Текст книги "Старый, но крепкий 4 (СИ)"

Автор книги: Макс Крынов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Садитесь, – предложил он, указывая на стул у стола.

Я сел и достал из сумки банку с основой для зелья. Игнат пристально посмотрел на нее, затем перевел взгляд на меня.

– Давай сразу обговорим условия, – начал я спокойно. – Как только начнется процедура, ты заснешь. Проснешься уже завтра утром, когда всё закончится. Как я и сказал вчера.

Он кивнул, не задавая лишних вопросов.

– Вот твои деньги, – продолжил я и положил на стол десять серебряных монет. Это была огромная сумма для таких людей, как Игнат. Я заметил, как его глаза на мгновение расширились, но он быстро взял себя в руки.

– Деньги можешь спрятать здесь в комнате. Я отвернусь. Или можешь отдать их кому-то из знакомых.

Игнат усмехнулся и покачал головой.

– Лучше спрячу здесь. Я скорее поверю в честность ученика секты Тьмы, чем в своих соседей.

– Непорядочные? – спросил я с легким любопытством.

– Относительно порядочные, – ответил он с кривой улыбкой. – Они признают, что украли деньги. Будут рассыпаться в извинениях, просить прощения на коленях, но денег не вернут. Здесь каждый думает, что ему монеты нужнее, чем соседу. Так что, если вы не против…

Я понимающе кивнул и отвернулся к узенькому окошечку. За моей спиной послышался шорох: Игнат поднял матрас и спрятал деньги. А я мимоходом задумался, насколько разными бывают люди в зависимости от обстоятельств их жизни. Для меня эти десять серебряных были мелочью, для него же это была целая жизнь: возможность купить еду на месяцы вперед или даже что-то более важное.

Минуту спустя он закончил шуршать и сказал:

– Всё готово, господин практик. Можем начинать.

Глава 18

– Ложись на свою кровать, – киваю я Игнату.

Комната наполняется скрипом старых досок под ногами старика. Тусклый свет от окна разливается по стенам.

Седой мужчина со впалыми щеками медленно опускается на кровать. Матрас прогибается под его весом, доски кровати жалобно скрежещут.

– Ну все, можешь считать, что мы начали.

Игнат хмурится, тонкие белые брови сходятся к переносице.

– Вы не усыпили меня, – произносит он с недоумением.

– Я просто заставлю тебя забыть все, что происходило в этой комнате, – говорю я спокойно. – Ты будешь думать, что лег и уснул. Разумеется, деньги останутся у тебя, но я не хочу афишировать, что могу заставлять воспоминания исчезать. Поэтому и сказал про сон.

Игнат сглатывает, его кадык дергается вверх-вниз. Пальцы нервно сжимают край заштопанного покрывала.

– Это… Это безопасно, господин?

– Да, разумеется. Ладно, Игнат, давай немного поговорим. Меня интересует, испытывал ли ты преданность кому-нибудь? Ты служил в страже? Может, работал на кого-то, кого уважал?

Старик мотал головой на каждый вопрос. Обидно, но похоже, что верности я из него не выжму.

– Н-не припомню, господин практик.

Вообще «верность хозяину» я мог бы добыть и собачью… наверное, мог бы, только сижу здесь и планирую покопаться в памяти Игната по нескольким простым причинам. Во-первых, чтобы набраться опыта. Мне в будущем могут понадобиться самые разные зелья с самыми разными чувствами, а у людей есть масса эмоций, которых собаки не испытывают.

Во-вторых, мне придется поработать еще и с воспоминаниями с помощью «кражи памяти». Сейчас у Игната преобладают опаска и смутная боязнь – то ли меня, то ли потерять полученные монеты. Нужно в первую очередь поговорить с ним, разжечь необходимые чувства, а уже потом, на пике эмоций, извлекать эссенцию. Собаке ведь не скажешь «испытай верность, да как можно мощнее».

Правда, с реципиентом я, похоже, пролетел. Ну и ладно, если не верность, то что-нибудь другое найду.

Стоило слегка пошевелиться, и стул заскрипел под моим весом.

– Ну что ж, Игнат, расскажи мне, что бы ты хотел изменить в своей жизни? И хотел бы?

Старик молчал несколько секунд, пытаясь осмыслить мои слова или понять, стоит ли вообще говорить.

– Изменить? – переспросил он хрипловато. Голос его охрип и выцвел, а улыбка показалась мне вымученной. – А смысл? Что изменишь-то…

– Ты даже не пытался подумать об этом, – сказал я спокойно. – Давай, сосредоточься, на кону десять серебряков. Начни с того момента, когда всё пошло не так, когда, как ты считаешь, твоя жизнь повернула не туда.

Игнат отвел взгляд и уставился на потолок. Его плечи опустились еще ниже, словно воспоминания давили на него всем своим весом.

– Сын мой… – начал он тихо. – Сын… Вот с ним бы хотел отношения поменять. Десять лет назад дело было, в деревне Сизые Хвыщи. Я хотел в город переехать, думал, здесь жизнь лучше, чем за тройным частоколом. А он тогда сказал: «Нет, папа, я остаюсь».

Игнат прокашлялся и продолжил:

– Разругались мы. У нас там дом был, хозяйство – еще мой дед строил свинарники, овчарни. Я все это продал, взял деньги и уехал. Думал, сын за мной последует. Не последовал… И я не вернулся. И где теперь сын, не знаю, в той деревне его нет. А здесь про деньги прознали, как в кабаке кошель засветил, и все – нет денег. Перебиваюсь шабашками, изливаю душу практикам секты Тьмы…

Я внимательно смотрел на него и видел, как в его груди начинают вспыхивать эмоции. Они были разными по цвету и интенсивности: при упоминании денег глубоко внутри мелькала темно-золотая жадность. Привязанность к старому дому, к вещам, к прошлому и к сыну. Но поверх этого зеленого клубка медленно разгоралась густая синяя грусть, окутывающая его сердце плотным облаком.

– Первый год я думал, что помиримся. А потом узнал, что женился он там, завел детей. Потом он переехал, и его след потерялся. А про старика своего будто забыл совсем…

Чем больше он говорил, тем ярче становились эмоции внутри него. На последнем слове его голос дрогнул, но Игнат быстро взял себя в руки. Горько усмехнулся и покачал головой.

– Гордость моя. Дурацкая гордость. Писал пару писем, он не ответил. И вот так месяц за месяцем и потеряли связь.

Я следил за его словами и одновременно за эмоциями и эссенциями внутри него. Грусть становилась всё более насыщенной, но вдруг проблеск светлого золотистого света мелькнул где-то глубоко в его груди. Надежда? Да, это была надежда – слабая, почти угасшая, но всё же живая.

– Хотел бы вернуться туда? В тот самый год? – спросил я осторожно.

Он поднял на меня глаза, и в них мелькнула темная тоска по прошлому, по тому времени, когда всё ещё можно было исправить.

Эта эмоция была сильнее всех остальных. Она заполняла его грудь темной тучей, съедающей все прочие эмоции. Она буквально кричала, что Игнату не хватает того дома, того времени и тех людей, которых он потерял.

– Хотел бы, – прошептал он наконец. Его голос дрогнул снова. – Только вернуть ничего нельзя, господин практик.

Бутыль с эликсиром из черепоцвета стояла на столе. Я провел пальцем по холодному стеклу, посмотрел на старика и подумал: если лишить его этой тоски, ничего страшного не произойдёт ведь? Ну правда, что может случиться? Это всего лишь эмоция, которая давно уже стала привычной, частью его повседневной жизни. Она не исчезнет совсем – просто станет слабее, менее ощутимой, а через пару дней всё вернётся в норму. У растений, из которых я извлекал эссенцию, именно так и происходило. Они восстанавливались, как будто ничего и не было.

Но нужно ли мне зелье тоски? Единственное применение, которое могу придумать – споить его Ян Стапу, чтобы тот себе вены перепилил.

Шучу.

– Вспомни, Игнат. – Начал я мягко, почти шёпотом. – Вспомни тот день, когда ты с ним поссорился. Что ты тогда сказал? Что он сказал тебе?

Старик взглянул на меня, его глаза сузились от напряжения. Он явно не хотел возвращаться к этим воспоминаниям, но я видел, что слова пробуждают в нём что-то.

– Я назвал его неблагодарным щенком. – Игнат замолчал, стиснув зубы. Его руки дрожали. – Я говорил, что знаю, как лучше. А он смотрел на меня так, словно я уже был для него чужим.

– Ладно, давай отпустим эти воспоминания. А до этого? Ты помнишь, как вы вместе работали в саду, или в поле? Как строили что-то вместе, или как ты учил его траву косить или полоть грядки.

Взгляд Игната потеплел.

– Расскажи мне о том дне, когда вы были счастливы. Наверняка у тебя есть такое воспоминание.

Игнат не спрашивал, зачем мне это. Может, сыграло его нежелание прощаться с деньгами, или вера, что практики близки к более сакральным материям, и если для Игната что-то непонятно, то это не его ума дело.

Он закрыл глаза и заговорил медленно, словно боялся разрушить хрупкую картину в своей голове.

– Помню, как не помнить, господин. Мы тогда ещё не знали бед. Он был мальчишкой, лет десять ему было. Я сделал ему деревянную лошадку размером с ладонь, сам вырезал из старого дуба. Он так радовался, господин практик, так радовался, бегал по двору с этой игрушкой весь день. А потом, следующим месяцем мы пошли к реке. Ловили рыбу. Помню, он поймал своего первого карася и кричал от радости так громко, что все в окрестностях слышали…

Его голос упал до шёпота.

– Это были хорошие деньки, да…

Если раньше спектр эмоций Игната плавал между тоской, виной, стыдом и грустью, то теперь плавно сменился нежностью с проблесками радости и надежды. Именно тогда я скороговоркой и произнес заклинание и оказался в его памяти, минуя слабенькие двадцатиуровневые умения вроде скотоводства, ухаживания за полями и скорняжничества.

Я увидел тот самый день у реки – воспоминание светилось так ярко, что я не мог его не заметить.

Глазами Игната я увидел прозрачную водную гладь, блестящую на солнце, качающуюся траву на берегу и, конечно, его сына с трепещущей рыбиной в руках. Паренек смеялся звонко и искренне. Его лицо лучилось счастьем.

Я подумал, что если могу сжечь воспоминания, то и укрепить у меня получиться. И поделился своей Ци. Цвета сразу стали ярче, шелест травы на ветру – громче, а карась – больше. Каждый миг этого дня стал насыщенным и живым, а подсознание Игната сейчас полыхало радостью и надеждой.

Я попытался сразу же вернуться обратно в реальность, но что-то удерживало меня здесь. Это было похоже на невидимую сеть, которая опутала меня и не давала двигаться.

Видимо, вернуться из памяти подопытного без того, чтобы что-то забрать с собой, невозможно. «Кража памяти» не работала по-другому. Я должен был изъять что-то из его сознания.

Я начал искать подходящее воспоминание. Наконец нашёл одно старое, почти затёртое временем – прогулка по Циншую. Воспоминание было блеклым, едва различимым. Ещё месяц-два – и Игнат сам бы забыл о нём.

Аккуратно вытягиваю это воспоминание из его сознания и сжигаю – оно мне тоже не требуется.

Теперь нужно выйти в реальность и забрать себе эмоцию. Зелье из надежды и радости явно будет лучше, чем из тоски.

Но стоило мне покинуть память Игната, как его эмоции полыхнули ярко-ярко и за пару секунд сменились страхом. Я едва успел бутылочку взять.

Игнат лежал на кровати. Его лицо было мокрым от слёз.

– Я передумал, – прошептал он хрипло. Его голос был слабым и надломленным. – Я не хочу забывать это! Прошу, оставь мне память о сегодняшнем дне, господин.

Он сел на кровати, протянул руку с распухшими от работы суставами и ухватил меня за ладонь. Другой рукой полез под матрас.

– Вот деньги… – шарил он под соломенным тюфяком и горячо дребезжал в полголоса. – Не нужно мне серебра! Эти воспоминания – это всё, что у меня есть, и я давно уже не чувствовал ничего столь же светлого! Когда вы показали мне их, поколдовничали, у меня с души камень свалился, который я не замечал вот уже десять лет. Жизнь здесь, старость здесь – пустота! Вы не знаете, господин, каково это – доживать свой век в ненужности, когда тебя забывают самые родные, когда внук деда ни разу не видел! Когда ты уже никому не нужен! Родной сын ушел, понимаете? А я остался здесь один, с этими стенами, с тишиной, соседничать с людьми, на которых положиться нельзя! Только эти воспоминания держат меня! Если вы заберёте их, я сгорю без их света, умру с тоски!

Его голос сорвался на плач. Слёзы текли по его щетинистым щекам ручьями.

– Прошу, не лишайте меня их! Оставьте!

Я смотрел на старика и видел себя прошлого. Только если я прятался за маской язвительности, если показывал миру, что я до сих пор есть, если лез в соседский щиток и ходил в библиотеку к тамошним девчонкам, то он доживал свой век здесь, среди таких же людей.

Я сосредоточился. Мои пальцы, окутанные тонким слоем духовной энергии, дернулись к груди Игната и ухватили его страх.

Игнат напрягся, выгнулся, беззвучно закричал.

С усилием я начал вытягивать страх из его груди. Это было похоже на борьбу с невидимой силой: эссенция сопротивлялась, не хотела покидать своего хозяина. Я расщепил ее надвое, но даже так она сопротивлялась.

Духовная энергия в комнате завибрировала.

– Спокойно, – прошептал я, больше себе, чем ему.

Боль и страх Игната смешались с отчаянием и с желанием жить. Сконцентрировавшись, я направил больше Ци в пальцы и окончательно вытащил эссенцию наружу, а потом – быстро запихнул в горлышко бутылки. Старик обмяк на кровати.

В тот же миг жидкость вспыхнула ярче, словно ожила. Система тут же вывела справку:

Эссенция отчаяния.

Основа для создания зелий или артефактов.

Отлично. Только работа еще не закончена.

Я повернулся, скороговоркой пробормотал заклинание кражи памяти и нырнул в воспоминания Игната.

На этот раз я окунулся в его память сразу и полностью. Внутренний мир Игната штормило, и эмоции, воспоминания и ощущения нахлынули на меня волной. Я почувствовал, как знакомая по прошлому миру ломота прошлась по моим костям.

А со дна сознания Игната лезло самое сокровенное, что только было у старика.

«Я не хочу умирать!» – это отчаяние звучало в каждом уголке его памяти. Оно кричало в каждом взгляде на сына, который давно уже смотрел на него как на обузу. Оно стонало в каждом утре, когда он с трудом поднимался с кровати, чтобы снова встретить день, который не приносил ничего нового.

Игнат прожил долгую жизнь по меркам этого мира, но не ту, которую хотел. Его сердце разрывалось от ощущения несправедливости: он много работал, но что в итоге? Больное тело, проигранные в карты деньги, холодное одиночество и вечное «а что, если бы я тогда?» в голове.

Семья. Он думал о сыне каждый день. О том, как хотел наладить с ним отношения, но так и не смог. Где-то в глубине души он знал, что уже поздно что-то менять: сын давно вырос, стал другим человеком, чужим. Но это не уменьшало боли от осознания того, что он упустил шанс быть для него настоящим отцом из-за глупой с теперешней точки зрения ссоры.

«Я еще не пожил!» – эта мысль бушевала в сознании старика. Она была настолько яркой и живой, что казалась почти осязаемой. Игнат очень, очень хотел жить. Хотел снова почувствовать вкус свободы, радости, силы. Но вместо этого он запер себя в бараке. Он был пленником собственного изношенного тела, которое предательски напоминало ему о скором конце. Во сне нужно правильно лежать, чтобы ничего не разболелось на неделю-другую. Каждое утро нужно полежать минут десять, чтобы избавиться от сонной хмари, потом, пошатываясь и запинаясь о собственные ноги, дойти до умывальника. Постоянно пытаться отвлечься от болей в пояснице.

И вот оно – самое страшное осознание, к которому Игнат неизменно приходил. Ты можешь сколько угодно кричать миру о своем нежелании умирать, но это ничего не изменит. Когда придет время, тебя просто закопают вместе с твоим нежеланием. Твое мнение никого не будет волновать.

Эта беспомощность была для Игната невыносимой.

Что делать, если ты не пожил так, как хотел?

Как прожить жизнь так, чтобы потом не было обидно за прожитое?

Я сжег его воспоминания с момента, когда он лег на кровати, до этого самого момента, но его светлые воспоминания я вырезать или лишать света не стал, как и забирать обратно отданные монеты.

Разобравшись с памятью, вынырнул из воспоминаний Игната.

Его боль нашла отклик в моих воспоминаниях. Его страхи напомнили мои страхи.

А еще я знал, что могу изменить его жизнь.

Я могу провести Игната через курс укрепляющих зелий, сделать практиком. Тогда он проживет еще лет тридцать минимум, и жизнь его будет приятной: свободной от болей в костях, суставах, прочем. И это если он будет на первом, втором, третьем ранге закалки, а выше – еще лучше.

Но стоит ли? Вот вопрос. Стоит ли давать ему этот шанс? И если да, то зачем? Если я начну менять судьбы людей, мне нужно четко понимать цель.

Может быть, стоит пойти дальше и набрать себе верных людей? Создать свою структуру из стариков, дать им новую жизнь, как кто-то дал мне?

Но нужно ли это мне, целесообразно ли тратить ресурсы на них? Курс общеукрепляющих зелий, способных откатить возраст, выльется в копеечку – это не слабеньким зельем лечения поделиться.

Можно сделать из них проповедников и отправить по городам, чтобы они обучали людей упражнениям практиков, но, во-первых, мне это не слишком и нужно, во-вторых, опасно. Местные секты быстро заметят людей и во избежание конкуренции или проповедничества секты Тьмы попросту свернут им шеи.

Нет, если вербовать людей – то только с четким планом. Нужна структура. Нужна цель. И если уж выстраивать что-то подобное, то только под патронажем секты Тьмы. Это даст людям защиту и ресурсы, если они будут нести секте пользу.

И стоит договариваться только с теми, кто точно не ускачет в закат, получив желаемое.

Стоит подумать над этим.

Я посмотрел на потерявшего сознание старика, на рассыпанные по полу монеты. Затем – покинул комнату, плотно закрыв за собой дверь, прошел по скрипучим полам пустого коридора и покинул барак.

Глава 19

Я хожу по комнате, собирая все необходимое. Сверток с куском мяса уже лежит на дне рюкзака, как и аптечка. Кладу туда же компактный сверток с едой (обернуться туда-обратно планирую за час, но еду и флягу лучше взять), две гранаты из запасов, пару бутыльков с зельем верности: таки сделал вчера на основе воспоминаний отставного стражника.

Накидываю на плечи безразмерный кожаный дождевик, надеваю на голову капюшон, закрывая лицо.

Копье уже ждет у двери. Подхватываю его, толкаю дверь и выхожу в коридор. Пара секунд, чтобы запереть замок, и вот уже сапоги стучат по полу коридора.

Из комнат доносятся разговоры. Сегодня практики предпочитают сидеть по комнатам, в уюте и тепле. Камни пустых плацев мокнут под дождем. Никто не хочет выходить под холодный ливень – даже самые рьяные из наших, вроде Сеоны, предпочли остаться внутри.

Шаг за шагом пересекаю пустые коридоры, миную двери дома учеников и выхожу на улицу, откуда доносится оглушительный шум дождя.

Ливень обрушивается на меня сразу же. Тяжелые капли барабанят по плащу, срываются вниз с края капюшона. Воздух влажный, свежий, пахнет сырой землей с клумбы и озоном. В низких черных тучах мелькают вспышки молний, оттуда доносится глухой рокот.

Из приоткрытых дверей столовой доносится запах чая с лимоном. Мельком замечаю, как несколько учеников сидят за столами в свете магических светильников, живо переговариваются о чем-то. Выходит, не все разошлись по комнатам.

Прохожу мимо тренировочного зала, откуда доносятся глухие удары и зычный голос Валеона, слышимый даже в ливень.

Если бы сейчас не знал, чем заняться, свернул бы туда. А так у меня сегодня есть другие планы.

Киваю промокшим хмурым практикам на воротах секты – вот кому точно не повезло.

Выхожу на большак. Вдоль дороги бурлят потоки грязной воды, несущие с собой ветки, листья и мелкий мусор. Сапоги чавкают в грязи при каждом шаге, но сшиты хорошо и вода не просачивается внутрь.

Ливень разошелся еще сильнее. Видимость почти нулевая – дождь накатывает волнами, скрывая все вокруг, оставляя лишь размытые силуэты деревьев вдоль дороги. Всего пять минут иду, но штаны уже промокли, а по руке, в которой держу копье, течет под плащ тонкий ручеек.

Если бы не дракон, если бы не готовое зелье, я бы ни за что не вышел из дома в такую погоду.

Наконец-то сворачиваю с дороги на тропинку, а потом захожу под кроны деревьев леса Туманов. Здесь, в лесу, все иначе. Грязь, которая липла к ботинкам и чавкала при каждом шаге, осталась позади, ее сменил мягкий ковер из листвы и мха.

Дождь здесь уже не барабанил так яростно – густые кроны брали на себя удар стихии, но капли все равно просачивались сквозь листву, падая на капюшон плаща. Зато несомненный плюс от ливня есть: туман пропал, будто и не было его.

Я остановился на мгновение, вглядываясь в тропинку, петляющую между деревьями.

Пора.

Если раньше я перемещался через печати, то теперь «врата ночи» открыли для меня еще одну функцию. К сожалению, я не мог «прыгать» по всему лесу – украденная у духа техника изменилась и слегка ослабла.

Ночные пути.

Ранг: редкий.

Техника позволяет ставить в тенях печати, к которым можно переместиться. Длительность поставленных печатей зависит от вложенной силы. Расстояние, на которое возможен перенос, зависит от имеющейся Ци.

Техника позволяет сокращать путь. Требует постоянного контроля.

Теперь я мог не только ставить печати и перемещаться между ними, но и мог очень быстро ходить по прямой.

Стоило только пожелать, и тени окружающих деревьев зашевелились, словно оживая, и начали стекаться ко мне. Они сплетались под ногами в узкую черную тропу. Я сделал первый шаг.

Лес колыхнулся и начал стремительно смещаться назад. Каждый мой шаг по теневой тропе переносил меня на десятки метров. Пять-семь шагов – и я уже в двухстах метрах.

Деревья мелькали перед глазами так быстро, что казалось, будто я лечу сквозь лес на бешеной скорости, но тело ощущало совсем другое: я просто шел, размеренно и спокойно. Это несоответствие вызывало легкую тошноту.

Тропа сама огибала препятствия – кусты, овраги, упавшие деревья. Я даже не замечал их до тех пор, пока они не оставались далеко позади. Пространство само складывалось передо мной, выстраивая идеальный путь, без оврагов, кустов.

Прошло всего несколько минут такого хода, и вот я уже на краю большой поляны перед особняком. В обычных условиях дорога сюда заняла бы добрых полтора часа, но с этой техникой я преодолел ее быстрее чем за десять минут.

Я остановился у калитки, оперся на холодный металл и прикрыл глаза на пару секунд, чтобы прийти в себя. Голова кружилась от странного ощущения перемещения, резерв был наполовину израсходован.

Эта техника невероятно удобна, но я все еще не привык к ней.

Я встряхнул головой, отгоняя остатки головокружения, и пошагал к особняку.

Пока шел, размышлял: разумен ли дракон?

Он дважды отпустил нас, хотя мог убить. Хм… А мог и не убить. Может, он не стал преследовать нас потому, что боялся оставить кладку без защиты. Или – приучен, что на место убитых людей прибегает толпа в два раза больше. Или – не хотел битвы, в которой мог повредить дом, где обосновался. Одного-двух раз, когда он нас «отпустил» недостаточно, чтобы назвать его разумным. Если бы он осознавал угрозу, то давно бы уже покинул особняк, а не ждал, пока его навестят снова и снова.

Осторожно тяну тяжелую дверь особняка. Петли скрежещут, но звук тут же тонет в громком перестуке капель дождя.

Дверь нехотя открылась.

Я осмотрел через щель пустой коридор и скользнул внутрь.

Запахи влажной земли сменились нотками гнили и трухлявого дерева. Но главное – здесь было относительно сухо. Если не подходить к дыре в потолке, то еще и сверху не лилось.

Сегодня особняк был особенно неприветлив. Слабый сероватый свет лился из окон и дыры в потолке, но по углам сгустился сумрак. Только здесь все равно в разы лучше, чем снаружи.

Первым делом я стянул с себя промокший насквозь плащ. Вода с него ручьями стекала на старый пол, оставляя темные пятна на древесине. Я огляделся и заметил покосившийся крючок на стене. Подойдя ближе, повесил плащ, который тут же начал капать, образуя небольшую лужу под собой.

Пол под ногами скрипнул, но я не обратил на это внимания. Провел рукой по лицу, вытирая остатки дождевых капель.

И все же равномерный шум дождя снаружи оказался не единственным звуком. Со второго этажа доносились глухие стуки, будто там по коридорам вальяжно передвигался дракон.

Я достал из рюкзака сверток с мясом, размотал и ухватил пальцами шмат холодной говядины. Внутри, аккуратно зашитый, прятался бурдюк с зельем верности.

Мои шаги эхом разнеслись по пустому холлу, когда я двинулся вглубь особняка, к лестнице.

Вспоминая прошлые неудачи, я невольно скривился. Первая партия мяса и рыбы, которую мы принесли дракону, не вызвала у скотины ни малейшего интереса. Ящер игнорировал её, пока она не начала разлагаться и привлекать вонью мелких падальщиков. Только тогда, когда падальщики не умерли, сожрав половину принесенного нами, дракон соизволил выйти к лестнице, но не за мясом – за добычей, что сама пришла к нему.

Вторая попытка была удачнее: вчера мы принесли ему говядину, преимущественно кости с остатками мяса на них. Оголодавший дракон начал жрать мясо на наших глазах.

Сегодня я пришел один, без сопровождения, чтобы не вызывать у приятелей вопросов.

Я поднялся по скрипучим ступенькам, медленно положил мясо на пол, где мы оставляли кости. Затем отступил к лестнице. Когда что-то пойдет не так (нет, если что-то пойдет не так), у меня будет миг, чтобы переместиться к печати, которую я оставил с внешней стороны двери.

Не то чтобы этого расстояния хватит, чтобы гарантированно спастись от дракона, но находясь на улице, я уже смогу использовать теневую тропу.

Тишина. Я стоял неподвижно и прислушивался. Где-то в глубине дома послышался глухой стук когтей по деревянному полу. Сначала медленный, размеренный, затем чуть быстрее. Учуял мясо.

Из темноты показалась массивная фигура дракона. Чешуя тускло блестела в полумраке, а глаза – два янтарных огня – внимательно следили за мной.

Ящер остановился на мгновение, настороженно втянул воздух ноздрями, и медленно двинулся вперед.

Когти стучали по полу с каждым шагом, чешуйки с едва слышным скрипом терлись друг о друга.

Дракон посмотрел на меня искоса, наклонил голову к пятикилограммовому куску мяса и принюхался. Я затаил дыхание.

Секунда.

Вторая.

Наконец дракон раскрыл пасть, схватил мясо зубами и запрокинул голову. Лязгнули челюсти, по горлу дракона прошел вниз едва заметный комок.

Я замер в ожидании. Несколько долгих секунд ничего не происходило, а потом дракон посмотрел прямо на меня. Его горло издало низкое рокочущее ворчание – звук, сродни раскату грома после молнии, ударившей на горизонте. Он прищурился и оскалил зубы, обнажив острые клыки.

Я отступил на шаг, не смотря в глаза духовному зверю – он мог принять это как вызов.

Прошло несколько минут. Дракон не гнал меня дальше: ящер сел на задние лапы, продолжая смотреть на меня искоса. Его взгляд изменился – он больше не полыхал угрозой. Или я себя так успокаиваю?

Вдобавок ко всему ситуацию осложняло то, что я не мог определить, когда заработает зелье верности, и каким будет эффект. В описании зелья верности, как и зелья эйфории, было указано, что оно действует около двух часов. Когда я ставил опыты на добровольце, эффект измененного сознания длился чуть меньше полутора часов (понятное дело, что здесь не компьютерная игрушка, и каждый человек обладает своим сопротивлением, своей массой тела и прочими индивидуальными характеристиками, которые влияют на время работы зелья.

Но дракон – это не человек. Если на него и подействует зелье, то драконья сопротивляемость может нейтрализовать его буквально за минуты. А значит, времени у меня будет мало.

Я сделал шаг вперед – медленный и осторожный, чтобы проверить, действует ли эликсир.

Дракон тут же напрягся: издал низкий вибрирующий звук из глубины груди и поднял повыше целое крыло.

– Понял-понял! – медленно поднял я руки вверх в примирительном жесте и отступил на шаг. – Стою на месте. Социальная дистанция.

Дракон не сводил с меня взгляда ещё несколько секунд, а потом снова опустил крыло.

Можно считать это прогрессом, хоть и маленьким. При первой встрече мы вместе не сидели.

Янтарные глаза пристально смотрели на меня. Я не мог понять, что он испытывает – любопытство, настороженность или безразличие, но допускал, что когда я использую заклинание кражи памяти, он придет в ярость.

Я медленно выдохнул и закрыл глаза, сосредотачиваясь на том, чтобы задействовать заклинание без слов – я уже делал так пару раз.

Если он хоть немного разумен, если его воспоминания хоть чем-то напоминают человеческие, тогда оно сработает.

Я максимально сосредоточился и мысленно дотянулся до заклинания, которое, как верный пес, всегда готово было прийти на помощь. Медленно поднял руку.

Ци вокруг медленно пришла в движение. Теплая энергия окутала мое тело, а затем потянулась к дракону. Моя ладонь дрогнула, когда я почувствовал сопротивление. Заклинание словно наткнулось на стену – гладкую и непроницаемую.

Время не замедлилось, и дракон даже не шелохнулся: продолжал сидеть, глядя на меня с тем же выражением. Заклинание не сработало.

– Ладно, – пробормотал я. – Попробуем ещё раз.

На этот раз я чеканил слова, вкладывая в них как можно больше Ци. Дракон насторожился, крыло снова пошло вверх, а массивный зад дракона оторвался от пола, но заключительные слова сорвались с моих губ и заклинание сработало.

Время замедлилось и остановилось. Заклинание работало, но странно, через силу, будто шестеренки заржавевшего механизма. Со скрипом, с натугой, тратя гораздо больше духовной энергии на поддержание себя, но работало.

Табличек с навыками я не увидел, заклинание работало кое-как, так что разумность дракона оставалась под большим вопросом.

Я не стал терять времени: воздвиг вокруг себя мысленные стены: если его память взбунтуется, я не хочу пострадать. И закрыв глаза, нырнул в его воспоминания.

Сначала было пусто. Никаких образов, никаких звуков – только глухая тишина и ощущение вязкости, как будто я двигался в густом черном тумане. Я напрягся, пробиваясь дальше и наконец вокруг меня появились огоньки образов. Они не напоминали человеческую память, структурированную и понятную – скорее обрывки образов, эмоций и ощущений.

Вот он парит над горами, ветер бьет в перепонки крыльев. Внизу пролетают леса и реки, а где-то вдали виднеется человеческая деревушка. Сердце ящера не наполняет гордость, он не чувствует себя хозяином этих земель. Он ищет только что бы сожрать. Мысли простые и примитивные, как речные валуны.

В следующем воспоминании громадная туша приземляется посреди поля битвы. Люди в доспехах бегут от дракона в панике, практики обгоняют обычных людей, и все кричат от ужаса. Духовный зверь не мешкает: цепляет ближайший труп пастью, хватает лапами два других тела и рвется ввысь, уходя от запоздало брошенных техник.

Ещё одно воспоминание: дракон лежит на скале, тяжело дыша. Его тело покрыто ранами. День сменяется днем, и раны помаленьку затягиваются прямо на глазах. Порезы рубцуются, нарастает новая чешуя взамен старой. Дракон регенерирует, медленно, но верно.