Текст книги "Всем глупышкам посвящается (СИ)"
Автор книги: Мари Бенашвили
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
– Марь, ты себя хорошо чувствуешь? – как бы невзначай спросила Света.
– Да, вполне.
– Жаль, а мы уже аспирином запаслись.
– Не смешно, – отвечаю я, подвязывая туже верх купальника.
– Нет, серьезно, что вчера случилось? – спрашивает Катя. – Мы ели сдерживались все утро.
– Удивлена, что вы не расправились со мной еще вчера.
– А смысл? – с улыбкой проговаривает Костя, которому сильно жмут плавки, обнаруживая весь стыд людям. – Когда водочка играет в крови, говори-не говори...
– Не пила я никакой водки. Я вообще почти не пила, – говорю я, и за моими словами следует хохот друзей.
– Если честно, – говорит, переведя дух, Света, – мы не на шутку разволновались. Неужели нельзя было сказать нам?
– Как ты вообще могла бросить нас там?
– А вам что, не понравился матч?
– Не знаю, – сказала Катя, – разве вспомнишь тут, когда мы только тебя искали всю игру.
– Не то слово. Представь себе: идет игра, мы все еще ждем, когда же ты вернешься. Проходит первый тайм, а тебя как не было, так и нет. Стадион сходит с ума, толпа бешено рвется в разные стороны, а мы просто ходим по трибунам и ищем тебя среди людей. После игры мы долго стояли и смотрели на выходящих, среди которых, тебя тоже не оказалось. А уже вечер. Мы понимаем, что тебя нигде нет. И, конечно, мы боимся, что с тобой что-то случилось. Мы пришли домой, а там уже был Костя. Катя потащила его искать тебя по городу, а я осталась ждать тебя тут.
– Девочки, с вами никаких нервов не хватит! – кивает нам Катя. – То Света пропадает в клубе, то ты! Больше с вами не поеду.
Костя смеется:
– Ну да, скорее я с вами не поеду. От женщин одни проблемы.
Он замолкает после нашего укоряющего взгляда.
– Но кто же был такой этот парень, которому ты махала? – спрашивает Катя. – Света уже успела нам рассказать.
Я делаю глубокий вдох и, подбирая слова, начинаю говорить:
– Это был Макс. Точнее, это был Джек, которого зовут Макс. Когда я вчера увидела его, то подошла, забыв про ваш футбол, а потом мы познакомились. Это странная история.
– Да не очень, – говорит Костя. – Просто очередной иностранец, который приглянулся девочке. Подожди, а кто такой Джек?
Не обращая внимания на Костю, мы продолжаем говорить обособленной девичьей компанией.
– Он невероятно похож на него. В первые минуты я думала, что это он, тут, в Испании, а оказалось, это всего лишь его русский и старший аналог.
Девочки сожалеюще смотрят на меня:
– И ты ушла с первым встречным только потому, что он был похож на американца, с которым ты переписываешься? – Катя разводит руками.
– Как не глупо это признавать, но да. Мы познакомились, выпили и...
–И? – даже Костя заинтересовался.
– И повеселились, – смутно отвечаю я, мечтательно поднимая глаза к небу.
Друзья еще долго выпытывали меня о многом, но скоро эта темя всем наскучила. Нам было удобнее делать вид, что на отдыхе все отрываются, и никто не показывал своего истинного волнения, не раскрывал мыслей по поводу проблем, не говорил лишнего. Даже К и К, у которых все наладилось после первой ссоры, казались скрывающими что-то людьми. По крайней мере, в Катиных глазах не раз читалось недовольство по поводу всего происходящего, которое она, как всегда, показывала, но никогда не говорила о нем.
И все равно денек прошел на славу хорошо. Костя обеспечил нам вечернюю вылазку в город. Мы ходили по Матаро, просто рассматривая многочисленные витрины, красивых людей и новые места. Среди шума центральной аллеи мы увидели танцоров, устроивших целое представление. А вот дальше молодежь гоняет на скейтах у памятника неизвестной нам женщине. Или вот прямо подле нас развернулось огромное беседчатое кафе, на каждом стуле которого сидит какаду. Такого мы никогда не видели прежде. Учитывая, что Матаро довольно маленький и сельский город, он чрезвычайно многообразен и красив. Я шла и все надеялась, что хоть по глупой случайности смогу увидеть Макса еще раз. Но его не было среди крикливых черноволосых испанцев, его силуэт не проскакивал в загадочных синих сумерках, его блестящие, как у Джека, короткие рыжие волосы не радовали своим присутствием мое сердце. Его не было. Просто не было и все тут. Точно мираж, что никогда не повторится с тобой. Я была и рада, и огорчена этому.
В конце концов, среди своих близких, таких беспечных в тот вечер, я забыла случайного знакомого. Мы шли по камнем выложенной улице, мотая головами и разбавляя своим говором общую речь. Люди тут были как нельзя идеальны для такого места. В них виделась размеренная жизнь, как эти места, и в то же время, неуемное любопытство ко всему, абсолютно всему, что происходит вокруг. Они были красивыми. Иногда среди них попадались нам и такие, которые фотографировались с нами, просто потому, что нас было много, и мы были иностранцами. А особенно дивно было, когда наш Костя выдавал фразу на испанском или встречал знакомых. Тогда, после долгого разговора, он ведал нам истории о том, как жил тут в детстве и, как до сих пор любит приезжать сюда. Говорил он больше всего с Катей, а она за все время ответила ему только однажды: "Тут очень хорошо". Но сказала она это так, что больше уже можно было ничего не говорить. Света тоже завела не одного знакомого. Общение, кажется, всем тут давалось легко. А я все чаще обращалась мыслями к Джеку...
Мы улетели на следующее утро. Есть ли смысл говорить о горечи, что обуяла нас, когда пришлось возвращаться к обычному, слишком холодному миру? Столько всего случилось, что уже невозможно даже сказать, о скольком мы размышляли. Поездка дала нам шанс развеяться, но, вместо того, чтобы отвлечься, мы только больше погрузились мыслями в Одессу с тамошней нашей судьбой.
Тем не менее, и к концу поездки мы собирались резво, стремясь к видам на высоте нескольких тысяч метров. Бедняжка домработница, натерпевшаяся от нас, и та сентиментально прощалась с нами. Мы были одеты красиво и легко, по глупости забыв об Одесском холоде. Совсем попрощались мы с прекрасными свободными испанскими днями, когда увидели в аэропорту мам, ожидавших нас, как квочки ждут цыплят. Я неожиданно для себя осознала, что скучала по матери немыслемо и только хотела быстрее ей обо всем рассказать. Но они не выразили интереса к поездке, единственное, что их волновало – не было ли у нас там проблем. И мы с нежностью убеждали их, что все прошло наилучшим образом. Катина мама много спрашивала о чем-то Костю, они, кажется, даже сумели подружиться. И почему бы хоть кому-нибудь не спросить, как нам Испания, какие там люди, какая жизнь бушует там? Нам это было нужнее вопросов о таможне, перелетах и климате. Но нет, вот мама Светы спрашивает нас о фото и о видах. Умница, наконец-то! И да, конечно, как же я могла забыть о фото!
И с первыми признаками интернета на украинской земле, радость моя вновь зашкаливала. Он писал мне, можно ли в это поверить – сколько сообщений каждый день...
"Я знаю, что ты уже отдыхаешь где-то там, совсем забыв меня. А я вот тебя помню и жду, между прочим!"
"Малышка, я так скучаю".
"Сегодня мой друг Стивен. на пару с Томом едва не траванули нашего препода просроченной пиццей. Да, мои друзья – идиоты. Посылаю тебе фото мистера Энкса в обнимку с толчком, которое, уж так вышло, скинул тебе Стивен. Как я и говорил, он идиот".
"Знаешь, ты не прочитала ни одного моего сообщения, и я понял, что в Испании совершенно нет цивилизации, но там есть ты. Поэтому сейчас больше всего я хотел бы оказаться в Испании".
"Приедь скорее, пожалуйста. Мир без тебя пустеет".
В моей голове снова все завертелось, глаза вновь сияли от радости, едва не наполняясь слезами. Уже не замечала, как все ругают меня за то, что тону в телефоне и не говорю ни слова. Откуда им знать, откуда...
Дома я уже и вовсе забыла о том, в Испании я или еще где-то, я была с ним. Я засыпала Джека нашими фотографиями, которые он всякий раз рассматривал с бешеным восторгом. У него было чувство, что он хоть так может быть в том мире, который окружает меня. И я знала каково это, когда в очередной раз видишь этих людей и эти места, а главное – видишь лицо того человека, что своими словами будоражит все твое яство. В этом состоянии ты просто до сумасшествия счастлив и до сумасшествия огорчен; этот мир, с ним в главной роли реален, но он дальше Юпитера. Как сон, повсеместно блуждающий за тобой.
– Ты безумно красивая, вы все, но ты...сногсшибательная.
– Я скучала по тебе Джек.
– Я тоже. Очень. Очень сильно. Ты не знаешь как.
Прижать к себе и никогда не отпускать. Мне стало стыдно за Макса, и за все, что было в тот день. Что бы сказал Джек, узнай он, как я там отдыхала. Нет, о верности в таком положении тяжело судить, но как же мне было стыдно! Я сама не хотела никого, кроме Джека и слишком заигралась с обожанием к нему. К нему в любой форме...
Я никогда не рассказала и не расскажу ему о том, что было в Испании. Мы с ним с новой силой общались и радовались друг другу. Часто приходил папа, и мы, так сказать, общались втроем. А потом, вечерами я рассказывала обо всем маме. А она, как и прежде, сложа руки, и ласково глядя своими медовыми глазами, пытаясь скрыть ироничную улыбку, хотела вернуть меня к жизни.
– Ты так привязалась к этому мальчику.
– Очень. Это даже не объяснишь просто. Мама, я не говорила тебе, но в Испании я даже познакомилась с русским парнем. И знаешь, он так похож на Джека, одно лицо.
– А может, это и есть твой Джек? – смеясь, сказала мама, еще не зная, насколько пророчественно говорит.
– Увы, – улыбаюсь я.
– Как же вы познакомились? – мама вкрадчиво посмотрела на меня.
Я едва сдерживала багровеющие щеки, и, кроме футбольного матча, не упомянула ни о чем.
Каникулы тем временем продолжались. Я люблю вспоминать этот промежуток времени. Я была совершенно ничем не занята кипу дней подряд. И тогда, не упуская ни одного, Джек писал мне без ограничений и перерыва на школу. А все потому, что тогда были свободными утренние часы. Те часы, когда у Джека была глубокая ночь. Тогда он уже был свободен от учебы и от работы. Мы много говорили, пока он, очень уставший уже лежал в кровати. Я часто отправляла его спать, а он отвечал, что хочет еще побыть со мной. Почему вечность не могла пройти так? Ну почему!
За каникулы мама нашла новую работу. Наши отношения стали куда спокойнее. Денег, правда, много не стало. Но нам хватало. За долгие годы скромная жизнь вошла в романтическую привычку, как и у большинства людей нашей страны. Часто, сидя в маршрутке или осматривая утром нашу квартирку, я думала о том, как бы отреагировал Джек, поживи он тут хоть неделю. Его чувствительная к уровню комфорта душа не выдержала бы этого испытания, и он, подобно викторианской даме, лишился бы чувств. Еще когда-то давно он дал понять, как сложно ему представить себе жизнь в Украине. Его настолько поражало, как я тут живу, будто это место без кислорода и воды. Ну стреляют тут иногда, ну грабят, не без этого. Тут мало красивых домов, а все остальные до безумия тесные. Да, нам хамят кассиры и, если что не так, плюнут в кофе официанты. Тут не найти чистых обочин, а без взятки, не совершить ни одного дела. Мы давно не живем на зарплату, потому что ее нет или она попросту смешная. Мы с иронией смотрим на во всем правильный запад, потому что он ничего не знает о жизни. Да, тут все так, и желание Джека никогда не появляться в такой стране не удивило бы ни одного здравомыслящего человека. Зачем ему что-то здесь, когда там у него на подходе покупка второй машины, когда его дом больше моей школы, когда ему доступны все развлечения и все материальное, что его душа пожелает. Сейчас они переехали в Чикаго, а если бы он захотел, он бы жил и вовсе один.
И все же я позволяла себе наивность думать, что из-за любви можно сделать над собой усилие и пересечь океан. Я думала, что его такое особенное отношение, такое внимание рано или поздно подтолкнет его ко мне. Думала, что он перестанет только абстрактно просить, а сделает шаг навстречу. И тогда приходило отрезвляющее понимание: я тоже ничего не делаю, я не лучше. И простое смирение ставило все на свои места. Просто наслаждаться им, нашим временем, его присутствием. Просто. Без сложностей. Без мыслей.
Но меня не на долго хватало. По сути, до очередного скайп чата. А их за время каникул стало много. Такие его вылазки были редкостью, потому я была на седьмом небе, когда он, в очередное одинокое мое утро, когда квартира была наполнена пустотой и тишью, писал: "Хочу увидеть тебя. Ты свободна?". Как будто он не знает, что для него я всегда свободна.
Я мигом бежала к планшету, перед этим всегда смотрясь в зеркало, проверяя прическу, иногда даже наносила макияж, подбирала красивую одежду, прибиралась в комнате. Это была самая настоящая подготовка к свиданию.
За секунды справляться с положением камеры, находить место, с наилучшим освещением, чтобы смотреться как нельзя лучше, выбирать тембр, использовать самые красивые слова, улыбнуться ему в самый неловкий момент, показать, как я рада видеть его лицо – чары, применяемые девушками в сети были освоены мной в совершенстве. Сначала неосознанно, ведь я была искренней с ним. А потом я была такой же и для многих. Это стало хобби. Я была одинаково мила со всеми, одинаково красива. Многим позволяла видеть куда большее, чем когда-либо видел Джек. И все они хотели продолжать наше виртуальное общение. А я испытывала лишь тоску, от того, что все они были такими одинаковыми. В них не было Джека, ни в одном. Пытаясь доказать всеми способами, насколько я желанна, я становилась противна себе. Я скучала по тому, кому была нужна и без всего это, без напускного. Ему была нужна я. И он сумел показать мне это, как ни один мужчина в мире не смог бы.
Январь. Да, Новый год позади. Стало еще холоднее, еще спокойнее. В пустой квартире чувствуется запах маминых духов, этих ее любимых, с горечью, что не выветриваются еще три дня. У нас дома никаких следов празднования, кроме одной пустой бутылки шампанского и двух бокалов рядом. За окнами присыпана новая горстка снега. В те дни Одессу здорово замело, что обычно не свойственно этому городу. Громкий ветер нарушал тишину белого королевства. Серое небо, серые машины у серых гаражей, серые люди. Тут все всегда бесцветно и блекло. Я протерла глаза от дремы, сразу взяла в руки телефон. "Доброе утро, принцесса. Открывай свой скайп, я пока не сплю и хочу услышать твой сладкий голос". Сообщение получено час назад, в семь утра. "Черт! – думаю я,– Пусть он еще не спит!". Я быстренько набираю его, попутно расправляя непоседливые волосы. Это чудо, он снимает.
–Привет, – слышу я сонный, чуть охрипший голос.
Боже, этот идеальный американский акцент, я уже млею...
– Привет, малыш, – я вот уже вижу его лицо.
Самое родное на свете заспанное лицо, с веснушками солнца, с улыбкой ангела, с щечками младенца. Он поудобнее ставит свой телефон, и изображение становится безупречно четким. А вон, в углу и картинка со мной. Я в зеленой майке, что туго облегает мою грудь, поверх нее черная накидка, волосы собраны в высокий хвост, уже истрепавшийся за вчера. А он лежит на кровати, весь почти закрытый одеялом. В комнате темно, но мне хорошо видно его. Джек иногда закрывает глаза и так и лежит некоторое время, не переставая говорить. Он подложил под голову руку, отчего щека немного сплюснулась, делая смешными его и без того полные губы.
– Боже, Джек, прости, я тебя разбудила.
– Буди меня каждую ночь, ладно? – невозмутимо отвечает он, открывая один глаз.
– С удовольствием, – я пытаюсь устроиться на кровати.
– Мне нравится твоя кофта, она интересным образом подчеркивает твои формы.
Я сделала вид, что меня это покоробило:
– И все ты видишь, Джек.
– Я вижу все, что касается тебя.
– Так, как ты сегодня? – я заправляю выпавший локон за ухо.
– Я нормально, теперь совсем хорошо. На занятиях было скучно, на работе еще хуже. А ты как?
Джек повернулся, и мне стало видно его еще лучше. Он подложил под себя обе подушки, и теперь сидел. Я разглядела его белую, сильно мятую футболку, а его сильные руки никак не давали мне покоя. Мне показалось, что я разглядела что-то у него на плече, пока он расправлял футболку.
– Я тоже хорошо. У нас утро. Все еще наслаждаюсь свободой от школы... Джек, у тебя что-то на руке?
Он не сразу понимает, о чем речь:
– Не знаю, вроде...а ты об этом что ли?
Вдруг Джек одним рывком снимает с себя футболку. Я слегка приоткрываю рот от неожиданности. Никогда еще не видела его голый торс. Или видела... Да, какая уже разница. Он сидел предо мной без верха в режиме реального времени с невиннейшим лицом. А все для чего? Чтобы показать мне тату на плече.
– Я сделал его в четырнадцать, – он смеется и подносит камеру к плечу. – Это глупо, я знаю.
На плече его красовалась в обвитом листьями шрифте надпись "You want freedom but you need love" .
– Ты никогда не говорил, что у тебя есть татуировка! – с восторгом воскликнула я.
– Это моя первая. Ужас, как можно было до такого додуматься. Стыдно показывать. Наверное, я тогда был под кайфом.
– Стой, ты сказал первая...
Он ставит телефон на стол и разворачивается спиной. Тут я разом теряю дар речи.
– Посиди так немного, я хочу рассмотреть.
Первый раз, когда я увидела его обнаженную спину. Широкоплечий, прекрасно сложенный, большой, в самом лучшем смысле этого слова. Я видела каждую его родинку, каждый изгиб. Позвоночник спускается от огромных сильных плеч, в этом свете отливающих золотым, к узкому тазу. Нет, закрой глаза, не опускайся ниже! Джек был просто великолепен. Не знаю, как сдержалась бы я, будь я рядом. На всю спину у него было тату. Без шуток, на всю спину, почти до поясницы. Большие, еще не заполненные цветом буквы, под которыми портрет его отца. Тату гласило "Like father like son". У меня дух перехватило, как он был хорош.
– Как жаль, что ты раньше мне не показывал, – вымолвила я.
– Я не знал, как ты отреагируешь. Как-то ты сказала, что никогда бы не сделала тату.
Он сидит и полубоком смотрит на меня с этой ухмылкой и вкрадчивым прищуром. Его прекрасный профиль навсегда остался в моей памяти. Самый красивый мужчина на свете. Я сейчас вспоминаю и плачу...
– Джек, это выглядит великолепно. Папа видел?
– Да, это я к его дню рождения набил. Он удивлялся, как ребенок.
Джек надевает футболку и поворачивается ко мне. Я смущенно опустила глаза, пытаясь не выдать своих мыслей. Чтобы он не увидел, как порозовело мое лицо, чтобы не узнал, как я хочу самолично сорвать эту футболку.
Я улыбнулась, снова смотря на него.
– Ох, ну почему же ты так улыбаешься опять, глупышка?
– Просто думаю о тебе.
– И что надумала?
– Достаточно всего, чтобы улыбаться всю жизнь, глядя на тебя.
– Я смущен, – смеется он.
– Ты уже не выглядишь таким сонным.
– Ночная заокеанская фея лишила меня сна.
Мы оба улыбаемся и молча смотрим друг другу в глаза. Он опускает их, в конце концов, и начинает перебирать пальцами.
– Малышка, тебе там не пора завтракать?
– Пора уже.
– Ну, так бери меня и пошли заваривать украинский чай.
– Как скажешь, – говорю я и выхожу из комнаты.
Нам до кухни идти всего через гостиную и коридор, и даже там Джек успел несколько раз остановить меня, чтобы рассмотреть квартиру и еще какие-то детали. Например, ему очень приглянулся мой мольберт с рисунками. Он просил показать все и не уставал делать комплименты после каждого.
Мы зашли на кухню. Я поставила его на столик напротив плиты.
– Я впервые на твоей кухне, – ухмыляется он.
– Чувствуй себя, как дома.
Я поставила чайник кипятиться и потянулась за заваркой.
– Дорогая, а ты сделаешь мне тосты?
– Конечно, дорогой. Только до утра дотяни.
Мы молчали. Под его взором во мне проснулось чувство комфорта. Эта кухня больше не была одинокой, ее наполнял его голос, ее наполняло его присутствие. В то утро мы представили себя настоящей парой за завтраком. Как убожественно наше положение, как мы были глупы в своем таком вот счастье. Он сидел ночью в Америке, на своей кровати, в своем доме в Чикаго, а я заваривала утром чай на своей кухне, в Украине. Вы все еще верите, что мы были на одной планете? Я протянула руку и погладила его лицо на экране. Он сделал тоже самое.
– Я люблю тебя, ты знаешь?
– Знаю, милая, – он с нежностью, пронзающей нежностью в глазах смотрит на меня.
Мы смотрели так, держа ладони на своих экранах, молчали и грустили. Опускали глаза, вздыхали, пока чайник не устал разрываться от свиста. Медленно, шепотом Джек сказал:
– Детка, чай...
Я все так же молча заварила чай в большую оранжевую чашку, и, положив планшет между колен, стала делать короткие глотки.
– Ты не хочешь есть?
Я хочу тебя...
– Нет, я не голодна.
Он улыбнулся:
– Распусти, пожалуйста, волосы.
Я покорно отложила чашку на стол, и пристально смотря на него, оттянула резинку с волос. Коричневые под солнечным светом волосы мигом упали мне на плечи, обрамляя непослушным овалом лицо. Он смотрел на меня и ничего не говорил. Я слегка поправила волосы, откинула их назад. Я выгнула спину и потянула накидку вниз. По плечам пробежал холод. Я обнажила руки и шею. Сердечко забилось в волнении, он был так близко сейчас. Я вспомнила, как была тогда с Максом...пьяная. Мне было хорошо. Сейчас было еще лучше. Я не помню, сколько мы так смотрели друг на друга в полном бездействии, прежде чем с его уст сорвалось:
– Отчего ты так прекрасна, Мэри...
И мы молчали дальше, пока привычные звуки не вернули нас в действительность. Я принялась за свой уже остывший чай.
– Почему ты не можешь сейчас быть тут? – не унимался он.
От его слов мне становилось все хуже. Мысли покидали меня, накатывала дикая тоска.
– Я не знаю, Джек. Я бы все отдала.
– Пожалуйста, приедь ко мне.
Что это? Я увидела в нем те же глаза, что видела недавно у Макса: умоляющие, влажные, не знающие, куда себя деть, напуганные.
– Джек, все хорошо? – робко спросила я
Он ничего не ответил мне. Я увидела его руки у лица. С секунду я рассматривала его предательски сорвавшуюся слезу, и потеряла дар речи. Вдруг экран стал темным, он, кажется, закрыл его рукой.
– Джек! Джек! – кричала я. – С тобой все в порядке.
Вновь он показался мне уже без прежней улыбки и с тем маленьким оттенком стыда на розовом от слез лице. Я молчала, не зная, что ему сказать.
– Прости, – шептал он. – Давай ты сделаешь вид, что ничего не видела.
Позабыв о чае, я едва не обнимаю планшет:
– Никто прежде...
– Не плакал из-за тебя? – проговаривает он, быстро успокоившись.
– Да, – я мнусь в поиске слов. – Это так...
– Глупо?
– Удивительно.
– Я не знаю, что со мной случилось, извини. Я просто думаю о тебе, все время думаю. А сегодня смотрел на тебя, ты так красива, так недоступна. Мне кажется, я сделал себя еще грустнее, чем был и, не знаю, просто не выдержал.
– Джек...
– Чтобы ты обо мне не думала сейчас...
– Джек, хватит! – теряю я контроль.– Я люблю тебя, слышишь? Так люблю, что голова кружится от твоего имени. Реальность потеряла для меня всякий смысл, она не нужна мне. Единственное, что мне нужно – это быть с тобой. Я плачу о тебе через день, и мне не стыдно сказать тебе об этом, и никому нк стыдно сказать. Потому что я влюблена в тебя с самого первого дня. А то, что сейчас было, только заставило меня любить тебя еще больше.
Внезапно я остановилась, видя его растерянность. Никогда еще я так прямо не выкладывала ему все мысли, не была так открыта. Что-то надломил во мне взгляд его зелено-голубых глаз, его голос, я просто хотела быть с ним. И лишь убедилась, что он чувствует то же самое.
– Малышка, а ты не на шутку потеряла голову, – вновь смеется он.
– Малыш, это не я сейчас плакала.
И мы смеялись оба, заливались улыбками, нам было легко, мы были такими молодыми, такими влюбленными. Мы были. Мы. Были.
– Вставать так скоро, – сказал он потом. – Я и не заметил, как прошло три часа.
– Я тоже.
– Но эти часы того стоили.
– Не то слово. Ладно, мальчик мой, иди спать, а то совсем не встанешь утром.
– Мне будет тяжело уснуть сегодня.
Я протянула ему руку:
– Дотронься и попрощайся со мной.
– Влюбленные не говорят "прощай" ...
– Они говорят "до свидания".
– До свидания, Мэри.
– До свидания, Джек.
Мы напоследок вдоволь насмотрелись друг на друга, и я положила трубку первая. Первая, потому что он никогда не мог этого сделать, он ненавидел прощания в любой форме. И вот, моя кухня снова пуста, опять без него. Я вспоминаю и снова плачу. Сколько слез уходит на любовь – с годами только больше...
Пройдет не так много времени, и я, бродя по своей квартире, обнаружу себя тонущей в болоте воспоминаний о том разговоре, да и о нас в целом. Делая маленькие шаги по все тому же полу, среди все тех же стен, под тем же облезающим потолком, видишь, что квартира стала иной. Вернее, сама она, конечно, не изменилась. Однако дух, что некогда тут был, ушел восвоясе. Потом тут уже не было меня и не было нас, прежних.
Я шла мимо кухни, притаившись у прохода, и с печалью глазела на ее крохотно обставленные интерьеры, на томно висящую одинокую люстру в форме тюльпана и на окошко, в котором поглядывала весна. Зеленые почки и листья дерева, которое недавно было царственно белым, поющие птицы, солнце – потом все стало чуждым. В запахе горелого, шедшего с улицы, я вглядывалась в маленький уголок между стулом и духовкой. Вот тут мы и говорили с ним. Я тогда вспомнила каждое его слово, и даже видела себя саму. Только тогда помещение было залито белым, горела конфорка, а окна были старательно заклеены. Теперь все светит зеленью и теплом. Но странное дело – мне было холодно. Тогда, в январе, всецело поглощая внимание Джека, мне было в сотню раз теплее. Дом тогда казался уютным закрытым царством, в котором всегда есть он. И вот его уже нет. По темным коридорам бродит сквозняк. Казалось бы, весной приходит и расцветает любовь, но нашим временем была осень, а больше – зима. И я так тосковала по той заме, я бы отдала за нее солнце, если бы было можно.
В зеркале на меня смотрела уставшая девушка, и это при буйстве природы! Зимой, при нем я была такой красивой... Мои щеки горели, а глаза наливались сиянием, которое пробуждает только романтика. Мои блестящие волосы были мягки, несмотря на жуткий ветер и сухость. Губы непременно разливались в улыбке. Даже мое тело было тогда стройней и краше. Потом я переменилась. Странно, как любовь и ее отсутствие влияют на нас, это всегда видно. В отражении, в этой серой мыши я не видела себя. Нет, не потому что я стала уродлива или запустила себя. Просто потому, что без него я выглядела как всегда, как до него. Тогда, когда девушка прекрасна только при преднамеренно приложенных усилиях. А когда-то я так удивлялась всегда хорошенькому виду, естественной красоте, которая так и изобиловала, от одной только, кажется, мысли о нем. Для него хотелось быть прекрасной. И я была.
Каникулы пролетели быстро, не заметно, и нам пришлось неохотно возобновить посещение школы. В конце февраля у Джека был день рождения. Воспоминание о нем пробудилось в гостиной. Я стояла в дверях захламленной комнаты, будто боясь спугнуть Мари и Джека, тех, что были тут зимой. Я видела их явно, подобно галлюцинации. Раньше тут стоял стол, за которым я рисовала. Мы потом сложили его на верх шкафа. Зимой на нем была целая кипа кисточек, измазанных тряпок, красок. А по центру стоял холст с прорисовывающимся пейзажем. Я рисовала деревянный домик у моря, засыпанный пальмами и лодку и причала. Когда у Джека был день рождения, я успела вывести только небо. Только его, зато оно вышло бесподобным: пышные, слоняющиеся облака, в желтых тенях рассвета, мерно возвышаются в лазурном пространстве, бледнеющем к линии горизонта. В тот день я сидела, делая последние мазки, а, когда дело было сделано, пошла на кухню и вынесла оттуда бутылку вина и пончики. А еще достала несколько свечек. Сегодня большой день, Джеку сегодня двадцать. Да, всего двадцать лет, но это большое событие. Мое лицо мрачнело от сожаления, что в такой день я не с ним. И все же мне хватило духу красиво расставить скромное угощение, разве что для меня одной и записать ему видео. Хотя и это был не единственный подарок ему. За день до этого я сделала ему коллаж из фото, их там штук шесть было. И на каждой я держала табличку с отрывком от поздравления. Все вместе сошлось в красивую картину открытки или ее подобия. Я специально подобрала яркую помаду, красиво закинула так любимые им длинные волосы на бок и надела его любимое платье. Я выглядела шикарно, все для его радости. И вино зачем то открыла и разлила в одинокий бокал, и свечи и сладости. Я записала видео, в котором говорю много приятных слов, желаю ему какой-то приятной ерунды и запиваю свой тост. Все это на фоне моего холста и пончиков. Прикрепила фото, нажала отправить. Жду. Он ответил мне через десять минут, но они тянулись куда дольше. В тишине я нервно глядела на весь этот цирк, а получив его сообщение, ощутила гордость за себя.
"Дорогая, это просто невероятно! Сейчас только утро, а ты уже умудрилась заполнить мой день. Никак не пойму, как тебе удается быть для меня на первом месте, даже находясь на другом конце мира! Обожаю тебя"
И вроде это неважно, и вроде он приятно впечатлен, вроде я все сделала как надо, но что-то было не так. Стояла и глядела на пустую комнату, где отмечается толи его юбилей, толи мое одиночество.
В тот день я осушила пол бутылки, и мне опять стало легко. У него не было много времени, чтобы поговорить со мной, но в последнее время так было всегда. Так что пришлось нам с пончиками справляться самим. Но, лазая по соц сетям, я неожиданно наткнулась на то самое свое фото – пост с его страницы. А с ним подпись: "Она лучшая. Мы никогда не виделись, а она все равно лучшая". Меня это так тронуло, что если бы не вино, я бы снова пустила слезу. А так я просто чувствовала счастье. Закрыла глаза, запрокинув ноги на стол, и стала мечтать. Тот момент, когда мечты переходят грань реальности по ощущениям, так что до дрожи, бывает или при выпитом, или перед сном. В моем случае, первое.
Когда я мечтала о нем, перед глазами вставала неизменная картинка: мы вдвоем стоим, держась за руки в аэропорту. Мимо проходят люди, а я все не могу поверить, что держу его руки. Он так реален сейчас. Ничего более настоящего нет и не было. И вдруг меня настигает это ощущение фатума. Я понимаю, что вот оно, все, чего я хотела всю жизнь. С шоком я понимаю, что прежняя реальность забыта, а передо мной лишь его глаза. Мы на самом деле встретились. Все внутри сжимается от осознания абсолютного блаженства, вот вот я растворюсь в нем начисто. На пике грез меня отрезвляет телефонный звонок. Нет, только не эта квартира опять, и опять пустота.
