Текст книги "На дальнем кордоне (СИ)"
Автор книги: Максим Макеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)
Ветер продолжал усиливаться, и слегка сменил направление. Мы вытравливали бечевку, постепенно доводя змей до высоты метров в десять. Вдруг дунул порыв ветра в сторону, противоположную нашим настройкам. Веревка просела, змей начал опускаться, Кукша убрал руки с ворота, наблюдая с досадой за тряпкой на каркасе, я тоже ослабил хват на веревке. Это нас чуть не сгубило. Следующий порыв резко дернул змея, унося его вверх. Ворот стал быстро раскручиваться. Кукша смотрел, как зачарованный, на быстро удаляющийся в сторону озера змей. Мне бечевкой сильно поранило руки, до крови.
– Кукша, беги! Беги я сказал, мать твою!!! – я схватил его за руку, силой развернул в сторону леса, и толкнул в спину. Тот замешкался, и чуть не упал. Змей стремительно летел в сторону туч, ворот угрожающе покачивался, раскручиваясь. Удержал Кукшу от падения, потянул за собой, и мы побежали. Скользкая трава, какие-то рытвины и мелкие кустики не давали бежать быстро. Куша быстро ушел вперед, а я попал ногой в лужу, поскользнулся на куске грязи, и рухнул в траву. Упал боком, на земле меня развернуло на спину. Я приподнял голову. До конструкции было метров пятнадцать. Ворот трясся, как ненормальный, и через секунды должен был разрушиться – веревка на нем походила к концу. Змей рвался вверх, как космическая ракета, все больше набирая скорость. Это конец, подумал я. Следующие доли секунд напомнили мне процесс попадания сюда. Я наблюдал все это как будто в замедленном кино.
Треск, ворот одним концом оторвался с держателя. Вся веревка была выбрана. Змей завис, вся конструкция держалась на честном слов. Казалось, еще мгновение, и весь мой план полетит к чертям. Я начал подыматься. Но тут, из глубин черной тучи протянулась тонкая, ветвистая молния. Она, казалось, на одну миллиардную секунды зависла над змеем, а потом протянула крошечный язычок к парящей конструкции, повернула к нему вся. Змей вспыхнул. Молния продолжала двигаться к змею, перешла на него, и рванула вдоль веревки. Кривая зигзагообразная, рванная и очень яркая лента уперлась в ящик с песком и…
Громыхнуло очень сильно. Шалаш, ворот, вся удерживающая конструкция вспыхнула в одно мгновение, несмотря на то, что была пропитана дождем. Звуковой волной меня больно ударило по ушам. В голове билась одна мысль: «Хоть бы получилось! Хоть бы получилось! Хоть бы получилось!». Веревка от змея упала на землю. Я медленно встал.
Как потом рассказал мне дед, зрелище было потрясающее. Он в красках расписывал мне, как прибежал Кукша, обернулся, не увидел меня, и бросился назад. Буревой удержал его. Он видел как я упал, неуклюже вскинув руки. Как со страшным грохотом молния ударилась, казалось, в то место, где я лежал. Как он уже подумал, что Перун решил наказать строптивца, решившего взять часть его силы. Как он взялся за амулет, в виде молнии, такой же, как отдал мне, когда мы братались. Крестик мой он носил, но для покровительства местных богов из дуба все равно себе сделал амулет и носил его на той же цепочке. Как вспыхнул шалаш и остатки ворота. Как на фоне пожара, под проливным дождем, и порывистым ветром, в раскатах грома и отблесках молний из травы поднялась человеческая фигура. Фигура расправила плечи, подняла руку вверх и огласила окрестности жутким, почти нечеловеческим криком, и бросилась в пожар. Как человек ногами раскидал горящие поленья, и склонился над ящиком. Как он щипцами взял что-то из ящика, и, опять жутко закричав, побежал к людям.
Тогда Буревою, по его словам, стало ясно все. Воля богов была однозначна. Мое появление в этом времени стало не просто случайностью, а проявлением величайшей, непознаваемой в своей мудрости божественной силы, направленной на помощь его роду. И доказательством этого стал кусок еще красного, раскаленного стекла, который я щипцами принес к лесу, где прятались местные, и бросил к его ногам. Все. Я сделал это. У меня получилось. Мы стояли мокрые, в лесу, я напротив Буревоя, с щипцами в руках, в лаптях, грязный как свинья. Дед во все глаза смотрел на похожий на коралл еще светящийся стеклянный камень.
– Люди! – закричал он, – Вы все видели сами! Перун явил свою волю! На нашей стороне он! И сила его теперь тоже!
Дед поднял с земли горячий кусок, обжегся, уронил. Сорвал с себя рубаху, разрывая ее без жалости, схватился опять. Потянуло запахом жженых тряпок.
– Сергей, родич наш названный! Приручил! Поймал силу Перунову! Его он выбрал для донесения силы своей людям! Нашему роду на славу, а врагам на погибель! Смотрите же и запомните, и потомкам своим передайте! Наш род, Игнатьевы – я удивленно вытянул лицо, – по названию родича нашего, Сергея, во всем свете первый подобен детям божьим стал! И Сергея нашего выбрали боги своим гласом на земле нашей! Слава!
Местные, после такой накачки, заорали как ненормальные. Все бросились обниматься, обнимать меня, кричать что-то непотребное. Даже самые мелкие и Веселина прибежали, они втихаря наблюдали за нашим экспериментом, сбежав из деревни. Стояли за кустами, чтобы их не отправили обратно. Это был не праздник. Это больше всего напоминало победу после кровавой, страшной битвы. Крики вокруг, звериные, наполненные яростью, радостью и силой, сопровождаемые раскатами грома. Перекошенные лица деда, Кукши, детей, женщин, освещаемые вспышками молний. Мистическая, наполненная непередаваемой силой картина. Я проникся. Все происходящее проникало в меня, возвышало, наполняло яростью. Я как будто стал расти на глазах, возвышаясь над деревьями, озером, упирался ногами в земля, а плечами подпирал небосвод. Я поднял руки со щипцами, тоже заорал нечто невообразимое. Народ чуть притих, и посмотрел на меня.
– Люди! Народ! Товарищи! Братья! Род мой! Все вы видели, как Перун силой своей с нами поделился! Не только со мной, я всего лишь волю его принял, как она есть! Да истолковал правильно! Все Вы, – я выделил голосом, – Вы сделали это! Кто-то ткань ткал, веревки делал.
Девушки приосанились, гордо подняли голову.
– Кто-то змея делал, да дерево мастерил, чтобы змея воздушного на земле держать!
Кукша и дед тоже расправили плечи.
– Песок готовили, помогали во всем!
Дети вытянули спины, встали, широко расставив ноги. Гордость и сила чувствовалась даже в них.
– Все мы, родом нашим, Перунову силу поняли, и себе часть ее взяли! Я вам только слова сказал, волю его! А вы ее в доказательство земное превратили! И теперь повязаны мы с вами не только узами кровными и родными, но и силой божественной! Перуновой!
Народ опять закричал.
– И воля его говорит во мне, что сложные времена требуют сложных решений! – я решил толкнуть программную речь, пока момент подходящий, хотя было сложно, адреналин кипел в крови, – И традиции наши, веками проверенные и предками нам переданные, мы должны не только чтить, но и менять! Менять, чтобы жить так, чтобы потомки наши уже нас запомнили, и детям своим передали, а те внукам, а те – правнукам! Много сделать нам предстоит, непривычных вещей и странных! Но все это для того, чтобы род наш в веках выжил, и слово, свое и Перуново, через века эти пронес! Ибо нет силы большей, чем род и племя, живущее едино, и силу свою на благо каждого направляющее! И нет тут запретов в работе нашей, если вся она направлена на это! Благо для каждого – вот теперь новая традиция наша! Предки наши, и боги наши, тут свое слово сказали! Что каждому на благо – то всему роду на благо!! Что предки нам оставили – то предкам пусть слава будет, наша славу мы сами делать будем! Их чтить и уважать! Но и самим своим умом жить!! Жить так, чтобы высоко голову держать!!! Чтобы любой, я подчеркиваю, любой, малец неразумный, женщина слабая, муж добрый, дед старый да старуха дряхлая, кто в нашем роде или племени будет, гордо мог смотреть на мир и говорить «То мой мир, и мои боги, и воля их – моя воля»!!! Это наш мир! И наши боги! И нашей волей изменить его!!! Ибо воля наша – это и есть воля божья!!!!
Народ проникся. Натурально проникся, без притворства. Встали толпой, но гордой, а не бесправной и запуганной. По-хозяйски оглядели себя, мир вокруг, лес, поляну с догорающими остатками шалаша, небо, землю. В глазах читалась гордость, сила, и желание непременно сделать так, чтобы сказанное мной в жизнь воплотить. Обнялись в итоге все, да так и стояли посреди леса под дождем. В воде, пламени и на ветру новое общество рождалось, а я роды те принял. И станет каким то общество – мне неизвестно, может лучше, может хуже, чем покинутое мной. Но здесь и сейчас стояли мы посреди природы нетронутой не как приживалки лесные да озерные, игрушки в руках богов да сил мистических, неизведанных, а как хозяева своей судьбы.
Дождь стал прекращаться. Тучи стали светлее, между ними появились просветы. В один из них выглянуло солнце, осветило поляну, лес, и нас. Мы разомкнули наши объятия, посмотрели друг на друга. Лица. Как лица-то просветлели! Глаза блестят, плечи расправлены, куда грусть, печаль да безысходность делась. Радостные люди, сильные и стремящиеся окружали меня.
– А ведь праздник сегодня. Перуна рождение, – дед расправил рубаху, в которую был замотан кусок камня, образовавшийся после удара молнии, – значит, и правда нам Перун знак сильный дал.
– Ага, а у меня сегодня День Рождения, – сказал я, – как раз в самую короткую ночь на свет появился, через два часа после полуночи.
Все заворожено посмотрели на меня. Обеслав даже пальцем ткнул, проверял, материальный я или сейчас появится копье мое, или меч там, что у Перуна на вооружении, гряну громом, да и улечу на небо.
– Сергей, знать Перун тебя еще в твоем мире отметил, силой своей поделился. Родич ты ему, наверно, благоволит он тебе. И к нам послал, видел как плохо тут роду нашему приходится. А ты силу эту в нас влил, породнившись. Выходит, все мы ему теперь родня, – дед почесал бороду, – те самые внуки, о которых ты говорил. Вон оно как получается…
– Ну, влил, или не влил, я не знаю. Но День Рождения у нас принято отмечать! У вас как?
Ответом мне было громкое одобрение. Все пошли в деревню, отмечать мой День Рождения, заодно и праздник Перуна и день передачи силы его в род. Род Игнатьевых. Спросил деда, почему мою фамилию взял.
– Дык, это. У нас то прозвище родовое разное у всех было. Хоть и род один, да родовые имена разные. То Криворечниками были, Первушу Кузнечным звали, меня, – дед усмехнулся, – Криворуким звали после ранения, потом правда Длинным. Так что твое родовое имя, фамилия как ты зовешь, ничем не хуже. А после того, как ты силу Перунову приручил, твое имя родовое взять – честь для нас. Что оно означает-то?
– В мое время говорили, что в честь предка Игната фамилия моя, а Игнат – это римское, ну греческое слово, означает «неведомый, неродившийся, огненный» – я происхождением фамилии интересовался в свое время, – а имя вроде тоже греческое, только не знает никто точно, что же оно означает. Говорили, или «знатный, высокий» или «слуга божий», в веках значение затерялось.
– Ишь ты, и впрямь с Перуном родственник. И неродившийся, неведомый… – дед почесал бороду, – все как есть правда. Здесь ты не родился, откуда пришел – неведомо, а Перунову силу взял – огненный, как есть огненный. И родился с ним в один день… И имя соответствующее – знатный божий слуга.
Я даже опешил от такого. И действительно, интересное совпадение получилось. Или не совпадение. Может, и впрямь сила какая-то неведомая есть, что судьбу мою вела к этому месту? В воздухе отчетливо запахло мистикой. Столько совпадений на одного меня – тут и в леших с водяными поверишь. И фамилия, и имя, и дата рождения, и Перунова сила эта, электричество которая. Я от такого чуть не перекрестился, вовремя опомнился, только что чертыхнулся про себя. Вот и верь тут в случайности.
– Ты теперь из моей воли вышел, – дед между тем продолжал речь, – не мне Перунова родственника или слугу доброго под себя гнуть. Сам решай, как жить дальше, а мы за тобой теперь.
В голосе у деда стала заметна почтительность, чего раньше не было. То ли действительно в Перуново происхождение мое поверил, то ли ответственность с себя снять хотел, или разделить с кем.
На празднике в деревне я склонился ко второму варианту. Дед речь толкнул перед общественностью, на момент смены власти, и того, как под Перуновым гласом теперь ходить будем. Из нее по мелким оговоркам, интонациям, понял я, что вымотался дед, устал один на себе тащить все. А Перуново происхождение мое – это повод только разделить ярмо ответственности. Праздник, кстати, получился веселый, хоть и без алкоголя. Костер большой развели, песни пели, даже я что-то спел, из более-менее адекватного этому времени. Ну там «Ой, мороз, мороз», про березку, что в поле поломали, про дубинушку, которой ухнем. Слова, правда, знал плохо, половину сам додумал. Местным особенно понравилось про Стеньку Разина, правда, разнонаправлено. Мужикам за удаль молодецкую, а бабы рыдали по княжне, которая плавать не умела. Еще про зайцев, которые траву косят, но та всех развеселила. Хорошо посидели.
Под конец сидели под местный рэп. Дед речитативом, нараспев выдавал местные былины. Про «Ой ты гой еси добры молодцы», и тому подобное. Длинно так выдавал, как только запомнил. Я же сидел и прикидывал, как теперь себя тут вести, как работу нашу построить, чтобы всем лучше было, да как с ответственностью, возложенной на меня справиться. И при этом «крестного» своего, Перуна, не посрамить. Я на полном серьезе начал подозревать, что мое попадание сюда – его промысел. Слишком много совпадений, так не бывает. А раз есть хотя бы малая вероятность, что его волю я тут исполняю, то лучше соответствовать. От греха подальше. А то не ровен час он меня молнией своей стукнет. Значит, буду под себя род брать, да на путь истинный, прогресса и индустриализации, направлять. Так сказать, железной рукой, если смогу конечно. Они же мне тут и впрямь все как родные. А дед мне за канцлера будет, серый кардинал так сказать и визирь в одном лице. Вот прям завтра и начну. Что у нас там завтра?
Отметки на моем «палочном» календаре показывали, что завтра будет 22 июня.
16. Деревня на Ладожском озере. Расчетный время – июнь-июль месяц 860 года (22.06–30.07.2016)
«Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется» – строчки из школьного стихотворения приходили мне на ум все чаще и чаще. Причем, пока только в положительном ручье. После праздника Перуна, который я решил считать днем образования нашей новой общности, по деревне пошли сначала незаметные, но потом все более явные изменения. И началось все, как ни странно, с нижнего белья. Еще до праздника ко мне пришла Зоряна, и поинтересовалась, чего это я деду там рассказывал про женскую одежду. Я как смог объяснил ей, про гигиену, про хм… верх для женщин, даже нарисовать пытался. Что-то донес, да и забыл про это.
Через некоторое время начал замечать странности во внешнем виде женского населения поселка. Все, включая пятилетнюю Смеяну и семилетнюю Новожею обросли грудью. У Агны, невысокой и достаточно широкой барышни, так вообще выдающихся размеров. И все они гордо носили грудь по поселку, расправив плечи, и поглядывая свысока на нас, мужиков. Зрелище было классное, по-моему, даже Буревой стал задумываться о новой жене. Прижился бюсгалтер в нашей деревне. Внешний вид жительниц стал гордый у взрослых, и смешной – у мелких. Они травы напихали себе, подражая мамам.
Привело это к первому ресурсному кризису. У нас таки кончилась ткань вообще, все ушло на новоделки. Это активизировало процессы исследований в часть текстиля. Шли последовательно, от задачи к задаче. Первая была с вываркой сосновых иголок. Нужна была металлическая посуда. Пошли на плато, опоры ЛЭП трогать не стали, начали разбирать остановку, она была обшита металлическими листами. Сняли одну боковину, принесли домой. А что с ней делать, я не знаю. Как из листа получить посуду? Надо варить? А чем? Электродов и розетки я не наблюдал в окрестностях. Буревой сказал, что Первуша сильно разогревал металл, потом добавлял песок специальный, потом долго бил молотком, непрерывно разогревая. Про дно, чтобы как у ведра сделать, Буревой не знал. И начались мои мучения. По итогу кастрюля получилась кубическая, дно сделал из цельного куска, загнул у него края. На самодельные клепки, сделанные из остатков железа, посадил квадратные листы железа – это стенки. Долго пытался еще и приварить по Первушиной технологии листы между собой. Получалось не очень – то ли песок неправильный, то ли недостаточно разогрел. Пробовали греть сильнее – сломали, а точнее порвали меха. Меха сделали новые – наступил новый кризис, у нас кончилась кожа. Но хоть кастрюлю сделали. С крышкой. Из всех экспериментов со сваркой только ручку к той крышке и удалось приварить по-человечески. Зато теперь она плотно прилегала, и позволяла, в теории, увеличить давление при варке, а значит и температуру.
Пришли с кастрюлей к Зоряне – некуда ставить. Кастрюляка у нас знатная, сантиметров сорок грань по всем измерениям. А дырка для горшка, в котором раньше варили, маленькая, сверху печки. И в саму печку не сунешь, устье слишком узкое. Пришлось под это дело мостить навес, под ним собирать отдельную печку под кастрюлю. Делали из камней, промазывали глиной. Еще раз сбегали за уголком от опоры ЛЭП – сделали колосник из них. Дрова теперь горели на них, угли и зола падали в специальное место внизу. Трубу выводили тоже каменную, потом плюнули – подняли на метра на полтора «досками». В кавычках потому, что делали не доски скорее, а ополовинили стволы топором, и соединяли нагелями. Тоже внутри глиной обмазали, чтобы не сгорела. Труба высокая вышла, метра два. Крутая. Мы ее потом только на испытаниях раз пять поменяли – то падала, то гнулась, то вздувалась.
В кастрюлю из истонченной проволоки сделал сетку. Дед узрел мой станок для вытяжки проволоки, радостно поматерился, начал потирать руки. Оказалось, тут проволоку тянули через специальную металлическую пластину с кучей разных дырок. Они ее волоком называли, тянули сначала через самую большую, потом через поменьше, ну и так далее, пока не получали нужной толщины. Адская работенка. У меня лучше и быстрее. Дед планировал увеличить выход проволоки, когда мы на выделку железа свою перейдем, он на это искренне надеялся. Я же даже боялся идти к болоту, где Первуша выделывал крицы. Чтобы в депрессию не впадать. Местная металлургия, по рассказам, представлялась мне чем-то страшным, трудным, и непонятным.
Когда пришли наши барышни из леса, за ягодами ходили, мы им продемонстрировали устройство для варки иголок. Моему современнику оно бы больше всего напомнило бы фритюрницу. В сетку закладываешь иголки, сетку в кастрюлю, накрыть крышкой, придавить ее камнем, и знай себе дрова суй в печку. Потом за специальную ручку достаешь сетку, и вынимаешь варенные иголки на просушку. Опробовали. Кастрюлю долго доделывал, постоянно что-то протекало. Хорошо хоть она достаточно плотно стояла в каменном пазу печи, не заливала огонь.
Наварили иголок, посушили их, и дальше процесс встал. Их надо было мять, мяли кривой палкой. Долго и в ручную. Сделал им валики специальные, последнюю кожу на них перевел и пустил подошву от кроссовок на резиновую оплетку. Из валика выходили достаточно ровные давленные полоски иголок. Только аккуратно подавать надо было, да от смолы чистить периодически. Но это не страшно – после мучений с кастрюлей работа с деревом, даже такая мелкая и тонкая, приносила удовольствие. Валики получились сантиметров десять в ширину. Наделали барышням сырья килограмм двадцать. Они застонали – им из этого иголки выбирать еще месяц, глаза портить, да ногти сбивать на руках. Долго исследовал получившиеся «Игольные пластинки», пытался понять, что держит волокна. Пришел к выводу, что это смола. А смола это что? Правильно, канифоль, любой, кто паяльник в руках держал, знает. А чем канифоль растворить можно? Точно! Спиртом! Я с тоской посмотрел на оставшуюся как НЗ бутылку водки. Не-е-е-е, так дело не пойдет.
С дедом решали сложную, комплексную задачу. Как сделать самогонный аппарат. Принцип я ему объяснил, надо ставить брагу. Дед сказал, что не вопрос, литров пять к октябрю он сделает. Я затосковал, хотелось побыстрее. Помешал угли в костре. Думал, где взять спирт. Мне бы даже из табуретки подошел. О! Вспомнил! Как там наш Ваня-химик говорил, когда мы пытались углей и розжига купить для шашлыков? «Ни рубля капиталистам! Они бревно за червонец берут, в печку суют, пиролиз, мать его так, конденсат собирают, потом спирт древесный, нам за стольник продают как жидкость для розжига, а уголь древесный – еще за две сотни! Сами руками наломаем, лес рядом!». Надо попробовать.
Что для этого надо? Правильно, много разной герметичной металлической тары, змеевик, посуда. Я опять застонал. Надо было делать еще несколько кастрюль, по типу тех, что я уже сделал. Тут дед еще с подошвой для берцев, мол долго, делается, придавливать сильно приходится, камни таскать. Решил первый раз в этом мире поступить как руководитель. Назначил деду на утро инструктаж по механике.
Все утро объяснял ему, как сделать валки для сдавливания той фанеры, которая шла у нас на подошвы. Уткнулись в нехватку сырья (опять!), надо как-то снимать шпон. При кинул схему, необходимые материалы, оставил деда делать основы для обоих станков, с деревом он привычный работать. Сам взял Кукшу, и пошел к «плато». Опять таскали листовой металл, половину остановки разчехвостили. Да еще и кабеля силового три метра взяли. Еле донесли, не говоря уже про то, как мы это отдирали, особенно кабель. Кабель был медный, в полиэтиленовой изоляции. И весил где-то под пятнадцать килограмм на метр.
Начались мучения с созданием трубки. На три метра кабеля у меня получилось сто пятьдесят метров проволоки диаметром полтора-два миллиметра. Пробовал накручивать на железный стержень проволоку, греть, обстукивать – трубки получались хрупкие, и пропускали воздух, не гнулись. Пробовал закапывать шов расплавленной медью – чуть не сжег кузницу, и сам чуть не сгорел. Пробовал другие варианты. Итогом стала трубка, диаметром под сантиметр, с толщиной стенок в два миллиметра. Ее делал из пучка проволок, которые сплел в пучок, нагревал до белого каления, и простукивал молотком. Из полученного стержня высверливал отверстия. Сверло делал из стальных полосок, которые отбивал долотом от уголка, из которого была сделана опора ЛЭП. Трубки получались по полметра длинной, больше не позволял тот набор сверл, которые я сделала, их было пять штук разной длинны, проходил последовательно. Очень много времени ушло на центровку – тренировался на деревянных палках похожего диаметра. Получилось двенадцать трубок. Создание баков-кастрюль пошло легче – руку набил.
Параллельно дед под моим руководством сделал станок для выделки шпона и валки для прокатки заготовок под подошвы. Шпон снимали закрепленным в бревне метровым ножом, сделанным из того же стального уголка. Бревно-заготовку подкладывали в специальный паз, приделывали ручки, и начинали проворачивать за ручки. Получали шпон до пяти миллиметров толщиной. Его дед резал, сортировал, сушил, складывал так, чтобы волокна дерева смотрели в разные стороны, смазывал клеем, и прокатывал в валках, постепенно сжимая их. Получалась достойная фанера. Но тут нас настиг еще один кризис – клеевой. Рыбы, вылавливаемой нами, не хватало на выработку клея. Пришлось деду наделать шпона, оставить его сушиться, и начать плести верши, благо проволоки после моих экспериментов с трубой осталось много Наделал вершей, оказалось, их некуда ставить. Пришлось выбирать место вне заводи, и ставить там. А это для деда еще полчаса в пути через день на проверку, обновление и ремонт вершей.
Одно цеплялось за другое, постоянно всплывали вещи, которых я или не знал, или не учел. Отсутствие привычных материалов, инструментов, даже знаний в химии и металлообработке – все это заставляло двигаться опытным путем, «медитировать» вечерами, извлекая из памяти крохи необходимых мне знаний. Медленно, со скрипом, но дело все таки шло. Мы собрали два очага, для получения древесного спирта и его дистилляции, установили «котлы», набросали щепок в первый, и произвели первый пробный процесс пиролиза. Продукт, представлявший собой жуткую смесь каких-то смол, эфиров, пахнущей чем-то невообразимым субстанции, собирали в отобранную у баб стеклянную бутылку – я хотел видеть что получается. Набрали в итоге пол литра, перегнали на слабом подогреве в другую бутылку. Продукта перегонки получилось на донышке, грамм двадцать-тридцать, эта жидкость воняла спиртом с примесями. И это с почти килограмма дерева. В бутылке с исходным сырьем осталась черная вода. Выход продукта был категорически мал. Мой приготовленный бак я буду заполнять пару лет. Учитывая, что продукт – я посчитал его древесным спиртом – еще и испаряется, а еще вреден до невозможности. Решили довести эксперимент до конца, сливая черную воду – то ли деготь, то ли креозот, запах похож на запах рельс – в тот самый бак для конечного продукта. Возились долго. Один раз неудачно открыли бутылку, в которой собирали продукт пиролиза – что-то вспыхнуло, газы какие-то. Пришлось делать отвод газа из бутылки с последующим их сжиганием. Так и сидели с дедом, наблюдали за сгорающим газом, подкидывали в печку дров, смотрели за капающей жидкостью. Потом пришла Леда, и спросила зачем просто так жжем синем пламенем посреди навеса? А действительно, зачем? Приделали трубку к газовыпускному отверстию, вторым концом направили в топку. Теперь стало еще скучнее – даже дрова подкидывать почти не надо.
– А что, Сергей, так и камни варить можно? – дед сидел в легком трансе, наблюдая за капающей субстанцией. Кап-кап-кап-кап….
– Да можно, только температура большая нужна, ну, тепла много, давление тоже, чтобы воздух не заходил, стенки потолще, чтобы не разорвало, – я сам застыл, смотря на выход продукта. Кап-кап-кап-кап…
– А вот это черное, то что тут собираем, может тоже перегоним? Печка есть…
– А давай, все равно нам пока делать нечего, – я встал, пошел за дровами. Вот, кстати, наметился и еще один кризис – энергетический. Дров на мои эксперименты уходило много, и это еще топить не приходилось!
Разожгли под еще одним баком огонь, начали перегон черной воды, собирать получающуюся жидкость в третий бак – я их четыре сделал. Получилась вода. С какими-то примесями, но вода. Полезли посмотреть, что осталось от перегонки – вроде деготь. Точно, дед подтвердил. Сказал, что у них в ямах с мхом такой делают, только его сильно меньше получается, и он грязный. А тут – чистый, маслянистый. Я потыкал в него палкой, кажется я нашел смазку для своих станков! Дед побежал за плетенными промазанными глиной горшками – собирать продукт. Вот блин, казалось бы – полено и полено, а сколько полезного!
Переделали наши печки – теперь из дров конденсат стекал сначала в большой бак, мы его аккуратно промазали глиной и смолой, для герметичности, там при помощи биметаллического термометра поддерживали температуру ниже температуры кипения воды, выпаривали спирт. На трубке сделали после холодильника отвод для газа – его в печку для дров. В качестве холодильника использовали корыто с водой, которую меняли по мере ее нагревания. Второй и третий бак соединили тоже трубкой, чтобы перекачивать жидкость, даже кран специальный соорудили. Ну, не кран – задвижку, из меди сделал, без резьбы, он просто вынимался и вставлялся, опорой ему был еще один кусок трубки, такая Т-образная конструкция. В третий бак дегтярную воду переливали, когда меняли дрова, открывая кран. Сам спирт собирали также в бутылку – я боялся отравиться. Процесс пошел веселее – дрова нагревали в первом баке, дистиллят шел во второй бак, оттуда выпаривали спирт, переливали в третий, там убирали воду, и собирали деготь. Я готовил щепки и чурочки для пиролиза, дед поддерживал огонь по меткам на термометрах, собирал деготь. Набрали две бутылки спирта, кучу дегтя и просто вагон древесного угля. Его складывали просто в кучу в углу. Дед уголь тоже нахваливал, говорил, что очень чистый получался, и однородный.
Четвертый бак предназначался для непосредственного растворения смолы из иголок. Его тоже максимально герметизировали, сделали под него очаг. Но первые эксперименты проводил все равно с большой опаской, в консервной банке. Сделал маску, чтобы не надышаться парами, делал все подальше от глаз. В банку насовал пластинок из сосновых иголок, налил древесного спирта, закрыл банку, замазал щели, и подогрел. Вынул – посмотрел результат. Подогрел еще. Так до потери пульса. Я подбирал минимальную концентрацию спирта и температуру. Оптимальное соотношение нашел – получалось, при нагреве в половину от температуры выпаривания спирта и его соотношении один к трем с водой за двадцать минут нагрева смола растворяется в спирте. Значит, надо где-то литров десять спирта, и сетку – чтобы вынимать получившиеся нити. Перемешать тоже было бы неплохо, но только с закрытой крышкой, чтобы не отравились. Вопрос где хранить десять литров спирта, тоже открыт.
Совещались с дедом по решению проблем. Рассказал ему как страшны отравления метилом, составляющей древесного спирта, даже испарениями, как нельзя допускать детей, да и баб тоже, до самого процесса, про хранение герметичное, а то испарится все. Дед взял хранение на себя – обещал наделать глиняных горшков, будем покрывать их смолой, чтобы воздух не пропускали и спирт не испарялся. Место для хранения тоже дед выбрал, построим там небольшой проветриваемый сарайчик.
Я взялся за модернизацию бака для удаления смолы. Он обрел перемешиватель, в виде деревянного насоса, который подавал воздух снизу вверх. Надышаться сильно никто парами смеси вроде не должен был, клапана из остатков моей подошвы неплохо держали воздух, подумав еще чуть-чуть, изменил форму и предназначение насоса – теперь он вбирал в себя спирто-водную смесь, и с силой подавал снизу бака, то есть стал водяным, а не воздушным. Насос сделал по типу велосипедного, сбоку оставил отверстие для выхода паров спирта – там будет небольшая горелка, сжигать отраву. В сам бак вставил спираль с краном. Теперь испаряющийся спирт можно было конденсировать в емкость, он вроде всегда испаряется, выдыхается. В качестве емкости пока использовали бутылки, как бы не ругались наши девушки. Потравить все население поселка я очень не хотел. Еще сделал сушилку, пряма вдоль всего ряда печек. Вставил в печки по уголку металлическому, так чтобы они нагревались и нагревали воздух. Нагретый воздух гнал по деревянным трубам, собранным из половинок стволов и бревен, с досками не стал возиться. Да сделал мелкую сетку из истонченной проволоки. Теперь варенные иголки сушились заметно быстрее. Колдовал формой трубы, чтобы они не ломались при сушке, пару раз я пересушил их в труху. И вытяжку сделал небольшою, в крыше навеса, вроде трубы, расширяющейся к месту сушки.
