Текст книги "Стихия страха (СИ)"

Автор книги: Маргарита Дорогожицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Я прочно обосновался в городской управе, забрав себе один из кабинетов. Здание располагалось практически в центре, было удобно тем, что в нем находилась тюрьма, а городской архив был всего в двадцати минутах неспешной ходьбы. До Академии правда было далековато, а еще надо было заглянуть за результатами исследования вчерашнего образца и к Эмилю. Я нехотя оторвался от бумаг, сложил их в сейф, запер его и уже собирался уходить, как пожаловал отец Валуа. Я попытался его выпроводить, поскольку торопился, но он предусмотрительно сказал:

– Я долго тебя не задержу, Кысей. Скажи, как продвигается твое дознание?

– Арестованы купцы, господин Мослик и господин Фрегой. Арестован сторож с уцелевшего склада. Пока все молчат. Собираюсь поднять таможенные записи, выяснить, какие суда...

– Да-да, – оборвал меня церковник. – Но они и будут молчать, Кысей. Даже прихваченные на горячем. Ни один из них не укажет на вояга или его вельмож. Понимаешь, что не сможешь его прижать?

Я упрямо промолчал.

– Ладно, – сказал отец Валуа. – Раз уж я дал тебе шанс, то искренне желаю преуспеть, Кысей. Поэтому...

Церковник выдержал паузу, внимательно меня разглядывая.

– Поэтому помогу тебе советом. В первый и последний раз. Надеюсь, у тебя хватит ума им воспользоваться.

Мне не очень понравилось его заявление, но я кивнул.

– Оба купца сидят ведь отдельно друг от друга? Как и сторож?

– Да.

– Пообещай им, что тот, кто все расскажет, получит индульгенцию. Но только один, тот, кто первым даст показания. И попробуй сыграть на их страхе, что другой уже выдал подельников.

– Но это против закона!..

– Помолчи. Обещать – не значит жениться. Пусть сидят и терзаются, что один из них успеет вперед другого. Если будут продолжать молчать, то попробуй преподнести свою версию и выпытать подробности.

Это было не только хитро, но и низко, что-то в стиле Лидии, мне даже почудились ее циничные интонации в словах церковника. Вот уж кто на моем месте чувствовал бы себя, как рыба в воде. Но я сам добровольно полез в эту грязь, так что нет смысла жаловаться.

– Сторож на складе господина Мослика курил опиум, – медленно проговорил я. – Осмелюсь предположить, что сторож со второго склада также может быть...

– Вот и отлично! – отец Валуа хищно улыбнулся. – Тебе же известно, какой мучительной может быть боль, когда курильщик не получает очередную порцию?

Я кивнул, перед глазами словно живое стояло искаженное муками лицо молодого солдата, пристрастившегося к опиуму в церковном госпитале. Он очень детально живописал свои страдания, срываясь то на угрозы и проклятия, то на животный вой, то на плач и стоны.

– Даже если купцы не заговорят, то сторож через пару дней тебе мать родную будет готов продать, лишь бы получить облегчение. Только ...

– Что? – мне хотелось побыстрей выбраться на свежий воздух.

– Охрану из надежных выставь к ним. Тюрьма ведь нынче не помеха наемному убийце вроде Серого Ангела, сам же помнишь кардинала...

Отец Валуа меня действительно удивил. Хотя от его советов хотелось вымыться, все же приходилось признать, что они разумны. А вот в его версию с Серым Ангелом, на которой он настаивал, я все равно не верил, будучи искренне убежденным, что кардинала убил кто-то другой. Скорей всего, его подельник, которому должна была достаться земля возле Академии. Вторую версию, что кардинала убили, чтобы не допустить громкого процесса и очередной грязи в сторону Святого Престола, я просто не хотел принимать. Иначе тогда пришлось бы предположить, что отец Валуа как член ордена Пяти, самого влиятельного, просто не мог не знать об этом...

Я сперва зашел на алхимический факультет, забрал заключение, в котором ничего нового не оказалось. Вещество с пола сгоревшего склада, как и ожидалось, было смесью конопляного масла и опиума. Оставалось найти Эмиля, который даже не сказал, где он будет к обеду, но к нему я все равно опоздал. Студиозусы уже стекались обратно в аудитории, такие молодые и беззаботные, что меня охватила легкая зависть. Теперь мне казалось, что со дня моего выпуска прошло не три года, а все десять. Я вздохнул и отправился искать друга.

На вытоптанной от травы площадке, перед оружейной, проходили тренировочные сражения на мечах. Два с лишним десятка еще безусых мальчишек разбились на пары и неуклюже тыкались в друг друга учебными клинками. Эмиль со скучающим видом прохаживался между ними, изредка покрикивая на особо нерадивых и выправляя осанку или захват. Завидев меня, он улыбнулся и помахал мне рукой.

– Кысей, рад видеть! Держи! – он взял со стойки клинок и протянул мне. – Давай разомнемся, а то со скуки совсем зверею! Эй!

Эмиль оглядел своих учеников и важно изрек:

– Смотрим внимательно, сейчас будет тренировочный бой! Учимся, запоминаем, потом повторяем.

Я с улыбкой вытащил свой клинок, оставил его на земле, взял учебный, примериваясь к его тяжести и балансировке, которая оставляла желать лучшего, поклонился Эмилю... Как вдруг благоговейную тишину учебного процесса нарушил истерический женский крик о помощи. Мы с Эмилем переглянулись и дружно, не сговариваясь, помчались на звук. Обогнув оружейную и нырнув под арочный переход, соединяющий два корпуса, оказались на просторной лужайке перед зданием богословского факультета. Окно на третьем этаже было открыто, а под ним на земле лежал человек. Кричала Софи, застывшая на дорожке, рядом с ней валялась корзинка с нехитрой снедью. В то время, как Эмиль пытался успокоить жену, у которой случилась истерика, я бросился к человеку. Но мог не спешить. Его голова была вывернута под неестественным углом, под виском растекалась кровь, лицо было искажено гримасой. Острый запах свежей крови заставил меня сначала отшатнуться, но, превозмогая себя, я подошел ближе, склонился и проверил пульс. Это было сущей формальностью, поскольку профессор Грано был мертв.

Бледная Софи сидела в кабинете ректора, куда ее отвели мы вдвоем с Эмилем. Она практически сама не шла, цепляясь за мужа, ее била крупная дрожь. Занятия были отменены, с минуты на минуту должна была прибыть городская стража. Хозяин кабинета, жилистый приземистый профессор Ханаха, нервно расхаживал из одного угла в другой, бормоча что-то под нос и изредка дергая себя за волосы. Софи уже стало получше, она лишь изредка всхлипывала.

– Софи? – я присел рядом и взял ее за руку. – Скажи мне, что случилось? Что ты видела?

Она вздрогнула всем телом, ее лицо скривилось от страшных воспоминаний.

– Он прыгнул. Вылетел в окно. Просто выпрыгнул... Из окна... И упал. Он мертв, да?

– Да, – кивнул я. – Он что-нибудь сказал перед этим? Он тебя видел? Почему он это сделал?

– Не знаю... У него было такое страшное лицо, – Софи смотрела в пол, ее пальцы дрожали на моей руке, словно она пыталась ее сжать, но забыла, как это делается. – Он что-то кричал...

– Что именно?

– Я не расслышала, не поняла, он так быстро ... – она не удержалась, всхлипнула и вновь разрыдалась.

– Довольно, Кысей, – Эмиль положил руку на плечо жены и сурово посмотрел на меня. – Я отведу ее домой. Софи, ну зачем ты пришла сюда!

– Я хотела... ты задержался... обед тебе... хотела... при-и-и-инести...

Я покачал головой.

– Эмиль, не волнуйся, я все улажу со стражей. Отведи ее домой, пусть отдыхает. Завтра с утра один из стражников заглянет к вам и возьмет показания.

Ректор отчаянно дернул себя за всклокоченную шевелюру рыжеватого цвета, глядя уходящей паре вслед, и горестно простонал:

– Начало учебного года! Я в совершеннейшем отчаянии! Кого я теперь найду на основы богословия, катехизис и каноническое право. Господи Единый, а ведь еще кафедра осталась...

– Вас только это беспокоит? – сурово спросил я. – У вас человек погиб.

– Вы правы, боже Единый, это несомненный скандал! Выброситься из окна при всем честном народе! Это ж надо было удумать! Самоубийство! А еще священнослужитель!

Мне оставалось только покачать головой, но тут ректор взглянул на меня, и его бесцветные глаза на покрытом веснушками лице хищно загорелись:

– Господин Тиффано! У вас же, безусловно, есть диплом Академии! Вы не смогли бы почитать хотя бы основы богословия?

– Нет, извините, мне пора.

– Подождите, умоляю вас! Вы меня совершенно без ножа режете! Господин Тиффано, пожалуйста, неужели вы допустите, чтобы несчастные студенты остались без теологических основ? Я хорошую плату положу, могу даже...

– Я занят своими прямыми обязанностями, и никак не могу, поверьте...

– Господин Бурже о вас так хорошо отзывался. И лекции можно сдвинуть в расписании, чтобы вам удобно было. Прошу вас, подумайте! – кричал мне вслед ректор, когда я закрывал дверь.

Глава 3. Хризокола

Я плотнее укуталась в теплый плед и с тоской взглянула на записи. Глаза слипались после ночного дежурного бдения на страже пожарной безопасности дома. Хотя Антон и уговаривал меня нанять сторожа или даже двух, я не хотела пускать в дом чужих. По этой же причине пустыми оставались комнаты на третьем этаже, которые вполне можно было сдать внаем. Но мне легче не спать, чем мучиться кошмарами, в которых город попеременно то сгорал в огне нечеловеческой злобы, то разрушался безжалостной водной стихией. Кошмары были тем мучительней, что я пыталась спасти, предупредить, но мои движения были словно в вязком сиропе, я то опаздывала, то случайно сама наступала на игрушечный город, то неловкими пальцами рушила хрупкие здания...

Надо было встать и походить, размять ноги, затекшие и замерзшие настолько, что я их не чувствовала, но было совершенно невозможно заставить себя вылезти из обманчиво теплого плена.

– Госпожа? – Пиона робко заглянула ко мне и жизнерадостно улыбнулась. – Я принесла вам горячее молоко, выпейте и поспите немного. А то всю ночь на ногах.

Я терпеть не могла молоко, особенно горячее, когда пенка липнет к губам и так живо напоминает про детство. Но Пиона считала, что это самое верное средство от всех болезней и невзгод, а сил, особенно сейчас, спорить с ней у меня не было совершенно.

– Спасибо, оставь и уходи, – кивнула я на столик.

Но Пиона уже раскусила мою задумку, она послушно поставила стакан на стол, но уходить не собиралась.

– Госпожа, давайте хоть немного проветрим? Воздух совсем спертый, – она двинулась к окну.

– Не смей! – мой окрик заставил ее вздрогнуть. – Мне холодно!

– Но душно же здесь... – растерянно пробормотала Пиона, пышущая здоровьем и бодростью, а оттого вдвойне противная мне.

– Меня устраивает. Иди, или у тебя других дел нет?

Пиона замялась ненадолго, и мне представилось, что сейчас она спросит про своего отчима, но девчонка меня удивила:

– Вам совсем плохо? – ее голос стал жалобным, и меня передернуло от злости. – Вы по господину инквизитору тоскуете?

Мне захотелось запустить в нее стаканом с молоком, остановило лишь то, что для этого надо вытянуть руку на холодный воздух.

– Да, Пиона, я очень тоскую по господину инквизитору. Все думаю и думаю о нем... – медленно проговорила я, мстительно наблюдая, как Пиона мечтательно сложила ладошки у груди. – И все никак не могу решить, что лучше: напоить его опиумом и снасильничать, или не тратиться на настойку, а просто заманить, связать и обесчестить? Как думаешь?

Пиона захлопала глазами, уставившись на меня, потом неуверенно спросила:

– Госпожа, вы же шутите?

– Отнюдь. Как думаешь, чем можно замаскировать запах опиума? Говорят, чеснок его замечательно отбивает, но тогда возникает иная трудность. Как заставить господина инквизитора...

Я продолжала расписывать свои гнусные планы в отношении красавчика, но Пиона быстро сломалась, прошептала что-то маловразумительное и быстро ретировалась из комнаты. Я тяжело вздохнула, собрала всю волю в кулак, вылезла из-под пледа и взяла стакан, намереваясь вылить его содержимое. Но он был настолько горячим и так приятно грел руки, что я передумала. Зажав его между колен и вновь укутавшись пледом, я в который раз уткнулась в записи.

Я помнила их не просто наизусть, они мне снились вместе с кошмаром гибнущего города. Злило то, насколько ловко красавчику удалось отделаться от меня в дознании, просто зацепив гордость. Я всегда считала себя умнее окружающих, и тому была масса примеров, но сейчас... Я не могла перевести ни строчки из Завета. Привезенная рукопись по запрещенному языку представляла собой какую-то странную смесь божественных откровений, туманных пророчеств, мистицизма и таблиц. Приводились отдельные слова на языке, но их написание менялось в зависимости от "силы веры читающего". Если я правильно поняла всю эту муть, то прочесть самые сокровенные тексты может лишь человек, "чья вера в Единого безусловна и бесконечна в Пяти". Вот что это значит? Если это действительно так, то мне никогда не узнать, что в них. Я была готова на стенку лезть от злости, стоило лишь вспомнить горькую насмешку в глазах красавчика и его обидные слова. Впрочем, всегда можно найти того, кто сделает за тебя то, что сама не можешь. Вопрос обычно заключается только в цене.

Радовало то, что я наконец продала поместье Жаунеску, почти не потеряв в деньгах. А когда узнала, что его купил господин Бурже, тот самый светловолосый господин, с которым так дружески обнимался красавчик, то долго еще не могла скрыть злорадной улыбки. Даже Антон, привычный к моим перепадам настроения, осторожно поинтересовался, какую подлость я учинила на этот раз. Так что надо будет не забыть при следующей встрече с красавчиком основательно потрепать ему нервы. Но тут мои мысли вернулись к колдуну, и улыбка сползла с губ.

Надо заставить себя заняться этим делом. Я прикрыла глаза и мысленно еще раз воссоздала образы всех пассажиров. Первым на землю спустился убитый горем мужчина средних лет, респектабельный, с маленькой девочкой за руку. Ребенок был легко одетым, как по мне, капризничал и ныл, но мужчина ничего не замечал, погруженный в собственное горе. Следом появился господин Бурже со своей женой, довольно серой и невзрачной, особенно на его фоне. Я невольно задумалась, что могло связывать богатого господина, что легко может позволить себе купить поместье, даже не глядя, и инквизитора, у которого за душой ни гроша. Кысей ведь до сих пор даже жилье не сменил. Третьей на берег сошла невообразимо старая дама с лицом, похожим на печеное яблоко, однако ее осанке позавидовала бы любая молодая. Я непроизвольно и сама расправила плечи, подражая ее гордой позе. Кто был следующим? Ах да, подсадной контрабандист. Я бы многое отдала, чтобы увидеть лицо красавчика, когда он понял, что поймал не того... Потом шел молодой человек невыразительной внешности и взглядом исподлобья, очень торопившийся и почти без багажа. Следом портной Изхази, бледный как мел и насмерть перепуганный. Если бы красавчик не был занят мной, то вполне мог бы заподозрить его. Лоснящийся и ухоженный профессор со своими слугами... Я задумалась, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Профессор Камилли определенно самовлюбленный позер, манерный и раздражающий, душевед к тому же. Но меня больше смущали его слуги. Вернее, охранник, высокий и опасный, готовый в любую секунду сорваться с поводка и без колебаний убить, однако покорно стерпевший нагоняй от профессора. Зачем профессору охранник? И такой вышкол стоит очень и очень немало, значит, профессор достаточно богат. А вот второй слуга, напротив, был слишком заторможен и флегматичен, словно происходящее его вовсе не касалось. И тоже, безупречный вышкол. Где он таких берет? У меня и с этой дурой Пионой справиться не получается. Еще был сбежавший третий, которого я вообще толком не успела рассмотреть, не до того было. Кто же из них колдун? Купцы не в счет, они покинули город до пожара, как и команда корабля.

Портного можно сразу исключить. Контрабандиста, пожалуй, тоже, его уже увели, когда у меня случился приступ. Старая дама, кажется, тоже ушла, обнимаемая и нежно поддерживаемая той самой девушкой с голыми плечами. Молодой человек уехал еще раньше, он слишком торопился. Мужчина с девочкой стояли на пристани и ждали кого-то. Я задумалась – господин был слишком погружен в собственное горе, но такое тихое и беспомощное, что едва ли был способен на другие чувства, тем более злость. Господин Бурже, его жена, поддерживаемая под руку немолодой служанкой, они не ушли сразу, потому что девушка едва переставляла ноги. Я нахмурилась, ее движения были странными, словно у пьяной. И если сам Бурже выглядел обыденно, типичный столичный хлыщ, красивый, богатый, с гонором, то его жена была совсем не похожа на уверенную в себе красавицу. Маленькая, худая, изможденная, словно после болезни, и глаза потухшие. Впрочем, после такого путешествия я обычно выгляжу и хуже, донимаемая морской болезнью. Но все-таки девушка мне не нравилась, хотя возможно, я всего лишь пристрастна и просто хочу, чтобы колдуньей оказалась она. Ведь любопытно, что же тогда будет делать красавчик и как себя поведет... Еще оставался профессор со своими слугами. В самом профессоре было что-то скользкое, что постоянно ускользало от внимания, и к его слугам определенно надо присмотреться.

Я прикрыла глаза, мысленно отмечая всех, к кому придется заглянуть в ближайшие дни... И вдруг поняла, что не хочу никуда идти, что-то делать, даже думать не хочется. У меня опять начиналась осенняя меланхолия, когда я словно впадала в спячку, отгораживаясь ото всех. В такие дни я могла несколько дней просидеть, уставившись в одну точку и почти не реагируя на окружающих, могла проспать несколько суток напролет, доводя Антона до тревожного исступления, а могла, как заведенная невидимым мастером игрушка повторять монотонно одно и то же действие. Никуда не поеду, пусть сами разбираются с колдунами и прочими бедами...

– Госпожа! – заорала Пиона, врываясь в комнату так неожиданно, что я неловко дернулась и расплескала содержимое стакана, что уже успело остыть. Я зашипела от злости, чувствуя, как колени неприятно холодит мокрая ткань платья.

– Пиона, тебя стучать не учили? Чего ты орешь!

– Простите, госпожа, – залепетала Пиона. – Я сейчас все уберу, вы только не волнуйтесь... Просто к вам посетительница, она очень просила...

– Отстань! Я никого не принимаю, тем более в такую рань, – как же мерзко, холодно и еще ... липко? – Ты что, меда в молоко добавила?

– Ну да, вы же говорили, что не любите молоко, вот я и решила чуть подсластить... Но вы не волнуйтесь, – она даже не дала мне слово вставить, суетясь возле меня. – Я сейчас оботру, а для кожи это даже полезно, чтоб вы знали!

Нет, я завтра же, даже пожалуй сегодня, навещу профессора, чтобы узнать у него, как ему удается так вымуштровать прислугу, что они...

– ... И совсем не рано уже. Десятый час. А вам непременно нужно чем-то отвлечься от... от ваших мыслей. А она вас ждет, госпожа Грано именно к вам пришла, потому что вы – ее единственная надежда!

Я прикрыла глаза, только не для мысленной молитвы, а для того, чтобы представить, как беру эту упрямую дрянь за шкирку и вышвыриваю из комнаты, отвешивая хорошего пинка под ее пышный зад. Зрелище было таким упоительным, что мне невольно подумалось, а может и Кысей представляет нечто подобное, а вовсе не молится?

– Давайте вот это платье? Синее, как вы любите. И садитесь, я вас расчешу. Госпожа, вам надо почаще на воздухе бывать, вы такая бледная, что без слез и не взглянешь!

Я открыла глаза и уставилась на собственное болезненное отражение. Нет, определенно у Пионы есть талант – она может достать даже мертвого. И ведь получала уже от меня несколько раз, разве что розгами не била, а все равно – упрямая и болтливая. Девушка расчесывала меня, не переставая причитать над моим внешним видом, потом перескочила на погоду, расписала, как полезны прогулки по набережной, особенно в сырую погоду, особенно для кожи лица, потом привычно переключилась на поучительные истории матушки Еванессы, которую я уже успела заочно возненавидеть, а потом... Потом мое терпение лопнуло.

– Пиона, ты знаешь, что больше всего ценится в женщине?

– Что? – осеклась девушка на половине фразы о пользе яичного желтка для волос.

– Молчание. Боюсь, Мартен сбежит от тебя сразу после свадьбы, не выдержав твоих бесконечных причитаний.

Пиона обиженно надулась и заткнулась.

Я спустилась в гостиную с одним единственным намерением – немедленно отказать посетительнице и отправиться по своим делам. При моем появлении грузная пожилая женщина тут же поднялась и с надеждой уставилась на меня. Она была затянута в черное, а на ее изможденном лице застыло выражение бесконечной обреченности.

– Доброе утро. К сожалению, я не беру заказы в данный момент, слишком занята, но вы можете обратиться...

Договорить госпожа Грано мне не дала, потому что тут же рухнула передо мной на колени, чуть не сбив с ног.

– Госпожа! Пожалуйста, не отказывайте в помощи, – она всхлипнула, ее лицо на миг стало совсем растерянным и по-детски обиженным. – Только вы сможете мне помочь. Никто не верит, а времени совсем не осталось. Я не переживу, если...

Я досадливо поморщилась – посетительница была одета довольно скромно, без украшений, денег у нее явно немного, если вообще имеются. Но мое любопытство обычно оказывается сильнее всех разумных доводов.

– Встаньте, пожалуйста, – я кивнула ей на кресло.

Предусмотрительная Тень уже успела предложить гостье угощение, на столике стояло блюдо со свежими булочками, и дымилась чашка горячего чая. Но женщина ни к чему не притронулась. В ее глазах плескались отчаяние и страх.

– Я вас выслушаю. Если ваше дело покажется мне интересным, то...

– Да, конечно, – госпожа Грано покорно кивнула, опуская покрасневшие глаза. – Только если вы откажете, мне больше некуда идти. Да и не успею никуда.

– Перейдите к делу.

– Мой брат. Он умер. Все думают, что он сам себя убил. Но это не так. Имрес не мог. Он просто не мог.

Я ничего не сказала, лишь недоверчиво хмыкнула, продолжая наблюдать за женщиной.

– Это действительно так! Мой брат всегда верой служил Единому, хотя и отказался от церковной карьеры. Он преподает... преподавал, – поправилась посетительница, – богословие в Академии.

– Даже священнослужители подвержены сомнению и могут...

– Нет! Вы поймите, я ведь знаю брата. Самоубийство – страшнейший грех, он бы ни за что на такое не пошел! Да и зачем ему? Он истинно верующий и богобоязненный человек, и...

– Причины могут быть самые разные.

– Госпожа Хризштайн, просто поверьте, это не так.

– Как он умер?

– Выпал из окна. Я бы еще поверила, что он мог случайно оступиться, но чтобы разбежаться и прыгнуть! Этого просто не может быть, потому что не может быть никогда!

Я криво усмехнулась, задумчиво постукивая пальцами по подлокотнику кресла. Дело оказалось скучным и обыденным, так что придется...

– А его коллеги сразу ей поверили! Словно не проработали с ним двадцать с лишним лет! Поверили этой девке!

– Какой девке? – заинтересовалась я. – Была свидетельница?

Глаза посетительницы фанатично сверкнули, когда она кивнула.

– Да. Только подумать, видела она! Заявила, что Имрес сам прыгнул. И теперь... Понимаете, они всё уже решили! Если вы не вмешаетесь, его тело сожгут, уже сегодня вечером, а пепел развеют. Даже не будет куда придти и помолиться. Я ведь давно в монастырь хотела уйти, только ради брата в миру оставалась. Не хотела Имреса одного оставлять, без опоры. Он...

– Как звали свидетельницу?

– Госпожа Бурже. Только врет она!..

– Когда все случилось? – торопливо перебила я женщину, понимая, что теперь уже не откажу ей.

– Вчера днем. Мне как сказали, я сразу без чувств упала. А потом даже понять ничего не могла. Без меня в Академию тут же стражу позвали, свидетельства записали, а меня никто не спросил. Я только сегодня с утра и узнала, что Имреса считают самоубийцей!

– Я берусь за ваше дело. Моя оплата составляет двести золотых плюс расходы. Вы должны...

По застывшему лицу госпожи Грано я поняла, что денег у нее нет.

– Госпожа Хризштайн, – упавшим голосом начала говорить женщина. – У меня всего лишь сто десять золотых. Все, что есть. Я могу продать цепочку со святым символом, еще остались бабушкины серьги, но...

– Что же ваш брат ничего вам не оставил? Или вы все-таки были с ним в ссоре?

Госпожа Грано вскинула на меня измученные глаза и недоуменно покачала головой.

– А у него ничего и не было...

– Дом? Книги? Сбережения на черный день?

– Мы жили в академическом жилье, на побережье. За аренду платили, книги Имрес все завещал Академии, а сбережения... – она пожала плечами. – Никогда он не копил. Если появлялась какая копейка, на книги тратил. Или на восстановление доисторических фресок в библиотеке при Академии. Все мечтал, что найдет достаточно средств для этого, а потом, когда-нибудь, библиотеку назовут в его честь...

И женщина наконец разрыдалась сухими и горькими слезами человека, что всю жизнь сдерживал себя и других в проявлении чувств.

– Ключи, – требовательно произнесла я, не обращая внимания на ее всхлипывания.

– Что? – она непонимающе подняла голову.

– Ключи от жилья давайте. И адрес говорите. Сейчас придет моя служанка, опишете ей своего брата. Она сделает его портрет. Задаток – пятьдесят золотых, отдадите тоже ей. Остальное – после завершения.

– Вы беретесь? – радостно улыбнулась женщина. – Да я на вас молиться буду денно и...

– Не стоит, – поморщилась я. – Только когда я узнаю правду, какой бы неприятной она ни была, уж не обессудьте, если она вам не понравится.

С Отшельником я столкнулась уже на выходе из дому. Совсем из головы вылетело, что просила его собрать сведения про пассажиров корабля, а заодно узнать про планы городского совета относительно старой лечебницы. Увидев мое замешательство, Отшельник кивнул и невыразительно пробормотал:

– Могу вас сопроводить, если торопитесь.

– Если не сложно. Буду признательна, – и кивнула ему на экипаж.

Внутри было так же сыро и мерзко, как снаружи, разве что в лицо не летела мелкая морось. Отшельник так монотонно перечислял факты по каждому из пассажиров, словно намеренно подстраиваясь под такт покачивания экипажа, что невольно хотелось закрыть глаза и задремать. Затылок начинало неприятно ломить, видно, опять будет шторм. Как же я ненавижу море...

– Господин Брандт потерял жену. Возвращался с похорон. По слухам, у нее была опиумная зависимость.

Я насторожилась, прекрасно зная, что совпадений не бывает. Но Отшельник уже перешел к следующему пункту.

– Господин Эмиль Бурже, родом из столицы, принадлежит княжескому роду, однако титула лишился после женитьбы на Софи Лисен. Пошел служить в княжеское войско воеводой. Месяц назад подал в отставку и принял предложение от Академии, где в данный момент является мастером клинка. Софи Бурже, урожденная Лисен, единственная дочь богатого мастера ювелирных дел, закончила столичную Академию и приняла семейное дело. Открыла новую технологию огранки алмазов, на которой разбогатела. Месяц назад продала цех и отправилась вслед за мужем.

Я лениво приоткрыла глаза, посмотрела на Отшельника – его лицо, как обычно, ничего не выражало. Меня вдруг охватил страх, а действительно ли напротив сидит Отшельник, а не мара? Из-за туманной мороси за стеклом мне почудилось, что я с головой укутана мокрым серым одеялом, а окружающие предметы теряют свои очертания, оборачиваясь ночным кошмаром...

– Госпожа, вам нехорошо? – голос Отшельника прозвучал с ноткой беспокойства.

Я встряхнулась.

– Прости, не выспалась сегодня. Но я тебя внимательно слушаю, продолжай.

– Профессор Камилли был ранее епископом в столице. Из сана ушел пять лет назад, расстригся, причины узнать пока не удалось. Но по слухам он был замешан в скандале. Начал пить, опустился, но смог взять себя в руки и открыть частную практику душеведа. Разбогател и преуспел до такой степени, что его пригласили профессором в столичную Академию год назад. Было несколько убедительных случаев выздоровления его пациентов, среди которых была знать.

– Почему же бросил столицу? – не удержалась я, видя, что Отшельник сделал паузу, но он лишь пожал плечами.

– Я не делаю предположений, госпожа Хризштайн. Только факты. Вы просили узнать про его слуг... Охранник Фарид, бывший раб на арене. Сумел выиграть игры и выкупить себе свободу. Подался в наемники во время войны в Чорногерии. После возвращения у него начались приступы бешенства, обратился к профессору. После излечения остался с ним.

Я недоверчиво хмыкнула, но промолчала.

– Слуга Лука. Ребенком толкнул брата, тот неудачно упал и убился. Остался единственным сыном, но родители его не жаловали. Во время очередной ссоры с ними схватился за меч и убил обоих. В суде его признали помешанным и поместили в лечебницу. Стал первым пациентом профессора, что успешно излечился.

– Излечился? Как такое возможно? – опять не удержалась я.

Отшельник в который раз равнодушно пожал плечами:

– Мне неизвестно. Воспитанник Алекс. Про него узнать удалось совсем мало, кроме того, что он сирота из приюта и попал к профессору два месяца назад.

Отшельник вытащил из-за пазухи пакет и подал мне:

– А здесь материалы по последним заседаниям городского совета, что вы просили.

Я протянула руку за бумагами, и Отшельник всего лишь на мгновение замешкался перед тем, как отпустить их, словно в нерешительности.

– Есть еще что-нибудь интересное? – вздохнула я, прекрасно зная, что сам он не будет говорить, предпочитая отвечать на прямо поставленный вопрос.

– Есть. Вояг Наварро и церковные власти начали серьезное противостояние.

Вот так новость! Я все проспала, ломая голову над рукописью. Демон!

– Из-за чего?

– Опиум. Инквизитор Тиффано арестовал купцов и конфисковал товар, причинив большой убыток. Кроме того, он пытается получить от арестованных признание и обвинить вояга.

У меня в глазах потемнело от злости, а виски взорвались острой болью.

– Какого демона! – процедила я. – Болван! Идиот! А что отец Валуа? Почему он его не остановил?

– Мне неизвестна его позиция. Однако разрешение подписал именно он.

– Что за бред? Или он намеренно подставляет инквизитора под удар?

Экипаж остановился у ворот Академии.

– У вас будут еще заказы, госпожа Хризштайн? – Отшельник подал мне руку, помогая выйти. Разговаривать на стылом ветру мне не хотелось, несмотря на то, что сейчас я холода не чувствовала, кипя от досады на красавчика.

– Будут. Узнай, что за скандал случился с профессором. И еще, – я заколебалась, но решила, что лучше перестраховаться. – Найми двух головорезов, пусть присмотрят за инквизитором. Не думаю, что вояг пойдет в открытую против Святого Престола, но лучше предусмотреть и такой вариант.

– Им только наблюдать? – уточнил Отшельник, сутулясь на ветру и пряча руки в карманы. Мне опять на мгновение показалось, что его нет, его лицо невозможно вспомнить, почудилось, что говорю с собственным отражением.