Текст книги "Танцоры в трауре (ЛП)"

Автор книги: Марджери (Марджори) Аллингем (Аллингхэм)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Глава 16

В маленькой комнате с эркером и чистой мягкой мебелью стоял тяжелый запах цветов. Сладкий приторный аромат витал по всему дому, наполовину скрывая другие запахи – готовящейся пищи с кухни, камфары, пятен на полу и отвратительного запаха влажных носовых платков. Лепестки лежали на имитационном паркете в столовой, на имитационном китайском ковре в гостиной и на имитационной персидской ковровой дорожке в холле. Они тоже лежали на узкой лестнице, по гладким красным ступеням которой, опасно раскачиваясь, спускался вычурный гроб с посеребренными ручками менее часа назад.

Все закончилось. Хлоя Пай ушла. Отвратительная желтая земля на кладбище разверзлась и поглотила ее. Толпа, привлеченная ее именем, ее профессией, тем, как она умерла, и знатностью тех, кто ее оплакивал, снова разбрелась, шаркая ногами, спотыкаясь о безымянные могилы или праздно останавливаясь, чтобы прочитать надписи на более броских надгробиях.

Кэмпион стоял в углу камина в гостиной, слегка склонив голову набок, чтобы не задеть затененную кисточку висящего подсвечника. Зал был набит до отказа, как и две другие комнаты на первом этаже, но не было слышно ни звука разговоров, которые могли бы смягчить чувство физического дискомфорта, и мрачная толпа в темных костюмах с несчастным видом стояла в ужасной близости, плечи к груди, животы к спинам, их голоса были приглушенными, хриплыми и застенчивыми.

Снаружи, на залитой солнцем пригородной улице, несколько человек все еще ждали. Им было любопытно, но они были молчаливы и хорошо воспитаны из-за характера мероприятия. Великий момент, когда процессия с черными лошадьми, серебряной отделкой и стеклянным катафалком, украшенным цветами и старомодными черными плюмажами, похожими на сложенные щетки для подметания, двинулась черепашьим шагом, остался в прошлом. Первое эссе миссис Поул на pageantry закончилось, но все еще оставалось несколько известных участников траура, которых можно было увидеть снова.

В домах через дорогу во всех комнатах нижнего этажа в знак уважения были опущены жалюзи, но за сетчатыми занавесками на окнах спален нетерпеливо выглядывали яркие пытливые глаза, а из дома слева доносились внезапные вспышки, когда послеполуденное солнце отражалось в линзах театрального бинокля.

Тощая горничная с черной повязкой на черном платье в сопровождении вспотевшего официанта, нанятого из ближайшего ресторана, пробивалась сквозь толпу с подносами, на которых стояли бокалы с ярко-малиновым портвейном и тускло-желтым хересом. Когда они приближались к одному из них, каждый из них бормотал не совсем понятную формулу относительно виски с содовой на буфете в столовой, “если это понравится какому-нибудь джентльмену”.

Сутане стоял на коврике у камина, внешне непринужденно. Кости его головы были необычно заметны, но его пустые темные глаза смотрели на давку перед ним уверенно, хотя и мрачно. Невозможно было сказать, думал ли он вообще.

Дядю Уильяма держали в давке на другой стороне зала, Кэмпион мельком увидела между двумя черными шляпами его неприличное розовое лицо и веселые голубые глаза. Он не пытался сдвинуться с места, потому что для этого ему пришлось бы пройти через небольшой разомкнутый круг, окружавший миссис Поул, ее сына и солидную дочь, толстую и застенчивую в отвратительном черном костюме, но галантно державшуюся рядом с матерью со стоическим героизмом юности.

Миссис Поул торжествовала и была глубоко счастлива, но она все еще играла свою роль, никогда не позволяя удовлетворению, которое так изысканно переполняло ее, проявиться настолько, чтобы испортить совершенство ее представления терпеливого и достойного горя.

Именно в тот момент, когда физический дискомфорт и душевное беспокойство, казалось, достигли своей высшей точки, женщина со стаканом в руке пробилась сквозь толпу к Сутане. Она встала прямо перед ним и посмотрела вверх, слегка лукаво, скрытным движением головы приблизив свое лицо чуть ниже его собственного. Это был неописуемый жест, лукавый и в то же время стыдливый, и это было совсем не приятно.

Кэмпион взглянул на нее сверху вниз и испытал то легкое чувство шока, которое является отчасти отвращением, а отчасти раздражением на самого себя за то, что испытывает отвращение.

Она была бледной, с одутловатым лицом, бедной и согнутой. Ее свободное черное пальто было не очень чистым, и все же маленькая вуаль у глаз на шляпке была заправлена пальцами, которые знали свою ловкость. Ее глаза были сальными и бегающими, а уголок рта зловеще подергивался.

“Ну, Джимми, ” сказала она, “ разве ты меня не узнаешь?”

Сутан уставился на нее, и Кэмпион рядом с ним уловил часть его испуганного удивления.

“Ева”, – сказал он.

Женщина рассмеялась и подняла свой бокал за него. Совсем скоро она снова будет пьяна.

“Сама маленькая Ева”, – сказала она. “Пришла в последний раз увидеть бедную старушку в память о старых временах. Все изменилось, не так ли, для нее и для меня – и для тебя тоже, старина. У тебя очень хорошо получается, не так ли? Менеджер Вест-Энда и все такое ...”

Она не повышала голоса, но поскольку она была единственным человеком в зале, который, казалось, хотел сказать кому-то что-то определенное, все автоматически прислушались. Она обратила внимание на тишину и повернулась к ним, замахнувшись, что было слишком неожиданно. Те, кто находился непосредственно за ней, выглядели смущенными и начали торопливо переговариваться друг с другом. Женщина вернулась к Сутане.

Чуть позже в тот же день она будет гротескной и отвратительной, с преувеличенными движениями и невнятной, бредовой речью, но сейчас все это было только обещанием. Она подошла немного ближе.

“Я полагаю, вы не могли бы использовать яркую маленькую субретку, которая знает толк в вещах?” пробормотала она и улыбнулась с внезапной горечью, когда увидела непроизвольное выражение его лица. “Все в порядке, Джимми, малыш, я просто шучу. В эти дни я не мог пройти по сцене. Я попал в ад. Ты же видишь это, не так ли?”

Она снова рассмеялась и, казалось, была на грани дальнейшей уверенности, Сутане прервал ее. Он был так взволнован, каким Кэмпион его никогда не видела.

“Где ты сейчас живешь?”

“С моей старой мамой – старой Эммой, ты помнишь ее”. Ее легко было отвлечь, и она продолжала в той же доверительной манере, как будто рассказывала секреты. “Мы в трущобах в Кенсингтоне. Ты забыла такую жизнь. Ты помнишь себя, Хлою, меня и Чарльза на лодке, идущей ко дну? Это было хорошее время – много лет назад ”.

Она сделала паузу, и Кэмпион старательно уставился в стену напротив, потому что знал, что Сутане смотрит на его лицо. Женщина продолжила.

“Бедняжка Хлоя! Я никогда не думал, что она опередит меня в этом. Я тот, кто должен быть в своей могиле. Сейчас я не в безопасности наедине с собой. Меня не было бы здесь, если бы кое-кто не привел меня с собой. Он хороший парень, раз разыскал ее старого приятеля и взял меня с собой, чтобы увидеть ее в последний раз. Он тоже собирается забрать меня обратно. Он должен, или я не вернусь. Вот он, вон там. Малыш Бенни Конрад. Я никогда его раньше не видел. Мило с его стороны, не так ли?”

Ее слабый, неопределенный голос затих, и она положила дряблую руку в тесной выцветшей лайковой перчатке на запястье Сутане.

“Пока, старина”, – сказала она и снова одарила его своей странной, затуманенной улыбкой с тошнотворной ноткой кокетства в ней. “Может быть, мы как-нибудь выпьем за старые времена?”

Замечание было едва ли вопросом, но среди горечи и поражения в ее голосе маленький огонек надежды дрогнул и погас, и она улыбнулась про себя. Она ушла, толпа расступилась перед ней, когда она неуклюже направилась к Конраду.

Сутане пошуршал деньгами в карманах, резко взглянул на Кэмпиона, который даже не взглянул на него, и приготовился предпринять первую попытку к бегству.

“Кэмпион, нам лучше уйти”, – мягко сказал он. “Пойдем”.

Мистер Кэмпион последовал за ним со странной неохотой. Когда они приблизились к миссис Поул, произошло мгновенное отвлечение. В дверях снова появилась горничная, держа над головами посетителей цветочный конверт. Это была достаточно разумная предосторожность, поскольку толпа была очень плотной, но это придало ее выходу вид триумфа, который был неуместен. Она добралась до своей госпожи, когда подошли Сутане и Кэмпион, и они услышали ее сообщение, затаив дыхание.

“Мальчик только что принес это, мэм. Сказал, что заявка на заказ задерживается. Не могли бы вы, пожалуйста, извинить?”

Миссис Поул взяла хрупкий сверток и разорвала его в тяжелой безвозвратной манере, которую, казалось, сочла совместимой со своей трагической ролью. Большой букет пурпурных фиалок выпал на пол, и дочь наклонилась, чтобы поднять их, мучительно покраснев. Миссис Поул обнаружила открытку в обломках конверта и прочитала из нее вслух.

“Хлое от Питера – ”Это совершенное сходство".

Цитата озадачила ее, и она повторила ее, переворачивая открытку, как будто ожидала найти ключ к ее значению на другой стороне. Разочарованная, она пожала пухлыми черными плечами и прогнала загадку.

“Кто-то, кто знал ее, без сомнения”, – сказала она. “У нее было много друзей. Как жаль, что они пришли так поздно, иначе они могли бы уйти с остальными. Поставь их для меня в воду, Джоанни. Если у меня будет время, я отнесу их завтра на могилу. Сколько цветов у нее было! Где бы она ни была, я уверен, ей приятно. Вам обязательно идти, мистер Сутане? С вашей стороны было очень любезно прийти. Я знаю, она была бы рада видеть вас всех здесь. Бедная, бедная девочка!”

Сутане пожал ей руку и пробормотал несколько в высшей степени подходящих слов. Кэмпион, который и сам был не лишен грации, восхитился его элегантной и успокаивающей непринужденностью.

Когда они с трудом выбирались за дверь, дочь хозяина дома, тяжело дыша, бежала за ними, сжимая букет Питера Брома.

Они миновали сбившуюся в кучу группу зрителей за железными воротами, видели, как они подталкивали друг друга локтями и смотрели на Сутане с нарочито пустыми лицами, и были на полпути по широкой раскаленной дороге к стоянке такси, когда дядя Уильям догнал их. Он мягко дул и все еще размахивал хрустящим белым носовым платком, когда появился между ними.

“Не виню тебя за то, что ты забыл меня”, – сказал он. “Тяжелый опыт. Рад сам выбраться. Ужасная ситуация, если бы горе было искренним, но более терпимая, чем эта. Не так уж и неловко. Я не чувствовал себя таким чертовски неприличным с тех пор, как был ребенком на подобном мероприятии – лучшего класса, конечно ”.

Последнее замечание носило характер отступления, без сомнения, умиротворяющего подношения какому-нибудь бывшему родственнику.

Сутане заговорил не сразу. Он шагал вперед, наклонив голову вперед и засунув руки в карманы. Его лицо было мрачным, и Кэмпион прекрасно понимала его мысли.

“Ужасно”, – внезапно сказал он. “Ужасно. Это даже не заставило тебя желать смерти. Мы возьмем вон то такси. Кэмпион, я хочу тебя. Не убирайтесь прочь”.

Он говорил со своей прежней нервной властностью, которой можно было только не подчиняться, но и не игнорировать. Мистер Кэмпион забрался в такси вслед за дядей Уильямом, чувствуя, что совершает большую ошибку.

Когда они уселись, дядя Уильям достал старомодный портсигар и торжественно подарил им каждой по половинке короны.

“Настало время для рискованной истории”, – неожиданно заметил он. “Нужно вернуться к нормальной жизни. Жаль, что я не могу удержать все это в голове. Тем не менее, теперь мы можем умыть руки от этого дела. С этим покончено. Выполнили свою часть работы. Сделали это хорошо. Собираюсь пригласить вас обоих в свой клуб. Отказа не приму. Не часто пользуются этим, но оно все еще здесь. Единственное место, где вы можете выпить в этот час ”.

Это было трудное путешествие обратно в город. Кэмпион стремилась сбежать и в то же время, как ни странно, не хотела предпринимать определенных шагов в этом направлении. Сутане был молчалив и угрюм, и только дядя Уильям, казалось, преследовал практическую цель.

Наконец они отправились в его клуб, который находился на Нортумберленд-авеню – необычное заведение, на первый взгляд казавшееся чем-то средним между собором и старым Café Royal. Они сидели в темном углу зала, потягивая виски с содовой, разговаривая лишь изредка, да и то шепотом.

Сутане ушел, чтобы позвонить в театр, где шла постановка "Swing Over", и перед уходом многозначительно посмотрел на хозяина.

“Он вбил себе в голову, что ты собираешься сбежать”, – пробормотал дядя Уильям. “Комок нервов, бедняга. Рад, что ты появился. Никогда не сомневался, что ты так поступишь, после моего письма. Жалкое дело. Пришлось смириться и посмотреть правде в глаза. Глупая женщина доставила нам много неприятностей. Думал, что так и будет, когда увидел ее в первый раз. Что вы думаете о моем ограждении?”

“Из птичьего гнезда?”

Дядя Уильям кивнул, его розовое лицо стало серьезным.

“Да. Ром пошел. Я был поражен, не побоюсь этого признаться. Может быть, ничего особенного, но это поразило меня. Голос в чьем-то ухе, так сказать. Там, одни в лесу… вокруг ничего, кроме зелени и солнечного воздуха. Знаете, в моей натуре есть что-то романтичное. Всегда было ”.

В ответ на это последнее признание мистер Кэмпион промолчал. Казалось, ему нечего было сказать. Старик поставил свой стакан.

“Думал об этом”, – сказал он. “Приготовил себя к тому, что это будет роман со служанкой. Подумал, что все равно разобью его на случай, если это не так. Она все еще там. Я еще раз взглянул на нее этим утром, но по надписи ничего нельзя понять. Плохо сформированные, нацарапанные карандашом, могут принадлежать женщине, могут принадлежать мужчине. Это не Линда ”.

Мистер Кэмпион, вздрогнув, сел.

“Конечно, нет”.

Ярко-голубые глаза дяди Уильяма расширились, и он бросил на молодого человека неожиданно проницательный взгляд.

“Нет ничего невозможного”, – сказал он. “Нужно быть готовым ко всему в этом мире; это мой опыт. Я очень внимательно изучил ее почерк, и это своеобразный вид каллиграфии. Вы бы узнали это где угодно. Грубоватые штучки. Что ж, не имея возможности забрать записку, тем самым поднимая тревогу, я приложил к этому все свои мозги, Кэмпион. Это мои выводы. Прежде всего из материи. Вы помните фразу?—хорошо. Ну, из материи, это либо очень молодой мужчина, либо женщина. Влюбленные женщины напишут что угодно. Знал это на свой страх и риск. Отличный аргумент против того, чтобы вообще учить женщин держать ручку. Мужчины более осторожны. Это присуще им. Мальчики снова другие. Когда любовь овладевает мальчиком, это превращает его в глупого молодого осла. Следите за моими аргументами, Кэмпион?”

“Идеально. Вы говорите, дерево было прямо на территории?”

Дядя Уильям вздохнул.

“Видишь, я слишком многословен для тебя”, – сказал он с сожалением. “Если бы все получилось. В конце концов, подумай, что это Ева. Она того возраста”.

“Ева? Кому посвящается?”

“В том-то и дело”. Дядя Уильям покачал головой. “Придется не спускать глаз с елки”.

Он сделал паузу, и его яркие глаза были задумчивыми и добрыми.

“Бедная маленькая девочка”, – сказал он. “Возможно, это вообще не имеет никакого отношения к делу, которое мы расследуем, за исключением того, что это объясняет шум в саду ночью и следы утром. Тем не менее, мы будем уважать ее тайну ”.

Мистер Кэмпион подумал о Еве Сутане.

“Носок”, – сказал он вслух. “Даже Конрад”.

“Девушка ненормальная, если пишет любовные записки Конраду. Теряет мою симпатию”. Шепот дяди Уильяма был искренним. “Это может быть кто угодно. Тайная любовная связь очень привлекательна в этом возрасте. Может быть, среди соседей есть парень. Нельзя исключать никого – конюхов, садовников, кого угодно… Я помню свою сестру Джулию, толстушку – вы познакомились с ней из-за того ужасного романа Эндрю – да, ну, она, вы знаете… о, боже мой, да! В то время из-за этого был большой скандал. Бедная девочка, она сильно плакала. Меня отправили обратно в школу; я так и не узнала всей истории. В те дни матери были больше похожи на матерей ”.

Его голос загрохотал и затих.

“Предоставьте это мне”, – прошептал он, когда стоявший рядом пожилой джентльмен сердито посмотрел на него. “Если это важно, я разузнаю. Если это не так, я надеюсь, что смогу держать рот на замке. Деликатное дело, лучшее в моих руках ”.

Он посмотрел вниз на свои пухлые медвежьи лапы и сложил их. Кэмпион улыбнулся.

“Вы с Блаженным можете уладить это дело вдвоем”, – сказал он. “Мне пора идти. Прости, от меня больше не было никакой пользы”.

Дядя Уильям взял его за рукав.

“Нет, мой мальчик”, – сказал он торжественно. “Поверьте, я догадываюсь о ваших трудностях, но солдат не может покинуть свой пост, адвокат не может бросить своего клиента, джентльмен должен выполнять свои обязательства. Теперь мы говорим как мужчина с мужчиной, ты понимаешь. Старые штучки, я знаю. В те дни было много смеха, но он все еще в силе. Джимми – порядочный парень, попавший в беду. Не знаю, что это такое, но все равно чувствую. Неприятностей больше, чем я думал. Подумай о нем. Порядочный парень. Волнуется. Напуган. Возможно, вынужденные делать то, о чем он обычно и не подумал бы. Ваше поручение – вытащить его из этого. Проясним ситуацию для всех. Говоря лично, нужно подумать о моем шоу. Если с Джимми что-нибудь случится, я вернусь в Кембридж и выйду на пенсию… чертовски скучная жизнь для мужчины, который впервые попробовал что-то настоящее в шестьдесят. Но я не зацикливаюсь на этом. Я думаю обо всех, и больше всего о тебе. Дорогой порядочный парень. Ты удивительно напоминаешь мне меня в молодости. Не подведи себя, мой мальчик. Ах! Вот и Сутане...”

Глава 17

В девять часов вечера Кэмпион и Сутане все еще были вместе и все еще остро смущались присутствия друг друга. Это был неуютный вечер. Дядя Уильям присматривал за Кэмпионом и за тем, что он считал долгом Кэмпиона, со всем преданным упрямством овчарки-бобтейла и согласился пойти только тогда, когда отправление последнего поезда на Бирли стало неизбежным.

Он оставил их в ресторане Savoy grill и ушел, остановившись в дверях, чтобы бросить предостерегающий взгляд на своего старшего друга. Глаза Сутане, которые были темными, но не были яркими, сузились, и слабая улыбка скользнула по его искривленному рту. “Милый старина”, – заметил он. “Задница по преимуществу”.

Кэмпион рассеянно кивнул. Момент, который, как он видел, приближался весь день с неумолимой неторопливостью, теперь наступил. Он пожалел, что не был так отвратительно слаб, а сбежал сразу после похорон.

Он не хотел слышать признание Сутане. Он не хотел давать слово хранить тайну, на которую он уже решился. Насколько он был обеспокоен, все было кончено. Хлою Пай благополучно похоронили, и он не хотел точно знать, как она умерла.

Сутане взглянул на свое запястье.

“Я хочу сходить в театр, если вы не возражаете”, – сказал он. “Я не играл в день похорон. Казалось, от меня ожидали именно такого жеста. Это дает мне возможность увидеть, что Конрад делает из шоу. У него, конечно, не будет крутиться колесо. Мы не хотели, чтобы он выставил себя дураком или сломал лодыжку ”.

Последнее замечание, очень человеческое проявление слабости, которое вырвалось у него помимо его воли, смутило его, как только он произнес его. Он рассмеялся, и в его несчастных, умных глазах появилось извиняющееся выражение. Кэмпион ощутил теплую волну симпатии к нему, которую он возмутил, посчитав это невыносимо несправедливым.

Они отправились в театр, отложив страшный момент еще на двадцать минут. Конрад был на сцене, когда они вошли в заднюю часть ложи. Он и Тапочки были в разгар номера “Предоставь это мне” в первом акте. В зале было дружелюбно и хорошо кормили, но мисс Сутане была разочарована, и такое массовое сожаление создало прохладную, тяжелую атмосферу в большом зале.

Кэмпион с интересом наблюдал за Конрадом. Он был технически здоров, искусен и в высшей степени приятен на вид, но его выступление не вдохновляло. Ни одна личность не вышла из-за рампы, чтобы привлечь внимание безмолвно наблюдающей толпы и вызвать ее сочувствие. Не было экстаза. В этом не было непреодолимого и окончательного призыва. Волшебство ушло. В фонаре не было света.

Шлепанцы были ее пылающей сущностью, но ее партнер не подпитывал и не усиливал ее маленький огонек. Скорее, он брал у нее, показывая хрупкость ее маленького дара.

Мужчина, стоявший рядом с Кэмпионом, вздохнул. Это был выразительный звук, в основном сожаления, но содержащий определенный скрытый намек на удовлетворение.

“Этого там нет”, – тихо сказал он. “Я знал это. Он знает это, бедное животное”.

Рев, когда опустился занавес, заглушил его голос. Это доносилось не из партера или круга, которые приветливо, если не с энтузиазмом, протягивали друг другу руки, а из партера и галереи, которые, казалось, по крайней мере частично были заполнены безумно возбужденной толпой. Шум был оглушительный и продолжался слишком долго. Шлепанцы и Конрад ответили на два звонка. Конрад был застенчивым и мальчишеским перед занавесом. Его улыбка удовлетворенного удивления была скромной и простодушной. Из-за этого партер протянул ему дополнительную руку помощи.

Когда Сутане взглянул на темную галерею, отблеск со сцены упал на его лицо. Он выглядел обеспокоенным, но не раздраженным.

“Опять эта проклятая клака”, – сказал он. “Как это глупо с его стороны. Ты же знаешь, он не может себе этого позволить”.

Они остались, чтобы посмотреть, как снова поднимется занавес на сцене Alexandra Palace, где хор в высоких ботинках и роликовых коньках помогал Розамунд Брим и Деннису Фуллеру разыгрывать пародийную версию знаменитой “Эскапады с бараньей ножкой” из мемуаров дяди Уильяма.

Во время "Дела с подвязками", этого перевернутого юмора, забавлявшего публику только потому, что им было смешно, что их отцы должны были считать это забавным, Сутане тронула Кэмпиона за рукав, и они ушли за кулисы.

Было несколько удивленных кивков узнавания, когда они проходили по коридору, но никто не остановил великого человека, и когда он закрыл за ними дверь своей гримерной, его настроение не изменилось.

“Послушайте сюда”, – сказал он, указывая своему посетителю на стул и оглядываясь в поисках пачки сигарет, чтобы предложить ему, – “Я должен вам что-то вроде объяснения”.

“Нет”, – сказал Кэмпион с твердостью, которая удивила его самого. “Нет, я так не думаю. Я боялся, что ты собираешься что-то сказать, но, честно говоря, я не думаю, что в этом есть необходимость ”.

Он резко замолчал.

Другой мужчина пристально смотрел на него. Со времени личной встречи с Сутаном Кэмпион почти забыл о своей более известной сценической личности, но теперь ему настойчиво напомнили об этом.

Здесь, в театре, Сутане снова был самим собой – замечательным, волшебным. Он снова казался немного больше, чем в жизни, со всеми его многочисленными физическими особенностями, преувеличенными, и его беспокойный, мощный дух, загнанный в опасное заточение упакованной взрывчатки.

“Мой дорогой парень, – сказал он, – ты должен меня выслушать”.

Он отодвинул в сторону кое-что из ассортимента на туалетном столике и уселся на освободившееся место. Одна нога стояла на сиденье стула, и он держал свои длинные выразительные руки свободными, чтобы подчеркнуть свои слова.

“Когда я сказал, что никогда не встречал Хлою Пай до того, как она попала в The Buffer, я солгал”, – резко сказал он.

Кэмпиону некстати пришло в голову, что драматичность слов не уменьшилась от его театрального мастерства.

“Я солгала доктору. Я солгала под присягой в коронерском суде. Я очень хорошо знала ее шестнадцать или семнадцать лет назад”.

“Да”. Кэмпион не мог заставить себя выразить удивление. Его апатия, казалось, раздражала другого мужчину, но в каком-то странном профессиональном качестве, и Сутане поспешил продолжить, его слова были отрывистыми, а тон резким и безличным.

“Вы, конечно, догадались об этом. Вы слышали, как эта несчастная женщина разговаривала со мной сегодня днем. Конрад откопал ее, чтобы удовлетворить какой-то свой собственный ужасный комплекс. Она была ужасна, я знаю это – ужасна! Она заставляла меня ползать на коленях. Я не видел ее пятнадцать лет. Когда я знал ее, она была веселым маленьким созданием, полным энергии, проницательным и способным позаботиться о себе. Сегодня – вы видели ее? Она была похожа на разлагающийся труп. Я встретил Хлою в Париже в 1920 или 21 году, я забыл, в каком именно ”.

Кэмпион пошевелился и с усилием сбросил с себя гнетущие чары сильной личности.

“Это не имеет значения”, – сказал он, взглянув в лицо другого мужчины. “Я не хочу знать. Меня это не интересует”.

Сутане сидел очень тихо. Он был оскорблен. В его болезненном изумлении была детская непосредственность, которая вызывала симпатию.

“Я жил с этой женщиной”, – внезапно выкрикнул он. “Я жил с ней два года. Я был ее партнером в водевиле. Мы гастролировали по Канаде и Штатам”.

Кэмпион расслабился. В его светлых глазах за большими очками появилось новое и осторожное выражение. Все происходило не так, как он предвидел. Чудо произошло. Сутане не признавался. Сутане не доверяла ему. Открытие пришло с благословенной волной облегчения. Этот человек, к счастью, все еще не был его другом.

“Да?” – мягко спросил он.

Сутане успокоилась. “Я знала, что ты послушаешь. Я хотела тебе сказать. Ну, в конце концов, мы расстались – ты знаешь, как это происходит. Хлоя перестала быть блестящей звездой, за которой я тащился. Я устал быть ‘и партнером’ в афишах. Мы расстались. Она уехала в восточные Штаты одна, а я вернулся и построил карьеру. Когда она снова вернулась домой, мы не встретились. Я видел ее имя, и, несомненно, она видела мое. Но водевиль мало сочетается с ревю, и мы никогда не сталкивались друг с другом. Она не нуждалась в моей помощи, даже если бы я мог ей ее оказать. У нее были свои методы общения. Судя по слухам, было несколько романов. В мое время у нее было несколько ”.

Теперь, когда он покорил аудиторию и благополучно приступил к рассказу, он, казалось, получал определенное удовольствие от рассказывания. Он вопросительно посмотрел на другого мужчину. Взгромоздившись на стол, он был похож на какую-то худую, привлекательную обезьяну, его глаза были печальными, умными и разочарованными, как у обезьяны.

“Четыре недели назад она появилась здесь и захотела купить магазин”, – медленно продолжал он. “Вы видели, какой она была женщиной. Она была тщеславной и сумасшедшей, чтобы потакать своему тщеславию. Всю свою жизнь она полагалась на свой пол, чтобы добиться успеха, и теперь она начинала понимать, что он не имеет ничего общего с прежней силой. В этом-то и дьявольщина, Кэмпион! Это проходит так быстро. Однажды это есть, а на следующий день этого нет. Несчастные женщины не могут заставить себя осознать это. Когда Хлоя пришла ко мне, то на самом деле она хотела ободрения. Про себя она винила в переменах времена, манеры, тип мужчины – что угодно, только не очевидную правду. Она выбрала меня, чтобы прийти ко мне, потому что я когда-то любил ее и потому что я был в состоянии дать ей работу ”.

“Почему ты отдал это ей?”

Сутане опустил взгляд на свои ноги.

“Бог знает”, – сказал он, и прозвучало это так, как будто он имел в виду именно это.

Наступила пауза, но через некоторое время он продолжил снова, его голос звучал по-юношески в его стремлении рассказать историю.

“Я сказал ей, что счастлив в браке, и я думал, что она была убеждена и что любое чертовски глупое покушение на меня исключено. Она казалась очень разумной. Тогда я не осознавал всей ее проблемы и думал, что ей просто тяжело. В любом случае, я взял ее на работу. Для этого было своего рода оправдание. У нас были основания добавить привлекательности трехсотому выступлению, и квитанции могли это легко выдержать. Она, конечно, ухватилась за это, и почти сразу я пожалел о своем решении. Я вспомнила все, что забыла о ней – ее энергию, ее постоянную болтовню в one и ее невероятное тщеславие ”.

Он замолчал и застенчиво посмотрел на Кэмпион.

“Если ты уже нервничаешь, то такое безжалостное преследование действует тебе на нервы, не так ли? Кроме того, она была такой ужасающе общительной, если ты понимаешь, что я имею в виду. Она стала невозможной. Я, например, не хотел видеть ее в "Белых стенах" и сказал ей об этом. Но она все равно пришла. Внезапно обнаруживаешь, что находишься во власти такой женщины. Ты ничего не можешь сделать, разве что ударить ее. После того, как она умерла, я подумал, что рискну умолчать о нашей старой связи. Мы никогда не выступали вместе в Англии, и, насколько мне известно, о нас никто не знал, за исключением нескольких старожилов, таких как Ева, которая исчезла из поля зрения. Если бы было какое-либо серьезное общественное расследование ее самоубийства, я должен был бы высказаться. Как бы то ни было, казалось, в этом не было смысла. В первые дни я использовал другое имя – La Verne или что-то столь же малоизвестное – и я никогда не использовал историю этого тура в своей рекламе, потому что я не очень этим гордился. Хлоя не была достаточно громким именем, и, конечно, в этом была личная сторона ”.

Он развел руки в окончательном жесте и с любопытством посмотрел на Кэмпион.

“Почему вы так хотели, чтобы она не пришла в "Белые стены”?"

Другой мужчина задал вопрос нерешительно, не любя себя за то, что скрывает это.

Неожиданно Сутане стало стыдно. Он снова сел, глядя на свои ноги, пошевеливая ими в ботинках.

“Линда думает, что я самый замечательный человек в мире”, – просто сказал он. “Я боялся, что Хлоя может выступить с каким-нибудь безвкусным откровением перед ней. Знаете, она могла бы сделать это легко. У нее было именно такое безумие. К счастью, Линда приводила ее в ужас ”.

Поскольку Кэмпион ничего не говорил, а сидел с совершенно невыразительным лицом, он поспешно продолжил.

“Линда не невежественная, глупая маленькая дурочка. Не думай так. Я думал о себе, а не о ней. Боже! Не хотели бы вы познакомить кого-нибудь из ваших старых возлюбленных с вашими новыми?”

Кэмпион взял себя в руки. Он встал и небрежно произнес:

“Послушай, Сутане, ” сказал он, “ я понимаю. Мне все совершенно ясно, и все кончено. Я, конечно, буду уважать твое доверие. По моему мнению, ты ужасно рисковал, отрицая любое прошлое знакомство с Хлоей, но, как ты говоришь, это не имело значения, как оказалось. Теперь я закончил. Блаженный занимается другой вашей проблемой, и он решит ее за вас примерно через день. Совершенно случайно, я думаю, мне удалось направить его в нужное русло, но это действительно не моя заслуга. Он предоставит вам доказательства, и между вами вы сможете прояснить это навсегда. Это работа для профессионала, и он делает это очень хорошо ”.