Текст книги "Всем глупышкам посвящается (СИ)"
Автор книги: Мари Бенашвили
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
Я с негодованием сняла трубку, а на том конце услышала знакомый низкий голос:
– Мари?
С минуту я молчу. Неужели это Максим? Но как...
– Да, – подавляя удивление, ответила я.
– Ну, слава Богу! – на том конце раздался тяжелый вздох. – Долго же я вспоминал твой номер, едва не обзвонил всю страну.
Молчала в глупом ожидании. А он продолжил:
– Ну, как ты там? – уже не так резво говорит он.
Я крутила в руке бокал, и, если честно была рада, что он разбавил нашу скудную компанию и мой юный алкоголизм:
– Я отмечаю день рождения Джека. Твоей копии сегодня двадцать...
– Ты одна?
Я устало осматриваю комнату:
– Нет, со мной вино и пончики.
– Так себе коллектив для праздника.
– В самый раз.
– Как же там твой Джек? – выждав, говорит он.
– Он был так рад, что я его поздравила.
– Правда? А голос у тебя не очень радостный.
– Глупый. Рад был он, а не я.
– А ты что же?
– А я была счастлива, Джек. Ты позвонил мне как раз, когда я была погружена в мысли о нем. Я хочу к нему.
– А я хочу к тебе.
– Джек, кто из нас тут пьяный?
– Ты, – сказал Макс, – поэтому я пользуюсь случаем. Завтра ты и не вспомнишь.
– Я все помню, Джек. И Испанию, то кафе, и пятьдесят какую-то минуту, когда они забили.
– А кто забил?
– Команды я и так не знала... Джек... Макс, зачем ты меня нашел? Неужели ты запомнил мой номер?
– Я его записал, хоть и без пары цифр..
– Ах да, у тебя же столько ручек было.
Время текло, пока мы с ним говорили, а я все думала, почему я еще не повесила трубку. Понемногу коричневато-мягкая гостиная заполнилась звуками его голоса, его тембром, его мыслями. Путаница с моими Джеками заходила все дальше.
– Мари, – шептал он мне из телефона, – а у меня тоже скоро день рождения.
– За тебя я тоже выпью, – без особого энтузиазма, лживо ответила я.
– А давай вместе. Вместе отметим.
– Не знаю, – протянула я, не зная, как от него отделаться.
Он молчал, а затем резко, с выдохом, сказал:
– Сделай вид, что отмечаешь день рождения Джека с ним.
Сначала услышала голос, а потом только поняла, что он мой:
– Хорошо.
– Правда? – смеялся низкий голос. – Тогда я хочу встретиться через пять дней.
– Ты будешь в Одессе?
– Да. Я приеду, обживусь тут.
– Зачем? – недовольно произнесла я, на что услышала возмущений ответ.
– К тебе, конечно.
Я сказала ему, что надо идти, что пришла мама, еще что-то, обещала перезвонить, завралась. Нужно было срочно закончить разговор, чтобы дать себе время подумать. И в этом неоспоримое преимущество телефонных разговоров: ты просто отключаешься. Иногда очень досадно, что нельзя отключиться, глядя в глаза собеседнику, что нельзя просто уйти. Скажут, что ты невежа, грубиян. А к открытой лжи по телефону, в переписке все привыкли – вас не осудят.
После разговора я посмотрела на телефон – он пустовал. Джек так и не написал мне ни в тот день, ни на следующий. Наше общение стало прерываться, и виной тому служило много причин: моя учеба, его экзамены, теперь еще и Макс. Я не могла сказать ему о своем новом знакомом, ибо мне было слишком стыдно и неудобно. Отдавая себе отчет в его общении с девушками, я, тем не менее, хотела оставлять всю себя только для него. А это никогда не ведет к хорошим последствиям.
Оставалось несколько дней до дня рождения Макса, и я со страхом ждала его звонка. Он раздался за день до события, а у меня даже не было убедительного повода отказаться. Я сказала маме, что собираюсь встретиться с тем самым парнем из Испании, умолчала, конечно, о его возрасте, да еще и соврала, что возьму с собой Свету. Девочек, как вы понимаете, я посвятила в свой хитроумный план. Хоть они и не особо обрадовались.
Влада, услышав о всей истории нашего отдыха, взялась за голову:
– А я то думала, что это я здорово отдохнула в Эмиратах, – подняла она от удивления свои идеально сделанные бровки.
Мы стояли в коридоре на четвертом этаже, нас ждала контрольная по алгебре, но все тогда казалось не важным. Когда женщины начинают говорить, выяснив при этом, что тема затрагивает всех, остановиться уже невозможно. Разговор, по обыкновению, продолжился в фаст-фуде через дорогу. К неслыханной удаче мы даже нашли свободный столик. У Влады был свободный час перед тренировкой, а у нас было желание продолжить беседу, есть и нежелание идти домой. Как ни странно, это был первый раз, когда нас удалось вдоволь рассказать друг другу о каникулах. Первая рассказывала Влада. Она приехала позже всех, и явно обогнала нас в уровне загара. За тремя колами и кучей куриных крылышек, она вспоминала о красочных городах, жаре и шейхах.
Влада, помимо красивейшего ярко-желтого цвета волос, выделялась среди нас трезвым взглядом на вещи. Мы со Светой – романтики, даже иногда наивные в своих мечтах, Катя имеет своеобразный ироничный юмор к жизни и всем, кто своим невежеством раздражает и ее, и нас, но Влада совсем иная. Ее тонкие черты лица, миниатюрное, стройное тело, чистые, ясные глаза – она вся такая светлая и хрупкая с виду, на самом деле во многом сильнее любого мужчины. Она самостоятельна, умна и любые трудности сносит с улыбкой на людях. В жизни она привыкла опираться на себя и поддаваться удивлению и заблуждению лишь в крайнем случае. И тогда, рассказывая о пряных Эмиратах, она ловила внимание на деталях, которые пропускали мимо глаз мы. Такие вещи, как банковская система, образование, бизнес – в них она ориентировалась не хуже клерков в Уолл стрит.
– А Сережа был? – спросила я, на что она отрицательно покачала головой, сразу же, в прочем продолжив рассказ.
– Помните фото с бассейна у высоток? Так вот, там сзади и был наш отель. Мы жили на предпоследнем этаже, отчего у бедного папы каждый раз дух перехватывало, когда он смотрел в окно.
– А тебе не страшно было? – спросила Катя, потянувшись за перчатками, чтобы согреть руки.
Влада снова покачала головой из стороны в сторону:
– Нет, страшно было, когда я увидела их хилого носильщика – он еле взял наши вещи, я боялась, что сломается или он, или, что хуже, папин чемодан. Или когда верблюд чуть не раздавил меня на пляже. Да, да, там верблюды ходят по голым почти пляжам, и сразу же рядом шумный Дубаи со своими небоскребами. Природой там и не пахнет, зато магазины процветают. Это просто что-то! Такого сервиса я еще не видела. Тут тебе и мисс, и будьте добры, и странные улыбки вокруг. Они все ходят, открыв одно лицо да ладони, но все до одного скупаются в бутиках Gucci, L&V и Channel.
И так далее, все в этом духе. И мы тоже поведали ей все. Хорошо было вместе, когда еще есть уверенность в чем-то. Наши с девочками дни вместе были чудесными, красивыми, наполненными запахами духов, видом юных тел, горящими глазами, жаждущими покорить этот строптивый мир. С годами таких встреч становилось все меньше, их значимость гасла, мы все меньше потом знали друг о друге, все больше виделись чтобы обсудить какие-то общие, никому не нужные вещи. Наша теплая женская атмосфера, в которой все друг о друге знают все с пеленок, рассыпалась, как карточный домик, превратившись в скучное, опустевшее здание рухнувших грез.
Я рассказала им тогда про лже Джека, что весьма удивило Владу, но она, на пару с остальными, заявила, что непременно надо с ним встретиться. И я согласилась. Да, хорошо, я встречусь с ним. Я хочу быть с кем-то. Господи, мне так надоело быть одной! Сколько можно, нет, надо развеяться. Я даже купила ему подарок. Проходя по угрюмой холодной улице, наткнулась на небольшой магазинчик. В нем было тепло и ярко. Витрины с большими лампами венчали мелкие коробочки, куклы, рассыпные украшения. Среди этого богатства я нашла перьевую ручку, она была совсем небольшой, украшенной ветвями из позолоты и большой буквой М. Ручка недорогая. Недорогая и до умопомрачения красивая. Подарок был послан судьбой, я не могла его не заметить.
В день рождения Джека я очень переживала. Мне почему-то было важно, чтобы ему понравился мой более чем скромный подарок. В последнюю минуту пришла мысль о том, что буква М на ручке довольно навязчивая, намекает толи на его имя, толи на мое. Но с чего бы стал он, мой случайный знакомый, думать о наших отношениях или даже надеяться на их развитие.
Его день рождения прошел чудесно. По правде говоря, я давно так не веселилась. Макс встретил меня у дома с букетом лилий и ромашек, красиво переплетающихся в одном белом растительном царстве. Букет затмевал его по размерам, вместо этого он придавал золотой блеск его волосам. Передо мной стоит лже Джек, красивый, статный, большой. Я убедила его прийти ко мне домой, ибо искать его в непонятных закромах города и добираться к нему самой было уж никак не по мне. О том, что ему в новом месте будет нелегко найти мой богом забытый дворик, я и думать не желала. Он же мужчина, он старше, в конце концов, это он ищет встречи со мной, а не я с ним. И он нашел меня. В свой тридцать третий день рождения, как мальчишка семнадцати лет поджидал меня у дверей, так нервничая, что нещадный пар изо рта делал его похожим на паровозик. Да, там было неимоверно холодно и сыро. Весна еще не вздохнула полной грудью. Я вышла к нему в пуховике, шапке со свисающими бумбончиками. Лицо расплылось в глупой улыбке от вида замерзших цветов. Я быстро занесла букет домой, обдумывая заодно и как буду объяснять его появление маме. Наверное, скажу, что Влад подарил. Этот недотепа давно за мной ходит. Надоеда. Но что ж это я. Надо возвращаться к Максу. Он вызвал нам такси, и мы поехали в центр. Я показала ему немного Одессы, немногое, из того, что я могла тут показать, я ведь и сама тут как чужая. Но выложенные камнем бульвары поманили нас на прогулку дальше, дальше. День шел неторопливо и странно. Джек был молчалив, угрюм. Я с трудом понимала, что крутится у него в голове. Чтобы разговориться, надо было выпить.
– Не хочешь пойти в ресторан? Мы бы отметили... Сегодня же твой день.
Он как-то смущенно улыбнулся и замешкался. Мы стояли на Потемкинской лестнице, разглядывая распластавшееся вдалеке море, что покрывало здание мор вокзала. Он взял меня за продрогшую руку и вновь нервно выдохнул:
– Пойдем. Пойдем, куда захочешь. Куда угодно пойдем.
Я потащила его в первый попавшийся ресторан в самом сердце города. Тут, в тепле я могла снять верхнюю одежду и не без упоения смотреть на его дрожащие, блуждающие по мне голубые глаза. Я была в черной водолазке, без белья. Его губы заметно обсохли, он стал жадно их облизывать, что вызвало у меня нападок смеха.
– Не переживай так, после тридцати уже легче.
Джек ничего не ответил мне, но все еще таращился на меня, уже сидящую с меню в руках. Я заказала нам какого-то салата и стейки, а он взял вино и шампанское. Разговор никак не шел, и, когда меня стал напрягать его взгляд, пришлось завести тему:
– Странный у нас какой-то праздник, да? Даже никого нет.
– У меня и так никого нет, – сухо ответит Макс.
– Ну, я же тут.
– Ты сегодня выглядишь иначе.
– Хуже?
– Нет, я бы сказал, холод тебя приукрасил.
Я глянула на свое отражение в окне и от вида затвердевших сосков и ярко розовых от холода щек, мне стало неловко:
– Ужасно...
– Ну что ты. Твои чары стали только сильнее.
– Макс, скажи, я тебе так сильно понравилась, что ты решил поехать за мной?
– Нет, просто хотелось напоить семнадцатилетнюю еще разок в жизни.
Мы посмотрели друг на друга серьезными глазами, рассмеявшись через секунду, как дети. Понемногу атмосфера разрядилась.
Наша беседа развилась, переходя с одной темы на другую. Принесли шампанское. Мы подняли бокалы за его празднование, потом за здоровье, потом за любовь, за СМИ, еще раз за него и еще раз за любовь. Я наконец вспомнила о подарке. В моих наманикюренных пальцах показалась фиолетовая коробочка.
– Это тебе, друг мой.
Он вертел коробочку в руках, а открыв ее, ахнул, как ребенок:
– Стоящая вещица!
Лицо расплылось в улыбке, мы вновь чуть опьяненные. Макс наклонился ко мне и поцеловал в щеку, совсем легко, поблагодарив еще раз.
– Мне жаль, что подарок такой скромный, – сказала я, понимая, что ему этот день обошелся в сотню раз дороже, чем мне.
– Дорогая, – вино уже делало свое дело, – тебя одной уже было достаточно.
Он одарил меня своим поцелуем еще раз. Мои ноги подкосились. В этот момент мне написал Джек. А я тут целуюсь с его ходячей копией.
– Это он пишет? – сдержано спросил Макс, глядя на мой иступленный взгляд в телефон.
– Да. – грустно ответила я. – Не целуй меня больше.
Он опустил глаза:
– Как пожелаешь, принцесса...
Это мучительное "принцесса". Джек написал с работы. Он нашел лишнюю минутку на пару сообщений. С полчаса я молча сидела с Максом, проводя все время в сети с другим.
– На самом деле, – сказал вдруг Максим, – мне обидно, что я не тот Джек. А ведь не хуже.
Я ответила ему со смешком, не отрывая глаз от экрана:
– "Малыш, ну я же лучше собаки".
Он наиграно улыбнулся мне. Но грусть его не давала мне покоя. Не хотелось надолго задерживать взгляд на нем, чтобы в который раз не ловить себя на их странной схожести. К счастью, характером Джек и Макс были более чем разными, и это немного уравновешивало ситуацию. Мой Джек тогда так ласково сказал мне, что напишет еще немного позже, что в эти дни он так занят, и что ему жаль, что времени на наши разговоры стало меньше. Сказал и снова пропал из онлайна. Я с нескрываемой тоской отложила телефон:
– Ушел...
Макс с минуту молчал, а потом, бросив на стол деньги, встал:
– Не терплю грустных глаз у девушки. Кошмар! – он обрел твердость в голосе. – Идем.
– Куда? – я торопливо укрывала плечи в пуховик.
– Как куда? – он нахмурился. – К морю. Это Одесса, черт побери, тут ходят только к морю!
Я безропотно пошла за ним, подхватив под руку своего сильного, ставшего внезапно дерзким, друга и не смела ему перечить, хоть и думала только о Джеке.
Такая дивная женская особенность – доводить мужчину до раздражения и крика, и чуть заслышав его злой рев, уподобляться овце, идущей на убой. Лже Джек отвел меня к морю, как и обещал. Впрочем, он содержал и обещание не целовать меня. За весь вечер он не дотронулся своими губами ни до одной части моего тела. Так замечательно знать, что ты можешь быть в полной безопасности с человеком, тебе с ним будет хорошо, а ты не обязана ему ничем, он тебя никогда не обидит и не позволит себе лишнего. А чуть что не так, можно смело отвесить ему пощечину и дуть свои большие губки в возмущении. Это, кажется, называется подкаблучник, но куда там! Я же не ношу каблуки.
Мы сидели уже возле дельфинария, сидя прямо на камне перед открытым холодным морем и жевали сосиски в тесте.
– Скажи, а ты всегда такой?
– Какой?
– Ну, – откусила я еще кусок, – необычный.
– Только когда влюблен или в отпуске.
– Так ты влюблен? – улыбнулась я, вставая с камня и пересаживаясь на скамейку чуть дальше.
– Нет, у меня отпуск.
Я испачкала его лицо в кетчупе от сосиски:
– Как грубо!
Мы посмеялись друг над другом, он поднял меня на руки и поднес к воде.
– Скажи, что любишь меня! – заорал он на весь пляж. – Говори, нето я скину тебя в воду на съедение медузам!
– Я люблю! – что есть силы завопила я вне себя от страха, хоть и чувствовала его сильные руки и не верила, что он меня отпустит; меня пугал лишь алкоголь в нем. – Я люблю тебя, Джек!
В миг лицо Джека изменилось, он прижал меня сильнее к своей груди и прошептал:
– Ах, бессердечная маленькая девочка.
Он опустил меня, ноги подкосились. "Мне повезло, что он не скинул меня в тот же момент" – пронеслось в голове.
– Макс, прости, я такая глупая!
– Все в порядке. Ты же не виновата, что отдала себя другому задолго до меня.
И вправду. Я сказала, как есть. Пусть лучше он знает, и мы не станем обманывать друг друга.
– Ну, что же ты так унываешь. Будто нет партии для зрелого мужчины лучше школьницы мелкой. Сегодня же твой день рождения! А ты тут киснешь...
– Скиснешь тут с тобой, – он потрепал меня по щеке.
Мы пошли дальше и забрели в парк аттракционов. Как всегда, в холодную ночную пору здесь было ярко, шумно, но немноголюдно. Я завороженная рассматривала огни и редких прохожих. Тут было много пар, и мне отчего-то захотелось приобнять Джека:
– Мне просто холодно, – сказала я ему.
А он и не спрашивал ничего. Просто медленно шел, озираясь по сторонам и вздыхая.
– Скажи мне, милое дитя, – заговорил лже Джек, – а не хочешь ли ты прокатиться на колесе обозрения?
– Хочу.
Конечно, я хочу. Хочу, потому что никогда не каталась. Потому что его запустили только несколько дней назад. Потому что нет его. Потому что есть не тот, другой, такой похожий. Девушкам нужна романтика. Иногда (точнее, чаще всего) совсем неважно, кто дарит тебе эту романтику, если есть цветы и поцелуи...разговоры с обоюдным пониманием. А иногда ты влюбляешься по уши. Вот так банально и глупо, потому что ты дура или потому что он идеал. Почему же мы изменяем своей любви ежесекундно?
Джек взял мою руку в свою и улыбнулся, чуть повернув голову. Что-то скользкое, странное скользнуло в этом прикосновении. Мы сели в кабинку, промерзшую от холодного ветра и снега. Кроме нас еще несколько заполненных кабинок, но чувство такое, что мы тут одни. Морозец пробегает по нам. Я посмотрела в большие полные чувств глаза Джека. Они были грустными, снова. Мне захотелось сделать его день радостным и приятным. Колесо поднималось выше и выше. На миг, очень короткий миг мы зависли на самой вершине и посмотрели друг на друга. В этом свете звезд Макс был таким Джеком, от головы до пят. Он отвел взгляд вниз:
– Ты знаешь, я никогда не целовался на колесе обозрения.
– Бедный. А в кино?
– В кино целовался, – улыбнулся он. – Часто, не с одной.
– Да ты бабник!
– Нет, что ты. Я – журналист. Ты перепутала.
– Ты – редактор.
– Редактор, бабник, журналист – какая разница? – он нахмурился. – У меня день рождения!
– И что?
– А то, что мне не весело сегодня.
– Ах, как мне жаль.
– Ты могла бы сделать вид, что тебе на самом деле жаль.
– Это правда, глупый Джек. Как мне тебя развеселить?
Он молчал несколько минут, молчал, молчал и заставил встать. Я стояла, каждую минуту готовая сорваться вниз на ледяную землю, что была так низко. Стало страшно.
– Я хочу, – сказал он, – чтобы ты села ко мне на колени.
И я села. Села, потому что стоять было слишком жутко и невозможно. Села быстро, больно вцепившись ему в голову:
– Сумасшедший!
– Зато теперь я счастлив, – он обнял меня за талию и уперся носом в шею.
Волосы выпадали из шапки. Мне было все холоднее. Но город в этот час был так безмолвно красив. И даже Макс был хорош. Я обнимала его крепко, мы пошатывались.
Он так и не поцеловал меня в тот вечер, ничего не было. Временами казалось, что скоро он не выдержит. Но Джеку было тридцать три. В этом возрасте мужчины уже держат себя. Они перерастают множество проблем, испытаний и разочарований. Им нужно расти до этого, понимать себя и женщин через прозрачное стекло опыта. Мы же другие. У нас все происходит сразу, с первого же случая. Научившись говорить, девочка сразу же учится осуждать мужчин. По поводу и без. И только на этом бесконечном суждении и строится вся дальнейшая ее жизнь.
После колеса мы пошли по улицам в неизвестном направлении. Становилось все позднее, время растеклось в желе. Мы так загуляли, что забыли и о холоде, и о часе. А час был поздний. Первой опомнилась я.
– Джек, милый, прости, да, я знаю, что тебя раздражает это имя. Так вот, нам уже пора домой... Мне так точно. Ты не обидишься?
– Мари, дай мне сказать тебе кое-что. Мне не обидно, чтобы ты не сделала. Не знаю, может я и вру, но сейчас мне точно не обидно. Ты могла бы назвать меня Квазимодо, и это было бы само собой разумеющимся фактом. После восьми лет я ни разу не отмечал свой день рождения. До сегодняшнего дня.
Он вызвал нам такси, довел до дома, до дверей. Я так боялась зайти домой. Мой телефон кричал звонками и рыдал СМС от мамы. Сейчас зайду, и она голову мне оторвет. Бедная я, бедная. Но мне так надоело думать о маме, она такая властная порой. А тут я и впрямь виновата. Уже вон как поздно... На проходе между этажами, в полной тишине я взяла Джека за руку, жестом показала, чтоб молчал и прижалась к его лбу губами, потом к уху, потом к щеке: "С Днем рождения, дорогой".
И я отворила дверь, оставив очарованого, милого Макса стоять столбом в темноте лестничного проема.
Вошла в квартиру с холодом в душе. Ноги подкосились. А там мама, даже глаз не сомкнула, не выключала свет, не кричала. Ни-че-го. Стоит и сверлит меня своими огненными глазками, самыми красивыми и самими суровыми на свете. Еще не один миллион лет пройдет, вселенная будет иной, эти звезды умрут и будут новые, чужие, планета канет в холодное забытье, попса не будет мучить ничьих ушей в мертвом пространстве, не будет ни меня, ни другого живого человека, ни даже наших костей. Все пропадет. Все пропадет, но тень моего духа все так же будет трепетать при мысли о ее глазах, об этом ужасе маминого осуждения, так будет вечность.
Самые страшные, в прямом смысле этого слова, минуты моей жизни протекали стоя в крохотном коридоре нашей квартиры, под ее нещадным криком. Как часто я с пяти до восемнадцати лет убеждала себя, что пора отрываться от нее, что слишком большую власть возымела она надо мной, что не дает мне дышать свободно. Так было всегда, безусловно, в разной форме, но всегда. А итог один: пустые слезы. Мне кажется, даже дай она мне полную свободу действий, ни разу ничего не скажи она мне в упрек, не сделай она в мою сторону вообще ничего, я бы и то дрожала перед ней. Потому что она мама. Чтобы она ни говорила, ее сердечко сжимается от мысли обо мне. Каждый мой поступок тревожит ее больше ядерной войны за окном. Ее жизнь зависит от моего существования, и потому она хочет забрать его целиком. Факт, который пугает и радует меня одновременно.
Ночь прошла бессонно. Она закончила на том, что я могу катиться ко всем чертям. Я закончила на том, что еще день, и я укочусь. Она меня до фанатизма любит. Я ее иногда с трудом переношу.
Как хорошо, что ночь уносит за собой все переживания. Как хорошо, что утро приходит чистым. В моей жизни еще не бывало так, чтобы страсти, произошедшие вечером, не улеглись бы утром. На кухне пахло булочками-розачками с корицей. Мама сделала их для меня. Сама почти не ест. Ничего. Лишь стакан кофе с пачкой сигарет. Но сегодня без них, дыма и так хватает. Она ласково попрощалась, оставив жасминовый чай. Ушла на работу, сегодня позже обычного. Я же знаю, что плакала всю ночь без остановки. Опухшие глаза не спасала пудра. Мы отдалились. Не успеваем говорить. Только криком все, руганью.
Собиралась уходить в школу. Написал Джек. Хочет поговорить.
– Что-то случилось? Мне надо идти, на самом деле.
– Ох, ну почему ты всегда уходишь, когда нужна мне?!
– Джек, любимый, мне пора. Напиши все, о чем хочешь рассказать. Я днем приду и все прочту, отвечу тебе.
Положила телефон в карман, прощай, вай фай. Погода была хуже некуда. И если вчера мороз спокойно пробирал мои внутренности, то сегодня беспощадный ветер хлестал мои огрубевшие щеки. Какой зверский март, только первые дни. Я даю весне время. День прошел сумбурно, холодно, неприветливо. Света с Владой заболели и оставались дома. Мы с Катей как-то убивали время в школе. У нас не было учителя по какому-то предмету, а мы под свист карандашей-пуль, которыми отстреливались мальчики, говорили о своем.
– И как же Костя поживает?
– О, не спрашивай. Все сложно с ним.
– Вы вместе?
– Да, конечно, вместе. Я же для него долгожданный новый приз. Он за меня держится, это да...
– Я чувствую, есть некое "но".
– Есть, а как же.
– Колись.
– С ним все просто. Ну, понимаешь, он вроде нужен мне и я ему нужна. Но под час я вижу, что он перегибает палку. Мы словно женаты, и я ему уже сто раз обязана.
– Знаешь, если бы я увидела своего парня с бывшей...
– Только не приплетай Лешу!
Леша – история первой любви. Катина первая любовь? О, что вы, нет. Лешина. Сколько бегал он за ней, сколько они были вместе. Но ни разу она не сказала "люблю". Ни ему, ни нам о нем. Зато мы все видели, как она заботилась о нем, она стремилась сделать его лучше. А их разрыв стал неожиданностью для всех. Катя просто не простила его за...за что-то. Этого мы тоже не знаем. Бросила, значит, было за что. А он по ней сох, сохнет. Еще долго будет, впрочем. Иногда они общаются на уровне друзей. Но..
– Но ведь Косте это не нравится.
– Справимся, – сухо ответила она. – Расскажи про вчера.
– Макс, море, вернулась домой за полночь.
– И это все?
– Немного алкоголя, никого вокруг, колесо обозрения, невинный поцелуй.
– А как же Джек? – она ехидно глянула на меня смущенную.
– Да, Кать, похоже мы обе делаем что-то не так, – улыбнулась я.
Он позвонил мне поздно, уже не помню который был час. Мама улеглась, мы поговорили по душам после ее работы. Она приходила всегда после девяти вечера и часто усталая. Сил на любые ссоры нет, да и мне уже стыдно. Мама прикоснулась губами к моему лбу: "Я так люблю тебя, родная". У меня защемило от счастья в груди. А потом защемило еще раз. Уже не от счастья.
– Мэри, мне нужно поговорить с тобой.
Его лицо выглядело странно хмуро и серьезно. Ярко-зеленые на таком свете глаза показались мне печальными. Он позвонил вдруг, неожиданно и без предупреждения, чего никогда не позволял себе. Да и вообще не так уж часто Джек любил болтать в скайпе.
– Что-то случилось? – я шепотом прервала паузу после его слов.
Джек молчал. Почему он молчит? Что это? Мой вечно веселый, простодушный Джек, который взгляда оторвать от меня не может, теперь уныло водит глазами по комнате.
– Скажи что-нибудь, Джек.
Как часто я прокручиваю в голове тот момент. Я сижу в тиши и полумраке своего островка, на кровати. Смотрю на тебя, ты так прекрасен. И как только могла я подумать, что Макс хоть сколько-нибудь приближен к твоим ресницам пшеничного цвета, что он так же смеется, что неуклюже великие плечи его похожи на твой аккуратный стан?.. Я смотрела на тебя, как старик Сантьяго смотрел на свою большую рыбу. Ты у меня на крючке, вот оно: самое жгучее счастье, иметь тебя, но не иметь возможности дотронуться, дотянуться. Приходится тащить эту рыбу по воде. Но ведь я знала, чем кончается та история...
– Я встретил девушку, – первая акула, – она нравится мне, – вторая. – И я ей нравлюсь, – третья. – Дорогая, я позвонил, чтобы сказать, что в моей жизни появились отношения, – все, рыба съедена.
Сижу и улыбаюсь. Право, натуральный ангел. Не могу сказать ничего, губы онемели. Что-то холодное, слеза, промчалась по горящей щеке.
– Не знаю, что тебе сказать, – я опустила глаза с собравшимися в них слезами.
– Послушай, – он вздохнул громко, – я сказал это лишь потому, что должен быть честен с тобой. Боже, ну посмотри на меня. Ты видишь, я еле говорю... Детка...
– Заткнись! – вдруг стала кричать. – Я ничего не хочу слышать! Молчи!
А он все говорил, говорил, резал меня без ножа. За что?
– У тебя нет повода так злиться, – Джек сказал размеренно, как врач, когда тот сообщает вам от простуде, безвкусно, сухо, равнодушно. – Я ничего не обещал тебе и не требовал. Найдешь кого-то лучше, достойнее. Мы не можем так всю жизнь...
– Ты говорил ей тоже, что мне? Называл ее так? Просто ответь.
Я никак не могла уже остановить этот Ниагарский водопад из глаз. Соленые капельки текли и уплывали, казалось, по всей комнате, они затопили все пространство, и я благодарила их. Так я не видела Джека. Как ни смотри – одно оранжевое пятно на десять дюймов, не более того.
– Нет, принцесса, моя красивая украинская принцесса, как я мог. Ничего из тех фраз, что слышала ты, не были сказаны ей. Мы еще не в тех отношениях,– еще?! – мы только начинаем, – слишком много мы, – еще ничего не ясно, пойми. И все же, – тут он замолчал, – она рядом, а тебя нет.
V
Света кружила под звуки вальса. Раз два три, раз два три, раз два три, раз! Она замирает и опускается на руку партнера, слегка оттянув стопу от пола. Он подымает ее, музыка ускоряется вновь, вот они все ближе и ближе к центру – замерли! Он становится на одно колено, и тонкая талия ее кружит вокруг него. Света легонько садится на его колено, улыбается со слегка сбитым дыханием – это был шестой прогон выпускного вальса. На сегодня репетиция окончена.
Их в нашем актовом семь пар. Сегодня аншлаг. Я еле стою на ногах после восьмого урока. К счастью, не танцую. Тут и Рома, мой лучший друг. В самый последний момент он вдруг захотел участвовать. Они со Светой затащили меня на репетицию, посмотреть хоть разок. Репетиция длилась, пожалуй, не больше сорока минут со свей организацией – время промчалось быстро. Я сидела одна на стуле у входа, чтобы никому не мешать и смотрела на выкрутасы своих одноклассников. Они выглядели такими растерянными в тот момент. У многих путались ноги, они странно дергали руками или сбивались с ритма. Но со временем выходило все лучше, в конце движения были отточены до мелочей. Во многом это заслуга Ольги Николаевны, нашего завуча – женщины с голосом оперной певицы, харизмой лидера и характером бойца спецназа. Смотрела на нее и думала: "Она и коматозника танцевать научит, если понадобится".
В середине репетиции появилась Вика, наша бывшая одноклассница. В общем-то, ушла так же неожиданно, как и пришла. Но еще долго после этого, сидя у засаленного солнцем окна, я думала о том, как быстро все уходят. Вот ты дружишь с человеком, открываешь его для себя, а он раз – и уходит из твоей жизни. Будто и не было совсем.
Они так красиво кружились в большом актовом зале, стирая скрипучий паркет. В тот момент я почувствовала, что больше всего хочу оставить этот год на всю жизнь. Я вообще уважаю позднюю весну, в любой год. Но в тот год она была особенно хороша. Жара не мучила нас аж до конца июля, вместо этого набеги приятного тепла ласкали наши юные головы. Все меньше мы были в школе и все больше мы сроднялись друг с другом. Уроки совсем ушли куда-то в детство, суматоха вокруг экзаменов росла, а трепет от близости выпускного достиг пика во многих сердцах. Помню, как ярко светился пол, провожая нас в тот день. Все кричало о скором лете и новой жизни, но мне никак не хотелось отпускать свою зиму.
Света взяла меня за руку вдруг. На дороге показался Саша с букетом ромашек. Ей так нравятся цветы. Любые, на каких не сидят бабочки. Саша был не то чтобы красавцем, но что-то в этом парне располагало к нему с той же силой, с какой умела располагать к себе одна Света. Она выпархнула к нему с легким "ах". Не оставалось ничего, как воспитанно уйти и оставить в покое пару. Дальше я брела одна. В парке у дома можно было перевести дух в теньке после дня учебы. Хорошо, что Саша и Света уладили свои отношения. Да и Катя с Костей живут припеваючи. Это хорошо. Так правильно. Влада с Сережей все так же держатся друг за дружку. У всех далеко идущие планы на жизнь... Рядом прошла кошка. Прошла и села возле меня. Она тоже думала о своем долго, хоть кто-то составил мне компанию. Кошка, а, кошка, отчего ты такая рыжая...Совсем как Джек, совсем как его копия. Ты знаешь, кошка, я так жду его сообщения. Честно, каждое утро жду. Жду, что как раньше он пожелает мне хорошего дня в школе, и что скажет, чтобы я побыстрее вернулась к нему. Я жду, что Джек улыбнется мне ласково в видео чате и сонный прошепчет, чтобы я первая отключила, потому он не сможет добровольно от меня отказаться. Жду его рассказов о друзьях и семье, о загадочной американской или австралийской душе. Так хочу, чтоб он вновь показал смешную рожицу или в сотый раз, на мою такую же рожицу сказал, что я такая глупая у него. Жду его слов о любви, привязанности, потребности в себе жду. Кошка, ты такая блохастая, совсем как он. Подцепил, вон, видишь, блоху...По секрету сказать, я часто представляю его в объятиях той, другой, которая с ним. Знает ли она, как сильно я хотела этих рук каждую ночь? Кошка, а может, она знает, что за эти несколько месяцев я стала плохо спать и совсем не рисую больше? Известно ли ей, что он не любит ее в полной мере? Или она сама его терпит забавы ради? Кошка, она целует его, и не знает даже, что за одно прикосновение к этим губам я готова была недавно продать китайцам луну. Она глупая, не ценит его. Захочет будет с ним, не захочет – бросит. Откуда ей знать, рыжая, как я на другом краю мира обливала слезами весь дом, когда случайно услышала его имя по тв. Зачем ей думать о том, как он нежно называл меня его девочкой и как сильно хотел ощущать мои волосы на лице утром. Я хотела утонуть в его теле до конца, жить в нем, не мочь понять до старости, что он все же реален. Кошка, он рассказывал ей обо мне? Удалил ли он все, что со мной связано, как я это сделала? Она, наверное, иногда замечала, как дергается его рука при появлении сообщения на телефоне. Но я думаю (беру кошку на руки), что она не знает, как Джек любит бывать у Стивена, потому что тот смешно спит и ходит по ночам. Она не знает, что Джек два часа плакал, когда Том уехал жить в другой штат; ей и в голову не придет, что в восемь лет Джек упал с лестницы, а потом год пользовался одними лифтами из-за ночных кошмаров. Она вообще не знает его. "Зато она рядом" – прошептала издевательски кошка...
