Текст книги "Мишень"

Автор книги: Максим Суховей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

– И правильно сделаешь. Бесполезно.

– Переломный момент, похоже, у тебя в Вундерланде наступил, когда ты… желал, – Волк, кажется, просто размышлял вслух. – И такого от тебя точно никто не ждал – распорядиться целым миром. Хорошо все-таки, что ты не рвешься в диктаторы…

– Что значит – распорядиться? – нахмурился Олег.

– Ты, кажется, хотел правды? – усмехнулся Волк. – Ну так вот тебе еще кусочек правды: ты там со своим желанием внес изменения в структуру Мира. Незначительные, чего уж там, но с непредсказуемыми последствиями. Нет, по-человечески я тебя понимаю… Все мы в какой-то степени вносим изменения – со своей верой, своими желаниями и прочим в том же роде, но…

– Она бы и сама так решила, если бы довелось, – хрипло произнес Олег. Почему-то слова Волка задели его всерьез. – И я не хочу ничего менять.

– А ты бы и не смог, – хмыкнул Волк. – Извини, конечно, что пришлось тебе об этом напомнить… но правда – оружие обоюдоострое, и бьет она очень больно. Иногда убивает.

– По крайней мере, убивает быстро, – Олег нашел в себе силы усмехнуться. – Вранье тоже убивает, только медленнее и гаже. Кажется, мы с тобой все друг другу сказали? Или у тебя будут еще напутствия и кусочки правды?

– Кусочки… – задумчиво повторил Волк. – Знаешь, этого добра у меня больше чем достаточно, но тебя ж правда по кусочкам не устраивает, верно? Да и не нужны они тебе – ты ведь, по сути, уже всю мозаику собрал, а что ускользнуло, так то, полагаю, тебе и не нужно. С напутствиями… Ну, разве удачи тебе пожелаю. Что б ты там ни задумал.

– Поосторожней с пожеланиями, – Олег чувствовал, что усмешка у него вышла кривая и злая. – А то ведь сам понимаешь… Пожелаешь ты мне удачи, смотришь – ан, мир-то изменился, – он поднялся с бревна, одернул куртку, вздохнул. – Ладно, поговорили. Все-таки странно, что я тебе верю – ты ж, по идее, уже и не человек… Но как бы то ни было, спасибо. По крайней мере разобрался, чего я хочу. А сейчас, думаю, пора мне возвращаться.

– Возвращаться?.. – Волк снова удивленно поднял брови. – Но ведь ты, кажется, выбрал идти вперед?

Олег прикрыл глаза, медленно сосчитал до десяти, потом резко тряхнул головой:

– Да. Все правильно. Что ж, по крайней мере, все кончится быстро, – а потом перешагнул через поваленное дерево и зашагал по еле заметной тропке, не тратя времени на дальнейшие прощания.

Смутно было на душе, муторно. Вот сейчас все куда больше на сон смахивает, чем в прошлый раз, думал Олег. Тогда-то все было… ну, не то чтобы понятней, но как-то более упорядочено, осмысленно, что ли… А сейчас – и разговор вышел какой-то насквозь сумбурный, действительно, как во сне, и чисто по ощущениям все куда менее реальным кажется. То есть даже не только здесь, в этом черно-белом… мнимом континууме, а вообще весь расклад шизой отдает капитально. Вариантов, собственно, три, подумал он с мрачной иронией. Панин Олег нормален, а Мир свихнулся. Мир нормален, зато у Панина Олега репу закоротило так, что мама не горюй. Либо и Мир, и Панин Олег пребывают каждый в своем неадеквате, и предстоящий Выбор есть схватка двух сумасшествий. Кто более безумен, тот и выиграл… Хотя есть и четвертый: Мир – не «стратеги», не хунта, не Торговцы-на-джипах, а именно Мир – просто живет по своей логике, которую Панину Олегу понимать не обязательно, зато сам он со своим Выбором в эту логику превосходнейшим образом вписывается. Непонятно почему, но эта мысль успокаивала.

В голове, всплыв откуда-то из глубин памяти, звучала «Птица» «АукцЫона» – ни фига себе, походный марш, усмехнулся он. Но как ни крути, продуманный и в то же время нарочито расхлябанный ритм на общее настроение, да и вообще на весь этот мир, ложился прекрасно. «Я – парад из одного человека», – припомнилась ему вычитанная где-то фраза – и Олег, не выдержав, расхохотался. В музыканты меня уже произвели, так может, теперь и в композиторы податься? И первая тема будет «Марш одинокого психа»…

Олег понимал, что этот дурацкий смех попахивает истерикой, но остановиться никак не мог. Да и весело ему при этом, в общем-то, совсем не было, скорее наоборот. Это что же, с волчьего коньяка меня так торкнуло? – думал он, сгибаясь пополам в очередном пароксизме хохота. Нет, ей же богу, вот когда дойдет до пресловутого Выбора, я перед тем, как отправляться на дело, нажрусь до поросячьего визга. И это будет далеко не самый идиотский поступок – если сравнивать с тем, что я узнал за последнее время…

Наконец он кое-как справился с собой и зашагал дальше. Голова казалась пустой и легкой – как там, в Святилище, когда пьяный (или все-таки притворившийся пьяным?) Колдун фактически слил ему Руди, «забыв» на видном месте свое письмо к нему. Только на сей раз даже тех простеньких мыслей-кубиков не было – он просто шагал по утоптанной тропинке (интересно, кто их тут протаптывает?), отмечая лишь, что странный мир вокруг становится все более условным: фотография… выцветший дагерротип… акварельный рисунок в одну краску… карандашный набросок… шарж… крок… схема… Почему-то это не удивляло и не пугало, и Олег просто шел – размеренно и никуда не спеша, чувствуя, что и сам он в этом пространстве превращается в некую условность.

Нет, надо все же отсюда выбираться, подумал он, словно проснувшись. Этого же от меня и добиваются, к этому и стремятся – свести меня к голой функции, а я, если хочу реализовать свою задумку, не должен этого допускать. Они ж все на этом и сыпались – и Яновский, и Леваллуа, и Лия, Торговцы и экземпляры, и вообще все, так или иначе сопричастные Выбору – позволяли себе превратиться в функции, зачеркивали свою личность, замещая ее клише, променивая на призрачное, мнимое эрзац-счастье. «Ты выбрал идти вперед», – сказал мне Волк. Что ж, я иду – но кто сказал, что впереди не должно быть выхода?.. И в этот момент он увидел выход.

То есть натурально. Мир вокруг окончательно превратился в грубо намалеванную черно-белую декорацию – и впереди, буквально в нескольких шагах, тропинка упиралась в малоприметную дверцу, явно в этой декорации специально для Олега прорезанную. Здесь, в напрочь условном сюрреалистическом мире, выглядела эта дверца как нечто само собой разумеющееся, словно она с момента возникновения (изготовления?) этой декорации тут и была, Олега поджидая. Хоть бы уж три их сделали, усмехнулся он сумрачно. И камень посередке: мол, направо пойдешь, налево пойдешь… Ладно, чего гадать-то, уходить отсюда надо… Задавив на корню странное, тревожное предчувствие он потянул дверцу на себя и шагнул за порог.

В глаза ударил слепящий свет, и Олег на пару секунд оглох от шума, в котором даже не сразу распознал аплодисменты – аплодисменты огромного зала, и явный аншлаг… Свет же, бьющий в лицо, исходил от мощных софитов, источающих даже на таком расстоянии запах нагретой пыли. Загремел странный бравурный туш – он расслышал только, как безбожно лупят басы из мониторов,[2]2
  Колонки, расположенные за сценой, предназначены для того, чтобы исполнитель слышал себя.


[Закрыть] а потом, в мельтешении огней, разглядел выдвинутый к авансцене высокий табурет с прислоненной к нему гитарой.

Неловко поклонившись, он прошел к табурету, сел, поставив правую ногу на откидную подставочку, пристроил на колено инструмент. Музыка стихла, и погасли почти все огни, остался только яркий луч, выхвативший из темноты Олега с его гитарой и табуретом – теперь Олег был один на один с огромной чернотой зала, с сотнями – тысячами! – внимательных глаз, с напряженной тишиной и ожиданием. Так это, значит, и есть Выбор! – сотней киловольт шарахнуло понимание. А я-то все гадал, в какой он будет форме… Что ж, как видно, этого я и хотел от Выбора – не возможности выбрать из того, что предложено, а шанса высказаться, настоять на своем варианте, развалить к чертовой матери этот самый Договор и предложить взамен… что?

Но я же не готов к этому, с отчаянием подумал он. Не готов выбирать, предлагать и уж тем более не готов наставлять и назидать, решать за кого бы то ни было… «А этого и не требуется, – неожиданно холодно и твердо вмешался внутренний голос. – Ты собирался предоставить Миру решать за себя, вбить осиновый кол в могилу Договора, Хранителей, хунты, Торговцев и прочей нечисти? Что ж, это твой шанс. А то, что ты не готов… Неужели ты всерьез думал, что твой Выбор, твоя судьба будут спрашивать у тебя, готов ты или нет? Они просто приходят, а дальше уже твои проблемы».

Олег улыбнулся углом рта, осторожно подстраивая первую струну. Шанс, говорите? Что ж, быть посему. Чем бы вас угостить для начала? Помянутый «Марш одинокого психа» вам сыграть, что ли? Нет уж, на фиг, решил он, начиная наигрывать блюз в духе Клэптона, сочиненный старым приятелем. Надо ж, мельком удивился он, я-то думал, что напрочь его забыл – ведь со школы эту вещь, считай, не слышал…

Прожектор не слепил, но светил очень, очень ярко, так что видеть тех, кто сидит в зале, Олег не мог просто физически. Не мог – и тем не менее видел, даже узнавал кого-то. Они сидели вперемешку – живые с теми, кого уже нет. Хмурился Патрик. Невозмутимо поглядывал на сцену Фармер. Беспокойно ерзал в своем кресле брат Амос. Благосклонно кивал в такт майор Эванс. Александр улыбался чуть иронически. Все они были здесь: и Кубик с Рубиком, и убитая в баре курьерша Анна, и сучий потрох Леваллуа, и Дженкинс, и бедолага Худолей, так не вовремя подвернувшийся под руку, и Ляхов, о чем-то шепчущийся с сухопарым пожилым дядькой (Крамнером?), и беловолосый гигант-«викинг», и Волк где-то в задних рядах, и тот «страж», что пустил себе пулю в лоб в аппаратной ПВ-портала. Были здесь Руди, Марк, Колдун и остальные «договорщики» во главе с Бабулей – история (во плоти?). И была Лия со своим «бродячим цирком» – сослагательное наклонение истории, маленький анклав, отныне сражающийся на своей стороне… Правда, как Олег ни вглядывался, никого из своей команды он в зале разглядеть не смог. И не было Кэт. Кэт была в Вундерланде. Кэт была – Вундерландом…

Струны больно врезались в пальцы, отвыкшие от инструмента, от жара перегретых софитов на лбу выступил пот. Не то я играю, подумал Олег. Ливером чую, нельзя, нельзя сейчас идти по готовому, сочиненному кем-то другим… Надо играть о своем – и не о том, каково себя чувствует некий Панин Олег (да кому оно интересно?!), а… а обо всей этой истории, обо всей этой путанице лжи, нагромождении интриг, хитросплетениях обманов и самообманов, о громадных туманных фигурах и женщине, скорчившейся на залитой кровью площадке винтовой лестнице, о парне с проломленным затылком, сломанной куклой лежащем пролетом ниже, возникающих ниоткуда городах-воспоминаниях, о подожженных движением пальца бронеходах… Обо всем, что тебе вообще в данный момент известно. Ты должен сейчас вложить все это в музыку, отдать – туда, в черноту зала, тем, кто на тебя смотрит и тебя слушает. Отдать так, что тебя поняли. Можешь, не можешь – это уже вопрос десятый. Играй, бывший «снайпер»! Импровизируй, чтоб тебя…

Поначалу пошло не очень – пальцы не поспевали за взятым ритмом, путались в головоломном соло, не умея донести смысловые оттенки, и не удавалось проследить развитие темы больше чем на восемь тактов вперед, да еще и отторжение, неприятие части зала – того же Леваллуа или брата Амоса – давило почти физически, отдавалось ноющей болью в висках. Но Олег только сжал зубы до хруста, сливаясь с гитарой в единое целое, сбивая до костей пальцы, проламываясь сквозь смысловые барьеры – и в какой-то момент ощутил, что его понимают.

Жадная тишина затихшего зала ловила слетающие с пальцев звуки – и подхлестывала, заставляла держаться в ритме, не давала расслабиться или сбиться, но при этом словно душу вытягивала. Все правильно, подумал Олег. Если хочешь достучаться – никуда не денешься, отдавай себя всего, до донышка, без остатка, до смертного края, до полной тишины и пустоты. А выживу ли я после этого?.. Что-то непохоже… Но, как ни странно, эта мысль его ничуть не взволновала – так, мелькнула как нечто само собой разумеющееся. Что ж, усмехнулся он про себя, наверно, чего-то такого я и ждал.

Но ждал или нет, а силы утекали, как из дырявого ведра – и в какой-то момент Олег с ужасом отчетливо понял, что до конца его попросту не хватит, что он элементарно подохнет раньше, чем успеет сказать все, что хотел. Пусть, холодно подумал он. Раз уж я здесь – буду играть, пока меня еще хватит, пока движутся пальцы, а там будь что будет. Интересно, увижу ли я Вундерланд – или так и осяду фотографией в пыльном альбоме?..

Сознание уплывало – как-то урывками, он словно на секунду-другую проваливался в никуда, в какую-то бесцветную муть, а снова всплывая в реальность, обнаруживал, что продолжает играть, и струны жгли левую руку так, словно раскалились докрасна. Он прекрасно понимал, что рано или поздно – скорее рано – вынырнуть уже не удастся, но спешить было нельзя, следовало во что бы то ни стало держать ритм, иначе все пойдет насмарку. Вот только провалы становились все чаще и тянулись все дольше. Ничего… – думал он, в очередной раз приходя в себя. Сколько успею… Дальше сами… Не идиоты… Поймете… Еще проигрыш…

Он не сразу сообразил, что в тему вплелся вдруг сочный, шершавый ритм баса, потом позади раскатилась, поддерживая, затейливая барабанная дробь – и с ней словно пришло второе дыхание, дымная хмарь перед глазами дернулась в последний раз и улетела прочь. Олег улыбнулся: даже не оборачиваясь, не глядя по сторонам, он знал, что за барабанами работает, скалясь во все тридцать два, Джордж, а на басу наяривает не кто-нибудь, а Стас собственной персоной. А потом подключилась флейта, виртуозно наложившаяся на сольную партию барабанов, и чистый, глубокий вокал без слов – Ханна и Джейн, оказывается, тоже не отстали. И в довершение всего вылетела на авансцену Айра в чем-то обтягивающем и черном, прошлась колесом, закружилась в отчаянном танце, донося до зала, вбивая четким степом смысловые оттенки, которые Олег не мог поймать на струнах. И Олег знал уже, что там, позади, из левой кулисы выглядывает на сцену заботливый импресарио Макс. Так ведь и не разъяснил я тебя, – усмехнулся Олег, отыгрывая головоломный аккорд по всем струнам. Что ж, может, оно и к лучшему.

Наконец-то Олег почувствовал, что может дышать полной грудью, что теперь может говорить с залом на равных и чувствует, куда повернет мелодия. Это вышло как-то само собой – и опять-таки ничуть не походило на то безумие у Святилища. Скорее ощущение было сродни тому, что он испытал сегодня во время боя с «ифритами» – только ярче, сильнее. Сильнее в шесть раз, усмехнулся Олег, моментально припомнив слова похожего на игуану мага: «Сил этих шесть. А седьмая – это ты, если сумеешь ей стать». Как-то уж очень одно к одному все сходилось, но никакой тревоги по этому поводу он не ощущал – теперь уже не ритм держал его, а он сам, Панин Олег, стал хозяином ритма – и даже мог с помощью своей музыки перекинуться с ребятами… не словами, нет – слова тут были не нужны. Возможно, мыслями?..

«Ну и как вы меня нашли? – быстрым проходом по грифу спросил он, пока Джейн прикрывала его голосом. – Все хором снотворным закинулись?». «Тоже мне, бином Ньютона, – пренебрежительным рокотом отозвался бас. – Тебя по виртуалам искать – никаких колес не напасешься». «Да просто все, – откликнулась барабанная дробь. – Ты вон у Джейн спроси, пока мы зал держать будем». «Не просто, а очень просто, – безмятежно сообщил перелив голоса. – Просто ты мечен пустыней и нами, а мы – мечены тобой и друг другом, так что найти тебя хоть в виртуале, хоть где нам сейчас делать нечего». Странно – на уровне музыки это объяснение не содержало ничего непонятного и казалось вполне закономерным. «Ты бы в реале так объясняла», – ворчливым аккордом ответил Олег. «Олег, там ведь отец в зале? – станцевала Ханна. – Он… Он жив?» «Не знаю», – виновато сыграл Олег. «Не знаем», – хором откликнулись барабан, бас и голос. «Работаем, не отвлекаемся, – тихо напомнила флейта. – Олегу самое сложное осталось, если собьемся – всё». И они стали работать – полностью выкладываясь, во весь рост.

Да, легким это казалось только поначалу. А потом Олег ощутил себя со своей гитарой на самом острие атаки – когда тебе нужно первым подниматься из-за бруствера или, сжимая секиру, преодолевать под ливнем стрел последнюю сотню шагов во главе ревущего клина морских бродяг. Адреналин, криво усмехнулся он. Если и дальше все пойдет в таком духе, дело кончится тем, что я на него всерьез подсяду… впрочем, для этого сначала надо отсюда ноги унести – предварительно выполнив то, что я положил себе выполнить. Но пули из вражеского окопа миновали его, смертельная сотня шагов осталась позади, и он, рыча «запилами» по всему грифу, врезался, ворвался в разрозненный строй чужой пехоты. И тут пришла обратная связь.

Он словно провалился в какофонию чужих музыкальных тем, наложившихся друг на друга без склада и лада – и чудом не сбился с ритма. Первое ощущение – почти панический ужас – продлилось недолго, но Олегу хватило. Словно все собравшиеся в этом зале претендуют на какую-то частицу Олега Панина и собираются незамедлительно разорвать его на куски – да что там, уже рвут всем скопом… Господи, подумал он, неужто я так слился с прожитым, что не могу даже поделиться им безболезненно? Пожалуй, так: ведь оно очень больно – помнить, и больно передавать кому-то память о прошлом, в особенности если тебе не хотят верить. Не хотят даже те, кто видел все собственными глазами. Вот, блин, забавно: в меня – в той или иной ипостаси: предводителя, человека, которому доверено решать, в пресловутую тряпку на палке – они верят, а в то, что мне довелось узнать и вычислить, верить не хотят… Потому как подмывает моя история их железобетонные убеждения, а такого я бы никому не пожелал, я, ребята, на себе это дело проверил.

Ничего, думал он, ничего. Многим просто нужно время – и оно у них будет, в отличие от меня – у меня-то не было этого самого времени, чтобы все переосмыслить, на меня вся эта правда валилась горными обвалами… И ничего, не сдох, хотя и хреново было донельзя. А теперь мне не философия нужна. Раз пошла обратная связь, мне нужна конкретика. Мне нужно выделить из этой массы чужих мыслей, чувств, желаний – именно тех выловить, кто сопричастен Договору. Что ж, задачка, в общем, не сложнее поиска по ключевым словам…

Задачка, конечно, оказалась куда как сложнее – но здесь, в мире, сотканном из звуков, Олег если и не был полным хозяином, то имел хотя бы возможность направлять, творить, искать по своему усмотрению. И на шестнадцатом такте он наконец-то поймал тему Договора, получил возможность вторгнуться в саму его ткань, исправляя, изменяя, задавая иную тональность. И что-то тут было не так.

С чувством, более всего напоминавшим бессильную злость, он понял, что просто отмена, разрушение существующего Договора тут же приведет к созданию нового, еще более радикального, огражденного такими Силами, что даже старые знакомцы Хранители покажутся белыми и пушистыми. Механизм запущен, технология отработана, а желающие найдутся – и на сей раз прекраснейшим образом подтасуют результаты в свою пользу, и Тропа окажется открыта для танков – или джипов. Впрочем, если победят сторонники полной сегрегации и «запечатывания» Тропы, вряд ли это будет намного лучше… Куда ни кинь, все клин, злобно подумал он, стараясь, чтобы эта мысль не прорвалась в музыке – для этого ему пришлось кивнуть Ханне, чтобы она прикрыла его.

Короткое соло флейты помогло ему собраться с мыслями – и он увидел выход. Стремный выход, страшненький – но уж лучше такой, потому что все иные предполагали выбор какого-то из заранее предусмотренных «стратегами» вариантов, играли на руку хунте или еще кому-то, означали какое-то однозначное глобальное решение… Избежать этого можно было только одним способом – замкнуть Договор на себя и переписать его, заместив тех, кто сейчас в нем состоит, своей командой. И вот этого-то решения Олег боялся до дрожи в коленках.

Конечно, думал он, пока мы все живы и держимся единым фронтом, новый Договор будет работать – и на Тропу сможет попасть только тот, кто знает, какую цену ему придется платить за это – и готовый платить, только тот, кому это действительно необходимо, только тот, кто пойдет один, не потащит за собой военную силу… Тропа – для индивидуальных решений, осознанных решений, а не подчинения приказу или следования прихоти. Сейчас, после этого сумасшедшего концерта, после этой… музыкальной инициации, я вполне в силах осуществлять контроль, следить за тем, чтобы все шло по задуманному, возможно, способен даже убедить сарацинов помочь мне, способен сбивать с толку дураков и злонамеренных так, что они даже попасть на Тропу не сумеют, особенно если придется заниматься этим контролем не в одиночку…

…Но ведь это не только прямой путь к полной шизе и пожизненная каторга для тех, кто на такое подпишется – для меня, для ребят. Это еще и кошмарное искушение властью, и пожалуй, главное, чего я боюсь – убив дракона, я сам стану драконом. Или кто-то из моей команды, что немногим легче. А ведь поначалу – и скорее всего, очень долго – система будет сбоить, жутко сбоить, и ее придется не строить даже – выращивать, как сад, воспитывать, как ребенка… И чем дольше она будет находиться в «стадии настройки» – тут дай бог, чтобы жизни-то хватило! – тем сильнее будет соблазн форсировать события, обрести силу и власть… И у всех ли ребят хватит сил от этого отказаться? У меня самого – хватит ли?

Его слух сейчас словно одновременно работал в разных измерениях, ловил разом не меньше десятка мелодий – но все они существовали независимо друг от друга, не совмещаясь и не наслаиваясь одна на другую. Это было очень тяжело, это буквально разрывало на куски мозг, но пока тема не доиграна до конца, пока он не завершит задуманное – придется терпеть… И сейчас громче всего для него зазвучала тема Власти – стройная, на жестком ритмическом каркасе, странно завораживающая, она гремела шагами Командора… Как Хранители, когда я их в первый раз услышал, вспомнил Олег – и понял вдруг, что уже никогда не купится на власть. Хорошая у меня против этого прививка, подумал он со злобой. Спасибо господам заговорщикам…

«А раз так, ребята, – сыграл он, обращаясь к своей команде, – я вам приказывать не могу. В этом деле никому, кроме добровольцев не место». «Да поехали уже, дольше рассусоливаешь», – за всех сварливо откликнулся бас. Что ж, невесело усмехнулся Олег, ужесточая ритм, значит, назад пути уже нет, и осталось выдавить из Договора прежних участников – а не все они согласятся добровольно уступить свое место. Не согласится Леваллуа. С Доном – живым ли, мертвым ли – придется повозиться изрядно, и придется как-то убедить Марка и Колдуна – а ведь для них членство в Договоре не только опасность и головная боль, но, как ни парадоксально, еще и своеобразная охранная грамота…

И конечно, это означает фактически войну с Торговцами-на-джипах, войну, может, и бескровную, но оттого не менее жестокую – и очень затяжную. На такой войне пленных не берут и перемирий не заключают, а ведь Яновский и его люди – во что бы они в конечном счете не превратились, прежде всего они все равно люди! – убеждены в своей правоте, и свято верят в свою концепцию «счастье – даром, для всех»… Что ж, подумал он, по крайней мере, я знаю, с чего начну, если все-таки выживу сейчас…

Перевалив гребень очередного бархана, Олег присел на песок, закурил, щурясь от нестерпимо яркого солнца. Никогда жару не любил, ухмыльнулся он, глубоко затянувшись. Так ведь никуда не денешься, привыкать теперь придется! И жаловаться не на кого, да и некому: сам себе эту дорогу выбрал, сам решил ее в одиночестве пройти…

О своем решении не принимать никакого командования и уйти в Крепость Олег сказал только Патрику – да и то прежде всего потому, что не предупредить его об этом было бы свинством. Начинать же новое дело со свинства Олегу не хотелось. Патрик, услыхав об этаком решении (Олегу хватило пары не самых длинных фраз), близок был то ли к инфаркту, то ли к тому, чтоб тут же, на месте, придушить Олега собственными руками – но как-то обошлось. Не свалился Патрик в корчах и душить Олега не стал. Не стал даже спорить и убеждать – видно, понял, что дело это бесполезное. Хотя выглядел он оскорбленным – черт, да он и был оскорблен отказом Олега! – но, судя по всему, признал в его решении какие-то серьезные резоны. Впрочем, оно объяснимо, с легкой иронией подумал Олег. Он же, в конце концов, присутствовал в зале на том, прости, господи, концерте в виртуале – хотя, конечно, вряд ли об этом помнит. Но, как в старом анекдоте, «осадок остался» – и здесь это весьма на руку.

В общем, вроде все сделал правильно, только на душе все равно кошки скребли. С ребятами даже прощаться не стал, улизнул по-тихому, в «танце» – чтобы избежать прощаний, попыток отговорить, переубедить, увязаться следом и всего такого прочего. Правильно ли? Правильно, ответил сам себе Олег. Хунтой пусть Патрик занимается, у него это получится лучше, а это будет моя личная война с Яновским, с Торговцами – и вот совершенно незачем кого-то еще туда вмешивать. С Патрика, конечно, взял слово, что он постарается за моими оглоедами приглядеть – и Патрик явно не в восторге был от этой перспективы, но все ж кивнул угрюмо, а говорить не стал ничего. Значит, постарается. Впрочем, далеко не факт, что углядит – шустры ребята и пустыней отмечены… Ладно, оборвал он себя, в конце концов, это говорит еще и о том, что в няньке они не нуждаются. Сами поймут, что делать надо – каждый для себя.

Что там говорить, вздохнул он, и дров я на этом пути наломал, как и ожидалось, и далеко не на все вопросы ответил – того же Макса, к примеру, так ведь и не расколол, кто он и что он… Только важно ли это? В конце концов, теперь я выбрал то, что выбрал – и остается только идти до конца. До упора, а может и дальше…

Докурив, он поднялся, затоптал окурок в песок и снова зашагал по направлению к Крепости – торопиться пока было некуда, можно было просто неспешно идти, всматриваясь, вслушиваясь в пустыню, врастая в нее. Дурак я был, когда думал, что Выбор – это конец, меланхолично отметил он. Ни фига он на самом деле не конец, а скорее начало. Начало тяжелой, нудной, почти неподъемной работы… Вообще-то на мысль его натолкнул тот самый белесый подельник Стаса – что характерно, сам о том совершенно не подозревая.

В самом деле, размышлял Олег, если Крепость – пусть и условно – считать началом некоего нового мира, надо прежде всего выдавить оттуда Торговцев. А на кого они опираются? Да на экземпляров, на тех, кто повелся на возможность получить заветное желание в руки в красивой упаковочке. А то, что оно иллюзорно – уже детали… Значит, что? Значит, ежели некий Панин Олег сумел выдрать из-под влияния Торговцев-на-джипах не кого-нибудь, а одного из их влиятельных эмиссаров, то с теми же экземплярами такой номер тоже вполне может прокатить. Только аккуратненько, по одному, и не давать им вербовать новых… Как я это сделаю, интересно? Честно сказать – хрен его знает, вашбродь… На месте решу, усмехнулся он невесело. Уж что-что, а импровизировать меня научили… Может, чего и получится.

…Они поджидали его у подножия холмика, поросшего чем-то колючим и красноватым. Собственно, Олег прямо на них и выскочил, этот холмик обогнув. Стас, завидев его, лихо засвистал в два пальца, Макс, Джейн и Айра зааплодировали, а Джордж, воздев руки к неправдоподобно синему небу, провозгласил:

– Вот грядет он, грядет изгонять менял из кабинета Гринсберга!.. Ну и что ты творишь, командир?

– Не видишь, отцу-командиру на крест не терпится, – ехидно усмехнулся Стас.

– Ага, щас, только ученичков еще до нужного количества добрать, – огрызнулся Олег. – Ну и какого хрена вас за мной понесло? Я вам что говорил, блин горелый?!

– А что ты нам говорил? – невинно осведомилась Джейн.

– А ничего не говорил, просто смылся втихушку, – мстительно уточнил Макс.

Олег вздохнул:

– Ну, не говорил, так значит, подразумевал…

– Да знаем мы, что ты подразумевал, – безапелляционно перебила Джейн. – Еще на концерте поняли – ты слышал нас, но мы-то тоже не глухие, тебя слышали…

– А раз слышали, так должны понять, что одному мне легче будет появляться в Крепости и уходить.

– Хоть ты и босс, а все равно дурак, – сообщил Стас. – Думаешь, на тебя тихо-мирно смотреть будут? Да если ты один попрешься, так и вякнуть не успеешь, как обложат тебя. И будешь проповеди свои читать в одиночной камере со звукоизоляцией.

– Проповеди? – вскинул бровь Олег. – А ты меня, часом, ни с кем не попутал? Ребята, вы поймите: я начинаю войну. Со всеми вытекающими. А вы нужны живыми и на свободе.

– А кто-то сказал, что мы так рвемся сдаться в плен? – хмыкнула Джейн. – Нет, Олег, без нас ты не управишься.

– Я еще когда говорил, что мы повязаны, – проворчал Макс.

– Так что не трынди, отец-командир, – подвел итог Стас.

– Ну а если я сейчас просто прикажу вам поворачивать оглобли? – с интересом осведомился Олег.

– Не прикажешь, – тихо, но очень твердо произнесла Ханна. – Ты ведь считаешь, что за кого-то из нас решать не вправе? Вот мы и решили – каждый за себя.

– Леший с вами, будем считать, убедили, – вздохнул Олег. – И знаете, что? Я рад.

– Вот так бы сразу, – проворчал Стас. – И наш план действий?

– На месте разработаем… Ну что, вперед, лабухи?

Джордж, чуть приотстав от Айры, наклонился к Олегу и спросил негромко:

– Слушай, командир, ну вот управимся мы с этим делом… А насчет дальше-то подумал? Что мы будем делать, когда закончим?

Олег посмотрел на него, усмехнувшись про себя: «страж», похоже, не представлял себе масштабов задачки. Тут вся жизнь уйдет, да еще и детям останется на доделку… Впрочем, может, он и прав? Может, стоит надеяться, стоит видеть свет в конце тоннеля, даже если его там нет?..

Он хлопнул Джорджа по плечу:

– А дальше, курсант, мы все будем жить долго и счастливо. Пробовал когда-нибудь?

– Шуточки у тебя, командир, – обиделся Джордж и снова обогнал Олега. А Олег негромко, почти счастливо рассмеялся и обнял за плечи Джейн. Насвистывая в лад со своим внутренним голосом «Париж» Дассена, он неторопливо шел к Крепости.

Он шел к Крепости, и ему казалось, что он чувствует на плечах холодок тонкой, но прочной кольчуги, на голове – тяжесть конического шлема, обмотанного тюрбаном, а пояс оттягивает смертоносная сталь ятагана в изукрашенных золотом ножнах.

Кода

Ландшафт здесь явно предназначался для того, чтобы радовать глаз – но как-то чересчур, нарочито… Впрочем, сейчас разглядеть окружающие красоты вряд ли удалось бы: ночь стояла на редкость темная, и наблюдать за шестерыми людьми у небольшого костерка могли разве что редкие любопытные звезды в просветах туч. И это вполне устраивало собравшихся.