую балку, поросшую мягкой травой и невысоким кустарником. Быстро расставили дозорных, развели костер, состряпали похлебку и расселись вокруг огня. Обменивались шутками, обсуждали всякие мелочи и перипетии предстоящего пути. Лишь чернокожий защитник Дарующего сидел спиной к костру. В оловянной миске исходила паром похлебка, но Ромар посвящал все внимание полировке широкого клинка.
– Странный тип, – буркнул Тафель. – Глазищами сверкает, да бормочет на непонятном языке… не нравится он мне.
– Давай, вызови и его на бой, – ухмыльнулся Барталин. – Давно по морде не получал? Торгаш ничему тебя не научил?
– А что? Вот не болела бы рука…
– Силы некуда девать? – спросил Ильгар. – Так я тебя на всю ночь в дозор отправлю! Пройдешься, разомнешь косточки.
– Нет уж. Благодарю покорнейше. Сегодня размялся так, что до сих пор спина болит.
– Тогда не болтай языком, как корова боталом! – рыкнул на него Дядька. – Это защитник Дарующего. За красивые глаза или затейливую прическу им не становятся.
Ромар сам попросился в дозор, хотя Ильгар не собирался привлекать его к повинностям такого рода. В компанию ему отрядил Нура, решив, что двум молчунам проще поладить. Да и будет кому приглядеть за чернокожим. Все-таки чужой человек, мало ли что вздумает выкинуть…
Чем ближе подходили к руслу Елги, тем живописнее становились края. Равнины сменяли дубравы и лесистые холмы. Дважды встречались сверкающие на солнце озерца, окаймленные ольховником и поросшие камышом. Разнообразие пейзажей могло поразить даже бывалого путешественника.
Вместе с природой преображались следопыты. Ильгар никогда бы не подумал, что слухи о них окажутся правдой: чем в более дикие земли углублялись эйтары, тем сильнее становились. Десятник готов был поклясться, что вся четверка раздалась в плечах, морщины на сосредоточенных лицах разгладились, а в бородах и космах поубавилось седых волосков. Но самое удивительное, что странные венки на их головах и не собирались увядать.
Дичи было много, погода радовала, и отряд за три дня покрыл больше лиг, чем планировалось. Земли раскинулись плодородные, пару раз встречались дикие яблони, чьи ветви ломились под весом сочных, румяных плодов. Воздух гудел от насекомых, остро пахло цветами и медом.
Со слов Эльма-Крапивки, старшего из следопытов, скоро они должны выйти к большой языческой деревне Овраг. Тамошний люд давно и по-доброму принял Сеятеля, но от своих традиций не отказывался. Местные боги препятствия Армии не чинили, а землепашцы присылали обозы с мукой, пшеницей и ячменем в лагеря и горные заставы. Словно в подтверждение слов эйтара, земли, где властвовала девственная природа, уступили место возделанным полям. Кое-где виднелись навесы из полотна и досок, сараи и крошечные халупы. Но людей – ни души. Ночью, когда отряд свернул с дороги в поле, кто-то из жрецов заметил, что не стрекочут цикады. Непривычная тишина настораживала, Ильгар решил усилить дозоры и приказал не разжигать костер. Ночь переждали относительно спокойно, лишь Кальтер отчего-то уверовал, что слышал шорох и бормотание в полях. Даже вызвался в дозор, хотя его смена была прошлой ночью.
Следующим утром произошло знаковое событие – жрецы наконец-то переоделись в привычные белые одежды, обулись, после чего связали бурые рубища в один узел и положили в старый мешок. Траурное облачение предстояло предать огню.
Отряд вернулся на тракт и совсем немного продвинулся на запад, когда зоркий Морлин заприметил раскинувшуюся вдоль глубокого и неимоверно длинного оврага деревушку.
– Зажиточное место, – хмыкнул Тафель. – Каменных домов больше, чем срубов и избушек. Гляньте-ка! У них крыши черепичные! Хорошо устроились.
– Потому что трудятся в поте лица, – сказал Унгрен, темноволосый и плечистый жрец, – а не только принимают дары от земли и природы. Здешние демоны покорно служат Сеятелю. Их сила питает почву. Видишь, вон там яблоневый сад? Он плодоносит дважды в год…
– Слишком тихо. Собаки не лают. Подозрительно, – перебил его Ромар, заставив всех насторожиться, внимательнее вглядеться в россыпь домов.
Чернокожий расчехлил странное оружие. Дарующий приотстал, занимая место за спинами жнецов и своего стража. Поселение выглядело вымершим. Ни души на улице, двери домов нараспашку. Ветер донес тошнотворный запах гнилого мяса.
– Луки к бою! – скомандовал Ильгар. – Гур, Тафель! Остаетесь возле телеги. Остальные – вооружайтесь.
Воины быстро надели кирасы, разобрали луки и рогатин, построились. Ильгар положил ладонь на обух боевого топора. Не меч черийской стали, но оружие надежное.
– Десятник! – сказал Дарующий. – Мы с Ромаром идем с вами. Это союзные земли, а значит, несем ответственность за земледельцев…
Ильгар кивнул. Спорить с Альстедом верх глупости. Хочет идти, пусть идет.
– Держитесь позади моих бойцов.
– Всенепременно.
Они двинулись к деревне. Мимо недостроенной мельницы, каменных амбаров, вдоль невысокой изгороди, которую оплетал горошек, к обезлюдившим домам. Остановились, немного не дойдя до площади, так, чтобы не стать мишенью для притаившихся на крышах или между домами стрелков. Никто не нападал. Не раздавалось ни одного постороннего звука.
Повсюду роями носились жирные зеленые мухи.
– Нур, Морлин, Снурвельд, Нот! – негромко произнес десятник.
По взмаху руки Дядьки воины отправились к загону, откуда перла мощная волна гнилостного смрада. Послышались ругань, плевки, кашель. Бойцы вернулись.
– Скотина зарезана, – пробурчал Нот. – Засохшей крови по щиколотку и рот разевать опасно – можно до отвала наесться мухами.
– Люди?
– Нет.
– Идем дальше.
На главную улочку, которая упиралась в капище, отправился Марвин. Это стало чуть ли не традицией отряда – молодой язычник всегда шел первым, выражая тем самым презрение к смерти по обычаю своего племени. Вот и сейчас он оказался беззащитным, открыт всем стрелам. Но, улыбаясь, поигрывал палицей и коротким топориком. Бравировал, насмехался. Таков был весь его народ, за исключением, наверное, Снурвельда.
Тихо. Ни скрипа сгибаемого лука, ни смертоносного звона тетивы.
– Эй! – гаркнул Марвин. Запрокинул голову и закричал еще громче: – Пахари! Где вы все?
Ответом послужила пронзительная тишина. Даже эхо увязло в ней, растворилось, словно испугавшись.
– Глухо. И мертво, – подытожил Барталин. – А этот парнишка в один прекрасный день получит стрелу в брюхо. Не место в армии таким, как он…
– Плохо дело, – покачал головой Вулькер, остроносый и худощавый жнец, с выстриженной тонзурой. Его нисколько не волновала судьба язычника. – Эти земли лет десять как считались безопасными.
– Сайнария тоже не аванпост, – хмыкнул Дарующий. – Но ее чуть на щепки не разнесли. Демоны учатся на ошибках своих собратьев, так долго считавших, что Сеятель просто досадная помеха. Они зашевелились, и теперь нужно держаться начеку всегда и везде.
Воины разбились на пары и отправились прочесывать дома. Жрецы раскладывали на порогах опустевших жилищ ветви полыни, читали молитвы свету. Каждением занималась Тагль, единственная женщина во всем отряде. Ильгар убрался подальше от сладко-горького дыма и уселся на колодезный сруб. Но спасения не нашел – потянуло тухлятиной от загона.
Выругавшись, направился к телеге, возле которой дежурили Гур и Тафель. Лучник мрачно и старательно вощил тетиву, невзирая на то, что пользоваться своим оружием по-прежнему не мог. Гур хмуро и сосредоточено разглядывал поле.
– Что там такое? – спросил Ильгар.
– Ребенок шурудит в колосьях.
– Почему не поднял тревогу, дуралей?
Гур пожал мощными плечами.
– Не похоже, чтобы он был опасен.
Ильгар снял с пояса топор, бросил на телегу. Отложил кинжал, чтобы не испугать ребенка. Но там, в полях, могли прятаться и взрослые, поэтому из-за голенища вытащил тычковой нож, подаренный ему когда-то давно жнецом-ветераном. Обмотанная сыромятной кожей рукоять сидела в ладони как влитая. Обоюдоострое лезвие было коротковатым, но для ближнего боя вполне годилось.
Десятник вломился в шумящее море злаков. Земля, которая по идее должна быть сухой и лишенной соков, оказалась на деле жирной, как масло. И хоть бы один сорняк затесался!
– Малыш! – позвал Ильгар, покрепче сжимая нож. – Выходи! Не трусь, мы не враги!
Послышался хруст сминаемых колосьев. Никто не откликнулся. Тогда Ильгар затаился. Стоило ребенку появиться рядом в золотом море, десятник ловким движением метнулся к нему. Свободной рукой схватил за шиворот, мягко подсек ноги. Посмотрел на добычу… На земле лежал растрепанный мальчишка. Огненно-рыжие волосы походили на птичье гнездо, из которого торчали обломки колосков, устюки и сухая трава. Некогда белая косоворотка с вышивкой хранила на себе отпечатки всех цветов радуги. Штаны из мешковины протерлись на коленях, зато сапожки выглядели новыми, только очень грязными.
– Здравствуйте! – улыбнулся пацаненок. – А вы кто?
Ильгар опешил. Освободил мальца, отступил. Он-то ожидал увидеть испуганного, заплаканного найденыша, что переждал неведомую угрозу в полях и теперь прятался ото всех, а ему предстал веселый и смешливый паренек.
– Я десятник из Армии, – жнец опустился на корточки, чтобы посмотреть мальчишке в глаза. – Знаешь, что такое армия?
– Ну да, – кивнул парень. – Вы – воины Сеятеля. Очищаете мир… не знаю, для чего и от кого, но старейшина Кулур всегда так говорил! Я – Дан… Ой, я сейчас! Кое-что потерял.
Он юркнул в пшеницу. Через мгновение вернулся, неся большую, сияющую на солнце вазу из горного хрусталя. Она была прекрасна. Каждой своей гранью, каждой высеченной деталью. Кольца у горлышка, плавные изгибы неведомых животных, на которых эти самые кольца держались. Изумительная работа…
– Вот! – Дан поднял вазу над головой.
Чуть позже, когда воины закончили осматривать деревню, Нот и Гур вырыли неподалеку от изгороди небольшую яму, развели в ней костер. Партлин состряпал любимую всеми похлебку из клубней, вяленого мяса и сушеного лука. Кто-то притащил лавки, стол. Сидели с подветренной стороны, так чтобы вонь от разлагающихся животных обходила их стороной. Ели в молчании, все больше наблюдая, как работает ложкой рыжий найденыш. Когда он прикончил вторую порцию, чем вызвал одобрительный возглас повара, Тагль поинтересовалась:
– Малыш, почему ты один? Куда подевались все взрослые?
– Ушли, – спокойно ответил Дан, облизнув ложку. Он указал на восток: – Куда-то туда.
Женщина вопросительно посмотрела на Дарующего. Альстед хмуро выбивал пальцами дробь на столешнице, совсем не притронувшись к еде.
– И даже стражи ушли? От кого они сбежали? Чего испугались? – пытливо вперился он в пацаненка.
– Не знаю, – пожал плечами мальчик. – Так уже было. Только раньше уходили по одному…
– Как так? – воскликнул Барталин.
– Ну, мой дядька, Бру, как-то вышел ночью из дому и пропал. Я видел, как он по дороге идет, звал его… но он не обернулся. И так – почти в каждом доме!
– А что ваши боги? – Дарующий помрачнел еще сильнее. – Не вмешались?
– Они ушли раньше всех, – Дан вдруг погрустнел.
Ильгар сжал вилку. Опять! Опять боги бросают свой народ!
– Что с тобой, десятник? – тихо спросил Марвин.
– Ешь. Все хорошо.
Дан рассказал жуткую историю об исходе жителей деревни Овраг. Вначале люди уходили по одному, но три дня назад, ночью, как по команде, выбрались из постелей, побросали дома и ушли на восток остальные. Мальчик говорил, что бежал за матерью до самого рассвета, цеплялся за подол и умолял остановиться, но та словно не слышала его. Тогда он вернулся назад, забрал из опустевшего капища вазу и отправился «собирать солнечный свет».
– Ночь околдовала маму, – уверенно заявил найденыш, утерев нос рукавом. – Когда я соберу достаточно солнечного света в вазу, я расколдую ее и всех соседей. Честно-честно!
Ильгар отвел взгляд. Он сомневался, что мать и остальные жители Оврага еще живы. Вряд ли их увели добрые силы… Тогда десятник задал мучавший его вопрос:
– Дан, если ушли все до единого… почему ты здесь?
– Не знаю. Меня не позвали.
Альстед решил, что ночь они проведут в деревне. Ильгар и Унгрен, как старший жрец в отряде, позволили себе оспорить решение Дарующего. Они напирали на то, что в Овраге по-прежнему опасно. Никто не знает, что действительно произошло с земледельцами, кто и как увел их. Но Альстед был непреклонен.
– Даже если все так, как говорите вы, мы просто обязаны разобраться, – стоял тот на своем. – Скоро стемнеет, а ночевать в поле еще опаснее. Здесь есть, где укрыться.
Жрецу и десятнику пришлось уступить. Дарующий не походил на человека, с которым следует долго препираться, да и доводы его казались вескими.
Заперлись в просторном каменном амбаре, что больше походил на крепкую башенку в цитадели. Хитрый и верткий Тафель, невзирая на сломанную руку, умудрился выбраться через небольшое окно на улицу и заклинить дверь с другой стороны. Ребята посмеялись над ним, но лучник заметил, что если они вдруг захотят выйти из амбара против своей воли, придется лезть через окно, а поскольку все остальные бойцы – неуклюжие поленья, кто-нибудь обязательно свалится и придет в себя. Дубовую дверь можно было выбить разве что тараном, стены казались прочными, поэтому Ильгар решил дозорных не выставлять. Все одно – Ромар спит чутко, как сторожевой пес, а в эту ночь чернокожий явно не собирался ложиться. Да и сам десятник хотел немного поразмыслить над тем, что делать с ребенком… но уснул, едва уселся на мешок пшеницы и закутался в плащ.
Спали все.
Даже Ромар захрапел.
И лишь Дан, нахмурив брови, глядел на крохотное слуховое оконце под потолком, из которого лился призрачный лунный свет. А потом мальчик услышал знакомый, почти неразличимый свист.
Глава 18 Ная
Первой мыслью было, что бездна увлечет тело вниз, и за кратким мгновением полета последует жесткий удар об камни. Участь всех глупцов, возомнивших, что умеют летать. Или неудачников, постигших истину обратного. Но нога ощутила опору, невидимую, однако вполне надежную, чтобы сделать следующий шаг. И Ная доверилась мастерству наставников – двинулась навстречу зависшему над пропастью туману. Он не походил на обычный, рождающийся ранним утром в горах и карабкающийся по отвесным скалам к солнцу. Этот не рассеивался от ветра, задувающего ощутимо на такой высоте, а наоборот, сгущался над тропой, будто бестелесный хищник, поджидающий жертву. За ним чувствовалась пустота – холодная, враждебная, бескрайняя, в сравнении с которой бездна под ногами выглядела неглубоким овражком. Идти туда не хотелось. Но это простые люди могут чего-то желать и не хотеть, поддаваться слабостям и страхам. У нее на это права нет. Она – Привратник, а это ко многому обязывало.
За спиной не раздавалось ни звука. Могло показаться, что девушка здесь совсем одна. Если бы тишина не звенела напряжением от множества встревоженных взглядов, сопровождавших каждый шаг Наи, боязнью нарушить словом или движением ткущийся в воздухе колдовской мост.
Туман приближался.
Вот до него осталось пять шагов, три, два… Стылый воздух ударил в лицо, резанул по глазам. Робкий свет начинающегося утра резко сменился тьмой, словно солнце вмиг исчезло с небосвода. Девушка обернулась. Ни пропасти, ни гор. Вокруг только чернота. Она в мире мертвых. Свеча уже потрескивала огоньком, оградив пятном зеленого света от нежеланных спутников. Уродливые существа при виде пламени прыснули в разные стороны. Но некоторые, наоборот, тянулись к нему, и, не в силах приблизиться, с тоскливым воем отползали назад, закрывая ладонями слепые глаза. Хотелось верить, что среди этой братии нет ни Карей… ни Витога с Алиштой.
Только теперь Ная сообразила, что сжимает какие-то предметы в левом кулаке. Свеча высветила на ладони заколку для волос Алишты и плетеный браслет Витога. И когда Кагар-Радшу успел их сунуть ей в руку? Это облегчало дело. Девушка прикрыла глаза, понюхала вещи, вслушиваясь в голоса тишины: куда потянет нить, чей владелец отзовется. Струны, пронизывающие пространство завибрировали. И заколка издала характерный тихий звон. Блондинка находилась где-то рядом.
Держа возле уха подающий голос предмет, Ная бросилась на поиски. «Алишта, где ты? Отзовись!» – мысленно взывала она. В мире мертвых шуметь нельзя, звук усиливался многократно и разносился далеко. Крик подобен грому и способен всколыхнуть такую нежить, что и свеча не поможет.
Позади уже катились волной озлобленные тени. Их ненавидящие взгляды холодили затылок, опутывали ноги, сбивая с бега. Окружат – не отбиться. Достаточно просто держать в кольце, выжидая пока не погаснет огонь. А потом…
За гранью Привратники, как правило, обходились защитной свечой, придерживаясь свода законов о невмешательстве в чужой мир. К колдовству прибегали в крайних случаях, когда уже не оставалось другого выхода. Отдача одним махом могла иссушить Привратника, сделав его уязвимым. Палка о двух концах, один из которых давал защиту, а другой подвергал жизнь угрозе. На сотворенное заклинание из низших уровней выползали такие жуткие существа, что простая нежить казалась безобидными зверюшками. Но времени слишком мало, чтобы избавляться от погони мирным путем.
Ная развернулась лицом к приближавшейся толпе, вскинув вверх руку со свечой, начертила в воздухе знак Белого пламени. Брошенная в магическую фигуру искорка свечи вспенила воздуха перед преследователями множеством пузырьков жидкого огня, вставшего стеной у них на пути. Ей всегда удавалось это заклинание на тренировках, и сейчас получилось чисто и действенно. А главное – тихо. По пятам никто больше не гнался, а эхо боя умерло, едва успев родиться.
Отдача не заставила ждать. Девушку тряхнуло в ответ, точно в грудь ударил невидимый кулак, нутро подскочило к горлу. Струйки пота сбежали с висков на щеки и шею. Потянуло присесть, переждать головокружение и слабость. Некогда. Надо спешить… пока взамен прежним тварям не набежали новые. А колотящееся в груди сердце уймется, и расплывающиеся перед глазами образы прояснятся.
Заколка призывно звенела, но нотки в ее голосе стали глуше, грязнее. Это сигнал поторопиться.
Зов привел Наю к окаменевшему от времени дереву, чьи ветви шатром свисали до земли, делая похожим на своеобразную клетку. Подтянув ноги к груди, Алишта забилась в дупло-грот. И, похоже, спала. Голова свешена на грудь. Рассыпавшиеся волосы прикрывают лицо.
Восхищение блондинкой, сумевшей уснуть в таком неподобающем месте, сменилось настороженностью. Было подозрительным, что она продолжала спать, будто разомлевшая на солнце пастушка, не уловила приближающихся шагов, не почувствовала постороннее присутствие. Подобная беспечность не свойственна даже ученикам. Ощущать с закрытыми глазами чужое приближение учат еще в первый год. Зрение зачастую бесполезно во тьме, зато слух и чутье никогда не подведут. Девушка пробралась сквозь каменную ограду ветвей, подошла к ученице. Под ногой что-то хрустнуло. На земле лежал подсвечник. Огарок в три пальца высотой валялся рядышком, словно отброшенный в сердцах. Ная подняла его, внимательно осмотрела. Край свечи срезан наискось, как клинком смахнули. Но дирка в руках спящей не было. Не отыскала, значит. Почему огарок отбросила, не зажгла фитиль? Или сил не хватило даже на это?
Привратница присела на корточки, заглянула сквозь завесу волос в лицо спящей красотки.
– Эй, очнись. Пора возвращаться домой.
Веки ученицы раскрылись, точно распахнувшиеся от порыва ветра ставни брошенного дома.
– Помоги… мне, – вырвался сквозь закрытые губы стон. Трясущаяся рука протянулась к девушке.
Ная отпрянула, не удержавшись, плюхнулась на зад, отталкиваясь пятками, стремительно отползла. Глаза Алишты заливала чернота: не отражающая ни единого отблеска пламени свечи, без малейшего намека на жизнь и блеклой тени воспоминания о прошлом. А по ухоженным, слегка заостренным ногтям каймой вилась тонкая ажурная паутинка. Не упади свет на пальцы…
В случившееся не верилось. Гибель Лидо воспринималась как результат самоуверенности, Карей – глупости. Но чтобы Алишта! Невозможно!
Пламя свечи разбудило тьму, ускорив преобразование. Паутина начала стремительно оплетать тело блондинки. Черные волокна скрыли точеные плечи, грудь, шею, пышные волосы, ставшие в мгновение седыми.
Поздно. Она пришла слишком поздно.
Нае хотелось заорать в голос. Они не были подругами, но видеть, как умница и красавица Алишта превращается в кокон… зубы заскрежетали от бессилия и гнева.
«Мы Привратники. Нам неведомы чувства живых. Мы бесстрастны и непоколебимы, как сама Мать Смерть…», – вертелись в голове слова клятвы.
Да, она Привратник. И гибель товарища не должна толкать на опрометчивые поступки. Так и будет. Потом. Но сейчас…
Струя пламени ударила по затвердевшему кокону. Раздался треск. Передняя стенка отвалилась, и наружу вырвалась стая летучих мышей. Воздух наполнился хлопаньем кожистых крыльев и мерзким писком. Сбившись вместе, нетопыри устремились неистовствующей тучей к девушке. Очередная струя огня обратила их в хлопья пепла. Пора было уходить, но осколки кокона не отпускали. Ная склонилась, положила рядом с ними заколку Алишты.
Покойся с миром.
Браслет Витога молчал. Не помогало ни трение в ладонях, ни нагревание над свечой, ни прикладывание к виску. Парень не отзывался. Это означало, что он мертв и можно отправляться назад, или…что здесь его просто нет.
Колдунья зашагала прочь от дерева, захватив огарок свечи Алишты. От выданной воронятами осталась половина – с небольшим запасом только на обратный путь. Но поворачивать она не собиралась. Главное найти парня. И где искать – мысль имелась. Печать Незыблемой на шее жгла и покалывала, ведя безошибочно к нужному месту. Уверенности, что Витог жив, не было никакой. Но пока не увидит своими глазами…
Думать о плохом не хотелось. И все же, если такое случится, то не потому, что Ная проявила трусость, предпочтя спасти себя. Пред блондинкой у нее вины нет. Каждый из учеников знал, какие опасности ждут за гранью, и что в случае ошибки помощь не придет. Почему же тогда тянет оправдаться, успеть хоть в этот раз вовремя, чтобы заслужить ее прощение?
Вдали послышался сухой треск. Воздух разорвал уже знакомый вой, и на землю рухнуло нечто тяжелое, угловатое, смердящее плесенью.
Дракон!
Иссиня-черная чешуя как нельзя лучше подходила этому миру. Золотые зрачки сверкали во мгле, кожистые крылья встрепенулись над землей, подняв настоящую бурю из пыли и праха. Тени в ужасе забились по щелям и оврагам.
Нет твари страшнее и опаснее, чем дракон. Он спокойно перемещался между пределами, ведя охоту на любую дичь, которую только мог подарить ему этот мертвый край… Край, отданный драконьему роду Незыблемой за какие-то заслуги для надзора.
Морда ящера повернулась в сторону Наи. Ноздри затрепетали, в зрачках полыхнуло. Девушка незаметно сплела пальцы в заклинании защиты, приготовилась к бою. Но дракон не напал. Отметина Даады не позволила. Смерив колдунью, будто вошь, презрительным взглядом, выпустил струю дыма, взмахнул крыльями и с надменным видом скрылся во тьме, оставив чувство, что он просто пренебрег связываться с ней. Сильному не зазорно миловать слабейшего. А кто не согласен, пусть попробует усомниться в том.
Пусть, если найдется такой глупец. Но это точно будет не Ная.
Вот и спуск на второй предел. Неприметный для глаза и недоступный для большинства Привратников. Обычное место, ничем не отличающееся от прочих. Пройди здесь тысячу раз вдоль, поперек и по кругу и ничего не изменится. Останется та же местность. Для нее же переход сродни прибою. Нахлынул волной – откатился, и она на другом пределе. Направление прежнее, а на деле идет уже в противоположную сторону и не по прямой, а вглубь. Мир мертвых подобен вертикальной спирали, где с каждым спуском все холоднее, все больше теряешь свою человеческую сущность, растворяясь в небытие пространства и времени. Не понятно, как Витога сюда занесло.
Браслет потеплел в ладони, когда колдунья почти отчаялась услышать зов. Пальцы ощутили робкую пульсацию, и сразу с плеч, словно гора упала. Не подай голос браслет, пришлось бы повернуть назад. На третий предел соваться бесполезно, там Витог однозначно не выжил бы. Тут-то страшилась найти безумца. Да и двух маленьких огарков едва хватит, чтобы вернуться.
Местность была изрезана руслами высохших рек. От мелких и нешироких до крупных и когда-то полноводных, чья глубина достигала длины трех, а то и пяти исполинских кедров. Некоторые русла пересекались между собой, извивались, меняя направление. Другие проходили по прямой, пролагая дорогу, невзирая ни на камни, ни на пески, ни на горы. Третьи разветвлялись на притоки и давали жизнь множеству озер. По одному из таких рукавов, неглубокому, но с крепкими ровными берегами, и поманил Наю браслет Витога.
Время от времени на насыпи возникали быстрые тени, вниз не спускались, провожали издали горящим взором незваную гостью.
Они были не столь несдержанны и жадны, как их собратья на первом пределе. Научились присмирять голод, выжидать, не кидаться глупо на добычу не по своим силам. Но спокойствие и леность здешних существ делали их более опасными врагами, терпеливо карауливших, когда добыча допустит ошибку. Оружием им служили не когти и зубы, а подавляющее волю внушение, которым они пытались дотянуться до девушки и сломить. С одной свечой против них Нае пришлось бы туго. Этих светом не отпугнешь. Уровень возможностей иной. Но против печати Незыблемой им не восстать. Чем ближе к лону Матери Смерти, тем ярче излучение отметины, предупреждающей: «Не тронь»! И твари не трогали. Ждали.
Русло внезапно уткнулось в склон холма. Точно кто-то взял и воздвиг насыпь на пути реки, оборвав ее бег.
Преграда напоминала могильный холм. Ровные и сглаженные стороны, на плоской вершине два изваяния. Паутинкой марева пришло подспудное знание – наверху Витог. И причина крылась не в браслете. Неосознанное понимание символичности места, что только здесь и нигде больше быть парню, давило изнутри. Девушка начала карабкаться на холм. Со свечой в руке подниматься было не просто. Вязкая почва скользила под ногами, невидимые колючки цепляли одежду, впивались в кожу. Треть пути пришлось проделать чуть ли не на четвереньках. Злая, перепачканная в грязи, со слипшимися в глиняные сосульки волосами, Ная перевалилась через край, поднялась, мало отличаясь жутким видом от шнырявших вокруг тварей тьмы. Огляделась. Площадка оказалась шире, чем виделась снизу. Статуи изображали неизвестных богов. Или древних героев. Столь гордые осанки, величавые лики могли принадлежать лишь им. Один был суров и протягивал хлеб. Другой улыбался и прятал за спиной нож. Но изваяний стояло на холме три. В темноте Ная не заметила снизу черной статуи, что скрывалась за первыми двумя: слепой девушки, возложившей руки на плечи богов-близнецов. Дева Судьба – пришла догадка. Кто были мужчины – определить не удалось.
Витог сидел между скульптурами, напоминая еще одно изваяние. Правая рука сжимала дирк, левая – подсвечник с намотанными сверху кусками одежды. Видно, когда воск истаял, пытался продержаться простым огнем. Но обычное пламя тут бесполезно.
Заслышав шорох шагов, парень вскинул голову, повел из стороны в сторону рукой с ножом.
– Прочь! Я еще жив! Вам до меня не добраться, подлые твари!
– Витог, это я, Ная, – девушка остановилась в пяти шагах от него.
– Ная? Откуда ты здесь?
– Прислали на помощь, – она приблизилась, подняла выше свечу, озаряя парня. Витог даже не зажмурился от света.
Это не понравилось. Было в его поведении что-то тревожащее, хотя в отличие от Алишты он выглядел живым.
– На помощь? – Витог помолчал, затем расхохотался. – Хорошая попытка, тварь. Но знай: прежде, чем ты доберешься до моего горла, я пущу кровь тебе.
