Текст книги "Вкус соли на губах (СИ"

Автор книги: МаККайла Лейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Но двуногий бык не стал ее есть, насытился, видать. Позже он забавлялся с ней чуть по-другому. Мадлен внезапно прижимается рукой к прикрытым шкурной повязкой половым органам, что отдаются такой ноющей и требовательной болью. Они хорошо помнят твердость маленького звериного члена – черного, смольного, покрытого шерстью. Тварь старательно пихала его в Мадлен, прорывая девственную плеву. Было больно, влагалище настойчиво требовало заполнения, но ему не откуда была взяться. Мадлен выла, выла и тварь, толкая немного щекочущий коротким мехом член внутрь, старающаяся пробиться до матки этого странного существа, так нерационально устроенного. Девушка привыкла постепенно к ноющей боли, просила еще и еще, сама насаживалась на маленький бугорок, стараясь пропихнуть его как можно дальше. Деформировалось ее тело и подстраивалось под другую физиологию. Много часов проходит, прежде чем Мадлен чувствует что-то горячее. Влажное стекает по меху, сминая его в грязные и неопрятные комки, заливается внутрь и пытается слиться с чужеродной яйцеклеткой. Да не та. Не подходит. Но тварь не задумывается об этом и уходит прочь, оставляя взмокшую и удовлетворенную девушку на гладком полу. Тварь растворяется в лабиринте, выслеживая новых жертв. Не один час Мадлен лежит еще там, а с половых губ сочится мокрое, сочится кровь, и складки розово-набухшие требовательно ноют, просят твердости маленького смольного члена.

Теперь понимает девушка, почему внизу порой так внезапно просыпается желание, и ей приходится насаживаться на камень, ветку, а то и на собственный кулак, дабы успокоить зудящее тело. Не познала человеческого секса Мадлен, да и если познает вдруг, не сможет удовольствие уже получить. Организм деформирован, да только несовместимы были дела. Слияние, на половине пути брошенное.

Мадлен выныривает из воспоминаний, словно оглушенная. Над ней опять не садится все никак невыносимое, рядом плещется Океан, оставляя на коже соленые брызги, пенистые разводы и зеленые водоросли, а Сиреникс лежит рядом и терпеливо ждет реакции.

– Я думала… Думала, что никогда не видела этих тварей, – говорит Мадлен.

– Он может запутать, та-что-пробегала-все-в-лабиринте. У тебя в памяти много еще любопытного скрыто, – усмехается Сиреникс.

– И что например?

Мадлен вздыхает. Ей на веки струями льется морская вода, прохладная, кожу разъедающая. Ресницы чуть трепещут –подрагивают, вода капельками на них качается. Мадлен открывает глаза, и вода течет по белкам, заливая их и чуть обжигая. Соль впитывается, вплетается в радужки, застывая в них сахарной крошкой. Мадлен моргает и чувствует, что морское в слезные пути заливается, давно уже высохшие, увлажняя их. Вода непрерывно льется, заполняются веки, смачиваются ресницы, зрачки мерцают-бултыхаются под тонкой прозрачной гладью. Ткнуть бы в них острым когтем – устроить себе релакс. Вода не выдерживает – через край переливается, тонкими струйками изгибается по горячим сухим щекам, стекает по ним, заливается в рот, пробуется на вкус языком, обволакивает, размягчая, зубы, лечит прикусы щек: собирается вокруг, проникая в них, будоража кожу, тревожит, открывает их, и струится по горлу теплая кровь, но затягиваются ранки, разглаживаются – лишь влажную кожу лижет усталый язык.

– Спасибо. А… – к ней наконец-то возвращается ощущение рассеянной реальности. – Кто ты?

– Тот, кого пресветлый так не жалует.

– Но…

– У тебя еще много времени будет, та-что-пробегала-все-в-лабиринте. Все вспомнишь, все поймешь и примешь, но Океан пока тебя не отпустит. Да и не приспособлена ты к жизни во внешнем мире – лабиринт тебя изменил.

Лабиринт… При упоминании о нем у Мадлен подкашиваются колени. А в глазах Сиреникса снова появляется кипенное, и он промораживает насквозь душу солнечной феи.

========== Самоубийство ==========

С ее рук сочится вода, и ветер вздымает соленые гребни, что гуляют внизу. Она стоит на огромной скале, что падает прямо в бушующий океан. Ветер рвет тяжелые каштановые кудри, и она в раздражении проводит рукой по шоколадному лицу, смахивая прилипшие пряди. Бесполезно. Через секунду они снова возвращаются обратно. На небе плывут тяжелые тучи, серые, неприветливые и набухшие. Вот-вот разразится дождь. Но Лейле плевать: вода – ее стихия, ее кровь, ее молоко. У Дафны и Блум в жилах течет огонь, а у Лейлы – ручьи. Ее сила странная, непонятная, она и сама уже запуталась в край. То вода ей подвластна, то морфикс, непокорный флюид, принимающий любую форму, стоит фее лишь пожелать.

С морского дна поднимаются бирюзовые медузы и стремятся к поверхности. Огромные черепахи гребут ловко быстроходными ластами. Их влечет к берегу, к суше. Время класть яйца. Внизу – дно с острыми рифами, на которых разбилась не одна красавица от неразделенной любви. У Лейлы как раз была и любовь, и скорая свадьба. Вот только одна ошибка, одно человеческое вмешательство стоило Набу жизни.

Она, верно, дошла до того предела, когда ноги не держат, тело тащит разбитую душу, не только растерзанную внутренними переживаниями, но и выпотрошенную змеем. Лейла всегда любила океан, но никогда не испытывала по нему ломки.

Теперь же с губ постоянно сочится соленое, этот вкус стал ее вкусом, отличительной чертой. Вкус, обостряющий воспоминания, открывающий былые раны. Сиреникс столкнул ее лицом к лицу с ужасом в лице Набу. В его глазах не было любви – только ненависть, и он винил ее в своей смерти. Блум привиделась Диаспро, Стелле – ее темная копия, а Лейла столкнулась с тем, что старательно пыталась похоронить в самых потемках своей души. Позже она поняла, что это был всего лишь призрак, видение, заботливо предложенное для испытания, и смогла победить его и помочь остальным подругам. Но открытая рана теперь постоянно кровоточит.

Море внизу бушует, камень крошится под ногами, и в Лейле что-то бурлит. Порой она не понимает свой силы. Ей морфикс подвластен, жидкий, тягучий и липкий. Древний флюид. Но порой Лейла тянется к каждой капле, предчувствует дождь и волнуется океаном. Она любит танцы и все виды спорта, особенно водные. Готова летать под парусом и ловить на доске волну круглый год.

– В тебе говорит твоя кровь, Айша, – фея стискивает зубы и старается не внимать гласу чудовища. – В тебе говорят твои предки. Твои кузены имеют хвосты и зовут океан своим домом. Ты чувствуешь воду и спокойно можешь дышать в ней. В тебе течет русалочья кровь, Айша. Ты всегда была морским существом.

Лейла морщится. Змей считывает ее мысли, как открытую книгу. Фее странно, когда ее называют истинным именем, данным морем. Айша… Энн любила звала ее именно так. Милая-милая Энн, где-то ты теперь?

– Смотри вниз, Айша. Смотри вниз.

А ее глаза и так к бурлящей пене прикованы. Пурпурные летучие рыбы стайкой врываются в воздух и перепрыгивают острые рифы. Без устали шлепают мокрыми ртами и снова бросаются в воду, в пригодную среду обитания, вдохнуть кислорода. Ветер рвет каштановые волосы, и Лейла уже не пытается убирать их.

Она одна, абсолютно. Она дошла до предела, когда осталась цветная обертка, что черепашьим шагом шлепает по асфальту, волоча за собой гниющую конфету. Словно калека без рук и ног ползет только телом. Словно жук с оторванными крыльями пытается взлететь в воздух.

Ноги сами принесли ее на огромную скалу, что обрывается так внезапно. Когда-то давно в море падали целые обломки и формировали каменистое дно, на котором разбивались деревянные лодки. Туда порой выныривали русалки, чесали свои длинные волосы прекрасными гребнями и смотрели нечеловечьими глазами. То время прошло, и два царства на Андросе уживаются в мире.

– Айша… – она его глушит.

Думать здраво мешает острое желание сброситься вниз. Лейла ходит по струне между безумием и отчаянием. Айша – человек эмоций, который плачет навзрыд, смеется от души и кричит с яростью. Но любовь к Набу она предпочитает запирать в себе и оттого страдает.

Лейла никогда не задумывалась о бойфрендах. У подруг уже худо-бедно складывались отношения, а фея морфикса оставалась одна. Периодически Стелла безуспешно пыталась подсунуть ей очередного кавалера, который тут же сбегал от строптивого нрава принцессы. Стелла поджимала губы, но не сдавалась. Когда Лейла узнала о том, что ее хотят выдать замуж, она взбунтовалась. И это нормально для девушки-подростка, в котором бурлят гормоны, кровь, сила, которому хочется крушить горы. Ведь и Набу она сначала отшивала, вставала быком и становилась более резкой. Лейла отстаивала свою свободу.

Но потом девичье сердце сдалось, и в нем возникло новое чувство. Оно было глубоким, ибо только так умеют любить отчаянные девушки. И Лейла любила: крепко, сильно, по-настоящему. Набу видел это и потому уже буквально через несколько месяцев сделал ей предложение. Фея морфикса не возражала. Но одна ошибка, одно доверие и один жест Огрона стоил Набу жизни. И будущей свадьбы. И долгой и счастливой жизни. И искренней, настоящей любви, которая едва ли была знакома остальным Винкс.

После смерти любимого Лейла поступила истинно так, как поступил бы любой человек эмоций. Разум ее помутнился, и сердце возжелало мести. Одержимая горем, она кинулась к Небуле и едва могла понимать, что делает.

Винкс смогли образумить ее и вернуть здравый смысл. Но не смогли залечить сердца. Они, разумеется, поддерживали ее, помогали ей, утешали. И сейчас порой Блум участливо спрашивает, не нужна ли Лейле помощь. Фея улыбается и отвечает, что нет, она в порядке. А в душе плачет.

Нет, Лейла никогда не винила подруг, что они вернулись к нормальной жизни и редко по-настоящему вспоминают Набу. Так, промелькнет изредка в мыслях, помрачнятся лица, а потом снова помчатся феи к своим половинкам. Это и нормально, ведь смерть Набу – трагедия именно Лейлы и его родителей. Родителей даже больше. Подруги поддерживали в первые дни, не дали сойти с ума, впасть в депрессию. Лейла плакала навзрыд, била кулаками в стены и не меньше билась головой об стол, но череп был крепким и феи исподтишка накладывали заклинания, чтобы подруга ненароком не убила себя.

Винкс поддерживали, но Лейла умом еще понимала, что вечно страдать нельзя. На смену излишним чувствам пришли апатия, шок, покой. Слезы высохли, душа опустела, и сама Лейла начала улыбаться. Натягивать с силой улыбку. Сжимала кулаки так, чтобы костяшки пальцев белели, только не позволить бы себе стать безвольным овощем, видящим жизнь лишь в серых тонах. Для таких даже черный и белый недоступны. В Лейле дышала жизнь и бился о скалы океан, она не могла позволить себе согнуться. И скалила зубы, истерически смеялась и пыталась доказать себе и другим, что способна пережить это горе. Жизнь не заканчивается со смертью любимых и близких. Она продолжается, просто огромный кусок тебя уходит в беззвучную пустоту.

Лейла нашла в себе силы засунуть боль куда подальше. Или хотя бы делать вид, что она смирилась и вполне способна жить дальше. Винкс заключили, что своей цели достигли, и больше темы Набу не касались. Во-первых, понимали, что душевными разговорами и сочувствием еще больше расковыряют жгущие раны, а во-вторых, заключили, что и Лейла уже оправилась. Фея морфикса только рада была такому исходу.

Она не хотела портить унылым лицом счастливую жизнь подруг. Они и так сделали достаточно много. Лейла предпочитала стоять в сторонке, разглядывать фотографию любимого и слегка не сдерживать подступающие слезы. Но как только кто-нибудь показывался рядом, она сразу же закрывала изображение, улыбалась и несла какую-нибудь легкую глупость. Никто ничего не замечал.

Лишь пару раз она поднимала глаза и сталкивалась с внимательным взглядом Ривена, который смотрел на нее. Он знал. И он понимал. Он испытывал такую же боль, Лейла видела это в его глазах, но подойти и разделить ее… Не то чтобы она ненавидела Ривена, но никогда не питала к нему приязни. Когда Набу был жив, он сумел окружить себя совсем не похожими друг на друга людьми. Теперь он мертв, и эти люди не имеют больше общих точек соприкосновения. Впрочем, как и не имели их раньше. Они предпочитают переживать свою боль в одиночестве.

Что странно: Беливикс вроде и жрет мозги, личности, но феям все же доступны обычные чувства. Та же Блум постоянно сочувствует, интересуется. В пределах допустимого, но делает это. Догадывается, несмотря на надежные щиты Лейлы. Но та не дает разрастись боли.

Лейла научилась невозможному для нее: улыбаться, когда боль сдавливает грудную клетку и железным поясом скручивает сердце. Лейла научилась невозможному: подавлять свои эмоции. А другого и не оставалось, по-настоящему поделиться душевной болью не только не хотелось, но и не с кем было. Если хочешь изничтожить какое-то чувство, но не получается просто изгнать, то нужно запереть, задвинуть его в самую даль, чтобы оно задохнулось от недостатка кислорода и сдохло само. У Лейлы даже начало это немного получаться, вот только Сиреникс – большой любитель пройтись по больному.

От него она и узнала об эффекте Беливикса. И поняла, наконец, почему изменилась Муза. Да-да, бывшая лучшая подруга, когда-то изливающая принцессе свою душу, которой Лейла обещала всегда быть рядом, как-то незаметно стала чужой. Их дружба совсем распалась, былой близости уже не было. Муза стала жить по своим канонам, со своими убеждениями, тараканами, она, конечно, общалась с Лейлой, но это было уже общение милых приятельниц, остальных членов клуба Винкс, но не тех близких людей, которыми они когда-то были.

Беливикс здорово умеет менять людей.

Сначала Лейла переживала, а потом и сама перестала нуждаться в Музе. Привыкла к одиночеству. Стала ссориться и мириться со Стеллой. В какие-то моменты казалось, что блондинка стала ей ближе всех. Появился Рой, который начал проявлять ненавязчивые знаки внимания. И Лейла откликнулась. Сначала через силу, потому что навязанное вполне может вытеснить искреннее, если его усердно удобрять. А потом и просто начала получать удовольствие, краснеть, как любая девушка. Сначала встала в стойку, словесно пинала, а потом поощрила. Но Набу никогда не выходил из головы.

А потом Сиреникс открыл свое истинное обличие. Лейла до сих пор поражается, насколько змей умеет скрываться, выжидать нужный момент. Он приходит незаметно, когда феи теряют бдительность. Раньше Лейла любила океан, а теперь им бредит. Раньше она просто любила плавать, а теперь нуждается в мягких волнах и тихом дне. Ее тянет, тянет против собственной воли, а Лейла дико не любит кому-то подчиняться.

А еще Сиреникс дико, почти до хруста любит ковыряться в разбитой душе. С адским удовольствием он прокручивает и смакует каждый момент смерти Набу по много раз, внимательно, до тончайших деталей рассматривает выражение лица Огрона, лепестки бутона, воспроизводит эмоции с точностью до мельчайших оттенков. Каждый гребаный день насилует душу. И Лейла все больше походит на улыбающийся скелет, внутри которого происходит тщательный анализ погребенных чувств.

Сиреникс любит, когда люди страдают. Он истинный садист и никогда не жалеет их. И кости постепенно ломаются: Лейла оседает, сдавливается. Она доходит до того момента, когда реальность слишком давит, а душа слишком рвется наружу. Когда грани столкнутся, наступит неизбежность. Лейла ходит по струне, истертой уже до нанослоев.

Ведь любовь на самом деле нельзя изжечь. Она не пройдет, лишь притупится с годами. Любовь горит в сердце Айши черным огнем и выжигает фею изнутри. Еще и Сиреникс со вкусом соли на губах, тягой к океану и холодными проповедями. Правдивыми, по большей части, просто гордости много, чтобы это признать. Лейла никогда не будет унижаться, даже перед древним змеем.

Тританнус побежден, все закончилось, но Сиреникс терроризирует, разжигает любовь и ломкой отдается по всему телу. Айша и так дитя океана, но проклятая трансформация сделала жизнь просто невыносимой. Сиреникс пилит острыми зубьями по истертой душе. И Лейла сдается.

Реальность настолько давит на больное, что фея сама несется к огромной скале, бежит, не разбирая дороги, прочь из дворца, сломя голову. В голове бурлит боль, любовь, черный огонь и все, что было дорого. Подруги, Рой, родители, королевство ничего не значат, и Лейла останавливается лишь на самом краю.

– Зачем тянуть? – увещевает Сиреникс. – Боль не погаснет, боль не отступит. Просто сделай шаг.

Лейла сжимает зубы, и по ее щекам струятся злые слезы, больные слезы, выстраданные слезы. У нее было желание, был шанс, призрачный, но был.

– Не дури, Айша. У тебя еще не совсем рассохся мозг. Сама судьба предложила тебе желание в исключительный момент, чтобы ты не играла с запретными силами. Мертвых не воскрешают. Это закон мироздания, Айша. Стыдно принцессе этого не знать.

– Но я и не собиралась…

– Но желала. Твои эмоции стали твоим предателем. Та-что-любит-до-боли, желание явилось к тебе именно тогда, когда тобой двигало сердце и ты желала спасти кузена. Вот что значит не использовать ум, – да он забавляется.

– Заткнись! – Лейла не выдерживает. Ей хочется ударить змея, но это физически невозможно. Он – энергия, имеющее форму. И только.

– Шагни вниз, Айша.

Он говорит не с Лейлой. Он говорит с ее сердцем, душой, магией. Змей берет фею за руки и ведет к обрыву, ласково указывая дорогу. Это конец, грань. Реальность давит больше, а любовь вспыхивает с новой силой. Лейла просто не готова, не может жить дальше. Она – ходячий источник пульсирующей боли. Она – спящий вулкан, что вот-вот взорвется.

Поют голоса. Хор шепота морских глубин окружает уши. Вокруг клубится туман, и разум Айши мутнеет.

– Но подруги, родители… – несмело шепчет она и тянет руки вперед.

– Наша жизнь только нам дается. Айша, ты сама вольна делать выбор. Это твоя судьба, тебе решать, как ей распоряжаться.

Он прав. Лейла всегда сама распоряжалась своей судьбой. По крайней мере, старалась. И бунтовала, когда это пытался сделать кто-то другой.

Шепот вьется вокруг, оплетая руки, и тянет вниз. По подбородку феи катятся жгучие слезы, любовь разрывает ребра, черным огнем пожирая плоть. Обезумевшая, Айша бежит к краю и срывается вниз, в бурлящую воду, на острые скалы. Сорок метров проносятся быстро, незаметно, и вот она уже бьется в судорогах со сломанным позвоночником, вывернутой правой рукой и болтающейся ногой. Чуда не произошло, крылья не раскрылись. Айша подавляла волшебство, хотя оно так и рвалось спасти хозяйку. Чуда не произошло, не явился волшебный спаситель, как в сказке, и не оттащил ее от скалы. Она спрыгнула – она упала.

Тело болит, и это – последние секунды. Вода заливает горло, щеки, глаза и обжигает торчащую кость. Лейла сцепляет зубы, а вот кулаки сжать уже не сможет. Струна лопнула, акробат сорвался.

Перед смертью проносятся стайки цветных кадров, лучших моментов. Энн, Муза, подруги, Набу. Они бегут цветным каледойскопом, все сильнее смешиваясь и вихрясь. Нечеткие, пятнами. Боль физическая туманит мозг сильнее, чем боль душевная. Айша кричит и захлебывается морской пеной. Минуту спустя она затихает. Не дышит. Уже. Только волны переворачивают дряблое тело. Снимают его с утесов и уносят далеко в море.

И где-то кричат чайки.

И плещутся волны.

И оборвалась жизнь.

И нелепый конец.

Айша резко распахивает глаза, видя, как уже занесла одну ногу над пропастью. И она тут же срывается, камни падают, фея машет руками, стараясь сохранить равновесие.

В конце концов, она выдерживала и не такое.

– Шагай же, – поет шепот морских глубин и оплетает шоколадные руки нежными водорослями.

Лейла мотает головой и отступает назад.

– Идем, – шипит Сиреникс.

Она штурмовала крепость Даркара, чтобы спасти Пифф и других пикси. Почти все получилось, но ее обнаружили, и Даркар просто сбросил ее в подземную реку. Но она выжила и смогла добраться до Алфеи, где лишилась сил, только завидев человека.

– Давай же. Не медли, – шепот берет ее под руку и ведет вниз.

Она была ослеплена Валтором, но все же смогла помочь Трессе, вызволить ее маму и пожертвовать шансом исцеления, получив Энчантикс и новое зрение, даже лучше прежнего.

– Айша…

Набу мертв, а она до сих пор жива. Выдержала.

Ее кузен почти умирал, но она правильно израсходовала желание.

Если подумать, то ее преследуют одни испытания. Словно хотят проверить, сколь еще она выдержит. Хотят узнать предел, момент, когда она сдастся. Он наступит, конечно. Но не сегодня.

Лейла одним махом стряхивает с себя мерцающую дымку, и привычные звуки возвращаются. Вакуум рассасывается, и по ушам снова бьют удары волн о скалы и собственный отчаянный крик.

– Я и не такое выдерживала. Оно не может закончиться так, – Лейла отступает. Голос ее все тверже. – Тебе меня не заговорить. Тебе меня не довести. Да, я люблю, – по ее щекам текут слезы. – И не знаю, сколько еще буду любить. Но кончать жизнь самоубийством, вот так… Это глупо. Я должна жить. У всех умирают близкие. Но они как-то… Выживали же. Ты можешь открывать старые раны, но ты никогда меня не сломаешь, – она смотрит прямо перед собой, словно видит там змея. – Моя струна порвется, и я буду падать вниз, но… Я просто крикну, раскрою крылья и поднимусь вверх. Тебе не сломить меня, Сиреникс. Я выживу тебе назло и всем. Хотя бы потому, что я наследная принцесса Андроса, и мой народ во мне нуждается.

Сиреникс ничего не отвечает. Лейла понимает, что осталась одна. Запал пропадает, и она неуверенно подходит к краю. Не чтобы упасть. А чтобы взглянуть. Там, внизу, волны бьются об острые рифы, и бирюзовые медузы мерцают в волнах. А еще там клубится туман. Он становится все больше, и Айша может поклясться, что слышит хор голосов. Что-то медленно тянется вверх, поднимаясь все выше и выше. Лейла отступает от края, и через несколько минут перед ней появляется голова змея.

Она болтается на длинной шее, уходящей вниз. Сорок метров. Сиреникс – огромный змей, гигантский змей, покачивается на порывистом ветру и смотрит прямо Лейле в душу. Его глаза черны злом.

– Чувства вытеснить можно только другими чувствами. Твоя любовь оставит тебя, Айша, когда твое сердце возжелает отдохнуть и полетит к новым чувствам, словно жертва – на удильщика. Ты сильна. Тебя не сломить. Я могу заставить тебя идти в океан, но шагнуть со скалы – нет. Тебе недолго страдать осталось. Судьба помнит таких. Они смеются, но ты смеешься над ними. А я смеюсь над всеми вами. Скоро в твоем сердце зажжется новый огонь.

– Я… Хочешь сказать, я скоро влюблюсь? – у Лейлы замирает дыхание.

Змей качает головой.

– Но… Это будет Рой?

– Скоро твоя душа возродится, та-что-любит-до-боли, – поет змей. – А теперь ступай в океан.

И здесь Айша уже не может ничего поделать: трансформация сильнее нее. Это злит, она упирается, но шепот уже тащит ее за руки за ноги вниз. И она наркоманом летит в обрыв на крепких крыльях и хватается за хвост змея. И он тянет ее на дно.

Лейла злится и бормочет проклятия, когда шепот пытается ее заговорить. Но в душе наступает странный покой. Она дошла до грани. Но не сломалась. И скоро, если, конечно, змею можно верить, ее ждет исцеление. А змей вроде всегда говорит правду, хотя делает это весьма необычным способом…

========== “Ты спрашивала, любил ли я…” ==========

Она все чаще замечает, что лисицы уходят на юг. Ступают мягкими лапами, блестят в лучах закатного солнца рыжими и бурыми шубками. Текут вереницами по самому краю скал под стенами королевского замка. Дафна стоит на балконе и смотрит за миграцией. Ее волосы заплетены в тугую косу. И облачена она в легкое платье цвета сверкающего золота. Дафна сплетает руки над головой, открывая сухие подмышки, и нет ничего слаще тонких запястий в лучах закатного солнца.

А лисы уходят на юг.

Говорят, они снимаются с привычных мест на всех планетах, покидают уютные норы, бросают наполовину обглоданных куропаток, сбиваются в стаи и уходят на юг.

Говорят, на юге теплее.

Говорят, на юге тела плавятся.

Говорят, на юге всходят красные солнца.

А Дафна стоит и ловит тепло своей кожей. Вдыхает соленый воздух, ощущает листья деревьев. И чувствует странное единение со всем миром.

Чрез нее проходят смерчи.

В ней тлеет огонь.

В ней качаются волны.

В ней вырастают горы.

К ней взывают все четыре элемента.

Дафна качается, вскрикивает и падает на широкие перила. Дафна не может стоять на ногах. Дафна теряет связь с внешним миром. Она ищет в себе Энчантикс и успокаивается, когда находит широкие крылья. Невиданное дело. Фея с двумя трансформациями. Фея-нимфа. И помимо огня Дракона чувствует в себе новые силы. Дафна вновь качается и держится за голову.

– Сестра? – слышит она голос Блум. – Сестра, с тобой все в порядке?

Дафна оборачивается и видит ту, что несет в себе божественное пламя. Блум замирает неокрепшим птенцом около самого входа в своем голубом платье, и в глазах ее – страх.

Блум свежа, нежна и хороша.

Но Дафна умеет смотреть сквозь десятки заклинаний, скрывающих истину. Нимфа видит сквозь чары улучшения внешнего вида. И Блум это знает.

– Нет, не в порядке, – отвечает Дафна.

И видит душу. Измотанную душу, забрызганную солеными волнами, взмыленную шепотом, искалеченную Океаном. Змей прошелся по ее сестре больше всего. Блум – живой труп, и душа ее впала, устала, напряжена, ибо Сиреникс ударит в любой момент. Он водил ее в древние храмы. Он истязал ее плоть и трахал каждый кусочек. Он будил ее вулканы и разжигал пожарища. Это Дафна горит свечой. Блум же пылает жаром. Блум тронешь – она загорится, и вспыхнет костром, и опалит сыру землю, и не вылечить ожоги, оставленные божественным пламенем.

А ведь Блум была Аватарой.

Это она на первом курсе показала свою мощь.

Это она обрела и победила свое альтер-эго.

Это она выдернула свой Энчантикс и без жертв поднялась на его уровень. Сама. Потому что могла взлететь до самого пика магии. Блум никогда не шла традиционным путем.

И именно эту Блум отчаянно желал Сиреникс, вел с ней заумные беседы и будил ее сущность. Змей ласкал ее кожу, что тлела потом углем, так горячо и жарко, как эраклионский принц никогда не смог бы. Блум была в объятиях Сиреникса столько раз, сколько Скай никогда не входил в нее. И он уж точно не зажигал звезды на ее теле так, как делал это принц Бескрайнего.

Сиреникс – мастер того, что едва ли испытывает сам. В нем нет мужского семени. В нем нет половых органов. Сиреникс – порочный гад в непорочном теле.

Сиреникс рисовал на Блум соленые карты и знал все ее точки. Сиреникс орудовал языком, клыками, хвостом. Сиреникс входил в Блум резко, плавно, сзади, спереди, в живот, в душу, просто в тело, которое жег. И брал вулканы. Ибо всегда мечтал познать Дракона. А Блум пылала, горела, кричала и злилась, но всегда расставляла под змеем ноги.

Дафна сжимает кулаки от злости. Она знает, что ласки змея – смертельны и горьки. Но на них подсаживаешься как на иглу. И не слезть. Сиреникс – твой личный сексуальный палач.

Но змей не только трахал Блум.

– Он показал мне пра… – шепчет фея. – Прасиреникс.

– Что? – Дафна вскидывает голову.

– Он взял меня за руки и отвел в древний храм. Я там касалась стен и видела прошлое. О Дафна, – она закрывает лицо руками. – Он был един. В самом начале… Он был один. И походил на гибрид Гармоникса и Сиреникса. И глаза у нас были другие. Сиреникс – зло Океана, – Блум опирается на перила. – Раньше он входил в фей сразу, без подготовки. То есть, я хочу сказать, они проходили испытания и принимали его в себя, но… О Дафна… – под руками принцессы Домино плавится камень, – они не были готовы. Сиреникс, он перекраивает наше тело, меняет его структуру. Они умирали, Даф! Они не выдерживали перезагрузки. Их… Их просто рвало на части. Они умирали, оставаясь незавершенными водными существами. И… – она качает головой. – Я видела, видела образы, Даф! Это страшно. Наши тела слишком хрупкие. Они не выдерживают перестройки.

– Блум, – Дафна подходит к сестре, – я…

– Нет, послушай, – Блум вскидывает руки и молит договорить. Дафна молчит. – Дафна, я знаю, он изводит и тебя. И меня. И всех Винкс. Этот шепот, эта соль на губах, это влечение… Даф, о Даф, прости меня! Я знаю, ты пыталась предупредить меня, других, но я, мы… Я не слушала и махнула рукой. А ты, зная мой нрав, сдалась и все же дала подсказку. Даф, прости, прости меня! Я не слушала, я думала, мы победили, но победили нас. И не Трикс. А собственная трансформация. Мы в ловушке, Даф. И выхода нет, – Блум утыкается сестре в плечо и обвивает ее шею руками.

Дафна знает. Знает, что Блум из-за своей сущности идет все дальше, вбирая в себя все больше. Покоряет новые дали и ищет предел. Она прошла пресветлого, паразита, теперь еще и змея. А Винкс, как слепые котята, идут за своей подругой и негласным лидером.

Ибо в Блум они видят свет.

Дафна молчит и говорит, наконец:

– Нет. Меня не изводит, – и открывает сестре правду.

– Так ты… Энчантикс… Полития… Сиреникс… – бормочет Блум спустя долгий рассказ. – Это… Это правда, Даф?

– Да, правда, – кивает нимфа.

Блум переваривает услышанное. Моргает. И, вздохнув, обнимает сестру еще крепче.

– Ты только знай, Дафна, – умоляет она. – Ты только знай, что я понимаю. И приму. Даже если ты любишь… Любишь его, – Дафна вздрагивает, – только прошу, не покидай меня.

– Не покину, – обещает принцесса. Ведь это их общая беда. – Блум, и вот еще что…

***

– …Я еду в Алфею. Фарагонда предложила мне преподавать историю магии. И я все же приняла ее предложение. Скоро начнется учебный год, и я отчаливаю, – говорит Дафна, положив голову на колени Полли и вертя в руках ее шелковые волосы.

– А я… – нимфа жмурится. – Подаюсь в жрицы. Как ты уедешь – так сразу в храм и к Дракону ближе.

– В жрицы? – Дафна сглатывает. – Я хотела…

– Хотела позвать с собой? – Полли угадывает мысли подруги. – Нет, спасибо. Хватит с меня сирениксов, океана и приключений. Я хочу обрести покой и отдохнуть душой. Храмы вернулись, а я всегда хотела быть жрицей.

Дафна молчит пристыженно. Она так мало интересовалась жизнью подруги. Вела ее за собой, но не спрашивала, чего хочет сама Полли.

– Наши пути расходятся, – Дафна не верит. – Но мы ведь подруги.

– Конечно, но… Твое место рядом с сестрой, Даф. С этими Винкс. С ними рядом, а мое – с Драконом в храме. И, боюсь, он все равно победит.

– Ты о чем?

– То ты не знаешь… Змей, поработивший твой ум. Он все перевернет. Даф, все будет хорошо, – с минуту Полли молчит, – просто сейчас начинается новый виток нашей жизни.

– Да, ты права, – вздыхает Дафна.

В лучах закатного солнца подруги прощаются. А рыжие лисы сбегают на юг.

***

Дафна ругается. Проклинает Сиреникс Драконом, Даркаром и просто огнем. Дафна высказывает всю злость, ненависть, негодование. Ее щеки горят, а руки размахивают. Ты такой-то, такой-то, такой-то. Ты трахал мою сестру. Ты сделал из нее труп.