Текст книги "Колодец одиночества"

Автор книги: Маргарет Рэдклифф-Холл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

Глава шестнадцатая

1

Вместе с упадком конюшен Мортона пришли времена упадка и для их преданного слуги. Старость наконец наложила свою ношу на Вильямса и почти погребла его под ней. С тяжелым сердцем, утратив и чутье, и подвижность в суставах, он отошел от дел и остался жить на пенсион в своем уютном домике, чтобы всю зиму напролет кашлять и ворчать, а все лето напролет безутешно курить трубки, сидя на стуле в аккуратном садике, обернув колени ковриком.

 – Стыд и срам, – твердил он теперь, – а ведь такая охотница была!

И он начинал вспоминать славное прошлое, его душа снова горевала по сэру Филипу. Он мог всплакнуть, потому что все еще любил его, и тогда жена приносила Вильямсу чашку крепкого чая.

– Ну-ну, Артур, скоро и ты встретишься с хозяином; мы с тобой старые – ждать уже недолго.

На что Вильямс, сверкнув глазами, отвечал:

– Что мне до этого? На небе вряд ли будут лошади – мне хотелось бы, чтобы хозяин снова здесь был, в конюшне. Бог свидетель, там нужен хозяин!

Потому что теперь, не считая лошадей Анны, которых запрягали в карету, теперь в конюшнях было всего четыре обитателя: Рафтери, молодой длинноногий гнедой сэра Филипа, коренастый конь по кличке Джеймс и престарелый Коллинс, который уже впал в старческое слабоумие и все время жевал свою постель.

Анна приняла эту радикальную перемену довольно спокойно, как принимала теперь многое. Она в эти дни почти не спорила со своей дочерью ни в чем, что касалось Мортона. Но груз забот, связанных с продажей лошадей, приняла на себя Стивен; она прощалась с охотничьими скакунами, видела, как одного за другим уводят со двора, и комок в горле душил ее, и, когда они уходили, она обращалась к Рафтери за утешением: «Ах, Рафтери, я так и не исправилась – мне так жаль, что они уходят! Давай не будем смотреть на их пустые стойла…»

2

Прошел еще один год, и Стивен теперь был двадцать один, она была богата и независима. Теперь она могла идти куда захочет и когда захочет, могла поступать по собственной склонности. Паддл оставалась на своем посту; она довольно мрачно ждала, что случится теперь. И все же ничего особенного не случилось, кроме того, что теперь Стивен одевалась у портного, и Анне приходилось утаивать свои возражения. Но жизнь постепенно вновь заявляла свои права на девушку, что было лишь естественно, ведь молодые не могут посвящать себя мертвым и всецело предаваться безутешному горю. Она все еще скорбела по своему отцу, и не перестала бы скорбеть никогда, но ей был двадцать один год, у нее было здоровое тело, и пришел день, когда она заметила, что солнце светит, когда почувствовала добрый запах земли и была благодарна за это, когда вдруг осознала, что она жива и рада этому, несмотря на смерть.

Однажды ранним июньским утром Стивен выехала на автомобиле в Аптон. Она собиралась получить деньги по чеку в банке, навестить местного седельного мастера, купить новую пару перчаток – но ей не удалось ничего этого сделать.

Рядом с лавкой мясника дрались собаки. Мяснику принадлежал старый потрепанный эрдельтерьер, и он занял свой пост у дверей лавки, как было в его обычаях. Вниз по улице, на аккуратных, но воинственных лапках шел крохотный белоснежный шотландский терьер; вероятно, он искал неприятностей, и, если так, то не прошло и двух минут, как он на них нарвался. Он так громко визжал, что Стивен остановила машину и повернулась, чтобы посмотреть, что случилось. Мясник выбежал на улицу, только увеличив смятение, выкрикивая команды, которых никто не слушал; он пытался схватить своего пса за хвост, но хвост был короткий, и за него было неудобно хвататься. И вдруг, будто из ниоткуда, появилась молодая женщина в сильном отчаянии, она держала зонтик наперевес, как штык, и собиралась вступить в битву. Она кричала так, что заглушала визг собаки:

– Тони! Мой Тони! Неужели никто их не остановит? Мою собаку убивают, неужели это никто не прекратит?

И она попыталась остановить их сама, хотя при первой же попытке зонтик сломался.

Но Тони, хоть он и визжал, был драчливым, как хорек, тем более что он оказался за спиной у эрделя, и вот Стивен поспешно выбралась из машины – казалось, что с Тони за несколько минут будет покончено. Она схватила старого пса за щетину на шее, а мясник побежал за ведром воды. Молодая женщина в отчаянии схватила свою собаку за ногу; она тянула, и Стивен тянула, они тянули вместе. Потом Стивен грозно тряхнула эрделя, чем отвлекла его, и он решил ее укусить; но, поскольку челюстей у него было всего две, ему пришлось отпустить Тони, который мгновенно был прижат к груди своей владелицы. Мясник появился со своим ведром, когда Стивен все еще цеплялась за ошейник эрделя.

– Мне так жаль, мисс Гордон – надеюсь, вы не пострадали?

– Со мной все в порядке. Заберите этого серого негодника и задайте ему трепку; не пристало ему грызться с собакой, которая вполовину его меньше.

Тем временем Тони был весь в крови, а его хозяйка, похоже, была укушена. Она пыталась то ухаживать за ранами Тони, то зализывать свою руку, из которой текла кровь.

– Лучше дайте мне вашу собаку и идите в аптеку, вашу руку надо перевязать, – заметила Стивен.

Тони сразу же оказался у нее в руках, она передала его с бледной, сломленной улыбкой.

– Уже все хорошо, – быстро сказала Стивен, очень боясь, что женщина заплачет.

– Он будет жить, как вы думаете? – спросила она слабым голосом.

– Да, конечно; но ваша рука… Идите же в аптеку!

– Ничего, ничего, я беспокоюсь только за Тони!

– Все с ним в порядке. Мы отвезем его прямо к ветеринару, когда вашу руку осмотрят; здесь неплохой ветеринар.

Аптекарь обработал руку сильным раствором карболки; от укуса пострадали два пальца, и Стивен была удивлена мужеством этой незнакомки, которая молча терпела боль, стиснув свои маленькие зубки. После перевязки они поехали к ветеринару, который, к счастью, был на месте и смог зашить несчастного Тони. Стивен держала его передние лапы, а его хозяйка придерживала ему голову, насколько сама была в состоянии. Она прижимала его морду к своему плечу, чтобы он не видел иглу. Стивен слышала, как она шептала Тони:

– Только не смотри, мой хороший… ты не должен смотреть, миленький!

Наконец он тоже был обработан карболкой и перевязан, и у Стивен нашлось время посмотреть на свою спутницу. Ей пришло в голову, что лучше представиться первой, и она сказала:

– Меня зовут Стивен Гордон.

– А меня – Анджела Кросби, – последовал ответ, – мы недавно купили Грэндж, это на том берегу Северна.

Анджела Кросби была удивительно светловолосой, волосы ее были не столько золотыми, сколько серебристыми. Они были коротко острижены, как у средневекового пажа, прямые, доходившие лишь до мочек ушей, что во времена помпадуров и завивок делало ее внешность необычной. У нее была очень белая кожа, и Стивен решила, что эта женщина совершенно не могла быть яркой, и ее довольно широкие губы не могли быть красными, а всегда оставались бледно-коралловыми. Вся яркость, которой она обладала, казалось, была сосредоточена в ее глазах, больших, окаймленных длинными светлыми ресницами. Цвет ее глаз был довольно необычным – голубые с фиалковым оттенком, и их простодушное выражение было по-детски невинным и доверчивым. И Стивен, глядя в эти глаза, с негодованием вспоминала, как сплетничали люди о семье Кросби.

Семью Кросби, как она знала, в округе не любили. Муж был важным магнатом из Бирмингема, который недавно покинул какой-то металлургический концерн – по слухам, из-за слабого здоровья. Его жена, как шептались, когда-то играла на сцене в Нью-Йорке, так что ее предки были сомнительны – никто на самом деле ничего не знал о ней, но ее занятная прическа давала повод к подозрениям. Американская жена, да еще и бывшая актриса, представляла собой плохое приобретение для Кросби. Да и сам Кросби не был располагающей к себе личностью; по здешним меркам, он был ограниченным. Более того, он выказывал признаки непростительной скупости. Его вклад в клуб охотников составлял жалкие пять гиней. Он написал им, что его крайнее нездоровье исключает возможность его выезда на охоту, и еще добавил, что надеется, охотники будут держаться подальше от его клумб! Поэтому все чувствовали естественное отвращение к тому, что пришлось пожертвовать Грэнджем ради денег – домик в тюдоровском стиле был небольшим, но безупречным. Но капитан Рэмси, его прежний владелец, недавно умер, оставив крупные долги, и его наследник, молодой кузен, живший в Лондоне, поскорее продал его с молотка первому же богачу – вот так и появился здесь этот мистер Кросби.

Стивен, глядя на Анджелу, вспоминала об этом, но теперь все казалось неважным, ведь сейчас на нее смотрели эти детские глаза, и Анджела говорила:

– Не знаю, как и благодарить вас, что спасли моего Тони, это было прекрасно с вашей стороны! Если бы не вы, его бросили бы на смерть, а я так привязана к Тони!

В ее голосе слышалась мягкие, густые нотки южной речи, это был разнеживающий голос, очень ленивый и спокойный. Эта мягкая южная речь была Стивен в новинку, и она нашла ее неожиданно приятной. Стивен сознавала, что эта женщина красива – она была похожа на необычайный цветок, выросший в темноте, редкостный бледный цветок без единого изъяна, и, залившись румянцем, Стивен сказала:

– Я была рада вам помочь. Вы позволите мне отвезти вас в Грэндж?

– Конечно же, мы позволим, – последовал быстрый ответ. – Тони говорит, что он очень благодарен, правда, Тони? – тот слабо вильнул хвостом.

Стивен завернула его в коврик, положила на заднее сиденье, и он вяло лежал там. Анджелу она посадила рядом с собой, старательно помогая ей сесть.

И вот Анджела сказала:

– Спасибо Тони, что я наконец встретилась с вами; я так хотела с вами встретиться! – и она посмотрела на Стивен, так, что немало смутила ее, потом улыбнулась, как будто ее что-то позабавило.

Стивен ломала голову, почему кто-нибудь мог бы захотеть встретиться с ней. Внезапно смутившись, она стала подозрительной:

– Кто рассказал вам обо мне? – резко спросила она.

– Миссис Энтрим, кажется… да, это была миссис Энтрим. Она сказала, что вы так чудесно ездите верхом, но теперь почему-то забросили охоту. Ах да, и еще она говорила, что вы фехтуете, как мужчина. Вы правда фехтуете, как мужчина?

– Не знаю, – пробормотала Стивен.

– Тогда я скажу это вам, когда увижу, как вы это делаете; мой отец в свое время был довольно известным фехтовальщиком, так что в Штатах я научилась разбираться в этом – может быть, мисс Гордон, вы когда-нибудь разрешите мне посмотреть?

Теперь Стивен покраснела, как свекла, и так сжимала руль, как будто собиралась его сломать. Она хотела обернуться и посмотреть на свою спутницу, желание посмотреть на нее было почти непомерным, но даже ее глаза, казалось, застыли и не могли двинуться, и она молча глядела на длинную пыльную дорогу.

– Не надо так мучить бедный руль, – произнесла Анджела, – это всего лишь дерево! – Она продолжала говорить, как будто сама с собой: – Что бы я делала, если бы эта зверюга убила Тони? Он мой настоящий друг, он со мной на всех прогулках, и я не знаю, что бы я делала без Тони, он такой преданный и такой милый малыш, а с недавних пор я снова начала гулять с собакой – грустно это, ходить одной, но я всегда любила ходить пешком…

Стивен хотелось сказать: «Ведь и я люблю ходить пешком; позвольте мне погулять с вами когда-нибудь, так же, как Тони». Потом, вдруг набравшись храбрости, она обернулась и поглядела на эту женщину. Их глаза встретились и на мгновение соприкоснулись, что-то смутно тревожное шевельнулось в Стивен, и машина сделала опасное движение.

– Простите, – сказала она быстро, – я никудышный водитель.

Но Анджела не ответила.

3

Ральф Кросби стоял в открытых дверях, когда машина повернулась и въехала на стоянку. Стивен заметила, что он одет в серый твидовый костюм без единого пятнышка, которому следовало бы выглядеть поношенным. Но все в этом человеке выглядело таким навязчиво новым, даже его волосы казались новенькими – эти тонкие каштановые волосы сияли, как будто отполированные. «Как будто он специально подбирал их к ботинкам», – подумала Стивен, с интересом оглядывая его.

Он был одним из тех довольно неопределенных мужчин, не высоких и не низких, не толстых и не тощих, не старых и не молодых, не красивых и не явно безобразных. Как сказала бы его жена, если бы кто-нибудь ее спрашивал, он был «человек простой», что полностью описывало его, потому что единственными отличительными чертами в нем была эта самая новизна и капризное выражение губ – его губы были очень капризными.

Когда он заговорил, его пронзительный голос звучал нетерпеливо:

 – Где ты была? Уже больше двух часов дня. Я жду с часу пополудни, обед уже пропал; Анджела, тебе надо постараться быть пунктуальной! – существования Стивен он явно не замечал, потому что продолжал свои придирки, как будто никого рядом не было. – Похоже, этот твой проклятый пес опять ввязался в драку, давно пора мне задать ему трепку; и что, Бога ради, с твоей рукой? Ты же не собираешься говорить, что тебя укусили? В самом деле, Анджела, это уже чересчур! – он говорил так, будто Анджела нанесла ему личную обиду.

– Что ж, – произнесла Анджела, показывая перевязанную руку, – я и вправду не собираюсь говорить, что поцарапалась при маникюре, Ральф. – В ее голосе был явный, хотя и мягкий, вызов, и Ральф поморщился от раздражения. Потом она внезапно вспомнила о Стивен: – Мисс Гордон, разрешите представить вам моего мужа.

Он кивнул ей и попытался собраться:

– Спасибо, что подвезли мою жену домой, мисс Гордон, это было очень любезно с вашей стороны.

Но он не казался дружелюбным, он все еще сердито смотрел на укушенную руку Анджелы, и его тон показался Стивен явно неприветливым.

Она выбралась из машины и завела мотор.

– До свидания, – улыбнулась Анджела, протягивая руку – левую руку, которую Стивен сжала слишком крепко. – До свидания – может быть, когда-нибудь вы придете на чай. У нас есть телефон, Аптон, 25, позвоните и давайте посоветуемся об этом в ближайшее время.

– Спасибо большое, я позвоню, – сказала Стивен.

4

 – Что, машина сломалась? – весело спросила Паддл, когда в три часа дня Стивен понуро вошла в классную комнату.

– Нет, но пес миссис Кросби попал в драку. Ее укусили, и я отвезла ее назад в Грэндж.

Паддл навострила уши:

– И какая она? Я слышала сплетни…

– Она совсем не похожа на эти сплетни, – отрезала Стивен.

Последовала долгая пауза, во время которой Паддл размышляла, но размышления не всегда приносят мудрые выводы, и Паддл совершила серьезный промах:

– Наверное, она несносна, правда, Стивен? Говорят, он откопал ее где-то в Нью-Йорке; миссис Энтрим говорит, она была актриской из мюзик-холла. Наверное, ты была обязана ее подвезти, но будь осторожнее; по-моему, она окажется ужасно навязчивой.

Стивен вспыхнула, как школьница:

 – Я не собираюсь обсуждать ее, если таково ваше мнение; миссис Кросби – леди в такой же степени, как вы и как любая леди в округе, вот и все. Мне до смерти надоели ваши дурацкие сплетни, – и, резко развернувшись, она вышла из комнаты.

 – Господи! – прошептала Паддл и нахмурилась.

5

 Тем же вечером Стивен позвонила в Грэндж.

 – Аптон, 25? Это мисс Гордон говорит – нет, нет, мисс Гордон, я говорю из Мортона. Как себя чувствует миссис Кросби, и как там собака? Надеюсь, рука у миссис Кросби не очень болит? Да, конечно, я подожду, пока вы спросите, – она чувствовала смущение, но непривычную храбрость.

Наконец дворецкий вернулся и торжественно сказал, что миссис Кросби только что осматривал врач, и сейчас она в постели из-за больной руки, но Тони чувствует себя лучше и передает ей привет. Он добавил:

– Мадам спрашивает, не могли бы вы прийти на чай в воскресенье? Она будет очень рада.

И Стивен ответила:

– Передайте, пожалуйста, миссис Кросби мою благодарность, и скажите, что я, конечно же, приду в воскресенье. – Потом она повторила сообщение медленно, с паузами: – Передайте… пожалуйста… миссис Кросби… мою благодарность… и я, конечно же… приду в воскресенье. Вы поняли? Все ясно? Скажите, что я приду на чай в воскресенье.

Глава семнадцатая

1

До воскресенья оставалось всего пять дней, но Стивен эти пять дней показались долгими годами. Теперь каждый вечер она звонила в Грэндж, чтобы справиться о руке Анджелы и о Тони, так что она хорошо стала узнавать дворецкого, его голос, привычку покашливать, его манеру вешать трубку.

Она не останавливалась, чтобы разобраться в своих чувствах, она только знала, что ее охватывает ликование – беспричинное ликование, очень живое и целеустремленное, и она проходила целые мили одна среди холмов, не в силах ни минуты побыть по-настоящему спокойной. В ней обнаружилась острая наблюдательность, которая открывала перед ней всяческие чудеса; сеть прожилок на листьях, и нежные сердцевинки цветов дикого шиповника, неуверенный, мерцающий полет жаворонков, когда они, хлопая крыльями, вырывались у нее из-под ног и пели. Но прежде всего, она вновь открывала кукушку – был июнь, и она пела чуть-чуть по-другому, – и Стивен стояла, затаив дыхание, слушая ее пение над холмами, а по вечерам слушала песни дроздов.

Ее скитания иногда заводили ее в те места, где они с Мартином бывали вместе, и лишь теперь она могла думать о нем с теплотой, с терпимостью, даже с нежностью. Каким-то странным образом она теперь понимала его как никогда и потому прощала его. Это была какая-то пугающая ошибка, его ошибка, но она понимала, что он должен был чувствовать; и она иногда думала о Мартине со страхом – что, если она когда-нибудь совершит подобную ошибку? Но страх отступал на второй план перед ее ощущением счастья, перед этим чудесным восторгом. Сама земля, по которой она ступала, казалась охваченной этим восторгом, и зелень, прорастающая из земли, и птицы, и пение кукушки над холмами – и песни дроздов по вечерам.

Она стала больше заботиться о своей внешности; пять дней подряд по утрам она изучала свое лицо в зеркале, когда одевалась – в конце концов, она выглядела не так уж плохо. Волосы немного портили ее, они были слишком пышными и длинными, но она с удовольствием отмечала, что, по крайней мере, они были волнистыми, и теперь она вдруг начинала восхищаться цветом своих волос. Открывая шкаф за шкафом, она перебирала свою одежду. Одежда была старой и по большей части поношенной. Она в тот же день отправилась в Мэлверн и заказала у своего портного новый костюм из фланели. Ему следовало быть серым, с маленькой белой нашивкой для брошки, и на жакете, как решила она, должен был быть нагрудный карман. С ним следовало носить черный галстук – нет, лучше серый, чтобы он шел к новому костюму с маленькой белой нашивкой для брошки. Она заказала не один новый костюм, а целых три, и еще – пару коричневых ботинок; да, она провела большую часть дня, заказывая вещи для украшения собственной персоны. Она удивлялась, насколько поглощена мелкими деталями, обсуждая со своим портным пуговицы, а с сапожником – толщину подошвы и количество дырочек на ботинках; обсуждая, подходит ли галстук к костюму, с молодым человеком, который продавал носовые платки и галстуки – даже такие мелочи приобрели огромную важность; действительно, она много говорила о них.

Тем вечером она показала свои модные галстуки Паддл, которая отреагировала совсем неудовлетворительно – она хмыкнула.

Казалось, что теперь кто-то всегда был рядом со Стивен, кто-то, для кого нужны были все эти вещи – три новых костюма, коричневые ботинки, шесть тщательно отобранных дорогих галстуков. Долгие прогулки по холмам тоже имели отношение к этому существу, и сердцевинки в цветах дикого шиповника, и тонкая сеть прожилок на листьях, и странная перемена в песне кукушки, которая происходит в июне. Ночь, с ее крупными летними звездами и ее тишиной, была беременна новой, таинственной целью, и, отдаваясь на милость этой извечной цели, Стивен чувствовала, как дрожь удовольствия пробирается через ночь, охватывает ее тело. Она вставала и стояла у раскрытого окна, все время думая об Анджеле Кросби.

2

Пришло воскресенье, и утром она побывала в церкви; затем – два нескончаемых часа после обеда, когда Стивен три раза меняла галстук, и приглаживала свои пышные каштановые волосы водой, и изучала свои ботинки, разглядывая на них воображаемую пыль, и наконец как следует почистила ногти пилочкой, резко выхваченной у Паддл.

Когда минута отъезда наконец пришла, она довольно робко спросила Анну:

– А ты не собираешься навестить Кросби, мама?

Анна покачала головой:

– Нет, я не могу это сделать, Стивен – я никуда не выхожу теперь, ты же знаешь, дорогая.

Но ее голос был довольно мягким, и Стивен быстро добавила:

– Тогда могу я пригласить миссис Кросби в Мортон?

Анна замешкалась на мгновение, потом кивнула:

– Наверное, да – если ты действительно этого хочешь.

Доехать было делом двадцати минут, ведь Стивен так волновалась, что так и летела по дороге. Совсем недавно ее распирало от восторга и самодовольства, а сейчас она почти дрожала – несмотря на ее аккуратный новый галстук, она дрожала от одной мысли об Анджеле Кросби. Приехав в Грэндж, она почувствовала себя слишком крупной; ее руки казались ей огромными и нелепыми, и она думала, что дворецкий их разглядывает.

– Мисс Гордон? – осведомился он.

– Да, – пробормотала она. – Мисс Гордон.

Тогда он закашлялся, как обычно у телефона, и внезапно Стивен почувствовала себя глупой.

Ее провели в узкий коридор, отделанный панелями из дуба, где длинные открытые окна выходили на грядки с травами. Яблоневые поленья горели в камине, несмотря на то, что погода была теплой, потому что Анджелу вечно знобило – по ее словам, от английского климата. От поленьев шел довольно приятный острый запах – запах влажных поленьев и сухого пепла. В качестве приветствия Тони залаял так, что его швы чуть не разошлись, и Анджела, лежавшая на кушетке, волей-неволей встала, чтобы его успокоить. Удивительно нахальный снегирь в разукрашенной медной клетке насвистывал мелодию, расправив крылья. Мелодия была похожа на песенку «Пенни за нитки да пенс за иглу». Во всяком случае, это была дерзкая мелодия, и Стивен чувствовала, что ненавидит этого снегиря. Ушло целых пять минут, чтобы утихомирить Тони, и все это время Стивен простояла с виноватым видом, не сказав ни слова. Она не понимала, смеяться или плакать над этой нелепой разрядкой.

Затем Анджела решила дело смехом:

– Простите меня, мисс Гордон, он капризничает. Разумеется, у бедняжки была трудная ночь, и он терпеть не может, когда его зашивают, как набитую подушку.

Стивен подошла и предложила ему руку, а Тони лизнул ее, так что трудности закончились; но, вставая, Анджела порвала платье, и это, казалось, расстроило ее – она смахнула слезы.

– Могу я помочь? – спросила Стивен, надеясь, что она скажет «нет», что она и сделала, довольно твердо, бросив взгляд на Стивен.

Наконец Анджела снова устроилась на кушетке.

– Сядьте рядом со мной, – предложила она с улыбкой. Тогда Стивен села на краешек стула, как будто сидела в «ведьмином кресле» с шипами.

Она забыла спросить о здоровье Анджелы, хотя ее перевязанная рука лежала на подушке; она даже забыла поправить свой новый галстук, который от ее волнения слегка покосился. Тысячу раз за последние дни она тщательно повторяла сцену их свидания, придумывая долгие изощренные речи; выступая, как ей казалось, в весьма достойной роли; и вот она сидела на краешке стула, как будто в «ведьмином кресле».

Анджела заговорила своим нежным голосом южанки:

– Вот вы и нашли сюда дорогу, – сказала она. И, помедлив, добавила: – Я так рада, мисс Гордон, вы знаете, что ваш приезд доставил мне настоящее удовольствие?

Стивен сказала:

– Да… о, да, – и снова замолчала, изучая взглядом ковер.

– Я, может быть, уронила пепел с сигареты? – спросила хозяйка дома, слегка изогнув губы.

– Кажется, нет, – пробормотала Стивен, притворяясь, что разглядывает ковер, потом бросила беглый взгляд на дерзкого снегиря.

Тот сейчас настроился на сентиментальный лад; он насвистывал очень низко и с большим чувством: «О, Tannenbaum, О, Tannenbaum, wie grün sind Deine Natter [22]22
  «О, елочка, о, елочка, верны нам твои ветки» (нем.)


[Закрыть]» – свистел он, довольно тяжеловесно перескакивая с одного насеста на другой, и его черный глаз, похожий на бусинку, все поглядывал на Стивен.

Тогда Анджела сказала:

 – Это так забавно, но, кажется, я знаю вас уже несколько лет. Мне не хочется вести себя так, как будто мы незнакомы – вам не кажется, что это американская черта? Может быть, я должна быть официальной, сдержанной, в британском духе? Я буду такой, если вы скажете, но я не чувствую в себе британского духа. – И в ее голосе, хотя он был довольно ровным и серьезным, таился смех.

Стивен подняла встревоженный взгляд на ее лицо:

– Я очень хочу быть вашим другом, если вы согласны, – сказала она и залилась глубоким румянцем.

Анджела протянула ей уцелевшую руку, и Стивен взяла ее, но с огромным трепетом. Она прикоснулась к ней на мгновение и сразу же отстранилась. Тогда Анджела взглянула на ее руку.

Стивен подумала: «Может быть, я сделала что-нибудь грубое и неуклюжее?» И ее сердце тяжело застучало. Она хотела снова взять ее руку и погладить, но, к несчастью, эта рука уже гладила Тони. Стивен вздохнула, и Анджела, услышав этот вздох, вопросительно подняла на нее глаза.

Вошел дворецкий и принес чай.

– Сахару? – спросила Анджела.

– Нет, спасибо, – сказала Стивен, потом вдруг передумала: – Три куска, пожалуйста, – она никогда не любила чай без сахара.

Чай был слишком горячим, она сильно обожгла язык. Она покраснела, и на глаза навернулись слезы. Чтобы скрыть свое замешательство, она сделала еще глоток, пока хозяйка дома тактично смотрела в окно. Но, когда она смгла обернуться назад, выражение лица Анджелы, хотя слегка удивленное, было не лишено нежности.

Теперь Анджела призвала на помощь всю свою тонкость и мастерство, чтобы заставить свою странную гостью разговориться, а ей было не занимать тонкости и мастерства, если в ее намерения входило их применить. Понемногу девушка начала расслабляться; это была нелегкая работа, но Анджела одержала верх, так что под конец Стивен заговорила о Мортоне и чуть-чуть рассказала о себе. И каким-то образом, хотя разговаривала Стивен, она обнаруживала, что многое узнает о хозяйке дома; например, то, что Анджела очень одинока и ужасно нуждается в ее дружбе. Большая часть невзгод Анджелы, очевидно, сосредоточивалась вокруг Ральфа, который не всегда бывал добрым и очень редко бывал приятным в общении. Вспомнив Ральфа, Стивен охотно в это поверила и сказала:

– Мне кажется, вашему мужу я не понравилась.

Анджела вздохнула:

– Очень вероятно. Ральфу никогда не нравятся люди, которые нравятся мне; по-моему, он из принципа возражает против моих друзей.

Потом Анджела более откровенно заговорила о Ральфе. Сейчас он пребывал у своей матери, но на следующей неделе собирался вернуться в Грэндж, и после этого определенно собирался быть неприятным:

– Когда он возвращается от своей матери, он всегда такой. Она настраивает его против меня – уж не знаю, почему, если, конечно, не потому, что я не англичанка. Может быть, я чужая в этих стенах, – и, когда Стивен стала возражать, она продолжала: – О да, конечно, меня довольно часто заставляют чувствовать себя чужой. Возьмите здешних жителей… вы думаете, я им нравлюсь?

 И Стивен, которая еще не научилась притворяться, уставилась на свои ботинки в смущенном молчании.

За дверью часы пробили семь. Стивен начала собираться; она провела здесь уже почти три часа.

– Я должна идти, – сказала она, резко поднимаясь на ноги, – вы выглядите такой усталой, а я наношу вам визиты.

Хозяйка дома не сделала попытки удержать ее:

– Что ж, – улыбнулась она, – приходите снова, прошу вас, приходите почаще, если вам не показалось здесь скучно, мисс Гордон; у нас тут в Грэндже ужасно тихо.

3

Стивен ехала домой медленно, потому что теперь, когда все кончилось, она чувствовала себя механизмом, который внезапно остановили. Ее нервы расслабились, она довольно сильно устала, но даже наслаждалась этим необычным ощущением. Был жаркий июньский вечер, предвещавший грозу. Откуда-то издали раздавалось блеянье овец, и этот грустный звук, казалось, смешивался с ее настроением, с ее нежной грустью. Нежная, но неотступная грусть окутывала все ее существо, как мягкое серое покрывало; и ей не хотелось стряхивать это покрывало, хотелось лишь плотнее завернуться в него.

В Мортоне она остановила машину рядом с озерами и села, глядя сквозь ветви деревьев на яркий блеск воды. Долго она сидела там, не зная почему, разве что потому, что предавалась воспоминаниям. Но она обнаруживала, что даже не могла уверенно вспомнить, в каком платье была Анджела – она помнила, что это была какая-то нежная ткань, которая легко рвалась, а в остальном ее воспоминания были смутными, хотя она очень хотела вспомнить это платье.

Слабый раскат грома послышался с запада, где валом стояли облака угрожающего пурпурного цвета. Беспокойные, довольно перепуганные ласточки взлетали то высоко, то низко при звуках грома. Грусть ее теперь была не такой мягкой, она все увеличивалась, перерастая в печаль. Она была опечалена душой, разумом и телом – ее тело чувствовало подавленность, она вся была охвачена этой печалью. Кто-то в конюшне стал насвистывать, вероятно, старый Вильямс, потому что свист был монотонным. Потеря зубов сделала его свист сердитым; да, она была уверена, что это был Вильямс. Жалобно заржала лошадь, одно ведро звякнуло о другое – все звуки были нежными этим вечером; там поили лошадей. Молодые лошади, которых запрягали в карету Анны, должно быть, били копытами по соломе, им не терпелось напиться.

Затем ворота раскрылись. Это были ворота на луг, где паслись телки – он был весь желтый от калужниц. Один из мужчин с фермы делал обход, запирая все ворота до заката. Что-то с писком упало на капот машины. Подняв глаза, Стивен встретилась взглядом с белкой; она вытянулась вперед на своих крохотных передних лапках, сердито вглядываясь; она уронила на капот свой орех. Стивен выбралась из машины и достала ее ужин, бросила его под дерево. Белка стрелой метнулась вниз и затем – назад на дерево, она жадно пожирала орех, широко расставив лапы.

Все вокруг было охвачено привычными вечерними хлопотами, поили лошадей, ходили за скотом – приятные, мирные дела, за которыми следовал мир и покой наступающей ночи. Стивен вдруг захотелось разделить их, в ней поднималось беспредельное желание разделить их, и ее охватило настоятельное стремление, имевшее отношение к печали, которой было охвачено ее тело.

Она подъехала к конюшне и оставила машину там, потом подошла к дому, и, добравшись до него, открыла дверь кабинета и вошла, чувствуя ужасное одиночество без отца. Она села в старое кресло, пережившее его, положила голову на спинку, где когда-то лежала его голова; и ее ладони лежали на ручках кресла, там, где столько раз лежали его ладони. Закрыв глаза, она пыталась представить его лицо, его доброе лицо, которое иногда выглядело тревожным; но эта картина быстро вспыхнула и сразу поблекла, ибо мертвым часто приходится уступать место живым. Лицо Анджелы Кросби – вот что не покидало воображения Стивен, пока она сидела в старом отцовском кресле.