Текст книги "Убийство на Потомаке"

Автор книги: Маргарет Мэри Трумэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

12
На следующее утро

На следующее утро, как только Мак Смит переступил порог университетской столовой, он заметил Монти Джемисона, укрывшегося за утренней газетой. Профессор истории почувствовал, что кто-то стоит рядом, он поднял голову и, увидев Смита, пробормотал приветствие, после чего снова погрузился в чтение. Мак сел напротив.

– Черт возьми, какой ужас этот вчерашний случай со студенткой, – сказал Джемисон.

– К счастью, все закончилось благополучно.

Накануне на боковой аллее, почти на границе университетской территории, студентка-первокурсница подверглась нападению. Ей пригодился порошок из мускатного ореха, коробку с которым она всегда носила с собой. Девушке удалось нейтрализовать нападавшего и привлечь внимание прохожих, которые вызвали полицию.

– В наше время женщина может чувствовать себя относительно спокойно, только если вооружена, – заключил Джемисон. Он отложил газету и теперь обратил свое внимание на Смита. – Еще одно свидетельство загнивания общества. Ты читал в сегодняшней газете о бедной Полин Юрис?

– Прочитал почти всю статью, но меня прервали, к сожалению.

Смит вернулся к столику с чашкой чая и слегка намазанной маслом булочкой.

Мак очень ревностно относился к качеству кофе, поэтому почти никогда не пил его вне дома, за исключением крайне редких, критических ситуаций.

– Вот, дочитывай. – Джемисон перевернул газету и положил ее Смиту на тарелку. Мак извлек свою булочку из-под газеты, откусил и быстро дочитал статью. Это был биографический очерк Полин, составленный на основе разных источников, включая несколько интервью с людьми, пожелавшими, чтобы их имена не упоминались в газете. Большая часть статьи была посвящена жившему в Нью-Йорке бывшему мужу Полин – хирургу Лукасу Вартону. Автор очерка сообщал, что Лукас и Полин познакомились в родном городе Вартона – Балтиморе, когда учились там в университете Джона Хопкинса на последнем курсе. Их брак продолжался всего одиннадцать месяцев. Детей не было. В статье говорилось, что полиция сообщила о случившемся доктору Вартону, и он вызван в Вашингтон для дата показаний. Не обошли вниманием и отношения Полин с Венделем Тирни. В статье содержался прозрачный намек – в лучших журналистских традициях – на то, что отношения между Тирни и Полин могли выходить за рамки деловых.

Смит сложил газету, вздохнул и вернулся к булочке.

– Меня заинтересовала фамилия ее бывшего мужа, – сказал Джемисон.

– Что же в ней необычного? – откликнулся Смит, поднимая глаза на Монти.

– Я собираюсь совершить небольшой экскурс в историю его семьи.

– Для чего? – не мог удержаться от смеха Смит.

– Чтобы узнать, не связан ли он, хотя бы косвенно, с Элизабет Вартон, светской дамой, женщиной весьма неординарной, снискавшей себе дурную славу.

При этих словах рука Смита с булочкой застыла в воздухе.

– Я не мог ее знать?

– Вот-вот, Маккензи, – укоризненно заметил Джемисон, – это как раз пример того, как много ты теряешь, держась в стороне от «Три С».

– «Опять то же самое», – думал Смит, доедая спасительную булочку.

– Мак, ты действительно должен о ней знать.

– В деталях нет, но кое-что о ней мне известно. Эта дама – подобие Лукреции Борджа, [5]5
  Лукреция Борджа (1480–1519) – молва считала ее коварной интриганкой. Отец, Папа Римский, организовывал убийства, брат отличался беспринципностью и коварством. Ее многочисленные браки служили политическим планам брата и отца.


[Закрыть]только жившая в семидесятых годах прошлого века.

– Точно. Поэтому тебе обязательно следует вступить в наше общество. Ее история удивительна. Светская дама миссис Вартон приехала из Филадельфии и поселилась в Балтиморе. Интересное совпадение: доктор Лукас Вартон также родом из этого города Миссис Вартон с необыкновенной легкостью вошла в великосветские салоны Балтимора и Вашингтона. Одно было плохо: она отличалась нехорошей привычкой не возвращать взятые в долг деньги.

– Ну, в этом смысле она не оригинальна, – заметил Смит.

– Напротив, если прибавить к сказанному, что она убивала тех, кто хотел получить обратно свои денежки. Как правило, эти бедняги приходили к миссис Вартон домой, чтобы получить долг, но вместо этого их угощали чашкой чая, и они скоропостижно умирали по необъявленным причинам.

– Черного или…

– Нет, они все были белые – сливки общества.

– Я имел в виду, какие сорта чая она предпочитала: черный, зеленый или оолонг? [6]6
  Оолонг – чай, занимающий промежуточное положение между черным и зеленым.


[Закрыть]

– Что значит, какой чай? Да откуда мне знать? – рассмеялся Джемисон, хотя и с оттенком недовольства в голосе.

– Если бы ты был современным французским историком или детективом, ты бы знал, как важна для дела каждая деталь. Продолжай, Монти, я пошутил, – улыбнулся Смит.

– Да уж, действительно, – смягчился Джемисон. – Так на чем я остановился? Ах да, миссис Вартон была в дружеских отношениях с мистером Кетчумом, известным генералом, участником Гражданской войны, она взяла у него взаймы две тысячи шестьсот долларов, но не вернула ни деньги, ни процент с этой суммы. Когда генералу стало известно о ее планах совершить длительное путешествие в Европу, он нанес ей визит вместе с дамой, своим другом, как бы напоминая о ее IOU. [7]7
  I owe you – я должен вам (англ.) – форма долговой расписки.


[Закрыть]Их прекрасно приняли, и они замечательно провели время, но после завтрака и чая генерал заболел. Несколько дней спустя в том же доме его угостили лимонадом, после чего генерал вскоре скончался.

– Он выпил лимонад? – переспросил Смит.

– Любовно приготовленный для него самой миссис Вартон. – Джемисон решил сделать паузу и вернулся к своему омлету.

– И миссис Вартон обвинили в убийстве, – сказал Смит, – теперь я припоминаю это дело.

– Конечно, один из самых громких процессов в Вашингтоне. Если бы ты был с нами в «Три С», то знал бы об этом больше. Мы много вечеров посвятили обсуждению дела миссис Вартон.

– Да, вижу, что я много потерял.

– Правда? – подался вперед Джемисон.

– Да, продолжай, Монти.

– Ее оправдали. Это было одно из первых дел, где использовались данные судебной медицины.

– Ты абсолютно прав, – кивнул Смит. – Произошла путаница, поскольку не была точно установлена причина смерти генерала: либо ее вызвала большая доза винной кислоты, либо она стала естественным следствием болезни генерала – у него наблюдалось что-то наподобие менингита.

– Именно так. Симптомы полностью совпадают. Вскрытие установило наличие в желудке генерала винной кислоты в количестве, достаточном, чтобы вызвать смерть. Было также доказано, что миссис Вартон за несколько дней до визита генерала покупала эту кислоту.

– Все очевидно, можно сказать, дело простое.

– Но не для того времени, Мак. Тогда было только два типа женщин, не так ли? Добродетельная леди и распутница. Никто не сомневался, что леди не занимаются тем, что травят известных генералов.

– Мне действительно пора. – Смит промокнул губы бумажной салфеткой и поднялся. – Захватывающая история.

– Я обрисовал картину в общих чертах. В этом деле несметное количество рождающих вопросы деталей. Если ты заглянешь на наше заседание, тогда я заново открою дискуссию. Между прочим, ты знаком с этим делом достаточно хорошо, а сначала говорил, что не помнишь его.

– Хороший адвокат, Монти, всегда старается найти прецедент, но также способен забывать дела, не представляющие больше для него интереса.

– Мак, – остановил Джемисон готовившегося уйти Смита, – тебя, я слышал, вызывали в дом Венделя в день, когда нашли тело Полин?

– Я бы не называл это вызовом, – нахмурился Смит. – Просто мы встречались с ним в тот день.

– И? – вопросительно поднял брови Джемисон.

– Естественно, Венделя беспокоят последствия, и он спрашивает моего совета.

–  Cherchez la femme, [8]8
  Ищите женщину (фр.).


[Закрыть]– произнес Джемисон.

– Почему нужно искать женщину? И что это за женщина?

– Ты хитрый дьявол, Маккензи, но меня так просто не проведешь. Ты собираешься непосредственно участвовать в этом деле, скорее всего, в качестве юрисконсульта. У меня такое чувство, что после завершения дела выяснится: за этой мелодрамой стояла женщина. И в ретроспективе оно будет представлять исключительный интерес, как тема для дискуссии на собрании общества «Алый грех», скажем, в две тысячи пятисотом году.

– Меня ждут студенты, – сказал Смит.

– И мы ждем тебя, Мак.

13
В середине того же дня

Сунь Беньчонг вышел из ресторана Гари на М-стрит в северо-западной части города. Здесь он встречался за ленчем с управляющим отделом инвестиций крупного пенсионного фонда. Встреча оставила довольно приятное впечатление. Но хотя управляющий по фамилии Барренштайн, казалось, с интересом отнесся к инвестиционным предложениям Суня, интуиция подсказывала ему, что сделка не состоится. У него сложилось мнение, что Барренштайну нравилось, когда его уговаривают, но тем не менее он принимал только наиболее надежные предложения. Под это определение не подходил проект Беньчонга, в котором на средства фонда предполагалось купить несколько обветшавших зданий в деловой части города и перестроить их.

Выйдя из ресторана и расставшись со своим гостем, Сунь испытал облегчение и с наслаждением подставил лицо солнцу. Серое утро казалось малообещающим. Когда он приехал в ресторан, влажный и прохладный воздух наводил на мысль о скором дожде. Но пока они сидели за ленчем, подошедший атмосферный фронт словно веником пронесся по небу, и унылая серость безликого утра сменилась ясным и слегка прохладным днем.

Сунь взглянул на часы: они показывали десять минут третьего. Ленч затянулся, но приготовленное неизвестным шеф-поваром блюдо из лосося от этого только выиграло.

Он поправил лацканы своего черного двубортного пиджака от Армани, и в этот момент мимо прошла белокурая высокая женщина с точеной фигурой. Точнее было бы сказать: неторопливо проплыла. Он не отрываясь следил глазами, как соблазнительно покачивались ее бедра, и на губах его заиграла восхищенная улыбка. На лице Суня редко отражались мысли и чувства, поэтому друзья и коллеги называли его маловыразительным, а один из них даже посоветовал:

– Тебе бы участвовать в мировом чемпионате по игре в покер. С таким-то каменным лицом, как у тебя, ты мог бы выиграть шутя.

Сунь снова взглянул на часы. До звонка оставался еще целый час. Он, не торопясь, двинулся вперед, останавливаясь у витрин с выставленными в них товарами для мужчин, потом купил по пути стаканчик замороженного ванильного йогурта у уличного торговца и, наконец достиг цели своего путешествия – площади Судов, на которой находилась еще одна городская достопримечательность – памятник в честь стражей порядка, погибших при исполнении служебного долга. Площадь располагалась между Д-стрит и Ф-стрит со входом в метро в центре. Вдоль Д-стрит шли в ряд здания судов: Верховный войсковой апелляционный суд США, Верховный суд столичного округа, ряд последующих гранитных зданий занимали также учреждения правосудия и родственные им.

На противоположной стороне площади, на Д-стрит, возвышался Национальный музей строительства, в котором когда-то хранился пенсионный архив. По фасаду здания шел фриз из желтовато-коричневой терракоты, высотой 3 фута и длиной 1200 футов. На нем были изображены войска, участвовавшие в Гражданской войне. На фасаде был запечатлен парад пехотных, морских и медицинских частей, а также кавалерийских, артиллерийских и подразделений интендантской службы, возвращающихся с поля битвы.

Позади музея находилось Главное бюджетно-контрольное управление, за которым начинался район Вашингтона, называемый чайнатаун, он уступал по размерам, аналогичным кварталам в Сан-Франциско или Нью-Йорке, но тем не менее в нем нашли приют 5 из 30 тысяч американцев китайского происхождения, живущих в округе.

Сунь остановился перед аркой Дружбы – официальным входом в чайнатаун на Седьмой улице и Аш-стрит. Верх арки украшали красочные изображения трехсот сражающихся драконов. Беньчонг знал, что для жителей чайнатауна эта арка имела глубокий смысл. Для него самого она не представляла никакой особой значимости. Много лет назад он сделал для себя вывод, что символика вообще и религиозная в частности важны лишь для бедных, которые нуждаются в вере в таинственное, чтобы облегчить, нарушить монотонность своей беспросветной жизни. Но его жизнь с момента приезда в Америку никак нельзя было назвать безотрадной и монотонной.

Он прошел еще один квартал, время от времени останавливаясь, чтобы вдохнуть резкие ароматы, шедшие из маленьких продуктовых лавочек. Некоторые пристрастия не проходят с возрастом. Два пожилых китайца спорили, стоя на тротуаре, по поводу неудачной сделки. Речь шла о наручных часах, но Сунь прошел мимо и подробностей не слышал.

Он вновь остановился, на этот раз, чтобы прочитать надпись на мемориальной доске, укрепленной на здании, являющемся историческим памятником. Там было написано: «Пансион Сэре». Доску установил китайско-американский Клуб Львов. По их утверждению, именно в этом здании в 1865 году заговорщики планировали похищение Авраама Линкольна.

«Явно до того, как здание попало в руки китайцев», – подумал Сунь.

Через несколько домов по соседству находился ресторан. Сунь заглянул в него через окно. Ему махнули рукой. Он осмотрелся по сторонам и вошел внутрь. Не задерживаясь, мимоходом ответив на приветствие, он направился в конец зала и открыл дверь в кухню. Минуя разгоряченных, вспотевших поваров, он торопливо прошел в другую дверь, за которой начиналась узкая деревянная лестница. По ней поднялся на два этажа и оказался в устланном ковровой дорожкой коридоре, освещенном неярким светом встроенных светильников. В коридор выходило много дверей, перед одной из них, на которой стояли черные китайские иероглифы, обозначающие: импорт-экспорт, Сунь остановился. Он открыл замок своим ключом, вошел и снова запер дверь.

В комнате находились трое мужчин и одна женщина, которая поздоровалась с Сунем по-китайски. Остальные только подняли головы, а потом молча снова занялись своим делом. Выходившие на улицу окна скрывали плотные шторы. Источниками света являлись мощные галогенные лампы, установленные на каждом из четырех столов, за которыми трудились люди. У двоих мужчин были прикреплены лупы ювелиров. Из небольшого магнитофона лились звуки китайских мелодий.

Беньчонг обошел все столы. В сильном свете ламп ослепительным многоцветьем калейдоскопа сверкали рассыпанные на мягкой зеленой ткани многогранники алмазов.

Он вышел в другую комнату, со вкусом отделанную и обставленную, особенно по сравнению с аскетизмом первой. Шторы на окнах защищали и это помещение от света и посторонних глаз. В отделке кабинета – именно этой цели и служила комната – доминировал черный цвет.

Черным лаком был покрыт массивный стол с крышкой из белого мрамора. Черное кожаное кресло с высокой спинкой отделяло стол от жертвенника, также имевшего черное лаковое покрытие. На столе не было ничего, кроме сложной телефонной системы, состоявшей из автоответчика, микрофона с громкоговорителем для двусторонней телефонной связи и наушников – все черного цвета. Рядом стоял обычный телефонный аппарат, но из красного пластика. Центральное место на стене занимали большие круглые часы в черном, отделанном медью корпусе, показывавшие время всех часовых поясов.

На противоположной стене висела таблица, выполненная на белом пластике, с внесенными в нее названиями десятка американских городов, против каждого названия шла колонка китайских иероглифов.

Сунь снял трубку красного телефона и набрал знакомый номер.

– Рики на месте? Говорит Сунь Беньчонг.

Минуту спустя в трубке зазвучал вежливый голос Рики, отвечающего за обслуживание особых клиентов.

– Сунь Беньчонг, рад слышать ваш голос, как дела?

– Спасибо, хорошо. В голосе Суня не отразилось никаких эмоций. – Завтра мне нужно быть в Филадельфии. Хочу вечер провести у тебя.

– Замечательно, – откликнулся Рики. – Все, как обычно?

– Да.

– Время?

– Восемь тридцать.

– Обед подать к вам в комнаты?

– Да, жареные куры без кожи, соуса не надо, салат, одну булочку.

– Все будет сделано. Добро пожаловать вновь в Атлантик-Сити.

Беньчонг аккуратно повесил пиджак на вешалку за дверью и вернулся в кресло. Он откинулся на спинку, уперся ногами в край стола и закрыл глаза.

Он оставался в этой позе, пока не раздался громкий звонок другого аппарата. Сунь медленно повернулся, снял трубку и заговорил по-китайски, как и его собеседник.

Сунь: Здравствуй, как дела?

Голос: Прекрасно, просто отлично. Хочешь сделать заказ?

Сунь: Двести пятьдесят.

Голос: По преобладающим расценкам?

Сунь: Да, а они не изменились с прошлой недели?

Голос: Нет.

Сунь: Хорошо. Деньги переведут утром. Семья здорова?

Голос: У меня все хорошо, а как твоя… семья?

Сунь: Мы все здоровы.

Голос: Нам нужно как-нибудь снова увидеться.

Беньчонг задержал трубку над рычагом, потом опустил, раздался щелчок. Стенные часы показывали время в Вашингтоне 3:15 и 9:15 следующего дня в Гонконге.

Он просидел, не шевелясь, в полутьме кабинета до 3:30. Прозвенел звонок, извещавший о посетителе, вошедшем в наружное помещение офиса. Сунь поднялся из-за стола, надел пиджак, застегнул его и снова сел в кресло. Он сидел подчеркнуто прямо. В дверь постучали.

– Входите, – пригласил Сунь по-китайски.

Дверь открыл один из мужчин, работавших с лупами, он отступил в сторону, пропуская посетителя. Вошедший был очень толст, его далеко не новый костюм едва не трещал по швам. Он нес полотняную сумку, растянутую, как и его костюм. После короткого обмена приветствиями посетитель подошел к столу, поставил на пол сумку и вышел, кивнув на прощанье. Беньчонг подождал, пока снова не прозвонит звонок у выхода. Потом он обошел стол, поднял сумку и, поставив ее на стол, заглянул внутрь. Она была доверху наполнена толстыми конвертами, перетянутыми резиновыми кольцами. Он взял один из них и ощупал его, словно кончики его пальцев могли определить содержимое пакета и его стоимость, как это делает считыватель кода у кассы в супермаркете. Сунь положил конверт обратно и подошел к отделанной панелями стене рядом с часами. Он плавно нажал на нижний угол одной из секций: часть стены отодвинулась, за ней находился сейф. Сунь набрал нужную комбинацию цифр, открыл дверцу и вытряхнул содержимое сумки на гору других таких же конвертов.

Проделав процедуру в обратном порядке, он вышел в более просторную внешнюю комнату, бросив пустую сумку на стол в углу, и ушел.

Сунь отправился в свой офис в конторе Танклофа при Инвестиционной консультативной группе. Там он взял кейс и дорожную сумку, которые оставил утром. Затем он предупредил секретаршу, что следующий день пробудет в Филадельфии на деловой встрече, а вечером текущего дня с ним нельзя будет связаться. Сунь просмотрел сообщения: ничего срочного, все это может подождать до его возвращения, в том числе и звонок Сюзен.

Сунь вывел свой красный «ягуар» с открывающимся верхом из подземного гаража и включил радио. На частоте 107.7 работала станция, передававшая незатейливые мелодии. Это были не китайские мотивы. Чуть заметная улыбка тронула губы Суня. Он надел солнечные очки фирмы Порше и взглянул на себя в зеркало заднего вида. Он выехал из города под звуки мелодии Джеймса Тейлора «Твое улыбающееся лицо». Музыка звучала не слишком громко, но все же громче, чем нужно. Как хорошо было все оставить и уехать!

14
Утро субботы

Если бы события, произошедшие в мире Венделя Тирни, могли найти отражение в погоде, то в субботу нельзя было ожидать ничего другого, кроме проливного дождя с ураганом в придачу. А в этот день как раз намечалась прогулка по Потомаку. Но подобная связь может существовать лишь в воображении поэта. Как бы то ни было, утро выдалось солнечным и свежим – идеальным для прогулки по спокойной реке. Бури бушевали только в душах и умах.

Для гостей на борту яхты играл волынщик, одетый в шотландский наряд. Так Тирни подчеркивал преемственность сложившейся традиции, а также отдавал дань памяти другу Малколму Форбсу, крупной фигуре в издательском деле. Форбс устраивал прогулки по реке на своей яхте «Шотландский горец». Крупные бизнесмены и другие влиятельные лица принимали его приглашения с такой же охотой, с какой откликаются на приглашение на обед в Белый дом желающие преуспеть на политическом поприще.

Поддерживая жену под руку, Мак Смит поднимался на борт «Мэрилин». Яхта Тирни уступала по размерам знаменитому судну Форбса, но и она не являлась маленьким суденышком. Красавица-яхта «Мэрилин» с мачтой в двадцать три фута имела в длину сто пять футов. Малая, всего 45 футов, осадка позволяла ей преодолевать относительно мелководные участки. Это судно было построено в 1989 году на верфи в Нью-Йорке и носило название «Леди Фрэнсис», до того как Тирни приобрел его в следующем году через «Бертран йот компани» в Майами и переименовал в честь жены.

– Она способна делать больше тридцати узлов, – объяснил Тирни Маку и Анабеле в прошлой поездке. – Ее скорость в два раза больше, чем у яхт такого размера. Средняя скорость – двадцать четыре узла. Внутренний дизайн выполнен Сюзен Пулео.

Это имя ничего не сказало ни Маку, ни Анабеле. Мир дизайна с его кумирами выходил за рамки их интересов. Подошел официант с подносом, но «Кровавая Мэри» их не прельстила, и они прошли на большую открытую палубу в кормовой части яхты, где собрались те гости, что приехали раньше. Их сразу заметила Сара Уолтерс, она возглавляла капитул Национального собора, что соответствовало совету директоров в светских учреждениях.

– Мак, как приятно встретить тебя! – воскликнула она, протягивая ему руку. – И Анабелу. Вендель с толком выбирает гостей.

Сару Уолтерс сопровождал ее муж Фред, тучный мужчина с двойным подбородком, водянистыми глазами и лицом в красных прожилках, что выдавало сильно пьющего человека. Он служил в Министерстве обороны помощником министра. Фред приподнял свой бокал, приветствуя чету Смитов.

Гостями Тирни были еще две пары. Негр Джон Дорси возглавлял Городскую лигу столичного округа. Тамми, его жена, отличалась необыкновенной привлекательностью, она принадлежала к числу наиболее рьяных защитников легализации абортов.

Вторая чета, белые, невероятно походили друг на друга: невысокого роста, худощавые, крепкие. Они больше напоминали брата и сестру, чем супругов. Их представили как Виктора и Буффи Моррисей. Как сообщила Маку и Анабеле Сара Уолтерс, Виктору принадлежала половина штата Виргиния.

– Впечатляет, – ответил Смит, поинтересовавшись: – А у кого вторая половина?

– У правительства, у кого же еще, – довольно захихикала Буффи Моррисей, обнажив желтоватые зубы, в точности такие, как и у мужа, – сходство сохранялось и здесь.

Фред Уолтерс сделал знак официанту принести еще напитки. Анабела выбрала «Мимозу». К ним присоединились другие гости. Перспектива новых встреч и знакомств не привлекала Мака, и он коснулся руки жены, приглашая ее покинуть разрастающееся общество. Они прошли до середины яхты, остановились у борта и стали смотреть вниз на Потомак.

– Какое безмятежное спокойствие, – умиротворенно вздохнула Анабела.

– Особенно когда мы одни, – откликнулся Мак.

Шум подвесного мотора привлек их внимание; они взглянули направо: мимо их яхты медленно двигался катер Тирни «Акваспорт». Маку показался знакомым человек, стоявший у панели управления. Смит поближе придвинулся к перилам и, прищурившись, стал всматриваться. Наконец он узнал человека на катере.

– Тони! – громко воскликнул Мак.

Антонио Буффолино широко улыбнулся и приветственно махнул рукой. На нем была двубортная куртка голубого цвета с медными пуговицами, свитер с высоким воротом, серые брюки и черная морская фуражка с маленьким козырьком, в изобилии украшенная золотым галуном.

Фуражка была щегольски сдвинута набок. Тони подвел катер поближе к «Мэрилин» и остановил его напротив Мака и Анабелы.

– А ты как здесь оказался? – громко спросил Мак сквозь шум работавшего на холостом ходу подвесного мотора.

– У меня здесь дела, – ответил Буффолино. – Мистер Тирни нанял меня, чтобы я обеспечил дополнительные меры безопасности. Я сегодня в роли вашего почетного эскорта.

– Эскорта? – переспросила Анабела.

– Именно, буду сопровождать вас и следить за обстановкой. Так охраняют крупных политических деятелей, когда они совершают прогулки по воде.

– А ты умеешь этой штукой управлять? – поинтересовался Смит.

– Кто, я? Еще бы, я пару лет служил в дивизионе морской полиции. – Он подтянулся, отдал салют и произнес: – Капитан Буффолино к вашим услугам, сэр. – Потом взглянул на часы и добавил: – Мне пора отправляться. Возможно, увидимся позднее.

– Он никогда не перестанет удивлять меня, – вырвалось у Анабелы, после того как катер прибавил обороты и отчалил.

– Тони из тех парней, которые несутся во весь опор к пропасти, но в последнюю секунду успевают остановиться, – широко улыбнулся Смит.

– Он уже три раза переступал роковую черту, – в свою очередь заметила Анабела, намекая на три брака сыщика.

– Порой ошибку осознаешь слишком поздно, – весело хмыкнул Мак. – Но, мне кажется, в конце концов ему повезло с Алисой. Как ты считаешь?

– Надеюсь, по крайней мере, он ей не изменяет, как предыдущей.

– И она также не наставляет ему рога, хотя мы с тобой знаем, что Тони далеко не ангел.

Только один раз Тони не успел уберечься от пропасти, это стоило ему службы в полиции.

Он был образцовым офицером, его послужной список переполняли благодарности. Тони не боялся поставить на карту все, включая собственную жизнь. Но случилось так, что у его сына от первого брака обнаружили лейкемию; гора счетов врачам и за лекарства неумолимо росла. В отчаянии Тони взял деньги у торговца наркотиками из Колумбии, но тайное стало явным. Именно тогда Тони познакомился с адвокатом Маккензи Смитом, который выработал соглашение, по которому обвинение в уголовном преступлении было снято при условии отставки Буффолино.

С того мрачного периода в жизни Тони он и Смит работали вместе по многим делам. Мак давал ему работу, чтобы помочь реабилитироваться, восстановить доброе имя. Но делал это Мак не только по душевной доброте. За время своей продолжительной адвокатской деятельности Маку приходилось сотрудничать со многими детективами, но ни у кого не было такого профессионального чутья, как у Тони Буффолино. Живой ум сочетался в нем с умением взглянуть на то или иное событие или факт под неординарным углом зрения, что представлялось порой совершенно абсурдным. Но такой подход оправдывал себя и оказывался единственно верным. Нестандартное мышление делало Тони не похожим на других. В этом была его сила.

Между ними возникла дружба, но довольно своеобразная, однако такие отношения устраивали обоих. Каждый имел свой круг знакомств. В одних компаниях они не встречались. Но Смиту нравился этот сообразительный, немного грубоватый человек. Буффолино также по-доброму относился и уважал своего «профессора», и это само по себе было достаточно хорошо.

На борт яхты поднялись Вендель и Мэрилин Тирни. Вендель, подражая настоящим капитанам, бросал отрывистые распоряжения команде. Через несколько минут «Мэрилин» отошла от причала и медленно направилась по своему маршруту в сторону города и дальше вниз по реке.

Путешествие началось, и Тирни сменил роль строгого капитана на радушного хозяина для своих тридцати гостей. Убийство Полин Юрис, со дня которого не прошло и недели, считаюсь по молчаливому согласию всех присутствующих запретной темой, по крайней мере, о нем не говорили, когда Тирни мог это услышать. Но если Венделя не было поблизости, гости начинали перешептываться. Многие восхищались самообладанием Тирни. Его решение не отменять прогулку они считали проявлением силы духа, железной воли и отражением его точки зрения, что жизнь продолжается, несмотря ни на что. Но все же некоторые невольно задавались вопросом: где проходит грань, отделяющая самообладание от простой бесчувственности.

«Мэрилин» продолжала свой путь. Внимание Смита привлекли двое мужчин, которые не походили на гостей, но и не являлись членами команды. Возможно, это были люди Буффолино, обещанная им охрана. И хотя Тирни стремился сохранить непринужденный вид и самообладание, становилось очевидно, что если он позаботился о дополнительной охране, то его опасения достаточно серьезны. Смит не видел четких оснований для такой предосторожности. Знал лиВендель в действительности о существовании определенных сил, заинтересованных в смерти Полин, которые могли также причинить вред его семье? Возможно, дело было не в этом. Мак знал Венделя как человека, любящего, чтобы всего было в избытке.

Капитан судна по трансляции знакомил гостей с интересными фактами из истории тех мест, мимо которых они проплывали. Вот Глен-Эхо – в 1889 году там была создана утопическая колония, названная в честь своего основателя. Она прекратила свое существование в 1892 году после эпидемии малярии, унесшей жизни почти всех колонистов. Арка Кэбина Джона, по ней проложен водопровод, питающий водой Вашингтон. Арка носит имя первого поселенца, который случайно наткнулся в этом месте на золото. Гостиница «Клара Бартон», построенная основателем американского отделения Международного красного креста в стиле судов, плававших по Миссисипи. А вот всем известная лодочная станция Флетчера с мельницей при ней, производившей высококачественную муку до своего закрытия в 1870 году; теперь здесь пользующийся популярностью пункт проката каноэ и гребных лодок, далее можно видеть небольшой, протяженностью в 2,2 мили, обводной канал.

Яхта прошла под Чейн-Бридж, одним из старейших мостов через Потомак. Еще через семь миль показался остров Теодора Рузвельта. В это время одна из женщин, которую несколько бокалов спиртного заставили забыть о тактичности, во всеуслышание стала интересоваться, пройдут ли они мимо того места, где было найдено тело Полин Юрис. Положение быстро исправил атлетического вида мужчина, известная фигура в престижном вашингтонском Клубе любителей гребли. Как он объяснил, из-за мелководья яхты не могут плавать с той стороны острова. Поэтому «Мэрилин» пройдет у северной его части, далеко от места ужасной находки, сделанной в утренний час ничего не подозревавшим смотрителем парка.

Хотя все, о чем рассказывал капитан, само по себе безусловно представляло интерес, но не события давней истории в первую очередь занимали в данный момент умы большинства гостей. Оркестровое трио исполняло современные мелодии, под которые официанты в белых коротких куртках и черных галстуках-бабочках, ловко двигаясь среди публики, разносили на подносах напитки и пряную закуску из омаров. На ленч предусматривались блюда из лосося, омаров, крабов, шампанское, охлажденная водка и в изобилии белужья икра.

Единственным человеком, кого не коснулся дух праздника, была Мэрилин Тирни. Анабела высказала Маку свое мнение по этому поводу. Мэрилин достойно играла роль хорошей хозяйки, но за деланным радушием угадывалось острое желание побыть одной и не улыбаться через силу.