Текст книги "Русский гамбит генерала Казанцева"

Автор книги: Максим Федоренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)

6.1. Проблема обеспечения информационной безопасности государства

Информационная безопасность власти имеет по крайней мере два аспекта: технический и государственно-идеологический.

Основными документами, определяющими законодательную базу обеспечения информационной безопасности в России (по техническим и организационным вопросам), являются:

Закон Российской Федерации «О государственной тайне»;

Федеральный Закон Российской Федерации «Об информации, информатизации и защите информации»;

Закон Российской Федерации «О безопасности»;

Федеральный Закон Российской Федерации «О лицензировании отдельных видов деятельности», а также Указы Президента, Постановления Правительства РФ и ведомственные документы, определяющие степень конфиденциальности информации, технические и организационные меры по обеспечению информационной безопасности (в техническом смысле).

Обеспечение информационной безопасности в ином, то есть государственно-идеологическом смысле, несмотря на совпадение названий, касается проблем в другой сфере человеческой деятельности: в сфере общественного сознания.

Здесь законодательного регулирования значительно меньше и законодательно вопросы информационной безопасности в государственно-идеологическом смысле определяется лишь косвенным образом: через Конституцию Российской Федерации, отчасти через Закон «О защите авторских прав», закон о СМИ.

Общие ориентиры для обеспечения информационной безопасности государства даются в «Доктрине информационной безопасности Российской Федерации».

Особенностью, отличающей путь прохождения человеческих изобретений от идеи до реализации в технике и в области человеческих отношений, является тот факт, что в сфере воздействия на общественное сознание существенные идеи практически немедленно привлекают ресурсы для своей реализации. Идеи информационного влияния на массы ищут, за ними гоняются, их осторожно выращивают. Причина подобного явления состоит в том, что информация в настоящее время стала основным инструментом власти. Громкая фраза ушедшего века: «Тот, кто владеет информацией, – владеет миром» в наступившем веке трансформировалась: «Тот, кто может создавать (интерпретировать) информацию, – владеет миром».

Недооценка значимости информационной безопасности государства явилась важнейшей причиной сверхбыстрого распада коммунистического режима, правившего почти половиной мира. На глазах у изумленного человечества, вооруженный тысячами баллистических ракет, сотнями тысяч танков, имеющий громадный мобилизационный и боевой опыт, традиции тотальной слежки, отлаженную систему партийного контроля лояльности граждан, а также систему регулирования и дозирования информации, монстр рассыпался от слабых внутренних толчков, порожденных отдельными группками людей, способных преподнести информацию в выгодном для них свете.

Традиционный для человеческого общества на протяжении тысячелетий путь решения политических проблем на полях сражений оказался неэффективным на рубеже тысячелетий. В настоящее время в ряде случаев информационное оружие по своей «мощи» превосходит военную силу противоборствующих блоков. Огромного военно-полицейского аппарата бывает недостаточно, для того чтобы «укротить» инакомыслящих, поскольку и сам этот аппарат оказывается нейтрализованным после массированного применения информационного оружия.

Власть господствующего класса держится не только на насилии, но и на согласии. Механизм власти – не только принуждение, но и убеждение. Овладение собственностью недостаточно для создания основы власти – господство собственников тем самым автоматически не гарантируется и стабильная власть не обеспечивается.

Эффективное информационное воздействие может вызвать явления массового героизма, способность переносить продолжительные лишения, проявлять жертвенность и самопожертвование.

История религии в какой-то мере является историей информационной безопасности человеческих сообществ. С другой стороны, религиозные догмы могут рассматриваться как эффективное информационное оружие.

Данные наблюдения не являются новыми. Имеется множество примеров в древности и современности, когда движение исторического процесса менялось после «слабого» информационного воздействия на массы людей.

Вряд ли можно считать сильным оратором или организатором политических процессов первого Президента России, но «толчки» его политических инициатив «попали в резонанс» с общественными настроениями, что и привело к крушению СССР.

В силу специфики процесса приобщения к власти ведущие политики мира мало подвержены направленному информационному влиянию. Но если это случается, то последствия информационного воздействия на одного человека могут приобрести при стечении обстоятельств геополитические масштабы. По свидетельству пресс-секретаря Президента СССР, на М. Горбачева «сильное влияние оказали неортодоксальные, исповедовавшие крамольный «еврокоммунизм» лидеры итальянской компартии, с которыми он встретился, прилетев в Рим на похороны Э. Берлингуэра, предварительно перечитав «Письма из тюрьмы» А. Грамши и политическое завещание Тольятти…».

Преобладающее мнение геополитиков о способах решения политических проблем сводится к тезису о том, что в наступающем столетии эти проблемы будут решаться в информационной сфере.

До сих пор остаются неясными реальные причины множества современных конфликтов, часто за эти причины принимаются внешние, второстепенные факторы, но при этом понятно, что во многих из них информационная компонента была основной движущей силой.

Так что же такое информационное оружие и как обеспечить информационную безопасность государства?

К сожалению, на этот прямой до наивности вопрос можно дать только очень приблизительный ответ. Причина проста – она в сложности явления. Вот пример определения информационного оружия: «…это устройства и средства, предназначенные для нанесения противоборствующей стороне максимального урона в ходе информационной борьбы (путем опасных информационных воздействий)». Определение, которое, как и положено ему, имеет обобщающий характер, ставит новые вопросы: что такое ущерб в информационной борьбе, как его можно ощутить и измерить и насколько надежно измерения отражают объективную реальность?

Технократы, к рекомендациям которых, впрочем, у известного публициста и футуролога Э. Тоффлера скептическое отношение, могли бы о причине сложного ответа на поставленный простой вопрос сказать следующими словами: «Эта причина обусловливается многомерностью и многовариантностью проблемы обеспечения информационной безопасности государства, чрезвычайной сложностью ее модельного описания даже на весьма приблизительном уровне соответствия реальной ситуации, наличием континуального множества исходных данных, движение по которым порождает ступенчатые изменения множества вариантов возможных решений проблемы, отсутствием четких критериев успешности применения информационного оружия или представления об адекватности мер по обеспечению информационной безопасности государства.

Несмотря на эти сложности, практически все государства, претендующие на какое-либо геополитическое влияние, предпринимают значительные усилия для освоения информационного оружия, пытаются научиться вести информационную войну, а также развивают способности по оказанию эффективного противодействия информационной агрессии. Теория информационной войны находится в стадии своего активного развития.

Решающим фактором успешности практических действий государственных институтов в информационной сфере является научное предвидение последствий информационных акций государственного уровня.

6.2. Предвидение последствий информационного воздействия

Вряд ли можно считать истинной наукой собирание фактов и их классификацию ради самих фактов. Возможно, истинная наука начинается со способности предвидеть будущее или хотя бы объяснить настоящее.

Если считать, что накопленный опыт обеспечения информационной безопасности государства или применения информационного оружия имеет научную базу, то должны быть найдены способы оценки перспектив информационных воздействий.

Предвидение последствий и планирование развития ситуаций в любой области человеческих отношений – явления взаимозависимые. Планы информационных кампаний – итог предвидения результатов применения тех или иных информационных акций. Но заглядывать далеко вперед бывает очень непросто.

Вспомним общие политические итоги последнего десятилетия прошлого века.

Казавшийся незыблемым коммунистический колосс, опутавший своим влиянием весь мир, развалился без всякого внутреннего сопротивления, как будто он не был скреплен изнутри жестким каркасом идеологических установок, исторической общности, политических и экономических связей, структурной организации. Строительством такого каркаса и поддержанием его в работоспособном состоянии занималось множество людей на протяжении длительного времени. Считалось, что люди, занимающиеся информационно-идеологическим и политическим обеспечением режима, профессионально выполняют свой долг.

Об эффективности их труда можно судить по его итогам. Крах Российской империи выглядит менее катастрофичным для российской государственности по сравнению с распадом СССР: государство съежилось как шагреневая кожа, недавние союзники стали яростными врагами, интересы России не учитываются должным образом при решении геополитических задач.

Политическое руководство СССР находилось в уверенности, что СССР надежно скреплен партийным влиянием, а позиции КПСС в Советской Армии, которая рассматривалась в качестве гаранта коммунистического строя, незыблемы. Институт заместителей командиров и начальников по политчасти надежно контролировал политическую благонадежность самих командиров. Старший офицер, не состоящий в партии, – практически невозможный нонсенс! Незабываемые «три тетради» конца 70-х и начала 80-х годов, куда офицеры каждый день часами переписывали из газет статьи с текстами выступлений партийных руководителей, бесконечное изучение трудов В. И. Ленина – вот инструменты информационного влияния армейских «профессионалов» по информационной безопасности государства того времени. Любая диссертация военного ученого, на любую тему по любой технической специальности должна была начинаться с «Введения» с изречениями коммунистических вождей и ссылками на труды В. И. Ленина. Важно было, чтобы к моменту защиты во «Введении» цитировался «текущий» партийный лидер – этого было достаточно для того, чтобы партийные органы, абсолютно ничего не понимавшие в теме диссертационной работы, давали на нее положительное заключение.

Изучение взглядов западных ученых на проблемы общественного развития, политического влияния, информационной безопасности государства допускались только по идеологически выверенным комментариям, а не по первоисточникам.

Результат такого всеобъемлющего информационного воздействия был минимальным: 19 миллионов коммунистов СССР и в том числе армейские коммунисты не предприняли никаких заметных практических шагов для защиты разваливающегося коммунистического строя. Фактически это означает, что реальное информационное влияние на массы, несмотря на труды огромного идеологического аппарата страны, исследовательские институты, длительный период экспериментирования, оказались неэффективными, критерии успешности информационного влияния определялись неверно, а информационное воздействие оказывало эффект, противоположный ожидаемому.

Есть сомнения и в эффективности информационного воздействия на процесс развала СССР со стороны соответствующих ведомств Запада. Широкую известность получило мнение руководителя пресс-службы Внешней разведки России Ю. Г. Кобаладзе. В своем интервью он категорически заявил, что не верит в существование каких-то заговоров, «жидомассонских центров, агентов влияния». Он утверждает, что «Советский Союз развалило не ЦРУ. Мы сами его развалили». Мнение этого информированного военного выглядит убедительным, если только это не игра спецслужб «на понижение».

С другой стороны, в самом утверждении Ю. Г. Кобаладзе содержится внутреннее противоречие: если «мы сами развалили СССР», то «развалили» его в том числе из-за неудовлетворительного информационно-идеологического обеспечения системы государственной власти, поскольку гражданской войны и запредельного экономического кризиса в стране не наблюдалось.

У большинства экспертов нет сомнений в действенности информационного оружия, а стремительно накапливаемый опыт информационного влияния на общество постепенно обобщается и складывается в отдельное научное направление, образующееся на стыке многих наук, в том числе общественных, медицинских и технических наук, на которое, впрочем, существенное влияние оказывает искусство конкретных исполнителей информационных акций.

История проблемы информационного воздействия на общество в отечественной специальной литературе освещалась в ряде источников. В России в начале нынешнего тысячелетия этот вопрос затрагивался, например, в книгах С. Кара-Мурзы, где для обобщения способов информационного воздействия на сознание авторы воспользовались теоретическим аппаратом близких по объекту воздействия наук: футурологии, политологии психологии, социологической науки, а также рядом других научных результатов, полученных в рассматриваемой предметной области. На исследованиях данных авторов основываются некоторые из приведенных ниже материалов.

Наступление технической цивилизации, пришедшей на смену продолжительному периоду медленного поступательного развития человечества, сопровождалось попытками механистического объяснения закономерностей социальной жизни. Последователи И. Ньютона видели у конституции «природную» основу, ограничивающую власть монархов, поскольку даже «Солнце подчиняется закону гравитации». Ярким представителем механистических взглядов на общество был Томас Гобс, сравнивающий человека с «одиноким атомом».

Период механистического объяснения фактов общественной жизни был постепенно преодолен, научные знания и интересы стали более специализированными. Вопросы оказания информационного влияния начали формулироваться как научные проблемы. В первую очередь ученые акцентировали внимание на проблему внушения применительно отдельным личностям и общественным образованиям. Корифеями этих исследований были В. М. Бехтерев и Г. Ле Бон. В частности, В. М. Бехтерев утверждал, что внушение – это процесс иррациональный, происходящий помимо разума.

На смену такому представлению в 30–40 годы XX столетия пришла теория «рационального внушения», апологеты которой утверждали, что убеждения и оценки человека стабильны, если меняются, то незначительно. В такой ситуации внушение достигает своей цели, меняя в сознании человека объект оценки, оставляя прежними его убеждения.

Неожиданным поворотом социологической мысли явилась теория психоанализа З. Фрейда, которая с 50-х годов XX века стала на Западе основным инструментом для объяснения психологии человека как отдельного индивидуума, а также разнообразных явлений общественной жизни. В основе теории психоанализа – обращение не к рассудку, а к инстинктам, неосознанное стремление личности к удовлетворению запрятанных глубоко в подсознании инстинктов, тайных желаний, вытесненных из сознания в силу своей неприемлемости для человека как общественного разумного существа.

Успеху психоанализа, в частности, способствовали успехи рекламных кампаний, которые, как утверждали их организаторы, в качестве теоретической базы использовали идеи Фрейда. Наибольшего успеха в этом деле добился ученик Фрейда Эрнст Дихтер, эмигрировавший в США из Вены перед Второй мировой войной. Институт рекламы Дихтера получал огромные доходы, что убеждало западных политиков в справедливости идей Фрейда лучше любых теоретических дискуссий.

Один из основных методов психоанализа, как теории, претендующей на научную целостность, возник в результате попыток решения отмеченной Фрейдом проблемы преодоления защитных механизмов психики, стоящих на страже подсознания. Успех информационного воздействия на человека, по Фрейду, зависит от возможности нейтрализовать психологическую защиту личности отдельного человека или общественных групп. Способы такого «отключения защиты» в значительной мере составляют «технологию» психоанализа. Прагматически мыслящие психоаналитики Запада пришли к выводу, что проще отключать защиту, сдерживающую низменные и темные желания, спрятанные человеческой культурой в подсознание. Несмотря на принципиальную краткосрочность внушений, сделанных после таких отключений, времени для достижения локальных целей может оказаться достаточно, а сами результаты впоследствии можно закрепить способами, выходящими за рамки технологии психоанализа.

Параллельно психоанализу развивалось другое научное направление, получившее название бихевиоризм. Его основатель Д. Уотсон рассматривал поведение исключительно как детерминированную функцию внешних стимулов.

Развитие бихевиоризма связывают с именем Ф. Скиннера. Ключевой идеей его учения, получившего название необихевиоризм, является утверждение о том, что человечество может и должно обучиться «приемлемым» формам поведения. Современный авторитет в области психоанализа Э. Фромм утверждает: «Психология Скиннера – это наука манипулирования поведением; ее цель – обнаружение механизмов «стимулирования», которые помогают обеспечивать необходимое «заказчику» поведение». Несмотря на то, что Ф. Скиннер принципиально уходит от вопросов о целях воспитания и ограничивается отысканием только методов воздействия на человека, ясно, что методы применяются целенаправленно после установления причин их применения.

Стремление разобраться в мотивах массовых общественных действий, способах управления сознанием масс породило возникновение научного и практического интереса к такой науке, как «социальная психология». Основополагающие работы по этой науке написал в начале XX века Гюстав Ле Бон, идеи которого дополняли и развивали многие психологи и философы.

Практический интерес к данной науке со стороны политиков может быть объяснен исходя из ее целевого назначения, сформулированного во время дискуссии в США в середине последнего десятилетия прошлого века: «разработка систематизированных техник формирования образа мыслей и поведения людей в отношении друг друга …»

Что случится, если сделать так, а не иначе? Какой результат необходим и как получить требуемый результат, каким методом воспользоваться? Без ответа на эти вопросы наука превращается в «кладбище фактов». К сожалению, часто данные вопросы в общественных науках имеют слишком много ответов, или ответы имеют слишком общую трактовку. На практике в обоих случаях это равносильно отсутствию приемлемого решения.

По мнению Э. Тоффлера, традиционные методы экстраполяции, применяемые «технократами» для предвидения результатов социального планирования в условиях быстро изменяющегося современного общества, дают частые сбои. Применительно к решению проблем социальной жизни, являющейся в значительной степени продуктом информационного воздействия, «технократическое» планирование обладает рядом недостатков. Такое планирование краткосрочно, недемократично из-за сопротивления планировщиков участию масс в принятии планов, экономоцентрично, поскольку для «технократов» основной целью прогресса является экономическое продвижение, и за счет экономических воздействий они якобы берутся решать любые социальные, политические, экономические и другие проблемы.

Альтернативой «технократическим» методам предвидения результатов социальной политики в последнее время является идея формирования «социальных индикаторов». В этой идее, по мнению Э. Тоффлера, «технократические планировщики … видят … угрозу своему прочному существованию у уха творца политики».

Возможно, что столь модные среди социологов и футурологов США «социальные индикаторы» просто дополняют «экономические» показатели технократов, увеличивая размерность модели общества и расширяя пространство исходных данных и «концевых условий». В таком случае, самый точный результат текущего анализа общественных ситуаций и прогнозирования последствий информационных акций будет получен при рассмотрении общественных проявлений во всем их многообразии, что является безусловно невыполнимой задачей. По-видимому, возможный выход в данной ситуации состоит в формировании ограниченного, необходимого и достаточного представления об обществе, адекватного поставленным задачам по его преобразованию в сфере сознания.

Проблема политического прогнозирования затрагивается в ряде работ современных авторов. Например, ему дается следующее определение: «Политическое прогнозирование – процесс разработки научно обоснованного суждения о возможном варианте развития политических событий в будущем, альтернативных путях и сроках его осуществления, а также определение конкретных рекомендаций для практической деятельности в условиях настоящей действительности».

О трудностях политического и тесно связанного с ним социального прогнозирования можно судить по тем усилиям, которые предпринимаются в США для получения практических результатов по этим проблемам. По некоторым сведениям, на создание системы текущей (оперативной) социальной информации американцам потребовалось 10 лет. В настоящее время с помощью системы «Социальные показатели» политическая элита США может «оперативно реагировать на возникающие проблемы в «социальном самочувствии нации»».

В США, начиная с 70-х годов прошлого века, предпринимаются попытки создания системы перспективной социальной информации, для чего еще в 1972 году президентским указом был создан «Комитет по оцениванию перспективных последствий нововведений» при Конгрессе США.

Основой для выводов и практических решений является система диагностики социальной информации. По мнению профессора дипломатической академии МИД России И. Н. Панарина: «Именно постоянный мониторинг социальной информации в глобальном информационном пространстве позволил США добиться в конце двадцатого века геополитического мирового лидерства».

Понимание важности реального оценивания ситуации воплотилось в России в проект по созданию «Сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов». К сожалению, Сеть является неправительственной организацией. Модель мониторинга, выдвинутая директором Института этнологии и антропологии РАН профессором В. А. Тишковым, оказалась вполне плодотворной, но ее применение на уровне всей страны, округа или региона ограничивается привлекаемыми для реализации данного проекта весьма небольшими ресурсами.

Несмотря на некоторые сомнения в возможности решения этой задачи в России, нельзя не согласиться с Э. Тоффлером, который заявляет: «… было бы глупо переоценивать способность науки точно предсказывать сложные события. Но сегодня опасность не в том, что мы переоцениваем свою способность; реальная опасность в том, что мы ее недостаточно используем».