Текст книги "Всем глупышкам посвящается (СИ)"

Автор книги: Мари Бенашвили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Мы совсем не общались больше. Джек выпал из моей реальности, как выпадает из жизни зима. Снег обязательно растает по весне. Но почему же люди таят?

Ночью сложнее всего было не думать о нем. Слишком странно было, как Джек смог забыть меня. Он был слишком откровенен со мной, чтобы не любить меня. Нет, он должен был в меня влюбиться, как я в него. И все же, он ни разу не написал и не позвонил. Я больше не рассказывала о нем друзьям, и они не спрашивали о нем. Никто. Может, их просто слишком поразило появление Макса рядом?

После того, как один Джек пропал, появился другой. И его стало непомерно много. Иногда ночью он звонил мне и просил поговорить о Моцарте. И не важно, что я не тяготею к классике, он просто хотел поговорить о нем со мной. Я была даже рада. За долгое время ночных переписок, тихие ночи, когда ты никому не нужна стали обузой. Я делала вид, что Джек обременяет меня, и ему бы следовало спать по ночам, но никогда не давала ему это сделать.

– Милая, ты совсем не знаешь, как прекрасно слушать его перед написанием статьи. Он же мастер. Как вообще можно было написать такую музыку, Мари, как?

– Так он же гений! Ему это раз плюнуть!

– Можно подумать, стоит родиться гением, чтобы все в жизни шло гладко.

– Ну да, – без интереса протянула я, обнимая подушку. Он молчал. – Эй ты еще там?

– Прости, я потерял нить разговора.

– Моцарт.

– Что, Моцарт?

– Моцарт – нить,– зеваю.

– Тут лежит ручка со дня рождения.

– И что?

– А под ней фото твое, черно-белое.

Сон пробирал слишком сильно, чтобы противиться.

– Джек, мы говорим уже так долго, я...

– Когда мы поженимся, я буду каждый день носить тебе в кровать цветы или кофе.

– Ты решил сделать мне предложение не в самый подходящий момент.

– На днях я составил список, – Джек не слушал меня, – посвященный тебе.

– И что же в нем?

– В нем пункты – то, за что я полюбил тебя.

– Любят не за что-то, глупый.

– Наивная. Все еще веришь в "просто за то, что ты есть".

– А разве все не так?

– Через несколько лет жизнь тебя окончательно доконает, и ты поймешь, что любовь не даруется, как дорогой одеколон на юбилей, ее надо заслужить.

– И много пунктов я заслужила?

– Достаточно.

– Скажи хоть один.

– Ты красиво говоришь

– Что это значит?

– Что у тебя бархатный голос. Ты сама не замечаешь, но, порой задумаешься над чем-то, и говоришь много, много, да так красиво, что даже я завидую.

– Разве за такое любят?

– Простые смертные – да, а вот редакторы за такое носят на руках.

– Я припомню тебе это.

Джек рассмеялся в трубку:

– Эх, иди спать, ребенок.

– Скажи еще один пункт, и я уйду.

– Ты идеальная мать для моих детей.

"Наверное судорога схватила" – подумала я, глядя на свой телефон. Выключила, и даже не попрощалась. Может это его пункты меня так напугали? Бессмысленно гадать, так или иначе ангелы из царства Морфея унесли меня в своих объятьях, не отпуская до самого утра.

Джек забирал меня из школы. Не всегда, время не позволяло. Здесь, в Одессе он снял квартиру, работал, правда, на дому. Не знаю, как можно работать редактором на дому, но денег меньше не стало. Он только чаще висел на телефоне или рылся в новеньком планшете. Дома не отходил от ноутбука. В пятницу Джек ждал меня во дворе школы с розами. Шумная жаркая площадка, где дети в спортивной форме играют в вышибалы, прыгают, кричат не своим голосом, за что физрук кричит на них еще громче. Там дальше, в теньке на ступеньках заднего входа сидят старшеклассники и нервно курят весь день, пока наконец к четвертому уроку кто-нибудь не прогонит их на занятия. Учителя красиво расхаживают, уходя домой или на подходе к парковке, а возле футбольной площадки, в этом школьном раю, как губы блондинки в красной помаде, петляют в руках Джека розы. Цветы он, вообще-то, дарил часто, но никогда не повторялся. Сегодня розы, значит. Я заметила его, когда мы шли с девочками по коридору, обсуждая выпускной. Это была наша последняя учебная неделя. Точнее, последняя школьная неделя. Владе даже не нужно было бежать на тренировку, Свете с Катей на репетицию – все сошлось. Как прекрасно должен был сложиться сегодня день, мы бы обязательно зашли в кафе, или ко мне домой фильм посмотреть, да что угодно! Легкий, беззаботный день. Так я думала, пока не увидела те самые розы. Я замолчала, а когда мы вышли из школы, замолчали и все остальные. Джек молча подошел ко мне и поцеловал. Боже! Да, давай тридцатилетний мужик будет зажимать меня под окном нашей классной, пока вся параллель выходит после уроков. Я отодвинула его, и, скорее всего, раскраснелась, как помидор. А он смеялся:

– Скажем потом, что я твой брат.

Девочки так и остались стоять в ожидании. Только Влада кивнула ему в приветствии – с ней ему приходилось видеться чаще остальных.

– Пойдем, – расплылась я в улыбке.

Я так часто мечтала, что мой парень будет забирать меня со школы на виду у всех, целуя! А оказалось, это совсем не так весело... Может, потому что я любила его неправильно? Не так сильно, чтобы стало все равно, как на тебя смотрят. Не знаю. Впрочем, цветы меня порадовали. Думаю, не важно кто и почему дарит девушке букет, идти с ними, в любом случае, восхетительно. Цветы похожи на весну и пахнут, как весна. От душистого запаха я раздобрилась, и даже не отвела руку от его руки, когда он ласково держал меня.

Шли мы в тишине, листья деревьев шелестели над нашими головами. Девочки быстро разошлись кто куда. Света к родителям, Катя к Косте, Влада ушла, болтая с Сережей по телефону. Они недвусмысленно улыбались при прощании. Я не очень-то много говорила о своем не столь юном поклоннике, просто не хотела думать, что эти отношения взаправду. Ведь больше простого поцелуя я не позволяла. Никогда. Иногда даже думала, что у него какие-то отклонения, раз его такое устраивает. Кажется, не было более подлой девушки на всем белом свете.

Джек повел меня к себе домой. Там во дворике он представил мне свою машину: хорошенькая Mazda, вместительная, синего цвета, тонированные окна, мне понравилась. Джек сказал, что купил ее недавно, но приехать на ней за мной не решался:

– Сядь ты со школы ко мне прямо в машину, Марья Ивановна бы точно отправила меня за решетку.

– Как будто учителям очень интересна наша жизнь, – отозвалась я, поднимаясь по лестнице на четвертый этаж.

– Интересна то она интересна, да только ответственности никто нести не хочет.

Мы зашли в небольшую, но современно обставленную квартиру. Тут все просто: в одной комнате он спит, в другой работает. На кухне, что думаете – ест? Как бы не так, на кухне Джек коллекционирует немытые чашки после чая. Готовить мой ненаглядный не умеет и не хочет. Так же, как и я. Зато Джек пьет много чая, кофе, запасается вкусностями или водит (правильнее было бы сказать водил) меня по кафе и ресторанам. Да, хорошо устроилась, ничего не скажешь.

Я принялась мыть посуду. Не для того, чтобы придать чистоты дому, и не для того, чтобы он почувствовал присутствие женской руки – она меня попросту раздражала. Джек – большой неряха, хотя это касалось не всего. Например, рядом с горой грязной посуды лежала аккуратно сложенная стопка бумаг, стол был убран, а полы просто сверкали. Домыв последнюю чашку, я поставила на плиту чайник. Через узенький коридорчик я вышла к его комнате. Она, кстати сказать, тоже была завалена всякой всячиной. Он сидел за своим столом, сгорбившись, умываемый лучами солнца, что заполняли комнату из открытого окна. Я замерла на месте, увидев его со спины. Он слегка покачивался над ноутбуком, перебирая пальцами по столу. От шевеления его волосы трепыхались, и это было особенно заметно на дневном свету. Солнце делало их еще светлее, что вместе с сутулой спиной делало его таким похожим на моего мальчика... Словно мираж он развеял мои мечты, обернувшись и заговорив на идеальном русском, совсем другим голосом:

– Ты что подкралась, как немцы в сорок первом, а?

– Да, просто чаю тебе хотела предложить.

– Чаю? – он проропотал, – Ну, пошли, попьем.

Джек приник губами ко лбу, сжав при этом мои плечи. Через секунду его шаги послышались у кухни. Но чай мы так и не выпили. В этот день Джек узнал о смерти своего отца.

VI

Я стояла в магазине с папой, пока Джек ходил по рядам в растерянности. Какая глупая эта жизнь, какая странная. Мы выбирали платье втроем, на следующий день после того, как хоронили человека. Джек ходил сам не свой. Нет, он всегда был такой, но в тот день особенно. И да, там был папа. Маме я, конечно, тоже сказала про своего взрослого "друга", но с папой все же легче. Возможно, потому что он никогда не осуждал меня. И сейчас он все понял, не лез с расспросами. Мы старались делать вид, что очень увлечены поиском подходящего наряда. Я пыталась застегнуть фиолетовое. Оно понравилось мне больше всего: длинное, с разрезом до бедра, без лямок и с тугим корсетом. Сидело шикарно, стоило так же, как и сидело. Папа никогда бы не смог выкинуть столько денег на платье, но мне лишь захотелось примерить. За ширмой раздевалки он сидел, мой родной человечек, уперев руками голову с потупленным взглядом.

– Ну как? – спрашиваю; он тут же поднялся и застыл с выискивающим взглядом.

– Дочь, тебе не кажется, что оно слишком открыто?

– Думаешь, почему я его выбрала?

Он попросил меня покружиться, и во время третьего круга я заметила появление рыжевласой фигуры с нами.

– Ты прекрасна, – сказал мой Джек. – Давай возьмем его.

Я повернулась к зеркалу. За моей спиной стояли двое мужчин почти в одинаковой позе, стреляя глазами то на меня, то друг на друга. Я все ждала, когда папа скажет, что нам это не по карману, но вместо этого он просто позволил Джеку заплатить за платье. Из магазина мы вышли под проливной дождь. Весь вчерашний день хлестал дождь, и вот снова. Мне хотелось обнять Джека, сказать, что все будет хорошо, хотелось убрать эту черную тоску с его лица. Перед папой не хотелось вести себя вызывающе, вот и пришлось чисто по-дружески попрощаться и прошептать на ушко, чтобы звонил и не забывал.

Мы с папой добежали до машины и сели уже полностью мокрые, перевести дух и отдышаться. Сумасшедший ливень поднялся в раз, неистово крича каплями о чем-то, он иссяк, словно после истерики, через пятнадцать минут. Раз – и нет.

– Хорошо, что есть Максим, – сказал вдруг папа, разбив тишину. – С ним выгодно делать покупки.

– Я, если честно, не думала, что ты дашь ему платить за меня.

– Мне не следовало? – немного смутился он.

– Нет, почему же, просто это не слишком похоже на тебя.

– А что делать, – он повернул ключ зажигания, – приходится свыкаться с мыслью, что другие мужчины тоже могут без зазрения совести платить за дочкино платье.

– Я вообще-то не думала, что он с нами пойдет. Вчера...

– Да, вчера у бедняги был трудный день.

– Спасибо, что поехал со мной, кстати. Одна бы я совсем растерялась.

На очередном перекрестке мы оказались в длинной пробке. Папа включил зажигание, опустив при этом голову и ласково положил свою руку мне на колено. Он говорил вкрадчиво да очень тихо, будто бы подбирая слова:

– Я всегда помогу тебе, если это будет надо, я же твой папа. Знаешь, мне кажется, тебе надо еще подумать и не торопиться.

– Ты о чем?

– Максим хороший парень, внимательный, вежливый, довольно успешный, но милая, ты еще совсем ребенок.

И тут до меня дошло. От смущения я едва не вышла из машины шагать по лужам до самого дома.

– Папа, ты что думаешь, что я и Макс, – развела руками и выпучила глаза, не хуже мартышки.

Папа сразу шикнул на меня и улыбнулся той особенной мягкой улыбкой, которая адресовывалась всегда мне одной на белом свете и только, когда я повышала голос непозволительно сильно.

– Вот такие глазки будешь делать маме, а я на тебя кричать не собираюсь. Но и я, чтобы ты знала, не в восторге от этой истории. Ты знаешь, чем отличаются взрослые мужчины от мальчиков-подростков?

– Возрастом?

– Они больше знают о жизни и том, чего хотят. Это лотерея, понимаешь? Или он хитро пудрит тебе голову, или парнишка всерьез взялся за тебя, и так просто потом ты от него не отделаешься.

Папа смотрел на меня с таким видом, что я уже двадцать раз постыдилась себя:

– Папка, – я потрепала его за щеку, – не воспринимай все всерьез, это же флирт, не более. И потом, у нас благодаря ему теперь есть платье, – улыбнулась я.

– А как же Джек?

– Джек?.. Не слышала от него ни слова.

– Он скучает по тебе, солнышко. А ты просто с ума сходишь без него.

– Откуда ты можешь это знать?

– Милая, ты видишь эту седину? Как мужчина, я скажу тебе, что он страдает от того, что ни в одной девушке не видит тебя. А как твой папа, что твои глаза блестят тогда, когда ты говоришь про Джека, а когда смотришь на Макса – только быстрее отворачиваешься. Поэтому, когда твой американец скоро с извинениями появится вновь, может быть уже поздно. Смотри не заиграйся.

Жалко было отпускать папу домой. С ним я всегда чувствовала себя уверенно. Мужчины, за исключением отца, всегда заставляют тебя переживать стресс. От любви ли, или от неприязни и стаха – сплошные нервы. Хорошо, что Господь дал нам отцов.

Я показала маме платье дома, и оно пришлось ей по вкусу. Хотя она, как и папа, указала на непристойно большой разрез. И все же выпускное платье осталось моим любимым: оно сочетало в себе стиль, яркость, и, что главное, особые воспоминания. Я буду такой красивой на выпускной: завью длиннющие черные волосы волнами в салоне, сама сделаю лучший маникюр и макияж, наконец испробую каблук (невысокий, конечно) и заставлю родителей всплакнуть от умиления и гордости. Я улыбалась, рассказывая это все маме, а в один момент чуть не заплакала – он ведь этого не увидит. Еще недавно я бы показала Джеку все фото, насколько прекрасно я выглядела, рассказала бы ему о всех своих эмоциях, ведь раньше чтобы не произошло, важным было только рассказать ему. В ту секунду я почувствовала, как вселенную покинул смысл. Меня покинул единственный человек, заключавший в себе смысл. Почему я все еще чувствую?..

Настала пятница – богиня всех дней. Мы с мамой завтракали бутербродами с вареньем, пили чай и смеялись. Соседи ворошились во дворе, птицы пели, по телевизору все болтали о политике – никто во всей галактике не заметил этого дня, глупцы! Ведь сегодня выпускной, самый, пожалуй, значимый день в истории моей мелкой жизни. Как хорошо тогда было бы просто зависнуть во времени и смеяться с мамой над предстоящими событиями. Мы так долго готовились к этому, все вместе и каждый в частности. После этого, как я тогда мечтала, все станет таким, как надо. В школе ты мечтаешь, что все-все сделаешь, обязательно, только сейчас времени нет. А уж потом я горы сверну! Только аттестат возьму и тут же прям пойду сворачивать. Черт, ну почему не было кого-то, кто бы в девятом классе треснул меня хорошенько и сказал: "Дура! Иди и делай себя сама, че ждешь? Дальше только хуже будет! Думаешь, потом сказка начнется? Да сейчас! ". Впрочем, я бы его все равно не послушала.

Еще за два часа до самого события я была готова. В такие дни хочется готовиться с кем-то в тандеме, а в итоге сидишь сама, как и все вокруг. Но представьте, что мне повезло. Пока я сидела в салоне, позвонил Джек с предложением прийти. Я не звала его на выпускной, но в принципе была напротив его присутствия. Он приехал прямо в салон, одетый совсем по-простому, за исключением одних лишь шикарных туфель. Сразу же сделал фото, пока над моими волосами проводили экзекуцию, поцеловал и преподнес мне колечко. Красивое такое, с осколками бриллианта по диаметру. Под напряженный шум, мое дикое волнение, раздражающее жужжание фена поговорить не выходило. Волосы приобрели идеальную форму цветка со спускающимися локонами только через час. Джек с улыбкой щелкнул меня еще раз. Вдруг он напомнил мне отца – такой завороженный был у него взгляд. Даже не помню, какие ощущения у меня были после салона. По дороге домой я только нервно крутила в руке кольцо.

– Ты можешь надеть, – он прикоснулся к моим волосам.

– Осторожно, – улыбнулась я. – Макс, это ведь просто подарок, да? Он же ничего не значит? – я старалась выглядеть непринужденной при нем, но от накопившегося за день волнения едва не посинела.

– Нет, – повернул он руль, – это в знак нашей помолвки.

Слово "помолвка" настолько застыло в моей голове на следующие десять минут, что на подходе к дому, я уже еле перебирала ногами. Джек подхватывал меня, чтобы я не упала окончательно. Меня тошнило от собственного глупого положения, но при очередном взгляде в глаза Джека, я просто молча надела кольцо на безымянный палец.

Мама стойко выдержала его присутствие в нашем доме. Он ведь был совсем как мой американец, еще и староват. Она уже заведомо была им недовольна, но говорить ничего не стала. Мамочка... Она так хотела, чтобы этот день прошел безупречно. Поэтому при ее взгляде на кольцо, я лишь с улыбкой ответила, что это подарок Джека по случаю окончания школы. А что? Я же не врала?!

Папа приехал, уже когда я была полностью готова. Как всегда одет с иголочки, как всегда с цветами. На этот раз он настоял, чтобы Джек оставил свои попытки отвезти нас.

– В такой день, – говорит, – позволь мне за ней поухаживать.

Джек расплылся в смущенной улыбке. Думаю, папа с мамой ему всегда нравились. Как бы там ни было.

Раз в году школьный двор превращается в церемонию вручения Оскара. Ну, помните, вечер, огни, все друзья в дорогих костюмах и платьях, море цветов первой учительнице, незаметная слезинка на щеке последней, счастливые родители. В этот вечер никто не злится ни на что, не помнит обид. Просто плывут в розовой неге, эти маленькие частички огромной вселенной. Черт, они, такие убитые по понедельникам, такие неказистые еще несколько лет назад, такие мечтающие отделаться от домашнего задания и учителей, такие несносные местами, такие разные – были такими шикарными в тот единственный вечер. Все, как один стали старше и словно бы в миллион раз красивее. Может, я уже успела где-то выпить до этого?

Катя, Света, я, мы были одеты в одной гамме сливово-синих тонов. На нас со Светой длинные платья, на Кате – короткое в стиле пятидесятых с пышной юбкой и высокой прической. И да, конечно, с ними были Костя и Саша. Между прочим, они неплохо влились в нашу школьную компанию. Немного позже пришла Влада. Среди нас всех она более всего преобразилась, от чего-то. Узкое голубое платье в пол с камнями, сеткой на уровне декольте и глубоким разрезом на спине. Пятнадцати сантиметровая шпилька, завитые золотые локоны блестящих волос, яркий макияж – в сочетании с ее стройнейшей фигурой и безупречной осанкой произвели эффект бомбы. Не было ни одного парня с нашей параллели, который бы не сфотографировался или не вился вокруг нее. На их фоне только Джек выглядел каким-нибудь моим дядей. Но вся школа прекрасно знала, кто это такой, и, в принципе, в тот вечер я чувствовала себя с ним комфортнее обычного. Он смотрел на меня заворожено, не отрывая глаз, даже смеялся вместе с родителями, болтал с ними оживленно. Я не думала жаловаться. Раньше я думала, что проведу весь выпускной с телефоном в руках, но Джек выпрыгнул из виртуальной реальности в обычную.

Вскоре официальная часть была окончена. Под руку лучших друзей я ушла, оставив самые плаксивые воспоминания, вместе с родителями и всеми нашими парнями где-то там, далеко. А дальше веселее. Мы остались сами, взбудораженные и радостные. Ночка затянулась. Многого уже и не вспомнишь. Кроме, конечно, нашего Дани и его удивительных способностей пить. Пить много, качественно еще и эстетично. В начале вечера мы еще видели его статичным в ресторане, но по мере того, как шло время, а музыка становилась громче, он пропадал и появлялся все чаще. И никогда с пустыми руками. Один только Даня дал мне три лишних бокала шампанского, и это уже после того, как его вообще перестали выносить в зал. Собственно, откуда брался алкоголь никого не волновало. Ближе к утру всем просто стало окончательно хорошо. Да, особенно Дане. Влада, наверное, никогда не забудет, как на рассвете он полез за территорию ресторана на склоны, чтобы сорвать для нее огромный одуванчик. Или как он танцевал финальную песню с тарелкой торта, периодически останавливаясь, укусить кусок-другой. Танцы вообще на славу вышли. Танцевали все, много, странно и задорно. Никто не опьянел по-настоящему только потому, что ноги не давали толком присесть. Мы выдыхались танцевать, шли на улицу, там болтали, потом опять заходили танцевать и все по кругу. Утро подкралось слишком неожиданно. В четыре часа пришли Костя с Сашей. Они, как близнецы, одновременно приникли к своим близняшкам. В пять мы уже стояли в одной из множества беседок, любуясь нежно-розовыми паростками рассвета над морем. Там были и Даня с Владой, и Рома, с которым мы провели большую часть вечера, и, понятное дело, С и С, К и К. Помню, как рядом со мной стояли Света с Сашей. Он обнимал ее за талию, прижимаясь щекой к ее голове, а она поглаживала его руку. Костя с Катей, чуть позади целовались вовсю, а рядом с ними Влада верещала на Даню, который таки принес ей одуванчик размером с хороший пион. Так мы и любовались началом новой жизни, не нового дня. Из ступора нас вывел саркастичный вопрос Ромы, взгляд которого весь вечер блуждал по моей руке:

– А ты никак помолвлена?

Мы рассмеялись вместе с ним. И я смеялась над собой больше всех. Потом в миг застыла и произнесла:

– Да.

Катя оторвалась от поцелуев, Саша недоумевающе обернулся на Свету, которая вдруг отодвинула его, Влада с Даней молча посмотрели на меня. Прочитав их немой вопрос, я произнесла то, что отчаянно забывала всю ночь:

– Да, мы с Максом поженимся.

Любимые мои, друзья, сколько всего незабываемого у нас было. Ну хватит так смотреть на меня!

Влада заметила набегающие на мои глаза слезы, и прежде чем они покатились бы, подбежала и заключила меня в свои объятья. Я сжала ее так сильно, будто сжимала саму себя и свои умиравшие детские мечты. Они, глупые, стали меня поздравлять и делали это так рьяно и весело, что я снова почувствовала себя пьяной. Голова вдруг закружилась. Я увидела, как Саша стыдливо опустил голову. Я до сих пор не знаю, что его так огорчило. Может, он вспомнил, как недавно сам собирался сочетаться браком, пока не влюбился? Вот и гадай теперь.

– Макс очень хороший, – сказала Влада.

– Да, да, конечно! Очень хороший! – поддержали ее все.

Все, кроме Ромы. Он ничего не говорил. Просто знал, что все происходящее – глупый фарс. И все же, секундная грусть отступила, когда я ясными глазами окинула их. Они были такими счастливыми, с теми, кого желало их сердце, а не обстоятельства. Тогда я думала, что теперь уж точно, все они будут вместе, без ссор, расставаний, что мы еще сто двадцать лет будем дружить и видеться каждый день. Видно, мне все-таки сильно ударило в голову... Выпускной был благополучно окончен, вчерашние школьники разъехались по домам. Да, так мы и разошлись, с послевкусием вина, шампанского, портвейна и Аниного ликера... Стоп стоп, забудьте. Так мы и разошлись с послевкусием радости, тепла и незабываемости той последней школьной ночи. А на утро проснулись свободными людьми... Опять вру. Нет никакой свободы – чушь. Впереди были экзамены и новый договор, отныне уже на пять лет, если повезет. Если нет, то прощай университет, престижное образование, карьера. Так думают многие и глупо ошибаются. Мне кажется, настоящая беда нашего поколения – это неопределенность желаний. Мы не хотим учиться, это лишнее, а не учиться нельзя – что же люди подумают! Вот и маемся с тем, чего, на самом деле, не хотим и в чем не нуждаемся. Самое же лучшее из своего сердца закрываем в коробочку на ключ – бережем до лучших времен, которые никогда не настанут.

Лето началось несказанно скучно. Скучные дни подготовки, скучные вечера, молчавший вечно телефон. Поостыв наконец к собственным воспоминаниям, я принялась учить. Учила все подряд, как ненормальная, толком не имея представления о том, где хочу учиться. И да, я никак не связывала ВУЗ с делом, которым бы хотела заниматься всю жизнь. Я просто знаю, что такого дела нет. Нет чего-то одного, что должно вести тебя и ради чего ты должен убиваться все остальное время. Я понимала, что нужно делать что-то важное, стать тем человеком, жизнь которого всегда хотелось получить. Но почему-то я медлила. Учиться было проще. Люди говорят, что до активных действий нужно много учиться. "Вот получишь образование и станешь личностью! Заживешь!". Я предпочитаю говорить: "Вот получишь образование и станешь старым. Умрешь". Видите разницу?

Зато учеба стала хорошим поводом замкнуться дома, не думать о происходящем. Мама, к счастью, работала, мы по-прежнему мало виделись и почти не общались. Досадно, но, может, так у всех бывает. Нам с родителями скучно, а им с нами – тяжело.

Но был Джек. Отделаться от него было совершенно невозможно. Иногда он раздражал меня, иногда радовал, иногда я хотела, чтоб он появился, а, когда появлялся, мечтала, чтоб ушел. Моментами мне казалось, что я слишком привязалась, или даже влюбилась в него, но все было не так. В материальном плане Джек баловал меня. Наверное, он просто не видел другого способа завоевать сердце девушки. И, что ж, в середине июня мы действительно подали заявление. Это случилось на третий день. Три дня мы виделись и проводили друг с другом весь день с утра и до глубокой ночи. Я как раз сдала второй экзамен и позволила себе расслабиться. До этого я не выходила с ним гулять, даже трубки не брала. Но после экзамена по истории просто необходимо было заесть свое фиаско, или запить, или замыть разговорами. Я, сама не знаю, почему, набрала его номер. Он заехал за мной и повез к речке. По дороге мы купили три бутылки содовой, столько же пачек чипсов и зефир. Я попросила взять мне еще альбом и краски. Нам так повезло найти тихое местечко с красивым видом. В тот год было еще немного холодно в июне. На мне была юбка и розовая блузка с пиджаком. Джек был одет легче и все время мерз. Мы постарались сесть под солнцем и через пол часа нагрелись до нужной кондиции. Джек молчал почти все время, ничего не спросил про экзамены, просто смотрел по сторонам и пил газировку с клубничными ароматизаторами. Я стала рисовать. Много, всего сразу, измазалась красками. Простая акварель, я так редко ее использую. И зря. Вышло прелестно.

– Посмотри, – протянула ему еще мокрый альбом.

Пока он рассматривал мои рисунки, я сама рассматривала его, как картину. Он согнулся над маленькими страничками , отчего его плечи стали казаться еще больше и грубее. Глаза быстро мигали и двигались. Он трогал мокрые штрихи, специально пачкая пальцы, а лицо его все оставалось каменным, без намека на эмоции. Джек ребячески откинул альбом и швырнул кисточки к нему. Его золотые волосы налились солнцем, на лице гладь, ни волосинки. Сегодня он выглядит моложе, в густо-зеленом цвете глаз не видно грусти, они прячутся под копной пшеничных ресниц. Он становился таким красивым, когда смотрел на меня. Я хотела сказать ему об этом, но меня прервал звонок мамы. Она даже не знает, где я. Но пока только день. Сколько можно допрашивать меня. Видимо, Джек прочел недовольство в моих глазах, и забрал мой телефон.

– С ней все в порядке, она со мной. Не переживайте, – только и бросил он ей.

Джек положил телефон к себе в карман:

– Забудь о нем. Мы становимся слишком привязанными к этим чертовым гаджетам. Смотри вперед, – я отвела от него взгляд на реку, – вода цвета неба, на том берегу ребята развели пикник, они будто через целую вечность. Над нами небо, вокруг не особо чисто, природа, насекомые, мы черт знает на каком расстоянии от города, у нас еда. Еда, кисти, небо – это сейчас. Хватит уже думать о другом. Живи, девочка.

После его слов не хотелось что-то говорить. Подул ветер, недовольный нами, нагнал туч. Такое приветливое небо стало темным в миг. Чернота захлестнула лес, мы услышали шелест трепещущих кустов рядом, разлетелись птицы. Вода в реке задрожала, угрожающе подмывая к нам. Секунда до дождя, природа была готова к буре. А я нет. Моя рука оказалась вдруг в его руке. Джек сел совсем близко, и под звуки ветра, в темени туч стал целовать меня. Темное небо серым одеялом накрыло нас и спрятало от чужих глаз. Я крепко обняла его, прижимаясь еще ближе. На нас упали первые капли. Они были редкими и теплыми. Нужно было идти, ведь за ними непременно придут тяжелые холодные струи дождя. А он все целовал меня, укладывая на сырую траву, гладил. Помню, я успела увидеть его улыбку, прежде чем вновь закрыть глаза. Он сполз рукой по бедрам, забираясь под юбку. Мрачный ветер, смешиваясь с огрубевшими частыми каплями, спутывал наши волосы; пускал мороз по коже. Кожа Джека была совсем ледяной, как у лягушки, ее холод бил по рукам, когда я трогала его спину под кофтой. Было слышно, как бьется его сердце в тандеме со сбившимся дыханием в минуты, когда его напор ослабевал. Он легонько укусил мне нижнюю губу, а затем спустился ниже по шее. Не помню, холодно было, жарко ли... Перед глазами лишь его оранжевая макушка, его руки, расстегивающие пуговицу за пуговицей, аккуратно, неспешно и небо, гигантское небо плывущее над нами.

Дождь ослабевал, так и не успев разойтись, солнце местами выглядывало, словно интересуясь, как мы тут. Стало совсем светло, я увидела разбросанные вокруг краски, потрепанный альбом и нас. Джек крепко обнимал меня, руки его все так же блуждали по моему телу, рядом лежала моя кофта на пару с бюстгальтером. Сзади прошли те самые ребята с пикника. Когда они успели перейти на этот берег? Я прижалась к Джеку и зарылась в него, прячась от мира. Они быстро прошли мимо нас, хихикая о чем-то, но нам было все равно. От земли тянуло невыносимым холодом, пронизывающим меня. Мы были грязные, мокрые, с гусиной кожей и стыдом в глазах.

– Боже, – шептала, обвивая его руками, – лежу посреди берега, практически голая, занимаюсь с тобой неприличными вещами. Видела бы мама!

Он ухмыльнулся:

– Видел бы папа!

Мы долго смеялись, прежде чем встать, трепали друг друга за щеки, ласкались. Солнышко пригрело нас легонько, укутало.

– Сумасшедшая погодка, – шепнул мне Джек перед поцелуем.

Его губы были такими дрожащими, холодными с металлическим привкусом. Ему нравилось трепать пальцами мочки моих ушей. При этом он улыбался сам себе и порой крепко сжимал меня в нежной неге. Тогда я с большим трудом заставила его подняться и идти.

– Мы здорово разболеемся, глупый. Посмотри на нас, какие мы с тобой грязные.

Я одевалась не спеша, чувствуя склизкую влагу на одежде. Тем временем он все лежал, смотрел на меня, ухмылялся.