Текст книги "На дальнем кордоне (СИ)"
Автор книги: Максим Макеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)
15. Деревня на Ладожском озере. Расчетный время – июнь месяц 860 года (01.06–21.06)
После посевной вздохнули спокойно. Жизнь стала размеренной, и относительно беззаботной. Ну то есть все работали от зари и до зари, но аврала не было. Также собирали лесные дары, ловили рыбу, Кукша охотился, дед руководил, мелкие стояли в дозоре.
Дозор наш бегал периодически ко мне, о безопасности мы не забывали. По озеру периодически шли лодки, но достаточно далеко от берега. Не страшно. Но учения возобновили. Самими забавными поначалу были учения на эвакуацию. Первый раз тренировались после завтрака еще в мае. Прибежали мальцы, увидели лодку. Мы с Буревоем оценили степень угрозы как низкую, дождались пока она лодка скроется в дали, и объявили тревогу, подняли флаг. Сами сели наблюдать за поведением местных. Кукша с Веселиной сразу побежали в кусты, на огневую позицию. Грамотно выбрали, но все равно видно, белеют их головы и шмотки на фоне леса. Бабы заметались, дети, воспринимавшие наши старания скорее как игру, добавляли суматохи. Дед подлил масла в огонь криком «Берем самое ценное!». В итоге поселок через два часа закончил сборы, и сгрудился на входе в лес. То, что это учения, мы им не сказали. Картина была та еще.
Самым ценным оказалось все, что не было приколочено. Отряд из трех баб и восьми детей стоял в граблями и лопатами наперевес, на манер теток из «Свадьбы в Малиновке». Вокруг них и на них было все самое ценное. Какие-то корзинки, ведра (металлическое, как самое дорогое, несла Зоряна), кадушку приволокли, тряпки. Мы повели отряд на место схрона. Не дошли. По дороге бабы стали выбрасывать все, что тяжело было нести. Процентов девяносто от набранного. Остановились на промежуточной базе. К нам подошли Кукша и Веселина. Они шли по следу из утвари, оставленному по всей дороге. После нас осталась широкая, понятная всем в этом времени дорога из ведер, грабель, тряпок, ложек (!). Стрелки наши часть подобрали, часть оставили. На промежуточной базе объявили, что это учения. Дед прочитал лекцию на тему вреда жадности. В ответ посыпались упреки в том, что ценное тут все, у что конкретно тащить, а главное, как, никто не сказал. Дед от бабьего гнева отгавкался, сказал что все будет. Мол, так и было задумано. Хитрован старый.
Итогом стало создание «тревожных чемоданчиков». Чемоданчики делали с дедом в виде корзин, которые должны одеваться на спину, на манер моего рюкзака. В них предполагалось складывать то, что мы посчитали ценным, а также инструмент. Дед вдалбливал в головы невесток принцип «не используешь – положи в корзину». Типа, поработал ножом, положи его в корзину, вот место для него. И так со всем стеклом, пластиковой тарой, редко используемыми ресурсами – кожей, лекарственными травами, жестяными банками консервными и так далее. Часть матери примотали вместо подкладки к спине. Надо – сделай новую, положи, забери старую. У рюкзака было три ремешка, два на плечи, один поясной, чтобы спину не отбить. Крышку сделали, кармашки, для мелочевки. Такой вот памятник народному творчеству получился – плетенный рюкзак. На каждого жителя предполагалось по одному, даже на детей.
В дальнейшем учения проходили не так весело, как в первый раз, но на порядок эффективней. По моим часам, если все были в деревне, то собирались мы за сорок минут. Причем дольше всех я – палатку складывал. Потом плюнул на это дело, оборудовал себе спальное место прям в своем сарае, палатку спрятал в рюкзак из будущего. Это мой тревожный чемоданчик.
На третий раз эвакуация прошла как по маслу. Короткая колонна стояла у входа в лес, с вещами, детьми, рюкзаками, с инструментом наперевес. Прям приятно посмотреть. Чтобы не натаптывать тропу, отправляли народ несколькими маршрутами. За три часа все, включая стрелков оказывались в ухоронке. Они, стрелки наши, здорово научились искать и занимать позиции, мы наблюдали за их парными учениями. Но всплыли другие проблемы. Маскировка и обувь. Кукша с Веселиной гарцевали босые, что их задерживало в пути. Одежда местная была сплошь бело-серая, выделялась на фоне леса. А если они прятались так, что их не было видно – то не могли стрелять, особенно Кукша. Плюс Веселина в юбке бегала, тоже не фонтан. Занялся вопросом униформы.
Объяснял Зоряне, как самой опытной швее, идею с камуфляжем, военной формой, привычной мне. Не поняла. Надо рисовать. Нарисовал как смог, понятней, но драгоценный лист бумаги перевел. Шили тут руками, поэтому форма для Веселины, ей нужнее, получилась только к середине июня. Я же со своей стороны сделал ей пряжки для ремней, дед – сбрую, по типу тех, которые в ВОВ носили, на плечи чтобы одевать. Далее красили вываркой из какой-то травы, коры и крапивы одежку в камуфляжные цвета. Ну, как смогли. Очень даже ничего получилось. Занялись обувью. Делали паллиатив – клеили под прессом тоненькие полоски дерева, типа шпона, пропитывали их смолой. Из двадцати слоев получалась заготовка под подошву. Местные удивились, когда предложил сделать их зеркальными, на правую и левую ногу. Тут всю обувь делали одинаковую что туда, что туда. Достал из загашника свои туфли из будущего, дал походить деду. Дед походил часа два, размер как раз его был, вместо носков портянку натянул – и как на него шили. Вернулся Буревой задумчивый, сказал делать по-моему. Он опыт ходьбы в сапогах местных имел, не так удобно было как в моих туфлях. Взяли Веселину, обвели ей ноги угольком на заготовке, и выпилили подошву. Каблуков местные тоже не знали, и не сильно понимали, зачем они. Но делали, как сказал Буревой, по моему образцу. На остальную часть обувки, та что не подошва, использовали крашенную ткань. Шнурки еще покрасили. Неплохо получилось. Бандану я попросил сделать, коса у нее до пояса, цепляется в лесу.
Все было готово, осталось самое главное – уговорить Веселину во все это влезть. Вот на что девочка спокойная, а тут прям паника какая. И каких-то парней вспомнила, и что портки эти она не оденет, и пацаном бегать не станет. И косу тоже не спрячет, вот. Носите это сами. Уговаривали всем селом. Я сыпал примерами из будущего, Бурда-моден и кукла Барби, все дела. Дед кричал что парней тута на три дня пути кроме нас никого, а если она к родичам лезть собирается, пусть лучше сразу в лес уходит, он такого сраму не потерпит. Бабы скулили на момент того, что если она не оденет, то нам всем сразу тут кирдык придет, их дед застращал. Я опять со своими воспоминаниями о прошлом-будущем влез. Ни в какую. Пообещали, что оденет ненадолго, и если плохо ей будет, то носить заставлять не будем. Веселина паниковать прекратила.
Нацепили на нее наряд, подогнали ремни, пока в качестве примерки. Одевали бабы в доме, мы ждали на улице. Вышла Веселин. Валькирия! Мелкая, но высокая, одежда по ней как раз. С арбалетом наперевес, бандану завязала, в новых берцах, да на каблуке небольшом, приталенная утянутая ремнем куртка, встала, покраснела опять вся. Кинулась в дом, от туда ее выперли бабы. Охали да ахали, рассказывали какая она красивая. Та не верила. Повели к воде. Не помогло, в нее плохо видно. Побежал за зеркалом – было у меня небольшое, вместе с зубной пастой, щеткой, и бритвой. В походном несессере, который в поездках таскал. Я тут сознательно не брился, под местного косил, поэтому раньше и не доставал. Принес зеркало. В него залипло все население деревни. Гладили его, нежно передавали из рук в руки, и так до бесконечности, особенно бабы.
– Чего они, Буревой? – дед не поддался всеобщему соблазну, стоял поодаль.
– Чего, чего… Бабы, – дед был краток.
Зеркало к Веселине все-таки попало. Она оглядела себя, насколько смогла, наряд отошел на второй план. Рассматривала свое лицо. А я смотрел на нее, и сам начал краснеть. Господи! Детей на вону считай отправляю. Им бы в куклы играть, да в школу ходить. Я хоть и понимал мозгом, что мы с Буревоем с ними будем, сами копьями махать будем, если до драки дело дойдет, им мы строго-настрого бежать приказали в случае чего, и на нас не оглядываться, но на душе было гадко. Гадко стало не только мне.
В деревне на следующий день царила депрессия. Бабы ходили понурые, друг на друга не смотрели. На меня и Буревоя тоже редко. Все больше в землю. У них зеркал не было раньше, как потом оказалось, в воду да начищенную медь много не насмотришь. А тут их ткнули прям носом в их внешний вид, все мелкие рубцы и изъяны на коже, уставшие глаза, жилистые шеи, далеко не лебединые. И вроде друг друга они раньше видели, но на себя такого рода вещи не распространяли, думали, уж я-то точно красивее. А теперь, когда увидели в зеркало себя, тоска их взяла. Что были красавицы (ну, когда-то точно были, или такими себя считали), а теперь как звери лесные. Это все мне Зоряна рассказала, застал ее в тоске и печали, сидящей возле озера. Чуть не плакала бедная. Успокаивал как умел. Обещал, что все выправится, шутить пытался. На себя показывал, говорил что вообще леший теперь, с бородой, волосы нестрижены. Вроде отошла. Помечтали уже вместе о перспективах, какие красивые и холенные мы будем, когда черная полоса пройдет. Она про мужа рассказывала, хороший мужик был, по ее словам, детей любил, ее тоже. Пообещала с остальными поговорить, чтобы не печалились, все наладится. А мне теперь надо думать, как их из депрессии выводить. Думать много не пришлось, само все сложилось.
Началось все после формы для Кукши. Ему быстрее сделали, опыт был. Берцы ему тоже пошили, я нашим стрелкам еще пластиком плавленым, который на подшипники не пошел из-за своей формы, заделал подошвы, чтобы дольше проходили. Вышел по итогу к нам одним утром Воин, с большой буквы. Форма вообще человека меняет, а Кукша еще и здоровый достаточно был, для своих лет, мускулистый. На Кукшу и Веселиной теперь все пялились, они здорово смотрелись вдвоем, даже просто когда шли. Подтянутые, опоясанные ремнями, в обувке модной. Каблук им даже походку поменял, гордая какая-то стала. Не прошло и три дня, как я начал замечать странно одетых мелких. В каких-то веревках, травой перемазанные, с палками носились по всей деревне и лесу. Причем что пацаны, что девчонки. Резидент, в виде выдернутого во время очередных пробежек через село Власа, доложил, что играют они в Кукшу и Веселину. А наряд – это они копируют их униформу. Ну как мы в «войнуха» в детстве играли. Палки – лук и арбалет, засады на данов в лесу устраивают, мурманов бьют, других невидимых врагов повергают в смятение и ужас. Интересно, интересно, надо с Буревоем посоветоваться. Пошел искать деда.
Деда нашел, дед делал себе подошву для берцев! Тоже детство заиграло в Буревое? Спросил на этот счет, тот аж засмущался:
– Ну… Сергей ты того… Вообщем… Лепо дюже получилось. Вот.
– В смысле красиво? Дык вроде ничего такого, сами же красили, сами шили.
– Сами-то сами, то правда. Да только мы же просто так никогда не красили ничего, что по обычным дням носили. Времени нет на это, и сил. Да и обувку твою мы видели, да внимания не обращали. А сейчас Кукша по лесу со мной как на крыльях летит, я не успеваю, пока кочки обхожу в лаптях своих. Веселина тоже быстра́ стала, как птица. И ведь не видно их! Прав ты оказался – не могу я их теперь в лесу заметить, когда они скрываются! Так получается, что не за ради развлечения мы тут красим, а для этой, как ее, мас-ки-ров-ки! Вот. Полезное знать дело.
– Я собственно по этому поводу и пришел. Давай на всех пошьем, если получится? Мелкие сами уже бегают веревками да корой подпоясаны, все травой испачкались, бабам тоже, чтобы не светились в лесу. Мне надо, а то моя одежда прохудилась вся.
– А давай! – дед легко согласился, – бабам наказ дам, пусть всех обшивают, да себя не забудут. Им подошв только надо наделать, остальное они уже знают.
– Только сказать забыл. Им это, всем, ну трусов надо наделать, белья всякого. Не сильно бабам удобно в штанах будет, да и тебе не мешало бы попробовать. Мои ты видел, чай не чужие люди, таких вот надо. И бюсга… лифчи… титишников, вот, невесткам твоим. Ну такие, для груди. Я нарисую. Только ты сам уж как-нибудь им это предложи, ты им кровный родич, а я названый. Бабы меня не так понять могут.
– Да ты нам уже родной, Сергей, родной. Сделаю все, поймут как надо.
– Ладно, а я пока подошвами займусь, чтобы делать быстрее их.
Пока разбирались с одеждой, я проводил эксперименты с винтовой резьбой. Очень хотелось мне иметь у себя на станке каретку нормальную, тиски, да зажимы всякие. Резьбу пытался делать по дереву. Попробовал вручную резать ножом, не вышло, криво да косо. Да и с внутренней резьбой непонятно, что делать. Пробовал гайки от трансформатора накручивать на дерево – слишком мелкая резьба получалось, да некрепкая. В итоге пришлось начать с вырезания внутренних поверхностей в поленьях на своем станке. Не с первого раза, но получилось. На глубину сантиметров в пять я делал достаточно ровные стенки, пришлось делать новый инструмент, насадку на станок специальную, податчик заготовки. Даже рюмки деревянные сделал, большие, по типу кубков. Буревою понравилось, мы из них вечерами отвары из трав пили. Глубже делать не давала конструкция станка. А для ее исправления мне был нужен винт. Конструкция для нарезки внешней резьбы в моем исполнении представляла собой деревянный полый цилиндр, с набором отверстий вдоль него. В эти отверстия я вкручивал очень остро заточенный длинный болт, половина резьбы ушла на резец. В зависимости от выбранного отверстия получал резьбу с разным шагом. Всего получилось десять размеров шага. Глубину контролировал вкручиванием резца. Прошел раз, повернул на два оборота – прошел еще раз. Через три-четыре прохода получал достаточно глубокую резьбу. Внутреннюю резьбу резал, создав первые деревянные болты. Брал палку, ровнял на станке, один конец срезал под тем углом, под которым должна идти резьба. Шлифовал до блеска, выпиливал в нем паз, и приделывал небольшой резец. В резце делал три дырки, последовательно, в торце тоже, чтобы глубину прореза менять. Всего у меня получилось четыре деревянных метчика разного диаметра, под один резец, и четыре соответствующих им плашки. Долго подгонял их под себя, чтобы болты от одного подходили к гайкам от другого. Но получилось. Только ровно заготовки держать надо было.
Поэтому первым делом сделал тиски. А перед этим для тисков сделал рубанок, рельсу создавать под них. Тиски вышли громоздкие, деревянные, на деревянном болте. Но держали заготовки ровно, особенно когда сделал для них специальные держатели. Метчики и плашки обросли ручками для удобства, тиски прочно осели у деда – понравилось ему деревяшки, которые он резал, ими держать. Рубанок тоже пригодился. Жаль, что все это придется скоро выкидывать.
Я когда начал работать тут с деревом, столкнулся с тем, что сухого дерева тут практически нет. Специально никто не сушил, не до того было, Первуша со Вторушей леса на зиму нарубить не успели, даны пришли. Поэтому когда мои поделки причудливо изгибались в самый неподходящий момент, я не обращал внимания, сжимал зубы, и надеялся, что следующий вариант будет крепче и устойчивее. Даже возня с моим станком, его подготовка к работе в основном заключалась в исправлении косяков из-за того, что все у меня сделано было из сырого дерева. Хотели с Буревоем сделать сушилку для леса, прикинули трудозатраты, объем дров, и бросили. Зимой леса навалим побольше, там думать будем. Авось, с третьей итерации, когда сушилку построим, будет полегче. Но все равно было обидно тратить время на будущие дрова для костра.
С винтами и рубанком опять полез усовершенствовать станок. Он становился похожим на привычные мне, разве что грубее и гораздо массивнее – для той же прочности, что при использовании металла дерево приходилось брать толще. На длинном винте (почти метр, пять убитых заготовок, две переделки плашки) теперь ездили деревянные тиски со специальными держателями, тоже на винтах. В них зажимал инструмент, и гонял вдоль заготовок. Теперь я мог получить не просто круглые, а одинаковые по толщине ручки для мелкого инструмента, шпильки для станка. Рельсу, по которой ездила каретка, я разметил, по маленькой линейке из своих запасов. Уверен, что ошибся часто и много, но опорные размеры у меня теперь были. Я даже научился делать деревянные болты. Делал шестигранную заготовку, размечал резьбу и головку, резьбу снимал, подпиливал небольшой пилкой, специально сделанной для станка, и с метра заготовки получал десять-пятнадцать заготовок под болты, на них плашкой наносил резьбу. Гайки делал еще проще, в шестиугольной заготовке выбирал отверстие, потом метчиком прорезал резьбу, и распиливал. Станок, по моим ощущениям, стал работать в два раза эффективнее, а то и в три. Надо было браться за следующее дело.
Как раз на этот момент и пришлась кульминация одежно-зеркальной депрессии, совмещенная с искренним желанием местных жителей сменить моду в отдельно взятой деревне. Буревой собрал совещание, на котором объявил что в целях маскировки всех переводят на новую форму одежды. Дети обрадовались, Зоряна с девушками тоже, только заявили что как раз через пару лет все и сделаем. Я удивился, мне объяснили, что материя, которую они делают из местных продуктов, делается долго, муторно, и пока ее хватает только на первоочередные нужды, и малюсенький запас. Который, вместе с остатками закупленной на Ладоге материи, и ушел на Кукшу с Веселиной. Для остальных надо делать ткань, свои теперешние наряды пускать на переделку они не хотели, привыкли к ним, и боялись, что камуфляж по моему образцу им не подойдет в повседневной жизни. Вкрадчиво поинтересовался, что можно сделать, чтобы улучшить выход материи. Если резюмировать то, что мне ответили, то выходило, что надо набрать где-то еще толпу баб. Решил пойти другим путем, назначив на утро обследование процесса заготовления ткани.
Результаты обследования не порадовали. По всему выходило, что современным методом мы не сможем одеть всех в форму еще года два, как и говорили ранее. Да еще и всех наших девушек превратим в слепых. Это уже я додумал. И все из-за технологий обработки материалов. Я все это время не мог понять, чем они там занимаются у себя дома. Целыми днями собирают что-то в лесу, все вечера собираются в кучки и при лучине колдуют над собранным. Ну, помимо огородных и домашних дел. Так вот, это все и было технологическим процессом создания ткани. Делали ее из крапивы, конопли и сосновых иголок. Больше подходящих материалов тут или не было в достаточном количестве, или выход ткани был совсем уж микроскопический. Процессы при обработки всех трех ингредиентов были следующие: их сушили, варили, мяли, выбирали нити, полученную субстанцию – кудель – чесали до потери пульса, с целью изъятия остатков стеблей, оболочек. Кудель крепили на веретене, и скручивали руками в нитки. Из ниток делали ткань, на небольших станочках. У каждого процесса, в зависимости от материала, были свои незначительные особенности. Крапиву и коноплю не варили, а сушили на солнце, сосновые иголки наоборот – проварили основательно. Процесс изъятия тканевых волокон тоже отличался – из крапивы и конопли простейшими деревянными инструментами выбирали остатки стебля, из сосновые иголок доставали сами нити. Качество получающегося продукта тоже было разное. Крапива давала мягкие и шелковистые ткани, конопля – более грубые, но прочные. Сосновые иголки давали прочную и грубую материю, напоминающую шерсть. Из нее в основном у нас и было сделано все. Прочность, толщина ткани, грубость ее, помимо свойств сырья, зависела еще и от толщины и качества полученной нити.
Ресурсная база же сильно разнилась. Если сосновые иголки были тут в огромном количестве, с крапивой дело обстояло хуже, конопля росла совсем редко. При этом основной «крапивно-тканевый» сезон уже прошел – ее убирали сухой поле зимы, а конопляный – не наступил. Сосна же была под рукой всегда. Про лен тут знали, но никто не знал, будет ли он тут расти. Шерсть в принципе тоже использовали, но овец у нас не было, как и собак, верблюдов и прочих «шерстеносцев». Хлопок же видели только в виде готовой дорогой ткани, которую привозили купцы.
Вечер сидел с девушками, много думал. При тусклом свете лучины, под монотонные разговоры-песни-байки, они перебирали варенные мятые иголки, выбирали вручную из них нити подлиннее, складывали в кучку. Получали кудель. Иголки специально отбирали слегка подсушенные, они проще обрабатывались. Посмотрев на это, как напрягают глаза наши барышни, какой мизерный выход от всех их усилий, я и пришел к выводу, что такими темпами ослепнут они очень скоро. Из большого, в одной руке не помещается, пучка иголок выходил по результатам всех действия кусочек ткани размером два на два сантиметра.
С этим кусочком я пошел на улицу, к деду. Тот сидел у костра.
– Буревой, с одеждой действительно засада, мы скоро тут и без всякой формы будем с голой задницей ходить.
– Да сдюжим – пожал плечами дед, – бабы коноплю соберу по осени, да за лето что сделают. А там и крапива опять пойдет.
– Ты видел, КАК они там работают? Я тебе по своему опыту скажу, при такой работе они ослепнут, причем очень скоро.
– Да, бывает и так. Редко кто с острым зрением из баб остается, моя Крижана к сорока летам тоже плохо видеть стала… – дед чуть сгорбился, вспоминая любимую супругу.
– Вот что, я бросаю сейчас все свои придумки, и стану делать так, чтобы труд их легче и производительней, ну, за то же время больше ткани давал.
– А с Перуновой силой как? – этот вопрос дед задавал мне постоянно, ждал от меня не только хозяйственного подтверждения моих успехов, но и мистического, так сказать.
Я с этой Перуновой силой, с приручением молнии, уже сто раз пожалел, что подписался на такое. Казалось бы, что стоит построить громоотвод, и забрать заряд в землю? Но для деда реального результата не будет. Подумаешь, поглотила земля молнию, эка невидаль! Да такое постоянно тут происходит, то дерево заполыхает, то в озеро молния ударит. Ему вынь да полож результат, которые можно руками пощупать, а не костер на поляне от моего громоотвода. Поэтому я хотел сделать воздушного змея, поднять его во время грозу, в веревку, которой его удерживают добавить проводник, и сделать металлический наконечник. Молния ударит в самый высокий объект, то есть змей должен сильно подняться над озером, на берегу планировал пускать. Проводник от такого напряжения конечно испарится, однако, испарившись, создаст ионизированный канал в атмосфере, через который электричество уйдет в песок, я электричество из курса физики хорошо помнил. В песке образуется сплавленный кусок стекла. Он и должен стать материальным подтверждением приручения Перуновой силы.
Затея, на первый взгляд, простая. Но опять все уперлось в материалы. Провод использовать – слишком тяжелый змей и веревка получится, еще и непрочные, не поднимутся высоко. На змей пробовал клееные листья, местную ткань, прутики – тоже тяжелый выходил, да еще и намокал безбожно во время дождя. Замкнутый круг.
– Вот что, брательник мой названый, я баб тогда тоже привлеку для приручения этой силы, ты на то добро свое дай. Приручим – дашь тканью заняться, – я поднялся от костра, – проволоки мне надо, медной или алюминиевой, металл такой у нас был, легкий и прочный.
– Баб привлечь можешь, на то тебе мое старшее в роду слово. А как приручишь – я тебе дам свободу самому решать, чем и как заниматься, – дед тоже встал, – не думай, что не вижу пользы от твоих задумок, но подтверждение того, что боги разрешат уклад старый рушить, да новый строить, тоже надо. И не только мне. Бабы, вон, от твоих словечек до сих пор пугаются, да на станок твой и плуг поглядывают – нет ли тут чего от Мораны. Покажешь силу Перунову, сможешь ее взять – быстрее дело пойдет.
– Ну, значит так тому и быть. Пойду к Зоряне…
И я отправился в дом, где продолжалась добровольная пытка наших девушек местными текстильными технологиями.
Провода принесли с «плато», метров двадцать нашли, в стороне валялся. Его, видать, концом пятна срезало. Провод был алюминиевый, я целый день по «плато» бродил, пока его нашел. С проводом пришел вечером на женсовет. Серьезно, с нажимом, во всех красках описал, как они к сорока годам станут слепыми сгорбленными старухами с такой работой. И решение деда о помощи мне в приручении молнии. Барышни молчали, думали про себя, изредка задавали вопросы. Подумать я им времени дал до вечера. И задачу описал – надо сделать тонкую, прочную, непромокаемую ткань, и много, метра три квадратных. И такую же тонкую и прочную, непромокаемую бечевку, метров двадцать. Мне по прикидкам надо змея на высоту в метров шестьдесят поднять. Проводом на сорок закину (жалко провод, блин!), еще двадцать доточить надо.
Утром бабы дали мне ответ. Они согласны, бечевку и ткань сделают из остатков конопли, она не промокает. Я же пошел готовить конструкцию змея. Выбирал самые прочные прутики, делал из них каркас, наподобие летучей мыши. Пока делал, все думал, как мне уменьшить расход провода. Надо сделать его потоньше, мне же не пропускать сквозь него ток надо, а испарить. А значит, толщина тут роли не играет. Но тогда бечевку надо не двадцать метров, а все шестьдесят. После каркаса, барышни еще полотно не сделали, на кусочке провода проводил эксперименты. Отбивал его на наковальне, пытался греть и тянуть, протягивал через дырки разные. Итог – сделать можно, но очень муторно. Весь вечер думал, рисовал на песке (бумага почти вся вышла, экономил). К моменту, когда мне принесли ткань, я собрал надстройку к своему станку, для вытягивания тонкой проволоки. Она представляла собой насадку на вал, с двумя встроенными железными конусами, их ковал и делал особенно долго. Между ними вставлялась проволока, я ее разогревал, для мягкости, а потом вращал станок. Конусы вращались, вытягивали провод. За тонкий конец я его тянул сначала руками, потом одевал на валик с ручкой, накручивал катушку. Тянул очень аккуратно, но все равно иногда рвал. Изначально он был сечением чуть больше миллиметра в диаметре, длинной метр, больше не решился на эксперименты брать. После первого прогона он удлинился на сантиметров сорок. Прогнал еще три раза, постоянно сближая конусы. Получил очень тонкую проволоку, не как волос, но очень тонкую. И длина его была метров пятнадцать! Ну, все те пять кусков, которые у меня поучились в сумме, рвалось часто.
Барышни принесли ткань. Действительно, тонкая, прочна, похожа на паклю. Она и есть, решил я, ее тоже из конопли вроде делали. Бечевка тоже была достойная, и ее было много. Ткань они делали по моим чертежам, а на канат пустили все остальное. Даже жалко было такое под молнию подставлять, метров семьдесят прочного тонкого каната.
Я изменил конструкцию змея. Изначально хотел вплетать в веревку проволоку, но теперь вплел в нее деревянные держатели из щепок, на них уже вставил проволоку. Натянул ткань на каркас, и пошел проводить эксперименты. От озера полигон для испытаний первого летательного аппарата в этом мире убрал, нашел большую поляну, заросшую березняком и травой. Практически ровное плато, окруженное лесом. Радиусом, на мой взгляд, метров четыреста. Даже интересно, почему дед ее под рожь не использовал. Наверно, деревьев мало, жечь нечего, золы не будет – урожай меньше. А мне поляна понравилась. По северному краю проходил ручей, в глубоком овраге, он впадал в заводь и из него мы брали воду. За ним был сосновый бор, а дальше болота. После лесополосы на западе, метров сто шириной, начиналась наша заводь, где мы ловили рыбу. На юге были заросли лиственного леса с нашей ухоронкой, и начинался холм, на котором было мое «плато».
И начались мои мучения с непослушным ветром, управлением змеем, непрерывные починки проволоки, каркаса, и прочего. Через несколько дней мучений, смотреть на которые собирался весь поселок, наконец при небольшом ветре запустил змея над деревьями. Он парил достаточно долго, я отпускал веревку и довел высоту парения до метров пятидесяти. Больше не получалось, веревка провисала, слишком тяжелой для змея она становилась. Решил, что хватит заниматься ерундой, надо пробовать. Ждать грозы. Сделал шалаш для змея, чтобы не размок от дождя, в нем сделал ворот, чтобы не руками держать, ящик с песком установил. Песок мне дети подготовили, самый белый и самый чистый брали. Дальше просто вынести змей, сориентировать его и ворот по ветру, проволоку прикопать в песок, и отпустить. Ворот вращался достаточно туго, змей при ветре поднимался медленно, но самостоятельно. Я даже небольшой флюгер сделал, направление ветра определять. Меня устраивало любое – конструкция располагалась посредине поляны. Все с интересом слушали мои пояснения про электричество, ионы, происхождение молний, но понимали мало, и ценность этих рассказов в их глазах пока была мала. Всем был нужен результат, который можно пощупать руками.
Гроза разразилась в мой День Рождения. Резкие порывы ветра, налетевшие тучи, гром все это застало меня за экспериментами с сосновыми иголками. Потянуло сыростью.
«Ну, пан или пропал», – подумал я, и побежал звать деда.
Кроме деда, собрались опять все жители, за исключением самых маленьких. Их оставили под присмотром Веселины. Она обиделась, что с собой не взяли, но я обещал отдельно для нее повторить, если получится в этот раз. Побежали все на поляну, из туч посыпались крупные капли дождя, сверкнуло где-то в глубине облаков.
Зрителей разместили в лесу, на краю поляны. Мы с Кукшей, он добровольно вызвался, устанавливали змея на специальные держатели, определяли по флюгеру направление ветра, дождались пока он установится. Ветер установился, он дул в сторону озера. Дождь усиливался, капли стали мельче, но их стало заметно больше. Я переживал, что конструкцию побьет каплями, разрушит. Если в этот раз не пройдет – в другой сложнее будет народ уговорить, да и ресурсов, особенно тканей, у нас не много. Разве что разорвать остатки вещей из будущего. И если не сделаю то, что обещал Буревою, увеличение этих самых ресурсов вообще останется под вопросом. Я переживал, и сильно. Настраивали змея, конструкцию, на адреналине не замечал дождя, Кукша тоже нервничал, это было видно.
– Давай, Кукша, отпуска потихоньку ворот… Так, так, не так сильно, пусть встанет змей ровно… Вот, лучше…
– Серега, – фига себе, раньше только дед себе такое позволял, фамильярность такую, – смотри, вроде встал. Ну Перун, дай знак, дай только знак!!! – Кукша, похоже, молился про себя.
– Сейчас, Кукша, гроза к нам подойдет, будем отпускать, – ветер усиливался, веревка натянулась как струна, – главное, чтобы не порвалось, да нас не поубивало. Помоги, Хосподи!
