Текст книги "Стихия страха (СИ)"

Автор книги: Маргарита Дорогожицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Я прикрыл глаза, пытаясь найти успокоение в молитве, цепенея от могильного холода слов Лидии. Я отказывался ей верить, но в глубине души знал – она говорит то, что считает правдой. Лидия направилась к выходу.

– Госпожа, я забыла вам передать, – сказала Тень, не отрываясь от рисунка. – Вас с утра искал этот настырный помчик, что-то срочное у него. Сказал, что придет в обед.

Я стиснул кулаки, не отводя глаз от изображения в камне. Казалось, еще чуть-чуть, и я поймаю взгляд незнакомца, стоящего рядом с ужасным котлом.

– Да, спасибо, – равнодушно ответила Лидия, чуть замешкавшись возле меня.

– Стоять, – я перехватил ее руку выше локтя, по-прежнему не отрывая взгляда от расплывающейся в камне фигуры. – Не смейте иметь дел с помчиком Овьедо.

– Вас мои дела не касаются, – отрезала Лидия и попыталась вырваться. – Пустите.

Вместо ответа я притянул ее к себе, посмотрев ей в глаза.

– Вояг Наварро покрывает торговлю опиумом и будет арестован. Его вельможи, в том числе и помчик Овьедо, наверняка принимают в этом участие. Не заставляйте меня...

– Ваша ревность, господин инквизитор, глупа и неуместна...

– Моя ревность – лишь плод вашего больного воображения.

– ...тем более, что вы даже не пытаетесь заявить права на меня. Ну где вообще логика?

– Я вас предупредил. Только посмейте с ним встретиться, и я...

Она криво ухмыльнулась и нагло заявила:

– А вы остановите меня. Попробуйте. Вам же даже мужества не хватает меня поцеловать, что уж тут говорить про...

Я закрыл ей рот поцелуем. Но лишь коснувшись обманчиво-податливых губ, мгновенно успел пожалеть о мимолетном желании и обрадовался, когда Лидия оттолкнула меня.

– Не впечатляет, – процедила она и ушла.

Я остался стоять посреди холодного мрачного зала, чувствуя себя полным болваном.

Тень смущенно кашлянула и спросила, не отрываясь от рисунка:

– Простите, господин инквизитор, вы действительно... ревнуете госпожу?

– Нет, – выдавил я. – Ничего подобного.

– Я просто... хотела сказать... Вы не подумайте про нее дурное... Она взялась за работу для помчика, вот он и приходит...

– Какую работу? – против воли вырвалось у меня.

– Ох, и не спрашивайте. Плохую работу госпожа взяла, плохую. И ведь отговаривал ее и Антон, и я, а Пиона так вообще...

– Что именно она делает для помчика?

– Взялась разлучить его сына с возлюбленной, дочкой помчика Вериги. Ведь их семьи давно враждуют, а дети возьми и влюбись друг в друга. Такая красивая пара, аж дух захватывает...

Нахмурившись, я вспомнил, что слышал от Януша об этой истории. О ней судачил весь город, но такие подробности были мне неизвестны.

– Не думаю, что у госпожи Хризштайн что-нибудь получится. Если они действительно любят друг друга, то...

– Так в этом все и дело, ваша святость, что у нее получится, – убежденно сказала Тень и горько вздохнула. – А что помчик за ней ухаживал, так вы не обращайте на то внимания. Госпоже он все равно не нравится.

– Мне нет дела до... Так он за ней все-таки ухаживал?

– Представляете, недели две назад, ну как обратился к ней, стал подарками ее заваливать, на приемы с собой звать...

– А она? – я чувствовал себя мерзко, потакая собственному болезненному любопытству, но не смог удержаться. Мне даже почудилось, что неизвестный подмигнул мне из камня. Я встряхнул головой, отгоняя наваждение.

– Так неужто вы хозяйку не знаете? Язва же она, а не женщина! Колье ей помчик подарил, дорогое, с рубинами, красивое, аж в руки взять боязно...

– И? – выдохнул я, бессильно отводя глаза от незнакомца.

– Она его приняла, улыбнулась ему так мило, только я-то уж ее повадки выучила... Мне даже помчика жаль стало, – Тень вдруг вздохнула, отрываясь от рисунка. Она встала, свернула бумагу и спрятала карандаш в сумку.

– Она хоть понимает, что приняв дорогой подарок, ставит себя в недвусмысленное положение? У нее вообще хоть капля разума в голове имеется?..

– У госпожи разума-то более других будет. Она ведь что сделала. На следующий же день помчик подарок получил, ответный. Правда, госпоже он дорого обошелся, шутка ли, клинок гарлегских мастеров да со срочной гравировкой на лезвии. Говорят, помчик, когда подарок получил, клинок с ножен вытащил и надпись благодарственную прочитал, покраснел как рак, спрятал тут же. А ведь отказаться уже не смог, ответный же все-таки дар. После этого дорогу он к нам и забыл.

Я невольно улыбнулся и покачал головой, гадая о содержании гравировки, но на душе все равно было неспокойно. Доиграется Лидия со своими выходками.

– Если вы закончили, то пойдемте. Если поторопитесь, то успеете догнать госпожу. И Тень... Пожалуйста, проследите за тем, чтобы ваша хозяйка действительно... ей надо отдыхать, больше пить. Есть нельзя. Только молоко.

– Я постараюсь, но госпожа такая своенравная... Хотя... Точно, я на нее Пиону натравлю, та умеет хозяйку достать... – тепло улыбнулась мне Тень, потом нахмурилась и пробормотала. – Не понимаю только, зачем было рисовать. Ведь почти такой же дома лежит...

– Что? Вы о чем?

Тень смутилась и торопливо поправилась.

– Да не обращайте внимания. У хозяйки ведь память такая, что дома могла нарисовать, зачем было здесь оставаться...

Я последний раз взглянул на худую фигуру, чье лицо было скрыто под капюшоном. Его неуловимый взгляд был направлен на мраморный пьедестал, словно ожидая новых жертвоприношений. Неужели тот самый шестой, что готов бросить вызов Единому? Я вздохнул и заторопился на встречу к отцу Валуа, на которую и так уже безбожно опоздал.

– Ты хоть понимаешь, что натворил?!? Глупый юнец! Ты же нас всех подставил! – вопил отец Валуа, потрясая передо мной приглашением на внеочередное собрание городского совета.

– Я собираюсь официально предъявить воягу Наварро обвинения в...

– Ты знаешь, кто ко мне приходил? Помчик Овьедо. Как ты посмел угрожать воягу папской гвардией?

– Что? – я удивленно поднял голову, доселе склоненную в почтении перед старшим.

– Решил играть по-крупному? За моей спиной? К власти рвешься, щенок?

Сердце мучительно сжалось. Я собирался на заседании совета действительно пойти ва-банк, припугнув вельмож папской гвардией, чтобы склонить чашу весов на свою сторону и заставить проголосовать против вояга Наварро, пока они не одумались. А теперь... Подлая стерва! Про свой козырь я ляпнул только Лидии, а она... Я даже не думал, что ее предательство отзовется такой болью в сердце. Она все рассказала помчику! И с чего я решил, что она на моей стороне? Лидия всегда была только на своей собственной, преследуя корыстные интересы, и не более. Я глубоко вздохнул, собираясь мыслями.

– Отец Валуа, папская гвардия – достаточный рычаг воздействия, чтобы...

– Ты идиот, – отец Валуа выдохся и без сил опустился в свое кресло за столом. – Сядь. Ты хоть представляешь, что творится? Святой Престол сейчас занят сдерживанием войны между двумя соседними княжествами, готовыми вцепиться друг другу в горло из-за крохотного островка в Окорчемском проливе. Папская гвардия – единственная сила, способная остановить кровопролитие, а ты... Ты хоть понимаешь, что если бы твой блеф не сработал, если бы помчик пошел бы не ко мне, а к воягу, то против нас завтра на совете выступили бы все? В том числе и вояг Хмельницкий?

Я нахмурился, не понимая, к чему ведет отец Валуа.

– Ладно. Помчик Овьедо купился на твой блеф и заверил Святой Престол в своей лояльности в обмен на нашу поддержку. Так что можно считать, что получилось неплохо для первого раза. Ты смог его напугать. Только в следующий раз не смей интриговать за моей спиной! Меня только интересует, как ты слил ему информацию и зачем приплел сюда Серого Ангела. Нет, я не спорю, удобная фигура, но...

Я лихорадочно пытался понять хоть что-нибудь. Очевидно, Лидия не просто рассказала помчику о моей угрозе, а еще и добавила что-то от себя. Отец Валуа продолжал рассуждать вслух.

– ... Но я не понимаю, как ты так быстро заматерел, что вообще решился интриговать. Или это от недостатка понимания ситуации? Так вот, запомни, Кысей, это не игра, любая твоя ошибка может стоить не только жизни тебе, но и власти Святому Престолу в этом регионе! Или... Или ты не сам додумался подначить помчика против его вояга?

Отец Валуа подозрительно прищурился, а я посмел выдохнуть. Убью язву!

– Ну конечно! Старый я дурак, – огорченно выговорил церковник. – А ты молодой и глупый щенок. Ты пляшешь под дудку этой девицы Хризштайн и даже не пытаешься...

– Это не так, – быстро выговорил я. – Вы интересовались, как я слил информацию. Да, через Лидию Хризштайн. Вы сами говорили ее использовать. Она выполняла кое-какую работу для помчика, и я решил воспользоваться ситуацией.

Я ответил церковнику честным взглядом и каменным выражением лица, потом поторопился извиниться.

– Простите, что не поставил вас в известность. Просто не успел. Подвернулась возможность, которой было грех не воспользоваться.

Отец Валуа испытующе смотрел на меня, крутя в руках дужку очков.

– И с чего же ты решил, что это ты ее использовал, а не она тебя?

– Скажем так, мы использовали друг друга...

– Ты думаешь, я тебе поверю? Эта Хризштайн – прожженная интриганка, на ней клейма ставить негде. Наверняка, спит не только с тобой, но и с этим помчиком. А ты уши развесил...

– Она не... – я возмущенно открыл рот, чтобы опровергнуть его грязные домыслы, и передумал. – Отец Валуа, дело в том, что...

Я резко перегнулся через стол к церковнику, оказавшись очень близко к нему, и взял его за руку. Лидия так обычно сбивала внимание собеседника, когда хотела выпытать что-то или увести разговор в сторону. Я заговорил очень проникновенно, смотря прямо в его удивленные бесцветные глаза:

– Дело в том, что я знаю о госпоже Хризштайн нечто такое, что позволяет мне использовать ее без нужды нарушать обеты. Поверьте, она под моим контролем.

Церковник отшатнулся и занервничал, убирая руку.

– Что за странное поведение, Кысей? Ты это... поменьше общайся с профессором Камилли.

Я сел на место, склонив голову и пряча улыбку.

– Кстати, именно о нем я и хотел поговорить.

– Как ни странно, но я тоже, – раздраженно заявил отец Валуа. – Он еще вчера приходил из-за тебя. Избавь меня впредь от его общества, сделай милость. И сам не имей с ним дел. А если же ты решишь, что раз с госпожой Хризштайн у тебя получилось, то ты так же можешь очаровать профессора, то уверяю тебя...

Я нахмурился, не понимая необъяснимой неприязни в голосе церковника, и поспешил его перебить.

– Прошу прощения, отец Валуа, я собираюсь закрыть Зеленый зал в Академии и заморозить работы по восстановлению святыни. По крайней мере, на время ведения дознания. Кроме того, считаю должным сообщить, что собираюсь арестовать слугу профессора, Луку, по подозрению в колдовстве, смерти профессора Грано и двух поджогах.

Отец Валуа возмущенно стукнул по столу кулаком.

– Господи Единый, ты откуда на мою голову такой свалился? Вот уж удружил старый хрыч! Откуда только тебя отец Георг вообще выкопал?

– Я не понимаю вашего возмущения...

– Не понимаешь! – отец Валуа встал и стал нервно расхаживать по кабинету. Полуденное солнце скупо выхватывало его темную фигуру, и мне неожиданно пришло в голову, что балахон на незнакомце в камне очень похож на церковную мантию, только без капюшона. Даже на секунду померещилось узнавание в рваной тени, что двигалась вслед за беспорядочным метанием отца Валуа.

– Ты не понимаешь! Так я тебе объясню. Глава ордена Пяти, отец Павел, лично, ты слышишь, лично покровительствует этому шарлатану! Мало тебе, что ты втравил меня в авантюру с воягом Наварро, ты еще хочешь, чтобы я окончательно испортил отношения с магистром?

– В таком случае, – замешкался я, – считайте, что ничего не слышали. Я сам все сделаю, и в случае неудачи отвечать придется тоже только мне. А с Лукой... Я уверен, что он колдун, но я... Я просто поставлю вопрос о его вменяемости и принудительно отправлю в божевольню. Там все прояснится.

– Ты получишь опасного врага в лице профессора, – покачал головой отец Валуа. – И не думай, что твоя смазливая мордашка тебе поможет...

– Я могу спросить? Почему Святой Престол в свое время отказал в финансировании работ по восстановлению инталии? И что изменилось сейчас?

Отец Валуа грустно улыбнулся и потрепал меня по плечу, потом почему-то отдернул руку.

– Как думаешь, почему инталию скрыли под фресками?

– В этом зале... там проводились жертвоприношения? Еретики?

– А ты наблюдательный, – похвалил меня церковник и сел обратно за стол. – Заметил? Только там действительно был храм мудрости, а инталия высечена самим заступником Тимофеем.

– Как же так? Почему тогда?..

– Потому что раньше, в смутные времена, Святой Престол был совсем иным. Жертвы приносились в храме совсем не еретиками, а церковниками. Да-да, а как ты думаешь, почему многие книги того периода запрещены? А сейчас сил Святого Престола недостаточно... И любая святыня, даже оскверненная в прошлом, нужна для удержания этого мира от тьмы безумия. Любые способы, увы, годятся... Так что с закрытием зала ты погорячился. Отец Павел лично заинтересован и собирается посетить открытие святыни, ты уж...

– Довольно, – я встал, чувствуя противную слабость в ногах. – Зал будет закрыт, пока ведется дознание. А потом... Не знаю, но сделаю все, чтобы его никогда не открывали.

И только возле двери я вспомнил, что еще хотел спросить.

– Отец Валуа, мне нужно знать, почему профессора Камилли извергли из сана. Это важно.

Отец Валуа удивленно хмыкнул и надел очки, разглядывая меня, словно диковинку:

– Его не извергали, он сам ушел. И я думал, ты уже понял причину. Впрочем... Не спрашивай, я все равно не могу тебе сказать. Связан обетом. Иди. И благослови тебя Единый...

Я остановился перед домом профессора Камилли, кивнув трем братьям ожидать меня снаружи. Вряд ли профессор осмелится чинить препятствия, но в случае опасности боевая поддержка ордена могла пригодиться. Еще я чувствовал на себе пристальный взгляд долговязого головореза. Он упрямо продолжал ходить за мной, только теперь уже скрывался настолько ловко, что мне лишь изредка удавалось поймать его лицо в зеркальных отражениях. Я собирался заехать к Лидии, чтобы высказать все, что я думаю по поводу ее самоуправства и предательства, но... Но так не хотелось портить себе настроение, что я малодушно отложил визит на завтра.

– Голубчик, – профессор излучал сплошное радушие, – как же я рад вас видеть! Проходите. Вы еще не ужинали?

Я протянул ему бумаги.

– Профессор Камилли, я по делу дознания. Я закрываю Зеленый зал и изымаю все документы по реставрации святыни святого Тимофея. Кроме того, у меня возникли некоторые сомнения во вменяемости вашего слуги. Он отправится со мной в лечебницу.

Профессор отпрянул от меня, потом беспомощно оглянулся на невозмутимого Фарида, стоящего рядом. Охранник лишь слегка покачал головой.

– Как же так?.. Уверяю вас, это недоразумение. Я клянусь своей профессиональной честью, что...

– Проводите меня в кабинет и подготовьте все материалы.

Профессор суетился возле меня, пока я перебирал его записи. Сколько же у него дневников, каждый помечен датой и аккуратно пронумерован.

– Умоляю, скажите, в чем же меня обвиняют!

– Вас ни в чем не обвиняют, профессор. Я думаю, что состояние вашего слуги, возможно, под воздействием оскверненной святыни, ухудшилось, и он переступил черту, став колдуном. Вы сами говорили, что он боится собак...

Я взял в руки зеленый потрепанный дневник, но профессор проворно его у меня выхватил.

– Тут личное! – неожиданно резко выпалил он. – Клянусь. Материалы по хризопразовой святыне находятся в среднем ящике. Там все.

Я лишь покачал головой, но полез в ящик разбирать его содержимое.

– Профессор Грано тоже боялся собак. Полагаю, страх Луки воплотился и убил профессора. А вот то, что вы покрывали слугу, создавая ему алиби, не красит вас. Из-за него в пожаре погибли дети...

– Господи! – вдруг заломил руки профессор и упал в кресло. – Клянусь вам, Лука не виноват. Позвольте, я докажу вам. Пойдемте.

– Куда?

– В Зеленый зал, куда же еще. Вы же были там? Видели надпись? Там остальные документы. Вы ищете колдуна? Я знаю, кто это.

Я нахмурился из-за уверенного тона профессора.

– Если вы знали, кто колдун, то почему не сообщили раньше?

– Я опасался, что вы мне не поверите, – печально ответил профессор, ухватил меня за руку и потащил за собой. – Ведь вы кажется позволили себе увлечься этой особой...

– Что? – я остановился, вырвав руку. – Кого вы имеете в виду?

– Лидию Хризштайн, конечно. Это ведь она...

Профессор ласково коснулся моего плеча и печально вздохнул:

– Да, голубчик, с женщинами всегда так. Фарид, скажи Луке, пусть приготовит отвар к моему возвращению, чувствую, сегодня я буду плохо спать...

Я шел за профессором в Академию, не в силах собраться с мыслями. Лидия никак не может быть колдуньей... Но... Сгорел именно склад того купца, что отказался ей платить... А когда горел детский приют, она так удобно оказалась рядом... Откуда? Как узнала? А профессор Грано? Укусы на ее ноге... ведь я сразу заподозрил, что она сама себя накрутила настолько, что перешла грань действительности... Господи, не может быть! А если... Если она попросту не помнит, что творила? Ведь у нее случалось такое раньше... Неожиданно всплыли в памяти слова Тени... Рисунок, что и так уже лежит, лежит дома... Лидия уже видела инталию, поэтому так и отреагировала?.. Но зачем привлекать столько внимания? Чего она пыталась добиться? Нет, я не верю, не хочу верить!..

Я даже не заметил, как мы спустились на нижние этажи. Братья послушно шли следом, неслышно ступая в тени. Профессор между тем рассказывал историю святого заступника Тимофея, но я его почти не слушал, пытаясь справиться с отчаянием.

– И после того, как снизошла божественная мудрость на брата Тимофея, стал он ее записывать. По легенде, испытание мудрости, одно из необходимых для достижения Источника, состоит в том, чтобы войти в храм мудрости. Я, как и многие исследователи, склонен полагать, что это аллегорический призыв прочесть и познать всю мудрость, заключенную в книгах заступника. А на этой святыне есть доселе неизвестные строки, написанные рукой святого, и кто знает, что еще скрывается под поздним слоем...

Профессор уверенно стал зажигать жаровни, продолжая свой рассказ.

– Профессор Камилли, зачем вы приходили к отцу Валуа? – оборвал я его словоизлияние.

Профессор вздрогнул и уронил огниво. В зале было очень холодно, но даже огонь шести жаровен был не в силах прогнать могильный ужас этого места.

– Я приходил? – чуть удивленно переспросил профессор. – Честно говоря, не припомню. Что поделать, рассеянным стал, старость подбирается...

Мне вдруг сделалось очень тревожно, я оглянулся на братьев, их присутствие немного успокаивало. Надо было оставить кого-нибудь из них сторожить Луку. Я все меньше и меньше верил, что Лидия может быть колдуньей. Да, она безумна, она даже могла пойти на преступление, но... Она бы не стала... Или стала?.. Сомнения опять заползли в душу ледяной змеей.

– Разве это не божественное чудо? – с придыханием в голосе восхитился профессор, указывая на инталию. – А госпожа Хризштайн только и делала, что выспрашивала меня о нем.

Лидия говорила лишь о фресках, про инталию узнала от меня. Кто из них врет?

– ... Она жадная и порочная особа. Пыталась отобрать книгу об Источнике, а теперь оговорила меня в ваших глазах...

В голосе профессора было столько искренней горечи, что я опешил и опять засомневался.

– Милый мой голубчик, если бы вы только знали, как я стремился вернуться сюда... У меня ведь почти получилось, я научился врачевать израненные души... Люди слепы и глупы, чтобы понять все... Но мне так хочется, чтобы вы осознали величие замысла, стали моим последователем...

– Здесь приносились человеческие жертвы, – тихо сказал я. – О каком величии можно говорить?

– О величии забвения... – вдруг грустно улыбнулся профессор и кивнул кому-то за моей спиной. – Ты задержался, Фарид.

Я резко обернулся, потянувшись за клинком, но в следующий миг меня накрыла темнота...

Когда я пришел в себя, то первое, что увидел, были тела. Трое послушников лежали бездыханными, на их лицах застыло немое удивление. На клинке Фарида алела кровь. Я дернулся что есть силы, и веревка впилась мне в запястья. Руки были связаны за спиной и привязаны к жаровне, намертво вмурованной в каменное основание. Голова гудела, но я попытался встать на негнущихся ногах.

– Какого демона?!? – прохрипел я, не в силах отвести взгляда от крови под телами братьев. Лучшие бойцы ордена... Темные кляксы расползались под ними, собираясь в ручейки...

К горлу подкатила тошнота, запах свежей крови и острая вонь смерти, такая болезненно знакомая, что вызывала страшные воспоминания...

– Не волнуйтесь, голубчик, – ласково сказал мне профессор и кивнул охраннику. – Фарид, убери здесь, проявим уважение к несчастным.

Охранник бесстрастно кивнул и легко подхватил тело одного из братьев, нырнув вместе с ним... в пустоту, скрытую за пустующими книжными полками. Господи Единый, да ведь это же камеры, самые настоящие клетки... или схроны... или...

– Профессор, ваш охранник только что убил трех братьев ордена святого Тимофея. Вы понимаете, какая кара за это грозит? – выговорил я, тщетно пытаясь отвести взгляд от мертвого лица брата Ксавьера, старшего из тройки.

– Мне действительно жаль... – грустно ответил профессор.

Фарид споро убирал тела и даже вытер с пола кровь одеянием одного из братьев. Разум отказывался воспринимать страшную действительность. Профессор приблизился ко мне.

– Но я уверен, что вы меня поймете. Вы знаете, в чем заключается величайшая божественная мудрость? В забвении, голубчик, в способности забыть и очистить разум от лишних страданий. Если бы я только познал эту истину раньше, то мой мальчик, мой возлюбленный Кристофер был бы жив... Я бы смог его спасти. Я пытался его забыть, но увы...

Профессор приблизился и погладил меня по щеке, его взгляд был безумным. Я отшатнулся, больно вжавшись спиной в кованую жаровню.

– А вы так на него похожи... Такой же точеный нос, гордый излет бровей, такие нежные губы... Только у него были зеленые глаза... А у вас темные... – профессор вдруг обнял меня за шею и попытался поцеловать. Я в ужасе замотал головой, отчаянно пытаясь вырваться.

– Вы... вы мужеложец? – выговорил я ошеломленно. Разрозненные кусочки мозаики сложились воедино в одну неприглядную и страшную картину. Вдруг стало тяжело дышать. Надо попытаться развязать руки, попробовать перетереть веревку об острые края жаровни, разорвать ее или...

– А что может быть чище искренней любви между братьями в вере? Уж точно не порочная низменная страсть к этому сосуду греха, именуемому женщиной... И я смею надеяться, что вы станете моим возлюбленным... Замените мне Кристофера...

– Никогда, – выдохнул я. – Вы отвратительны в своей похоти и грехе, профессор. Мужеложство – величайший грех. Вас поэтому извергли из сана? На что вы вообще можете надеяться? Отец Валуа знает о моих подозрениях. Вам не удастся скрыть правду. Меня станут искать...

– А вы измените свое мнение, голубчик, – профессор дрожащей рукой стал расстегивать на мне рубашку. – Я подарю вам величайший дар, что открыл... Забвение...

– Уберите руки, – прорычал я в отчаянии, яростно пытаясь порвать путы. – Я лучше умру, чем позволю... свершиться насилию над собой... Лучше смерть, слышите? Убирайтесь... Не смейте!

Я тщетно пытался отгородиться от отвратительного ощущения его дыхания на моей шее, скользнувшей к ремню руки... Господи Единый, спаси и помилуй... И, словно ответ на мои молитвы, раздалось негромкое покашливание Фарида. Профессор отстранился от меня, тяжело дыша.

– Лука, ты принес? – спросил он у слуги. Бледный Лука кивнул и приблизился, держа в руках небольшой кувшин. Профессор самодовольно хмыкнул, принимая его в руки, и обернулся ко мне.

– Насилие? Что вы, голубчик, какое насилие. Я же сказал, что подарю вам забвение. Я научился врачевать человеческие души по такому же принципу, что и обычные лекари врачуют тело. Попросту иссекая больной участок. И Святой Престол крайне заинтересован в моем методе. Этот напиток, – профессор любовно погладил бока глиняного кувшина, – даже малой его толики хватает для погружения разума в милость забвения. Забываются страхи и тревоги, остаются лишь самые светлые, детские воспоминания... Вы вновь станете ребенком, голубчик. Чистым наивным мальчиком. А я стану вашим отцом, наставником и возлюбленным... Вы будете счастливы, я обещаю...

Когда думаешь, что хуже уже быть не может, перед тобой кривой ухмылкой вдруг разверзается бездна, и ты понимаешь, что падению человеческого духа нет предела... Я похолодел от ужаса.

– Именно так вы излечивали своих пациентов? Погружая их в детство и... растлевая их разум и тело? Господи Единый, да вы безумец, ослепленный лишь похотью и самолюбованием! Вы...

Профессор больно ударил меня по лицу, разбив губу, и тут же испуганно кинулся вытирать кровь своим платком. Я с отчаянием понял, что веревка слишком крепкая...

– Голубчик, ну что же вы так? Зачем пытаетесь меня расстроить? Зачем делаете себе больно? Мы ведь все чего-то боимся... Разве не прекрасно раз и навсегда избавиться от всех страхов?

Я мотнул головой и сплюнул кровавую слюну на пол.

– Мне вас жаль, профессор.

– Лука, – подозвал Камилли слугу. – Взгляни на нашего гостя и напомни ему его страхи. Чтобы он понял, что пожалеть здесь надо его.

Лицо маленького человечка исказилось гримасой боли, но он послушно шагнул ко мне и взял мое лицо обеими руками, уставившись в глаза. Я попытался отстраниться, но в следующее мгновение меня накрыло.

Бессильное отчаяние и страх пятилетнего мальчишки ... Ночное резкое пробуждение... Испуганное лицо отца, что прикладывает палец к губам и велит спрятаться на чердаке... И сидеть тихо, что бы ни случилось... Я слыш у звуки короткой неравной схватки, звон клинков, потом крик матери, яростный рык отца, а следом тишина... Лишь приторно-сладкий запах свежей крови... вонь смерти и боли... Осознание, что родителей больше нет... Острое ощущение полного одиночества... Я не смог помешать ... испугался... оказался слишком слабым...

– Хватит, хватит! – профессор оттолкнул от меня Луку и принялся хлопать меня по щекам. Воздуха не хватало, я задыхался, захлебываясь в собственном страхе... Подкашивались колени, острый запах крови до сих пор чудился в воздухе.

– Вы забудете свои страхи, а с ними уйдет и боль, – прошептал мне профессор на ухо, успокаивающе гладя меня по плечу. Я прикрыл глаза, на секунду поддавшись соблазну действительно забыть все: и ужас убийства родителей на моих глазах, и бессилие противостоять смерти, когда у меня на руках умирала несчастная роженица в Асаде, и собственную слабость, когда я не смог подарить смерть своему другу, который превратился в пускающего слюни идиота от опиума, и даже смерть предводителя мятежников, что мучил и пытал меня... Он был всего лишь затравленным безумцем, потерявшим из-за безжалостной болезни свою семью и нашедшим отраду в страшной мести тому, кого считал виноватым. Мести Единому... А я так и не смог отпустить ему грехи перед смертью, не смог уговорить его раскаяться... Его заблудшая душа тоже на моей совести...

– Тебе не будет больно, я буду с тобой ласков, – продолжал шептать профессор, прижимаясь ко мне все крепче и покрывая поцелуями шею.

Я прикрыл на секунду глаза, вдруг вспомнив Лидию с ее навязчивыми домогательствами, и расхохотался. Профессор отпрянул от меня, недоуменно заглянув в глаза.

– Что же вы все ко мне пристали!.. Мне вас жаль, профессор, – сквозь смех выдавил я. – Право, жаль. Вы даже не представляете...

Головорез Лидии наверняка находился где-то поблизости. Как скоро он сообщит своей хозяйке? А если сам решит сюда сунуться? Фарид с легкостью расправился с тремя подготовленными братьями, справится и с ним. Больше меня искать никто не будет. По крайней мере, сегодня. А Лидия в лучшем случае станет искать меня завтра. Или вообще не станет. Я могу тянуть время, но едва ли профессор будет вести со мной богословский диспут всю ночь. Значит... Смерти я не боялся, а вот страшной участи стать безвольной игрушкой без памяти... Я не хочу, не хочу забывать отца Георга, что заменил мне отца; Эмиля, что подарил дружбу и защиту; Софи, ставшую почти сестрой; своих побратимов, деливших со мной тяжесть войны... Да я даже Лидию не хочу забывать... Я представил, как она расстроится, что профессор отобрал у нее любимую игрушку. Хотя нет, Лидия скорее разозлится. Сердце мучительно дрогнуло при мысли о ней.

– Вы даже не представляете, насколько сильной может быть вера. И моя вера сильнее вашего безумия и похоти. У вас ничего не получится, я ничего не забуду. Вам придется меня убить. И мне вас жаль, потому что вы даже не понимаете, что творите зло... прикрываясь благими намерениями...

– Знаете, что здесь? – профессор взболтал содержимое кувшина и приоткрыл крышку. Мне в нос ударил острый запах алкоголя, пряных трав и... опиума... Я тяжело сглотнул. Хватит ли у меня мужества откусить себе язык, чтобы покончить с собой? "Господи, молю тебя о смерти, не дай свершиться безумию..."

– Вы выпьете все до остатка, а после... после станете послушным ребенком...

Профессор погладил меня по щеке.

– Выпейте сами, будьте хорошим мальчиком...

Глава 9. Хризокола

Пиона заступила мне дорогу, подперев руки в бока.

– Пошла вон, – процедила я.

Девушка упрямо мотнула головой.

– Госпожа, пожалуйста, выпейте молоко и ложитесь. Антон сказал никуда вас не пускать.

Я шагнула вперед, заломив ей руку за спину и отпихнув с дороги. Но открыв дверь, я столкнулась с братом. Он стоял и молча смотрел на меня взглядом, полным укора. Если бы у меня была совесть, я бы наверное провалилась сквозь землю. Но я лишь сделала виноватый вид и пробормотала:

– Мне действительно надо уйти, Антон. Я быстро вернусь. Честно.

– Вернись в кровать, – устало сказал он. – И выпей молоко.

Я тяжело вздохнула. Записка от Отшельника, принесенная посыльным, сообщала, что бродяжку видели на старом кладбище, на окраине города. Я никак не могла упустить такую возможность поймать мальчишку, поэтому обняла брата и сказала:

– Ладно, молоко выпью. Но мне надо схватить воспитанника профессора, понимаешь? Он может сорваться и спалить еще кого-нибудь. Еще один приют или лечебницу... Я не хочу больше жертв... В моем доме и так уже мало места...

Антон досадливо отстранился от меня и резко сказал:

– Можно подумать, тебя это когда-то волновало. Хриз! Ну посмотри на себя, ты на ногах еле стоишь. Ты себя загнать хочешь? У тебя скоро опять будет приступ...