Текст книги "Симптомы Бессмертия (СИ)"

Автор книги: Максим Виноградов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Глава №14

«Старый город» – звучит многообещающе. Но выглядеть может совершенно по-разному.

Для кого-то данное словосочетание ассоциируется с прекрасными постройками, невероятной средневековой архитектурой, чудесами древнего зодчества. Своеобразный туристический рай – можно бродить целыми днями, да тратить деньги на фастфуд и сувениры.

Есть и другая сторона медали. Стоит отойти всего на квартал от общедоступных центральных улиц, как столкнешься с такими трущобами, что слезы на глазах наворачиваются. Как могут дворцы и халупы сосуществовать на столь небольшом удалении?

Деревянные дома в невероятно плачевном состоянии. Кажется, они стоят только потому, что не знают, в какую сторону свалиться. Стены, кривые и покосившиеся. Полы без единой целой доски. Дырявые протекающие крыши. Окна с выбитыми стеклами.

Здесь что – живут люди?

И да, и нет. Смотря за кого считать касту доноров.

Элли вела по грязной улочке, удивительным образом ориентируясь среди однотипных серых строений. Я радовался, что мы не поехали на автомобиле: судя по состоянию дорог, выбраться отсюда «живым» смог бы разве что вездеход. Да и оставлять машину без присмотра в таком месте я бы не решился – потом недосчитаешься половины запчастей.

Смущенно оглянувшись, девушка свернула к покосившемуся крыльцу очередного дома-барака. Там нас ждали.

У сломанных ступеней стояли несколько подростков, во главе с седовласым старцем, смотревшимся среди них истинным патриархом. Глаза дедули смотрели на удивление живо, да и сам он отнюдь не производил впечатление развалюхи. Крепкий такой дед, что и молодым может дать изрядную фору.

Быстро шагнув вперед, старик заграбастал Элли в объятия. Посмотрел девушке в лицо – с тревогой и болью. Перевел такой же взгляд на меня. И только потом как-то разом расслабился.

А ведь он знал. Знал, чем может закончиться наше с Элли знакомство. Даже, может быть, рассчитывал на это. Чтобы юная девочка своими прелестями приманила меня. Заставила прийти во что бы то ни стало.

Вот же старый хитрый кобелина!

– Привет, Майк, – прохрипел дед, – Спасибо, что пришел, – он совершенно по-старчески махнул рукой, – Пойдем в дом...

Вошли внутрь. Элли моментально куда-то исчезла, как и большинство молодежи. Старик провел в небольшую угловую комнату с двумя огромными окнами.

Вид на улицу затеняла видавшая виды серая тюль. Мебель, похоже, соперничала по возрасту с самим домом. По крайней мере на первый взгляд – такая же дряхлая и ненадежная, как все вокруг. С хорошо заметным привкусом увядания, тлена.

Дед уселся за письменный стол. Я аккуратно оперся на спинку стула. Деревянное изделие натужно скрипнуло, но выдержало. Ободренный успехом, оседлал сидуху.

– Меня зовут Марк Брунель, – доверительным тоном доложил старикан, – И я, как бы сказать, негласный предводитель местной коммуны.

Пожал плечами, не прекращая внимательно разглядывать старца. Не нравился он мне. Вызывал какое-то неосознанное отторжение.

– Слыхал я об одном Брунеле, – с сомнением покачал головой, – Говорят, великий был инженер. Однофамилец? Теска? Или может...

– Да-да, все правильно. Когда-то считали меня лучшим. Уважали. До тех пор, пока не посмел сказать слово поперек.

– Ну, тогда вам, должно быть, далеко за сотню?

– Сто семьдесят пять, если быть точным, – не моргнув глазом, поправил дед.

– Интересно получается, – кривая ухмылка поселилась на губах помимо воли, – Предводитель доноров не только сам не донор. Но и – кто бы мог подумать? – долгоживущий! Попахивает абсурдом, не находите?

– Пути господни неисповедимы, – философски заметил старик, – Не торопись судить, парень, пока не видишь всей картины. К тому же, времена моей долгой жизни в прошлом. Скоро я умру, как и надлежит любому человеку. Для всего есть свое время. Для молодости. Для жизни. И даже для смерти.

Он замолчал, словно ожидая ответной реплики. Хитрый проницательный взгляд буквально ощупывал каждый сантиметр моей персоны. Не слишком приятное ощущение. Впрочем, мне не привыкать. И молчать я тоже умею. Во всяком случае, помогать Брунелю прервать молчание не собирался.

– Майк, что ты знаешь о долгоживущих? – спросил дед, наигравшись в гляделки.

Тут он, признаюсь, меня удивил. Зашел с неожиданной стороны.

– То же, что и все, – фыркнул в ответ, – Общедоступные данные.

– А слышал ли ты, что на заре своего появления долгоживущие были вне закона? – ехидно ухмыльнулся старик, – И довольно долгое время! Общество сопротивлялось... как сопротивляется всему новому.

Настала моя очередь прожигать собеседника взглядом. Дед только еще больше разулыбался.

– Нет, мальчик, я не застал те времена, родился гораздо позже. Но наслышан, наслышан... от очевидцев. Были люди в то время! Первых лонгеров чуть ли не за чудовищ считали. Едва не линчевали. А знаешь, чем все кончилось?

– Чем?

– Правлением старины Рузвельта. Он ведь в те годы был на пике своего президентства. Чего, конечно, не скажешь о здоровье – едва за жизнь цеплялся. И вот, представляешь – в один день выходит к журналистам, словно заново родившись! Молодой, свежий, энергичный, пышущий энтузиазмом! Со всем накопленным опытом и интеллектом! Ох и задал он тогда трепку Советам! – дед задумчиво посмаковал воспоминания, – И тут – как плотину прорвало. Все лидеры мировых держав один за другим использовали имплементатор. Потому что стало ясно – работает. И за ним – будущее!

– А люди?

– Что люди? – удивленно переспросил Брунель, – Едва за дело взялись политики да богатеи, как процедуру тотчас легализовали. Обосновали со всех сторон: и морально, и религиозно, и рационально. А уж законодательно так оформили – не подкопаешься! А противников заткнули со всей жестокостью, будто и не было их.

– Впервые слышу о подобном.

– Еще бы, парень! Кто же в здравом уме захочет распространять такой компромат? Тем более, что наиболее влиятельные участники тех событий до сих пор живут и здравствуют. Об этом в учебниках не напишут... Вернее, нет уж тех учебников. Честные Бунты и Великое Успокоение – будто и не было ничего.

– Хотите сказать...

– Да не хочу, а так прямо и говорю: вымарано, вычищено! Историю пишут победители, Майк. Вот они ее и переписали. Так, как самим выгодно.

Брунель расхохотался стариковским кашляющим смехом, напоминающим воронье карканье. Я в услышанном ничего смешного не увидел.

– Знаешь, что самое забавное, Майк? – отдышавшись, продолжил дед, – Они же сами себе создали ад. Причем здесь, на земле. Вечный страх смерти, патологическая боязнь несчастных случаев. Представляешь? Если жизнь не ограничена по времени? И умереть ты можешь только насильственной смертью или в катастрофе?

На минуту замолчав, старик наполнил стакан из графина и напился. Струйка воды нечаянно стекла по подбородку, словно слюна у припадочного.

– А выгорание? Не слыхал о таком? – Брунель опять пошел в наступление, – Говорят, к двумстам годам до десяти процентов долгоживущих кукухой повреждаются. В той или иной степени. Не по медицинским показаниям, нет – с этим, как раз, все в порядке. Просто от скуки. От того, что надоедает видеть одно и то же год за годом. Постоянный эмоциональный и сенсорный голод. Как результат – апатия, депрессия, моральное разложение и угасание.

– Не верю, – покачал головой.

– Ты молодой, тебе не понять, – хихикнул дед, – А между тем, к тремстам доля свихнувшихся доходит до двадцати пяти процентов. Многовато, не находишь? А что дальше? Пес его знает! Более поздней статистики, сам понимаешь, не много.

– И конечно власти скрывают, – я вложил во фразу весь имеющийся сарказм.

– Само собой, – старик и глазом не моргнул, – Они-то же не дураки!

– Ну-ну...

– Ба! Фома неверующий! – Брунель в сердцах хлопнул себя по худым ляжкам, – Да за примерами и ходить далеко не нужно. Не подскажешь, где наш великий Альберт Эйнштейн, спасением которого так гордятся пропагандисты?

– В Австрии, вероятно?

– Ага! Только вот последние полста лет его держат на жестких антидепрессантах. А на публику выпускают, только вколов дозу веселящего алкалоида. Как тебе такой «гений»?

– Трудно сказать. Я не слежу за наукой.

– Зря, Майк. Очень зря, – насупился старец, – Иначе понимал бы, что весь хваленый распиаренный «прогресс» как раз-таки с появлением долгоживущих и остановился!

– Как это?

– А вот сам подумай. Раньше ведь как было: старики уходят, молодежь привносит что-то новое. Каждое поколение делает свой вклад. А теперь? Прослойка «гениев» живет вечно, не давая дорогу никаким открытиям. Да и зачем? К чему изменения, если и так все хорошо? Знаешь, почему в густом старом лесу молодым деревцам не выжить? Не хватает солнца и воздуха. Выиграть борьбу за ресурсы нет никаких шансов.

– Преувеличение...

– Ой ли? Ну, назови мне хоть одного современного гения. Ученого с мировым именем. Да такого, чтобы только первую жизнь проживал, без омоложения. Никак?

– Я же говорю, не слежу за наукой.

– Ну а какое-нибудь изобретение? Что-нибудь принципиально новое, монументальное? Можешь вспомнить хоть какое-то проявление «прогресса»?

Вопрос заставил всерьез задуматься. Умел этот Брунель поставить в тупик. Тем более, что спорщик из меня не слишком умелый.

– Ядерная энергия? – сделал неуверенную попытку.

– Ха! Да эй уже сто лет в обед! – дед пренебрежительно махнул рукой, – Вернее, почти две сотни. И занималась то вся та же старая гвардия: Эйнштейн, Бор, Фейнман. Никого из новичков.

– Тем не менее...

– Чушь! Полнейшая! – безжалостно отрезал Брунель, – Ну придумало человечество ядерный реактор. Ну – модернизировало. Штампуем поезда с ядерной установкой, дирижабли... Что дальше? Мирный атом в каждый дом?

– Почему нет?

– Да потому что это не прогресс, Майк! Вернее – горизонтальный прогресс. Мы – человечество – топчемся на одной плоскости! Бесконечно расширяем и тиражируем то, что и так давно известно. Но нужно понимать, что это дорога в никуда. Тысчонку-другую еще побарахтаемся... И все. Мыльный пузырь лопнет. С предсказуемыми последствиями.

Глубоко вздохнув, я постарался собрать мысли в кулак. Напор и словоохотливость собеседника ошеломляли. И подавляли.

– Все это недоказуемо, – выдал свой вердикт, – Хоть и звучит весьма складно.

Брунель прижег злобным взглядом. Как это, мол, так – недоказуемо? Разве можно ему – Брунелю – не доверять на слово?

– Допустим, – мрачно проскрипел старик, – Отбросим научные изыскания, в которых ты, прямо скажем, не силен... Есть и другая сторона проблемы. Этическая. Насколько допустимо забирать жизнь одного человека ради продолжения жизни другого?

Пожал плечами. Как по мне – вопрос риторический. Человечество давно сделало выбор. И ни мое, ни чье другое мнение ничего не изменит.

– В развлекательных книжонках есть такие твари – «вампиры», – Брунель показательно скривился.

– Знаю.

– Вампиры должны убивать. Пить кровь своих жертв, чтобы жить.

– Я в курсе.

– Так вот, долгоживущие – ничем не лучше! Даже хуже. Вампиры, хотя бы боятся солнечного света и серебра. А наши – ничего! Внешне – те же люди. Только с гнильцой внутри.

На этот раз рассмеяться пришлось мне. Еще бы! Кто бы мог подумать: меня – известного ненавистника лонгеров – убеждают в их звериной натуре!

– Не нужно душещипательных сравнений, – скривил губы в ехидной гримасе, – Я и сам достаточно повидал...

– Достаточно? – Брунель мрачно насупился, – А ты хоть раз видел, что случается с донором после процедуры?

Я вздрогнул. Не то чтобы никогда об этом не задумывался. Просто сама мысль была... противной. Скользкой, склизкой, табуированной. О таком стараешься лишний раз не то что не упоминать, но даже внимание не заострять. Словно это нечто постыдное...

– Молчишь? Я тебе расскажу, – голос собеседника стал невероятно зычным, пронизывающим, – Когда имплементация завершается, и счастливый долгоживущий отправляется восвояси, искрясь энергией и эмоциями, как новогодняя елка, по другую сторону прибора остается... Жалкий эрзац человека. До крайности изнеможденное, изъеденное тленом и язвами тело. Наполовину истлевшее, наполовину сгнившее. Нелицеприятное, тошнотворное зрелище. И оно – это тело – иногда, очень редко, может еще быть живым, – постепенно Брунель опустился до зловещего шепота, – Знаешь, что делают в таком случае?

Я не знал. И гадать совершенно не хотелось.

– А ничего, – мстительно закончил старик, – Просто оставляют полежать... минут пять. Дольше никто не выдерживает. Бедолага умирает от невероятного истощения и слабости. Останки просто сгребают в урну. Как кухонные отходы. И... все. Процедура завершена.

Нежданно нагадано в горле возник ком. Пришлось сделать пару глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Богатая фантазия нарисовала слишком живую картину описанных дедком событий.

– Я слышал про твоего отца, Майк, – мягко проговорил Брунель, – Соболезную.

А вот это уже стало надоедать. Почему-то все знают мою историю. И считают себя вправе бравировать этим знанием.

– Не спорю, у тебя есть веский повод ненавидеть долгоживущих, – заметил старик почти без паузы, – Но ответь честно: если бы не эта трагедия, разве ты сам не желал бы как можно скорее войти в число бессмертных?

На это у меня ответа не было. Да и вряд ли Брунель его ждал. Он заранее все распланировал, спрогнозировал. Знал, что сказать, на какую реакцию рассчитывать. Мерзкий типок.

– То-то и оно, Майк, – дед сокрушенно покачал седой головой, – Можно кичиться сколько угодно, пока молодой да здоровый. А как придет срок, и смерть возьмет за яйца... заверещишь, как ужаленный. И будешь готов на что угодно, лишь бы пожить еще чуть-чуть. Потом еще. И еще. Постепенно угрызения совести, если и имелись, отходят на второй план. Остается только страх, тщательно скрываемый за взращенным ощущением собственной элитарности.

– Вам виднее, – ответил, не скрывая недоверия, – Как-то не довелось побывать в шкуре лонгера. И не думаю, что все без исключения люди согласятся на процедуру, зная, что по ту сторону прибора находится жертва, обреченная на смерть.

– Бесспорно, человечество не безнадежно, – легко согласился Брунель, – Даже сам Тесла... на что уж был, по слухам, омерзительным типом... но и он не стал использовать собственное изобретение! А ведь людей терпеть не мог. Ни с кем не здоровался, не дружил. Да что там – свою же дочь знать не хотел!

– У Теслы была дочь?

– Опять же – по слухам. За что купил, за то и продаю. Но к делу это не относится. Важен сам факт! Даже находясь при смерти, на смертном одре, он не променял принципы на вечную жизнь. И это, признаюсь, внушает уважение.

Мне оставалось только развести руками. Все эти истории походили на байки, что травят на кухне закадычные друзья за распитием пива. Одни домыслы да придумки, никаких фактов. Таким макаром можно что угодно притянуть в доказательство собственной правоты.

– Хочешь верь, Майк, хочешь не верь, но этическая дилемма здесь отнюдь не самая страшная, – с ехидцей доложил старик, – Есть проблема на порядок серьезнее.

– Да ну? – в тон собеседнику воскликнул я, – Что уж может быть хуже?

Но Брунелю весь мой сарказм оказался, как с гуся вода. Он его похоже даже не замечал.

– Ты ведь знаешь – сколько в мире долгоживущих?

– Ну... меньше тысячной процента.

– Не совсем так... но пусть. Примем, как начальную оценку. А сколько доноров?

Обескураженно задумался. Такой статистики что-то не припомнилось.

– В сотни раз больше, – подсказал старик, – В одном Лондоне на десяток лонгеров приходится порядка двух тысяч доноров. Здесь, в убежище – один молодняк, да и то не весь. А сколько распихано по тюрьмам да концентрационным лагерям? Без счета.

– Не знал, – вот тут действительно оказался удивленным.

– А этого старательно не афишируют. Во избежание. Только вот остается один простой вопрос, который почему-то никому не приходит в голову. Зачем столько? Зачем горстке долгоживущих тысячи доноров? Если должно хватить двух десятков? И то – пару раз в полста лет.

Я открыл рот, подумал – и закрыл обратно. Никакого ответа у меня не было. Больше того. В голове произошел сбой. Шаблон не выдержал. Потому что такие данные действительно невозможно увязать промеж собой.

– Про запас? – сделал попытку, без особого, впрочем, энтузиазма.

– Не смеши! – отфыркнулся Брунель, – Такая «запасливость» выходит за всякие рамки разумного. Наоборот – привлекает излишнее внимание, будоражит общественность. Думаешь, богатеям это нужно? Вот уж нет! Среди них, к сожалению, совсем не дураки!

– Тогда в чем суть?

– В законах природы, парень. Увы, смерть не обмануть окончательно. Даже гению Теслы. Создавая имплементатор, он не учел одно – накопительную проблему.

– Накопительную?

– Не переживай, об этом никто не знает. Из натуралов точно. Да и долгоживущие, в общей массе, не понимают. А когда осознают, то ничего уже поделать не могут. Слишком поздно. Слишком глубоко на крючке сидят. Я сам, когда узнал – чуть не спятил. Тогда и спрыгнул. Понял, что продолжать – значит превратиться в чудовище.

Вздохнув, постарался унять раздражение. Манеры Брунеля начали выводить из себя. Неужели сложно все объяснить без витиеватых выкрутасов?

– Так в чем проблема? – пришлось подначить собеседника.

– А вот в чем, – радостно подобрался дед, – Первого донора, в среднем, хватает лет на пятьдесят. Второго – на сорок пять. Третьего – лишь на тридцать шесть. Чуешь закономерность?

– Срок убывает, – подтвердил очевидное.

– И не просто убывает, – кивнул Брунель, – А в прогрессии! Точный коэффициент, понятное дело, неизвестен. По крайней мере – мне. И тем не менее. Износ организма накапливается, от этого никуда не деться. С каждым разом жизненной силы хватает на меньшее время. С каждым разом требуется все больше и больше энергии. Доноры нужны чаще, и чаще, и чаще. Осознаешь всю чудовищность картины?

Да уж, такой простой финт трудно не осознать. Если старик прав, то доноры нужны совсем не про запас, а именно здесь и сейчас. Причем – чем дальше, тем больше. В полном, так сказать, объеме. А что дальше? Десятилетия, года, месяцы. Потом потребуются каждодневные жертвы?

– Такие дела, Майк. Вот тебе и настоящие вампиры. Те самые, кому нужны жертвы каждый день. Не могу сказать достоверно, есть ли такие экземпляры сейчас. Но рано или поздно мы к этому придем. Пора избавляться от подростковых иллюзий! Нет никаких трех каст, воспеваемых профессором Харрисом! Каждый натурал – потенциально – либо долгоживущий, либо донор! И свои ряды, уж поверь, лонгеры расширять не спешат. Вот тот прогресс, о котором так любят петь наемные глашатаи. Вот эволюция. Человечество разделится на два вида. Живущую вечно элиту. И ее корм.

Тут, признаюсь, меня проняло. Слишком уж убедительными выглядели слова Брунеля, его напор и уверенность. А уж картинка, нарисованная стариком, и вовсе казалась... каким-то безумием! Апокалиптическим. Античеловечным. Никоим образом не похожим на «светлое» утопичное видение современных футурологов.

– Врешь! – обескураженно прохрипел сквозь сжатые зубы, – Не может это быть правдой! Уж кто-то бы точно прознал. Такого шила в мешке не утаишь. Журналюги давно бы уже раструбили по всем газетам!

– Так в том-то и дело, – затараторил дед с фанатичным убеждением, – Никто не знает! Даже догадок нет! Да и никого это, по сути-то, и не заботит. А кто в курсе – тот молчит, бережет тайну пуще глаза. Любой, кто откроет рот, тут же внезапно исчезает. Знаешь, сколько вполне адекватных благополучных людей внезапно совершили «самоубийство»? А сколько преуспевающих газет в одночасье разорились? Буквально – по щелчку пальцев.

– И что же? За всем стоит подпольное правительство лонгеров? – пришлось приложить усилие, чтобы выдавить наиболее подходящую моменту усмешку.

– Именно! Так когда-то исчез и я. Позволил себе высказаться. Нет, не против строя, не против власти. Просто выразил сомнения. Спросил товарищей – а правильно ли поступаем? В нужную ли сторону идем? И результат не заставил себя ждать. Марк Брунель лишился всего – титула, работы, состояния. Теперь я тут, среди тех, кто стоит по другую сторону баррикад. Пытаюсь, по мере сил, облегчить участь обреченных. Забавный финт судьбы, правда?

Правда или нет, но все же старик вызывал уважение, при всей его неоднозначности. Он не нравился мне, как человек. И в то же время... было в Брунеле что-то... Характер, убежденность, воля. Раньше такую черту называли «стержень».

– Поверь, Майк, даже то, что я тебе сейчас об этом рассказываю – уже ставит тебя... на грань закона. Знание тоже может убивать. Особенно, если оно попало не в те руки.

– Тогда к чему весь этот разговор? Мне, если честно, уже надоело выслушивать параноидальные выдумки от сторонника теории мирового заговора.

Старик нахмурился, подумал. Седая голова недовольно качнулась. Видать, задело его мое недоверие. И все же Брунель пересилил личную неприязнь.

– Потому что, Майк, есть кое-что похуже обычного имплементатора. И ты можешь...

– Да нет у меня никакого «устройства»!

Дед охнул, схватившись за грудь. На секунду я испугался, что Брунеля прямо сейчас кондрашка хватит. Но он выправился, тяжело переводя дыхание.

– Так ты знаешь?

– Понятия не имею! – рявкнул, не скрывая раздражения, – Кто и почему решил, что я хранитель неких мифических артефактов?! Никаких «устройств» я в глаза не видел!

– Точно? – дед казался здорово обескураженным, – Ты мог не понять...

– Да уж сообразил бы! Я же не совсем идиот... Хоть бы объяснили, для начала, что за вундервафлю все ищут? Портативный имплементатор что ли?

– Портативный? Нет, конечно. Их уже давно сделали. Умещаются в небольшой чемоданчик. Можешь, кстати, поинтересоваться у своей долгоживущей подружки.

И вновь – удивил. Во-первых, своей осведомленностью о чужих (моих) делах. Во-вторых, известием о наличии переносных приборов. Если это, конечно, правда.

– Так что же за хренотень тогда? – решил не оставлять вопрос без ответа.

– «Устройство»? Впрочем, ладно. Мои догадки совершенно ни к чему. Достаточно сказать, что это последнее изобретение Теслы. Настолько страшное, что он утаил его от всех. Но, что характерно, не уничтожил.

– И теперь, стало быть, история снова перевернется с ног на голову?

– Не смешно, молодой человек, – с досадой осклабился Брунель, – В свое время имплементатор едва не угробил человечество. Кто знает, каких бед может натворить устройство, говорить о котором опасался сам изобретатель?

– Пон-я-а-а-а-а-тно... То есть, мир в опасности. И путь к спасению ведом только древнему старику, доживающему век на свалке общества в компании таких же отверженных?

Он ничего не ответил, только обиженно засопел. Я поднялся – продолжать затянувшуюся беседу казалось целиком и полностью бессмысленно.

– Подожди, Майк! – оклик настиг у самой двери, – Прошу, хорошенько все обдумай! Если что-то узнаешь... сообщи!

Я не стал отвечать. Смерил деда взглядом через плечо – сейчас Брунель казался неимоверно старым, усталым и пришибленным.

Хлопнул дверью и пошел прочь, не обращая внимания на напряженные завистливые взгляды окружающих. На сердце скреблись кошки. Внутри осталось чувство, будто покидаю лечебницу для душевнобольных. И вступаю в мир, где тоже живут спятившие, только без клейма на щеке.