355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Манфред Бекль » Нострадамус: Жизнь и пророчества » Текст книги (страница 9)
Нострадамус: Жизнь и пророчества
  • Текст добавлен: 19 сентября 2016, 13:23

Текст книги "Нострадамус: Жизнь и пророчества"


Автор книги: Манфред Бекль



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Императора Тита называли властолюбцем и убийцей, вовлекшим всю страну в войну. Леса распятий воздвиг он в Галилее, Самарии и Декаполисе, в Иорданской долине. И наконец, чтобы превзойти всех, набросил удавку на Иерушалаим. Стены города сравняли с землей, немного позднее был разрушен и Храм. То, что некогда предсказал Иешуа, стало истиной в семидесятом году. Последователям Иешуа ничего не оставалось, как спасаться бегством.

В сопровождении немногих повозок они достигли побережья. Утлый парусник взял курс на запад и, минуя Кипр и Сицилию, доплыл до Марселя. Там наконец евреи должны были почувствовать себя в безопасности. Но они недолго оставались в портовом городе. В их душах усилилась тоска по горам. Они снова отправились на запад и там, у подножия Пиренеев, нашли ту гору из светлого камня, у подножия которой они почувствовали, что находятся под защитой Всевышнего…

– Монсегюр… – прошептал Нострадамус, и перед его мысленным взором возникли небольшие хижины, прилепившиеся к взъерошенному косогору.

Скалигер с воодушевленным взглядом кивнул головой и продолжал:

– Таким образом, учение пустило корни в Южной Галлии. Зерно упало на весьма плодоносную землю, поскольку у местных крестьян и пастухов были чистые сердца. Они чувствовали, что с эбионитами к ним пришло что-то благое, бесценное. С благодарностью они приняли то, что им дали эти небогатые люди. Но там, где пустила ростки «Sang Real», там матери и отцы сделались последователями общины Иешуа, но не холопами и стяжателями, как их угнетатели на прежнем месте. И именно поэтому в следующем столетии нашлось еще больше последователей учения.

Поздняя Римская империя истекала кровью и нищала, в то же время римский Молох все более свирепо хватал всех инакомыслящих. Жители Лангедока продолжали, однако, жить как на сказочном острове. Царство мира раскинулось от Пиренеев до Севенны. С одной стороны, оторванные от всех, деревни катаров расположились на долах и горах. С другой стороны, отсюда тянулась ниточка, соединявшая их с половиной Европы. Хотя иудеи рассеялись от Испании до Азии, однако они не погибли и продолжали мужественно бороться за жизнь каждый в своем оазисе, на пеших или торговых тропах. Благодаря этому Лангедок расцвел заново, когда было осознано кровное и духовное братство с Израилем. Учение в союзе с духовным знанием эбионитов породило впоследствии единство веры у катаров.

Мани – так звали мудреца, возведшего мост между Западом и Востоком. В Ктесифоне, древнем городе на берегу Тигра, родился он спустя два столетия после Иешуа, учился и проповедовал в Вавилоне. Его распяли на кресте в индийском городе Гундешапур. В своих видениях он узрел человеческую душу в борьбе света и мрака, а из этого противоречия вывел вечный круговорот жизни и смерти. Он был духовным борцом, как Моисей и Иешуа. От Моисея он повел к себе духовную линию через Иешуа. Эта духовная линия вела к победе света и освобождению его от мрака в человеке. Но путь божественного начала лежал через ряд перевоплощений. В каждой индивидуальной жизни, согласно Мани, душа от странствий во времени должна становиться яснее и звучнее, пока не растворится в космических лучах. После этого человек снова обретет свой райский сад, то лучезарное царство покоя, которого нет на земле, но лишь в душе.

Жители Лангедока сошлись и объединились с манихейцами в мысли о том, что не нужно никакого спасения, никакой церкви и культа, никакой теологии, никаких обрядов и священнического служения, поскольку все это, вместе взятое, скорее было порождено мраком, отрицающим истинное учение. Итак, катары молились не жалкой копии, а искали Дух, облачившись в белые одеяния. И в следующем столетии им это припомнили. Черный чешуйчатый Змей облапил «Sangue real», отныне повсюду называемый как «San graal». И ты, Мишель, взирая на Монсегюр того времени, видел, как были взяты штурмом последние крепости катаров, а стены их срыты римскими католиками. Но истина не горит даже на кострах папских холопов. Остались в живых избранные, сохранившие древнее сакральное знание! И… – катар поднял свой бокал и смотрел на него сияющими глазами, – познавшие человеческое сердце живут в домах и хижинах Лангедока и Прованса. Тайная сила, Мишель, приведшая тебя в Монсегюр, укажет тебе также твой грядущий путь…

В ту секунду, когда Скалигер закончил свой монолог, Нострадамуса охватил неописуемый ужас. В душе он почувствовал, что ни в чем уже не способен сомневаться, но в то же время на языке вертелся один скептический вопрос. Однако, кивнув катару головой и улыбчиво смотря на бокал, он погасил в себе первый порыв и робко задал не относящийся к делу вопрос – только это и было важно для него:

– Куда ты ведешь меня? – лаконично спросил тридцатилетний Нострадамус, боясь назвать катара по имени.

– Ты сам узнаешь, Мишель, когда взглянешь на звезды из моего дома в Ажане. – ответил Скалигер. – Если ты согласен, уже утром мы направимся туда.

* * *

С холма близ Лавеланета поэт, катар и Нострадамус на следующее утро еще раз взглянули на Монсегюр. Рабле протянул руку Скалигеру, затем своему ученику.

– Храни в душе Розу и Крест, – сказал он Мишелю. – Это ветвь от древа космического учения, и твой долг – проникнуть в его зерно!

Повернув своего коня, он медленно поскакал на север, где рассчитывал создать книгу, которая столетиями будет разоблачать католических лакеев и угнетателей свободного духа.

Скалигер и Нострадамус оставались на месте, пока всадник не скрылся в лесу. После чего они двинулись на запад.

Десятизвучие

Осенью 1533 года Скалигер и Нострадамус прибыли в Ажан-на-Гаронне.

Скалигер без всяких церемоний предоставил Мишелю две комнаты в своем доме. Он же помог устроиться врачом в больницу, где Нострадамус исполнял свой долг. Но когда Скалигер в соответствии со своим обещанием ввел его в другую сферу, Нострадамус на целый месяц погрузился в совершенно неизведанную область. Юлий рассказал, как делаются расчеты орбит в Солнечной системе, как выглядит реальная картина ночного неба. Когда подошла зима с ее трескучими морозами, Нострадамус с душевным трепетом почувствовал волнение от познания и овладения миром.

В эту ночь он притаился у чердачного окна. Резкий контраст оконной рамы как будто усиливал мерцание, идущее снаружи. В глубине комнаты возле лампы под абажуром за таблицами сидел Скалигер.

– Юпитер! – возбужденно воскликнул он. – Смотри, как он всходит над горизонтом!

Руки Мишеля обхватили подзорную трубу, по размерам не уступавшую трубе из мастерской Леонардо да Винчи. Шлифованные линзы внутри ее как будто вспыхнули, когда Нострадамус сфокусировал изображение. Планета приняла формы, видимые как глазу, так и внутреннему взору. До него доносилась неслышимая раньше гармония небесных сфер. Он думал, что видит крохотный светлый шарик, но это был целый мир, бесконечно огромный и куда более удивительный, чем мир земной. Эфирные моря вздымали волны. Казалось, из едва ощутимой материи возникали гигантские континенты. В своем становлении и спонтанном самовозрождении эта материя взрывала измерения, охватывая мириады небесных тел. Земля рушилась перед ним и одновременно каким-то образом удерживалась на своей орбите. Мишелю казалось, что он всеми клеточками своего тела ощущает эту сумасшедшую скорость, с которой происходило вращение планеты. Поистине Божественная сила сквозь бесконечность уносила с собой и Нострадамуса. Он сам стал звездным странником, как если бы нашел место на орбите, соответствовавшей только ему одному. Она была соразмерна дню и часу его рождения и даже, непонятно как, принимала участие в его зачатии. Полностью освобожденный дух Мишеля пребывал в вечной космической структуре.

В музыке планет он сам стал звуком. Некоторые из планет были ему хорошо знакомы, других он никогда раньше не видел в ночном небе.

Он начал рассматривать их и делать расчеты. Меркурий – раскаленный мир лавы. Венера мчалась под сверкавшим небом. Земля – голубая, такая родная и тем не менее оказавшаяся местом изгнания страстей. Марс – красноватый и известняковый, но в нем заключалась тайна. Юпитер – вихрь, выносившийся из гигантских волн, радужная пуповина. Сатурн опоясан мирами, связанными с ним невидимой цепью. Уран, название которого Мишель-ясновидец услышал из далекого будущего, выкован из металла до самой сердцевины, с железной корой на поверхности. Нептун скрыт в своей ледяной атмосфере, два крошечных его спутника летят в противоположном направлении. Плутон – солнечный карлик-бегун на самой отдаленной от Солнца эллиптической орбите. По ту сторону вечного мрака невидимая и последняя – десятая – планета: Трансплутон. Нострадамус вычислил ее вращение (и только много лет спустя эти вычисления обрели смысл). Было неясно – небесное тело эта десятая планета или это звездные обломки. Но Нострадамус, так или иначе, границы Солнечной системы установил на нем. Истинная картина мира навсегда запечатлелась в его памяти.

Семикратно вонзал Молох свои когти в призрачное основание, но гораздо яснее, чем в конце пиренейской зимы, Мишель де Нотрдам увидел, услышал и почувствовал десятизвучие.

Картина мира, державшая Землю в рабском гнете, была разбита вдребезги. Из непостижимого хаоса возник порядок, десять противоположностей соединялись в совершенной гармонии. Десять тонов, десять миров, десять дарителей Духа и Жизни вращались вокруг Солнца и соединялись с ним невидимой пуповиной. Не было ничего случайного, ничего произвольного, ничто не издавало дисгармонического звука под нажимом извне. Каждая единица взлетала и вибрировала в единстве со всей целокупностью. И когда Нострадамус принял это душой, десятизвучие стало для него небесным куполом Адонаи.

Он снова находился в храме, возведенном из чистого света. Лучистые столбы и купола растягивали или сокращали время. Поистине вечность в соприкосновении с неповторимостью становилась мгновением. Но точно так же истиной было и то, что под легким дыханием света миг длился вечность. Это десятизвучие не содержало никаких четких линий. Скорее наоборот, оно пульсировало во множестве пространств, не измеримых никогда. И все эти пространства содержались в одном измерении, и точно так же одно измерение заключалось во множестве пространств. Это было познание истины, испытанное Нострадамусом, который оказался в плену десятизвучия и обрел в нем свободу.

Он думал, что зарождение жизни на Земле различимо лишь в далеком прошлом. Но с этим прошлым духовный мир в спасительном отмахе назад делает прыжок в будущее. Однако, прежде чем он успел острее осознать и схватить картину, рожденную десятизвучием, небесный храм и гармония Вселенной исчезли. И тогда, застонав от боли, Мишель снова пришел в себя и ухватился за бронзовый телескоп, внезапно показавшийся ему таким жалким.

Его трясло от ночной стужи, и вместе с тем голова пылала как в огне. Он мучительно подыскивал слова и фразы, хотел тут же воплотить видение в речь, но был не в силах ничего произнести, лишь бормотал что-то невнятное. В отчаянии от своего ничтожества, он тем не менее увидел, как перед ним возникла фигура Скалигера. С выражением глубокого сочувствия катар протянул ему бокал, и Мишель осушил вино залпом. Через несколько секунд кровь снова заиграла в его жилах, согретая живым напитком.

Дрожь улеглась, стужа отступила. Нострадамус схватил руку друга и воскликнул:

– Храм во Вселенной! Ты знал это, да? За рокотом тьмы невероятный свет! Десять сфер, десять столпов вечности! Сияющая музыка! Херувимы! Никаких идолов! Только чистота! Око, Юлий! Око Адонаи!

– Я предполагал, что ты увидишь его, – тихо ответил астроном. – Конечно, Мишель, я знал, что он должен был появиться в эту ночь зимнего солнцестояния! Не только Юпитер, но и год подошел к пределу. И то, что в дополнение к твоему таланту вырвало тебя из небытия. Ты пробил каменную стену лезвием меча. И пути назад тебе уже нет…

– Куда ты ведешь меня?! – вырвалось у Нострадамуса, как в ту ночь прощания с Монсегюром.

– Взгляни еще раз на звезды, но только невооруженным глазом, – ответил Скалигер. – И тогда поймешь.

Нострадамус, опьяневший от вина и, несмотря на это, вновь обретший остроту звучащей мысли, повиновался. И его дух снова вырвался сквозь чердачное оконце, замерев в первый миг, еще схваченный телесной оболочкой, однако заново переживший прозревшей душой безграничную свободу.

Раскинувшийся мириадами миров в космическом пространстве звездный хоровод увлек его за собой. Десять ближайших к Солнцу планет служили ему ступеньками, которые должны были привести к первоистоку. Он бросился в этот безмолвный и тем не менее звучный водопад небесного пространства, и раздвинулись границы небосвода, границы прошлого и будущего, и помчало – в его собственном дроблении и расщеплении сквозь Алеф. Невиданные ранее картины пронзали его «третий глаз». Он увидел, как в тесном проеме рождается, набухает и исчезает Солнце. Сжимались и охлаждались планеты в собственном мерцании. Рождались и умирали их спутники. По плоскости скользили начальные пылинки Вселенной между полюсами вечности – по всему звездному скопищу, рассеивались в ночи и с рокотом возвращались назад. Снова и снова изгибалось спиралью все сущее и все грядущее, становясь космическими рунами, и плясало в одном бесконечно сотворяемом оке. И в этом спиральном знамении сейчас находился и «третий глаз» ясновидца.

Но это не касалось измеримых границ вечности. Глаз самоосуществлялся в бесконечном разнообразии и в таких же бесконечно увеличенных отражениях. Но после этого, разбросанный в пространстве, взгляд закреплялся в одной-единственной точке. Подобно орлу парил Нострадамус над небольшой планетой, и на третьем месте из десяти планет он узнал Землю. Она плыла по Вселенной в голубоватом сиянии, по ее водам скользили знакомые и незнакомые континенты. В ее вращении ясновидец узнавал очертания, прежде никогда не виданные. Его несло еще дальше сквозь облачный покров. Ему казалось, что он вдыхает запах морской пены; он видел, как колышутся леса, слышал, как шлифуются галька и песок под пульсом океана, – и после этого различал, как шепчутся и шушукаются человеческие голоса, шорохи мириад насекомых. Его царапали, щекотали и кусали. Внутренним напряжением он взметнул свое тело и нашел нужное расстояние.

Теперь ясновидец устремлялся прочь от карликового мира. Города, напоминавшие муравьиные кучи, были в беспорядке разбросаны по Земле. Реки и потоки казались не больше ручейков. Гавани были словно вырыты детскими руками на морских берегах. Каравеллы устремлялись по океану западного полушария, словно водяные струи. Булавочные иглы в земной коре: соборы, церкви, храмы. Такие жалкие и ничтожные башни, видные Мишелю с высоты птичьего полета. И несмотря на это, внезапно оттуда потянулись ввысь ядовитые испарения. Оттуда и от крепостей, прилипших, как грязная корка, к зубчатым скалам, сернистый омерзительный смрад вспорол небесную высь. Нострадамусом овладел ужас, он не мог избавиться от ужаса, и, пока он хрипел, картины давили на череп и пронзали мозг.

Он увидел в Германии набожного человека, скрывшегося, под прикрытием вооруженных всадников, в саксонской крепости от императора, проливавшего испанскую кровь. Преследуемый объявил папе римскому войну, попытавшись бороться против Змея оружием слова. И поэтому он сейчас стремился сохранить свою жизнь. В замке, возвышавшемся над маленьким городом, монах, разодетый как барин, за несколько месяцев перевел на немецкий язык Библию. После этого он швырнул ее на правый берег Рейна – в лицо папе и императору. Объявленный вне закона, он тем не менее пользовался успехом у простых людей, с которых церковь и дворянство драли семь шкур. Но теперь, на основе нового Евангелия, они почуяли поживу и вдохнули ветер свободы, восстав против своих притеснителей. В Крестьянской войне пожарами были охвачены замки и монастыри, народные массы объединились против закованных в броню феодальных шаек. Это произошло тогда, когда Германия, находясь в расцвете сил, изгоняла из страны двуглавого – с папской тиарой и императорской короной – Велиала. Но в ходе событий произошел перелом. Из жирного чрева Молоха раздался издевательский хохот. Крестьяне были разбиты. Невинные люди, жаждавшие свободы, были сожраны: обезглавлены, колесованы и четвертованы. Барин-монах, творец религии, стал предателем. В решающий момент он переметнулся на сторону Змея. Приговор к сожжению на костре, осуществленный с божеской милостью дворянством и церковью, стал этакой позолоченной пилюлей. Но в сердцах бедняков, якобы подлых и тупых плебеев, продолжала жить великая мечта.

Потом Нострадамус понял, как его перенесло во вторую половину его собственного столетия. Несмотря ни на что, в Германии, как и во Франции, Реформация закончилась кровопролитием. Благоразумно поступило дворянство и даже часть священников, принявших отныне новое учение. Все, кто еще оставался под властью Рима, в большинстве своем спаслись бегством или были изгнаны в Альпы. Расцвет обеих стран оказался неслыханным. По крайней мере, судьба римского Змея в сердце Европы как будто была решена. Но папа вступил в союз с Парижем и Баварией. Это по его указке в одну ночь были вероломно уничтожены более двух тысяч гугенотов. Но снова и снова война делалась все свирепее, пока не наступило новое столетие. Тем не менее Рим в проклятой жажде власти подстрекал и торопил своих сторонников по ту сторону Рейна. В Мюнхене на протестантов обрушился герцог, в Вене – император. А во втором десятилетии нового века уже была тайно подготовлена война на истребление.

Яркой точкой засела в мозгу Мишеля одна дата – 1618 год. Рим, стремясь к войне, теперь в открытую бряцал оружием. Под Прагой, на Белой горе, монах на сивом скакуне повел католическую толпу против праведников, выдавая себя за посланца Бога. Властью одного из свободно избранных королей – Фридриха Пфальцского – в течение нескольких часов были вырезаны тысячи людей. Позже началась массовая бойня, продолжавшаяся тридцать лет. И Нострадамус увидел, как из гущи сражения возникла чудовищная фигура.

Военачальника, пришедшего из католической глубинки Богемии, звали Валленштейн или Вальдштейн. С бешеной энергией захватил он руководство над убийцами, обращая в бегство протестантов от битвы к битве, нанес поражение шведскому королю и гнал его войско до самого Северного моря. Силой оружия он захватил власть в империи. Венский государь был мальчиком против него, богоравного Валленштейна. В это время в Регенсбурге был создан парламент, и кровопийца, несмотря на Тридцатилетнюю войну, оказался лишен власти не менее опьяневшими от крови князьями. Однако резня повторилась, протестанты зашевелились – и низвергнутый Валленштейн еще раз нанес им удар. Новая победа снова сделалась угрозой для императора. В конце концов вероломные убийцы проникли в богемский замок в Эгере, и богоподобный полководец захлебнулся собственной кровью в своей опочивальне. С последним вздохом Валленштейна исчезло и видение Нострадамуса.

С расширенными от испуга глазами, он пришел в себя на некоторое время и крикнул Скалигеру:

– Принцу уготована могила. В предчувствии возмездия он задержался под Нюрнбергом! Испанский король смеется про себя! Предано слово великого Лютера!

Едва он попытался рассказать о страшных картинах, увиденных им, как его снова закинуло в другой мир: он понесся поперек земного шара, и вскоре под ним возник морской залив, после чего Мишеля помчало вдоль Темзы – до Лондона. Он увидел короля в парике, похожем на львиную гриву. Монарх вцепился руками в свой трон, но вскоре стал резко раскачиваться и наконец затрясся как тростник в бурю. Эта буря была вызвана пуританами. Они набросились на помазанника Божьего и потащили его на эшафот. Над влажной шеей короля сверкнул меч Англии – и была показана отрубленная голова.

– Король будет умерщвлен английским парламентом! – услышал хриплый шепот де л'Эскаль.

Ясновидец и катар пристально посмотрели друг на друга. Но затем Скалигер заметил, как что-то обрушилось в зрачках Мишеля, и ясновидец снова попал в иной мир.

Поверженная корона превратилась в турецкий тюрбан. На востоке Европы по всему горизонту выстроились мусульманские войска. Острия пик и сабель были направлены на Вену. Громовые раскаты сотрясали землю, когда стотысячное войско боевых всадников ворвалось в верховья Дуная. Цепь пылавших городов и деревень окаймляла их путь. Христианские кресты везде низринулись в небытие. Полумесяц достиг Габсбургской столицы и обвился вокруг нее как удавка.

– Господство над Европой начинается с хохмы! – воскликнул Нострадамус. – В огне станут кромсать на куски ее города, и у азиатского монарха много войск! Какой вопль раздается, когда Восток посылает к чертовой матери христианский крест!

Но вопль заглох, когда видение понеслось дальше. Мишель открыл для себя железный закон войны: жизнь или смерть. Турки были отброшены к Белграду, и христиане теперь наступали им на пятки. Защищенная рекой, мусульманская крепость считалась неприступной. На горизонте уже зарождался день, несший семерку, – 12 августа 1717 года. Это была его сатанинская метка. И под этим знаком началась битва. Казалось, мост смерти был воздвигнут над бездонным омутом. Войска семи европейских стран, осененных крестным знамением, прорвались по ту сторону моста. Исламу устроили страшную бойню.

Под чердачными балками в Ажане Мишель бормотал обрывки фраз:

– Инсумбрия! Перед городом… Семеро начнут осаду! Величайший король… Будет вынужден наступать! Город… снова освобожден! От его врагов!..

Затем параллельно со словами ясновидца замерцали звезды. Время с начала упомянутого столетия покатило дальше. И Мишель был сброшен в Париже на мостовую в 1789 году рядом со стенами Бастилии. Вооруженные мушкетами мужчины отстукивали вокруг него босыми ногами. Грохотали пушки, слышались яростные крики, подавлявшиеся в течение столетия. И все это распарывало небосвод. В насыпь летели огромные пушечные, пахнувшие серой ядра. Стены укрепленной крепости были слишком ветхими, чтобы выдержать обстрел. Когда бастион с грохотом рухнул, переливавшаяся кроваво-красным цветом революция растеклась по всей Франции. Король бежал. Незаметно, лесом он добрался до Варенна. Там его задержали, заставили вернуться в Париж, вынесли ему приговор. Воодушевленный народ вопил, когда голова Капетинга покатилась в канаву. Конечно, после этого наступило кровавое похмелье, наступило царство страха.

Нострадамус с перекошенным лицом выдохнул:

– Великая страна будет разрушена! Перед большой войной! Многие станут купаться в крови! Около реки земля будет пропитана кровью! Прежде чем король расстанется с короной, он уедет через Реймский лес! Мучительно разрываемый надвое – как носитель монархии и как христианин! Прибудет в Варенн! Упавшая голова Капетинга вызовет бурю, войну и новые кровопролития! Франция окажется изрезана!

На этой фразе ясновидец перевел дыхание.

Он пересек время и пространство в собственном духовном раскрытии и обосновался на едва заметном острове Корсика. Диким был ландшафт и диким было имя того, кто направился оттуда в путь, чтобы разнести о себе дурную славу с помощью пушек на пол-Европы. Два слова засели в мозгу Мишеля: neos apollyon.[7]7
  Новый разрушитель (греч.).


[Закрыть]
Он увидел, как возносится этот человек, единственный в своем роде, увидел наконец и его падение – под императорской короной (и потому пал как предатель и народа, и великолепной идеи).

– Вблизи Италии родится император, который дорого обойдется Франции. Как мясник кончит он жизнь. Будет носить неслыханно дикое имя! Как никто другой, завоюет он дурную славу под грохот пушек, несущих смерть! – У Мишеля внезапно перехватило горло, он прервал свою речь, но через несколько мгновений возбужденно продолжал: – После того как закончится битва, его предадут! Его посадят в тюрьму! Новый министр сломает его шпагу. По ночам горло его будет гореть огнем! На скалистом острове с пятью тысячами жителей, не говорящих на его языке и соблюдающих чужие нравы, закончит он свою жизнь! В амбаре скончается он!

Казалось, ясновидец еще долго ощущал присутствие смерти. И в то же время изобилие картин переполняло его душу, внезапно он снова начал изрыгать обрывки слов и фраз. Речь теперь шла о некоем владыке, избранном на свободных выборах по ту сторону Атлантики, о войне против рабства, о политическом убийстве. Скалигер вздрогнул, когда услышал об этом. Но еще больше потрясло Скалигера то, что произошло позже. Нострадамус бормотал что-то о страшной войне между Францией и Германией, о битве, которая впервые в истории человечества ввергнет весь мир в единый водоворот, и низвержен будет затем германский император…

Между тем ночь входила в свои тишайшие часы: уже начали бледнеть звезды на зимнем небе. После неописуемого напряжения душевные силы оставили Мишеля, глаза и все тело его уменьшились, как перед смертью. Скалигер шагнул вперед, чтобы поддержать шатавшегося Мишеля. Но внезапно в тело Нострадамуса ворвался жар иного мира: невидимое напряжение скрутило и сотрясло его, он забился как эпилептик в припадке, резко дернулся к окну, однако вслед за тем, преодолев душевную усталость, бросился в самое пронзительное и самое страшное видение.

Он рванулся к солнечному шару и увидел, как спирально вращается купол жизни. Но легкое световое кружение через секунду сатанински преобразовалось в крючкообразный молотильный цеп. Как будто сердце Мишеля пронзил меч, из его горла, обожженного ядом, вырвался крик, и с этим криком крючкообразный крест покатил по земле, вонзаясь в плоть и кровь германской земли… Изгнанный император расположился по ту сторону Рейна, в Нидерландах. Но но эту сторону, восточнее реки из матки вылупится богохул, и случится это до отречения Гогенцоллерна от престола. Название города было коричневым. Именно там родится безбожник, на стыке двух стран. Зачат будет крикливый шалун от пропойцы и опустившегося грязнули, вырастет в болоте и тине под католическим небом. Позже он вырвется в Вену и Мюнхен, но останется в плену духовной нищеты, на всю жизнь отравленный змеиным поповским ядом. Всосавший в себя отраву черных алтарей, он воспитает в себе омерзительную и гнусную ненависть к евреям. Девятнадцать столетий отрицания страшнейшего оскорбления Учителя человечества сотворят из него, таким образом, антибожеский образ. Потому что эта ненависть отпечатает в памяти немецкого народа песни этого богохула, потому что народ вновь станет нищим духом и душой, потому что, в конце концов, эта ненависть будет пользоваться бешеным успехом. Это она водрузит свастику в прогнившей стране – от Мааса до Мемеля, от Эча до Бельта. В Германии водрузится свастика, и Германия, таким образом, тысячекратно водрузит песню смерти в теле и фугу смерти в душе народа. Но Германия, будучи ослепленной, как ни одна другая страна на земле, встретит своего мясника с тем большим ликованием, чем громче будут трещать барабаны… Страна примется буйствовать, рычать еще безумнее, когда божественная свастика ринется в новую бойню. Необозримые крысиные полчища Бешеного вгрызутся в Польшу и Францию. Сердце окаменеет, когда начнется истребление евреев, заявившее о себе именно в одну из ледяных ночей. Шесть миллионов людей будут уничтожены в газовых камерах, шесть миллионов душ станут вечными обвинителями. Но никто из народа не поднимет голос в их защиту. А те из немногих, кто выступит против крысиных полчищ, также будут согласны на крестообразный эшафот. Церковь не окажет никакого сопротивления. Даже намека не будет на борьбу за справедливость. Никакой попытки вернуть в падший мир милосердие и любовь к ближнему. С шумным шалуном Рим заключит конкордат, вышедший из бесовского союза душ…

Именно это предвидел Нострадамус.

Но после двойной тройки – тридцать третьего года – за двенадцать лет будут уничтожены и другие народы: десятки миллионов людей на фронтах войны, солдаты, мирное население. Число истекших кровью или погибших в ледяной стуже, как и пропавших без вести, перейдет все мыслимые границы. Война продолжится, вторая мировая битва на суше и на море.

В видении Нострадамус узрел, как стальные птицы обрушатся на атолл в океане, носившем до этого времени мирное название, и на одном из крупнейших островов этой части света взметнется к небу пылающий факел последнего возмездия. Страшный гриб поднимется над гигантским городом, сотни тысяч люден превратятся в ничто от одного-единственного удара. Повсюду останутся очертания тел: живая плоть, сгоревшая и обугленная… Это будет последняя песнь, которой земной шар отметит и посрамит злодеяния шумного шалуна.

С угасанием вулкана, сотворенного руками людей, утихнет наконец и война. Но носитель свастики, католик, убийца народа, люто ненавидевший евреев, исчезнет под рухнувшими развалинами своей столицы. Огонь пожрет его труп, и позднее от него не останется и следа, даже свастики.

Но потом эта свастика, выйдя из другого злобного немца, разомкнет свои убийственные крюки над страной и снова повиснет в воздухе…

В воздухе млило видение Нострадамуса, пока он не попытался освободиться от него и не сделал прыжка. Он понял, что снова вернулся в свое собственное время. Мишель еще выкрикивал по инерции отдельные слова, и но чертам его лица Скалигер понял, что переживает Мишель.

– В Северных Альпах родится у народа вождь! Он будет ребенком бедных родителей! Благодаря силе своего слова увлечет человеческие толпы за собой! Под предлогом освобождения народа как заурядный мошенник будет драться за власть над людьми! Совершит ужасные злодеяния и распространит в своей книге ложное учение, а книгу посвятит борьбе! Слабые будут повержены. Германия завоюет царство берберов. На Рейне будет вырыт глубокий ров и даже возведен каменный вал! Правительство Франции переместится в другую страну. Вождь Третьей страны совершит преступления большие, чем Нерон! Он достигнет вершин храбрости, пролив человеческую кровь. Он заставит возвести три печи! В три печи будут брошены люди, чтобы заживо сгореть! Три немца станут подкарауливать его. Но множество людей умрут, прежде чем умрет птица Феникс! Шестьсот семьдесят месяцев проживет он, будет властвовать над военной силой, угрожающей жизни, вызовет всемирный пожар!

Объятый ужасом катар после этого последнего ясновидческого извержения Нострадамуса окаменел, хотя, кроме предчувствия ясновидца, ничего в мире не произошло. Полностью опустошенный, Мишель рухнул на пол. Только в глазах его сохранились еще искры ожесточения, но теперь веки, словно налитые свинцом, сомкнулись. Прежде чем Мишель погрузился в глубокий сон, ажанский врач поднял его на руках на постель. Затем сел рядом, чтобы охранять его сон.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю