Текст книги "Чудовища рая"

Автор книги: Мари Хермансон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

49

С учетом того, что Карл Фишер занимал пост директора клиники и являлся ее старшим научным консультантом, кабинет у него оказался на удивление скромным. Находился он в самом конце врачебного коридора и размерами значительно уступал кабинету Гизелы Оберманн. Поскольку выходило помещение не на долину, а на несколько гнетущий пейзаж с горой, прозванной Даниэлем Карьером, архитектор не счел нужным оснащать его панорамным окном. Письменный стол, полупустой книжный шкаф да несколько жестких стульев придавали комнате едва ли не аскетический вид. Больше в ней действительно ничего не было – ни занавесок, ни фотографий или картин на стенах.

– Рад, что вы смогли меня принять, – произнес Даниэль. – И хочу извиниться за столь поздний визит.

В течение дня он предпринял несколько попыток встретиться с доктором Фишером, но только сейчас, в восемь вечера, его наконец-то уведомили, что врач у себя в кабинете.

Карл Фишер взял один из стульев у стены и поставил перед своим столом.

– Прекрасно, что вы зашли, друг мой. Садитесь. Так чему обязан подобным удовольствием?

– Перво-наперво вот этому.

Даниэль выложил на стол листок бумаги. Доктор Фишер опустил очки со лба на нос и пробежал его взглядом.

– A-а! Ваше досье.

– Это первая страница истории болезни Макса. В том виде, в каком она выглядела непосредственно по его прибытии в Химмельсталь, – объяснил Даниэль слегка дрожащим от волнения голосом. – Видите персональные данные наверху страницы? Дату рождения? Если вас не затруднит, прочтите ее, пожалуйста, вслух.

Врач с любопытством посмотрел на него поверх очков и повиновался:

– Двадцать восьмое октября, тысяча девятьсот семьдесят пять.

– Благодарю. А теперь ниже, под заголовком «Семейное окружение». Дату рождения его брата.

– Это какая-то салонная игра?

– Просто прочтите, пожалуйста.

– Двадцать восьмое октября, тысяча девятьсот семьдесят пять.

– Совершенно верно. Макс и его брат родились в один и тот же день. Другими словами, они близнецы. И поскольку я брат-близнец Макса, я подтверждаю, что эта информация верна.

– Но…

– Вы располагаете другой информацией, это вы хотите сказать, доктор Фишер? Тоже верно, поскольку через некоторое время после оформления кто-то изменил в истории болезни Макса его дату рождения.

Врач с возобновившимся интересом принялся изучать документ.

– Все остальное осталось как было, – поспешил заметить Даниэль. – Изменена лишь дата рождения.

– Откуда у вас это?

– Боюсь, не могу вам этого сказать.

Он перегнулся через стол и вырвал листок из рук Фишера. Затем сложил его и спрятал во внутренний карман куртки.

– В общем, Макс и я – близнецы.

Врач снял очки и с напускным скучающим видом принялся полировать их рукавом рубашки. Даниэль, однако, продолжал:

– Это первое. Второе, что я хотел вам сказать, это что я собираюсь стать отцом.

– Да ну? – вскинул бровь Фишер, не отрываясь от своего занятия. – И кто же счастливая мать?

– Скоро узнаете. Не хотите меня поздравить? Разве это не замечательная новость?

– Замечательная новость? Да это настоящее чудо, – сухо отозвался врач.

– Тут вы совершенно правы. Каждый ребенок – чудо.

Карл Фишер мрачно кивнул.

– Вот только вы стерилизованы, что придает событию гораздо большую значимость. Даже если у хирурга и выдался тогда неудачный день и после операции вы сохранили фертильность – а подобное порой действительно случается, один на тысячу раз, – крайне маловероятно, что он совершил такую же ошибку и с другим резидентом. И даже… – Тут он критически оглядел очки, подышал на них и затем возобновил полировку. – И даже если все-таки и совершил, вероятность того, что именно вы двое прониклись друг к другу симпатией, все равно бесконечно мала. Так что я склонен расценивать упомянутое вами зачатие как чудо.

Наконец он снова нацепил очки, повернулся к компьютеру и застучал по клавиатуре. На экране появился текст.

– Вот! – радостно вскричал Фишер, тыча пальцем в экран. – Макс Брант. Все почикали и устроили в лучшем виде.

– Что доказывает, что я не Макс, – спокойно отозвался Даниэль. – При необходимости мать готова сделать амниоцентез. Пункция плодового пузыря докажет, что отцом являюсь я. Это второе. Ну а третье доказательство, что я не Макс, с легкостью можно найти на снимках вашего томографа. После посещения Второй зоны Максу вживили в мозг чип. А вот у меня его нет. Неужто вы не заметили этого во время сканирования моего мозга?

Вот теперь Карл Фишер по-настоящему удивился.

– Нас в то время интересовали другие результаты процедуры. Так с кем вы все-таки разговаривали?

– Неважно, – ответил Даниэль, довольный, что на лице врача отразилась хотя бы тень неуверенности. – Но я требую, чтобы вы еще раз проверили мой мозг. Если вы не обнаружите чипа, это будет означать, что вы удерживаете у себя не того человека и должны будете меня отпустить.

Доктор Фишер глубоко вздохнул. Сдвинул очки на лоб, потер глаза и скривился.

– Вы говорили с доктором Оберманн, верно? И она рассказала вам о проекте «Пиноккио»? Что ж, ладно. Не беда. Все равно он оказался провальным, на мой личный взгляд. Дело в том, что в Химмельстале полет исследовательской фантазии ничем не ограничен, и нам приходится принимать во внимание и предлагаемые нетрадиционные методы. Проект «Пиноккио» – это детище доктора Пирса. Он отстаивал его годами, и в конце концов я дал добро на эксперимент. Действительно, вам вживили чип. И у нас сохранились снимки с вашего последнего MPT-сканирования, так что повторять его нет необходимости. Предлагаю сходить да посмотреть их, чтобы покончить с этим раз и навсегда.

– Если в моем мозгу не окажется чипа, вы мне поверите? – спросил Даниэль, пока они дожидались лифта.

В ответном взгляде доктора Фишера читалось уязвленное самолюбие.

– Я не имею дел с верой, друг мой, я имею дело с фактами. Если у вас нет чипа – значит, вы не тот человек, которому мы делали операцию.

Наконец Фишер нажал на кнопку в кабине, и они заскользили вниз по прозрачной трубе. С одной стороны стеклянных стен одно за другим мелькали этажные перекрытия, а с другой – навстречу мчался блестящий мраморный пол вестибюля. К одной из колонн, заметил Даниэль, лениво прислонился охранник.

Вот только, к его удивлению, лифт отнюдь не замедлился, но продолжил спуск. Вестибюль остался наверху, и прозрачная стеклянная труба сменилась темной шахтой. Кабина теперь освещалась маленькой лампочкой, до этого незаметной на фоне света снаружи.

Что-то не так. Насколько Даниэль помнил, томограф располагался на нижнем этаже. Они должны были выйти там из лифта и затем пройти по коридору.

Он с удивлением посмотрел на доктора Фишера, однако, прежде чем успел сформулировать вопрос, лифт остановился.

Карл Фишер открыл дверь кабины.

50

Недавно начищенный линолеум так и блестел в свете флуоресцентных ламп.

– Нам придется пройти чуть дальше по тоннелю, – объяснил врач, быстро направляясь по безоконному коридору к развилке.

– Куда мы идем? – озадаченно спросил Даниэль.

– В мой кабинет.

– Но мы же только что там были. Наверху, во врачебном коридоре.

Теперь Фишер ни с того ни с сего чрезвычайно заторопился, и Даниэлю пришлось едва ли не бежать за ним. Под ногами, словно туманные призраки, мелькали их отражения на блестящем полу.

– У меня есть еще один кабинет. Так мы просто срежем. В данный момент мы под парком. Если свернуть здесь, – врач указал на другой коридор, отходящий от развилки, – окажешься в библиотеке. По этим тоннелям можно добраться до всех зданий клиники. Если, конечно же, знаешь коды на дверях. Зимой особенно удобно. Но, как вы наверняка догадываетесь, в основном мы ими пользуемся из соображений безопасности.

Даниэлю стало понятно, почему врачи так редко показываются снаружи.

Они продолжали идти по коридору, то и дело минуя другие развилки. Иногда попадались лестницы и металлические двери, помеченные буквами и цифрами. Даниэль предположил, что какой-то коридор наверняка связывает клинику и с поселком врачей. Лишь раз, в одно солнечное утро, он видел, как врачи толпой направляются к своим рабочим местам в медицинском центре через парк. Очевидно, по какой-то причине тогда им пришлось отказаться от обычного подземного маршрута.

– Ну, вот мы и на месте, – вдруг объявил доктор Фишер, набирая код на кнопочной панели возле металлической двери.

За ней оказалась маленькая комнатка с еще одной дверью, которую врач отпер обычным ключом.

– Могу я предложить вам чашку чая? – осведомился он.

По всей комнате разом зажглось несколько ламп. Это оказалось весьма просторное помещение, основательно заставленное мебелью и устланное восточными коврами. Вдоль стен тянулись книжные шкафы, кругом были развешаны картины и фотографии, а в одном углу стояла узкая кровать, накрытая красным покрывалом. Комната была такой удобной и так уютно освещалась, что ее подземное расположение и отсутствие окон едва ли замечались. Даниэль окинул взглядом мозаичный комод, аккуратно заправленную постель и брошенную на спинку кресла шерстяную кофту с заплатками на локтях. Никаких сомнений не оставалось: комната служила Карлу Фишеру домом.

И одновременно кабинетом, судя по большому письменному столу с компьютером и стоящему рядом с ним книжному шкафу со множеством папок и журналов. Что ж, это объясняло пустоту и безличность кабинета Фишера наверху – им он пользовался лишь в редких случаях, принимая пациентов. В то время как основная масса работы проделывалась им именно здесь, в подземном логове.

Хозяин подошел к столу и включил компьютер. Пока устройство загружалось, он скрылся в маленькой кухоньке, откуда тут же донесся шум воды.

– У меня имеются запасы индийского чая, который я вам настоятельно и рекомендую, – проговорил Фишер, вновь появившись в комнате. – Обычно я выпиваю две чашки, чтобы прийти в норму. Вам с молоком?

– Нет, спасибо.

Зашумел чайник, и врач, насвистывая под нос, прихватил чашки и заварной чайник и опять удалился на кухню. Здесь он ощущал себя гораздо непринужденнее.

Даниэль вышел на середину комнаты и окинул взглядом корешки книг, в основном по психиатрии и неврологии, гравюры с изображением старых зданий и парочку фотографий в рамке. Последние его заинтересовали, и он подошел поближе.

Первая являла собой групповой снимок исследовательской команды Химмельсталя – при условии, что их вообще можно было назвать командой. У Даниэля сложилось впечатление, что скорее они представляют собой группу разрозненных индивидуумов. Но на фотографии они, по крайней мере, стояли перед фасадом главного корпуса с уверенными улыбками и плечом к плечу. Доктор Фишер расположился по центру, а Гизела Оберманн выглядела удивительно бодрой и счастливой.

Вторая фотография в рамке тоже была групповой. На ней внутри какого-то помещения выстроились в шеренгу, словно футбольная команда, шестеро мужчин и две женщины, большей частью молодые. Эти уже не улыбались, но стояли с решительным и целеустремленным видом. За исключением одного из них, молодого блондина. Он смотрел не в камеру, а на одну из девушек, и на лице его угадывались нежные чувства. Мужчину Даниэль прежде ни разу не встречал, но вот девушку узнал сразу. Это была Коринна. Кое-кого из группы он тоже признал – видел их в деревне, пивной и столовой. Возглавлял шеренгу, подобно тренеру команды, доктор Пирс.

– Вот, пожалуйста, – объявил Карл Фишер, показавшись из кухни с двумя дымящимися чашками, одну из которых передал Даниэлю. – Я все-таки взял на себя смелость добавить молока. Самую малость. Без него этот сорт чуть горчит. – Он кивнул на фотографию и пояснил: – Доктор Пирс со своими только что вылупившимися сверчками.

– Кто это?

Даниэль указал на пялящегося на Коринну блондина. Казалось, будто тот глаз не может от нее оторвать. Впрочем, возможно, он просто повернулся к ней, собираясь что-то сказать, и в этот момент как раз и сделали снимок.

– Маттиас Блок. Симпатичный, правда?

Даниэль снова вгляделся в приветливое и мягкое лицо и вдруг вспомнил сохраненное сообщение на мобильнике Коринны, от некоего «М»: «Мне хорошо, когда я вижу тебя. Береги себя».

– Бедолаги понятия не имели, во что ввязываются, – с сухим смешком продолжал доктор Фишер. – Три месяца интенсивных физических и психологических тренировок на четвертом этаже. Ни разу наружу не выходили. А потом им вручили приборы и под видом вновь прибывших резидентов внедрили в долину. Контакт со своими подопечными им предстояло устанавливать самостоятельно. Отважные люди, как считаете?

– Кто они такие? – поинтересовался Даниэль.

– Довольно пестрая компания. – Карл Фишер принялся по очереди указывать пальцем на мужчин и женщин: – Бывший шпион. Эксперт по рекламе. Мошенник. Гипнотизер. Специалист по общению с животными. И актриса. Остальных двух не помню.

– А чем занимается специалист по общению с животными? – удивился Даниэль. Речь снова шла о Маттиасе Блоке.

– Разговаривает с животными. Во всяком случае, предположительно. Обсуждает с собаками и другими зверушками их проблемы, потом отчитывается хозяевам. Доктор Пирс полагал, что в данных обстоятельствах подобный навык окажется особенно полезным. Он отбирал этих людей с величайшим тщанием.

Врач вздохнул, покачал головой и на этом, судя по всему, счел тему закрытой.

– Но садитесь же, друг мой. Мы вроде как собирались взглянуть на ваш мозг, не так ли?

Даниэль неуверенно сел в вольтеровское кресло. Фишер устроился за столом, вновь нацепил очки и принялся кликать по папкам на мониторе.

– Ага, вот, – наконец довольно возвестил он, разворачивая монитор, чтобы Даниэль мог видеть. – Прекрасно, не правда ли?

На анимированном изображении, подобно Земле из космоса, вокруг своей оси вращался мерцающий синим рассеченный мозг.

– Это мой? – ахнул Даниэль.

– Ваш-ваш! Ваш собственный мозг, – подтвердил доктор Фишер.

Он развернул монитор обратно и с помощью мышки и клавиатуры выделил один из участков органа. Увеличил его, повысив четкость изображения, повертел так и сяк, а затем увеличил еще больше. Даниэль зачарованно наблюдал за манипуляциями врача.

А тот словно бы забавлялся с его мозгом. Заставил его кувыркаться, крутиться как мячик сначала влево, потом вправо. Словно дыню, разрезал его на отдельные дольки. Потом сделал дольки еще тоньше, пролистал их, словно колоду карт, и стал вытаскивать по одной и рассматривать. И в конце концов соединил в изначальную форму.

Мозг Даниэля исчез с экрана, и Карл Фишер пересел в одно из кресел и принялся молча помешивать чай.

– Вы нашли чип, доктор Фишер? – осторожно спросил Даниэль.

– Нет. – Врач пригубил горячий чай и поставил чашку на блюдце. – Но я и не рассчитывал найти его.

– Нет? Но совсем недавно вы, кажется, были уверены в обратном. Значит, вы все-таки поняли, что я не Макс?

Доктор Фишер кивнул.

– Я знал об этом с самого начала.

51

Даниэль потрясенно воззрился на него. Определенно, врач не переставал его удивлять.

– Но тогда я не понимаю, почему вы меня здесь держите.

– Потому что я с вами еще не закончил, друг мой. Видите ли, ваш случай представляется мне крайне интересным. Скажу больше, я считаю вас самым интересным из всех моих пациентов. И даже, если вам угодно, своим любимым пациентом.

Врач радостно рассмеялся и взял чашку с чаем.

– Но я здесь лишь по ошибке, – запротестовал Даниэль.

Доктор Фишер категорично помотал головой.

– О, нет. Ни в коем случае не по ошибке. Понимаете, – он снова отставил чашку, – вы меня заинтересовали, как только я узнал о вашем существовании.

– И когда же вы узнали?

– Да когда к нам поступил Макс. Я прочел в его досье, что у него имеется брат с такой же датой рождения – близнец, другими словами. А вам наверняка известно, что близнецы – просто мечта любого исследователя. Если они однояйцевые, конечно же. И весьма скоро я выяснил, что в вашем случае так оно и есть.

– Но как? – У Даниэля неприятно засосало под ложечкой.

– О, у меня весьма широкая сеть международных контактов. И я могу раздобыть практически все сведения о наших резидентах и их родственниках. Это часть моей работы. Так вот, я узнал, что у вас нет судимостей, но зато вы сделали вполне приличную карьеру. После этого вы заинтересовали меня еще больше. По всем правилам, вы должны были унаследовать те же качества, что и Макс. Почему же тогда он психопат, а вы – нет? Или, – тут Карл Фишер подался вперед и, напустив на себя карикатурную суровость, обвиняюще указал на него пальцем, – вам просто лучше удается это скрывать?

Даниэль оскорбленно ахнул.

– Так вы предполагаете…

– Нет-нет. Для предположений пока еще слишком рано. Тем не менее существует вероятность, что вы представляете собой иную разновидность психопата. Который не характеризуется безрассудностью и импульсивностью в своих действиях, но обладает терпением, чтобы выждать благоприятную возможность, и достаточным самообладанием, чтобы, так сказать, прибрать за собой и сокрыть содеянное. Который способен просчитать выгоды и риски. И которого поэтому-то ни разу и не ловили на совершении преступления. Психопатов подобного рода у нас в Химмельстале никогда не было. Но это самая интересная разновидность психопатии, и едва ли какому исследователю удавалось изучать ее.

Даниэль фыркнул.

– С тех пор, как я здесь оказался, я наслушался достаточно всякого вздора, чтобы чему-то удивляться. Откуда вы знаете, что такие психопаты вообще существуют, если они никому не попадались? Вы сами-то хоть одного видели?

Задумавшись, Карл Фишер на пару секунд запрокинул голову назад и затем ответил:

– За свою жизнь я сталкивался лишь с двумя, от силы тремя психопатами подобного рода. Распознать их крайне трудно. А причина, по которой я не мог их изобличить, весьма проста. – Он сделал извиняющийся жест. – Дело в том, что я сам один из них.

– Странное у вас чувство юмора, доктор Фишер.

Тот покачал головой.

– Я совершенно серьезен. У меня было типичное для психопата детство: я воровал деньги из кошелька матери, бил друзей, если они не делали, что велено, и мне доставляло удовольствие мучить жаб, кошек и других животных, что имели несчастье попасть ко мне в руки. По мне хоть учебник пиши. И все это казалось мне совершенно естественным. Я считал, что все такие же, как и я.

– Вообще-то, не могу сказать, что в описанном вами поведении детей действительно есть что-то необычное, – возразил Даниэль, исполненный благих намерений смягчить неприглядную гипотезу врача.

Карл Фишер, однако, упорствовал:

– Подобное поведение крайне – подчеркиваю, крайне нетипично для детей, растущих в достатке. Конечно же, весьма скоро я усвоил, что такое поведение влечет за собой наказание и в долгосрочной перспективе не идет мне на пользу. Вследствие этого мне приходилось, во-первых, отдавать предпочтение действиям, которые по-настоящему принесут мне выгоду. И, во-вторых, осуществлять их в полной тайне. Но вы почти не притронулись к чаю. Не нравится? Вкус и вправду несколько необычен, но достаточно привыкнуть, и потом к нему можно даже пристраститься.

– Нет, мне нравится, – ответил Даниэль и послушно сделал несколько больших глотков.

Карл Фишер просиял.

Вкус и вправду был необычным. Прямо вкус Рождества – корица, гвоздика, кардамон – и чего-то еще, сухого и горьковатого, что Даниэль никак не мог определить.

И еще он терялся, как же ему все-таки понимать доктора Фишера. Говорил ли он серьезно, или же его поразительное признание было лишь проявлением мрачного профессионального юмора? В любом случае толку от дальнейшего разговора с ним Даниэль уже не видел и потому решил как можно скорее свернуть свой визит.

Врач, однако, откинулся на спинку кресла и продолжал:

– В малолетстве родители ужасно переживали за меня, но стоило мне пойти в школу, и их уже буквально распирало от гордости. Все говорили, что я «повзрослел». Я блистал недюжинным умом, перескакивал через классы, а в свободное от школы время занимался самообразованием на уровне, изумлявшем всех окружающих. Изучал математику, биологию и химию, однако более всего меня интересовала медицина. Как устроен человек. Скелет, что нас поддерживает. Сердце, качающее саму жизнь. Мозг, порождающий мысли, воспоминания и сны, а потом прячущий их в своих закоулках. Все это увлекало меня неимоверно. Полагаю, в этих своих исследованиях я искал ответ на вопрос, кто же я такой на самом деле. Потому что однажды мне стало совершенно очевидно, что я коренным образом отличаюсь от остальных.

Даниэль слушал его с растущим удивлением и уже не знал, что ему и думать.

– Эмпатия, любовь и сострадание были мне чужды. Но я постоянно слышал о них. И в качестве представлений они были знакомы мне, как, скажем, африканские джунгли. То есть я знал, как они выглядят, но никогда в них не бывал. – Далее Фишер продолжал спокойнее. – И скоро я понял, что никогда в них и не попаду. В то же время мне было совершенно очевидно, что все остальные расценивают эти посторонние для меня понятия как вполне естественные. И, подобно не умеющим читать, для сокрытия собственных недостатков я разработал различные методы. Внимательно наблюдал и имитировал поведение других людей. Усвоил, когда нужно плакать, кого-то утешать или говорить, что люблю их. В подростковом возрасте меня считали несколько чудаковатым и беспокойным, однако со временем мне удалось сгладить большинство острых краев. И когда я изучал медицину, другие студенты уже склонны были называть меня непринужденным, обаятельным и даже чутким. Вы так странно на меня смотрите, Даниэль. Вам что-то знакомо из того, что я рассказываю?

Даниэль удивленно покачал головой.

– Ничего подобного отродясь не слышал.

Карл Фишер улыбнулся.

– Да даже если бы вам что-то и показалось знакомым, вы ведь не признались бы, не так ли? Такие вещи последнее, в чем можно кому-либо признаваться. Это огромный секрет. Потом обвинений в неполноценности не оберешься.

– И все же вы как будто преуспели в жизни, – заметил Даниэль.

– Естественно. Я сделал великолепную карьеру. Ведь лишенный чувств обладает гораздо большими возможностями. Результаты исследований можно фальсифицировать. А от конкурентов избавиться. Несчастный случай с утоплением, падение с балкона во время разнузданной вечеринки, нераскрытое ограбление с убийством ночью во время проведения конференции. Не говоря уж о наркотических препаратах в распоряжении каждого врача, высокие дозы которых могут привести к трагическим самоубийствам.

У Даниэля так и перехватило дыхание, но прежде чем он успел что-либо сказать, Карл Фишер подался вперед и успокаивающе похлопал его по плечу.

– Это всего лишь примеры, друг мой. Возможности. Фактов вы не узнаете.

Он умолк и снова взялся за свой чай.

Тут Даниэль впервые расслышал гул вентилятора. Мысль, что в комнату нагнетается свежий альпийский воздух, принесла ему некоторое облегчение.

Глотнув чая, Фишер невозмутимо продолжил:

– В молодости я совершил несколько серьезных преступлений. Как насильственных, так и имущественных. Меня ни разу не поймали. С возрастом я утратил интерес к подобным поступкам. Выгода редко когда стоила риска. Вдобавок примерно тогда же я открыл для себя новый предмет, поглощавший все мое время и силы, – психопатию. Мне стало понятно, что большинство исследователей данной сферы понятия не имеют, чем занимаются. Они лишь сосредоточились на импульсивных бедокурах, оставляя без внимания затаившихся и смышленых. Вас беспокоит, о чем я тут говорю?

Пока доктор Фишер разглагольствовал, Даниэля одна за другой захлестывали волны леденящего ужаса. Он отчаянно думал о двух дверях, что хозяин открывал, пока они шли сюда.