Текст книги "Чудовища рая"

Автор книги: Мари Хермансон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

7

К удивлению Даниэля, ресторан на вид нисколько не отличался от любого другого подобного престижного заведения. Располагался он на первом этаже главного корпуса и сразу же пленял своим интерьером: потолок с лепниной, восточные ковры, белые скатерти, тонкое стекло и льняные салфетки. Кроме престарелого мужчины за столиком в углу посетителей в зале больше не оказалось.

– Это для пациентов? – изумленно воскликнул Даниэль, когда они уселись за столик.

– Да какие еще пациенты? Здесь нет пациентов. Мы – клиенты, выкладывающие целое состояние, чтобы немного отдохнуть. И потому мы в полном праве рассчитывать как минимум на пристойную еду в приятной обстановке. Мы будем форель, – отмахнулся Макс от официантки, пытавшейся вручить им меню. – И бутылку «Гобельсбурга». Охлажденного.

Официантка по-дружески кивнула ему и удалилась.

– Так как у тебя обстоят дела, Даниэль? Или я уже спрашивал? Если да, то не помню, что ты ответил.

– Да все в порядке. Как ты знаешь, теперь я живу в Упсале. Жизнь в Европе оказалась чересчур напряженной. Под конец вообще стало совсем скверно. Развод и все остальное. Ну, сам знаешь.

– А вот и вино!

Макс пригубил налитое вино и довольно кивнул официантке.

– Попробуй, Даниэль. Я почти каждый день выпиваю парочку бокалов. Может, к каким-то блюдам оно и не подходит, но мне совершенно наплевать.

Даниэль тоже сделал глоток. Сухое вино и вправду оказалось очень хорошим и свежим.

– Так я и говорю, досталось мне изрядно, – продолжил он рассказывать о себе.

– Изрядно? Ты уже пил, что ли? – поразился Макс.

– Нет-нет. Изрядно… А, ладно. Вино просто замечательное. Свежее. Живительное.

– Живительное! Эк ты сказал! У тебя для всего найдется классное подходящее словечко, Даниэль. Впрочем, ты же лингвист.

– Не, я переводчик. Точнее, был им.

– Хм, если переводчик – это не лингвист, то кто же тогда?

Даниэль растерянно пожал плечами.

– Просто языки мне легко даются, – ответил он. – Но на самом деле я всего лишь попугай.

– Попугай? А что, в этом что-то есть. Подражать ты любишь, Даниэль. И в то же время ужасно боишься быть похожим на кого-то другого. На меня, например. Чего же ты так боишься?

– И вовсе я не боюсь. Не понимаю, с чего ты так решил, – запротестовал Даниэль, пожалуй, с излишней горячностью.

– Ладно-ладно, давай пока обойдемся без споров, как-никак только встретились. И потом, мы же не хотим расстраивать малышку Марику, а?

Он улыбнулся официантке, подошедшей с двумя тарелками.

– Давай, ставь, Марика. Выглядит он опасно, но на самом деле не кусается.

Поджаренная целиком форель подавалась с молодым картофелем, топленым маслом и лимоном.

– Милая малышка, а? – бросил Макс, стоило официантке удалиться на пару шагов. Женщине, однако, шел пятый десяток, так что едва ли она тянула на малышку.

– Не в привычном понимании, естественно, – продолжал брат. – Но есть в ней кое-что, как считаешь? Заметил, какая у нее большая задница? У всех местных женщин такая же. Можно с первого взгляда определить, родилась ли она здесь или из приезжих. Конечно же, я имею в виду семьи, что проживали здесь поколениями. У них у всех излишек подкожного жира, сосредоточенный в основном на заднице и бедрах. Мужчины тоже жирные, но у женщин это гораздо заметнее. Знаешь почему?

– Почему заметнее у женщин? Наверно, потому, что ты смотришь на них чаще, чем на мужчин, – пожал плечами Даниэль.

– Очень смешно. Я о том, почему жители изолированных горных районов толще тех, что живут внизу на равнинах. Причем так во всех горах мира. И не только в горах. Жители островов, тихоокеанских например, или глубоких джунглей Южной Америки обладают таким же плотным мясистым телосложением. Тогда как обитатели равнин – скажем, масаи Восточной Африки – высокие и худые. Почему? А потому, – Макс ткнул в направлении Даниэля вилкой, – что при наступлении голода жители равнин отправляются в поисках пищи на новые территории. Люди с длинными ногами, наиболее мобильные, выживают, в то время как толстые коротышки сидят на своих больших задницах и умирают от голода. А вот в изолированных районах длинные ноги уже не являются преимуществом, потому что все равно идти некуда. На острове, или в глубоких джунглях, или в заваленных снегом альпийских долинах мобильность уже ничего не дает. И там в голодные времена выживают как раз те, у кого имеется дополнительный слой жира, запас питательных веществ.

Даниэль кивнул. Следить за ходом мыслей Макса, уводящих на неизведанную территорию вроде этой, ему неизменно давалось нелегко.

– Звучит убедительно. – Он предпринял попытку перевести разговор в более безопасное русло: – Форель действительно отменная. И свежайшая. Как думаешь, ее где-то здесь поймали?

– Форель-то? Ну конечно. На порогах. Как знать, может, эту вот я и поймал.

– Ты?

– Ну, или кто-нибудь другой. Я ловлю больше, чем могу съесть, так что излишки отдаю в ресторан. Но ведь как интересно, а? В эпоху-то глобализации. И все равно генетические предрасположенности вроде этой сохранились. Можешь мотаться по всему миру, а природа, хоть тресни, программирует тебя на жизнь в альпийской долине, где может возникнуть необходимость выживать за счет накопленного жира. Весьма привлекательно. Женщина с большой задницей, я имею в виду. Распаляет воображение, как считаешь?

Он стрельнул взглядом на официантку, как раз проходившую мимо их столика к одинокому посетителю в углу.

– Возможно.

Марика забрала тарелки со столика мужчины и с занятыми руками вновь двинулась мимо них. Макс стремительно выкинул руку и легонько шлепнул ее по заднице. Официантка обернулась с гримаской, однако ничего не сказала.

– Это было совершенно излишне, – неодобрительно пробурчал Даниэль. Макс только рассмеялся.

– Псих просто обязан порой позволять себе кое-какие вольности. Нужно оправдывать ожидания окружающих. Тут главное – не перейти границы. Иначе и глазом моргнуть не успеешь, как тебя упакуют в смирительную рубашку, и на смену роскошной жизни придет камера пыток в подвале.

– Что, правда? – брякнул Даниэль и в следующее мгновение осознал, что то была всего лишь шутка. Чтобы скрыть досадную оплошность, он быстро продолжил: – Так почему ты здесь, Макс? На вид ты как огурчик.

Ехидную усмешку брата как рукой сняло. Он выпрямился и со всей серьезностью ответил:

– Сейчас я занимаюсь бизнесом в Италии, не слышал? Поставки оливкового масла.

– Нет, не слышал, – удивился Даниэль.

– Дело не из легких, в особенности для иностранца вроде меня. Не хочу показаться нескромным, но справлялся я весьма недурно. Вот только за успех приходится расплачиваться. Это тебе не восьмичасовой рабочий день с законными выходными. В последнее время мне приходилось вкалывать сутки напролет.

– Ох, – тихонько выдавил Даниэль. Он прекрасно знал, чем чреват подобный трудовой график брата.

– Ну я и сломался, как говорится. Как и большинство в этой клинике. В наши дни рабочий режим у администраторов просто нечеловеческий. И это я не про Швецию, она-то сущий детский сад по сравнению с остальной Европой. Здесь никому не удается долго удерживаться на вершине. В открытую об этом не говорят, но люди ломаются довольно часто. Это заложено в систему. Мы как гоночные машины «Формулы‑1», регулярно приходится заезжать на пит-стоп сменить шины да заправиться. И после этого мы снова готовы пахать.

Макс покрутил пальцем у виска и рассмеялся, довольный ввернутой в разговор образностью.

– Значит, это пит-стоп? – спросил Даниэль, окидывая взглядом зал ресторана, где уже оставались лишь они одни.

– Ага. Химмельсталь – пит-стоп. Пожалуй, лучший в Европе. Ну а теперь пора перейти к кофе и кое-чему покрепче. – Макс хлопнул ладонью по столу и добавил: – Только не здесь. Знаю тут одно уютное местечко в деревне. Идем.

Он скатал салфетку и поднялся.

Даниэль огляделся в поисках официантки. Вроде нужно было расплатиться, но он не знал, как здесь все устроено.

– В деревне? – переспросил он. – Так ты можешь запросто покидать клинику?

Макс снова рассмеялся.

– Ну конечно. В этом-то вся прелесть Химмельсталя и заключается. Запишите на мой счет, дорогая! – крикнул Макс невидимой официантке и решительно двинулся к выходу.

8

Мозельское вино. Прохладное, освежающее, словно его держали в глубоком-преглубоком колодце.

Незамысловатым казенным бокалам, которыми комплектовались жилища персонала, Гизела Оберманн, несомненно, предпочла бы некогда унаследованный богемский хрусталь. Вот только она пожертвовала его на благотворительность, и набор старых бокалов ушел кому-то на распродаже. Она вообще все раздала, когда получила работу в Химмельстале. Избавилась от прекрасной квартиры и разорвала длительные, но мучительные отношения. Только и оставила что кое-какую приличную одежду, учебники по психиатрии да Снежинку, свою кошку.

«Сожгла за собой мосты», – объясняла она самой себе.

Выражение ей очень нравилось. В прошлом военачальники сжигали за собой мосты, чтобы не искушать солдат отступлением во время жаркой битвы. Она так и видела горящий мост, как языки пламени отражаются в воде. Прекрасное и жуткое зрелище.

Гизела легла на кровать и свернулась калачиком рядом со своей длинношерстной кошкой, вдыхая ее слабый запах. В отличие от собак, кошки всегда пахнут приятно. Здорово было бы иметь духи с ароматом кошки.

Снежинка замурлыкала, ее мягкий белый мех приятно защекотал Гизеле щеку.

Из приоткрытого окна доносилось пение птиц, голоса и скрежет металла по камню. Гизела уловила запах горящего угля. Очередная вечеринка персонала. Идти на нее она не собиралась.

Женщина закрыла глаза и предалась мечтаниям, будто ласкающий мех кошки – это ладонь доктора Калпака.

Гизела никогда не видела его на неформальных сборищах персонала. На вечеринки он не ходил. Когда она только прибыла в клинику, то представилась доктору Калпаку и обменялась с ним рукопожатием. И с тех пор не могла позабыть прикосновение его руки. Тонкой и смуглой, а пальцев длиннее ей в жизни не встречалось. И как будто это была вовсе и не рука, а какой-то отдельный предмет. Скорее, даже животное. Быстрое, проворное, с шелковистой шкуркой. Ласка, например.

Певучий акцент доктора Калпака здесь, в горах, казался очень уместным – мягкий, повышающийся по тону, вроде австрийского или норвежского. Но его подлинным языком являлись его выразительные руки – достаточно было лишь их увидеть, и слова доктора едва ли достигали ушей.

Гизела Оберманн уже отказалась практически от всех своих мечтаний. Одно за другим они увядали и уносились прочь суровыми ветрами жизни. Но мечта однажды ощутить на своем обнаженном теле руки доктора Калпака осталась, и порой, в одиночестве, Гизела с наслаждением предавалась ей.

Она снова закрыла глаза и ощутила, как в голове шумит вино. Потом вспомнила, что к Максу сегодня приехал гость. Его брат. Макс был единственным ее пациентом, предполагавшим хоть какие-то проблески надежды. Как, интересно, скажется на нем визит брата?

Снежинка заурчала громче.

«Я люблю животных за то, что они не люди, а все-таки живые». Кто же это сказал? Маяковский? Достоевский?

Гизела вновь вернулась к мечтам о руках доктора Калпака. Как две шелковистые ласки гуляют по ее телу. Одна по грудям, другая по животу, а потом ниже – туда, между бедер.

9

Снаружи стемнело, и парк вокруг клиники уже освещали редко расставленные фонари. Братья двинулись вниз по склону в направлении деревни.

– Похоже, ты можешь уходить отсюда когда вздумается, – заметил Даниэль.

– Естественно. Здешние клиенты по-другому и не согласились бы. Пока я каждый вечер укладываюсь в кроватку пай-мальчиком, днем я могу позволить себе практически все, что мне вздумается.

Под склоном начиналась асфальтированная дорожка вроде беговой, и фонари здесь стояли чаще и светили ярче. Впереди с тихим гулом показался забавный ярко-желтый электромобильчик. Водитель бросил им «привет» и покатил себе дальше. На нем была форма, какую носят привратники или уборщики; и его пассажир, ухитрившийся втиснуться рядом с ним, был одет точно так же. Даниэль предположил, что это обслуживающий персонал клиники. Он рассеянно ответил на приветствие и быстро пересек дорожку.

Они миновали несколько домов, свернули за угол и внезапно оказались в самом центре деревни. Даниэль даже не понял, как так произошло.

Небольшую площадь с колодцем по центру окружали домики с засаженными цветами балконами. Из витражных окошек уютно лился свет, откуда-то доносились голоса и собачий лай, отражавшиеся от скалистых стен узкой долины. Даже в голове не укладывалось, что можно жить как ни в чем не бывало в такой вот сказочной стране.

Макс свернул в переулок и остановился перед коричневым зданием с садиком вокруг, освещавшимся цветными фонариками на деревьях.

– «Ханнелорес биерштубе», «Пивная Ханнелоры», – сообщил он – в чем, собственно, особой необходимости и не было, поскольку над дверью красовалась словно бы покрытая инеем каллиграфическая вывеска.

– А я‑то решил, что это ведьмин пряничный домик, – съязвил Даниэль.

– Как знать? – пожал плечами Макс. – Достанет ли тебе смелости войти?

– Я бы не отказался от пива. Давай обойдемся без кофе и крепкого алкоголя. А вот большая кружка холодного немецкого пива – это как раз то, что мне нужно. Зайдем! Выглядит довольно мило.

– Именно так и подумали Гензель и Гретель. Что ж, как тебе будет угодно. – Макс жестом пригласил брата войти первым.

Судя по его уверенности, в пряничном домике он уже был завсегдатаем. Едва лишь братья вошли в тускло освещенное помещение, Макс тут же устроился за угловым столиком, обернулся к стойке и заказал пиво, просто показав два пальца. Заказ кивком приняла коренастая пожилая женщина. Буквально через мгновение она подошла к ним с двумя огромными кружками и со стуком поставила их на стол. Ее ручищам позавидовал бы и лесоруб, а рот женщины смахивал на бульдожью пасть.

– Ну, что я сказал? – с деланым ужасом зашептал Даниэль. – Как думаешь, сожрет она нас?

Макс пожал плечами.

– До сегодняшнего дня мне ничего не угрожало. Думаю, она дожидается, пока я не отращу солидный пивной живот. Постоянно щиплет меня за талию, чтоб посмотреть, как движутся дела. Ну, твое здоровье, бро! Классно все-таки, что ты приехал!

Братья подняли кружки.

– Я тоже рад, что приехал. Тут все гораздо лучше, чем я ожидал. Представить себе не мог… – Внезапно Даниэля прервало громкое «ку-ку», и только тогда он заметил на стене рядом здоровенные часы с кукушкой.

Механическая игрушка, как оказалось, демонстрировала целый спектакль. Кроме выскакивающей из-за дверцы кукушки, еще был коловший дрова старик и пытавшаяся подоить козу старуха. Животное, однако, брыкалось и раз за разом сшибало горшок, который доярка снова и снова поднимала.

– Вот черт, – ошарашенно выдавил Даниэль по окончании представления, когда кукушка скрылась за дверцей.

Макса же часовая интерлюдия оставила безучастным. Он принялся жадно пить пиво, капая пеной на стол. Из сумрака, словно призрак, тут же возник худой человечек в переднике и с жидкими, зачесанными назад волосами и вытер тряпкой влагу. Когда он в тусклом свете свечи нагнулся над столом, Даниэль подумал, что его обтянутое кожей лицо здорово смахивает на череп.

– Полагаю, это был Гензель? – хмыкнул он, когда человечек с поклоном удалился. – У него прекрасно получается не толстеть.

– Гретель тоже имеется. Правда, не знаю, здесь ли она сегодня, – отозвался Макс, оглядывая помещение. – Может, ее уже сожрали. Нисколько этому не удивлюсь, весьма аппетитная штучка. Если бы у меня не было Джульетты, я бы, может, и сам соблазнился отхватить кусочек.

– Кто такая Джульетта? Твоя новейшая победа?

– Новейшая, последняя и единственная. Потрясающе красивая двадцатидвухлетняя дочурка производителя оливок из Калабрии. Пока живет с родителями, но мы уже помолвлены.

– Двадцать два года! Да ты же на тринадцать лет старше ее! – поразился Даниэль.

– Для Калабрии дело вполне привычное. И родители весьма довольны партией дочери. Как-никак я зрелый мужчина, опытный и обеспеченный.

– И перегоревший на работе. Лечащийся в реабилитационной клинике. Хотя вряд ли ты им это рассказал.

– Да, я сообщил им, что еду по делам в Швецию.

– Ну а сама Джульетта как? Довольна тобой?

– Да она без ума от меня.

– Тоже думает, что ты в Швеции?

– Ага. Но впредь я уже не собираюсь так напрягаться. Как выпишусь из Химмельсталя, мы сразу же поженимся и обоснуемся в Калабрии. Заведем собственную оливковую ферму. И детей. Семь-восемь.

И Макс довольно кивнул самому себе, словно только что пришел к такому решению. Затем он взглянул на брата:

– А у тебя самого нет детей?

– Нет, и ты прекрасно это знаешь. Эмма хотела подождать, а потом мы развелись.

Макс успокаивающе похлопал его по плечу.

– Ну, с этим спешить незачем. У нас, мужчин, времени вдоволь. Это у женщин по-другому. Еще по пиву?

– Да я это-то еще не допил. Ты бери. Я заплачу.

– Ты ни за что не платишь. Ты – мой гость, – объявил Макс и жестом заказал у женщины-бульдога еще одну кружку.

Зал постепенно наполнялся народом, становилось шумно. Большинство посетителей были мужчины, однако в тусклом свете получить о них хоть какое-то представление было затруднительно. Не считая нескольких светильников над барной стойкой, зал освещался только свечами на столах.

– Пребывание здесь, кажется, пошло тебе на пользу, – снова заговорил Даниэль. – Получив твое письмо, я даже несколько забеспокоился.

– Как я уже упоминал, это одна из лучших клиник в Европе по лечению неврастении. Видел бы ты меня, когда я только приехал сюда!

Макс склонил голову набок, высунул язык и собрал глаза к переносице.

– Неврастения, – повторил Даниэль. – Такого диагноза тебе еще не ставили.

– Не ставили. Что довольно странно. Потому как, если вдуматься, все мои расстройства происходили после продолжительных периодов крайне напряженной деятельности. В последний раз я оказался в больнице после нескольких суток работы без перерыва. Я тогда не спал ни минуты. Неудивительно, что я сорвался.

– Но ведь такая гиперактивность – это симптом твоей болезни. Симптом, а не одна из причин, – возразил Даниэль.

– Ты в этом уверен? А может, мы ошибались. Не знали, что есть курица, а что яйцо. Может, все эти годы мне ставили ошибочный диагноз. И чем больше я размышляю, тем более правдоподобным мне представляется, что я страдал от повторяющихся периодов неврастении. Ведь нервное истощение может выражаться как угодно.

– Что ж, – с зевком отозвался Даниэль, – если мы сейчас же не отправимся домой спать, неврастенией закончу я. А я не испытываю ни малейшего желания узнавать, в чем именно она может выражаться.

Стоило ему произнести эти слова, как сквозь гам в зале прорезалось несколько протяжных нот аккордеона, и через секунду женский голос негромко затянул бодрую песенку. Даниэль пораженно огляделся.

В свете только что зажженного прожектора в дальнем конце зала стояла и пела девушка, одетая в некое подобие крестьянского костюма – корсаж на шнуровке и блузку с пышными рукавами. Ей аккомпанировал на аккордеоне мужчина средних лет в цветастой фуфайке, обтягивающих брюках до колена и нелепой плоской шляпе с воткнутыми под ленту цветами.

– Смотри-ка, представление для туристов, – воскликнул Даниэль. – А я думал, мы вдалеке от туристических маршрутов. Может, тогда мне и удастся найти гостиницу поблизости.

– Сомневаюсь, что это можно назвать представлением для туристов, – невозмутимо прокомментировал Макс. – Скорее местные развлекают друг друга. Такие представления здесь устраивают раза два в неделю. Хочешь послушать или пойдем?

– Ну, нельзя же уходить, едва лишь они начали. Давай подождем немного, – предложил Даниэль.

Девушка пела с чрезмерной четкостью, подчеркивая слова движениями рук и глаз, словно выступала перед детьми. Тем не менее, Даниэль все равно почти ничего не понимал в ее швейцарском немецком. Время от времени она звонила в колокольчик. Песня оказалась длинной, с каким-то смешным сюжетом – вот и все, что ему удалось разобрать, – и через несколько куплетов он уже догадывался, когда в следующий раз зазвонит колокольчик.

– Они так будут продолжать целую вечность. Пойдем уже, – сказал Макс ему на ухо, однако Даниэль покачал головой.

Чем-то певица пленила его. У нее были узкие карие глаза, ярко-красная помада на губах и усыпанный веснушками аккуратный носик. Шоколадно-коричневые волосы у нее были коротко подстрижены, а челку словно выровняли по линейке.

Даниэль все таращился на девушку, пытаясь постичь природу ее красоты, отнюдь не очевидную. На вид певица была просто смазливой куколкой, однако за миловидностью проглядывал совершенно иной тип лица, с крупными крестьянскими чертами, проступающими лишь под определенным углом. Можно было даже догадаться, как выглядят ее старшие родственники и как когда-нибудь будет выглядеть она сама. Было нечто притягательное в этой ее внутренней основательности под хорошенькой внешностью, причем привлекательности особенность эта нисколько не умаляла.

Но главную красоту певице придавали глаза, как внезапно осознал Даниэль. Они мерцали словно звезды, и когда девушка водила ими из стороны в сторону, не поворачивая головы, сияние как будто отделялось от них и нисходило на публику.

Певческий голос ее был совершенно непримечательным, а представление как таковое и вовсе смехотворным. Утрированным, абсурдным. Сияющие глаза двигались направо и налево, словно у куклы. И вычурная жестикуляция: скрещенные на груди руки, задранный подбородок, руки на боках. Рот как красная резинка для волос.

А уж этот краснощекий пухлячок с аккордеоном в идиотской шляпе мог быть разве что приколом. Эдакой пародией на избитые клише альпийской культуры.

Как ни парадоксально, но, при всей чрезмерной экспрессивности и детской незамысловатости представления, оно для Даниэля оставалось совершенно непонятным. Подобного необычного диалекта он в жизни не слыхивал. Ему только и удалось уловить, что в песенке речь идет о коровах. О коровах и любви. Бредовое и безвкусное шоу – но при этом, как, к собственному удивлению, вынужден был признать Даниэль, поразительно очаровательное. Он так и сидел, словно завороженный, не в силах оторвать глаз от певицы.

Песня закончилась, и девушка реверансом приняла жиденькие аплодисменты, кокетливо оттянув юбку. Недовольный неучтивостью зрителей, Даниэль захлопал громче остальных. Певица глянула в их сторону и подмигнула ему. Или же Максу?

– Так, воспользуемся возможностью, пока они не затянули снова, – объявил Макс и поднялся.

Он живо двинулся к выходу, и Даниэль последовал за ним, пятясь спиной, по-прежнему хлопая и не сводя глаз с девушки.

Братья уже стояли в дверях, когда аккордеонист выдал протяжную ноту и запел дуэтом с девушкой. Макс, однако, неумолимо вытащил Даниэля в сад, где ряды красных и зеленых фонариков в листве убегали дальше в переулок.

– Извини, что подгоняю, но мы обязаны возвращаться в комнаты и коттеджи не позднее полуночи. Это единственное правило клиники.

– Кто она? – спросил Даниэль.

– Певичка-то? Ее зовут Коринна. В «Пивной Ханнелоры» она почти каждый вечер. Иногда поет, иногда разносит выпивку.

Они свернули на дорогу и затем на дорожку, в окружении елей поднимающуюся к клинике. Вскоре огни деревни остались позади, и в леске потемнело. В нос ударил еловый аромат. Внезапно Даниэль почувствовал себя совершенно измочаленным.

– Как думаешь, в клинике можно будет с утра вызвать такси? – спросил он у брата. – Добраться до ближайшей железнодорожной станции.

– Утром уже уезжаешь? Да ты же только приехал! – разочарованно воскликнул Макс, остановившись посреди дорожки. – Родственники, как правило, остаются на целую неделю.

– Хм, я планировал…

– Ну и что же ты планировал? Бесплатный отпуск в Альпах за мой счет? На часок заскочить к чокнутому братцу и отправиться дальше развлекаться?

– Вовсе нет. Я… Я даже не знаю.

От усталости мысли у него спутались. А оставшийся путь до коттеджа наверху и вовсе представлялся неодолимым. Вместо ног ощущался сущий кисель. Да еще после слов брата Даниэля охватило острое чувство вины. Как-никак поездку в Швейцарию действительно оплатил он.

– Поступай как знаешь. Но я вправду буду очень признателен, если ты останешься еще на день. Мне так много хочется тебе показать. – Голос Макса внезапно смягчился и зазвучал едва ли не умоляюще.

Начался крутой подъем. Сквозь листву проглядывало одно из современных зданий клиники из стекла и стали. Свет в нем горел только на верхнем этаже, из-за чего казалось, будто над склоном завис фантастический космический корабль.

– Здесь действительно здорово, – отозвался Даниэль. – Знаешь, а ведь сначала я подумал, что твое письмо пришло из ада. Неправильно прочитал марку.

Макс так и покатился со смеху, будто услышал что-то невероятно смешное. Они петляли меж деревьев, и Даниэль вдруг споткнулся о корень и наверняка бы упал, не подхвати его брат, по-прежнему заходящийся смехом.

– Потрясающе! Просто потрясающе! Знаешь историю об адском паромщике?

– Нет.

– Анна рассказывала мне ее еще в детстве. В общем, один человек был обречен перевозить мертвых через реку в ад. Туда-сюда, туда-сюда, и так целую вечность. Ему это вконец надоело, вот только он не знал, как же избавиться от этой участи. И вот однажды он додумался. Знаешь, что он сделал?

– И что же?

– Ему только и нужно-то было, что всучить весла кому-нибудь другому. Понимаешь? Проще некуда. Чтобы один из его пассажиров на какое-то время взялся за весла. В итоге он освободился и смог удрать, а вместо него грести целую вечность остался тот бедолага.

Макс снова зашелся смехом, на этот раз над собственным рассказом.

Братья наконец добрались до парка, где вокруг фонарей вовсю метались мотыльки. Вдруг их ослепило фарами, и мгновение спустя на дорожке показался один из тех забавных электромобильчиков. Из него высунулся парень и весело бросил на ходу:

– А, вот куда вы забрались! Вечерний обход через двадцать минут, Макс, не забывайте!

– Вот черт, нам лучше поторопиться, – пробормотал Макс.

Пять минут спустя, изрядно запыхавшись, они переступили порог коттеджа на вершине склона.

Не раздеваясь и даже не умывшись и не почистив зубы, Даниэль рухнул на скамью вдоль стенки, что Макс выделил ему в качестве ложа. Вот-вот готовый отключиться, он почувствовал, как брат сует ему подушку и одеяло.

– Извини, но у меня сегодня был долгий день, – пробормотал Даниэль, уже проваливаясь в сон.

Увы, всего через несколько минут его разбудил громкий стук в дверь.

– Иду! – прокричал Макс из ванной и в одних трусах и с зубной щеткой во рту пошлепал к двери.

– Вечерний обход, – бросил он брату с полным пены ртом.

Приподняв веки, Даниэль увидел, как в комнату вошли женщина в голубом платье («хозяйка», как они вроде назывались) и мужчина, тоже в голубой форме стюарда («хозяин»?). Кивнув с дружелюбной улыбкой, они быстро оглядели комнату и заметили Даниэля под одеялом. Мужчина прошептал:

– Ваш брат уже спит? Что ж, спокойной ночи, Макс, желаем вам приятно провести завтра вместе время.

Макс что-то пробурчал в ответ, все так же с зубной щеткой во рту. Пара торопливо выскользнула наружу, и вскоре Даниэль расслышал, как они постучались в соседний коттедж и обменялись парой слов с тамошним обитателем. Затем донесся еще один стук, на этот раз подальше.

Он снова закрыл глаза. В мозгу в беспорядке заметались образы такого долгого и насыщенного дня. Голоса, ощущения, мелочи, которые он даже и не подозревал, что заметил.

На самой грани сна всплыло воспоминание, кристально ясное до каждой детали: остановившие фургон на блокпосту мужчины в форме. Их лица под козырьками фуражек. Металлодетектор. Пустая дорога в тени. Стена скалы с папоротником и ручейками, запах камня и сырости. На мгновение мозг полностью проснулся, исполнившись тревоги, которую тогда Даниэль и не думал ощущать.

Затем он снова беспомощно провалился в сон. Сны вполне ожидаемо оказались тревожными и спутанными. Лишь один из них отложился в его сознании и не давал покоя все следующее утро – про Коринну в платье на шнуровке. Она стояла на пустой дороге возле скалы и преграждала ему путь, звоня колокольчиком в поднятой руке. Даниэль остановился и вышел из машины – во сне за рулем сидел он, никакого таксиста не было и в помине.

Звон колокольчика звучно отражался от скалистой стены. Потом Коринна подошла к нему и, рассмеявшись, игриво провела колокольчиком по его телу – сначала сзади, потом спереди.

Поднеся колокольчик к его груди, девушка внезапно посерьезнела, словно бы что-то обнаружила. (На этот момент сна Даниэль уже оказался голым по пояс – впрочем, он мог быть в таком виде и с самого начала.) Она прижала колокольчик к коже прямо над сердцем и, сосредоточенно нахмурившись и сощурившись, стала вслушиваться в биения.

Даниэль понял, что она заметила. Теперь он и сам это слышал – сердце билось так сильно и часто, словно готово было выпрыгнуть из груди.

«Она все узнала! Теперь все пропало!» – с ужасом подумал он, как будто пытался тайком пронести сердце, а оно возьми да и выдай себя.

Во сне, однако, девушку звали не Коринна, а Коринта – Даниэль не сомневался в этом, хотя никто из них не произнес ни слова. Как-то это было связано с ее глазами.