Текст книги "Русский гамбит генерала Казанцева"

Автор книги: Максим Федоренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

4.1. Последствия распада СССР для России

Попытки сформировать научные представления о мировом общественном процессе и его закономерностях предпринимаются учеными обществоведами, политологами, аналитиками общественно-политической и экономической жизни достаточно давно и с разными целями. Но до объективных представлений об этом процессе еще очень далеко…

Поиск и анализ законов существования и развития человеческого общества, моделей мирового общественного обустройства зачастую ограничивается субъективными предпочтениями ученых и политиков. Рассуждения о прогрессивных моделях человеческого общества и закономерностях его развития в ряде случаев маскируют желание перестроить мир в соответствии с особыми представлениями о мировом порядке.

Эти представления формулируются конкретными людьми, но побудительными мотивами их исследований почти всегда являются интересы вполне определенных общественно-политических, религиозных или социальных групп, отдельных государств или государственных объединений.

В условиях современного взаимосвязанного мира с его глобальными интересами и противоречиями, распределенным производством и развитыми коммуникациями, общей информационной средой и всем тем, что составляет ноосферу человеческого бытия, преобразование мира становится предметом геополитических воздействий.

Конкретно сформулированные и вписанные в официальную государственную жизнь человеческие представления о целях современной геополитики определяют используемые методы и направления применения геополитических усилий.

Бывший советник по национальной безопасности США Збигнев Бжезинский, анализируя геополитическую ситуацию, сложившуюся в мире с прекращением существования СССР, обратил внимание политиков своей страны на Евразию как на «главный геополитический приз для Америки…» По его заключению, этот огромный континент «представляет собой шахматную доску, на которой продолжается борьба за глобальное господство».

Идеи З. Бжезинского, как известно, широко использовались на завершающих стадиях холодной войны и сыграли немаловажную роль в ее неблагоприятном для России исходе, приведшем к потере значительных территорий и разрушению исторически сложившихся связей с проживающими на них народами. Этот исход во многом зависел и от состояния дел в отечественной науке, оказавшейся не подготовленной в очередной раз, как и в начале ХХ века, к неблагоприятному повороту в развитии государства.

В соответствии с установившейся геополитической моделью, более 500 лет назад, когда континенты начали взаимодействовать и представлять некоторую планетарную целостность, Евразия, по мнению З. Бжезинского, стала «центром мирового могущества». С течением времени положение Евразии, как определяющего судьбы планеты континента, только усилилось.

Геополитический процесс, созидающий и разрушающий страны и империи, к концу XX века достиг максимальной интенсивности. Как закономерный этап этого процесса З. Бжезинский рассматривает развал СССР. Крушение коммунистической империи, по его утверждению, произошло вполне объективно, повторяя судьбу других империй, в результате неизбежно наступавшего процесса дезинтеграции, ускоренного социально-экономическими трудностями. Распад государств в конце XX века для векового сообщества народов, солидарно выдержавшего в прошлом самые мощные нашествия агрессоров, стал реальностью.

Но утверждения о закономерности и неизбежности такого распада вызывают сомнения. Изначальный умысел и субъективность, а отнюдь не объективные факторы, здесь сыграли решающую роль. Противоречий и надуманностей в «Евразийском проекте» З. Бжезинского, предлагаемого в качестве геостратегии для США в XXI веке, более чем достаточно. По крайней мере, в нем нет ответа на вопрос, почему в праве быть имперским (универсалистским) государством он отказывает лишь России, считая, в то же время, современное превращение Европы в империю за благо? Не отказывает он в этом праве в пределах Азиатско-Тихоокеанского континента и Китаю.

Впрочем, с доводами о тяжелых последствиях распада СССР для России нельзя не согласиться. То, что не смогли сделать в разные эпохи иноземные захватчики, включая попытки реализации нацистского проекта Гитлера 1941–1945 годов, произошло в 1991–1993 годах. Огромная страна распалась с последствиями, пагубными для большинства населяющих ее народов. Особые потери Россия претерпела в сфере межнациональных отношений. По мнению Полномочного представителя Президента России в Южном федеральном округе В. Г. Казанцева, «на территории, называемой «постсоветским пространством», появились процессы, для которых характерны межнациональная и межэтническая напряженность, дезинтеграция, сепаратизм. В лексический обиход прочно вошли такие слова, как «вынужденный переселенец», «беженец», «незаконные вооруженные формирования», «межнациональный конфликт».

СССР распался, и миром, практически по своему усмотрению, стали распоряжаться Соединенные Штаты. Бжезинский с удовлетворением отмечает: «В результате краха соперника Соединенные Штаты оказались в уникальном положении. Они стали первой и единственной действительно мировой державой …глобальное господство Америки в некотором смысле напоминает некоторые прежние империи». Поиск исторических параллелей для анализа настоящего является традиционным приемом исторической науки. США для защиты внешних границ своих владений разместили почти столько же солдат-профессионалов, сколько составляла численность римских легионов за границами этой древней империи.

Можно сколько угодно рассуждать об «особой миссии» Рима, обосновывая «историческое право» США на такую же роль в современном мире, но общеизвестно, что имперский импульс Римского государства держался главным образом не на культурном превосходстве (которое в большинстве случаев безусловно присутствовало благодаря наследию порабощенной Греции), а на военном диктате и страхе перед возможным применением военной силы. Такой порядок организации мира вряд ли можно назвать справедливым.

Что касается культурного превосходства Америки, якобы подтверждающего особые права США на мировое лидерство, то здесь можно отметить лишь технологические успехи американского «истеблишмента» по навязыванию американскому обывателю принципов и стандартов «массовой культуры». Сомнительно, что ее можно рассматривать в качестве эталона для всего человечества.

Примитивизм этого эталона невольно признает и сам З. Бжезинский. Тем более, что издавна роль общепризнанных культурных центров человеческого общества исполняли Китай, Индия, Япония, Европа, государства арабского мира. Кроме того, уже давно существуют особые латиноамериканские традиции, есть африканское и индейское культурное наследие… Эти культуры, в отличие от американских достижений предыдущего века, имеют в большинстве своем давние исторические традиции, проверенные временем. Они веками сохраняют свою жизнеспособность без нынешних американских технологических подпорок, реализующих примитивные технологии манипуляции массовым сознанием.

Культура России – залог и одна из основательных причин восстановления общемирового значения огромной страны. Ее особая синтетическая основа, сформированная отчасти как сплав европейской и азиатской культур, учитывает взгляды и положения множества религий и культов, воззрений и философий. Она отличается особым восприятием и отображением мира и человеческих отношений, то есть это культура континентального масштаба, выверенная тысячелетней историей своего совершенствования.

Она, несомненно, обладала и обладает огромными интеграционными возможностями на постсоветском пространстве, сохраняющем до сих пор свою цивилизационную целостность. Общечеловеческие ценности российской культуры и государственного менталитета являются факторами притяжения для народов бывшего СССР, реально объединяющих жителей огромной территории Земли.

Однако реально существуют факторы разрушения единства не только «постсоветского пространства», но и более устойчивого государственного сообщества российских народов. По мнению авторитетного отечественного ученого-этнолога В. А. Тишкова, «тридцатые – сороковые годы XX века… трагические для всего человечества… казалось бы, безнадежно дискредитировали национализм, особенно такую его крайнюю форму, как нацизм». Но он же отмечает, что эти ожидания оказались преждевременными.

Национализм вернулся на российскую землю в особом российском обличье со своей российской предысторией. Одной из причин его возвращения можно считать концепцию, кратко определяемую выражением: «Россия до революции 1917 года – тюрьма народов». Эта разрушительная для страны концепция в значительной мере основана на публицистическом наследии В. И. Ленина и составленных наспех по ходу радикалистских перемен большевистских декларациях. Последствия ее внедрения в сознание людей Россия переживает в настоящее время – в период перехода к новой системе общественно-экономических отношений и к новому мировому положению страны.

Такой переход со всеми его назревшими, но непродуманными преобразованиями, к внутренним проблемам россиян добавляет внешние. Вследствие частичного распада СССР по национальному признаку, геополитическая ситуация вокруг границ новой России резко изменилась к худшему.

На Кавказе она отброшена к состоянию, характерному для рубежа XVIII–XIX веков. Со Средней Азией ситуация еще хуже – зачеркнуты труднейшие эволюционные изменения взглядов среднеазиатских народов на союз с Россией и принятие общероссийских условий общественной жизни и государственного обустройства. На Западе приграничная ситуация напоминает государственные отношения эпохи Ивана IV Грозного, то есть откатилась к XVI веку.

З. Бжезинский был отчасти прав, когда указывал на то, что «прежде одна из ведущих мировых сверхдержав» после прекращения существования СССР как геополитической реальности в настоящее время «…многими оценивается как региональная держава третьего мира». Этому статусу соответствуют и социальные условия в новой России, где треть населения живет ниже официально установленной черты бедности, однобокость и слабость ее экономики, не способной в полной мере конкурировать с экономиками развитых стран на мировом рынке, резкое снижение реальной боеспособности армии. Наличие ядерного потенциала у России, все еще значительного, но быстро устаревающего, по мнению Бжезинского не способно сгладить подобные впечатления.

Драматизм нынешнего распада усугубляется тем, что за границами районов этнического притяжения, вне современной России, оказались около 30 миллионов человек, считающих Россию своим Отечеством. Значительная часть российских соотечественников подвергается унизительной дискриминации по этническим мотивам, и в ряде случаев до сих пор не признается в качестве равноправной части населения вновь образовавшихся государств.

Заполучив право на самоопределение, мононациональные элиты этих государств не собираются предоставлять такое же право другим народам своих стран. З. Бжезинский характеризует состояние русского населения внутри и за границами России как «…исторический шок, который испытали русские».

Как свидетельствует Р. Плеханова, «исторический шок» привел русских к состоянию, которое уже испытывали жители России в период революционного излома 1917 года. Посетивший Россию в 1917 году известный французский журналист Клод Онэ, наблюдая результаты деструктивной деятельности различных радикальных сил, отмечал: «Странная, непонятная нам психология у русских: для них любовь к отечеству – чуть ли не преступление. Они с легким сердцем готовы допустить унижение, а то и разрушение их Родины».

Безразличным отношением русского общества к отторжению окраин, даже русских по духу, отсутствием по этому поводу «сокрушительного народного гнева» был удивлен и вдохновитель белого движения на Юге России генерал А. И. Деникин.

Возможным объяснением отмеченного факта является то, что для русского народа и связанных с ним общегражданскими узами народов, организующим и направляющим началом всегда выступала государственная власть. Во времена, когда власть своими стратегическими действиями способствовала реализации глубинных политических и экономических ожиданий россиян, русский народ представал как вполне патриотичный. При возникновении властных кризисов в России наблюдалось то, на что обратили внимание К. Онэ и А. И. Деникин. Ситуация в очередной раз повторилась в конце XX века, когда произошел частичный распад страны, сохранявшей продолжительное время геополитическую целостность.

В ослаблении позиций России на Евразийском континенте З. Бжезинский особую роль отводит углублению раздела России и Украины. Он приветствует действия националистического меньшинства, составляющего, по его же оценкам, около десяти процентов населения республики. Двойные стандарты «демократии по-американски» позволяют З. Бжезинскому настаивать на праве националистического меньшинства диктовать свои политические условия для всей Украины.

Но предпочтения большинства украинцев объективно ориентированы на согласие с Россией. Показательным примером, иллюстрирующим реальное отношение населения Украины к России, может служить бытовая сценка в пригородной украинской электричке, где самодеятельные певцы исполняли в вагонах песни для небольшого заработка. Пока парни пели песни на вечные песенные темы «о любви, встречах и расставаниях», денег им никто не подавал. Но как только они запели самодеятельную песню, где было сожаление о «разорванном» народе и потерянной единой стране, послышались возгласы: «Молодцы, спасибо! Дай вам Бог счастья», и кружка мгновенно наполнилась гривнами.

Этот эпизод лучше многих референдумов или самых обстоятельных академических размышлений проясняет ситуацию. Россия, вопреки мнению З. Бжезинского, по-прежнему обладает огромными интеграционными возможностями на «постсоветском пространстве».

Фактически апологет американского гегемонизма, предсказывая скорое окончательное разрушение России, выдает желаемое за действительность. Как можно на основе аргументов З. Бжезинского объяснить факт массовых демонстраций армянской молодежи, требующих воссоединения республики с Россией, или прошедшие 30 декабря 2002 года многотысячные демонстрации в Казахстане с аналогичными требованиями?

В последнем случае размах народных выступлений, по сообщениям корреспондентов, вызвал немалый конфуз у американских военных, размещенных на военных базах в этой республике. Симпатии к России с особой силой проявляются среди простых людей в приграничных с Россией славянских республиках, для которых состояние государственной разделенности братских народов представляется неестественным и временным.

Распад СССР и ослабление России привели к последствиям, опасным для мира в целом. Если во времена противостояния СССР и США, несмотря на обилие ядерного и обычного вооружения, угроза военных конфликтов казалась нереальной при сложившемся военно – стратегическом паритете двух сверхдержав, то теперь она не для кого не кажется несбыточной. Аргументы для такого вывода можно найти у З. Бжезинского в контексте его логических построений о том, что Евразия в XXI веке может стать главным геополитическим призом Америки.

Миру необходимо геополитическое равновесие, основы которого закладываются на Евразийском континенте. Россия и консолидирующий страну русский народ составляют естественную многовековую основу такого равновесия.

4.2. Была ли царская Россия «тюрьмой народов»?

К концу XIX века многовековой процесс формирования территориальных пределов Российского государства, судя по всему, подходил к завершению. С учетом складывавшихся геополитических реалий в начале XX века, после вхождения в состав России ряда регионов, наступали его последние фазы. Охватив шестую часть Земли, Россия обрела, как считали тогда, и это признавалось международными договорами, «свои естественные границы», уравнявшись в размерах с таким универсалистским образованием, как Британская империя. Несколько уступали им в этом отношении страны с зависимой периферией, такие, как Китай, Турция, Австро-Венгрия, Франция и Испания.

После октябрьских событий 1917 года под влиянием новых идей разностороннее изучение многонациональных особенностей российской государственности было подменено неоспоримым, как казалось тогда, заключением: «Россия в прошлом – тюрьма народов, достигших при новой власти, наконец-то, своего подлинного освобождения». Впоследствии под давлением «непогрешимых теоретических» указаний оно обрело в 20 – 30-е годы ХХ века концептуальную завершенность, получив широкое признание в СССР.

Не подвергаясь сомнению на протяжении нескольких десятилетий, это представление превратилось в монополию на истину, с набором общепринятых установок, исключавших другие подходы в освещении темы. Для преодоления «исторической несправедливости» большевики, исходя из своих теоретических представлений, пошли на признание за российскими народами права «на свободное самоопределение вплоть до отделения»30.

При этом под прикрытием интернационализма, по сути, копировались идеалы Запада: «одна нация – одно государство». Политические лидеры первых лет существования СССР утверждали, что «Советская Россия не имеет ничего общего с Россией николаевской или времен Керенского и Корнилова», подталкивая на практике народы к сплочению, но не на основе национального единства, а по классовой принадлежности.

Оценивая результаты политики большевиков, Г. В. Вернадский, один из ярких представителей русской науки за рубежом в 20–30-е годы ХХ века, признанный в США и Европе крупнейшим специалистом по отечественной истории, утверждал: «Независимо от социально-экономической программы вождей Советской революции, их программа по национальному вопросу сумела задеть такие струны в душе народов Евразии, которые их притягивали к Москве, а не отталкивали от нее». Как ему представлялось, с этого рубежа «…судьбы России и Евразии… нераздельно слиты между собою», ибо еще в прошлом «стихийный… процесс сплотил и продолжает все больше сплачивать племена и народности…» в этом своеобразном ареале мира «в единое культурное целое».

В противовес стереотипам, складывавшимся в исторической науке, развивающейся в СССР, иные теоретические воззрения о формировании государственных пределов России формировались в философском наследии И. А. Ильина. Согласно его наблюдениям, Российское государство слагалось не по произволу государей, правящего класса или тем более простонародья, а в силу факторов, объективно направляющих процесс формирования территориально-государственной общности на северо-востоке Евразии.

Россия в его трудах предстает как органическое единство территорий и народностей, а все утверждения об агрессии со стороны русского народа и борьбе за свою свободу других, по убеждению И. А. Ильина, несостоятельны. На просторах России на протяжении веков, а по сути, изначально, происходило преимущественно добровольное единение народов, и за счет этого устанавливалась полиэтническая государственная стабилизация, «европейско-азиатское, а через него и вселенское равновесие».

Постепенно превращаясь в многонациональную державу, Россия выступала отечеством для многих входивших в ее состав народов. При формировании ее территории использовалось и военное принуждение, но оно официально не воспринималось как покорение в обычном смысле. Главным критерием при этом выступала, прежде всего, безопасность сопредельно расселявшегося населения империи.

В «чистом» виде солидаризация народов в пределах одного государства, как свидетельствует мировой опыт, фактически происходила только в Швейцарии. Однако российский размах этого явления намного превзошел его параметры в этой западноевропейской стране. Во всех остальных случаях включение инонациональных сообществ в те или иные государственные пределы осуществлялось, как правило, путем поглощения, с установлением для всех унифицированного, без какой-либо политической дифференциации, общественного устройства. Многие бывшие империи превратились вследствие этого из многонациональных в этнически однородные монолиты или приблизились к ним (например, Германия и Китай).

Сходные процессы происходили и в США. В одной из своих речей в начале ХХ века на тему об «истинном американстве» Т. Рузвельт, являвшийся тогда типичным выразителем общественного мнения в своей стране, затронул и вопрос о прибывающих переселенцах: «Мы должны сделать из них американцев во всех отношениях: по языку, политическим взглядам и принципам, по пониманию и отношениям к церкви и государству. Мы приветствуем немцев, ирландцев, стремящихся стать американцами, но нам не нужен чужеземец, не желающий отказаться от своей национальности. Нам не нужны немцы-американцы, ирландо-американцы, образующие особый слой в нашей общественной и политической жизни. Мы никого не можем признать, кроме американцев».

Россия же, как и Швейцария, считает И. А. Ильин, «сколько получила народов, столько и соблюла». В государственном устройстве России сочетались элементы как федерализации (упорядоченное единение и самобытность частей, их самостоятельность в законных пределах), так и унитарной централизации (политическое включение и срастание). Им соответствовали и параллельные надстроечные государственные формы: корпоративная (объединение по свободной воле на основе общего интереса) и учредительная (объединение не снизу, а сверху на основе опеки и повиновения).

До 1917 года учредительная (монархическая) форма правления, по его мнению, уживалась с корпоративным самоуправлением инонациональных общин, что в иных универсалистских полиэтнических образованиях в таком соотношении не встречалось. Элементы эти не были, безусловно, во всех деталях сбалансированы и не имели полной гармонии в сочетании и взаимодействии. Возможности и пути дальнейшей интеграции народов откладывались на будущее.

Таким образом, устоявшихся четких научных представлений об особенностях России как государства не существовало до революционных потрясений в начале ХХ века, а возможные пути совершенствования российской государственности в определенных кругах активно обсуждались исключительно в революционном контексте. Стремление преодолеть назревшие проблемы как можно быстрее, но все же эволюционным путем, явилось причиной реформаторских инициатив С. Ю. Витте и П. А. Столыпина.

Для тогдашнего состояния общества эти инициативы предполагали недопустимо резкие и фундаментальные изменения. По ряду мнений, начавшаяся их практическая реализация так и не позволила в конечном итоге преодолеть наметившийся кризис существовавшей тогда системы управления, но прервала эволюционный процесс ее самоорганизации.

Впрочем, через короткий промежуток времени в российской государственной практике были реализованы такие преобразования, что мнения о чрезмерности преобразований «по Столыпину» были сразу позабыты. Кризису государственной власти способствовали, конечно, и другие факторы, но одной из важнейших причин явилось все-таки отсутствие официальной государственно-идеологической доктрины, способной адекватно заменить стареющую абсолютисткую монархическую идею политически привлекательной эволюционно достижимой альтернативой.

Между тем потребность в ее конкретно-исторических разработках с каждым витком усиления общественного кризиса резко возрастала, но война и неудачи столыпинских реформ явились непреодолимой преградой для проведения не только практических преобразований, но и теоретических обсуждений.

Революционные потрясения 1917 года как бы подвели этому черту. В разразившейся круговерти радикалистских перемен все противоборствующие силы в борьбе за власть вынуждены были опираться на сколоченные наспех программы государственного строительства, чаще всего составлявшиеся на основе заимствований чуждого опыта или умозрительных концепций, а иногда действовали вслепую.

Дореволюционное формирование государства Российского протекало в основном иным – «естественным» путем. В предисловии к своей «Истории государства Российского», изданной в 1815 году, Н. М. Карамзин, в частности, призвал «… с любопытством читать предания народа, который смелостью и мужеством снискал господство над девятою частию мира, открыл страны, никому дотоле неизвестные, внес их в общую систему географии, истории и просветил… без насилия, без злодейств, употребленных другими ревнителями христианства в Европе и в Африке, но единственно примером лучшего».

Проблема формирования территориальных пределов Российского государства активно обсуждалась и в российской исторической публицистике. П. В. Киреевский в письме к М. П. Погодину, написанному еще в 1845 году, заметил, что на основе насильственного подчинения формировались страны Запада, но не Россия. К такому же заключению пришел и Н. Я. Данилевский: «…большую часть… пространства занял русский народ путем свободного расселения, а не государственного завоевания…», которое «… играло во всем этом самую ничтожную роль, как легко убедиться, проследив, каким образом достались России ее западные и южные окраины…» Развивая эту мысль, он обратил внимание и на то, что русский народ «терпел много неправд и утеснений… но сам никого не утеснял…».

Роль восточно-славянской колонизации в формировании целостности имперского пространства, получившего впоследствии название евразийского, оказалось замеченным в отечественной исторической науке еще во второй половине XIX века. Главным в русской истории, как установил С. М. Соловьев, было то, что «государство при расширении своих владений занимает пустынные пространства и населяет их, государственная область расширяется преимущественно средством колонизации…».

Этого же мнения придерживался и В. О. Ключевский, также указавший на расширение русской колонизации «вместе с государственной… территорией». При этом, как считал он, «происходило заселение, а не завоевание края, не порабощение или вытеснение туземцев».

С огромным влиянием восточных реальностей на особенности российской государственности призывал считаться крымско-татарский просветитель Исмаил-бей Гаспринский. Русские границы рассматривались им «как наследие татар». Учитывая складывающуюся конфессиональную ситуацию в России, Исмаил Бей Гаспринский полагал, что ей «… в будущем …суждено будет сделаться одним из значительных мусульманских государств» с сохранением вместе с тем на международной арене позиций «великой христианской державы»44.

В начале XX века развитие знаний о российской государственности получило дополнительную конкретизацию. В 1901 году С. Ю. Витте предложил разгадку многих ее специфических черт искать в «этнографической незавершенности». В дополнениях к познанию России в 1907 году Д. И. Менделеев обоснованно указывает, подтверждая наблюдения западноевропейских ученых, на одну из положительных функций империй, создавших «условия для общения народов…» Из-за укоренившихся негативных представлений на этот счет правомерность таких взглядов стала осознаваться лишь на исходе ХХ века.

Заслуживающим особого внимания звеном в становлении представлений об особенностях российской государственности являются размышления о ней в 1915 году философа Н. А. Бердяева. В противовес различным политическим проектам он предложил свое оригинальное понимание сущности России, опирающееся на признание ее в качестве великой реальности, входящей «в другую реальность, именуемую человечеством, и обогащающей ее «своими ценностями».

Таким же позитивным обогащением бытия в его суждениях признается и национальность, а космополитизм отнесен к разряду отвлеченных утопий. Характеризуя историческую роль универсализма, Н. А. Бердяев заметил, что «…в образовании Российской империи, в отличие от иных, была справедливость».

Доминирующим принципом в становлении всех известных в прошлом универсалистских образований (Римского, Византийского, Османского и др.) являлись завоевания. Однако были и исключения. Так, Австро-Венгерская империя создавалась в преобладающей мере при помощи династических браков, но в ней также существовало «господство в одной части государства и угнетенность в другой», а немцы не уступали местное управление другим нациям.

Колониальные империи (Британская, Голландская и т. д.) также формировались не только при помощи завоевания, но и коммерции, которая, тем не менее, несла еще большие разрушения, чем войны. При расширении пределов Китайской империи завоевание, напротив, сопровождалось ассимиляцией туземцев48.

По мнению Н. А. Бердяева, «географическое положение России было таково, что русский народ принужден был к созданию огромного государства. На русских равнинах неизбежно должен был сложиться великий Востоко-Запад, объединенное и организованное целое».

В. И. Вернадский в статье, посвященной задачам науки в связи с событиями 1917 года, формулирует положение о существовавшем в отличие от других империй равноправном статусе окраин и центра России. «Для нас Сибирь, Кавказ, Туркестан – не бесправные колонии», – подчеркивал он. Данное наблюдение также получило подтверждение в современных исследованиях.

Г. Дерлугьян, например, установил, что «в российской экспансии почти полностью отсутствует частный интерес при полном господстве интереса государственного…» и она по этой причине никак «не подпадает под квалификацию колониальной». На его взгляд, эта экспансия, скорее всего по преимуществу является беспрепятственным распространением юрисдикции на пространства, входившие ранее «в российско-степной мир».

А Р. Редлих считает, что к «Российской империи присоединялись не колонии, а губернии».

В. И. Вернадский считал естественным процессом российской истории уменьшение центробежных сил в «едином, связанном бытии этой сплошной территории…» Он указал на значение для России «огромной непрерывности… территории» и на ее не только территориальную, но и государственную взаимоувязанность. И эта «огромная сплошная территория, добытая кровью и страданиями…», по его мнению, «должна… охраняться, как общечеловеческое достижение, делающее более доступным, более исполнимым наступление единой организации человечества».

Однако установившаяся в советский период в 20–30-х годах ХХ века «общепризнанность» ошибочного по сути заключения о статусе российских имперских окраин как колониальных территорий находит и сейчас поддержку, в том числе в трудах зарубежных авторов. После распада в 1991 году СССР стали появляться «теории» преобладания «имперских интересов», подкрепленные исследованиями «тотальных карательных санкций», имевших, якобы решающее значение в становлении российской государственности. В силу отмеченных выше обстоятельств на Западе сформировалось мнение о неизбежности распада «последней империи».